14 мин.

Джон Макинрой. «Всерьёз». Часть 14

169

Здесь я исполняю роль судьи на вышке, которому только остаётся объявить: "Гейм, сет, матч... то есть картинки, загадки, перевод - mandragora !"

Ну и курсив тоже. Ан, нет, апичятки - мои!

Эта глава посвящена одному вопросу, в духе диспутов двадцатых годов прошлого века: существует ли дружба между теннисистом и теннисистом?

--------------------------------------------------------------------------------------------------------------

<<                                                Оглавление                                                            >>

--------------------------------------------------------------------------------------------------------------

Джон Макинрой. Автобиография. "Всерьёз" ("Serious"). Глава 5 (начало)

 Первое, что встает у меня перед глазами, когда я вспоминаю Витаса, – это его волосы, длинные и светлые – в точности, как у Борга, только Витас никогда не носил бандану.

Он явно подражал Боргу, но никогда не казался мне хуже из-за этого, потому что, во-первых, он отлично выглядел и при этом мог бы легко отказаться от своей прически (а он действительно мог бы), а во-вторых, индивидуальность Витаса далеко не ограничивалась внешностью. Странно – его то и дело путали с Боргом, но он как будто этого не замечал. Это точно не мешало ему в жизни.

Я узнал о Витасе вскоре после того, как стал играть в Порт-Вашингтоне. Я был в комнате отдыха и глазел вниз на корты, где он бегал своими кроличьими шагами. Гарри Хопман всегда восхищался работоспособностью Витаса, и не зря: он все время тренировался и мог бегать целый день.

В Порт-Вашингтоне было много сильных игроков, но по напористости, таланту и харизме Витас определенно был звездой. Даже вначале, когда часто шутили: «Витас Герулайтис – что это, название болезни?», – казалось, что он станет невероятно знаменитым.

Я обожал его, как ненормальный, но когда мне было четырнадцать или пятнадцать, он не замечал меня – да и с какой стати? Он уже был Бродвейский Витас, который выходил в свет с такими, как Шерил Тигс! Зачем ему было обращать внимание на пятнадцатилетнего надоеду? Он отмахивался от меня, что, понятно, делало его еще более притягательным.

Еще когда он был юниором, о нем ходили слухи: он был с такой-то женщиной, играл на турнире под воздействием такого-то наркотика. Я удивлялся, как он, черт возьми, умудряется всюду успевать? Однако было незаметно, что на корте это как-то влияло на него. Энергии в нем было невероятно много.

В первый раз я попал в поле зрения Витаса, когда мне было семнадцать лет, и мы играли благотворительный матч в Фелт Форуме, Мэдисон Сквер Гарден. Помогал в организации матча Ричард Вайсман; я тогда первый раз повстречался с Ричардом, который потом занял важное место в моей жизни. Это была обычная встреча новичка с супер-звездой. В тот вечер неожиданности не произошло – супер-звезда выиграл – но теперь Витас хотя бы разговаривал со мной.

Следующие два года, в начале своей карьеры, я с неослабевающим восхищением наблюдал, как он поднимался до третьего номера в мире.

Загадка №1

Витас Герулайтис, 1977 год. Радость по поводу…

В своих теннисных возможностях я почти не сомневался, но в жизни мы с Витасом находились в разных мирах. У него было поместье в Кингс-Пойнт, и он вел гламурную жизнь на Манхэттене; я возвращался из поездок с сумками, полными грязной одежды, отдавал ее стирать матери, затем отправлялся в свою старую комнату в Дагластоне. Витас водил кремово-желтый роллс-ройс, так шедший его волосам, с регистрационным номером VITAS G.

Я все еще ездил на старом добром ярко-оранжевом пинто. Иногда вечером мы с моим старым другом Дагом Сапуто садились в пинто или в синий меркурий-комета Дага и сопровождали роллс-ройс Витаса в город, в «Студию 54», «Ксенон» или «Хартбрейк» – куда бы он ни направлялся. Мы обещали родителям вернуться домой к полвторого.

Для нас с Дагом это было вроде экскурсии. Там было лучшее диско, невероятная сцена – оглушительная музыка и сверкающие огни; дизайнерские джинсы и дизайнерские наркотики. (Та музыка  – она была ужасна! Когда «Би Джиз», Глория Гейнор, Донна Саммер грохотали у меня в ушах, я с тосковал по своим любимым «Блэк Саббат», «Лед Зеппелин» и «Стоунз»). Повсюду были суперзвезды, а странный человек в белом парике, Энди Уорхол, фотографировал всех подряд. Я помню его рукопожатие – его ладонь была, как дохлая рыба. Он вечно крутился где-то рядом и в какой-то момент – даже на вечеринках – доставал свой фотоаппарат. Для меня это было немыслимым вторжением в частную жизнь.

Загадка №2

Уорхол был и художником - это портрет Витаса его работы. Можете описать процесс создания картины? С натуры, по памяти…

[ViktorKurgan: Энди Уорхол был культовой фигурой в современном искусстве, причём не только в живописи, но и в кино]

Но Витас все это обожал. Он был в центре всего, красивые женщины увивались за ним. Он был забавным, он был очаровательным, он был душой компании, он не мог спокойно посидеть ни минуты, он мог болтать с кем угодно о чем угодно; от него исходили волны невероятного позитива. В то же время, узнать Витаса по-настоящему было чрезвычайно сложно. Женщины сходили по нему с ума, и он всегда был слегка холоден с ними, что разжигало их еще больше.

У меня с женщинами все складывалось по-другому. Как я уже говорил, я с трудом завязывал знакомство с девушками. Моя застенчивость неверно истолковывалась, так всегда бывает. В теннисном мире я все более и более был уверен в себе, и это часто казалось наглостью. Наглость абсолютно необходима для выживания теннисиста, но, вот ведь штука, за пределами корта она может ударить по тебе бумерангом. Она также может произвести неверное впечатление – в том числе и на женщин. Итак, моя застенчивость и моя дерзость мешали другим разглядеть мою истинную сущность. Мои постоянные девушки хорошо знали меня (на самом деле их было немного, и никогда не было двух одновременно). Но иногда мне хотелось и менее серьезных отношений.

 

В начале 1979 кое-что изменилось. Я выиграл Мастерс, я стал четвертым в мире, сразу после Витаса (впереди него были Борг и Коннорс, два теннисиста, которых он никогда не догнал). Я больше не был пятнышком на горизонте Витаса, я стал преследующей его ракетой.

Женщины стали смотреть на меня по-другому, и, признаюсь, я ничуть не возражал. Когда-то, отправляясь на Юниорский Кубок Дэвиса, я тащил с собой шесть ракеток и надеялся, что на меня из-за этого обратят внимание – сейчас все изменилось. Неожиданно я оказался на телевидении, в газетах и в журналах. Впервые в жизни я начал зарабатывать реальные деньги; первое, что я сделал со своими призовыми и с деньгами от рекламного контракта, который мой отец заключил с Сержио Таккини летом 1978 года, когда я вот-вот должен был перейти в профессионалы, – это поменял свой оранжевый пино на щегольской синий мерседес-кабриолет.

Теперь уж я не буду выглядеть как придурок, следуя за Витасом в «Ксенон».

На самом деле, мне все меньше и меньше хотелось следовать за Витасом, во всех смыслах этого слова.

Мне все труднее жилось дома. Мне было двадцать лет, я становился финансово независимым – самое время выпорхнуть из гнезда. В середине 1979 года я купил свою первую квартиру в Верхнем Ист-Сайде.

Она стоила 350 тысяч долларов – большая сумма по тем временам. Я был весьма доволен собой! Теперь, возвращаясь с турниров, я вел жизнь обеспеченного молодого человека. Я был манхэттенский холостяк, околачивался с друзьями по ресторанам – «Джорж Мартинс», «Орин-энд-Арецкис», «Херлихис». В те дни  Верхний Ист-Сайд был полон жизни. Кругом множество женщин, половина из них – модели (по крайней мере, так они говорили); большинство немного старше меня, и им нравилось, что мне всего двадцать. Моя застенчивость начала исчезать.

Я был центром нашей маленькой группы: Даг Сапуто, Питер Реннерт, Питер Флеминг, еще один теннисист из Джерси по имени Фриц Бюнинг. В каком-то смысле мы были командой, я всегда хотел быть частью команды. В то же время я, несомненно, был звездой – это было приятно, но в то же время трудно.

На деле мы были просто детьми. Мы воображали себя рок-н-рольщиками, бунтовщиками. Мы везде носили футболки и джинсовые куртки – даже в модных ресторанах – и (я содрогаюсь, вспоминая это) вели себя, как идиоты. Я играл следующую роль: я чужой здесь, дитя Квинса.  Мятежник. Когда я начал играть на Открытом чемпионате США и на Мастерсе, мне было веселее общаться с парковщиками и болл-боями, чем с важными шишками на трибунах.

Но скоро мое общение стало намного интереснее.

Я стал все чаще сталкиваться с Ричардом Вайсманом, тем самым, что организовывал первый благотворительный матч между мной и Витасом.

Портрет Ричарда Вайсмана работы Уорхола

Ричард (тогда ему было под сорок) был весьма интересный человек. У него всегда была ложа на Уимблдоне, лучшие места на Индиан Уэллс и Открытом чемпионате США. Он коллекционировал картины и давал у себя изумительные вечеринки (Плаза, угол 49-ой и Первой).

Но что Ричард действительно коллекционировал, так это людей, и так как я был свежеиспеченной знаменитостью, то стал частью его коллекции. Казалось, Ричард знал в Нью-Йорке всех, кто хоть что-нибудь значил. Он был современным Гэтсби, человеком, который знал Стива Рубеля и Питера Бэрда, Шерил Тигс и Уорхола, который мог заставить каждого из этих людей бросить все и явиться к нему по первому зову. Он позвонил мне и сказал:

– Слушай, в субботу у меня прием, будут Мик Джаггер, губернатор Нью-Йорка, Жаклин Биссет и Джеки Стюарт, гонщик, – он перечислил семь или восемь абсолютно не связанных друг с другом людей.

Кладя трубку, я сказал:

– Не может быть, чтобы все эти люди пришли на вечеринку.

И они были там – все до одного.

Коллекция картин Ричарда была невероятна.

Вначале я считал, что часть картин просто смешна, особенно Рой Лихтенштейн, который был не в моем вкусе,

но я был впечатлен, когда Ричард продал картины за огромную сумму. Когда я лучше стал разбираться в искусстве, я оценил эстетическую и денежную ценность этой коллекции.

Само собой, Витас принадлежал кругу Ричарда, и когда я тоже стал туда вхож, то поначалу ощущал себя бледной тенью Витаса:  я был все еще неловок в общении, слегка ошеломлен окружением. Мне нравилось там бывать, но я знал, что постоянным гостям Ричарда мои манеры, вероятно, покажутся неуклюжими. Я предпочитал тихо стоять в углу, просто наблюдая оттуда за происходящим. Потом я слышал: «Он необщителен», «Он застенчив», «Он неразговорчив». 

На этих вечеринках я встречал выдающихся людей. Если ты видишь много знаменитостей, то, наконец, ты почти привыкаешь к этому. Почти. Я всегда был достаточно горд, чтобы не восклицать с придыханием: «Боже! Я видел того-то и того-то!», но иногда просто не мог удержаться.

Наконец, я решил, что лучше всего будет выказывать уважение этим людям, но не превращаться в некое подобие, так скажем, фаната. Я старался не производить впечатления, будто мне от них что-то нужно. Я бы не хотел на себе испытать то, что я испытывал (и до сих пор испытываю) к тем людям, которые навязываются мне или просят автограф – выпучив глаза от обожания. Я всегда старался относиться к любому, знаменит он или нет,  просто как к человеку; а ведь любая знаменитость – это человек в гораздо большей степени, чем думает большинство людей.

 

 

1979 год был восхитительным для меня годом. Я выиграл 27 турниров – признаю, что 16 из них в паре. Совсем недавно я был просто парень из Дагластона, а теперь вошел в исключительную и невероятно известную группу пяти лучших теннисистов мира: Борг, Коннорс, Герулайтис, Макинрой и Вилас.

Важно понять крутизну склона, ведущего к теннисной вершине. Артур Эш однажды сказал, что между десятой и пятой ракеткой такое же различие, как между сотой и десятой. Подняться от пятого номера к четвертому, говорил он, все равно, что от десятого к пятому. А расстояние от третьего номера до вершины вообще невообразимо.

Я с ним согласен. Каждая вершина, как пик Эвереста, – неизведанная территория; ее нельзя понять, пока не попадешь туда.

Все происходящее казалось реальным и нереальным одновременно. Позади был трудный путь: переезды, тренировки, матчи. Теперь – камеры, фанаты, вечеринки, деньги. Девушки. Вечеринки…

Ощущение нереальности усиливало то, что я был практически на равной ноге и в одной тусовке  с Бьорном и Витасом.

Коннорс всегда стоял особняком, а Гильермо Вилас был чрезвычайно дисциплинирован (и у него был Ион Тириак, следивший за его поведением). А Борг и Герулайтис довели, можно сказать, до совершенства искусство наслаждаться плодами тенниса.

Они вместе ездили, вместе тренировались – а затем вместе развлекались. В первый раз я вышел с ними в свет весной 1979 года, на выставочном турнире в Милане. Я отметил это событие, что-то выпив

(до сих пор не знаю, что именно), и следующее, что я помню – Витас и Бьорн, доставляющие меня в отель. Меня тошнило, но я был счастлив: я прошел инициацию. Теперь я в тусовке. 

Бродвейские Витас и Бьорн! Они мне казались похожими на ушедших в отставку политиков – было восхитительно водить компанию с лучшими теннисистами мира! И все, что мне для этого было нужно – просто пойти с ними куда-нибудь. Я гордился (и горжусь) своей энергией и даже гиперактивностью, но до энергичности этих парней мне было далеко. Они постоянно  доводили меня до изнеможения. Если честно, я часто чувствовал себя просто задницей, когда в разгар вечеринки говорил:

– Я пойду спать.

Забавно – Витас подражал Боргу, но были сферы, где Борг отнюдь не был лидером. Бьорн позволял Витасу говорить за них обоих, тот устраивал все дела: клубы, женщины – все, что угодно. Все, кроме графика тренировок – здесь Витас уступал свое место Леннарту Берглину.

Вне корта Бьорн пропускал Витаса вперед и даже не всегда мог идти за ним до конца. Витас имел фантастическую способность быстро восстанавливаться после любого загула и перезаряжаться, а Бьорн – вне корта, по крайней мере – был более похож на простого смертного. Перед Миланской выставкой они неделю или две были в Южной Америке из-за идиотского турнирного графика и, я уверен, поздно ложились и не высыпались. Когда Борг приехал в Милан, он не вставал с кровати, хотя имел железное здоровье. Поездка свалила его с ног. А Витас хоть как-то, да мог играть.

С другой стороны, Витас никогда не побеждал Бьорна в затяжном матче. Он был близок к этому – может, наиболее близок – в великом полуфинальном матче на Уимблдоне 77 (мой первый Уимблдон). Борг выиграл – точно так же, впрочем, как он выиграл почти все из двадцати сыгранных между ними матчей.

Думаю, Витас смирился с этим – с тем, что Борг потрясающе велик, а сам он близок к величию. Думаю, если кто-то и нанес ему болезненное поражение, так это был я.

--------------------------------------------------------------------------------------------------------------

<<                                                Оглавление                                                            >>

logoДжон Макинрой
logoATP