8 мин.

Роддик обо всем на свете

Это очень большое интервью Роддика, которое частично было в новостях, из Inside Tennis. Пока Билл Саймонс опубликовал только первую часть.

В то время как в гостиной Энди Роддика транслировался матч Кубка Дэвиса Сербия-США, Билл Саймонс поговорил со звездой о его жене Бруклин, о его сопернике Федерере, о его герое Агасси и о метаморфозах его карьеры.

INSIDE TENNIS:

Вот мы сидим тут в твоем прекрасном доме. Ты путешествуешь по всему миру. Расскажи о своем образе жизни. Черт побери, наверное, здорово, да?

Энди Роддик: Мне очень нравится. Любому, кто будет меня слушать, я скажу, что у меня, похоже, никогда не будет настоящей работы. Мне кажется, что 95% людей не нравится то, что они делают. Для них работа либо средство заработать на то, что действительно нравится, либо у них просто стоит задача дожить до выходных. А мне действительно нравится то, что я делаю, и я не воспринимаю это как рутину. Вот примерно так я оцениваю свою ситуацию.

IT: Ты говорил, что твой самый плохой день лучше, чем самый лучший день многих других людей…

Энди Роддик: Да. После «Уимблдона» многие жалели меня, спрашивали: «Ты в порядке?» – я отвечал: «Я расстроен. Конечно, это было довольно обидное поражение. Но давайте посмотрим шире. Я сыграл один из лучших финалов «Уимблдона» в истории. Мне аплодировали, и я буду помнить это всю жизнь». Оглядываясь назад, я понимаю, что у меня больше хороших воспоминаний, чем плохих. В такие моменты, как тогда, нужно просто уважать себя. У меня никогда не возникало желания поплакать о себе.

IT: Вот ты играешь классический матч, весь мир смотрит на тебя на самом священном корте. О чем ты думал в тот момент?

Энди Роддик: Буквально в каждом розыгрыше я играл так, как никогда в жизни. Ничто не выбило меня из колеи – даже шансы, упущенные на тай-брейке второго сета.

IT: Четыре сет-болла.

Энди Роддик: Даже после этого я смог вернуться и выиграть третий сет. Я просто отбросил все ненужные мысли. Я знаю, это был важный финал, но я как-то не задумывался об этом. Две-три недели спустя Том Уотсон играл British Open. Все смотрели турнир, и я сказал: «Это удивительно. Как же это должно быть классно». И мой приятель посмотрел на меня, как на идиота, потому что несколько недель назад я был в такой же ситуации.

IT: Ты когда-нибудь думал о том бэкхенде слета, который ты смазал на сет-болле…?

Энди Роддик: Если я ошибаюсь в каком-то ударе, я первым это признаю. С тем ударом было не так. Все его запомнили, потому что я очень сильно промахнулся. Это был высокий мяч. Дул порывистый ветер. Мне приходилось справляться с отскоком. И при том, как Роджер выполняет обводящие, ты либо бьешь навылет, либо проигрываешь. Так что я не думаю об этом ударе. Это не тот удар, который решил исход матча.

IT: Говорят, что из этого поражения ты извлек больше, чем из всех побед вместе взятых.

Энди Роддик: Если оценивать с точки зрения отношения ко мне публики, я соглашусь на все 100. Для зрителей я сначала был многообещающим пареньком из Небраски. Потом пошли контракты, появилась вся эта шумиха, и меня слегка занесло. Так что тогда я считался эдаким поганцем. Потом обсуждалась история с камбэком, а потом еще камбэк версия 2.0. Только после «Уимблдона» меня впервые стали воспринимать как простого парня-трудягу, который каждый день рвет жилы и пытается показать все, на что он способен. Именно так я сам себя вижу. Я каждый день занимаюсь делом, работаю, вот и все. Но вообще интересно, что после одного единственного матча произошли такие изменения в том, как меня воспринимают.

IT: То есть ты хочешь сказать, что по сути ты кем был, тем и остался, или…

Энди Роддик: Все меняются в период с 19 до 27. И у большинства людей это очень интересный момент в жизни. Просто у моего изменения были зрители. Но суть меня не очень изменилась. Сейчас я, возможно, стал в большей мере домоседом. Я раньше встаю, и мне гораздо больше нравится теннис. Просто в каждый конкретный момент люди видели только одну какую-то мою грань.

IT: А ты действительно был таким засранцем, как тебя изображали?

Энди Роддик: Я так не думаю. Там еще была провальная кампании American Express. Это еще добавилось к чувствам зрителей. Меня показали не таким, какой я дома или с друзьями. Очевидно, это было сомнительное решение.

IT: А была ли эта кампания твоим ответом кампании «Имидж – все» от Андре Агасси?

Энди Роддик: Возможно. И еще была кампания Дэна О’Брайена и Дейва Джонсона (американские десятиборцы) для Reebok. Просто если спортсмен не показывает результат, кампания никогда не получится. Я тогда проиграл в первом круге US Open, и я был абсолютно разбит, к тому же меня осмеивали за эту рекламу. Но если бы я вышел в полуфинал, это была бы отличная кампания.

IT: Теннис это спорт индививдуальностей – 20 000 человек смотрят всего на двух спортсменов. И публика видит весь путь – от чудного ребенка до мужчины, который по сути все равно ребенок, видит все, через что ты проходишь.

Энди Роддик: Вот что странно – я ведь всегда был в десятке. Но широкие массы американских зрителей, вроде как, пристально следили за мной между US Open-03 и US Open-06, на который выпал мой первый камбэк. А потом как-то вдруг сразу случился 2009 год, и я в финале «Уимблдона». Но ведь эти три года, между 2006 и 2009, я же по-прежнему все время был в десятке.

IT: Многие утверждали, что «пелотон» догоняет…

Энди Роддик: «Пелотон» гонится за всеми. Сейчас в теннисе конкуренция сильнее, чем когда-либо. Я могу с уверенностью сказать, что я бы обыграл себя образца 2003 года.

IT: Ты говорил, что первые 10-15 секунд после большой победы – это то ради, чего стоит жить.

Энди Роддик: Ради них и тренируешься. Это невероятное чувство. Ты завершил это, дело сделано. Это эйфория.

IT: А какая победа ввела тебя в самое глубокое состояние эйфории?

Энди Роддик: Это вряд ли был мой US Open. Тогда все прошло слишком быстро. Победа в Кубке Дэвиса в Портленде была прекрасна, потому что мы шли к ней 8 лет. Это была кульминация, и я тогда радовался за всю команду, а это немного другое чувство. Не эгоистичное. US Open-2006 был очень важным, потому что у меня был такой момент в жизни, я не мог понять, как в 24 года для меня все двери закрылись. Других-то ребят и старше меня называли «многообещающими». И мне было трудно это понять… Но на том турнире у меня не было той самой горы на плечах, и мне это понравилось. А еще прошлогодние победы над Ллейтоном и Мюрреем на «Уимблдоне», да, они были хороши.

IT: Ты можешь поспорить со мной, но у американского тенниса было несколько довольно ярких периодов. Были заслуживающие внимания пионеры – Стэн Смит и Артур Эш – потом были Джимбо и Мак, потом «Фантастическая четверка». А после ухода Сампраса, Агасси, Курье и Чанга можно сказать, что наступила «Эра Энди».

Энди Роддик: Можно и так сказать. Теннис просто стал более распространенным в мире. Таланты стали появляться везде. Все привыкли, что в Топ-100 30 игроков из Австралии, 30 – из США, а дальше понемногу отовсюду. Сейчас теннис в США где-то десятый по популярности вид спорта, даже ниже экстремальных. А везде в мире он второй, поэтому самые лучшие спортсмены идут туда. Всю карьеру мне приходилось справляться с тем, что я единственный. Я ощущаю ответственность за то, чтобы поддержать теннис, особенно учитывая наши традиции. Но при этом на каждый негативный момент есть три позитивных. Нельзя просто так принимать хорошее и при этом жаловаться на плохое.

IT: Однажды ты отвечал на вопрос о том, где находится твой предел. Ты сказал: «Возможно, у меня под шкафом». Все стало меняться, когда у тебя появились Ларри Стефанки и твоя жена Бруклин.

Энди Роддик: Мы как-то говорили об этом, и я сказал Брук: «Я честно не знаю, прошел ли я уже свой лучший этап». Я только оправлялся от травмы плеча. Я играл не лучшим образом. Мы подумали: «Чего ты хочешь? С кем ты хочешь работать? Кто тебя встряхивает эмоционально? Что мы будем менять? Станем ли мы лучше? Игра меняется, и нельзя больше надеяться только на мощный удар. Теперь все решают не два удара – надо быть способным двигаться, бегать». В общем, это были тяжелые времена. Мне нужно было объективно взглянуть на себя. Мы рискнули. Мы сбросили вес. Мы начали играть немного по-другому, внедрили резаные удары, внедрили в мою игру изменения, отвечающие изменениям тенниса в целом. И в прошлом году это работало до моей очередной травмы. Я играл хорошо.

Продолжение следует…

Что касается кампании American Express, о которой рассказывал Роддик, то вот эта статья на ESPN.com описывает ее так. Там некий загадочный персонаж, вроде как, Роддиково второе Я (Mojo), выходит из него по ночам, берет его карту American Express и гуляет, кутит, веселится. Наутро Роддик играет с Фишем и бьет в сетку, потому что он очень плохо спал, вертелся, крутился. Заканчивается это все вопросом: «Сможет ли Энди вернуть своей Mojo?» Самой рекламы целиком я на ю-тубе не нашла, только вот этот кусочек.

После того, как он в первом круге проиграл Жилю Мюллеру, ему стали это вспоминать. Еще актер, который играл его Mojo, сидел на трибуне в ковбойской шляпе и с символикой American Express. И Роддику все говорили: «Чего ж ты проиграл, твое же Mojo было с тобой?» И вообще эту рекламу назвали маркетинговой катастрофой.