6 мин.

Любимые футболисты нашего детства. Кили Гонсалес

Михаил Калашников – о талантливом аргентинском полузащитнике, который любил не командовать, а обгонять ветер.

Читая другие тексты из этой серии, все больше понимаю: у меня, похоже, очень плохая память. Завидую людям, которые помнят мелкие детали своего раннего детства. Я помню только те, которые очень сложно забыть – и иногда еще что-то нелепое или стыдное. Помню, например, как бабушка предлагала мне пойти погулять 9 мая, а я сказал, что у меня нет настроения. Через пару часов по местному телевидению сообщили, что на главную площадь города, где и проходили все празднества, упал самолет. Помню еще, как на 8 марта учителя начальных школ устраивали какой-то утренник, где всем мальчикам, в частности, в качестве одного из номеров нужно было одеться в женские платья и чуть ли не накрасить губы. Я тогда остался единственным, кто отказался, несмотря на все уговоры. Вот практически и все, что я помню о своем первом классе.

Не знаю, каким был первый футбольный матч, который я увидел. Вообще, я всегда старался смотреть весь спорт, который только показывали, и точно знаю, скажем, что видел матч Россия-Камерун на ЧМ-94 – но без единой детали.

Первая фамилия спортсмена, оставшаяся в памяти, только подчеркивает нелепость ее устройства. Это был Роберт Пэриш, игравший в НБА за «Шарлотт Хорнетс» (то есть это было не позже 1996 года). НБА показывали по второму каналу, небольшими кусочками (возможно, только последние четверти?) Помню, в частности, как мне очень нравилось название «Суперсоникс». Из всех звезд, которых можно было успеть выхватить за недолгие обрезки, почему-то вычленил только Пэриша – ему было тогда уже было лет сорок (я еще не знал, что он стал рекордсменом НБА по числу матчей в карьере, опередив самого Абдул-Джаббара, хотя и с удивлением находил упоминания о нем в книжке с биографией Чемберлена); хотя, конечно, скорее как словосочетание, а не как живого человека.

Именно Кили как-то раз отдал бильярдный пас, залетевший от мощного тела Карью в ворота так, что тот даже сам этого не понял.

Футбол я смотрел тоже более-менее весь, начиная с редких трансляций игр ФК «Уралец», снимавшихся с одной камеры, и заканчивая передачей Виктора Гусева, которую он вел с интонацией «Катастроф недели». Куда интереснее, впрочем, были ночные вторые таймы матчей высшей лиги, показывавшиеся в записи и часто обрывавшиеся до конца (СГТРК, как бы ты сейчас не называлась, знай, что я по-прежнему ненавижу тебя и твою профилактику всей душой). Среди этих игр оказался, в частности, бронзовый матч «Анжи»-«Торпедо». Но не было ничего важнее Лиги чемпионов – ну и еще передачи Черданцева на ТНТ, где можно было увидеть голы в европейских чемпионатах, тогда казавшихся такими красивыми и безнадежно далекими. 

Не знаю, где именно кончается детство; у меня оно достаточно резко закончилось ближе к концу школы. В любом случае, у меня не было любимого футболиста в 7 или 10 лет; он появился только в 14. Футболистов со своим собственным оттенком и привкусом тогда было более чем достаточно; я мог восхищаться Клюйвертом и признавать талант Батистуты, мог обожать игру Джалминьи и с благоговением внимать действиям Ривалдо и Зидана. Все это, разумеется – совсем не так, как сейчас; никакой возможности видеть игроков регулярно не было, посмотреть гол в YouTube десять раз было невозможно, да и предсказать, какой именно матч покажут в телевизору – тоже. 

Но чем меньше тебе показывают, тем больше представляешь себе – особенно хорошо, наверное, этот принцип работает в подростковом возрасте. Наверное, все дело было в имени, позиции (крайние полузащитники всегда обращают на себя много внимания, поскольку мяч у них держится в атаке дольше всего) и выражении лица. «Кили» – это звучало и выглядело как-то странно, диссонантно; странная кличка, характерный прищур (вот эти узкие – чуть индейские? – глаза), сжатые губы, внешняя флегматичность, которая всегда так подкупает у людей, делающих что-то по-настоящему талантливое. На самом деле он не был, впрочем, интровертом-творцом и постоянно о чем-то разговаривал с судьями – еще один диссонанс внешности и поведения.  

Ну и, конечно, обращение с мячом. Иногда, когда я смотрю старые матчи, то поражаюсь тому, насколько же по-разному имели дело с мячом лучшие игроки конца 90-х – сейчас манера игры и бега у игроков в целом кажется более однородной. По-моему, Леонид Слуцкий говорил про Думбия, что тот в детстве играл босиком во дворе и поэтому выработал какую-то собственную технику, не такую, как ставят в школе, и что это важно для нападающего – быть необычным.  Кили не так много забивал за «Валенсию», но даже вот в этой авангардной нарезке лучших голов хорошо видно, насколько неожиданно, насколько странно он бил по мячу, словно каждый раз пытаясь дезориентировать вратаря.  Его работа с мячом в те лучшие годы основывалась на том же, что и игра в целом – на том, что его длинные ноги были быстрее соперника, то и дело скрещиваясь, словно ножницы, под странными углами. Скорость и неутомимость позволяли ему временами вместо прострелов смещаться с левого фланга в центр – не так далеко, как это сейчас принято у крайних нападающих, но Гонсалес очень хладнокровно бил и с самых острых углов.  

Состав «Валенсии» в год ее второго финала я помню наизусть. Блондин Канисарес, Англома – Пеллегрино – Айяла – Карбони, Бараха – Мендьета – Аймар  – Кили, впереди (формально) здоровенный Карью и Санчес. Это был замечательный, удивительный механизм, искусно составленный из непохожих частей. Замены и ротация той «Валенсии» (с Заховичем, Висенте и Дешамом на скамейке, между прочим) только вредили. В частности, Кили и Карью очень здорово дополняли друг друга; норвежец чуть ли не лучше всех на свете цеплялся за мяч в глубине и скидывал его на ход на фланг (это у них национальное). С другой стороны, именно Кили, если моей памяти хотя бы в этом можно доверять, как-то раз отдал бильярдный пас, залетевший от мощного тела Карью в ворота так, что тот даже сам этого не понял.

«Каждый раз когда я посещаю «Месталью», у меня бегут мурашки по коже. Здесь я пережил море положительных моментов, которые навсегда остались в моем сердце»

Я в принципе знал, что Кили где-то играл после «Валенсии», но совсем не был удивлен, когда он довольно скоро вернулся на родину. Скорость и выносливость уходят с годами, даже если они у тебя были на уровне лучших в мире. Представить себе Кили в центре, в глубине я не мог – он из тех, кому не столько хочется командовать, сколько интересно обгонять ветер.

Но это уже не имело особого значения. Я запомнил, что он забил свой пенальти в том финале – без изысков и фокусов, но это тоже был решающий момент, как и у Пеллегрино, который после него за ним не забил. Потом началась какая-то другая жизнь; «Валенсия» стала совсем другой (в отличие, скажем, от духоподъемного «Депортиво», оставшегося собой до закономерного конца), Эктор Купер оказался не столько Гэндальфом, сколько Гудвином, и чуть ли не все его любимцы пропали с глаз долой навсегда. Я уехал из дома в 2002-м, вскоре из «Валенсии» уехал и Кили.

Но недавно я увидел обрывок его слов из обычного интервью, абзац из заурядной новости: «Каждый раз когда я посещаю «Месталью», у меня бегут мурашки по коже. Здесь я пережил море положительных моментов, которые навсегда остались в моем сердце» – и тоже почувствовал легкий холодок.

Иногда нужно уехать очень далеко, чтобы найти свой дом. Иногда понимаешь, что какой-то отрезок прошлого уже никогда не повторится даже близко, и ощущения остались лишь в памяти – той самой, которая не столько камень, сколько пергамент-палимпсест, на котором отчетливо видно лишь последнее, но остаются следы всего. Говорят, нам гораздо проще вспомнить что-то в виде штампов, общих слов и мифов, и мне казалось поначалу, что Кили Гонсалес – это лишь мой собственный миф. Но стоит включить вновь финал с «Баварией» – нет, все на месте. Мурашки по коже от музыки гимна Лиги чемпионов, сверкающий левый фланг в гениальной системе Купера, предвкушение чего-то великого.

Все это действительно было. Цените свою память.

Фото: REUTERS/Heino Kalis

Иван Калашников о Маттиасе Заммере

Дмитрий Долгих о Поле Скоулзе

Денис Романцов о Михаиле Еремине