5 мин.

В утробе Шордича

59

Облачка пара изо рта горожан и светящаяся рождественская требуха в районе Оксфорд Стрит свидетельствовали о том, что в Лондон внезапно пришла зима. Высыпавший, но тут же начавший таять, снег вызвал в городе небывалый ажиотаж. Дети рыли траншеи в сугробах Гайд Парка. Я коротал пятничный день за пинтой «Прайда» в Шордиче. На потолке бара вниз головой росли какие-то пышные растения. Творческий кластер восточного Лондона буквально нависал над макушками потенциальных потребителей актуального «контемпорари арт». В центр ехать не хотелось, потому что из Шордича до стадиона Кристал Пэлэс можно без пересадок добраться по линии Оверграунд. 

Влив в себя три пинты эля, я, подняв воротник пальто и поплотнее закутавшись в шерстяной шарф, поплелся в метро. Выходить из теплого помещения и ехать на юг Лондона не хотелось совершенно. Возможно, во время российского межсезонья меня охватывает футбольная апатия, и, кроме ожидания чудесных перипетий в весенних грязевых ваннах стадиона Стрельцова, мало, что способно возбудить во мне неподдельный интерес к игре. К Селхерст Парку меня подгоняло только осознание того, что баланс моей кредитной карты предупредительно уменьшился на 20 фунтов. 

Шагнув с платформы Норвуд Джанкшен, я оказался в пабе «The Cherry Trees», оккупированном болельщиками Кристал Пэлэс. От фанатов наших «коней» их отличало только то, что в качестве символичной животины британцы выбрали орла. Цвета при этом, что называется, полностью соответствовали. Тощий бармен с усиками, как у Кларка Гейбла, нацедил мне пинту лагера и брезгливо отслюнявил сдачу. По телеку почему-то показывали матч сборной Ирландии, поэтому мне пришлось допивать пиво и тащиться на стадион. 

Селхерст Парк сделан по принципу большинства британских стадионов, принадлежащих небогатым клубам. Никаких излишеств – низкий фундамент из красного кирпича и трибуны, обитые с лицевой стороны окрашенными в синий цвет железными листами. Снаружи напоминает нечто среднее между складом и тюрьмой. На стадионе работает много входов, давки нигде нет. В подтрибунных помещениях полно ларьков с горячими пирогами и холодным пивасом, который я в течение всей игры чередую с горячим кофе. 

Игра не занимает меня чуть менее, чем полностью. Я разглядываю железные противоголубиные иглы, которыми усеяны поверхности едва ли не всех стадионных конструкций. В первом тайме в ворота Дерби (при упоминании этого клуба в памяти в первую очередь всплывает даже не Брайан Клаф, а Алеша Асанович – его наклейка была у меня в альбоме Евро-96) влетает настоящая пушка. Во втором тайме гости счет сравнивают. Больше о футболе сказать нечего, к тому же это запрещается правилами моего дневника и я, как раб своих привычек, ничего не могу с этим поделать. В перерыве на поле выпустили оргомного живого орла, который размахом крыльев мог дать фору масштабу российской коррупции. Большой, короче, орел. Сделав пару кругов над стадионом, он уселся на руку специальному мужичку, выбежавшему откуда-то из-под трибун.

Поеживаясь на своем месте, я смотрел на перфоманс полуголых чир-лидерш и с безразличием ждал начала второго тайма. Во время следующих сорока пяти минут я три раза успел сходить в ларек и туалет, толчки и умывальники которого были любовно украшены символикой клуба. 

Остаток вечера и почти всю ночь я провел в утробе Шордича, равномерно повышая градус впитываемого алкоголя и пытаясь завязать с незнакомцами беседы на политические темы. Поэтому не могу точно сказать, что стало основной причиной тотального игнора со стороны представителей прогрессивных европейских наций, с которыми я тщетно пытался установить взаимообмен на уровне вербальной коммуникации: тотальная незаинтересованность в итогах наших выборов или мое амбре, слишком радикальное даже для тех смрадных дыр, в которые я погрузился тем вечером.

По дороге домой решил не мелочиться и поймать такси. Кэб стоил 15 фунтов, а мой личный интервал, в границах которого я не мелочился, был определен мной в пределах от нуля до десяти. Потоптавшись пару минут на обочине, мне удалось уломать какого-то негра на «Тойоте» доставить меня к гостинице за десятку.

Уснул, не раздеваясь. 

Поэтому когда проснулся, уже ближе к вечеру, не одеваясь, поехал в Хаммерсмит, в паб «The Blue Anchor». Там очень крутая тайская жратва и отличная набережная – пожалуй, самая унылая во всем Лондоне. После «Голубого якоря» я отправился в древний паб «The Dove» неподалеку. В нем разливают свежие эли с фуллерсовской пивоварни и не закрывают на зиму веранду, со второго этажа которой открывается сгущаемый серостью Темзы замечательный своей депрессивностью вид на ту самую унылую набережную. 

Шордич, 1973 г