26 мин.

Боль отца Ивана Ткаченко: каждую неделю ездит на могилу сына, мечтает об академии

482

8 лет без хоккейного «Локомотива».

«Локомотив»-2011 — болевая точка новейшего русского спорта: 7 сентября 2011-го под Ярославлем рухнул самолет ЯК-42, в котором хоккейная команда вылетала на матч в Минск. Семь членов экипажа и 36 пассажиров погибли мгновенно, выживший хоккеист Александр Галимов протянул пять дней, спасти удалось только бортинженера Александра Сизова. За 8 лет гематома рассосалась, но до сих пор ощутимо стреляет в локте: когда КХЛ решает играть 7 сентября, поднимается волна протестов «команду забывать нельзя».

Нам показалось важным посмотреть на эти 8 лет глазами тихих героев – людей, которые в 2011-м потеряли не просто любимых игроков, а сыновей, братьев, отцов и мужей. Как они живут, о чем мечтают, что их радует и как они отвечают на сложные вопросы, которые волнуют всех.

Перед вами – интервью Леонида Ткаченко. Его сын в какой-то момент стал символом трагедии — 31-летний капитан команды родился и вырос в Ярославле, и, как стало известно уже после катастрофы, потратил почти 10 миллионов рублей на благотворительность.

6 миллионов на фильм. Никто из КХЛ не пришел на премьеру

— Когда мы договаривались о встрече, вы сказали, что сегодня у вас дела на кладбище (интервью состоялось 3 сентября — Sports.ru). 

— Планировались, но Лена не позвонила. Она должна была из Москвы приехать. Купила двух каменных ангелов — у нас [с могилы Ивана] постоянно воруют маленьких ангелочков — их должны были присверлить, приколотить, чтобы не украли. 

Лена Михеева — это режиссер фильма «Капитан Немо». Она организует закрытый показ фильма 7-го числа. 

— Друг семьи?

— Познакомились где-то 3-4 года назад. Она ярославская, бывшая балерина, танцевала в Большом. Мы списались, а потом ей захотелось с нами встретиться. Она очень трепетно относится к Ване, читала о нем в интернете. 

Возникла идея — снять небольшой очерк. Получился целый фильм, полный метр на полтора часа. Но материалов наковыряли столько, что можно еще два фильма смонтировать. 

Показали в Ярославле, 16 дней в двух кинотеатрах. Было сомнение, что народ не пойдет, потому что фильм не художественный, а документальный. Но Ваню многие в Ярославле знали, пришли.

— А в Москве будет?

— В Доме Кино мы показывали в апреле. Немного скомканно получилось, народу мало. Третьяк приехал на полчаса, интервью раздал и уехал. Вайсфельд был из известных людей. И Вуйтек приехал из Чехии. Посмотрел, потом в Ярославль приехал, неделю тут с друзьями отдыхал. 

Беда в том, что никого не было из критиков, из корреспондентов, почему-то никто не среагировал.

— Как еще можно посмотреть?

— В Москве еще будет идти, Лена сейчас договаривается с прокатчиками. Но чтобы привлечь зрителей, нужна реклама. Мы же делали кино не о хоккеисте. Он не был Овечкиным, Малкиным, хотя он был игроком приличного класса, до сих пор лучший бомбардир «Локомотива».

Это для детей, их характера и становления. Вот когда Тополь написал про него книжку «Стрижи на льду», многие дети писали, что оторваться не могут. Одна мама написала – просыпаюсь его будить, а он под одеялом спрятался, включил фонарик и читает. Для детей-спортсменов это полезная книга. 

И фильм получился таким. Хотим его показать [стране]. Но среди нас же нет прокатчиков: думали, что кто-то поможет раскрутить. У меня денег нет, это не один миллион. Или СМИ должны подключиться, спортивные, по крайней мере.

А КХЛ и «Локомотив» ни в чем не помогают.

— Кстати, с клубом у вас какие отношения?

— Никаких. Не знаю, почему они все отвергают: строительство школы, показ этого фильма. Не понимаю. Может есть глубинные вещи, которых я не знаю. Но казалось бы – для города Ваня мог стать брендом. И туристы бы поехали, спортсмены. Когда они погибли, из Сибири много народу приезжало: приходят, цветы кладут, записки, письма оставляют на могилах. Интерес – большой.

Мне из Караганды пишут – а у нас будет фильм? Я говорю: «Ребята, меня там нет, как я могу сказать? Идите в кинотеатры, ищите, кто у них там прокатчики, требуйте, чтобы показали». Из Рязани пишут: «А у нас будет?». Откуда я знаю? Лена никогда не занималась этим, и мы не занимались.

Но режиссеры, которые занимаются документалистикой, посмотрели и сказали – суперфильм. Человек душу вложил!

— Как вы участвовали в съемках?

— Только деньгами. Потому что все происходило в Москве: монтаж, большая часть съемок. Я присутствовал на съемках с Малкиным. Женя 7 раз переносил, потом назначил встречу перед отъездом за океан. 

А Овечкин практически сразу откликнулся – и то его по дороге поймали. Он позвонил: «План изменился, вызывают в правительство, буду там-то». И мы туда – хорошо, машина была. Встретились в парке одном, на ходу сняли интервью с ним.

— Сколько вложили?

— Где-то 5 миллионов плюс может 100-200 тысяч. Сейчас уже на рекламу пошло где-то тысяч пятьсот. Всякие постеры, стойки – вот на такую ерунду. Жалко деньги тратить на такое, можно было на другое потратить. Ну миллионов шесть он выйдет.

— Вообще я приехал больше про вас поговорить, нам очень интересно как вы живете сейчас. Вот, например, как ваш обычный день устроен? 

— Мы пытаемся создать свою школу. У нас базы нет, мы не можем ничего построить, денег уже нет, потому что туда-сюда разошлись. Ваня не так много получал, как может показаться. Тем более две трети денег ушли в семью [вдовы Ивана], а у нас с женой осталась всего одна треть.

Вот фильмом занимались два года. Постоянно приезжала Лена, какие-то вопросы решали. Я ездил в Москву, если там мое присутствие было нужно. Возил ее к отцу Владимиру, в церковь, которой Ваня помогал.

Три раза в неделю с утра хожу на тренировки. Потому что в 2015 году я так здорово подсел, что когда пришел в больницу проверять сердце, сидя на лавке не мог бахилы надеть. Если низко наклонялся – задыхался. Спасибо внучке (дочке Сергея Ткаченко, брата Ивана — Sports.ru), она пришла и сказала – дед, пошли в зал.

Вместе с ней записались. Она ходить не стала, а дедушка вот с 2015-го до сих пор ходит, четвертый год уже.

Ну и так по мелочам – в магазин сходить, хлеба купить, молока. Жена куда пойдет – потащит с собой. Со школой проблемы: постоянно звонят, хотят встретиться, поговорить, узнать, что, как, чего. 

Что еще? Ну вот так день и проходит. Еще памятная доска есть на доме, где Ваня родился – там цветничок, он огорожен заборчиком. Мы туда приходим – цветы рассадить, поухаживать, полить. Подрыхлить землю. Портрет надо протереть, вазы. Дождик пошел – они грязные все. Надо приезжать, протирать. 

Академия имени сына – единственный смысл жизни

— А что вас радует в такой повседневности?

— Ну, что радует? Порадовать меня может только одно — строительство школы. Спортивного комплекса, пусть маленького, миллионов за 16-20. Тентового хотя бы, но чтобы у меня была своя школа, своя база. 

Потому что я разработал методику, 30 лет ей занимаюсь. Все наши тренеры тренируют мясо, а я тренирую голову. Это для меня единственная радость, единственное, что держит на этой земле. Если бы этого не было, я, может, уже с вами и не разговаривал. В спортзал не ходил. Ну нет смысла жить. Вани нет, все на нем держалось. 

Заниматься бизнесом мне неинтересно – а здесь творческая работа. 

— Ну вот фильм хотя бы понравился?

— Мне понравился. Но главное не я, а люди, зрители. Общая такая оценка: зал встает, аплодирует, все ревут. Хотя там ничего такого нет, там просто Ваню показывают, «Локомотив» в золотые годы. Рассказывают, как Ваня помогал и кому. 

Музыка там хорошая. Группа «Бурелом» из Москвы нам подарила песню. Классная. Когда в первый раз послушал, не очень впечатлило. А в фильм она так вписалась, по нервам бьет хорошо. Спасибо мальчишкам.

— А просто хоккей сейчас смотрите? 

— Нет-нет-нет. «Локомотив» смотрю иногда. Вообще хоккей мне неинтересен, потому что он в принципе стал одинаковый. Раньше у каждой команды было лицо. В советское время, допустим. Я хотя бы игроков московских команд знал – номер не нужен, по катанию можно было определить кто где. А сейчас – все одинаковые.

Половина кататься не умеет. Вроде нормально катит, но когда нюансы наблюдаешь в борьбе, сразу видно все. Мне кажется, Знарок в свое время чемпионом был, потому что брал людей, которые умеют кататься. Хотя бы улитку в две стороны делают. А есть же люди, кто улитку только в одну сторону делают. Во вторую-то не могут. А есть, которые только в одну сторону, да еще и неправильно.

Когда Фетисов вышел за ЦСКА – президентом в 50 лет – было понятно, что ничего не могло получиться. Но сразу было видно катание наших игроков и его советское катание. Он линии выписывает как фигурист, а они – бум-бум. Вот видно разницу.

— Замечаете такие вещи?

— Конечно. Я 30 лет в хоккее. Сам не играл, но мне объясняли. Тренер сидел и показывал, почему, что. Простой болельщик не видит нюансов, а я вижу сразу. Когда игрок бежит по прямой, это не так заметно. А как только он только вступил в борьбу, и ему надо какие-то действия предпринимать, видно сразу все огрехи. 

— А какой статус со строительством академии? Последнее, что я читал — скоро настанет момент, когда у вас заберут арендованный участок (родители Ивана Ткаченко с 2012-го арендовали в Ярославле участок земли под строительство академии имени сына и искали инвесторов под строительство – Sports.ru).

— Его не забрали, а просто прекратили с нами аренду. Было два срока, за которые я мог построить. Они кончились, я не начал строить, потому что денег нет – и все. Сейчас это в принципе не страшно, участок никому не нужен, там капитальные строения запрещены. Если бы были средства, я бы мог попробовать договориться, и мне бы вернули этот участок для строительства. 

И потом, у меня есть другие предложения по строительству. Я их не озвучиваю – озвучишь, и больше тебе не дадут. 

— Есть ли вообще шансы построить академию имени Ивана Ткаченко?

— Все зависит от очень высоко стоящего руководства. Если захотят, они и средства найдут или каким-то образом помогут, кредиты льготные могут дать. 

Первая стадия — построить стадион. Как я могу строить школу, если у меня нет базы? Будет лед, все остальное уже проще. Лед любому дать, а толку не будет — они могут десятилетиями кататься и никого не вырастить. Главное – начинка, содержание. А содержание – это методика и вообще организация школы. 

Поэтому второе, чтобы я сделал бы – построил медицинский центр. И если бы мне еще денег дали, построил бы при этом центре научную лабораторию по изучению детей: темп развития, скорость развития – в зависимости от костной и мышечной структуры организма.

Стал бы набирать материал и изучать. Естественно, подключил бы психологию: объем внимания, скорость переработки информации, объем памяти. Сделал бы научную группу, чтобы не перегружать детей. Потому что проблема №1 — детей к 15 годам нагружают так, что у них ничего потом не работает. 

Им на играх подсовывают всякие энергетики. Они выигрывают, директора довольны, тренеры довольны, но игроков не будет. Сейчас малкиных-овечкиных я не вижу. Последний из могикан – Гусев, а ему уже 27 лет. Дальше – никого. 

— Что конкретно нужно для того, чтобы план с академией состоялся?

— Вопрос конкретно в деньгах. Будут деньги – построить можно все что угодно. Проектов сейчас – море. Когда меня пытались обмануть и задержать, мне готовили проект 3,5 года. 315 разрешительных документов, которые на стол не влезают, вместе со всеми сметами. И тянули денежки. На то, на это. Время прошло, смотрю – денег уже нет. 

Нужен инвестор, который готов вложиться 50 на 50. Мы договариваемся: он вкладывает в железо, я – в содержание. И готовим игроков для клубов. Я ему гарантирую, что класс у игроков – будет.

Если честно, смотришь на тренировки в современных школах и хочется плакать. Методики – 1950-60-х годов. Мы отстали и отстаем от канадцев и американцев уже на миллион лет. У нас нет компьютерных технологий. 

Я бы в свою научную группу обязательно привел бы математиков и физиков. Чтобы ребенок рос в идеальных условиях – психологических, физических и физиологических. Много интересных вещей можно было бы двинуть в методику. 

Я знаю одно. Я смотрю молодежку, молодежные и юниорские чемпионаты и вижу, что до этой методики в мире еще никто не дошел. Если бы кто-то ее понял, как это делается – я бы сразу увидел по игре команды. 

Сейчас тренируют мясо, чтобы быстрее бегало, лучше реагировало. Но мышление тоже можно тренировать

— Вы много раз говорили: надо тренировать мозг, а не тело. Приведите примеры упражнений.

— Я не рассказывал про упражнения и не расскажу, потому что это ноу-хау. Я могу сказать одно — мне предлагали поработать за границей. Но так как я патриот, как и Ваня, я не хочу отдавать эту методику за границу. 

Суть – расскажу. Нужно давать те упражнения, которые способствуют прогрессу. Упражнения, которые нужны в данном возрасте, а не до или после. Даже в церкви это знают. Андрей Ткачев, который ведет передачу на «Спасе», говорит, что если ребенка до пяти лет отсечь от человеческой речи, то потом он не заговорит.

Никто на это не обращает внимания, а я — обращаю. Если в это время я не научу ребенка говорить, то он вообще не научится. Так и здесь: если в это время я не дал эти упражнения, потом бесполезно их давать. Это чистая физиология. 

Еще есть психологический путь. Все наши мышцы состоят из клеток. Эти клетки биологи называют клетки-солдаты: какой сигнал пришел, так она и сработала. Мы сейчас в КХЛ тренируем это мясо. Чтобы оно быстрее бегало, лучше реагировало. Но есть определенный предел, [за которым] оно не будет реагировать, пока не будет работать голова. А это тоже тренируется. И когда я говорю тому же Вайсфельду: «Мышление тоже тренируется, я знаю, как это делается», [мне отвечают:] «Не, это от природы». Ну от природы вы еще 200-300 лет будете ждать, пока у вас появится [новый Овечкин].

Таких появляется много, но они, как правило, лодыри, потому что у них все получается. Это гении, таланты, у них получается, потому что есть межнейронные связи, расположенные так и с такими нейронами, что это позволяет им быть лидерами. 

Но так как мозг может образовывать новые связи, этому можно обучать. Но надо знать как, в какое время и чему. И тогда у них эти связи начнут образовываться, от нейрона к нейрону.

И когда я это понял, начал искать, что давать и когда. Из этого методика и состоит. 

— Читал, что вы готовы из десяти пацанов восемь подготовить к профессиональному хоккею.

— Нет, я говорил не так. Я говорил, что если ребенок занимается в полную, то из него я могу вырастить хоккеиста нынешнего уровня.

А упражнения показать – извините, ребята, это мое ноу-хау, я сейчас расскажу, весь мир будет знать, а мне скажут – ты чего? Это денег стоит.

— Я ваш номер телефона увидел на страничке вашей школы в социальных сетях. Как она сейчас работает?

— Мы берем мальчишек с трех лет, доводим до шести, и они уходят в «Локомотив». Потому что у нас нет зала. Но мы не бросаем. 

Спросите любого тренера в детской школе – вот с такими клопами никто не хочет заниматься, это муторно. У тренера уходит очень много энергии. А у меня тренер приобретает опыт. 

— А вы вроде не хотите работать с теми, у кого уже есть опыт, потому что у них неправильные штампы в работе.

– Если работать по моей методике, то нужно брать тренера, который никого не тренировал. Потому что если он попал в какую-то школу, то он обрастает пониманием, как тренировать в этой школе. Он смотрит на упражнения в этой школе. И дает их бездумно. Почему бездумно? Потому что учился кое-как, не особо глубоко влезал в знания. 

Институт заканчивал тоже кое-как. Практически и теоретически не подготовлен. Он ловит, ищет, смотрит упражнения и даже не знает, на что они направлены, нужны ли сейчас. Может они вредят? 

Я смотрю, как работает такой тренер – и вижу, что он вредит просто. Разбивает связи, которые должны образовываться в мозгу. И таких много.

Поэтому я беру молодых и ставлю им свою методику. Вот сейчас у меня тренер есть, я ему говорю: ты сейчас занимаешься чисто мясом, координацией. Потому что мозг ребенка перерабатывает информацию с 10 лет. Плюс-минус. 

Тренеры прекрасно знают, что есть люди с паспортным возрастом и биологическим. Представьте – сейчас 2019 год. Мы набрали мальчишек. Один родился 1 января, другой – 31 декабря. Они с одного года, но первый всегда будет опережать второго. 

А если первый еще биологически старше? Его возраст допустим не три года, а уже четыре. А то бывает и пять. Второй еще отстает. Понимаете, сколько мы теряем людей?

И сейчас весь набор идет по физическим данным. Шкаф – идет. Маленький? Отвали. Так же у меня Ваньку выгнали. Но я знаю, как вырастить ребенка. У меня Ванька делал то, что я ему давал – и вырос. Может, не делал бы – не вырос. 

— Сколько у вас стоит позаниматься?

– Тренер у меня получает 30 тысяч. А родители платят 250 рублей за занятие и скидываются на аренду льда.   

— Где-то пару лет назад вы приостановили занятия. Что тогда случилось? 

– Ну без фамилий – там очень просто. Два моих тренера захотели убрать третьего, с которым я сейчас работаю, чтобы я добавил им его зарплату. Но я не выгонял. 

У нас детишки маленькие, садиковые и первоклашки, поэтому мы заниматься на льду можем только вечером. Один из тренеров, который шустрил больше всего, заявляет: у нас отбирают время. Я приезжаю на лед – там хозяина не было, была администратор, – говорю: «Вы что, действительно лед забираете?». Смотрю, она замялась: да-да, мы передвинули.

Я: «Вы же понимаете, что мы вообще уходим? А у вас частный лед, вы теряете в деньгах». Ответ – «Не знаю, вот так». Ну все, школу закрываем.

Не успел я к дому подъехать, звонит этот тренер: «Леонид Владимирович, мне сказали, что вы там были». Ну все, я же не идиот. С чего это вдруг тебе позвонили? Все понятно стало.

Потом родители в интернете увидели, что он в наше время занимается: договорился с некоторым родителями, чтобы они остались с ним. Они думают, что он тренер хороший, а на мой взгляд, он никакой. Бешеная активность, обаятельный, привлекательный, но содержания нет. 

Потом пришлось открыть школу: тренер у меня есть, потом еще наберем. И снова начали – новые наборы, народу порядочно.

— Вы много раз говорили, что «Локомотив», скорее, против того, чтобы вы открывали академию. Какими фактами это можно подтвердить?

– Это все слухи. Люди приходят и говорят: «Локомотив» – против. Я ничего не мог понять. Лене в Москве тоже говорили, прямым текстом: КХЛ против, потому что Яковлев против. А почему против? Я не знаю. Мы КХЛ приглашали в Дом Кино, никто не пришел. Вайсфельд один – ну и Третьяк приехал.

Простой денежный вопрос. На кладбище почти никто не ходит

— Мы с вами находимся в баре, который открывал Иван, и у этого места тоже есть история. Расскажите.

– У Вани была мечта – бар, чтобы команда собиралась. Когда они отыграли сезон в 2011-м, собирались в этом баре, тут до утра бесились. Потом Ваня погиб, и получилось два хозяина – его жена и мы. Мы продолжали работать, и они (семья вдовы Ивана Ткаченко, Марины – Sports.ru) стали с нас требовать – «мы забираем этот бар». А так как они в какой-то момент стали для нас никем, то с какого перепугу бар останется им? Мы решили, что это ванина память. Если бы мы его не оставили, это было бы совсем другое место, просто бар.

У нас с ней никаких отношений. Она отсекла от нас внуков (у Ивана Ткаченко осталось трое детей – Александра, Варвара и Николай, который родился уже после его смерти – Sports.ru) – ну раз так, то вы – чужие люди, вы свою политику выбрали. Вам неинтересно с нами. Внука мы не видели – а он, наверное, уже пошел в школу. 

Потом шли переговоры по деньгам, мы хотели выкупить ее право аренды на этот подвал. В конце концов, договорились. Мы заплатили, и она ушла из аренды. Сейчас мы его выкупили, тут ванина майка висит.

— Про жену Ивана вы много раз говорили – она с нами не общается, не дает видеться с внуками. И много раз подтверждали, что статус не меняется. Объясните, почему она так сделала? 

– Вопрос стоял так. Мы отдаем им все деньги, они оставляют нам какой-нибудь магазинчик, и все будет нормально. Но мы сказали, что собираемся строить школу, что у нас есть еще один сын. Ты получила две трети, в два раза больше нас. 

Почему мы должны жить на одну пенсию? У меня тогда пенсия была 6 200 рублей. Сейчас – 10 600 без 11 рублей. Сейчас, если бы у меня не было дополнительного дохода, я бы жил на 10 600. А цены на бензин растут, коммуналка растет. Скоро отдавать надо будет больше, чем я получаю.

А они, значит, жировать будут? Я подумал: ребенка 9 лет водил, выращивал. Когда его выгнали (в детстве от Ивана отказалась хоккейная школа в Ярославле — Sports.ru), мне пришлось уйти с работы и идти на стройку, заниматься отделкой, чтобы ему в Саратов пересылать деньги.

Я пахал без выходных на этих стройках. Нас обманывали, не платили деньги – девяностые годы. Что можно было, мы туда отсылали.

И ты, извини меня, хочешь все получить – а родители должны вообще в нищете жить? У человека, который миллионы тратил на больных детей? 

Ну после этого получилось, что родился Колька (14 января 2012-го родился третий ребенок Ивана и Марины Ткаченко, Николай — Sports.ru), а мы по телевизору смотрим, как его встречают. Я пытался к ним пройти – не пускают. Мне говорили – подайте в суд. А зачем я буду в суд подавать? И так психику детей сломали. 

Короче, вопрос денежный, простой. Сейчас по телевизору такое показывают каждый день. Никогда не думал, что у нас так будет. 

— Я вот вижу, что вас это задевает до сих пор.

– А как не задевает, если единственный внук-мальчик, и я не могу на его воспитание повлиять? Я же не могу вам всю правду рассказать, что мы знаем, что было после ваниной гибели. Ванина смерть, как моя жена говорит, определила всех – кто друг, кто враг. И даже закадычные друзья оказались не очень порядочными. 

— Когда я готовился к интервью, похожая история нашлась еще минимум в одной семье погибшего хоккеиста. Как вы это объясняете?

– Было-было. Я так понял [вдове] ничего не досталось, потому что – не буду называть эту фамилию, не имею права – он оформлял все на отца. Естественно, когда она начала говорить, что это их деньги, [ей ответили] – извини, это на отце. Ну она нормально, вышла замуж, за хоккеиста за какого-то. То есть, видимо, живет неплохо. 

— А кто вообще из родственников других хоккеистов вам близок?

– Мы ни с кем не контактируем. Раньше все ходили на кладбище, сейчас приходим мы одни. Иногда родители приходят, смотрим по свечкам: горит, значит были. Чаще всех бывает мама Евгения Сидорова, тренера-методиста. Но и с ней сейчас стали редко встречаться. Как-то расходимся.

Раньше было сплоченно, пока Анжела (мать Артема Ярчука –  Sports.ru) не погибла [в автокатастрофе]. А потом все, родители стали потихоньку отваливаться. Некоторые уже пожилые, они и ходить не могут. Некоторые построили дома за пределами города. 

Мы-то ходим каждую неделю. Вот я и сейчас по пути заехал, свечку поставил, никого нет. Горят у Сидорова и у Куннова (массажиста «Локомотива» – Sports.ru) только. 

Трагедия забывается. У людей новая жизнь – это нормально

— Какое-то время КХЛ не играла в хоккей 7 сентября, а уже несколько лет играет. Об этом немного спорили в медиа, и мне всегда казалось, что вообще родственникам и вам конкретно не очень важно, играют в этот день в хоккей или нет.

– Нет, родственникам не все равно, возмущались некоторые. А мне было не то что бы все равно, но нельзя всю жизнь на эту дату опираться. Это наша боль, не надо ее распространять на весь мир. Вот жены вышли замуж, и у них другая жизнь началась. Не надо их все время тыкать лицом в ту прошлую жизнь. Правильно? Это мы, родители, в той жизни как были, так и остались. Потому что у нас не будет нового сына, мы его не купим нигде. А они могут выйти замуж – вон у Марины сейчас девочка тоже родилась.

Я не считаю, что обязательно 7-го запрещать играть. Ну зачем? График может ломаться, лишний день для хоккеистов, придется напрягаться где-то. Они и так пашут как лошади.

— Ну я не к тому, что вам все равно. Просто, наверное, память можно как-то и по-другому сохранить.

– Конечно! Ну и, понимаете, родственники все равно многие забыли. Целое поколение выросло за 8 лет – им было десять, они плохо что понимали. А сейчас 18 – им вообще наплевать. ЦСКА разбивался в свое время, «Пахтакор». Войн было много. Никто же не тычет в эти даты.

Это наша боль, родительская. Играют или не играют в КХЛ… У меня жена в этот день обязательно нальет бокал вина. Я бы тоже выпил, но я не пью – с ней посижу, чай попью. Пообщаемся, родственники придут.

— Что для вас самый очевидный индикатор того, что о той катастрофе забывают.

– Это видно по отношению в интернете. Но всегда есть группы людей, которые умеют сострадать. Они как были, так и останутся. Хоть десять лет прошло, хоть пять, они все равно понимают. Вот 8 лет прошло, мы показали фильм – многие встали и плачут. Кто-то вообще Ваню не знал, но фильм произвел впечатление.

Сейчас мы показали в Ярославле, Лене много пишут: люди меняют отношение к жизни. Вот это память. Если фильм будут показывать – он и через 10 лет будет воздействовать. Потому что люди-то одинаковые. Кто сочувствует – тот сочувствует.

Если я приду в школу и покажу этот фильм, или его выложат в интернете – школьники посмотрят, он их может перевернуть. Вот значение этой трагедии: в воспитательном плане сделать из человека – человека.

— Другая примета – наверное, журналисты вам звонят с каждым годом меньше. 

– Звонят, ну, конечно, меньше. После погибели, можно сказать, и в окошко залезали. Не успевали одни уехать, другие приехали. Почему у меня жена и не принимает дома. Во-первых, и сил нет, а во-вторых, она, видимо, чувствует резче, чем я. Потому что первые полгода я вообще не помню что было.

Там такие пацаны собрались, большинство пробивалось с трудом. Через болезни, переломы и прочее. Там не было случайных людей. Такое ощущение, что господь специально команду собрал – одного правда выкинул, механика, видимо не подходил.

— Вы все это сейчас вспоминаете практически без нервов. Скажите – 8 лет прошло, заживает рана?

– Нет, не заживает. Просто мы научились… Она сидит глубоко. И, например, когда наплывает волна, я ее сразу давлю. Потому что ну нельзя так всю жизнь – если я уйду в это, значит я или в пьянство уйду, или сгорю просто. А жить-то надо: у меня сын есть, внучка, дела, школа.

Рана глубоко сидит, но если ее расковырять, то это просто никуда не годится. Я психолог, я прекрасно понимаю, что нельзя себя съедать. Ну съешь себя – кому от этого лучше станет? Да никому. 

Может быть, я кому-нибудь пригожусь. Вот пригодился – фильм сделали. Может, что-то получится, успею до смерти школу построить. Хотя бы дать направление, как она должна развиваться, подготовить учеников, которые поймут тренировки. Начнем звезд выпускать – я вообще буду счастлив. 

Я уже счастлив, что у меня такой сын был. Когда начинаю с матерью обсуждать – он настолько правильно все делал и мудрее нас был в некоторых вещах. 

— И финальное. Вы пережили такой ужас и, судя даже по нашему разговору, не сломались. Посоветуйте всем нам – как после такого устоять?

– Я все время молил бога: приму любое наказание, но чтобы я умер раньше детей. Что могу сказать: я не помню первые полгода, а потом приходили всякие мысли, вплоть до самоубийства. Я уходил на стадион, ходил там по кругу, и это все сидело в голове. Вот только представишь, что они думали, когда поняли, что самолет – все. Представляешь их состояние: они понимали, что все, мы гибнем.

Ребенка вспоминаешь – я его страшно любил. Красивый – и душой, и телом. В душе пятнышка черного не было, настолько она была белая. В расцвете сил, не закончил играть, впереди будущее, сын должен родиться, радостный такой. Он шестого узнал, седьмого разбились. Ему боженька объявил – и забрал. 

Здесь только дело. Найти свое дело, заняться любым тупым делом. Сажать картошку, строгать доски. Может быть, читать книги, фантастику взять. Надо просто отвлекаться. И как только появляется эта волна, жалость, сразу давить – начинать варить щи, чистить картошку – и волна постепенно уходит.

«...Аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия». Номера игроков «Локомотива», по которым уже не позвонишь

Фото: instagram.com/ivan_tkachenko_17; vk.com/ltkachenko1951; vk.com/hockeyschooltkachenko; globallookpress.com/Li Yong/ZUMAPRESS.com; РИА Новости/Ярослав Неелов

logoИван Ткаченко
logoЛокомотив
logoинтервью
logoдетский хоккей
logoКХЛ