«Объявлять локаут в КХЛ – это безумие». Коваленко рассказал почти все – даже где профсоюзные деньги игроков
А еще вспомнил много забавных историй.
Интервью «Скользкого льда» сменили вывеску с «Бара «Бандир» на прежнюю, но менее интересными от этого не стали. Новым гостем Дениса Казанского, Андрея Николишина и Сергея Гимаева-младшего стал Андрей Коваленко – один из самых интересных русских энхаэловцев 90-х и при этом довольно противоречивый спортивный функционер, продолжающий оставаться главой профсоюза игроков КХЛ (да-да, юридически он жив).
Заметная часть разговора посвящена именно этой организации – Коваленко ответил на все вопросы по теме. В том числе и объяснил, почему многие хоккеисты остались в итоге ни с чем. А еще он рассказал про ЦСКА на стыке 80-х и 90-х, а так же вспомнил о игре за «Квебек Нордикс».
Множество крутых историй – в 103-минутном интервью с фунционером, экс-игроком и экс-депутатом Госдумы на канале «Скользкого Льда». А ниже – самое-самое интересное оттуда в текстовом варианте. Но предупреждаем сразу: это только половина из всего сказанного за выпуск.
Сын, «Торпедо», «Северсталь»
Казанский: Андрей, чем ты сейчас занимаешься?
Коваленко: Как и прежде. Основная работа – председатель профсоюза игроков. Кроме того, по совместительству нахожусь в «Народном фронте» – заместителем руководителя по молодежной политике и трудным подросткам. И в «Сокольниках» руковожу спортивными проектами, скажем так. В новом ледовом катке, который открылся у нас в сентябре. Вот тружусь еще и там.
Казанский: Давайте к хоккею. Сколько матчей «Торпедо» ты смотришь?
Коваленко: Не знаю количество, но могу сказать, что их игры смотрю чаще, чем всех остальных. И посещаю чаще. Когда есть возможность – еду в Нижний: сел на «Ласточку», утром уехал, а после игры ночью вернулся. Либо на машине туда-обратно. Если они играют в Москве – естественно, практически на каждый матч хожу. Если играют в Ярославле – еду туда. Второй год подряд летаю на Дальний Восток: Игорь Николаевич [Ларионов] сделал как в НХЛ – папы могут ездить с командой. Вот в прошлом сезоне мы летали. Выезд был Владивосток – Хабаровск – Новосибирск. В этом году то же самое.
Казанский: Заканчивается игра, ты сразу спускаешься вниз к сыну. Или как?
Коваленко: Если в Нижнем Новгороде, то да, иду туда. Сначала в тренерскую зайду, поздороваюсь с Игорем Николаевичем, пообщаемся, потом подойду к раздевалке. В раздевалку не захожу. Один раз зашел – мне сын сказал: «Пятерочку занеси в кассу, в обуви нельзя!». Больше вот этот порог не переступаю, только в коридорчике в ожидании. Дожидаюсь его. Либо домой едем к нему, покушаем – и я уезжаю. Иногда остаюсь ночевать, рано утром уезжаю – в зависимости от обстановки.
Гимаев: Как оцениваешь выступление «Торпедо» в регулярном чемпионате и сына в частности?
Коваленко: Ну в этом году, скажем честно, намного хуже, чем в прошлом.
Казанский: Это про команду или про Колю?
Коваленко: А я в общем. Не бывает одного игрока и команды отдельно. Если он играет в команде и является лидером, а результат прошлого сезона и этого сезона отличаются… В то, что они в этом году немножко хуже выступают – в причины этого не лезу и не спрашиваю. Это дело только тренерского штаба и руководителей.
Да, он отыграл прошлый отличный сезон. Не хочу никого оправдывать, но травмы в начале сезона – сначала одно, потом второе – немножко выбили из колеи в этом чемпионате. Но, тем не менее, он готовится ехать в «Колорадо» (интервью состоялось еще до окончания регулярки – Sports).
Казанский: Когда Коля заходил в «Торпедо», Ларионов не предлагал тебе войти в тренерский штаб?
Коваленко: Мы даже это не обсуждали.
Казанский: Почему?
Коваленко: Не знаю, у меня своя работа, я своими делами занимаюсь. У них с Мишей Васильевым и с Андрюхой Козыревым были свои планы, поэтому разговоров о том, чтобы зайти в тренерский штаб, не было.
Казанский: Достаточно много игроков твоего поколения стали тренерами. Почему ты не попробовал даже?
Коваленко: Всегда же есть случаи в жизни. В 2008-м пришел к Анатолию Николаевичу Теницкому, он тогда был директором. Говорю: «Все, закончил. Ты попросил еще на год остаться – я доиграл, как и договаривались». Он: «Что собираешься делать?» – «Готов пойти третьим, четвертым тренером [в штаб] сейчас. Первым – пока нет, мне надо год-два, чтобы я эту кухню изнутри увидел, узнал на практике». Он ответил: «Давай подумаем». А когда заканчивал, в Череповце был [тренером] Владимир Владимирович Юрзинов-младший со своей командой. Через день Теницкий позвонил: «Слушай, тебя в этом тренерском штабе не видят, поэтому ничего не могу предложить».
Николишин: Это Юрзинов, да?
Коваленко: Скорее всего, да. И все, я ушел.
Тут как раз образовывалась КХЛ, приехал на жеребьевку как представитель «Северстали», а уже на следующий день предложили подключиться к переговорам по регламенту и войти в профсоюз.
В 2004 году я, помнишь, писал заявление о вступлении в профсоюз Анатолия Бардина? Мы в Омске всей командой состояли у него в профсоюзе. С тех пор мое членство в организации осталось. Он говорит: «Ты имеешь право представлять интересы, так как ты официально ее член». Ну вот и подключился к регламенту, обсуждали. Саша Харламов был с юристом, я был. Потом прошли две конференции – и на второй я выступил с программой, что, на мой взгляд, нужно делать на сегодняшний день. Ребята предложили тогда: «Если ты выступаешь с программой – ну иди ты председателем, заканчивай с хоккеем». У меня тогда было предложение еще на два года продолжить карьеру, но я решил, что пойду председателем профсоюза и буду защищать интересы хоккеистов.
Гимаев: Это как раз год образования Континентальной хоккейной лиги был?
Коваленко: 2008 год, май-июнь – как раз тогда мы это все решали. Но когда уходил из клуба, сказал Анатолию Николаевичу [Теницкому]: «Я знаю, что в октябре этот тренерский штаба у тебя уйдет».
Николишин: То есть ты уволил их тогда еще, в мае?
Коваленко: Нет, Василич. Ты же знаешь – все опытные. Ты же видишь и знаешь, как люди работают, что от них ждут и какой результат. И обычно первые отставки – как раз октябрь.
Ну и все – он мне в октябре звонит и говорит: «Слушай, ты был прав. Все, они больше не работают, я тебя зову». Я говорю: «А куда я пойду? Очень хочу попробовать, но если по-человечески – как я объясню пацанам? «Я тут сначала зашел в профсоюз, а теперь через профсоюз ушел в тренеры. А вы там ковыряетесь, как хотите»? Тем более, только начали выстраиваться отношения с КХЛ, с Александром Ивановичем Медведевым, с руководителями, которые работали в лиге. Поэтому я говорю: «Нет, я остаюсь, а там война план покажет».
Профсоюз, выплаты, прокуратура
Гимаев: Возвращаясь к профсоюзу. Я много сейчас встречаюсь с командами – как раз от своего департамента [по взаимодействию с игроками] – и мне сразу в лоб задают вопрос: «Что там по профсоюзу? Что с нашими деньгами? Как нам их вернуть?».
И вот как раз от себя тоже хотел бы спросить. Вот ситуация: мы сдавали 1% от контракта – 0,5% шло на содержание лиги.
Коваленко: Нет, Сереж, ты ошибаешься. Не 1% от контракта, а то сейчас сразу тут у нас…
Николишин: Но не больше определенной суммы.
Коваленко: Да, но не больше определенной суммы! А то хоккеист один позвонил, говорит: «Я тут 1% сдавал, вы мне должны вернуть столько-то».
Гимаев: Не, там полпроцента идет на содержание профсоюза.
Коваленко: Не путай: 1%, но не более 25 тысяч рублей. Вот так вы сдавали!
Николишин: Это правда.
Гимаев: Хорошо, другой вопрос. Многие игроки не получили еще своих денег, большинство на самом деле. Я хотел бы узнать...
Казанский: Ты сам получил?
Гимаев: Да, не получил тоже. На самом деле я узнавал, как это все надо сделать. Мне сказали, что надо написать письмо – только по почте, не через e-mail или еще как-то. Я отправил это письмо куда-то в Нижегородскую область, какой-то адрес мне дали – но на мое письмо мне никто не ответил.
Ладно, ну как бы это такой частный случай. Ситуация такая: как получить деньги и какова судьба этих денег сейчас?
Коваленко: Смотря кому получить, Сереж – давай начнем с этого. В 2019 году практически все хоккеисты вышли либо по письменному заявлению о выходе из профсоюза, либо просто перестали платить взносы. В соответствии с уставом, если ты три месяца не платишь взносы – ты автоматически исключаешься. Так вот если ты, закончив карьеру, не являлся на тот момент членом профсоюза – можешь даже не обращаться, потому что оснований сделать тебе социальную выплату у меня нет.
Гимаев: Нет, я платил всегда, все сезоны.
Коваленко: Вот те, кто платили, и те, кто хочет получить – они звонят мне напрямую, и мы обсуждаем. Саша Шинин звонил буквально неделю назад, Чесалин Женька звонил, Игнатушкин – то есть со всеми я на связи, у всех есть телефоны. Иногда не работают – у нас сейчас нет финансов, поэтому офис, в котором я один, практически закрыт. И на удаленке у меня работают юрист и бухгалтер – все.
Поэтому многие звонят мне, мы поднимаем архив, смотрим, если человек у нас до упора – говорим «Оформляй документы», объясняем, как это делать. Присылают счет – и мы потихонечку возвращаем то, что было обещано.
Казанский: А откуда эти деньги идут, если финансов нет?
Коваленко: Из финансов профсоюза.
Казанский: А профсоюз еще существует сейчас или нет?
Коваленко: Слушай, юридически – да. Но практически работы никакой нет, потому что, я говорю, у нас некого защищать.
Николишин: Взносы от хоккеистов не поступают, правильно?
Коваленко: Взносов нет – поэтому и защищать нам некого, это первое. Второе – то, что мы раньше там сделали – грубо говоря, одно из завоеваний – это была комиссия по контрактным спорам, где защищали игроков, когда им хотели снижать зарплату или не тот контракт давали и так далее. То есть это все было сделано нами за первые 2-3 года, и мы жестко отстаивали позицию вместе с агентами, много хоккеистов так вытащили и спасли. Примеров там куча.
Казанский: Ну, например?
Коваленко: Допустим, Тоха Бут играл в Магнитогорске.
Николишин: Который сейчас в Ярославле тренером?
Коваленко: Да, сидели за столом Величкин, Шалаев, Медведев, а со стороны хоккеиста – я и Глеб Чистяков. Величкин решил снизить контракты игрока в соответствии с регламентом, а на следующий день уволить и заплатить компенсацию меньше. Мне удалось доказать комиссии, что это некий уход от своих обязательств. То есть приняли решение: если ты хочешь снизить контракт сейчас – не имеешь права три месяца увольнять; пускай они у тебя получают пониженную зарплату. Либо увольняешь сейчас – платишь как по регламенту. Величкин посидел, говорит: «Нет, я их тогда сейчас [уволю], потому что они так мне дороже обойдутся».
Вот и все. То есть [мы работали], чтобы не было вот таких обходов. Либо давайте вспомним нападающего «Динамо», иностранец, фамилию забыл. В общем, он играл в команде в другой – по-моему, в «Словане» – и перешел в «Динамо». Его Сафронов приглашает, причем контракт у игрока был один, а в «Динамо» его подписали в три раза дороже – то есть сами дали денег. Хоккеист получает травму на предсезонке, потом выходит, играет несколько матчей, потом заболевает гайморитом, ему операцию делают – в общей сложности за два месяца он сыграл 9 матчей, набрал 4 очка.
Сафронов говорит: «Не оправдывает зарплату, надо снизить». Я говорю: «Подождите, вы же ее дали. Вы сами ее дали! Вы могли дать меньше ему, но вы его оценили так». У него травма, у него это... Я считаю, что это необъективно. Сидели – тогда уже был Дмитрий Николаевич Чернышенко президентом лиги – тоже добивались, договаривались. И в конце концов ему контракт не на 40% снизили, а договорились на 10% – это вот была наша основная работа.
Можно другой привести пример. 2018 год, у «Адмирала» чехарда с финансами, ребят начали увольнять оттуда, не выплачивая компенсаций. Энвер Лисин позвонил: «Мне должны там очень приличную сумму. Что делать?». Отвечаю: «У нас два варианта – либо идти через комиссию, арбитраж в лиге, либо идти чисто в государственные структуры, типа прокуратуры, суд». Он: «А вы можете через государственные?». Говорю: «Можем». И мы пошли в прокуратуру, подали заявление, что он не получил по трудовому договору свои средства. Доказали – в течение двух недель ему выплатили все средства. Это была последняя выплата «Адмирала», после этого никто не стал обращаться.
Гимаев: То есть, получается, чтобы вернуть деньги, это сейчас только по личному звонку надо решать?
Коваленко: Серега, да всегда все происходит по личному звонку. Можно взять и набрать. Вот когда мне говорят «Мы до тебя не дозвонились» и так далее – это детский лепет. Есть столько мессенджеров, ты можешь всегда эсэмэс простую написать. То есть я никогда не прятался, я всегда отвечаю. Ты написал – я тебе отписался, если ты позвонил – я тебе обратно отзвонился.
Гимаев: Это касается и легионеров? Потому что недавно ко мне обращался Александр Салак – тоже спросил, как я могу вернуть свои деньги с профсоюза.
Коваленко: У легионеров другой подход – мы не имеем права за границу отправлять финансы. Если у легионера есть статус резидента России и счет открыт в России, то мы ему можем отдать. К сожалению, это не мой закон. Когда все были в профсоюзе, начиная в 2008 году, законы были другие. Потом закон Российской Федерации поменялся – деньги запрещено отправлять заграницу.
Так же сейчас происходит у нас и с «Барысом». То есть ребята звонят, Талгат звонит – и говорит: «Николаич, как?». Отвечаю: «Талгат, если ты был у нас в профсоюзе, тебе надо открыть счет в России. Только таким образом я могу тебе их перечислить». Вот сейчас мы с ним выясняем, когда он закончил, где он играл и так далее.
Николишин: Скажи, пожалуйста, чтобы было понимание: все деньги, которые ребята сдавали в свое время, сейчас лежат на счетах, аккумулируются? Они никуда не делись, они просто ждут на счетах, когда ребята соберут документы и получат выплаты, правильно?
Коваленко: Да, когда ребята собирают документы, мы им выплачиваем. Стараемся сразу, где-то может быть задержка и так далее. На сегодняшний день у нас есть определенная очередь, но она небольшая. Вот сейчас Юре Александрову, который был с нами с первого дня и до конца, скорее всего, в этом месяце выплатим. Потом, как говорил, Женька Чесалин – мы сейчас проверяем. То есть у нас проблема в том, что обращаются многие, не думая, что они уже исключены давно из профсоюза.
Николишин: Ну, то есть, Андрей, давай сразу: вся загвоздка в том, что ребята автоматически вышли из профсоюза, перестав платить взносы?
Коваленко: И все – ты не член организации.
Казанский: А почему стали выходить из профсоюза?
Коваленко: Ну, это, наверное, их какие-то вопросы. Я не знаю, кто им советовал, но могу рассказать одну историю. Фамилию не буду называть, чтобы не компрометировать – пацан еще играет до сих пор. Позвонил мне: «Андрей Николаевич, скажи, пожалуйста, вот я сейчас подписываю контракт. Причем говорят: «Подписывай напрямую». Меня сумма устраивает. Мне агент нужен? Вы можете юридически проверить?». Я говорю: «Ну да, у нас есть отдел, есть регламент, есть стандартный контракт, мы готовы». Он говорит: «Тогда я сейчас к вам отправлю, я от агента ухожу, чтобы не платить 5%. Сэкономлю». Отвечаю: «Это твое право, ради бога».
Мы проверили – все хорошо, все нормально. Он подписывает – через месяц звонит: «Слушай, а я тут подумал: а мне профсоюз зачем?». Я говорю: «Ты же только что обращался». Он: «Смотри, если у меня будут какие-то проблемы, я же могу юриста простого нанять – и мой юрист будет защищать мои интересы. Но пока у меня проблем нет, мне юрист не нужен». Я говорю: «Твое право». Он говорит: «Я тогда выйду» – «Пиши заявление». Он написал заявление и вышел.
То есть кто-то начинает экономить, в моем понимании, кто-то считает, что уже давно сложилась и пошла прямая по гарантированным контрактам, по комиссиям. То есть агенты начали уже работать по этому регламенту. «Смысл тогда оставлять профсоюз, если все равно уже решается все так, как выстроилась система?» – кто-то так думает. Кто-то, может, из агентов болезненно относится к тому, что мы часть работы забрали у них. Тоже же такой вариант есть.
Николишин: Давай скажем, что у нас агенты в России берут 5%, правильно? В НХЛ уже давно таких цен нету – там больше 3% ни один игрок не платит.
Коваленко: Слушай, ну это вопрос не ко мне. Это вопрос, наверное, к комиссии по аккредитации этих агентов.
Николишин: Аккредитация существует до сих пор в КХЛ?
Коваленко: В КХЛ нет. ФХР, по-моему, забрала аттестацию агентов под себя.
Николишин: Хотя изначально в профсоюзе была аккредитация…
Коваленко: Да, в начале была в профсоюзе. Мы, как всегда, пошли по жесткому пути и по-честному: начали объяснять, что если ты хочешь работать агентом, ты обязан выполнить эти правила. Кто-то начал эти правила пытаться обходить, кто-то не обходить. В конце концов, мы два или три года с ними воевали. Причем работали по регламентам совместно с КХЛ – и даже они просили, чтобы агентов включили в комиссию по разработке следующих регламентов, что я и пробил, скажем так. «Давайте мы все-таки будем КХЛ – клубы, агенты и профсоюз – каждый все свои мысли высказывать».
А потом 10 лет прошло, через это время дорожки разошлись. Разошлись по одной простой причине, что один из агентов в том же «Адмирале» говорил: «Вам все деньги выплатят – не звоните в профсоюз, потому что профсоюз тут ничего не решит». Хотя прокуратура работает очень четко – государственные органы, тут уже не забалуешь. И поэтому он всех игроков отговаривал писать заявление. Они мне звонили периодически и спрашивали, что делать. Я говорю: «Без твоего заявления я не имею права подавать документы. Напиши заявление, чтобы я подал – я их подам». Никто не написал. В декабре объявляют банкротом клуб. Что делает агент? К нему пришли с претензиями: «Ты же обещал, что нам выплатят!». Он говорит: «Вот у вас профсоюз – идите, решайте вопрос». И вот с этого момента я понял, что люди пытаются решить свои вопросы какие-то околохоккейные, а переводят стрелки на меня. Такого не будет.
Казанский: В феврале 2020-го «Коммерсант» написал, что хоккеисты КХЛ просят генпрокурора проверить финансовую деятельность руководителя профсоюза. Была история – игроки «Динамо», «Спартака». Тренер Юрий Бабенко тут называется как человек, который подписант был в этой истории. Направили письмо на имя Игоря Красного поручить сотрудникам аппарата Генеральной прокуратуры РФ провести проверку исполнения финансовой дисциплины и расходования денежных средств. Чем все закончилось?
Коваленко: Видите, сижу с вами, общаюсь – это хорошо. Наверное, тем и закончилось. Нас проверяли два года подряд. То есть нас проверяли и в 2020 году, и в 2021-м. Мы открыты, мы сдаем каждый квартал, отчитываемся перед Минюстом. И у нас еще и аудиторы – аудиторская проверка каждый квартал.
Да, у нас запросили все, что у нас есть. Пришли, как они любят, в офис, забрали все компьютеры, жесткие диски, все документы. Пожалуйста, проверяйте. Вызывали сотрудников на общение, скажем так – вот и этим все закончилось. Ничего не нашли.
Николишин: Все проверку прошли?
Коваленко: Да.
Николишин: Вот ты наполнил фамилию Бабенко Юры. Это же история динамовская тянется?
Казанский: Да, динамовская.
Коваленко: Динамовская история тянется с 2017-го, когда вся команда вышла из профсоюза демонстративно, потому что каждый год именно «Динамо» должно было денег летом. Заканчивался сезон – и они были в долгах. Каждый год это происходило.
Николишин: Московское «Динамо»? Это тогда еще Андрей Николаевич Сафронов управлял им?
Коваленко: Да, и каждый год я поднимал вопрос о том, что в соответствии с регламентом они не имеют права подписывать новые контракты, они не имеют права заявлять новых игроков, пока они не выплатят заработную плату.
Николишин: Чем этот спор решился?
Коваленко: КХЛ дала слабинку, отошла в сторону – и с этого момента все решили, что в регламенте написано, что ты должен быть членом профсоюза, выходя на лед. Но раз «Динамо» не наказали – значит, нас тоже трогать не будут. И вот с этого момента потихонечку начали все уходить.
Николишин: То есть вот здесь пошел разлом, после которого профсоюз перестал существовать, правильно?
Коваленко: Нет, ну еще у нас были перевыборы в 2018 году – то есть мы еще на срок переизбрались. Ребята из молодежки тогда еще были, Вышка была, ну и в КХЛ большая часть оставалась. Давай так: с 2017-го по 2020-й – вот за три года не осталось никого. Остались там 3-4 человека, входившие в совет игроков, и плюс еще там двое.
Гимаев: Я прекрасно помню, как в Риге играл 2020 год – и к нам приезжали два представителя из профсоюза. И подписываешь бумагу, кто остается в профсоюзе…
Коваленко: Еще раз тебе говорю, как это создается, Сереж. Если вы будете новый профсоюз создавать – ты приходи, я тебе подскажу. Ты же ездишь и общаешься…
Гимаев: Я департамент, мы не профсоюз. Мы другая история.
Казанский: А в чем принципиальная разница? Я тоже не очень понимаю, потому что мы иронизируем, что это такой же профсоюз.
Гимаев: Не, я представитель лиги. Я просто помогаю, делаю более комфортную жизнь ребятам. То есть никаких взносов финансовых нет. Суть та же, просто мне не платят игроки, мне платит лига.
Коваленко: Просто лига решила переформатироваться, решила сделать у себя департамент, платить зарплату человеку, который будет выполнять ту же работу, что и профсоюз в наше время.
Казанский: По идее, профсоюз должен быть в оппозиции лиги всегда. Мы поняли причины, рассказали о том, почему стали выходить люди… Но, опять же, NHLPA – просто невероятно влиятельная организация. Мы видели, как все это происходило в НХЛ, когда объявлялись локауты. Почему все-таки не удалось у нас сделать что-то подобное?
Коваленко: Потому что у нас хоккей – это не бизнес, это дотация. То есть мы получали зарплату. Я играл, Василич, Серега, сейчас хоккеисты играют – это не бизнес, клуб на этом не зарабатывает.
И, я уже много раз об этом говорил, объявлять локаут со стороны хоккеистов – это безумие. Клубы ничего не потеряют. Спонсоры сохранят свои деньги, клуб сохранит свои деньги: «Не придут на матчи – бог с ними, ну не выйдут они. Не выйдет первая команда – выведем молодежку, заставим. Будут они играть». Это первое.
Второе – один мой хороший знакомый и игрок, сейчас уже тоже в команде легенд, задал мне вопрос: «Слушай, ну мы готовы. Давай пойдем в локаут. А зарплату мы будем получать?». Я говорю: «Конечно, нет». – «Нет, тогда я не готов. Ты извини. Тогда я пошел играть».
То есть вот это второй ответ вам. Если в 1994 году, когда я был в НХЛ и у нас был локаут, мы разъехались – кто в Европу, кто в Россию…
Николишин: Нам платили деньги.
Коваленко: Да там платили, ты помнишь, это...
Николишин: Ну небольшие – по-моему, три с половиной тысячи или...
Коваленко: В месяц, да. Но с 1994 по 2004 год мы сдавали взносы дополнительные именно на локаут. И когда в 2004-м он случился, они уже из этих дополнительных взносов платили зарплату хоккеистам.
Казанский: То есть подушка такая была?
Коваленко: Да, за 10 лет они ее создали. Я помню, я уехал в 2001 году – и вот за этот срок они мне присылали бумагу, что, так как я сдавал, но не участвовал в локауте, имею право эти деньги забрать.
Коваленко: Еще хочу сказать то, что про бизнес я начал. Локаут в НХЛ – это потеря дохода для клуба, для лиги. Они не зарабатывают на рекламе, они не зарабатывают на телевидении, они не зарабатывают на атрибутике, вообще ни на чем – то есть они в минусе. И это надо понимать. У нас такого нет. Поэтому локаут в России – это вообще нереально.
Казанский: Локаут – это крайняя мера. Давайте порассуждаем. Вот в футболе – опять же, в российском – в высшем дивизионе есть, по сути, один частный клуб – «Краснодар». В хоккее нет ни одного. А есть ли какие-то иллюзии по поводу того, что когда-нибудь в России профессиональный спорт может стать бизнесом? Ты был в Думе, ты видел, как все это устроено. Я прекрасно понимаю, что отказ от государственного финансирования – это смерть.
Коваленко: Давай так, опять же. Чтобы уйти в свободное плавание тому или иному клубу, он должен понимать, что он должен зарабатывать. На чем?
У нас права, допустим, на телевидении принадлежат Континентальной лиге, а не клубу. Они там получают ежегодно выплаты последние два года или три – распределяют по местам и другим критериям.
Но права на использование изображения игрока принадлежит КХЛ по контракту. Мы в свое время говорили, что давайте мы сделаем тройной союз – и клубы были в этом тоже заинтересованы. Есть КХЛ, есть клуб, есть игрок или профсоюз как представитель игрока. Если профсоюз и игрок находят рекламу на себя и сами начинают рекламировать, то, грубо говоря, большая часть – там 70% за рекламу – идет именно игроку и профсоюзу, а по 15% - идет клубу и лиге. Если это делает лига – то клубу и профсоюзу по 15%. Если это делает клуб… И так далее. То есть предложили вот такую схему. Лигу не устроило.
Это еще при Медведеве было. Я ему пытался объяснить и говорил о том, что это будет некий стимул для всех работать, чтобы наполнять общую кассу. Но лига сказала: «Нет, у нас права принадлежат нам, клуб их имеет право использовать, но в соответствии с регламентом и до тех пор, пока мы не подтвердим, этого нет».
Но это было раньше. Может быть, сейчас что-то поменялось. Я регламент уже, наверное, года 3-4 не смотрел и не заглядывал.
Казанский: Но я так понимаю, что какое-то движение все-таки в сторону бизнеса есть, потому что мы видим, что КХЛ продает телевизионные права «Яндексу». Зашли букмекеры в большом количестве сейчас в лигу. Это тоже какие-то финансовые поступления?
Коваленко: Я вот говорю, что в конце года распределение лига делает и выплачивает клубам определенную сумму – кому больше, кому меньше. Но это пошло, наверное, последние три года.
Казанский: Прям совсем недавно.
Коваленко: Да-да, может быть с этим и связано, что пошли дополнительные средства от рекламы, и, возможно, они выходят на тот уровень, что будут зарабатывать в будущем. Но, опять же, те суммы, которые зарабатываются сейчас – далеки от тех, которые тратятся клубами на содержание команд.
Казанский: То есть частный клуб – это утопия?
Коваленко: Ну, это явный минус [по деньгам].
Николишин: На сегодняшний день – да. Пока хоккею тяжело. Хотя вот у нас сейчас стали строить стадионы большие, повысилась посещаемость – по крайней мере, в Москве, в Питере мы видим, что люди приходят. Но цена на билеты не соответствует тому, сколько получают игроки.
Гимаев: Ты не соберешь полный стадион, если поднимешь цены до таких же, как в Америке.
Николишин: Все правильно. Отсылка сразу к зарплатам игроков идет. У тебя основная трата какая – на зарплаты же, правильно? Поэтому и все остальное выстраивается от этого.
Свитер, ЦСКА 80-х, недопобег
Казанский: Да. Твой свитер висит под сводами КРК «Нагорный». При этом у тебя четыре игры за «Торпедо».
Коваленко: Две. Было четыре, но за две потом я получил задним числом дисквалификацию.
Казанский: Как это вообще возможно? Официально две игры – и при этом свитер вверху?
Николишин: То есть сейчас так в Нижнем работают? Сыграл две – и наверх?
Коваленко: Наверное, потому что я с 14 лет воспитывался там, в интернате – и до армии. В молодежке играл, в армию ушел, а после армии остался в ЦСКА.
Был такой Игорь Борисович Чистовский – тренер как раз первой команды «Торпедо» в 1988-м. Я помню его слова, он сказал так: «Если тебя будут приглашать ЦСКА и «Динамо», оставайся – это одним шагом ближе ты будешь к сборной. Если тебя будут приглашать «Спартак» либо «Крылья» – тогда лучше домой в «Торпедо» обратно. Здесь не хуже».
Я остался в ЦСКА, но всегда поддерживал связь с «Торпедо», помня, что я воспитывался там в интернате. Ну а они помнят своих воспитанников – тех, кто добился определенных успехов. Уверен, если б я не был олимпийским чемпионом, навряд ли бы свитер там появился. Они считают, что я воспитанник «Торпедо» – и это так и есть. До «Торпедо» я играл на первенство «Золотой шайбы» во дворе. Дальше профессионально занимался в школе, которую они мне дали – поэтому они своего воспитанника подняли под своды.
Николишин: То есть у тебя в Нижнем [именной стяг] висит и в ЦСКА висит? Где-то еще?
Коваленко: Все.
Казанский: Есть легенда, по которой Виктор Васильевич Тихонов не мог твое имя запомнить.
Коваленко: А он, если честно, вообще молодых называл всегда мальчиками. Я не знаю, запоминал он или нет, но все время там: «Мальчик, мальчик, мальчик, иди сюда, мальчик, иди, мальчик». Он даже нас путал на льду, потому что в масках приблизительно все одинаковые.
Николишин: Он же тебя с Буцаем (Вячеславом Буцаевым – прим. Sports) путал?
Коваленко: Да, он меня с Буцаем путал все время, со Славкой. И что-то какой-то момент игровой – и он подумал, что это Славка на льду. И начинает ему: «Буцай, ты чего там, эй…». Слава такой: «Виктор Васильевич, я здесь» – «А кто там?» – «Коваль».
То есть такие моменты были.
Николишин: Ты в каком году попал в ЦСКА? В 1988-м?
Коваленко: Нет, я пришел в армию в 1988-м в Калинин. До присяги провел в части курс молодого бойца – это где-то месяц, наверное. Я пришел 25 июня, а в июле – где-то 28-го – мы приняли присягу, и на следующий день нас забрали в команду. И до Нового года я играл там, а 6 января я приехал в ЦСКА, в Москву.
Казанский: Это самые кипящие годы тогда в ЦСКА – уже, по-моему, в этот момент письмо Ларионова в «Огоньке», забастовка Фетисова. Ты как молодой заходишь в эту раздевалку, где вот все это бурлит – движение масс какое-то происходит, страна меняется. Как это тогда ощущалось в раздевалке?
Коваленко: Слушай, если честно, в раздевалке не ощущалось, что страна меняется, потому что там хоккейная жизнь – она немножко как бы своя.
Действительно и Вячеслав Александрович, и Игорь Николаевич уже выступили с открытыми заявлениями, что ну как бы хватит уже держать такой строй, надо давать послабление в спорте. Наверное, повезло еще то, что была смена поколений – и мы как молодые зашли в команду, ЦСКА потерял за два года практически два ведущих звена.
То есть я пришел 6 января 1989 года, успел сыграть 10 игр – мне дали возможность – забил даже один гол. Стал чемпионом Советского Союза – правда, медаль не дали, игр не хватало, но звание присудили. И все. И вот, считай, летом 1989 года...
Николишин: Могила (Александр Могильный – Sports.ru) убежал.
Коваленко: Да, Могила. Так и первое звено уехало, кроме Алексея Викторовича [Касатонова]. И мы отыграли второй сезон-1989/90 – и уехали Быков, Хомутов. То есть за два года ЦСКА потерял два ведущих звена. Причем за два года уехало два основных перспективных молодых, на которых хотели сделать ставку – Саня Могильный и Серега Федоров.
Казанский: Вам тогда надо было принимать чью-то сторону? Не было такого в раздевалке: «Ты за кого? За нас или за систему?».
Коваленко: Разговоров таких не было, то есть не было осуждений, не было поддержки или еще чего-то. Никто нас никогда не спрашивал. Нам сказали так: «Вы остались – вы играйте. Теперь у вас есть шанс доказать, что вы можете». Ну вот и все.
Николишин: Когда выезжали за границу, подходили к тебе тогда уже?
Коваленко: Да, меня же в «Квебек» несколько раз звали во время Суперсерии (ЦСКА vs клубы НХЛ в конце 1990 года, игрок уже был задрафтован «Нордикс» – Sports). Один раз даже оставили – силой практически, я догонял команду на следующий день.
Казанский: Так, как это было?
Коваленко: Закончили в Ванкувере Суперсерию, отлично сыграли, проиграли две игры, пять выиграли из семи. Приехал агент украинского происхождения, говорит: «Я договорился с «Квебеком» – вот смотри, контракт».
Я говорю: «Очень хорошо. Только у меня брат офицер, мама коммунист. Ты что, обалдел? Куда я поеду? Их расстреляют». – «Ну ладно, не поедешь – так не поедешь. Пошли поужинаем». Я говорю: «Пошли».
Ну мы и поужинали, что я проснулся – а уже команда уехала. Я не пойму, что за дела. Чтобы я выпил бокал вина – и ушел в аут.
Николишин: То есть подмешали что-то, правильно?
Коваленко: 100 процентов, Василич. Ты меня знаешь!
Николишин: Да, с бокала вина – точно нет...
Коваленко: Тем более он начал – говорит: «Давай по водочке, давай это». Я говорю: «Слушай, не-не-не, мне завтра в 8 лететь. Я вот бокал вина – и поеду в номер».
Ну и все, я приезжаю в гостиницу уже с утра. Я говорю: «Вези меня в гостиницу» – он привозит. А мне на ресепшене: «Команда уехала» – «Как уехала?» – «Вот так».
Николишин: А ты остался ночевать где-то у...
Коваленко: У него. Он не в гостиницу отвез, а к себе домой там же, в Ванкувере. Ну и все. А у меня все документы, все в номере же было. Я говорю: «Девушка, а когда они уехали?» – типа два часа назад. Я говорю: «Вези меня в аэропорт». Он: «Да уехали – все, поехали, сейчас тебе новые документы сделаем. Мы же в Канаде, так проедем». Я говорю еще раз: «Вези меня в аэропорт».
Николишин: Он с косичкой такой был. Шевченко.
Коваленко: Вот, ты его помнишь. В 1989-м он тусовался везде, со всеми командами, всех подписывал. Ну и все, он меня везет в аэропорт, а я думаю: «Так, блин, Игорь Николаевич [Ларионов] играет в Ванкувере. Ну что, сейчас буду на него выход искать и через него как-то пытаться домой возвращаться – по-другому никак».
Приезжаем в аэропорт – стоит Фрэнк. А Фрэнк – это с той стороны, видать, такие же службы, как у нас, сопровождавшие везде по всему турне. Я к нему как к родному: «Фрэнк, ты единственный, кто мне можешь помочь». Он говорит: «Я могу». Я говорю: «Забери меня, пожалуйста – мне надо в Нью-Йорк, команда улетела». Он говорит: «Полетели» – «А паспорт?» – «Паспорт твой у меня. И билет на следующий самолет как раз через полтора часа». Я говорю: «Все, Фрэнки, пошли, братан».
Гимаев: А он по-русски говорил?
Коваленко: Да. И все – и мы садимся. Я прилетаю в Нью-Йорк. Меня все пацаны встречают с аплодисментами в холле. Захожу в лифт, заходит Валерий Иванович Гущин и Виктор Васильевич Тихонов. На меня так смотрят: «Ну что? Что вернулся молодец, но что остался – минус».
Николишин: Премии тебя лишили?
Коваленко: Да, А я действительно выстрелил, скажем так, на этой Суперсерии, по-моему, второй был (на самом деле первым в ЦСКА и по голам, и по очкам – Sports). Тихонов говорит: «Ты играл хорошо, но премия уходит в зрительский зал». Я говорю: «Блин, да слава Богу, заберите! Я рад и так, что домой лечу».
А потом был разговор с представителем служб, который с нашей сборной в такие поездки летал. Он говорит: «Слушай, вот по-мужски тебе скажу – ты меня сейчас просто спас. Потому что если б ты не вернулся сегодня и не полетел бы с командой, я бы закончил вообще со всеми работами. Поэтому у меня в отчете будут только положительные характеристики, что ты молодец, не сдался, что ты настоял, чтобы тебя вернули».
Такси, «Квебек», Саймон
Казанский: Так, а когда ты понял, что ты созрел, пора уезжать?
Коваленко: Если честно, Денис, я вообще не хотел уезжать. Потому что мы подписывали контракты в 1991-м – как раз перед Олимпийским годом. Тогда Виктор Васильевич сказал, что нашли спонсора. Там какой-то… «лесник» – мы его называли, он занимался лесом.
Произошла встреча – его назначили там чуть ли не президентом. Он говорит: «Я буду вам платить зарплату – вы должны играть. Деньги есть. Подписываешь на один год – тебе тысячу рублей в месяц и тысячу долларов. Подписываешь на три – по три, подписываешь на пять – по пять».
Думаю: «Ну ништяк, на пять подпишу – и нормально». Я туда не собирался ехать, меня здесь все устраивало: «Тем более в 1991 году с такими деньгами нафига мне там Канада и Америка?» Ну и все – мы подписываем: я на пять лет, еще там человек 6-7 на пять, кто-то на три, Серега Зубов, по-моему, на год подписал. Ну и вопрос в том, что мы играем практически весь сезон, выигрываем Олимпиаду, а зарплаты нет. Они там раз за полгода нам дали – типа «Вот пока сейчас мы выплатим. Сезон доиграете – все отдадим».
Николишин: Раз за полгода выплатили?
Коваленко: Вы, наверное, слышали, как мы с Серегой Наумовым таксовали по ночам? С базы убегали, брали у Коли Хабибулина эту машину – восьмерку он купил – и на ней ездили. Потом Коле [платили] за бензин, за использование машины, и себе – пополам, ну что-то оставалось по чуть-чуть. Такие времена.
Это вот как раз 1991 год. Ну а в 1992-м я пришел к Тихонову: «Виктор Васильевич, вот давайте по-честному, я готов здесь остаться, но условия контракта не выполнены. Плюс мне жить негде, я тут жениться собираюсь и так далее. Машину бы хотелось, то есть как вы и обещали, как в контракте». Он говорит: «Я все решу. Я решу, тебе за лето все будет».
Ну и все, прошло лето – я-то не собирался уезжать. Я пришел на предсезонку, мы ее предсезонку, и к сентябрю понимаю, что ничего не решилось, даже не сдвинулось ни на миллиметр. И в начале сентября уже принимаю решение, что собираюсь ехать за океан. Я отыграл еще чемпионате-1992/93, по-моему, три или четыре игры, и 17 сентября купил билеты и уехал. Причем Макс Михайловский мне потом сказал: «Твою форму собрали еще заранее, за два дня до твоего отъезда. Они уже знали, что ты 17-го улетаешь». Уже, говорит, форму собрали и убрали из ящика.
Казанский: Ты приехал. Первый день. У тебя баул.
Коваленко: Я приехал без формы. Они мне выдали форму, выдали коньки. Я вышел на первую тренировку – раз пятьдесят упал.
Николишин: В новых коньках.
Коваленко: Да, тренер подходит к Лехе Гусарову: «Это что за русский-то приехал? Он кататься-то хоть умеет?». Леха отвечает: «Да не, он вообще так-то в порядке. Олимпийский чемпион, такой хороший боевой нападающий» – «А что у него за проблемы?».
Ну и все, он подъезжает:
- Что у тебя за проблемы?
- У меня проблемы с коньками. Я играю на «Графах», а это «Бауэр». Я вообще на них не умею.
- А у тебя свои есть коньки?
- Да, у меня пара, я привез.
- Приходи завтра со своими.
Ну и все, я взял свои коньки, пришел – все нормально, вошел в коллектив, катаюсь. Начали играть предсезонку.
Казанский: А ты говорил на английском уже?
Коваленко: В 10-м классе я сдавал экзамен на «отлично», но прошло практически 5 лет. У меня какой-то словарный запас оставался, но это набор слов. То есть выстраивать предложение мне было тяжело, но я понимал, что они говорят. Если приходилось, просто словами отвечал как-то.
Ну и все, и так вот я и начал играть. Мне не было тяжело – я не знаю, почему. Как-то я играл в свой хоккей, который здесь был, я и там в него продолжил играть, вот и все.
Николишин: У тебя там банда-то приличная была в «Квебеке» тогда.
Коваленко: Слушай, ну как они же ценят там топ-6 нападающих, да? То есть я играл во втором пауэрплей – они меня ввели сразу в эту спецбригаду.
Николишин: [Уэндел] Кларк у тебя был.
Коваленко: Смотри, был Кларк, Сакик, Сундин, Нолан, Ричи, Янг, Каменский, Коваленко. Вот 8 нападающих. Вот в звене я играл Янг, Джо Сакик и я. А выходил во втором большинстве.
Николишин: Саймон был уже у вас?
Коваленко: Да, он как раз только пришел тоже. Но, не в обиду ему сказано – мы вспоминали тут, когда приезжал за «Витязь» играть – он брал уроки фигурного катания.
Николишин: Он катался плохо, да?
Коваленко: Да, он как машина там драться мог, но ему главное было – выйти на лед и кого-нибудь схватить. Поэтому первое время он помимо физических нагрузок еще и подкатывался.
Николишин: А потом его из «Колорадо» уже поменяли в «Вашингтон»…
Коваленко: Да-да-да. И в одном из следующих сезонов в «Вашингтоне» его ставят на большинство перед воротами. И он там что-то наковырял, чуть ли не 28-29 голов. И дает интервью: «Я понял. Я зря дрался. Я же могу забивать». А на следующий год – один или два гола (на самом деле 10 – Sports).
Гимаев: Но он и в «Витязе» что-то забивал, в отличие от других тафгаев.
Коваленко: Видишь, он сюда уже приехал – ему хотелось играть в хоккей. То есть мы с ним разговариваем: «Я в хоккей хочу играть, а мне: «Иди подерись, иди подерись». Но мне неинтересно драться здесь, не с кем драться. Вот поиграть интересно».
Гимаев: Вот ему отдать должное: он здесь подъезжал, никогда не прыгал, даже когда ему что-то говорили. А он подъезжал: «Давай подеремся?». Он всегда спрашивал. Говоришь: «Нет» – «Ну, не вопрос».
Коваленко: Серег, это этика, которая воспитывалась у них еще с 90-х. У них же есть градации еще, ты же знаешь, да? Есть топовый, есть средний, есть начинающий. Никогда топовый не схватит среднего, либо не схватит вообще игровика – для него это потеря его ранга, скажем так. Это же не придумано, это все из жизни
Я когда приехал, играли с «Хартфордом» – меня кто-то в борт херак, я разворачиваюсь: «Сейчас я там наверну». В итоге меня скрутили, но не били. Скрутили, подержали, отпустили. Я думаю: «Что за дела?». Уже в раздевалке ко мне подходит Джо Сакик: «Ты что, боец?» – «Нет, в хоккей приехал играть» – «А что ты на бойца прыгаешь?». Я удивился: «А это боец? Джо, у меня тебе просьба – перед следующими играми ты номера говори, кто у них бойцы. На всякий случай, чтобы больше не попасть».
Но вот смотри – надо отдать должное, меня не стали бить, мне просто вот так вот майку руками завязал и толкнул. Вот это их этика. Поэтому Саймон воспитывался на этом уровне. Он понимает, что он сильнее. «Если ты хочешь попробовать – приходи. Если нет – я тебя трогать не буду».
Аэропорт, Марчмент, №51
Казанский: Андрей, давай к блицу перейдем. У нас короткие вопросы, но ответы должны быть развернутые. Хотя, может быть, и короткие – как ты хочешь.
Гимаев: Самая дикая история с празднования победы.
Коваленко: Олимпийские игры-1992. Прилетаем домой, выходим в Шереметьево. Обычно же, когда прилетают спортсмены, могут пошариться по их вещам.
Я Сереге Зубову говорю: «Давай возьмем бутылку водки двухлитровую с ручкой и ящик пива – отнесем грузчикам подарок от команды и попросим, чтобы наши вещи принесли побыстрее и не трогали. Он согласился. Мы постучались – грузчик нам открыл. Заходим, на нас олимпийские медали висят: «Пацаны, вот вам от нашей команды, от сборной. Пожалуйста!». В ответ: «Парни, не вопрос». Забирает и уходит.
Мы стоим, дверь, в которую заходили, закрыта, их никого нету. Зуб говорит: «И что будем делать?». Тут включается лента – и я говорю: «У нас только один вариант вернуться». Ну и картина: стоят все делегации, Виктор Васильевич – и тут два кадра по ленте выезжают.
Николишин: Это красиво.
Коваленко: Он нас подозвал: «У вас есть ровно два дня выходных, но на третий день, чтобы были в норме».
Казанский: Против кого хуже всего было играть? Самый сложный соперник – команда или персона.
Коваленко: Всегда тренер говорил так: если ты готов достаточно, то для тебя соперников не существует. Ты можешь играть с любым. Наверное, тяжелее было всего играть те матчи, в которые ты сам не был готов на 100%. То есть бывает такое, что тяжело, еще что-то – и ты себя заставляешь.
Николишин: Или друзья приезжали за день до этого, да?
Коваленко: Не, слушай, вот знаешь, закалка советских времен запретила за день перед игрой с друзьями встречаться. Даже до сих пор, я скажу, прям как-то сидит в крови, что если завтра игра… Тренировка ладно, но если игра – все: «Пацаны, завтра игра, к сожалению, сегодня не могу. Но завтра после игры готов».
Гимаев: Первая покупка с хоккейного контракта?
Коваленко: Костюмчик «Хуго Босс» в НХЛ – это была первая покупка, в кредит. Вычли из первой зарплаты.
Казанский: А в Советском Союзе первые деньги на что ушли?
Коваленко: Слушай, моя первая зарплата была на автомобильном заводе города Горького, где нас устроили после 10-го класса и до армии. Каждый работал, у нас вся молодежка работала там. Я работал слесарем-ремонтником
Николишин: Ты утром приходил на работу прям?
Коваленко: Да, как положено. Приходил к смене. Все приходили к 7, но мне еще не было 18 лет – имел право прийти к 8. И вот с 8:00 до 15:00 у нас смена. После мы ехали на тренировку, к 17:00. И вот первая моя зарплата была на заводе – как сейчас помню, 121 рубль тогда дали, причем по 3 рубля – вот такую пачечку.
Ну я пришел, маме отдал: «Мам, вот, я обещал – первая моя зарплата». Она говорит: «Положи в шкафчик, знаешь где». Ну и все – я положил. Так заведено было в семье: папа свою кладет, мама кладет, потом я начал класть
Казанский: Самый грязный игрок, против которого выходил на лед?
Коваленко: В России или там?
Казанский: И там, и там.
Коваленко: Смотри, для меня самый грязный игрок – наверное, Брайан Марчмент, 24-й номер. Благо, он играл со мной в одной команде долгое время до перехода. Но я видел, как он наносил травмы игрокам – в основном это колени. Он шел в силовую у борта или в центре – неважно где – бил плечом, причем грамотно, но в этот момент выставлял всегда колено. То есть происходил двойной удар. И очень многие игроки НХЛ после этого его ненавидели – уходили, скажем так, на лечение на определенное количество времени.
Казанский: А здесь, в России?
Коваленко: Да здесь каких-то настолько жестких и грязных, наверное, и не было все равно. Я вернулся – да, там, были стычки, но грязь… В спину не били.
В спину только Вова Самылин мне один раз дал на тренировке – еще не подружились с ним к тому моменту. Он потом мне рассказал историю его глазами. Говорит: «Ну приехал энхаэловец, встанет в углу там у борта – к нему хер подойдешь, здесь закроет, здесь закроет. Думаю: «Дай-ка я ему...».
Ну и он мне как дал в спину – отскочил и отвернулся. Я разворачиваюсь: «Кто? Чего? Кого?» – а там нет никого. Думаю: «Блин, что за дела?» А он мне потом, уже года через два, говорит: «А это я был, просто хотел проверить тебя».
Казанский: Два года терпел, скрывался.
Коваленко: Поэтому каких-то таких жестких, наверное, не было. Вот, силовые были, да – тот же Саня Юдин или Вова Антип магнитогорский. То есть такие, в основном габаритные, здоровые – они в силовой хоккей такой играли.
Николишин: Самый худший матч в твоей жизни? Ну, не считая того, что там с судьями рамсил.
Казанский: Кстати!
Николишин: А кстати, мы не спросили. Что там за история с судьями?
Коваленко: Не надо. Вот как раз это «No comments» давайте?
Слушай, самый матч, такой, который можно назвать ну не ужасным, не страшным, а просто неприятным – это когда команда в «Квебеке» выиграла 6:5, я забил гол, сделал две передачи, но сыграл «-5».
Николишин: А как это «минус пять»?
Коваленко: А я же потому что набирал очки в большинстве – а они же не считали. А все голы 5х5 в наши ворота залетели при мне.
Николишин: Охренеть.
Коваленко: Вот это вот прям отчетливо помню. Я радуюсь, захожу – ну мы выиграли, гол, две передачки! А мне тренер говорит: «Что радуешься? Статистику посмотри». Я говорю: «Ну чего? Вот гол, передача», внизу смотрю: «-5». Упс.
Николишин: А почему у тебя 51-й номер?
Коваленко: Я, когда уезжал из ЦСКА, играл под 26-м. Приехал в «Квебек» – говорю: «дайте 26-й» – «Петер Штястны под ним играл! Не имеем права! Под сводами дворца. Этот номер имеет право забрать только его там родственник, сын» и так далее. Кстати, его сын потом под этим номером играл.
Я говорю: «Ну ладно, дайте мне, какой номер есть». Они мне приносят 21-й. Говорю: «А почему 21-й?» – «А какой ты хочешь?» – «А какие еще есть?» – «23-й и 51-й».
Отвечаю: «Ну давай 51-й. Мне нравится так, 5-1». Мне: «Не советую. Это номер фарм-клуба. Мало ли, сейчас тебя отправят». Говорю: «Не отправят, давай 51-й».
Приезжаю летом в Балаково на родину, встречаемся с Владимир Ильичом Кулаковым, моим первым тренером – он говорит: «Молодец! Я в тебя верил, я знал, что ты возьмешь 51-й номер». Удивился: «Почему?» – «Ну, пятая школа, первый микрорайон». А я учился в 5-й школе и в 1-м микрорайоне жил. Говорю: «Ну вот видишь – значит, я правильно выбрал 5-1».
Подпишись на канал «Скользкого Льда» на ютубе
А заодно – и на второй канал «Скользкого Льда»
И вступай в группу «Скользкого Льда» в VK
Фото: Gettyimages.ru/Rick Stewart; AP/RUSTY KENNEDY; РИА Новости/Алексей Филиппов, Владимир Астапкович, Сергей Гунеев, Владимир Федоренко, Алексей Куденко, Владимир Родионов, Максим Богодвид, Фред ГринбергФедоренко
А вот про поездки пап с командой (у Ларионова) - это круто.
https://www.youtube.com/@SlipperyLed/videos
Кто-то из наших хоккеистов рассказывал в интервью, что самые накачанные ноги, которые он видел - у Коваленко.