Неприкасаемые. Валерий Воронин
Sports.ru захватили рейтинги, правила жизни и неприкасаемые.
Есть у жизни такое правило - как бы высоко ты не поднимался в рейтинге, шанс оказаться в касте неприкасаемых по-прежнему больше нуля. Именно неприкасаемых, а не неприкосновенных.
Cегодня ты эдакий Дональд Дрэйпер из культовых визионерских "Mad Men". Но пара неверных жизненных поворотов, и сумасшедшая кривая прибивает к деревянному макинтошу табличку "Dead Man". Ты никто и звать тебя никак. И только ветер памяти поскрипывает незакрытой калиткой твоего позабытого имени.
Взлет и падение Валерия Воронина, советского футболиста с повадками голливудской звезды, в тексте брестского журналиста Василия Сарычева.
-------------------------------------------------------------------------------------------------------------
Счастлив тот, кто счастлив у себя дома. Так напишет Толстой, уже прожив долгую жизнь. Не знаю в истории спорта другой фигуры, жизнь которой судьба разломила бы на две столь трагически контрастные половины. Снимок фотожурналиста Дмитрия Донского относится к первой, блестящей ее части, в которой было все: красавица жена из театральной семьи, достаток (символизируемый буднично выложенной к обеду палкой знаково дефицитной тогда твердокопченой колбасы — наверняка чуть не силком всученной кумиру каким-нибудь восторженным завмагом), широчайшие известность и почитание, голливудская внешность и, главное, футбол, в котором Воронин был асом. Этот ряд можно разворачивать дальше, но лишь для того, чтобы констатировать в итоге: фаворит разом лишился всего.
Хлесткое слово редко бывает абсолютным, как без ремарки вышло бы и у нас: нелишне уточнить, что баловень судьбы был большим трудягой, да и процесс крушения имел определенную протяженность во времени, что в общей сути ничего не меняет. Из кумиров он канул в забвение и ненужность, отягощенный настолько, что ранняя смерть явилась скорее избавлением.
...Его разглядел принявший свою первую команду молодой Бесков. Воронин в то время был 16-летним юношей, твердо поставившим на футбол, — каких, впрочем, были тысячи. Но что-то в нем подкупало помимо способностей, и, возможно, было это “что-то” серьезным и одновременно трепетным отношением к игре. Отзанимавшись тренировку в детской группе спортклуба “Химик”, он отправлялся в Нескучный сад, достопримечательность их района, чтобы с двумя влюбленными в него девчонками на подсобе отработать приемы, которые показал тренер. Воронин не был в футболе вундеркиндом, а поднимался постепенно, прибавляя от сезона к сезону. Вообще-то к Бескову его привел отец, в свое время заведовавший сетью одесской торговли и имевший бескомплексность магазинщика. Увидев в сыне футбольные задатки, он вспомнил, что когда-то служил с Константином в армии, и возобновил знакомство. Но взять Бескова голым приятельством было в футбольном вопросе вряд ли возможно: мальчишка наставнику глянулся.
Константин Иванович пробыл в чужом для коренного динамовца лагере “Торпедо” неполный год, но базу заложил долгоиграющую. Главное, что он успел сделать, — расчистил плацдарм для набранных в дубль мальчишек, работать с которыми Бескову было интереснее. Но ветераны — средней руки футболисты, на позиции которых наставник искал молодого усиления, — сумели довести до начальства свою патриотическую суть и выставить тренера-динамовца в разрушительном свете. Бескова сняли.
Мужал Воронин при Маслове, тренере не менее великом, омолодительную политику предшественника понявшем и принявшем. Маслов и ввел Воронина в основу после трех лет пребывания в дубле со всей его дедовщиной иерархичности (вошедший в сок Валентин Иванов не упускал возможности указать молодому на его место, посылая за водичкой или по иному поручению). Бесковские уроки не прошли даром для будущего лидера советской полузащиты, перенявшего не только игровую науку, но и внешнюю светскость первого тренера. Характерно, что если поначалу Воронин начесывал себе кок “под Стрельцова”, то позднее скопировал у Константина Ивановича прическу с идеальным пробором. С каждым сезоном молодой полузащитник явственно прибавлял в мастерстве. А если учесть великолепные от природы атлетические данные и завидное тактическое чутье, не мудрено, что через какое-то время на одинаково полезного в обороне и атаке игрока стали поглядывать наставники сборной.
К 1960 году Виктор Маслов создал оптимально сбалансированную команду-звезду, о которой мы наверняка расскажем отдельно. Качественный скачок, всего за год превративший “Торпедо” в суперклуб советского футбола, произошел буквально за сезон. В коллектив, проповедовавший игру в чистом виде, влюбились тогда многие. Журналисты называли торпедовцев самой интеллектуальной командой, что для заводского клуба (“Руки в масле, что-то в мыле, мы работаем на ЗИЛе”) звучало по-особенному.
Пресса взялась активно эксплуатировать тандем Воронин — Маношин, которых представляли неразлучными. Чемпионский сезон 60-го принес Николаю Маношину (прочимому на позицию Нетто в сборной и прозванному поэтому Гусем-2) даже большие дивиденды, чем его партнеру, — болельщики покупались на высокотехничное обращение с мячом и не замечали ограниченности физических возможностей (за партнера приходилось отпахивать Батанову). Впрочем, зрительского признания хватало на всех, а маститый ныне детективщик, работавший в то время в скромной газете, даже взял себе журналистский псевдоним “Воронин”.
Многие торпедовцы вкусили тогда публичной жизни, став частью столичного бомонда. 22-летний красавец Воронин вписался в светскую жизнь органичнее остальных. С элегантной женой Валентиной — в недавнем прошлом танцовщицей “Березки — они были блестящей, словно сошедшей с обложки журнала парой. Представлявшая в футбольном кругу мир искусства Валя высказывалась с эффектной категоричностью. Воронин с мнением супруги считался и спокойно воспринимал одергивания, когда муж говорил что-то с ее точки зрения неподобающее.
Жизнь продолжала идти по восходящей. “Торпедо” по-прежнему котировалось, Воронин окончательно вышел в нем на первые роли, как, впрочем, и в сборной, в составе которой выступил на ЧМ-62, не принесшем, правда, стране дивидендов. Внутри клуба приближавшийся к “тридцатнику” Валентин Иванов понял, что пора делить власть, и заключил с 23-летним партнером негласный пакт о равенстве влияния. Когда предложения и посулы со стороны клубов-соперников расшатали в конце концов торпедовские устои и начался массовый исход из команды героев шестидесятого, Воронин остался. Он считал, что сможет делать результат при любых партнерах, тем более что оставался Иванов, встал в ворота Кавазашвили, да и возвращение Стрельцова было не за горами. Торпедовское начальство отблагодарило за патриотизм трехкомнатной квартирой — с той поры семья располагала стопроцентно налаженным по советским меркам бытом.
На поле и за его пределами Валерию хотелось выглядеть стильным — такова была его природа. Обстановка располагала: даже признанные знаменитости считали за честь быть ему представленными. Как-то в ресторане Дома актера Воронин получил ящик шампанского от модного поэта Евтушенко, который не поверил, что перед ним тот самый футболист, — в торжественном распитии приняли участие все присутствовавшие, включая официанток. Иногда после закрытия ресторана игрок звал кого-нибудь из окружающих отправиться в “Националь”, где и ночью работал валютный бар. А однажды скучным дождливым вечером вдруг подбил Михаила Посуэло слетать на часок в Сочи (“Окунемся в море — и назад...”). При желании в поступках Валерия можно отыскать свою логику, ему хотелось особой, необыкновенной жизни в паузах между изнурительными тренировками и матчами. И еще: ему всегда хотелось нести с собой праздник...
В сезоне-64 Воронин был признан лучшим футболистом страны. К тому времени единственным из действующих игроков он входил в редколлегию еженедельника “Футбол”, редактор которого влюбленный в Валерия Мартын Мержанов устроил спортсмену то, что сегодня именуют раскруткой. Но не это главное: Воронин своей игрой подтверждал репутацию полновесной звезды. Объем производимой им на поле работы поражал специалистов, диапазон действий был громаден и не знал себе равных.
Но все в жизни приедается. Имея полное признание внутри страны, Валерий жаждал проверить себя на другом уровне, и случай не преминул представиться. За добрых полгода стало известно, что летом 1965-го в Москву приезжают кудесники мяча бразильцы. Из них Воронина интересовал только Пеле. Не оставляя себе отходного, он еще задолго до поединка заявлял в частных беседах, что матч может получиться не слишком зрелищным: “Мы с Пеле разменяем друг друга...” На деле получилось иначе. На лужниковском поле король провел один из замечательных своих матчей, забив два гола и фактически не заметив никого из ему противостоявших. Любопытно, что тренеры не давали опущенному в защиту Воронину конкретного задания играть по Пеле — такую обязанность Валерий вменил себе сам. Он хотел измерить себя, свой оборонительный талант — и измерение оказалось не в его пользу.
Проявив несостоятельность в сравнении, о котором так долго мечтал, Валерий испытал смятение. Его действия не стали после лужниковской драмы менее классными, но внимательный наблюдатель мог заметить потухшесть взгляда, выдававшую внутренний надлом. В тот год журналисты вновь назвали Воронина лучшим игроком страны, но это слабо потешило его раненое самолюбие.
В следующий год лондонского чемпионата мира, вероятно, почувствовавший этот надлом Николай Морозов впервые поставил под сомнение место Воронина в сборной СССР, все чаще предпочитая киевлянина Сабо. Обозначился конфликт: тренер не принимал нежелания игрока форсировать форму. Первый матч группового турнира с корейцами Воронин провел за воротами. О том, что он будет играть против итальянцев, Валерий узнал незадолго до отбоя. “Готовься”, — неожиданно сказал Морозов, и никто не знает, чем стала для передернутого полузащитника та ночь. Но сыграл он здорово, враз отметя все сомнения, а в матчах второй стадии наглухо закрыл самых ярких в отсутствие выбитого Пеле форвардов лондонского чемпионата — венгра Альберта и португальца Эйсебио. Пишущая братия включила Воронина в символическую сборную мира, а британская королева подарила ему, самому привлекательному (тогда еще не приняты были более скабрезные титулы) мужчине чемпионата, сервиз.
Потом ему довелось участвовать в матчах различных символических сборных УЕФА и ФИФА поболе, чем помимо воли возведенному в стране в номенклатуру Яшину. А вот “Торпедо”, капитаном которого Воронин являлся, стало валиться. Звезда выглядел на поле усталым и безучастным, без эмоций перенес и передачу повязки правильному Шустикову. Пресса меняла тон, и Валерий не предпринимал ничего, чтобы вернуть себе положительный образ. Напротив, Воронин все регулярнее выходил из-под контроля и делал это с открытым вызовом. Он словно кому-то за что-то мстил. Мог в разгар сезона отправиться летом с красавицей-балериной в Сочи или не явиться на кубковый четвертьфинал с московским “Динамо”, зная, что в команде едва набирается одиннадцать здоровых игроков.
Он безумно устал быть джокером.
С каждой новой весной Воронин все острее чувствовал однообразие роли. Он понимал свой дальнейший удел аварийщика в команде, которой звездный состав уже не грозил. Он зарекомендовал себя лидером в каждом матче, и ему ничего не хотели прощать. Мотиваций в обозримом им отечественном футболе у Валерия не существовало. Бытовало мнение, что он стал чаще или больше выпивать. Вряд ли это соответствовало действительности, просто и вино перестало быть для него веселым. Нервное возбуждение не снималось таблетками, он кружил по городу ночи напролет, совершая тайные и явные отлучки со сборов торпедовцев в Мячково и сборной в Вешняках, облюбованных вернувшимся в главную команду Якушиным.
Однажды потерявший терпение Якушин прогнал Воронина со сбора. Тот на такси помчался в Мячково — занять у буфетчицы денег и забрать машину. Потом был загул с вином и любовью. И в заключение — провал в глубокий, как обморок, сон за рулем “Волги”, приведший к лобовому столкновению с краном на рассветном шоссе. Руль после удара пробил крышу. Жизнь Воронину спасло незакрепленное — для любви — сиденье. Из клинической смерти его вытащили врачи, вряд ли задумываясь, на что обрекают пациента. Навестивший пострадавшего партнер не узнал его вначале: на койке лежал совершенно незнакомый человек. Усилиями хирургов и стоматологов что-то, конечно, сделали для приближения к былому облику, но подбородку, а с ним всему лицу прежней формы не вернули. 29-летие, наступившее через два месяца после аварии, он встретил другим человеком.
Осенью Воронин уже появлялся на людях, пытаясь держаться браво. В газетном интервью вдруг заявил, что думает о мировом чемпионате-70. Весной 69-го начал выступать за дубль, а осенью, появившись в основе (Иванов, подтасовав состав, нашел ему место для игры на “свободных мячах”), забил со штрафного самому Яшину. Но это был эпизод, редкое исключение из печального настоящего. Жизнь забрала у него футбол, ничего не оставив взамен.
Дальше были 15 лет, которых лучше бы не было вовсе. Болезнь и тоска прогрессировали, от него отвернулись семья, почитатели, знакомые. Блеск прошлого казался приснившимся, происшедшим с кем-то другим. Нам не знать, видел ли он хотя бы во сне счастье выхода на зеленое поле. Вспоминают, как он однажды забрел в редакцию “Футбола”, где сменились руководство и часть сотрудников и где сам он давно не значился в редколлегии, — над столом ответсека Геннадия Радчука висела в рамке сильно увеличенная фотография, где изящный, как молодой Аполлон, Валерий в майке с литерами СССР сошелся в борьбе с Пеле. Воспаленному мозгу потребовалось подтверждение былого величия, в которое все реже верило новое окружение. Мрачным, похмельным утром прежняя жизнь казалась приснившейся. Теперь собутыльники сомневались, что знаменитый режиссер Хурциев мог предлагать Валерию главную роль в фильме “Июльский дождь”. Что влачивший никчемное существование, он мог быть знаком с Владимиром Семеновичем Высоцким (куда как лестно было когда-то это знакомство для бедного и начинающего актера), или по-свойски общаться с немецким защитником Шнеллингером, или целовать руку Софи Лорен...
Когда умерла вторая жена — подобравшая оставшееся от былого красавчика работница автозавода Марья Трифоновна возрастом заметно старше суженого, — Воронин вконец потерял себя. Живший на Автозаводской улице бывший минский вратарь рассказывал, как опустившийся, слабо помнящий себя Валерий в день зарплаты дежурил у заводских ворот, собирая копейки на выпивку. Кто-то из помнивших его величие работяг давал по гривеннику, другие отворачивались.
Майским утром 84-го 44-летнего Валерия Воронина нашли с проломанной головой у Варшавских бань.
Первый ролик, представленный в этом посте. 2:40 - 3:00. И вся «комбинация», и расположение защитников, и удар,...., вплоть до рваной сетки :)
На сайте «Прессбола», наверное, есть смысл поинтересоваться.
Интересная версия, не читал такого раньше.