52 мин.

Преданья старины глубокой. Клео Хилл. Зарезать без ножа, или Времена не выбирают. Часть первая

60

 

Прежде всего – пара существенных замечаний.

Тех, кто забрёл сюда случайно, просто клюнув на заголовок, сразу же разочарую: убивать на этих страницах, конечно же, никого не будут. Во всяком случае – физически. А вот морально уничтожать и ломать – сколько угодно. И таких неприглядных проявлений человеческой натуры, как ревность, зависть, ослиное упрямство, косность, злопамятность, мстительность, самодурство, страх за свои… нет, не шкуры – страх за свои деньги – тут тоже достаточно; даже чересчур.

А постоянным читателям (ну, наверное, есть же несколько таких) могу сказать, что вообще-то на этом месте должна была быть совсем другая история – про очередного «не сыгравшего». Да и планировалось, что выйдет она гораздо раньше – в начале лета, ну, максимум – в середине. Ну, это я так хотел, я так рассчитывал. Но человек располагает…

Та история оказалась даже ещё более сложносочинённой и многослойной, чем я думал до того. И там я залез в такие дебри, из коих уже и не чаю, когда выберусь (и выберусь ли вообще). Зато в её недрах зародилась другая, вот эта – драма Клео Хилла.

О Хилле я уже рассказывал, точнее говоря – упоминал, когда писал про Пи Уи Кирклэнда. Но тогда я сделал это просто для расширения кругозора, для общей информации. Теперь же случившееся с Клео должно было стать значимым эпизодом той, главной истории. Значимым – но тоже достаточно коротким. Однако эпизод этот продолжал разрастаться вширь и вглубь, пока не достиг такого объёма, что делать его простым звеном чего-либо стало как-то даже неприлично. Тем более, и это ещё важнее, он вылился в нечто совершенно самостоятельное и независимое не только по форме, но и по содержанию, так что брать – и вставлять его куда-то было бы уж совсем не с руки.

Герои двух этих историй – Клео Хилл и тот, «не сыгравший» – в начале 70-х годов прошлого века должны были бы сойтись лицом к лицу на площадках НБА. А там – чем чёрт не шутит – возможно, переменчивая спортивная судьба даже и свела бы их в одной команде. Первый к тому моменту стал бы уже заслуженным, авторитетнейшим ветераном, стяжавшим громкую славу, обладателем множества регалий и наград, неоднократным участником All-Star Game, чьё включение в Зал славы выглядело лишь вопросом времени; второй – наоборот, был бы дерзким новичком, который только что всех порвал на мелкие клочки в тренировочном лагере и готовился сделать то же самое уже со всей лигой, и у тех, кто видел, что творит этот молодой человек на паркете, даже и тени сомнения не возникало, что его ожидает долгая и безоблачная карьера, ближе к концу которой его тоже причислят к сонму «самых-самых»…

Увы – не сложилось. Та же судьба-злодейка обошлась с обоими жестоко, слишком жестоко – при том, что они совсем не заслуживали такого сурового удела. Не было ничего этого – ни Зала славы, ни All-Star Games, ни призов. Вместо этого были боль и опустошение, с которыми один сумел справиться, а вот другой был для этого слишком слаб духом – и опустился на самое дно...

И всё же роднит их очень многое. Например, то, что один был совсем «не сыгравшим», а второй, скажем так, «почти не сыгравшим». И то, что с высоты нынешнего дня становится ясно: оба они родились слишком рано, на десятилетия опередив время, в котором жили. И мир баскетбола, кажется, так и не смог понять и принять то новое, что они несли в него своей игрой – миру этому оказалось проще отторгнуть и того, и другого. И ещё то, что для очень многих произошедшее с ними – это отнюдь не отдельно взятые маленькие личные трагедии двух маленьких же людей, а что-то гораздо глобальнее – несчастье для всего большого баскетбола, ибо он потерял в их лице не только тех, кто мог стать его виднейшими, одними из величайших в истории, представителями, но и тех, кто двигал, толкал бы его вперёд, как вид спорта. И то, что очевидцев представлений, которые устраивали эти двое, осталось очень мало – но до сих пор на их лицах неизменно появляется саркастическая усмешка, когда они заглядывают во всяческие рейтинги «лучших» игроков, потому что в этих ранжирах та парочка, как правило, не упоминается. И тогда созерцавшие воочию Хилла и того, «не сыгравшего», посылают все эти рейтинги куда подальше; в их глазах такие «списки лучших» выглядят даже ещё более нелепо и бессмысленно, чем обычно. Потому что какие, на хрен, рейтинги могут претендовать хоть на малейшую правомочность и объективность, если в них не фигурирует этот дуэт?.. Или то, в конце концов, что и тот, и другой были смертоносными шутерами…

Есть и ещё кое-что, объединяющее их – на первый взгляд, оно кажется эфемерным и умозрительным, но эта ниточка связывает Клео и «не сыгравшего» даже более непосредственным образом, чем всё вышеперечисленное. Но об этом я расскажу ниже, а может, и вовсе в другой истории, когда такой разговор будет более уместен…

Когда я вычитывал и редактировал материал, то увидел, что он получился ещё менее цельным (и более рваным), чем обычно. Хотя Клео Хилл, безусловно, является его, как модно сейчас говорить, протагонистом, непосредственно ему посвящено не так уж много страниц – может, половина, может, чуть побольше. Он частенько отступает в тень, а на первый план выходят совсем другие персонажи, и история начинает вращаться вокруг них. Кого-то из них знает каждый уважающий себя болельщик – а если и не знает, то хотя бы раз слышал о таких – о Клиффе Хэгане, или о Клайде Ловеллетте, не говоря уж про Боба Петтита, Билла Расселла или того же Реда Ауэрбаха. Имена других – Нэта Клифтона, Эла Эттлса, Пола Сеймура, Марти Блэйка, Кларенса Гейнса, Шермана Уайта, Сихуго Грина, Вуди Солдсберри или Бена Кернера – либо давно забыты, либо попросту неизвестны подавляющему большинству.

Вышло так, потому… потому что… Блин, я вот даже не уверен, что смогу доходчиво объяснить это читателю. Но всё-таки попробую.

Вот возьмём, к примеру… да чего уж там мелочиться? Возьмём, к примеру, Джордана. Как его воспринимают люди моего поколения – во всяком случае, те, кого я знаю лично? (Под «людьми моего поколения» я подразумеваю тех, кто во времена первого три-пита «Чикаго» присаживались с отцом и старшим братом перед телевизором, когда начинались «Лучшие игры НБА» с Владимиром Александровичем Гомельским, усиленно делая вид, что им очень интересно – но максимум через пять минут вскакивали и неслись куда-то по своим неотложным детским делам (вспоминаю сейчас – и даже удивляюсь немного, что ни такие вот быстротечные просмотры, ни три-пит, ни даже сам Джордан не помешали мне тогда определиться с любимой командой, которой стал «Финикс», а совсем не «Чикаго»). А когда «Быки» оформляли второй три-пит, эти трансляции превратились уже в неотъемлемый и очень важный элемент выходного дня, которого мы ждали всю неделю, хотя даже матч-то полностью не показывали. И, если по каким-то причинам приходилось его пропустить, настроение резко портилось до вечера. И снова мы упорно пытались создать видимость – но теперь уже того, что знаем, что такое «треугольном нападении», и чего-то в нём понимаем).

Так вот, как воспринимают Джордана люди моего поколения? Для нас он – человек вне времени. То есть, мы уверены, что, приди он в НБА на 10-15, даже на 20 лет раньше, или, наоборот, позже – ровным счётом ничего бы не изменилось. Всё было бы тем же самым: то же обожествление и поклонение со стороны болельщиков, то же доминирование в игре, то же уникальное положение «единственного и неповторимого в своём роде» во всей лиге.

А вот если допустить на минутку, что Майкл родился бы году эдак в 1937-38, а в НБА оказался в самом конце 50-х-начале 60-х? Что было бы тогда? Большой вопрос…

Теперича не то, что давеча. Это сегодня телевидение и другие СМИ освещают жизнь команд, включая даже то, что происходит за дверями раздевалок, так, что не спрячешься. С каждым годом это внимание всё пристальнее и пристальнее, никуда от него не денешься. Стоит игроку X утром назвать игрока Y «жирным котом», как к вечеру это становится достоянием баскетбольной общественности, и все в нетерпении следят, во что же это вырастет и чем закончится. Есть интернет со своими социальными сетями, в которых новички, ничтоже сумняшеся, могут поплакаться и пожаловаться, что нехорошие дядьки-ветераны к ним придираются, всячески зажимают и вообще – не хотят понять их трепетной и нежной души и увидеть тонкого внутреннего мира. Есть «Коллективное соглашение», которое регулирует финансовые взаимоотношения между игроками и владельцами и их обязательства друг перед другом. И, таким образом, напрямую влияет на формирование внутрикомандной иерархии между самими игроками. Плохо ли, хорошо ли оно всё это делает – регулирует и влияет – это уже другой вопрос, но оно есть и действует. И, конечно же, есть страшные для владельцев и генеральных менеджеров люди вроде Рича Пола или Роба Пелинки, которые всю душу вытрясут из руководства команды – но выбьют максимально жирный контракт для своего клиента (и для самих себя, любимых, разумеется, тоже)…

В общем, сегодня есть очень много того, чего на рубеже 1950-60-х не было в принципе (а уж то, что у игроков появятся агенты, которые станут потом такими влиятельными персонами, собственникам франчайзов и в ночном кошмаре не могло привидеться).

И именно поэтому история, приключившаяся с Клео Хиллом, могла произойти только тогда – никак не позже.

Вокруг этого человека почти незаметно для постороннего глаза разыгрались тогда нешуточные страсти, поистине достойные пера Вильяма, понимаете, нашего Шекспира. И, хотя, как я уже предупредил, дело обойдётся без отравлений и теней отца Гамлета, зато почти все остальные атрибуты, которые так уважал английский драматург, налицо. Здесь вам и подковёрные интриги, и коварные заговоры, и подлые удары в спину, и трагические предзнаменования, и общая гнетущая атмосфера безысходности и неизбежности грядущей катастрофы, и тщетность борьбы с судьбой и роком, и как кульминация – что-то вроде пожизненного проклятия …

СМИ уже уделяли НБА определённый интерес. Поэтому нельзя сказать, что злоключения Клео Хилла были уж совсем невидимы для окружающих. О них писали уже тогда – но только в местных газетах. Поэтому то скверное действо, разыгрывавшееся в «Сент-Луисе», за который выступал Клео, не получило широкой огласки, а вскоре и вовсе было забыто. Конечно, сейчас что-то подобное стало бы настоящим скандалом, в какой-то степени – форс-мажором для НБА, поскольку очень негативно отразилось бы на имидже всей лиги. Можно не сомневаться, что журналисты раскрутили бы эту историю, как надо, и придали бы ей необходимый вселенский масштаб.

Впрочем, повторюсь, ныне такое было бы просто невозможно, а тогда очень многое так и осталось за кулисами. Зато было кое-что другое. Например, целая пропасть, разделявшая статусы «ветерана» и «новичка», которая сегодня в значительной мере сглажена, и очень жёсткое, чуть ли не казарменное, отношение со стороны первых к последним (особенно в некоторых командах); у современных первогодок от такого обращения волосы бы дыбом встали…

Имя Клео Хилла неразрывно связано с той эпохой. Вот потому-то все эти люди – Блэйк, Сеймур, Кернер, Солдсберри, Петтит и остальные – и будут периодически играть ключевые роли вместо Хилла в этом повествовании. Потому что каждый из них по-своему олицетворял то время. А «время», в которое играл Клео Хилл, в этой «просто истории» – само по себе главный действующий герой в не меньшей степени, чем он сам.

***  

Меня зарезали в подворотне.

Василий Гроссман

 

О, если ты покоен, не растерян,

Когда теряют головы вокруг,

И если ты себе остался верен,

Когда в тебя не верит лучший друг,

И если ждать умеешь без волненья,

Не станешь ложью отвечать на ложь,

Не будешь злобен, став для всех мишенью,

Но и святым себя не назовешь,  

И если ты своей владеешь страстью,

А не тобою властвует она,

И будешь твёрд в удаче и в несчастье,

Которым, в сущности, цена одна,

И если ты готов к тому, что слово

Твоё в ловушку превращает плут,

И, потерпев крушенье, можешь снова -

Без прежних сил – возобновить свой труд,  

И если ты способен всё, что стало

Тебе привычным, выложить на стол,

Всё проиграть и вновь начать сначала,

Не пожалев того, что приобрёл,

И если можешь сердце, нервы, жилы

Так завести, чтобы вперед нестись,

Когда с годами изменяют силы

И только воля говорит: «Держись!» -  

И если можешь быть в толпе собою,

При короле с народом связь хранить

И, уважая мнение любое,

Главы перед молвою не клонить,

И если будешь мерить расстоянье

Секундами, пускаясь в дальний бег, -

Земля – твоё, мой мальчик, достоянье!

И более того, ты – человек! 

Редьярд Киплинг, «Если…» (в переводе С. Я. Маршака)

 

Летом 1961-о Пол Сеймур, тренер «Сент-Луис Хоукс» (предшественников «Атланты»), дал местным газетам программное интервью. В нём Сеймур рассуждал, в основном, о новичке «Сент-Луиса» Клео Хилле, которого «Ястребы» недавно выбрали на драфте. Сеймур не скрывал, что связывает с Клео огромные надежды; он заверял журналистов, что Хилл – это действительно нечто, совершенно незаурядный игрок, тот, кто способен поднять команду на новую высоту и удерживать её там; нетрудно было прочитать между строк, что на самом деле имеет в виду тренер: Клео Хилл – новый мессия, тот, кто вернёт в город титул чемпионов НБА, который «Сент-Луис» завоевал три года назад, но спустя сезон утратил. Смелое заявление, учитывая те время и место, когда и где были произнесены эти слова…

Сеймур, конечно, ещё не догадывался, что это его интервью открывает одну из самых мрачных глав в истории НБА; многие, имевшие отношение к последовавшим потом событиям, были бы рады вымарать и вырвать эти страницы из летописи лиги, настолько они позорны, – но машину времени пока ещё не изобрели…

Одиннадцать лет миновало с того момента, как в НБА появились первые афроамериканцы. 25-о апреля 1950-о «Бостон» задрафтовал Чака Купера; в тот же день «Вашингтон» выбрал Эрла Ллойда и Гарольда Хантера (последний был первым чёрным баскетболистом, подписавшим контракт с командой лиги, но в итоге так и не сыграл ни одного матча); неделю спустя, 3-о мая, «Никс» выкупили у «Гарлем Глобтроттерс» контракт Нэта Клифтона (цена вопроса – 12 500 долларов).

31-о октября Эрл Ллойд стал первым афроамериканцем, ступившим на паркет НБА («Знаете, что? – говорил потом Ллойд с улыбкой. – Я – живой ответ на вопрос: кто был первым чёрным, сыгравшим в матче НБА? Благодаря составителям календаря, я на один день обошёл Чака Купера, хотя задрафтовали его выше, и контракт он тоже заключил раньше. Так что, если спорите с кем-то об этом, называйте меня – и смело ставьте все деньги»).

Эрл Ллойд – первый афроамериканец, сыгравший в НБА.

Прошло три года – и в 1953-м первый афроамериканец принял участие в All-Star Game; этой чести удостоился Дон Барксдейл.

В следующем, 1954-м году, ассоциация впервые называет лучшим новичком сезона чёрного игрока – Рэя Феликса из «Балтимор Буллетс» (он же годом раньше стал первым афроамериканцем, выбранным под первым номером драфта). 

Через год, 10-о апреля 1955-о, в составе «Сиракьюз Нэшионалз» появились первые чёрные чемпионы в истории лиги – и это достижение принадлежит Ллойду и Джиму Такеру.

5-о ноября 1955-о новичок «Рочестера» Морис Стоукс в своей дебютной игре набирает 32 очка, делает 20 подборов и раздаёт 8 передач. По итогам того же сезона Мориса Стоукса первым из чёрных игроков включают в одну из символических сборных (вторую). Именно Стоукса можно было бы назвать первой настоящей, легитимной чёрной суперзвездой лиги – если бы не столь короткая карьера.

В 1957-м новичок-центровой «Бостона» и первый афроамериканец-суперзвезда уже безо всяких оговорок Билл Расселл помогает «Кельтам» завоевать их первый титул.

Год спустя тот же Расселл первым среди афроамериканцев завоёвывает приз самому ценному игроку регулярного чемпионата.

В том же 1958-м в лигу приходит и первый великий чёрный скорер – Элджин Бэйлор; в дебютном сезоне Элдж набирает почти по 25 очков в среднем за игру.

12-о марта 1958-о Морис Стоукс в первой игре полуфинала Восточной конференции получает фатальную травму головы, которая в одночасье превращает его из железного кандидата на попадание в Зал славы в практически беспомощного инвалида; выйдя из комы, до конца своей недолгой жизни Мо будет частично парализован…

В 1959-м Бэйлор и Расселл становятся первыми афроамериканцами, включёнными в первую символическую сборную по итогам сезона.

В 1960-м новобранец «Филадельфии Уорриорз» Уилт Чемберлен набирает в среднем за матч без малого по 38 очков и делает по 27 подборов, что приносит ему сразу две награды – MVP регулярного сезона и лучшего новичка сезона.

Одиннадцать лет… Много это – или мало?

Ну, этого вполне хватило для того, чтобы даже самые консервативные (читай – упёртые) болельщики и специалисты увидели и поняли одну очевидную штуку: чёрные ребята умеют играть в баскетбол, причём делают это, как правило, получше белых. Сначала лигу потряс Стоукс, через год к нему присоединился Расселл, ещё через год – Бэйлор… Они не переставали изумлять публику. Появился Чемберлен, и могло показаться, что это – всё, дальше некуда, совершить что-то столь же выдающееся и удивительное уже просто никому не под силу. Но сразу же вслед за ним, буквально в следующем сезоне, приходит Оскар Робертсон – и начинает творить свою магию, делая это по-другому, но не менее впечатляюще… Всего этого просто невозможно было не заметить – и не отметить.

В сезоне 1960-61 самым ценным игроком вновь признают Расселла, лучшим новичком – Робертсона. Больше всех набирает и подбирает, естественно, опять Чемберлен, больше всех раздаёт – Робертсон. 17-о января 1961-о в All-Star Game в Сиракузах принимают участие 22 игрока, из них – 8 чёрных. Это, помимо Уилта, Билла, Элджина и Оскара, Хэл Грир, Вилли Ноллс, Уолтер Дьюкс и Уэйн Эмбри.  Лучшим игроком матча признан Робертсон. Из 10-и человек, составивших две символические сборные по итогам сезона, четверо – чёрные (всё те же – Бэйлор, Чемберлен, Робертсон (первая сборная) и Расселл (вторая)). В составе финалиста сезона «Сент-Луис Хоукс» – четыре «цветных» игрока: Ленни Уилкенс, Вуди Солдсберри, Сихуго Грин и Фред ЛаКур; в составе чемпиона «Бостон Селтикс» столько же – Расселл, Сэм Джонс, Том Сандерс и Кей Си Джонс. Итого – восемь человек на двоих.

Впрочем, разглядеть талант там, где его немеряно, где он прёт изо всех щелей, может и дурак. А вот признать и принять его – уже совсем другое дело. Для подавляющего большинства те же одиннадцать лет были слишком маленьким сроком, чтобы начать отдавать должное чёрным парням на площадке, воспринимать их, как кумиров – или хотя бы элементарно уважать. Одиннадцати лет оказалось недостаточно даже для того, чтобы научиться куда более простым вещам – видеть в них обычных, нормальных, полноценных членов общества, таких же, как и ты сам…

Те, кто не слишком хорошо знаком с историей вопроса, не могут поверить, что взаимоотношения Билла Расселла со своими же, бостонскими, фанатами были, мягко говоря, далеки от идеальных. И таких людей можно понять, я и сам когда-то думал: ну, как же, ведь это же сам Билл Расселл! Ведь его на руках надо было носить, чтобы он не топтал лишний раз эту бренную землю своими драгоценными ногами. На самом деле это была настоящая «холодная» война, периодически перерастающая в «горячую». Расселл родился и рос в Луизиане, а потому с самого рождения в полной мере прочувствовал на себе прелести неприкрытого расизма, получив мощную прививку на всю жизнь. После этого он смотрел одинаково на всех белых (делая исключение лишь для партнёров по команде), включая болельщиков «Селтикс» – высокомерно и едва ли не презрительно. Причём, что было ещё хуже, по мнению «кельтских» фанатов, – он и не пытался этого как-то скрывать; дошло до того, что Билл отказывался раздавать автографы – даже детям. Город платил Расселлу той же монетой; однажды несколько отморозков вломились к нему в дом, когда там никого не было, исписАли и изрисовали все стены расистскими лозунгами и символикой, поломали трофеи и, в довершение ко всему, оставили на кровати кучу дерьма на память…

Но даже несмотря на это, в Бостоне, в принципе, можно было жить – тем более, что нормальные поклонники «Кельтов» всё-таки пытались найти с Расселлом какой-то общий язык, пусть и без особого успеха.

Гораздо страшнее всё было на Юге – и особенно в Сент-Луисе. Многие болельщики заявили, что сдадут свои сезонные абонементы, узнав, что в их команде могут появиться чёрные игроки – и, когда это всё-таки случилось, выполнили свою угрозу. Офис «Ястребов» был засыпан письмами от разгневанных горожан, в которых те вопрошали, например: «Почему бы вам просто не поменять название на «Глобтроттерс»?»

Но болельщики – это лишь одна грань жизни игроков. Есть ещё и много других. Например, бытовая –путешествия с командой по стране, заселение в гостиницы и так далее...

«Знаете, это не очень приятное чувство – когда ты выбегаешь на арену, забитую десятью тысячами белых болельщиков, а за тобой идут белые партнёры по команде, и ты знаешь, что им неловко, что ты сейчас среди них, и над всем этим несётся с трибун: «Ниггер! Ниггер!», – вспоминал Эрл Ллойд. – Всё то, что вы слышали о тех временах – всё это правда. Вы не могли получить номер в определённых отелях, не могли поесть в определённых ресторанах. Вам приходилось искать, где бы можно это сделать. Да-а-а, 50-е… Хуже всего было играть где-нибудь на юге – например, в Падуке (город в Кентукки). В Форт-Уэйне тоже… Это было тяжко – сталкиваться с таким снова и снова. Но, к счастью, иногда партнёры проявляли солидарность. Как-то, когда мы приехали в Сент-Луис, я пришёл в кафе, где уже собрались все мои товарищи по «Нэшионалз». Их заказ уже был практически готов, когда мне сказали, что я не смогу здесь поесть. Тогда вся команда встала и ушла. И ещё один случай я никогда не забуду. В одном отеле в Форт-Уэйне мне сказали, что я могу у них остановиться, но меня не будут обслуживать в здешнем ресторане. И что мне остаётся делать? Идти искать какое-нибудь забегаловку, чтобы поужинать? Вы понимаете? Это покажется вам невероятным, но так оно и было: я мог остановиться в отеле, но не мог заказать там еду. Хорошо, что хотя бы из номера они не могли меня выгнать. И тут входит наш тренер, Боунс МакКинни, который был таким же простым парнем, как и я сам. Он принёс свёрток с едой, и мы вместе поужинали в номере. Вроде в этом не было чего-то особенного, но тогда, в 1950-х, такой поступок выглядел совсем по-другому».

Расовая сегрегация в действии. Предупреждающий указатель на одном из ресторанов сети «Lonestar» в Далласе, Техас: «Вход воспрещён: собакам, неграм, мексиканцам». Люди – даже не на первом месте, только после собак...

Кто-то, как Нэт Клифтон, пытался найти в этом даже что-то забавное: «Я тоже не всегда мог остаться со всей командой в гостинице. Но я знал все отели во всех городах, потому что объехал их, ещё когда выступал за «Глобтроттерс». В некоторых из них у меня не было никаких проблем – я мог заселиться в тот же отель, что и команда. Во всём Нью-Йорке, в Бостоне – там у меня никогда не было этих заморочек. Ну, а в других городах я просто искал подходящую гостиницу. Мне это даже нравилось. Ну, правда, я не видел в этом ничего такого. У меня просто не было тогда времени, чтобы забивать всем этим голову. У меня всегда было место, в котором я мог перекантоваться. Чаще всего я останавливался у друзей. Жизнь шла слишком быстро, чтобы задумываться о расизме…» Правда, тут же Нэт задумчиво добавлял: «В лиге всё было по-другому. Я был в «Глобтроттерс», и толпы белых приветствовали нас, хлопали в ладоши, орали от восторга… Но, когда ты выходил на площадку в команде НБА, в которой все, кроме тебя, белые – всё было по-другому».

И ещё были соперники, настроенные откровенно враждебно; особенно рьяных чёрным пионерам приходилось ставить на место самым доходчивым способом – с помощью кулаков. Участником одной из наиболее известных таких стычек стал тот же Нэт Клифтон. В выставочной игре против «Селтикс» он вспомнил своё «глобтроттеровское» прошлое – и одурачил игрока «Бостона» Боба Харриса вычурным и унизительным финтом. «И тут он мне говорит: «Ещё ни один ниггер не делал такого со мной». И я его стукнул. Мне повезло: я вырубил его одним ударом», – когда Нэт говорил об этом, то обычно не мог удержаться от смеха.

«Мне рассказывали об этом немного по-другому, – Эрл Ллойд тоже был наслышан о той стычке. – Сладкий просто повернулся к нему и стиснул голову парня этими своими крюками для подвешивания мясных туш; у того, наверное, в глазах потемнело (ну да, Клифтон был знаменит не только прозвищем «Сладкая водичка» (часто можно прочитать, что он получил его ещё в детстве за пристрастие к безалкогольным напиткам, хотя на самом деле всё было несколько по-другому: «Мои родители были бедными людьми, и мы не могли позволить себе покупать «Колу», минералку или сок; так что я брал бутылку с простой водой из-под крана и добавлял туда сахар»), но и огромными даже для двухметрового человека, прямо-таки безразмерными ручищами, настоящими лапищами). Для чувака из «Бостона» там реально запахло жареным – вы почуяли бы это в тот момент и за несколько миль от площадки. В Сладком было 2 метра и где-то 105 кг. Я думаю, что тот парень был не слишком-то умён, потому что никому не стоило так оскорблять Сладкого. Это могло плохо сказаться на вашем здоровье…»

Нэт Клифтон...

... и его большие руки (справа – тренер «Детройт Пистонз» Чарли Экман).

Не единожды случалось сойтись в рукопашной и Чаку Куперу: «Хотя в НБА я, наверное, дрался именно на расовой почве всего один раз. Это произошло, когда мы играли против «Трай-Ситиз Блэкхоукс» (команда-прародитель «Атланты»). Мы боролись с одним парнем за уходящий мяч, и он мне крикнул: «Чёрный ублюдок!» Я не собирался драться, я сказал ему, чтобы он взял свои слова обратно и больше никогда не повторял их. А он посмотрел мне прямо в глаза и снова назвал «чёрным ублюдком». Ну, тут-то я и вмазал ему прямо по морде – не кулаком, а ладонью, так что это было не ударом, а, скорее, оплеухой, но я вложил в неё всю силу. У меня могли быть большие проблемы, но комиссионер не стал меня дисквалифицировать и даже штрафовать, когда узнал, как всё было на самом деле… Ещё когда я учился и играл за «Даквесн», мы должны были встречаться в первом матче сезона с командой университета Теннеси. В последний момент они узнали, что против них выйдет чёрный. Они остались в раздевалке и сказали, что не начнут игру, если я появлюсь на площадке. Но все в «Даквесне» были на моей стороне – и «Теннеси» пришлось играть. Это было здорово – но в НБА такой поддержки от партнёров мы, конечно, не видели».

У Эрла Ллойда есть похожая история: «Как-то, в мой второй год в «Сиракьюз Нэшионалз», перед первым матчем регулярки с «Балтимором», мы вышли на тренировочную игру в Южной Каролине. А меня не выставили на матч – потому что я был чёрным. Сейчас, оглядываясь назад, я могу сказать: если вы не можете выпустить на площадку в каком-то городе одного из своих игроков – просто не приезжайте туда. И, раз уж это происходит, то игроки должны заступаться друг за друга в таких ситуациях. Но тогда всё было по-другому; никто за меня не постоял. И это тоже было очень тяжко. Но меня это не сломало».

Но было и кое-что похуже конфронтации с соперниками – неприязнь и антипатия со стороны собственных партнёров (но об этом – позже).

Найти хоть какое-то отдохновение от всего этого негатива, казалось бы, можно было непосредственно в игре. Вроде бы, там, на паркете, где действует принцип «от каждого по способности», была возможность самоутвердиться по-настоящему – и в какой-то мере удовлетвориться хотя бы этим. Но и здесь всё было очень сложно. Они обнаружили, что на площадках тогдашней НБА столь привычные для них яркая манера, выдумка и импровизация совсем не в почёте; им пришлось перестраиваться, ломать стиль и наступать на горло своей песне. Они вынуждены были мириться с прихотями прогибавшихся под владельцев тренеров-ретроградов, которые отказывали им в такой малости, как быть в игре самими собой. Незавидная участь… Чернокожий – первая скрипка в команде? Это не укладывалось в голове, даже когда он того заслуживал. Легче представить себе космический полёт на Луну или на Марс, чем такое…

Эрл Монро в автобиографии пишет: «В 1950-е, когда НБА, наконец, позволила появиться чёрным игрокам в лиге, владельцы команд не хотели иметь в составе звезду-афроамериканца. Таким образом, великолепных чёрных баскетболистов, которые приходили в лигу именно, как атакующие игроки, ориентированные прежде всего на игру в нападении, – Вуди Солдсберри, Сладкую Водичку Клифтона, Энди Джонсона, Чака Купера и Эрла Ллойда – превращали в сугубо защитных игроков».

«Было кое-что, к чему я пытался привыкнуть на протяжении всей своей карьеры, но так и не смог, – говорил Чак Купер. – Будь я белым – я бы с этим не столкнулся. От меня требовали, чтобы я пахал в защите, боролся под щитами – в общем, выполнял всю грязную работу, и всё. Вспомните Сладкого Клифтона – первого чёрного в «Никс». Посмотрите, каким игроком ему пришлось там стать».

«О да, было такое, – подтверждал сам Клифтон. – Мне сразу же дали понять: раз я чёрный, то должен играть по их правилам, так, как скажут. Мне пришлось учиться совсем другому стилю – прямому и простому, в котором не было места фантазии и фокусам. Никаких пасов из-за спины, например. Я был способен на такие штуки, которые по-настоящему веселили болельщиков, заводили их, доставляли им удовольствие, которыми они могли наслаждаться.  Но я ничего этого не делал. Мне сказали, что я должен защищаться против самых жёстких ребят из команды соперников, собирать подборы – и больше никуда не лезть. Фанаты, видевшие, что я делал в «Глобтроттерс», часто меня спрашивали: почему я больше ничего похожего не показываю? Но мои товарищи по команде говорили, что стиль «Глобтроттерс» здесь никому не нужен, здесь никто так не играет. Так что я отказался от всех этих выкрутасов, отказался от своей игры. Они сказали мне забыть об этом – и я забыл. Наверное, перед тем, как пригласить меня из «Глобтроттерс», они навели какие-то справки, узнали, что я за человек. А я всегда был ответственным парнем, а уж когда попал в армию и повоевал в Европе во время Второй мировой – стал ещё дисциплинированнее. Дисциплина для меня – во главе угла. Я привык делать то, что мне говорят. Наверное, именно поэтому «Нью-Йорк» на мне и остановился – ведь многие чёрные ребята были куда лучше меня. Сами подумайте, как такой человек, как Маркес Хейнс, мог не попасть в НБА?! Но с ним тяжело было договориться – он хотел играть в свою игру и не признавал никаких ограничений. Вы можете представить, что Маркеса Хейнса загнали в строгие рамки и заставляют заниматься черновой работой? А в моём случае они точно знали, что с этим не возникнет никаких проблем».

Да, владельцы и тренеры продолжали смотреть в первую очередь на цвет кожи, но не на талант. Людей, подобных отцу-основателю «Бостона» Уолтеру Брауну, можно было встретить ещё реже, чем белых ворон. Когда он объявил, что его команда выбирает во втором раунде драфта Чака Купера, владелец другой команды удивлённо спросил: «Ты что, не знаешь, что этот парень – цветной?» Он был не в силах поверить, что можно по доброй воле пригласить чёрного игрока. Браун ответил ему фразой, наиболее полно отражавшей его кредо: «Пока он будет играть у меня, мне наплевать, какой он – в полосочку, в клеточку или в горошек».

«Если я не ошибаюсь, в 1954-м в лиге было четыре чёрных парня, – говорил Эрл Ллойд. – В 57-м их было, может быть, человек семь».

«Ну да, – вспоминает Билл Расселл. – Когда в 1957-м мы взяли своё первое чемпионство, я был единственным чёрным в обеих командах, игравших в финале. Просто задумайтесь немного над этим».

Да, постепенно, очень постепенно, задрафтованных афроамериканцев становилось больше. Но всё равно – гораздо меньше, чем могло бы быть. И это было вполне объяснимо. Что там – тренеры! Сами владельцы вводили дискриминационные правила и следили за тем, как они выполняются; они были неофициальными и незадокументированными, но соблюдались неукоснительно. Речь о знаменитой квоте на количество чёрных игроков в каждой команде. Этот лимит во многом стал следствием погони владельцев за так называемым «белым долларом» – билеты на матчи раскупались белыми болельщиками, а они не хотели смотреть на афроамериканцев на площадке. Руководство лиги, конечно, всегда отрицало, что в НБА на протяжении долгих лет действовали подобные ограничения (и, надо думать, никогда этого не признает). Но любой, кто имел отношение к ассоциации и помнит те времена, даст вам голову на отсечение, что так оно и было. Например, Билл Расселл: «Общее правило, единое для всех – вы можете выпустить двух чёрных, когда играете дома, и трёх – на выезде». То же самое готов засвидетельствовать Уолт Хаззард, поигравший в 60-х в нескольких командах лиги: «Да, об этом никто не говорил вслух. До определённого момента ни у кого не было в составе больше трёх чёрных – пока не появилась АБА (это не совсем правильно – всё же были команды с четырьмя афроамериканцами в составе). Там, в АБА, сразу же смотрели на это по-другому – там главным был талант, а не что-то ещё. Тогда и НБА тоже пришлось волей-неволей перестраиваться». И Рэй Скотт, отлично отыгравший в НБА десяток сезонов (настолько, что даже непонятно, почему он так ни разу и не попал хотя бы на одну All-Star Game), готов подтвердить: «Да, конечно, там была эта квота – иногда один, иногда два, самое большее – трое чёрных в команде. Владельцы пытались всячески привлечь публику. При этом они даже не смотрели в сторону чёрного сообщества, не обращали на него никакого внимания. И в то же время в колледжах были такие хорошие чёрные игроки, и появлялись новые – всё лучше и лучше. В общем, эти владельцы упустили немало настоящих самородков, о которых сегодня никто уже не знает». Один из лучших защитников 60-х, партнёр Чемберлена Гай Роджерс тоже был согласен: «Ну, в тренировочных лагерях было много игроков, белых игроков, которые были действительно достаточно хороши, чтобы попасть в состав. Но и чёрных ребят, которые играли, как минимум, уж никак не хуже, тоже хватало. Но их отчисляли из лагерей. Почему? Из-за квоты». 

Существование квоты выглядит вполне правдоподобным, особенно учитывая то расхожее мнение, что лига в своё время начиналась с тайного договора между владельцами команд и Эйбом Саперстейном – тоже владельцем, но уже «Гарлем Глобтроттерс». Саперстейн был очень влиятельной фигурой, настоящим тузом; он хотел первым снимать сливки с любого талантливого чёрного баскетболиста, который появлялся на горизонте – а потому настаивал, что приоритетные права на афроамериканцев должны оставаться за ним. Это привело, с одной стороны, к тому, что Саперстейн всегда получал для своих «Глобтроттерс» лучших чёрных игроков, а с другой – что белые в НБА могли жить спокойно, не опасаясь конкуренции. Факт такого договора тоже никогда не был подтверждён – ни самим Эйбом, ни кем-то из владельцев, но многие чёрные игроки и болельщики верили, что он имел место.

Игравший в начале 60-х за «Сиракьюз» афроамериканец Джо Робертс не отличался ничем особенным, кроме того, что хорошо подбирал, будучи сравнительно невысоким. Он рассчитывал, что будет получать всё больше и больше времени на площадке – но тут «Сиракьюз» задрафтовали ещё одного чёрного игрока, Чета Уокера. С Уокером связывали большие надежды – он обещал стать одним из самых результативных форвардов в НБА, но своего бесспорного таланта так и не реализовал (почему – это, как говорится, уже совсем другая история). Зато после его прихода в команду Робертс почти лишился игрового времени. «Для этого не было никаких причин, – объясняет Джо. –  Мы были совершенно разными игроками, и отлично ужились бы на площадке – Чет бы набирал очки, а я – подбирал. Просто с ним нас, чёрных, стало в команде слишком много – четыре человека. Во всём виновата квота. Как-то, перед матчем в «Мэдисон-сквер-гарден», я разозлился и заявил нашему владельцу, Дэну Байасону: «Я хочу играть!» А он мне отвечает: «Посмотри на трибуны, Джо. Что ты там видишь?» Я ему говорю: «Людей». А он мне: «Белых людей. Пока я не увижу, как там сидят вперемешку белые, чёрные, белые, чёрные, на площадке тоже ничего не поменяется…»

В то же время Алекс Ханнум, тренировавший тогда «Сиракьюз», утверждал, что Байасон никогда не давал ему указаний на предмет того, сколько чёрных должно быть в команде: «Я ни разу не сталкивался с этим вопросом – и когда тренировал, и когда играл сам».

Но Эндрю Ливэйн, тренировавший на протяжении 50-х несколько команд лиги, а в 2000-м всё ещё работавший скаутом в системе «Никс» (в восемьдесят лет), говорил совсем другое: «Я никогда не видел смысла в этих ограничениях, не считал, что это правильно. Но я могу понять, почему они существовали: владельцы боялись оскорбить чувства белых болельщиков. Трое, максимум трое чёрных могли быть в команде, не больше – как бы ни был хорош чёрный игрок, у него не было шансов, если он оказывался четвёртым. Да, владельцы боялись фанатов. Это «Бостон» начал ломать все устоявшиеся традиции, потому что они хотели выигрывать чемпионаты. Они хотели выигрывать – и для них это было важнее всяких там квот» (кстати, Ливэйн ещё появится на страницах этой истории).

С 1950-о по 1955-й лишь две команды в лиге имели в составе двух чёрных игроков – «Балтимор» и «Сиракьюз»; во всех остальных их или вовсе не было, или было по одному. В 1956-м прогрессивный владелец «Никс» Нед Айриш сделал шажок вперёд – у него играли Нэт Клифтон, Рэй Феликс и Уолтер Дьюкс. Тогда же в «Рочестере», которым владели братья Лес и Джек Харрисоны, тоже появилось афроамериканское трио: Морис Стоукс, Эд Флеминг и Дик Риккетс. Через год к ним добавился Сихуго Грин – и «Рочестер» стал первой командой НБА с квартетом чёрных игроков в составе.

Джон Тэйлор в книге «Противостояние: Билл Расселл, Уилт Чемберлен и золотые годы баскетбола» говорит: «На заре 50-х, когда в НБА была лишь горстка чёрных игроков, почти все они были форвардами и держали в защите друг друга; они фактически съедали друг друга, как бы взаимоисключая себя из игры, так что играли остальные четыре человека в каждой команде – четыре белых, которые, к тому же, часто просто не давали чёрным мяча. К концу 50-х чёрные играли уже на всех позициях, и общее представительство чёрных в командах увеличилось, но квота жёстко ограничивала число мест для них в каждой команде». 

 

Формально «Сент-Луис Хоукс»-1958 считаются последней командой в истории лиги, завоевавшей чемпионство без единого афроамериканца в составе. Хотя фактически один чёрный игрок в том сезоне в ростере «Ястребов» всё же промелькнул – но об этом разговор позже...

Эл Эттлс, ставший настоящей легендой «Уорриорз», был главным и самым принципиальным оппонентом для Клео Хилла на протяжении многих лет. Эл носил такое же прозвище, как и Джо Хэммонд – «Разрушитель»; только Джо получил его за то, что дробил, словно отбойным молотком, любую оборону, а Эттлс, наоборот, превращался в защите в труднопроходимую даже для мастеровитых и искусных оппонентов стену, из которой торчала пара быстрых и проворных рук. При этом Эл отличался ещё и очень боевитым, подчас – агрессивным нравом (мог и в челюсть врезать без лишних слов). Он наверняка был бы одним из главных соискателей звания лучшего защищающегося игрока и завсегдатаем символических сборных по игре в защите – но тогда ни звания этого, ни сборных ещё не придумали.

Одна из главных вкусностей в баскетболе, как и в любом другом виде спорта – многолетние противостояния между звёздами. Билл Расселл против Уилта Чемберлена, Оскар Робертсон против Джерри Уэста, Дэйв ДеБушер против Гаса Джонсона, Эрл Монро против Уолта Фрэйзера, Лэрри Бёрд против Мэджика Джонсона – дальше по списку. Хилл и Эттлс были друг для друга такими себе Робертсоном и Уэстом. Ещё в школе они рубились, не щадя живота своего – Клео за «Бульдогов с Южной стороны», а Эттлс – за «Индейцев из Викуахика». Та же история продолжилась на уровне колледжей, когда Хилл был лидером «Уинстон-Сейлем Рэмс», а Эттлс – заводилой в команде северо-каролинского Сельскохозяйственного Технического университета. Для видевших те драчки собственными глазами это ещё один повод пожалеть, что карьера Хилла в НБА была столь незаметной и недолговечной. Они говорят, что эти зарубы были незабываемы, даже когда Эттлс и Хилл были ещё школьниками, и в НБА их выяснение отношений нашло бы своё логическое завершение…     

И Эл отлично знает, что такое квота: «Я, вообще-то, и не помышлял о профессиональной карьере. Даже когда «Филадельфия» выбрала меня на драфте (я прочитал об этом на следующий день после драфта в газете), я об этом не задумывался и готовился стать учителем, и даже уже подыскал для себя место в одной из школ. Это сегодня возможно такое – когда Майкл Джордан, и многие другие, получили свои дипломы, уже закончив играть в НБА. А тогда для меня, как и для всех остальных парней из «чёрных» колледжей, не было никаких гарантий того, что мы вообще попадём в лигу, так что нам приходилось по-настоящему серьёзно относиться к образованию, и диплом мы получали не для галочки, а именно потому, что он был нам необходим – для того, чтобы устроиться в дальнейшей жизни.

Но мой партнёр по студенческой команде, Винс Миллер, который был большим другом Уилта, позвонил мне и сказал: «Эл, давай, приезжай, точно тебе говорю – ты достаточно хорош, чтобы пробиться в состав». Я ему ответил: «О`кей, Винс, если ты так хочешь, я приеду. Но вот увидишь: через неделю мне придётся возвращаться домой». Я думал, что так и получится: потренируюсь в лагере несколько дней, потом вернусь домой, буду работать учителем и поигрывать по выходным в старой-доброй Восточной лиге. Я бы, наверное, не очень расстроился, если бы так всё и получилось. Знаете, в НБА тогда платили совсем не такие уж большие деньги, чтобы о них сильно жалеть. Но в лиге в те дни появилось сразу несколько новинок – ввели правило 24-х секунд, и «Бостон» начал доминировать с этой своей игрой, основанной на быстрых прорывах. Что-то менялось, и все старались идти в ногу со временем. Так что я всё-таки поехал.

За «Уорриорз» уже играли четверо чёрных: Уилт, Гай Роджерс, Энди Джонсон и Вуди Солдсберри. Я, выходит, был пятым – единственным чёрным среди всех новичков в тренировочном лагере». Эл пахал в лагере, как проклятый – на пределе возможностей. «Ещё когда я прилетел, то наткнулся в филадельфийском аэропорту на одного чёрного парня, с которым мы дружили; он работал там носильщиком. Через несколько дней мы с ним встретились, и он мне говорит: «Я сегодня столкнулся на улице с Вуди Солдсберри и сказал ему: «Давай, готовься к обмену». Он удивился и спрашивает: «Это ещё почему?» А я ему отвечаю: «Потому что у нас теперь появился один крутой чувак (в смысле – я) – и он тоже чёрный». Странно, но так оно и произошло – Вуди обменяли в «Сент-Луис», а я остался в команде. Это показалось мне безумием – ведь всего пару лет назад Вуди стал лучшим новичком сезона. Я тогда не понял, какая тут связь – я ничего не слышал о квоте. Только позже мне рассказали, что это такое. Что, приходя в команду, ты бьёшься не за одно место из двенадцати в составе наравне со всеми, нет – ты борешься только за одно место из четырёх, и только с остальными чёрными. А в моём случае всё было ещё хуже – конечно, Чемберлен и Роджерс были настоящими звёздами, и уже застолбили за собой место в составе. Так что нам на троих оставалось лишь два. Мне улыбнулась удача – и я занял одно из них. И вообще – мне повезло оказаться в нужном месте в нужное время. У нас был Уилт Чемберлен, и мы могли позволить себе роскошь играть с ним в новую игру. И у нас был владелец Эдди Готлиб, который к нам хорошо относился. Правда, так было не всегда, но потом Эдди признал свои ошибки – и позволил нам, со своей стороны, играть в тот баскетбол, который нам нравился». Н-да, Клео Хиллу повезло куда меньше…

Оскар Робертсон в автобиографии «Большой О: моя жизнь, моё время, моя игра» упоминает, что его брат, Бэйли Робертсон, так и не получил шанса сыграть в НБА из-за лимита. В другой автобиографии – уже Чемберлена – «Уилт: обычный семифутовый чёрный миллионер, живущий по соседству», он пишет: «В то время, когда я пришёл в НБА, там действительно существовала эта квота – неписанное правило гласило, что в команде не должно быть больше трёх чёрных игроков. Так что чёрные баскетболисты должны были быть высокого уровня, чтобы попасть в команду – звёзды, или твёрдые игроки старта, в общем, не те, кто греет скамейку».

Дэвид Вульф, автор книги о Конни Хоукинсе «Фол», говорит в ней: «К началу 60-х это явление распространилось во всём профессиональном спорте. Оно стало одной из главных причин того, что многие звёзды из колледжей так и не смогли выбраться из гетто. Квота явилась результатом соглашения между тренерами и владельцами – или только между владельцами. Подразумевалось, что большое количество чёрных игроков в команде плохо отражается на бизнесе, вредит её имиджу, и их слишком трудно тренировать».   

«Но потом у них просто не стало выбора, – продолжал Эрл Ллойд. – Наступил момент, когда большие, главные колледжи в стране начали вовлекать в свои программы чёрных студентов. И НБА пришлось иметь дело с этими чёрными ребятами. Как можно пройти мимо Абдул-Джаббара и не задрафтовать его? Дураков нет. Когда вы берёте Билли Расселла, то сжигаете мосты – вам приходится признать, что чёрные могут играть в этой лиге. Но всё это происходило очень медленно. Белые болельщики хотели смотреть на белых игроков. Знаете, какая поговорка ходила тогда среди владельцев? Твоей звездой должен быть белый, если ты хочешь привлекать на трибуны побольше болельщиков… В конце концов, наступил перелом. Просто, болельщики будут собираться, чтобы посмотреть на тебя, если ты побеждаешь – пусть у тебя даже обезьяны играют. Но если ты проигрываешь? О, вот тут-то и начинаются проблемы…»

Прагматик до мозга костей Ред Ауэрбах был едва ли не первым, кто это понял. «Что было основным для Ауэрбаха, самым главным? – спрашивает Расселл. – Чтобы на него работали лучшие на данный момент люди. Именно поэтому у нас в команде появились сразу четыре чёрных игрока – раньше, чем у других (Расселл немного ошибается – как уже говорилось, первой такой командой был «Рочестер»). Реду, в конечном счёте, было всё равно, кто у него будет играть – только чёрные, или только белые, лишь бы они давали результат. Да хоть гориллы! Гориллы, к слову, были бы для Реда лучшим вариантом – ведь ему не пришлось бы им платить по контракту, он бы тратился только на бананы… Достаточно ли хороша его команда, или не очень – вот что было по-настоящему важно для Реда. Поэтому мы выигрывали все эти чемпионаты».

Впрочем, расизм – расизмом, но стоит особо остановиться на ещё одном важнейшем факторе – финансовом. Ведь сам Клео Хилл считал, что расизм послужил лишь зловещим фоном для его драмы, но главным источником всех горестей было совсем другое – как раз деньги (хотя в его злоключениях всё это тесно переплетено).

Слово – снова Нэту Клифтону: «В 1949-м, в свой последний год в «Глобтроттерс» я принял участие в эдакой All-Star Game. Там играли лучшие ребята из «Гарлема» – и команда, составленная из белых звёзд во главе с Бобом Кузи. После матча Кузи, который, кстати, всегда был отличным парнем, подошёл и поинтересовался, сколько заплатил нам Эйб Саперстейн (напомню – владелец и менеджер «Гарлем Глобтроттерс»). И продемонстрировал мне чек за игру – 3 000 долларов. И мне даже стало неудобно показывать ему свой – там стояла сумма в 500 долларов. И я понял, что пора сваливать куда-нибудь в другое место (следует сказать, что Клифтон поторопился – в 50-х в «Глобтроттерс» стали выписывать царские гонорары)».

Общее мнение здесь выразил Эрл Ллойд: «Я неплохо справлялся со своей работой. Но при этом никогда не получал никаких доплат к контракту, не то, что белые ребята».

Для того, чтобы изменить это, нужен был кто-то особенный. И он явился…

«Имейте в виду, что подчас расизм может принимать некоторые странные, неявные формы, – рассуждает Расселл. – Чёрные никогда не получали того, чего заслуживали, пока не пришёл Уилт. Нам сильно недоплачивали (нужно оговориться, что самому-то Биллу как раз грех жаловаться. Это на болельщиков он мог смотреть косо, а вот внутри команды у него всё было просто замечательно. Уолтер Браун, как уже было сказано, не разделял игроков на чёрных и белых и делал всё, от него зависящее, для создания и поддержания нормального микроклимата в «Бостоне». Поэтому сразу же предложил новичку Расселлу суперконтракт, который был лишь на одну тысячу меньше, чем у лидера «Бостона», суперзвезды лиги и уже почти ветерана Боба Кузи). Мы никогда не получали все эти чеки, как белые, и всякие другие штуки – машины, например. Белым игрокам часто позволялось пользоваться крутыми машинами – в рекламных целях; фактически, автомобили становились их собственностью. Единственное, на что могли рассчитывать мы, чёрные, – это скидки. Но, конечно, я не могу не отдать должное Уилту. Он стал первым, кто добился такого статуса и влияния, у кого появились такие рычаги воздействия – на владельцев, на лигу. Он показал, как это можно делать. Независимо от того, стал бы он профессиональным боксёром, или играл бы в американский футбол за «Канзас-Сити Чифс» (эта команда и впрямь предлагала Чемберлену контракт) – он получил бы свои деньги, я вам гарантирую».

Но, как показало время, одного Чемберлена было маловато, чтобы окончательно устранить все денежные вопросы и проблемы. Пройдёт десять с лишним лет – и тот самый «не сыгравший», историю о котором, надеюсь, всё-таки удастся дописать, столкнётся с ними нос к носу…

Да, пути, которыми шли все эти годы чёрные игроки в лиге, начиная с Ллойда, Клифтона и Купера, были трудны и тернисты – как и у любых первопроходцев. Для них эти одиннадцать лет были очень долгими; почти для всех остальных те же одиннадцать лет были слишком коротким промежутком времени для того, чтобы изменить своё мировоззрение. Так что Клео Хилл, как и остальные чёрные, участвуя в этих процессах, тоже всё ещё считался пионером, прорубавшим окно в лигу для грядущих поколений.

И всё-таки... в истории НБА насчитывается несколько революций, но главная из них – появление чёрных баскетболистов на площадках лиги – так или иначе, свершилась. Впрочем, революция – это что-то быстрое, одномоментное. А впереди было ещё несколько лет борьбы за место под солнцем, когда афроамериканцы окончательно завоевали и колонизировали ассоциацию, заняв в ней ключевые позиции. Квота всё ещё действовала. В 1962-м во всей НБА насчитывалось 37 чёрных игроков – меньше трети от общего количества баскетболистов, задействованных в ассоциации. Лишь в сезоне 63-64 барьеры начали разрушаться уже по-настоящему. Именно тогда, как пишет в своей книге «Подбор. Чемпионство «Бостон Селтикс»: взгляд изнутри» бывший игрок «Кельтов» Кей Си Джонс, впервые в составе одной команды на паркет НБА вышли сразу пять чёрных баскетболистов: «Над камином в прекрасном доме Вилли Ноллса висит большая картина: пятеро «Кельтов» вместе на площадке. Ими были Расс (Расселл), Сатч (Сандерс), Сэм Джонс, Вилли и я. Пять чёрных парней. Мы были первой командой в НБА, выпустившей на площадку пятерых чёрных ребят. Мы все так гордимся этим; и под этим «мы» я подразумеваю и Реда Ауэрбаха, и дух Уолтера Брауна, и я готов поспорить – каждый, кто когда-либо надевал майку «Селтикс», разделяет эту нашу гордость».

Отец-основатель «Бостон Селтикс» Уолтер Браун навсегда останется в истории НБА, как одна из важнейших и наиболее значимых фигур – во всех смыслах.

Гм, я, конечно, не хочу разочаровывать Джонса, но ему изменяет память: ещё за пару лет до «Бостона», в сезоне 1961-62, в составе «Чикаго Пэкерс» появились на площадке сразу пятеро чёрных игроков: Уолт Беллами, Сихуго Грин, Вуди Солдсберри, Хорас Уокер и Энди Джонсон. А годом позже в составе одной из команд лиги насчитывалось даже сразу шесть афроамериканцев, правда, не знаю, были ли такие моменты, когда в игре находилось одновременно сразу пятеро из них (об этой команде я ещё упомяну ближе к концу истории). Да и в самом «Бостоне» ещё в сезоне 1961-62 числилось пятеро афроамериканцев: те же Расселл, оба Джонса, Сандерс и Эл Батлер (последний, правда, провёл лишь 5 матчей).

За десять лет – с начала и до конца 60-х – в лиге произошло многое. Почти безраздельное доминирование «Бостона» привело к тому, что остальные команды стали брать пример с «Кельтов» в подходе к формированию состава. А в 1967-м родилась АБА. Новую лигу олицетворял совсем другой баскетбол, одной из главных отличительных черт которого стала игра над кольцом. Конни Хоукинс, Джулиус Ирвинг и исповедующие тот же стиль баскетболисты нашли для себя пристанище в АБА – и лучшего дома им и желать не приходилось. Взлёт АБА связан в первую очередь с этими именами – именами чёрных игроков. Возникновение и развитие АБА положило конец всяким ограничениям и квотам. Команды НБА стали подписывать всё больше и больше чёрных игроков. В All-Star Game-1972 в старте Западной сборной вышли лишь двое белых – представлявшие «Лейкерс» Гейл Гудрич и Джерри Уэст. Лига расширилась до 17-и команд, общее число игроков, которые хотя бы раз в регулярном сезоне выходили на паркет, приближалось к 250-и. И уже только 77 из них были белыми – и многие из них были абсолютно второсортными баскетболистами, которых держали в командах лишь за их высокий рост. Да, как бы лига ни сопротивлялась, но революция свершилась. Настанет день (правда, очень нескоро, в 2004-м) – и появится даже первый чёрный владелец команды НБА, хозяин «Шарлотт Бобкэтс» Роберт Джонсон... А такие масштабные события, как революция и колонизация, как известно, в обязательном порядке кого-то возводят на пьедестал, делая из них триумфаторов, тех, о ком будут помнить всегда. Но эти же самые явления с той же неизбежностью требуют и жертв, безвестных жертв, потому что история, как поётся в одной из песен «Битлз», хоронит их вместе с их именами.

Клео Хилл должен был войти в число первых – в этом уверены почти все, видевшие его в игре. Но вместо этого он превратился в жертву, или, если угодно, даже в мученика…

Вообще на то, что случилось в сезоне 1961-62 в «Сент-Луисе», а равно и на игровые навыки самого Хилла, существуют две точки зрения – диаметрально противоположных.

Одну из них выражают несколько игроков, представлявших в том чемпионате «Ястребов» – в их числе Клифф Хэган и Эл Феррари. Они считали, что корни трагедии Клео Хилла крылись в такой прозаической вещи, как проблема завышенных ожиданий, которые он не смог оправдать по тоже очень простой причине – он элементарно был недостаточно хорошим игроком для этого. При этом там не было ничего, связанного с расизмом.

Второй взгляд на ситуацию в «Сент-Луисе» высказывают все остальные, то есть – абсолютное большинство (в том числе – и кое-кто из имевших прямое отношение к команде). И вот из их-то слов следует, что и Хэган, и Феррари немного неискренни или, по меньшей мере, чего-то недоговаривают (а в некоторых моментах, как бы это помягче сказать… откровенно присочиняют, пытаясь выставить всё в выгодном для себя свете). Ведь все эти остальные величают Хилла игроком калибра Джордана – да-да, ни больше ни меньше. Есть и такие, кто всерьёз утверждает, что у Хилла было всё, чтобы стать величайшим баскетболистом 60-х, лучшим игроком поколения…     

Когда кого-то, о ком мы ни разу в своей жизни не слышали, вдруг ставят в один ряд с самыми великими – неважно, в какой области человеческой жизнедеятельности – это вызывает у нас чувство неприятия и вполне естественное сомнение: а какое право имеют эти незнакомые нам имена упоминаться вместе с теми, чья слава гремит и по сей день, хотя самих их, быть может, уже  давно и нет на этом свете? Как вы отнесётесь к словам случайного попутчика, с которым от нечего делать разговорились в поезде или в самолёте, когда он поведает вам, что, мол, учился с ним в институте один парнишка, который рисовал просто гениально – ну точно не хуже, чем Репин или Суриков; но об этом знали только его однокурсники, потому что у него не было никаких связей, никакой поддержки в мире высокой живописи – поэтому в конце концов он просто забил на свой талант и стал, ну, допустим, каким-нибудь рядовым чиновником в не самом большом порту?

А если вы сидите в компании хорошо знакомых вам людей, ведёте интересный разговор за жизнь вообще и о баскетболе в частности, и вдруг случившийся неподалёку древний старичок, у которого от всей шевелюры остались пять белых, как снег, волосков и ещё меньше зубов во рту, многозначительно и громко, чтобы быть уверенным, что на него обратят внимание, прошамкает: «Ребята, я смотрю баскетбол уже шестьдесят пять лет. Я видел, наверное, всех. Я видел… (дальше следует длиннющий перечень тех, кого он видел – начиная со всех вышеназванных, продолжая Абдул-Джаббаром, Ирвингом, Мэджиком, Джорданом, и ещё много кем – и заканчивая ЛеБроном; в общем, «я сидел при Александре Втором «Освободителе», при Александре Третьем «Миротворце», при Николае Втором «Кровавом»… При Керенском я сидел тоже…» – и так далее)», после чего небрежно, но таким тоном, словно это само собой разумеется, роняет фразу: «Но таких, как Клео Хилл, я после него не видел» – как вы на это отреагируете? А хрычу явно хочется побеседовать, и он рассчитывает, что кто-то поинтересуется у него: а что там, собственно, с Клео Хиллом?

Если в компании присутствует кто-нибудь, не отягощённый особым почтением к сединам, он тут же, без лишних предисловий, пошлёт дедка куда подальше – и на том дело и кончится. Но, скорее, произойдёт другое: найдётся кто-то, кому родители в детстве внушили, что к старости нужно питать пиетет (Сколько раз я себе говорил в подобных ситуациях: молчи! Не начинай этого дурацкого разговора! Отвернись, уставься в стенку и молчи… А, блин, долбаное воспитание!.. А может, он и вправду остался один на всём белом свете, и ему и поболтать-то больше не с кем?..)

И этот кто-то задаёт вопрос, на который рассчитывает получить банальный ответ, вроде «он мог стать великим, но связался с плохими парнями, начал играть в орлянку и покатился». И можно будет убить двух зайцев: быстро свести на нет весь этот ненужный трёп – и старичка не обидеть. И он спрашивает: «Послушайте, уважаемый старче, если этот ваш… как там его… Лео Фил, что ли?.. короче, если он был таким крутым чуваком, то почему только вы здесь знаете, кто это? Я готов деньги поставить на то, что все тут, как и я сам, даже ничего и не подозревают о нём». Но вместо какой-нибудь тривиальности дед выдаёт: «Потому что его задвинули. Клео Хилл хотел устроить в баскетболе революцию, но только это было тогда никому не нужно, потому что никто не мог играть так, как он. И поэтому его задвинули…»

И он начинает свою былину. И ты незаметно для себя понимаешь каким-то шестым чувством, что это – не просто россказни одинокого старика, который нашёл свободные уши, на тему «раньше трава была зеленее, а вода мокрее»; нет, тебе почему-то кажется, что за этим стоит что-то куда большее. И ты уже рад, что этот патриарх оказался здесь, ведь того, что ты от него сейчас услышишь, ты, наверное, не прочитаешь ни в одной книжке, и вообще он – лучше всех книг, вместе взятых, ибо он – живой свидетель, живая история… И вся компания с радостью оплачивает старикану выпивку и желает на прощанье всяческого здоровья – ведь за такие истории не жалко…

Потом, на досуге, ты начинаешь наводить справки об этом Клео Хилле. И обнаруживаешь, что да, и впрямь был такой. Но… дед, конечно, говорил, что у него там были какие-то немаленькие проблемы, но… постойте-ка, как же так? Проблемы-то – проблемы, но почему же он отыграл в лиге всего-то один сезон, в общей сложности – 58 матчей, причём в основном просиживал на скамейке запасных, набирая в среднем – страшно сказать! – аж по 5 с половиной очков? Может, виной всему – травмы? Да нет, они тут не при чём, потому что их не было…

И ты уже готов помянуть деда нехорошим словом (эх, вот ведь… старый хрен… навешал всё-таки лапши на уши!) – но кое-что тебя останавливает…

Клео Хилл в 1997-м году – на фоне своих наград.

В общем-то, в этих самых пяти с половиной очках ничего такого удивительного нет. Мало ли мы знаем этих несостоявшихся гениев! Начиная с Пола Хога – и дальше; здесь вам и приснопамятные ЛаРю Мартин и Кен Дерретт, и Билл Гарнетт, и Кент Бенсон, и Дэнни Ферри, и Крис Уошберн, и, конечно, Майкл Оловоканди, Кваме Браун, Дарко Миличич, Хашим Табит… Да разве всех таких упомнишь! Имя им – легион! Даже те, кто совсем недавно интересуются НБА, уже знают про Энтони Беннетта.

Так что же, Хилл, значит, тоже входит в эту сборную пустышек? Ну, что ж, подумаешь, с кем не бывает…

Однако всё совсем не так просто.

Есть одна странность, которая бросается в глаза. На Хоге, Мартине и всех остальных стоит пожизненное постыдное клеймо баста, и вряд ли кто-то после их провала продолжал видеть в них наличие хоть мало-мальского потенциала. С Клео – всё иначе…

Вот ведь в чём загвоздка: такое, с позволения сказать, выступление в НБА нисколько не смутило всех, кто знал Хилла до его прихода в «Сент-Луис» (игравших с ним или против него в студенческом баскетболе, тренеров, работавших с ним, болельщиков, наблюдавших за ним на площадке), и не изменило их отношения – он всё равно оставался для них суперзвездой. Это действительно приводит в замешательство. Лишь 58 игр – и при этом тут же упоминается, что он «должен был стать постоянным участником All-Star Game», «должен был стать главным конкурентом и оппонентом Оскара Робертсона и Джерри Уэста»...

Что-то здесь нечисто. Что-то здесь не так, очень и очень не так…

Казалось бы, такая чахлая статистика, такой тусклый и незаметный сезон-недосезон в лиге (да ещё и один-единственный) перевешивают всё остальное – ан нет; несмотря на это, он «должен был попасть в 1996-м в число 50-и величайших игроков в истории НБА»…

Каким образом эта более, чем заурядная и посредственная… да даже и карьерой-то это назвать нельзя, так – разочаровывающий опыт на высшем уровне, не более того… так вот, каким образом этот неудачный экзерсис не противоречит непоколебимой уверенности, что Клео Хилл был мега-талантом – каких мало было за всю историю этого вида спорта? Как это игровое банкротство, постигшее Хилла в «Хоукс», не исключает того, что он «должен был стать членом Зала Славы»? И, если он так много «должен был», то почему ровным счётом ничего из этого не воплотилось в жизнь? И почему некоторые газеты отозвались на его смерть такими, например, заголовками: «Клео Хилл, легендарная звезда баскетбола, ушёл в мир иной»? Почему знаменитый спортивный редактор «Нью-Йорк Амстердам Ньюс» Хоуи Эванс называл его «вероятно, величайшим игроком своего времени – и среди чёрных, и среди белых»? Почему Билл Симмонс, едкий и ехидный Билл Симмонс о Хилле пишет в подчёркнуто уважительном тоне: «Если вас не трогают истории таких людей, как Клео Хилл, то я вообще не знаю, о чём с вами можно разговаривать… Старые кадры с игрой Клео Хилла буквально заворожили меня. Он и впрямь был Айверсоном – пока не появился настоящий Айверсон. Вы сами в этом убедитесь! Я сразу же поместил его в свой пантеон «Спортсменов послевоенных времён, чьих видеозаписей у нас просто нет в достаточном количестве» – наряду с Жемчужиной, Бобом Кузи, Доктором Джеем (версии АБА), Гейлом Сэйерсом, Биллом Расселлом, Элджином Бэйлором, Дэвидом Томпсоном, молодым Уилтом Чемберленом и Вилли Мейсом»? Каким игроком был Клео Хилл? И кто виноват в том, что с ним случилось то, что случилось? Он сам – или обстоятельства, то, что мы привыкли определять ёмкой формулировкой «оказаться не в то время не в том месте»? И что, в конце-то концов, на самом деле происходило в «Сент-Луисе» в сезоне 1961-62?..

Вопросы, вопросы, вопросы…

 

В процессе работы над материалом использована книга Рона Томаса «Они прорубали путь: чёрные пионеры НБА»

                                                                                                                Продолжение следует...

logoНБА
logoКлео Хилл