«Мы ходили по баптистским церквям, чтобы перекусить». Неизвестные детали о жизни Тутберидзе в США
Еще один любопытный фрагмент большого интервью Этери Тутберидзе Леониду Слуцкому в «Коммент. Шоу» – про жизнь в США.
Эта часть разговора не такая агрессивная, как про бывших учениц, и не такая эмоциональная, как про дело Валиевой. Но тоже значимая, мы приводим ее отдельно – многое из этого рассказывается впервые.
Этери – юная и не особо успешная фигуристка в танцах – уехала в Штаты в 18 лет.
– Мне предложили: вот будет шоу, которое поедет в Америку. Был период перестройки-не перестройки, когда все как-то выросло в у.е. Это начало 90-х… Приходила хореограф, мне сказали, что я должна за хореографию 100 долларов в месяц.
То есть я должна подойти к родителям и сказать: мам, 100 долларов в месяц дай мне, пожалуйста. При ситуации, когда я и без партнера, и вообще пока непонятно, что это. Я попыталась не ходить на эту хореографию, но все равно не увернулась от оплаты. Ко мне все равно подошли и напомнили про эти 100 долларов.
Плюс это предложение – закончить спорт и поехать с шоу. А там сказали: 100 долларов за шоу. Это казались такие деньги сумасшедшие.
– И на сколько вы в этом шоу остались в Америке…
– Это был российский балет на льду. Мы два раза прокатались в Москве и поехали в Америку – неудачно. Это был период, когда можно было где-то договариваться с паспортами. У нас половина труппы иногородних – им паспорта сделали в Москве.
А когда они переходили границу, это оказалось незаконным – они должны были делать по месту жительства. И полтруппы не смогли вылететь, поехали по домам, делать паспорта – а это месяц. Вылетели только москвичи.
И когда они смогли выехать, от нас уже отказались промоутеры, потому что даты шоу давно пошли. И мы остались просто сидеть в Оклахома-Сити – это самое дешевое место ожидания, нас туда перевезли из Нью-Йорка.
Было трудно понять, как теперь нам существовать – никто не хотел никуда разъезжаться. Казалось: мы здесь все, мы можем показать это шоу. И директору казалось, что быстренько найдем других промоутеров, которые нас куда-то свозят. Это не так легко на самом деле.
Мы начали заниматься какой-то ерундой – ходили по баптистским церквям. После службы, которую ты отсидел, тебя кормят обедом. Ну как обед – бутербродики, что-то ты попил…
– Такой, благотворительный.
– Да, мы начали ходить по церквям, чтобы перекусить. Нас возили в пионерские лагеря, где мы плясали перед зрителями. И это была не оплата, а просто после этого можно было тоже перекусить.
Потом нас пересилили в YMCA (если совсем коротко – общежития христиан – Sports.ru), дали заброшенный этаж. На четвертом или на пятом этаже жили бомжи, а мы на седьмом, по-моему.
– Оглядываясь на это время, как вы его оцениваете?
– Наверное, я ни о чем не жалею. Мой партнер (Николай Аптер, Тутберидзе почему-то ни разу не назвала его по имени – Sports.ru) пошел и устроился в пиццерию мыть посуду. Помоет два часа посуду – и ему доллар дадут и еще пиццу. И я ждала, пока он придет с этой пиццей.
– И сколько продолжалась вся эта жизнь?
– До взрыва, до теракта (19 апреля 1995 года – Sports.ru).
– Вы оказались прямо близко к эпицентру?
– Напротив.
– По существу были живым свидетелем происходящего?
– Ну да.
– После этого поняли, что нужно…
– Мы и до этого пытались что-то как-то с директором, немножко начали конфликтовать. Нас перестали возить в эти церкви. Почему мой партнер устроился посуду мыть – потому что нужно было как-то продолжать питаться.
Мы начали конфликтовать, потому что директор до этого собрал паспорта у всех – мы немножко безвольны были. Не могу сказать, что мы прям хотели убежать. Просто в какой-то момент мы поняли, что это все бесполезно. Я стала требовать, чтобы отдали паспорт. Нам отдали, но перестали возить с собой на эти обеды.
А дальше, поскольку конфликт уже случился, я сказала, что нам с российским балетом дальше не по пути… Когда произошел этот взрыв, мы с партнером оказались несколько в стороне от российского балета. Я даже не знаю, куда они дальше двинулись. Знаю, они жили в семьях. И по-моему, дальше кто мог, устраивались в «Дисней».
Нас взяли в парковое шоу, мы проработали в разных парках.
– Сколько лет вы там работали, получается?
– Все вместе – 6 лет.
– Как пришло решение возвращаться, начинать тренерскую деятельность?
– Партнер сказал, что больше не хочет работать в шоу, хочет остановиться, заняться бизнесом. Мы остановились в Сан-Антонио, один из самых богатых штатов по оплате за работу тренера.
– Тренеру за час?
– Да, одна из самых высоких оплат. Мы стали там тренировать – года полтора, наверное.
– Тренерская деятельность началась в Америке?
– На самом деле еще в России до отъезда пыталась, программы ставила, где-то как-то… Тогда смешно: ты программу ставишь за коробку конфет.
– Вы работали с детьми, которых вам приведут?
– Со всеми, в Америке ты не можешь и не должен отказывать.
– Спортивный ребенок, не спортивный, толстый, худой…
– Это вообще не ребенок, у меня была бабушка 91 год. И я когда с ней каталась, вальс мы каталась, я переживала: если что-то произойдет, то только не в моих руках.
И дедушки были, и мужчины были. Которые, как мне кажется, не совсем уроки хотели со мной иметь. Но ты все равно их тренируешь. Поскольку у меня за спиной был институт современного искусства, япроводила хореографию для детей, расслабляющий класс для взрослых.
На самом деле повесила на себя очень много. В какой-то момент я не то чтобы устала – просто поняла: хорошо, вот это моя жизнь в Америке. Тебя уважают, любят, ценят… Но мне чего-то не хватало.
– И вы возвращаетесь.
– Во-первых, я очень скучала по маме с папой. Мы покупали телефонные карты, там 20-значный код, пока наберешь, что-то должно семь раз пикнуть, соединило-не соединило, деньги списались.
Еще общались посредством факса, я родителям купила факс. Такой лист А4 заполняешь, мелко-мелко пишешь. Доллар, чтобы отправить этот факс. И ждешь – мама тебе тоже отправила. И читаешь – знаете, как письма.
– Вы приняли решение вернуться?
– Меня тянуло к родителям, меня тянуло в Россию… Ну не в Россию, это еще такая странная… Тянуло домой. С другой стороны, не могу сказать, что меня что-то сильно держало в Америке. Да, совесть перед учениками – перед ними было неловко, что я каждый раз уезжаю, бросаю. Я должна была на неделю кому-то отдать их, план тренировок расписывала.
В какой-то момент решила, что мне нужно спокойно пожить в России, понять, что я хочу. Если пойму, что это не мое, то спокойно поеду в Америку и приму эту жизнь как она есть.
– То есть вот этой романтики не было? Я с первого дня решила, что стану выдающимся тренером, шла целенаправленно…
– Я иногда читаю: че это у нее в Америке ниче не получилось? Во-первых, я мало тренировала. А из того, что я тренировала, дети очень хорошо катались, прогрессировали, лучше всех прыгали. Я видела, что у меня получается. И видела, что спортсмены от других тренеров идут ко мне ставить программы, потому что эти программы отличались.
То есть работы в этом отношении было очень много. Может, я бы состоялась в Америке. Может, нет. Не могу сказать, что я конкретно шла тренировать, чтобы получилось вырастить олимпийских чемпионов. Ты же не так тренируешь. Ты тренируешь: вот спортсмен маленький, ты хочешь, чтобы он в своих разрядах побеждал, вот одинарный аксель запрыгал, здоров-здорово, двойные запрыгал…
Фото: /AP Photo/The Herald, Lauren Tagliatela
Ну, почти. Ещё бы партнёра называла, который посуду мыл и пиццу приносил для неё.
Походу, это было ниже её достоинства - посуду мыть.
Давно бы договорились и поделили сферы влияния максимально комфортно друг для друга.
Зашел бы в эту сферу иначе, вполне могло бы получиться как вы и говорите