Макс Эйве. Профи, который всегда считал себя любителем!

Среди чемпионом мира нет ни одного со столь неоднозначной репутацией. Каждый из них что до него, что после совершал что-то особенное, тектонический сдвиг и толкал шахматы вперед. Даже Таль и Смыслов, которые носили титул еще меньше чем голландец – всего-то по году, – остались в истории настоящими глыбами. А вот про Макса Эйве мы помним больше по шуточке Алехина, сказавшего, что «на два года одолжил ему свою корону».

Но если другие по-настоящему великие игроки – Тарраш, Пильсбери, Рубинштейн, Керес, Бронштейн, Геллер, Ларсен, Корчной или Иванчук – так и не стали чемпионами мира… то он стал! Пусть и всего на два года, пусть и не победив ни в одном по-настоящему крупном международном шахматном турнире, профессор математики и будущий президент ФИДЕ золотыми буквами вписал свое имя в историю шахмат. Его оттуда уже не вытравить!

Максу много раз везло по жизни, но таким тихим, нидерландским везением. Чтобы быть первым в игре, требующей такого обостренного чувства индивидуальности, в нем было уж слишком много сдержанности, культуры и уважения к соперникам. Он так часто был готов уступить свое место, что остается только поражаться, как он сумел добиться таких высот? В нем не было ни агрессии, ни присущего другим чемпионам мира «инстинкта убийцы» –его победы не несли ощущения неизбежности, он никогда не доминировал, не выходил за рамки, словно кем-то нарисованные для него. Если бы не соотечественники, толкавшие Эйве на подвиги за шахматной доской, он, скорее всего, так и остался бы лишь скромным учителем математики в женской гимназии, поигрывающим чисто для удовольствия.

Макс родился 20 мая 1901 года в Амстердаме в многодетной семье педагога Корнелиуса и Элизабет Эйве. Шахматы сопровождали его с самого детства. Родители были влюблены в эту игру, раз неделю устраивали у себя дома шахматные турниры, на которые приглашали всех желающих. Мальчик, наблюдая за этими воскресными посиделками, узнал правила в четыре, а в шесть стал обыгрывать отца. Он не был вундеркиндом, но столь раннее начало сыграло свою роль – в 12 лет Эйве стал членом шахматного клуба Амстердама, а начиная с 14 начал участвовать в турнирах национальной федерации, но не выигрывать их.

Шахматы никогда не были настоящей страстью Эйве, он никогда не рассматривал их как вариант для профессиональной карьеры. Да и предпосылок к тому особых не было. Макс был порывистым и смелым, безусловно, тактически одаренным, но при всем этом, ничуть не выдающимся игроком. Математический склад ума, привычка все изучить и разложить по полочкам, двигала его вперед, но как сказал позже Алехин, в нем не было «искры», он был тактиком, который во что бы то ни стало постарался стать стратегом… Проще говоря, у Эйве был потолок, преодолеть который голландец при всем желании никак не мог.

Но он очень старался. Тем более, что учителей у него, начиная с 14, было предостаточно. Не надо забывать: шла Первая мировая война и в нейтральную Голландию перебрались в ту пору многие сильные игроки. И юный Эйве как губка впитывал знания, которыми с ним были готовы делиться великие – Зигберт Тарраш, Рихард Рети, Савелий Тартаковер.

Но больше всего ему повезло с венгерским маэстро Мароци, который стал его настоящим учителем и другом на многие десятилетия. Геза, изгнанный с родины, в ту пору скитался в поисках пристанища, курсируя между Англией и Голландией. Великий игрок, в свое время обманутый Ласкером – их поединок за корону, намеченный на 1905 год, не состоялся, что побудило его забросить шахматы, – так и не реализовал собственных амбиций, однако он полностью раскрылся в своих учениках: помимо Эйве он занимался еще и с Верой Менчик, первой чемпионкой мира. Мароци славился своей непревзойденной техникой, искусством маневрирования и, конечно же, игрой в эндшпиле. Уроки их не носили систематического характера, но Эйве очень многое взял у него, безусловно, поднявшись как практик.

Ему все шло впрок… Например, он изобрел для себя особую систему тренировки тактики, как одержимый штудировал труды классиков и стал едва не первым, кто систематически начал работать над дебютом. У него была своя картотека, в которую он вносил каждую из сыгранных партий и комментарии к партиям маэстро. Наибольшее внимание Эйве уделял моменту перехода из дебюта к миттельшпилю – в этом был одним из первых в мире.

Все хорошо было у него и с комбинационным зрением, но… тут такая шутка: Эйве не верил в интуицию, которую Алехин, а за ним Таль или Каспаров считали «ключом, открывающим любую дверь», из-за чего старался избегать жертв, если они четко не вели к цели. Понятие «компенсация» было для его математического склада ума слишком абстрактно, – так что интуитивных жертв в его творчестве практически нет. Может быть, именно из-за этого он и испытывал легкую неуверенность при проведении сложных стратегических планов.

Зато он был настоящим, до мозга костей, бойцом, который всегда шел до конца!

Параллельным курсом шла и обычная жизнь Макса. Он закончил школу и поступил в 1918 году в Амстердамский университет, где изучал математику. Эти занятия не предполагали много свободного времени, однако аккуратный молодой человек находил его для участия в небольших турнирах. В 1919 Эйве разделил 2-3-е место в чемпионате страны и сыграл дружеский матч с чемпионом Маршаном, который неожиданно закончился вничью.

У Эйве уже появились восторженные поклонники и меценаты, которые верили, что у них в стране, наконец-то, может появиться шахматист большого калибра. Эта вера укрепилась после того как в 1920 году он победил в сеансовой партии чемпиона мира Ласкера и чуть не повторил то же в консультационной партии с Эмануилом, за что удостоился похвалы от маэстро. С тех пор для Эйве чуть ли не каждый год организовывали выставочные матчи с сильными соперниками. Трудно придумать лучший способа для роста мастерства!

В 1921 году Эйве впервые стал чемпионом Голландии. Конкуренция в этих турнирах была не самой серьезной, но Макс регулярно, по просьбам друзей и меценатов в них играл, и в последующие годы заработал еще дюжину национальных титулов. По этому показателю у него нет конкурентов ни дома, ни в соседних странах. Макс почитал свою родину.

А вот международные выступления удавались ему куда хуже. Несколько коротких вылазок в Англию, Швецию, но главным образом турнир в Гааге, где он набрал 2 очка в 9 партиях и занял предпоследнее место, убедили его, что ему пора сосредоточиться на математике. Он попробовал свои силы в Лондоне-1922, первом турнире Капабланки после завоевания кубинцем титула чемпиона мира, но и там Эйве ждал провал – лишь 5,5 из 15 и 11-е место. Так что в числе потенциальных претендентов на корону, с которыми Хосе-Рауль подписал Лондонское соглашение о «золотом вале», пятого чемпиона мира и близко не было.

С большими шахматами, казалось, на этом покончено. Эйве закончил свой университет, и нашел место учителя в лицее в Вестервейке. На каникулах он съездил в Париж, где принял участие в первом «чемпионате мира среди любителей», но даже и тут не сумел выиграть, разделив только 4-6-е место, уступив титул латвийцу Матисону. Диссертация и женитьба на Каро Бергман, которая стала верной спутницей его жизни, дались Максу лучше.

А став доктором, Эйве получил должность преподавателя математики в женском лицее в Амстердаме. Он занимал ее вплоть до 1940 года, лишь время от времени делая перерывы для выступлений в шахматных турнирах. Стоит заметить, что лицей, даже когда Макс был «героем нации», никогда не пиарился на его популярности, но при этом не препятствовал его периодическим отлучкам на игру. В общем, место и человек нашли друг друга!

Сказать по правде, если бы не Амстердамский шахматный клуб, за пределами Голландии мало кто узнал об Эйве. Он же из кожи вон лез, чтобы вытащить своего лучшего игрока из школьных аудиторий. Каждый год в каникулы клуб организовывал для него матчи против лучших шахматистов тех лет. После первых удачных опытов с Рети (1-3) и с Мароци (6-6), меценаты перешли на новый уровень. В 1926 году они вели переговоры с Ласкером, но не сошлись в цене, а в 1927-м подбили Алехина, который готовился к матчу с Капабланкой, и был не прочь провести небольшой спарринг с молодым голландским чемпионом.

Против ожидания, матч из 10 партий едва не завершился сенсацией. После двух побед на старте русский чемпион неожиданно сдулся к финишу, – и к 8-й партии Эйве сравнял счет. Только отчаянная игра на победу в 10-й, в которой он прошел через поражение, не только принесла будущему чемпиону общий успех – 5,5-4,5, но заставила призадуматься.

Возможно, легко достигнув успеха, Александр расслабился, но надо быть игроком весьма высокого класса, чтобы этим шансом воспользоваться. Макс смог! Свой возросший класс Эйве подтвердил через год, с минимальным счетом уступив Боголюбову – 4,5-5,5.

Кстати впервые титулом «чемпион мира» Эйве завладел уже в 1928 году, когда он принял участие в «чемпионате мира среди любителей» ФИДЕ, – и победил, взяв 12 из 15.

Два года спустя Эйве впервые стал первым в международном турнире – в облюбованном им и Мароци Гастингсе. Состав, правда, был так себе… кроме Капабланки, отставшего от него на пол-очка, и Султан-Хана – все сплошь английские мастера. Но это стало поводом для приглашения кубинца к традиционному матчу. Капа принял приглашение, – и победил 6-4, не проиграв ни разу. Правда, на игре Макса сказывался длинный преподавательский сезон, усталость от которого не позволила ему выиграть пару выигранных позиций.

Хосе-Рауль, смотревший в ту пору на всё сквозь призму своих напряженных отношений с Алехиным, упорно не дававшего ему реванша после победы в поединке за корону в 1927-м, был доволен исходом, и сказал в частной беседе боссам Амстердамского шахматного клуба, что с такой игрой как в матче с ним, Эйве вполне мог бы и вызвать действующего чемпиона мира на поединок, – и вполне вероятно даже отобрать у него «корону».

Как мог Эйве отреагировать на все эти шептания? Очень просто. Ничьей в длинном матче с Флором – 8-8, победой в личной встрече над Алехиным на турнире в Берне и очередным титлом чемпиона Голландии. После чего заявить о завершении своей карьеры!

Повод? Для логически мыслящего Эйве более чем серьезный: «Чтобы сосредоточиться на научной и преподавательской работе…» – без тени сомнений заявил он. Пытался ли Макс таким образом «поднять ставки», взбаламутить голландское общество, чтобы то помогло собрать необходимые средства для организации матча на первенство мира?! Вряд ли. Он всегда был честен перед самим собой и если Макс принимал решения, то приходил к ним после логических умозаключений, а не из-за внезапного эмоционального порыва.

Год Эйве не прикасался к шахматам. Но потом бельгиец Колле, ставший организатором, и Мароци сумели-таки убедить учителя математики, что… у него есть шансы в матче против Алехина. И коль скоро ему может представиться такая возможность, неплохо было бы ей воспользоваться. В Голландии был создан «фонд Эйве», в который каждый желающий мог внести свою лепту, – и обеспечить участие первого голландца в матче за «корону».

Так или иначе, голландец решил завязать «завязывать», – и летом 1934-го бросил вызов Алехину. А тот, едва завершил победно второй матч против Боголюбова, его принял.

Матч был намечен через год. И претендент сразу же начал подготовку. В первую очередь – физическую: в длинном матче из 30 партий особое значение приобретала выносливость и Макс приступил к изнурительным занятиям спортом. На втором месте стояла теория. Он разработал план: тут было и изучение дебютного репертуара Алехина, и мощная теоретическая подготовка, к которой были привлечены Мароци и Флор, да и бог еще знает что… Эйве был готов меняться, экспериментировать, если это могло помочь сократить его явное отставание от чемпиона мира по всем компонентам шахматного творчества.

Плоды этой подготовки проявились еще в турнире в Цюрихе-1934, где Эйве хоть и уступил 1-е место Алехину, но выиграл у него личную встречу и опередил Боголюбова, Нимцовича, Ласкера и других звезд. Чтобы проникнуть «в таинственную русскую душу», голландцы на шару отправились в СССР, на «тренировочный турнир», организованный в Ленинграде. А последней «пробой пера» стал Гастингс-1934/35, в котором Эйве разделил 1-3-е места с Флором и Томасом, впереди Капабланки и Ботвинника. Голландец чувствовал: он – готов!

Впрочем, начало матча-1935 стало ошеломляющим для претендента… Алехин чувствовал себя крайне вольготно, и делал что хотел. К 7-й партии счет был 5-2 в его пользу, причем у Эйве не было «черного цвета», а разгромы во французской защите стали общим местом. Но, набрав в ней 3,5 в 4 партиях, русский чемпион неожиданно сменил руку и перешел на рельсы закрытых начал, в которых систематичный Макс был гораздо лучше готов. В такой игре значительно меньшее значение играл алехинский порыв, его готовность бросаться в дебри осложнений, которые так не любил и, что скрывать, даже боялся претендент.

Только один раз за весь матч (в 13-й партии) Алехин сыграл 1.e4 – неожиданно получил в ответ открытую испанскую, и дальше играл только 1.d4. Там же подготовка Эйве казалась отменной, и в следующих 10 «белых» партиях Алехин смог одержать только две победы, и те на тоненького. Ничего подобного с ним не случалось, и это выбило его из колеи.

Уже начиная с 10-й партии Алехин начал стремительно сдавать. Начала ли сказываться первая усталость, ведь между встречами соперникам приходилось постоянно колесить по Голландии, и переезды не шли на пользу чемпиону мира, или его разочаровало то, что не удался план блицкрига? В любом случае, часто мысли чемпиона мира были весьма далеко от шахматной доски. Да и его «алкогольные опыты» в барах местных гостиниц.

Хорошо известен анекдот о том, как Александр Александрович искал себе «правильную дозу» по количеству шотов во время обеда перед партией. Он ужасно провел 8-ю, просто плохо 10-ю, а уж история с 12-й, в которой он просто забыл теоретический ход, и вообще не вышел из дебюта, стала притчей во языцех. А точку в этом «аттракционе невиданной щедрости» поставила 14-я партия, которая могла завершиться уже на 10-м ходу: Алехин, просмотрев очевидный удар, тянул безнадежное сопротивление аж до 41-го хода.

Этот отрезок с 8-й по 14-ю партии Эйве выиграл со счетом 5-2, догнав чемпиона.

Здесь Алехин, наконец-то, осознав, что если он продолжит в том же духе, то уступит титул гораздо раньше, чем будет сыграна последняя партия, взялся за ум. В день 15-й партии с согласия соперника А.А. исполнил «антиалкогольную церемонию» – налил себе и Эйве по стакану молока. К слову, перед реваншем в 1937-м Алехин купит себе… корову!

Впрочем, все эти жесты мало чего стоили. Алехину надо было не только бросить пить, ему надо было изменить сам подход к игре, вернуть уверенность в своих силах, начать тащить соперника в позиции, в которых он сильнее. Ведь с каждой партией, понимая, что корона чемпиона мира становится все ближе, Эйве становился все сильней и неуступчивей, да и его мощная теоретическая подготовка все очевиднее начала сказываться. В тот момент у чемпиона мира было лишь одно преимущество над претендентом – это сложные игровые окончания, в которых Макс чувствовал себя менее уверенно, чем в дебюте или в тактике… Они-то и принесли Алехину победы в 16-й и 19-й партиях и снова два очка отрыва.

Эйве ответил на это победой в сильно проведенной им 20-й партией, одной из лучших его в этом матче, а потом и разгромил соперника в 21-й. Перед ней случился эпизод, который, возможно, стоил Алехину звания чемпиона мира. Чуть замешкавшись во время выхода из номера, он упустил машину, которую за ним послали. А в ожидании следующей оправился в бар, где и завис. Когда организаторы его разыскали, играть он уже фактически не мог, на что прозрачно намекнул организаторам, предложив им перенести игру на следующий день. Но голландцы сухо ответили: «Публика ждет», – и Эйве сравнял счет в матче.

Однако, ключевой встречей, склонившей чашу весов в сторону голландца, стала, пожалуй, 24-я, когда Алехин ужасно ошибся в элементарном пешечном окончании. Вместо победы получилась только ничья, – и Эйве снова ответил победным «дуплетом». В 25-й случился очередной «дебютный подарок», а вот в 26-й Макс выиграл без помощи соперника!

Тартаковер назвал эту партию, в которой Макс тонко пожертвовал фигуру за три пешки и провел их в ферзи, «жемчужиной Зандвоорта». Впрочем, красота красотой, куда важнее было то, что после нее до титула ему оставалось набрать лишь 1,5 очка в 4 партиях.

Волнение тут же сказалось в 27-й партии, где Эйве проиграл элементарный ладейник, но в трех заключительных встречах голландец стоял как скала. А перед началом 30-й партии, в которой у него были белые фигуры, сказал своему возбужденному сопернику: «Доктор Алехин, я в любой момент согласен на ничью!» Доктору потребовалась эта ничья, когда он ни с того ни сего ринувшись в атаку с самого дебюта, уже к 15-му ходу вдруг оказался без двух пешек в безнадежной позиции. Итоговый счет – 14,5-15,5 в пользу претендента.

Так Макс Эйве выиграл свой «матч жизни», став пятым шахматным королем в истории! А вся Голландия ликовала – еще ни один ее представитель не бывал чемпионом мира.

Трагичность момента для его соперника подчеркивало то, что Алехин лично возложил на него лавровый венок, а затем – и исполнял голландский гимн в честь победителя.

В чем была причина победы Эйве в 1935 году, и является ли он полноправным чемпионом мира? Каспаров считал, что главной причиной стала недооценка Алехиным соперника, а Спасский, Карпов и Крамник особенно подчеркивали его явное игровое преимущество. В матче форма чемпиона мира и впрямь колебалась от «плюса» до «минуса» – претендент же сумел пройти весь путь одинаково ровно, без явных срывов и серий поражений. Говоря о «чемпионе мира по шахматам», никак не уйти от сакральности титула, еще от того, что за всю 135-летнюю историю его носили всего лишь 16 человек. И фигура Эйве, как на нее ни посмотри, выбивается из этого ряда. Макс не был явно лучшим шахматистом мира ни в один момент своей карьеры и даже одолев Алехина, где-то ощущал неловкость от самого этого факта. Он не доминировал, ни сокрушал, как это делали его предшественники, да и последователи, не создал школы и воспитал учеников. Голландец, если уж называть вещи своим языком, «оказался в нужном месте в нужное время». Да, конечно, нужно обладать огромной силой и талантом, чтобы выиграть матч из 30 партий у самого Алехина, однако включать его в пантеон после одной победы?! А других больших побед у него нет!

Даже став чемпионом, Эйве толком не играл. Он стал вторым в Зандвоорте, проиграв там партию Боголюбову. Разделил 3-5-е места на супертурнире в Ноттингеме, уступив победу Капабланке, страшно довольного падением своего врага Алехина, и Ботвиннику. Чемпион на страте был одним из лидеров, однако поражение от Алехина в 7-м туре сбросило его с пьедестала, а «просмотр века» в партии против Ласкера в 13-м – оставил без шансов на первое место. Потом Макс еще делил первые места в небольших турнирах в Амстердаме, Лейдене и Бад-Наухайме. Удивительно, но он даже преподавать не переставал.

Столь «легкомысленного» отношения к своему титулу Алехин точно ему простить не мог – для того титул был всем. Он считал, что чемпион должен играть во всех соревнованиях и всегда быть первым. Чтобы пропагандировать шахматы и свой титул! Да что уж там, Эйве чуть было не отдал «священную корону» в руки ФИДЕ! Сразу по окончании матча-1935 он подтвердил, что собирается передать международной шахматной организации «право на определения соперника для чемпиона мира». Как только… защитит свой титул чемпиона в матче-реванше с Алехиным, намеченным на 1937 год. Само собой, как только тот вернул власть себе, это обещание так и оставалось бумажной фикцией аж до 1948 года.

Что ждал мир от матча-реванша? Как ни странно, многие отдавали предпочтение Эйве. У него не было таких космических амбиций, как у Ласкера, Капабланки и Алехина, он хотел больше структуры и порядка в шахматах, от него всегда было понятно, чего ждать.

При этом с шахматной точки зрения Эйве-1937, скорее всего, был сильнее, чем Эйве-1935 – у него было больше уверенности, лучше подготовка и понимание границ своей силы. То, о чем в первом матче он не мог и мечтать, теперь представлялось ему вполне реальным. Макс собирался уже не просто играть, а обыгрывать Александра Александровича.

Однако всей этой внутренней уверенности Эйве хватило ровно на 5 партий, после которых он вел в счете 3-2. А потом – была 6-я, в которой Алехин, пожертвовав фигуру на 6-м ходу, просто «выбил пробки» в нервной системе у чемпиона мира. Он сыграл в ней так, как ему следовало играть еще два года назад, уводя соперника за горизонты его возможностей, в пугавший того хаос. В этой партии по своей беспомощности голландец напоминал своего соперника алкогольной поры. Эффект был столько сильным, что Александр выиграл две подряд – 7-ю и 8-ю, а затем 10-ю партии, фактически предопределив исход матча.

Макс встрепенулся, в следующих десяти партиях, даже выиграл две партии против одной, но финиш матча был провален им так же как миттельшпиль. Алехин достиг необходимых для победы в матче 15,5 очков уже к 25-й партии. Эйве был в шоке, да вся Голландия, уже готовившаяся к новому триумфу своего любимца, находилась в настоящем трауре.

Анализируя итоги матча-реванша, Эйве так и не обнаружил главной причины, из-за чего «все пошло не так». Скорее, это было сочетание факторов. Но главным, пожалуй, было то, что если он по сравнению с 1935 годом стал лишь чуть сильнее – Алехин пересмотрел всю свою дебютную концепцию, он поднялся на новый уровень понимания, который помог ему продержаться на высшем уровне почти 10 лет, ведь в 1946-м он все еще собирался играть матч на первенство мира с Ботвинником. И, наверное, сыграл его, если бы не умер.

После потери титула Эйве планировал вновь отойти от шахмат, теперь уже навсегда. Но не смог разорвать уже заключенные контракты, в частности, на АВРО-турнир, который с ним в качестве чемпиона мира превратился бы в отбор соперника по следующему матчу за корону, а при чемпионе-Алехине, стал самым обычным, хоть и невероятно сильном по составу турниром. В первой его половине Макс играл неудачно, но на финише поправил свои дела победами над Файном, Ботвинником и Капабланкой и в итоге разделил 4-6-е с Алехиным и Решевским, но… в 1,5 очках позади от победителей – Кереса и Файна.

Этот турнир очевидно указал на смену поколений и на уход со сцены великих чемпионов прошлого. А так же то, что 36-летний Эйве – уже далеко не самый юный и перспективный игрок мира. Ботвинник и Решевский младше его на 10 лет, а Керес и Файн – на 15.

Да он, по сути, не являясь шахматным профессионалом, и не собирался больше бороться ни за первенство мира, ни просто участвовать в крупных соревнованиях. Играть – может, один или даже пару раза в год, да и то, чисто для удовольствия… Что еще надо хорошему преподавателю математики и лектору, любящему мужу и превосходному отцу?

Он совсем не собирался быть «эпохой». Эйве продолжал писать работы по математике и собирался когда-нибудь стать профессором, если его позовет один из университетов. Он даже не хотел возглавлять шахматную федерацию родной Голландии, хотя был символом своей страны, всеми уважаемым, почитаемым. Такое чувство, что на протяжение многих лет уступая уговорам своих добрых друзей, он так «наелся» шахматами, что ему больше ничего не хотелось ни от них, ни в них. Макс не хотел даже преподавать, хотя и написал в 1930-х курс лекций, где сухо и систематично сформулировал свой взгляд на игру.

Отчасти эту манеру поведения в свое время с Эйве списал и Ботвинник, который выиграв титул чемпиона мира в матч-турнире 1948 года, на три года ушел из шахмат, занимаясь в основном научной работой. С точки зрения спортсмена этого не понять, но для обывателя, который не знает, что такое шахматы, кажется, не может быть ничего естественней.

Так, во время Второй мировой Эйве сыграл только в двух турнирах – памяти Мароци, что прошел в Будапеште в 1940-м, и матч с Боголюбовым в Карлсбаде в 1941-м. В ту пору его гораздо больше волновали судьбы родины, – Макс возглавлял Службу продовольственной помощи и подпольную команду голландского Сопротивления нацистской Германии.

От «шахматной спячки» его пробудила только смерть Алехина. После нее ФИДЕ, которая блокировала чемпиона мира за его связи с нацистами, чуть было не приняло решение о том, что титул чемпиона должен перейти по наследству к Эйве. Но тут резко выступили советские, которые были готовы платить за право провести «матч-турнир на первенство мира». Вот если бы Макс сумел победить в первом послевоенном турнире в Гронингене в 1946 году, может, все пошло бы по другому сценарию. Но в гонке за победу в том турнире победил Ботвинник, на пол-очка опередив пятого чемпиона мира, – и вопрос с «короной» долен был решиться весной 1948 года. Не сыграть в таком турнире Эйве не мог.

Увы, матч-турнир завершился полным фиаско голландца. Уже в первом круге в Гааге он в четырех партиях против Ботвинника, Смыслова, Кереса и Решевского не взял даже и пол-очка. Всего в 20 партиях Эйве набрал лишь 4 очка и одержал только одну победу.

Сказался и возраст, и то, какой скачок вперед совершили советские шахматисты, и то, что по дороге в Москву, в которой проходила вторая часть турнира, советские пограничники распотрошили багаж экс-чемпиона мира, забрав все его теоретические тетради.

А, впрочем, свою историческую роль он выполнил, символически передав титул чемпиона мира Ботвиннику, ведь именно завершив вничью партию с ним – 9 мая 1948 года, Михаил стал недосягаем. Эйве по традиции первым поздравил его с завоеванием титулом.

После этого провала Эйве садился за шахматную доску только по большим праздникам – вплоть до 1962 года вел вперед сборную Голландии на олимпиадах, вошел в претенденты на знаменитом Цюрихе 1953 года, где выиграл блестящие партии у Найдорфа и Геллера, ну а в 1956 году сыграл несколько выставочных партий в США с 13-летним Фишером.

Еще в 1950-х Эйве занялся изучением компьютерных технологий, и почти два десятилетия посвятил изучению и обработке данных. В середине 1960-х начал преподавать, став как и хотел профессором нескольких престижных университетов в Голландии и в Европе.

А потом, совершенно неожиданно, ему никогда не нравилось быть функционером, принял предложение Ботвинника и Ко, – и стал Президентом ФИДЕ! На Конгрессе в 1970 году его кандидатура была единственной. Эйве много сделал для развития шахмат по всему миру. Но ряд его тезисов вроде «каждой стране – свой гроссмейстер» привело к тому, что титул гроссмейстера совершенно обесценился, в самой же ФИДЕ по этой причине установился «диктат малых стран», из-за которого все попытки провести какие-то разумные решения наталкивались на противодействие этого огромного бюрократического «лобби».

Впрочем Эйве, как и в пору своей молодости, все старался опираться на логику и здравый смысл. Он стал чуть ли не единственным защитником интересов Фишера, когда он рвался к шахматной короне, и не дисквалифицировал его, когда тот вовремя не прилетел на матч со Спасским в 1972-м, потом пропустив еще и церемонию открытия. А потом максимально оттягивал решение по признанию (без игры) Карпова новым чемпионом мира в 1975-м. Он поддержал проведение шахматной олимпиады в Израиле (Хайфа) в 1976 году, на которую демонстративно не приехали страны из «социалистического блока». Позже он сделал все возможное, чтобы максимально снять пресс с Корчного, когда тот бежал из СССР.

Но, как часто бывает, тот кто породил систему, первым же от нее и погибает. В 1978 году в момент очередных выборов Эйве, уставший от постоянного диктата Советов, отказался от попыток идти на третий срок, – и уже окончательно вышел на заслуженный отдых.

Даже перешагнув 80-летний юбилей, Эйве продолжал вести активную и содержательную жизнь: много путешествовал, выступал, решал вопросы. В ходе одной из таких поездок у него случился сердечный приступ, а потом, по возвращении в Голландию, еще один. Макс ушел из жизни 26 ноября 1981 года, оставив после себя глубокий след в истории.

Говоря о пятом шахматном короле, никогда не употребляют эпитета «великий». Зато все сходятся во мнении, что он едва ли не первым показал тот путь, по которому должен идти каждый игрок, который хочет добиться успеха в этой игре. Большой шахматный талант не достается каждому из нас, зато каждый может вторить пословице «порядок класс бьет» – так Эйве сокрушил Алехина, уступая ему практически во всех компонентах игры.

Голландец был первым, намного раньше Ботвинника, обратившим серьезное внимание на необходимость систематической подготовки к игре: на соблюдение режима и физических нагрузок, на планомерную работу в области дебюта. Именно он создал первую в истории «бригаду» помощников для подготовки к матчу на первенство мира… чем вызвал чуть ли не возмущение со стороны Алехина, тот всегда работал над шахматами исключительно в одиночку. Макс Эйве стал великим рационализатором. Несмотря на то, что он всю жизнь считал себя любителем, он, наверное, и был первым настоящим профессионалом!