Обмен Гретцки, суд Иглсона, развал ЦСКА и первые русские энхаэловцы. Послевкусие Кубка Канады-87
Финал книги о лучшем хоккее в истории.
Ну вот и все.
Извиняюсь за задержку с последними главами – меня атаковали разными халтурами, и все они, как сговорились, за деньги и срочно. Поэтому было несколько не до хобби.
Последняя глава книги Эда Уиллиса «Гретцки на Лемье. История Кубка Канады-87» непосредственного отношения к турниру не имеет. Тут скорее про послевкусие после титров, если угодно. Обмен Гретцки, суд над Иглсоном, первые русские в НХЛ. Темы, в целом, понятные и избитые, но не без малоизвестных деталей.
К слову, про обмен Уэйна и многом другом можно почитать и в его интервью Spittin’ Chiclets.
Блог сейчас, наверное, возьмет паузу. Может быть, не прямо сразу после этого поста, но в ближайшее время точно. Хотя бы просто потому, что я собрался в путешествие, которое ждал весь сезон. Поэтому как только кому-то вручат Кубок Гагарина – я устремлюсь в аэропорт. Не обессудьте :)
У меня на прицеле несколько вариантов для будущих переводов. Пока не определился на 100%, но, скорее всего, это будет книжка Брайана Бурка. А если и не она, то точно чья-то автобиография. Судя по всему, этот жанр вам заходит лучше всего, да и давненько у нас его не было. Кстати, если у вас вдруг есть какие-то пожелания, то можете накидывать их в комментарии. Вдруг выяснится, что у нас с вами мысли сходятся?
В общем, кладем на полку очередную книжку. Набираемся новых сил и готовимся к следующему матчу :)
Напоминаю, если вам нужны автобиографии Шона Эйври и Фила Эспозито в формате EPUB, а также другие книжки – напишите мне здесь, в личку на Sports.ru. Для этого надо сначала добавить меня в друзья. Всего книжек на данный момент шесть. Помимо старины Шона и Фила это:
- «Пока горят огни» про молодежный хоккей в Канаде (мой личный фаворит) - «Хоккейная аналитика» - Автобиография Тео Флери (мой первый перевод, по нынешним меркам кривоватый, но кто-то его сохранил) - Гретцки на Лемье. История Кубка Канады-87 - Сюрприз (приятный)
Если хочется помочь проекту материально, внизу есть номер карты. Спасибо всем, кто донатит – это придает творческой энергии, на которой весь блог и держится.
Глава VII. Гретцки, Иглсон, Тихонов
На протяжении полутора месяцев, проведенных в сборной, Пол Коффи часто пытал Келли Хруди насчет зарплат в «Айлендерс» – особенно его интересовал контракт звездного защитника Дени Потвена. Хруди понимал суть этих расспросов – Коффи считал, что ему недоплачивают. Однако он не понимал всей глубины чувств Пола до завершения Кубка Канады, после которого защитник «Ойлерс» отправился к родителям в Торонто и отказался возвращаться в Эдмонтон.
Бунт Коффи продлился два месяца, превратившись затем в детскую словесную перепалку с владельцем «нефтяников» Питером Поклингтоном, и в итоге закончился обменом в «Питтсбург» с участием семи хоккеистов. В то время большинство игроков «Эдмонтона» считали, что Коффи, которого эта тема волновала будто бы больше других, просто хотел больше зарабатывать. Они не понимали, что их ждет та же участь.
«Мы не придавали этому большого значения, – объясняет Мессье. – В отличие от Пола».
«Я не понимал тогда, что команда распадается на части, – вторит ему Маклер. – Мы думали, там совсем в другом дело».
Но дело было ровно в том же, из-за его «Ойлерс» покинут и остальные. Деньги. По сравнению с сегодняшними зарплатами эти суммы выглядят забавно, однако Коффи крайне беспокоило то, что Потвен получал 520 тысяч американских долларов (около 700 тысяч канадских), а Бурк – 380 тысяч. Коффи, зарабатывавший около 320 тысяч канадских долларов, изначально рассчитывал на сделку в районе 800 тысяч, чем вызвал настоящую истерию в руководстве «нефтяников». Сатер сказал: «Мечтать не вредно». Поклингтон же и вовсе перещеголял своего генерального менеджера, назвав Коффи «говнюком» и заявив, что у защитника «нет яиц».
К тому моменту Коффи уже фактически покинул «Эдмонтон», пусть обе стороны и пытались воскресить контрактные переговоры.
«Я уже не могу вернуться обратно и снова надеть этот свитер, – заявил Пол. – Не понимаю, как можно выиграть два «Норрис Трофи», принять участие в двух Кубках Канады, выиграть три Кубка Стэнли и при этом быть бесхарактерным».
«Мы общались с Полом по ходу серии, и он сказал, что больше не вернется в «Ойлерс», – рассказывает Гретцки. – Я играл с Полом с 13 лет. Я понимал, насколько он хорош, и что он значил для нашей команды. Исходя сугубо из своих соображений, я тогда думал, что нам ни в коем случае нельзя его отпускать. Его невозможно заменить».
Сатер, которому затем пришлось несколько лет разгребать бардак, оставленный Поклингтоном, пытался примирить стороны.
«Не думаю, что [Поклингтон] действительно так считает», – сказал генеральный менеджер «нефтяников». В какой-то момент он даже почти было договорился с Коффи, но затем Поклингтон вновь все похерил. Коффи мог согласиться на 6-летний контракт на три миллиона канадских долларов, но владелец клуба настаивал на том, чтобы в сделку включили земельный участок. Идея заключалась в том, что Поклингтон покупает где-то землю, которая затем – он гарантирует – будет стоить миллион долларов. Говорят, что в сделку также должны были включить бусы и цветные стеклышки.
Гас Бадали – агент Коффи – изучил вопрос и заявил, что его клиента не интересует «болото».
Сезон шел уже почти два месяца, когда Пола, наконец-то, обменяли в «Питтсбург» вместе с Дэйвом Хантером и Уэйном Ван Дорпом на нападающих Крэйга Симпсона и Дэйва Хэннана, а также защитников Мо Манту и Криса Джозефа.
«Жаль, что все в итоге так получилось, но я все же считаю, что поступил правильно», – заметил Коффи, подписавший с «пингвинами» контракт на 425 тысяч американских долларов.
«Это пример в назидание другим, – сказал Сатер. – Шантаж к нам не применим».
За следующие пять лет Сатеру, конечно же, пришлось сделать еще несколько примеров, поскольку самая талантливая команда в истории хоккея улетела с молотка, будто на распродаже. В сезоне-1987/88 «Ойлерс» выиграли четвертый Кубок Стэнли, всухую одолев в финале «Бостон». Гретцки забросил 40 шайб и набрал 149 очков в 64 матчах «регулярки», а Лемье положил конец девяти «Хартам» Уэйна подряд, равно как и восьми «Арт Россам», выдав монструозный сезон в 70 голов и 168 очков.
Однако весной Гретцки вышел на сумасшедший уровень в кубковой стадии, забросив 12 шайб при 43 очках в 19 встречах плей-офф и присовокупил к этому свой второй «Конн Смайт».
Летом он женился в Эдмонтоне на Джанет Джонс, что по канадским меркам стало практически королевской свадьбой. Пять дней спустя, пока Уэйн наслаждался медовым месяцем, владелец «Лос-Анджелеса» Брюс Макнолл позвонил ему и сообщил, что Поклингтон разрешил «Кингс» провести с ним переговоры.
Через 25 дней после свадьбы Гретцки обменяют.
«Если честно, я думал, что буду играть за «Ойлерс» всю жизнь, – делится Уэйн. – Представлял, что буду как Горди Хоу и Ракета Ришар играть за одну команду всю карьеру, а затем перейду в руководство клуба. Я вообще не понимал, что происходит» (Хоу выступал за несколько команд – прим. пер.).
По словам Гретцки, он впервые услышал про обмен на следующий день после того, как «Эдмонтон» выиграл четвертый Кубок Стэнли за пять лет. После безудержного веселья ночь напролет ему позвонил Нелсон Скалбаниа – человек, предложивший ему первый профессиональный контракт с «Индианаполисом» в ВХА, и который также ранее сотрудничал с Поклингтоном в «Ойлерс» в то время, когда команда выступала в той же лиге.
Скалбаниа выступал с предложением от лица семьи Гриффит, владевшей «Ванкувером», и спросил на каких условиях Уэйн согласился бы перейти в «Кэнакс». Гретцки, потягивавший шампанское с апельсиновым соком, чтобы унять головную боль, откровенно смутился.
«Мне было не по себе, и я не очень понимал, что вообще происходит», – подтверждает Гретцки.
Спустя 20 лет все стало чуть более ясно. Это был не обмен в традиционном хоккейном смысле, а скорее продажа. Экономика Альберты, если в это можно поверить, обвалилась в начале 80-х, и несколько компаний Поклингтона обанкротились. Владелец «Ойлерс» стал распродавать часть своих активов, включая коллекцию картин. Примерно в то же время он стал подумывать о том, чтобы сделать «Ойлерс» открытой акционерной компанией, а также предложил своему самому ценному достоянию в лице Гретцки переподписать контракт таким образом, чтобы он финансировался за счет акционеров. Уэйн просил 5-летнее соглашение, по итогам которого он бы становился свободным агентом. И тогда Поклингтон впервые понял, что он может потерять Гретцки, не получив ничего взамен.
Доктор Джерри Басс, предшествовавший Макноллу на посту владельца «Кингс», также насел на уши Поклингтону, утверждая, что Гретцки терял в ценности как актив и не стоил 15 миллионов в Эдмонтоне, где арена и так всегда заполнялась. В Лос-Анджелесе же, где у «королей» были проблемы с посещаемостью, он как раз-таки стоил таких бабок. Басс старательно проталкивал идею обмена, и пусть сам так и не сумел договориться с «Ойлерс», ему удалось убедить Поклингтона в возможной целесообразности продажи Гретцки.
Так закружился идеальный шторм. Вскоре после звонка Скалбании, Гретцки, по его словам, поговорил с отцом, который признался, что слышал подобные разговоры, но решил хранить молчание во время плей-офф. Затем Уэйн в очередной раз встретился с Поклингтоном, чтобы обсудить переподписание контракта, однако теперь он просил пункт о запрете на обмен. Получив отказ, Гретцки все понял.
Через несколько дней владелец «Ойлерс» связался с «Детройтом» и «Рейнджерс» насчет возможного обмена. Он также пообщался с новым владельцем «Лос-Анджелеса» Макноллом. Последний сначала подумал, что Поклингтон имеет ввиду обмен своей главной звезды после следующего плей-офф, однако всего за несколько недель разговоры перешли от фазы концепта к серьезному обсуждению.
В итоге Гретцки обменяли в «Лос-Анджелес» 9 августа 1988 года вместе с Марти Максорли и Майком Крушелниcки на Джимми Карсона, Мартина Желину, три драфтпика в первом раунде и – главное – 15 миллионов долларов. Два владельца соорудили грандиознейший обмен в истории хоккея. Сатера подключили к переговорам уже в самый разгар, когда все близилось к завершению, и он настаивал на том, чтобы в сделку включили Люка Робитайла вместо Карсона.
«Это была сюрреалистичная картина, – вспоминает Гретцки. – По-моему, меньше всех знали мы с Гленом Сатером. Сделку обсуждали все, но мне никто ничего не рассказывал».
Как и в случае с Коффи, обмен Гретцки завершился распрями. Перед объявлением сделки Уэйн сидел в офисе Макнолла в Лос-Анджелесе, когда раздался звонок Поклингтона. Он не знал, что владелец «Кингс» поставил его на громкую связь, а потому Гретцки сидел и слушал во всех подробностях про то, какой он эгоист и как его отец только и делает что путается под ногами.
После обмена и пресс-конференции в Эдмонтоне, на которой Уэйн не мог сдержать слез, Поклингтон также заявил, что эго Гретцки размером с Манхэттен и обвинил его в фальшивом проявлении эмоций. Затем за дело взялась Джанет, связавшаяся с Edmonton Sun, на страницах которого она обрушилась с критикой на Поклингтона.
Среди прочего она отметила, что тому даже духа не хватило позвонить Уэйну и лично проинформировать его о готовящемся обмене; что Макнолл поведал ей про идею Поклингтона свалить идею обмена на нее; что они с Уэйном планировали жить в Эдмонтоне всю его карьеру и что во всей этой истории владельца «Ойлерс» интересовали исключительно деньги.
«Ситуация несколько накалилась на какое-то время, – продолжает Уэйн. – Уверен, всем бы хотелось, чтобы все прошло не столь эмоционально».
Сейчас Гретцки считает, что Поклингтон всего лишь принял деловое решение. Он даже берет на себя часть ответственности за уход из «Эдмонтона», утверждая, что мог бы переподписать контракт, но захотел попробовать раз в жизни выйти на свободный рынок. Частью нового соглашения, рассказывает он без всякой иронии в голосе, был земельный участок на севере Канады.
Это типичное поведение Гретцки, который всегда избегал конфликтов, как Супермен криптонита. В интервью для этой книги он даже нашел несколько лестных слов в адрес Иглсона. Однако слова о том, что он будто бы оставил «Эдмонтон», дабы выйти на рынок свободных агентов, в лучшем случае неискренны.
К 1991 году «Ойлерс» покинули Мессье, Андерсон и Фюр – все при схожих с Гретцки обстоятельствах. При Иглсоне и рынке, искусственно загнанном в узкие рамки, Поклингтону было под силу сохранить всех в команде. Однако когда хватка Иглсона начала ослабевать, а рынок стал меняться, Поклингтон, потерявший в финансах, не смог перестроиться.
«Эдмонтон» выиграл еще один Кубок Стэнли в 1990-м, когда команда строилась вокруг Мессье, Курри, Андерсона, опытных защитников и голкипера Билла Рэнфорда. Но перед сезоном-1991/92 Мессье обменяли в «Рейнджерс», а Андерсона и Фюра – в «Торонто». «Нефтяники» продержались какое-то время на первом поколении игроков, добытых в результате обменов звезд, но новая жизнь пришла в клуб лишь тогда, когда Поклингтон продал его группе местных бизнесменов, и Лоу занял пост генерального менеджера.
«Теперь, когда я сам занимаюсь бизнес-составляющей, я понимаю почему он так поступил», – резюмирует Гретцки.
Болельщики «Ойлерс» не разделяют его позицию.
В выходной между третьим и четвертым матчами финала Кубка Стэнли-1988 Расс Конвей возвращался к своей машине, припаркованной в центре Бостона, после обеда с представителями НХЛ, как вдруг подъехал лимузин, из которого вышел Эйс Бэйли – бывший игрок «Брюинс», ставший скаутом «Ойлерс». Бэйли был знаком с опытнейшим журналистом еще с 70-х, когда был действующим игроком. Он сообщил, что направляется на встречу с Гретцки и пригласил составить ему компанию. Проехав пару улиц, они подобрали Великого, чьи «нефтяники» играли в финале с «мишками», и отправились в спортбар в отеле «Мэрриотт» на Копли-сквер. Там разговор быстро зашел на тему Бобби Орра и его перехода из «Бостона» (в «Чикаго» – прим. пер.).
Гретцки считал, что «мишки» обменяли великого защитника по настоянию своего владельца Джереми Джейкобса, не желавшего раскошеливаться на его зарплату. Он сравнил свою ситуацию с той, в которой оказался Орр, и признался Конвею, что, по его мнению, Поклингтон избавится от него летом – таким образом как бы намекая, что развязка этой истории не была таким уж сюрпризом – потому что он становится ему не по карману.
Конвей поинтересовался, сколько денег владелец «Ойлерс» заработал на Гретцки, на что тот ответил, что это навсегда останется тайной, поскольку Поклингтон ловко жонглировал бухгалтерскими отчетами. Затем Уэйн сказал, что точно так же дела обстояли с Иглсоном и Кубками Канады. Никто не знал достоверно, какой доход приносили турниры, потому что никто не проводил независимый финансовый аудит.
«Гретцки сказал, что это какая-то мутная история, – вспоминает Конвей. – Нет никакого бухучета. Никто не понимает, куда уходят деньги. Я хорошо это помню. Все сказанное было между нами. Я дружил с Эйсом, а Уэйн его обожал. Они понимали, что мне небезразлична участь игроков. С этого я и начал».
Спустя два года Конвей приехал на мероприятие, посвященное 20-й годовщине победы «Брюинс» в Кубке Стэнли-1970, и разговор вновь зашел про Иглсона. Услышанное опять поразило Конвея. Дон Ори – жесткий защитник, чья карьера продлилась 16 сезонов – сказал, что его пенсия составляет десять тысяч. Даллас Смит поведал, что обмен Орра в «Чикаго» срежиссировал Иглсон.
Джерри Чиверс рассказал, как Иглсон выторговал ему прибавку к зарплате в виде полутора тысяч, а затем выставил голкиперу «Бостона» счет на три тысячи за свои услуги. Терри О’Райлли, бывший представитель «Брюинс» в профсоюзе, поделился историей о том, как завел разговор об опции выкупа контракта за треть его суммы при стандартном соглашении, одобренном главой профсоюза, а Орел начал крыть его последними словами.
Подобные истории рассказывали про «Бостон» и не только. Филу Эспозито, Брэду Парку, Стиву Касперу было что добавить по теме. Конвей внимательно все выслушал, а затем решил взяться за дело. Он встретился с Дэном Уорнером – редактором Eagle-Tribune – и Ирвингом Роджерсом – издателем той же газеты – заявив, что собирается покопаться в делах Иглсона. Когда его спросили сколько, на его взгляд, это займет времени, он ответил, что полгода.
Семь лет спустя он все так же работал над этим делом.
«Там одно вело к другому, – объясняет Конвей. – Кто-то жаловался на пенсии. Кто-то на страховку по инвалидности. И все стало складываться в единую картину. Это было невероятно. Хоккеистов – жестких мужиков, ничего не боявшихся на льду – Элу каким-то образом удалось запугать насмерть. Но в итоге их терпение лопнуло».
Дела Иглсона заинтересовали не только Конвея. В Торонто пенсионный план НХЛ расследовал бывший защитник «листьев» Карл Брюэр. Агенты Винтер и Залцер обратились к услугам бывшего руководителя профсоюза игроков NFL Эда Гарви, попросив его проанализировать деятельность аналогичной организации в НХЛ. Однако глубже всех, безусловно, копнул Конвей.
Ему помог – и Расс открыто это признает – тот факт, что он работал на независимое издание, которое поддерживало его как с точки зрения философии, так и финансово, а также было жизненно заинтересовано в журналистике подобного рода. Конвей занимал в газете пост спортивного редактора, в то время как материал, над которым он работал, имел лишь косвенную региональную привязку к Бостону (Eagle-Tribune освещает события северного Массачусетса и южного Нью-Гэмпшира – прим. пер.).
Тем не менее, ему предоставили все необходимые ресурсы для того, чтобы он мог работать как следует. Он летал в Лондон в поисках важной информации. Он летал на Бермудские острова. Он провел значительное количество времени в Канаде. Он начал со страховок по инвалидности, что было пресной, утомительной и неинтересной работой.
Однако он также обнаружил, что стоило ему только начать копаться в мире Игслона, как огромное количество людей поспешили ему помочь. До расследования Конвей относился к Иглсону, как и все журналисты – он видел в нем ценный источник, через который можно было достать инсайдерскую информацию. Он прекрасно понимал власть Иглсона в хоккейном мире. Копнув же поглубже, ему явилась совсем иная картина.
«Я всегда задавал один и тот же вопрос: «Можете показать документы?», – рассказывает Конвей. – Все были готовы что-то рассказать, но все это должно было быть подкреплено документально. И поскольку дело касалось страховок, там оставался бумажный след. До этого вокруг Эла было много вопросов и смуты, но доказать ничего было нельзя.
Каждая публикация открывала перед нами новые двери. Он окончательно всех доконал. И я сейчас говорю про людей в уязвимых позициях. Эл мог быть самим очарованием, а через минуту обращался с тобой как с грязью. Он слишком со многими вел себя так, будто они не люди, а грязь».
Чтобы разместить все документы и прочие материалы, которые удалось раздобыть Конвею, понадобились шесть шкафов по четыре ряда. За время расследования он провел около 600 интервью с разными людьми и обратился к услугам независимых бухгалтеров, профессионалов в области недвижимости, пенсий и страховок, с чьей помощью он разбирался в болоте добытой информации.
Как-то раз он обратился в пенсионный арбитраж Онтарио и за день отксерил там документов на $380. Вести ежемесячный отчет расходов стало слишком накладно, а потому он перешел на ежегодные. Его телефонные счета постоянно превосходили $5,000.
Принято считать, что за работой Конвея стоял Бобби Орр – бывший клиент Иглсона, имевший на него зуб – и именно он был его главным источником информации. Действительно логично предположить, что Конвей не обошелся без помощи Орра, однако говорить, что информация, добытая журналистом стопка за стопкой, была преподнесена ему на блюдечке несправедливо. Работа Конвея столь убедительна и масштабна именно благодаря объему документации, которую он собрал упорным трудом репортера, а не под диктовку.
«Он меня недооценил, – считает Конвей. – Он и предположить не мог, что кто-то решит убить кучу времени, гоняясь за бумажным следом по всему миру. И для столь прозорливого человека, он оставил за собой огромный бумажный след».
Вскоре после начала расследования Конвей обратил свой взор в сторону Федерации хоккея Канады и бизнес-составляющей Кубков Канады. В 1987-м деятельность Иглсона уже вызывала определенные подозрения, но, как часто бывало в его случае, он каждый раз выходил сухим из воды.
Хруди говорит, что люди поговаривали, будто звездам платят наличными, но «все оставалось на уровне слухов». Поговаривали также и про тренеров, которые вроде как получали бонусы по 15 тысяч за победу сборной.
«Мне доводилось это слышать», – соглашается Перрон, но без дальнейших уточнений.
Хаверчак утверждает, что Иглсона не особо жаловали. «Но я бы не сказал, что ходило много разговоров о том, будто он набивает себе карманы», – добавляет Дэйл.
После Конвея заговорят иначе. Он начал с поиска доступа к финансовым документам федерации, и уперся в ту же стену, что и многие хоккеисты. Федерация была общественной некоммерческой организацией, получавшей миллионы из федерального бюджета. Кубки Канады проводились под ее эгидой. И, тем не менее, бухгалтерия этого неимоверно популярного и прибыльного мероприятия оставалась темным-претемным секретом.
Иглсон настаивал, что его деятельность на международных турнирах велась от лица федерации, а потому не зависела от его должности главы профсоюза игроков. А то, что он использовал членов профсоюза для участия в мероприятии, будто бы даже не приходило ему в голову. Он также, как уже было упомянуто ранее, утверждал, что не получал никакого дохода за деятельность на Кубках Канады, однако когда Конвей стал пробираться через лабиринт всевозможных сделок и соглашений, организованных Иглсоном, он обнаружил, что это ложь.
Проанализировав все данные, Конвей заключил, что путем различных платежей, бонусов и издержек, связанных с международными турнирами, сам Иглсон, его компании и близкие получили порядка полутора миллионов долларов.
Первый цикл статей появился в Eagle-Tribune в сентябре 1991-го. Помимо прочего, в них детально описывались мошеннические схемы по размещению рекламы на бортах, от глубины которых начинала кружиться голова. Иглсон заявил компании Labatt, заплатившей 4,2 миллиона за титульные права турнира 1991 года, что реклама на бортах не была частью соглашения, поскольку борт принадлежит ИИХФ. Затем он связался с Цюрихом, который приобрел ТВ-права в Европе и рекламные места на бортах, и сказал, что борт является собственностью Labatt и потому не входит в сделку. Таким образом права достались компании All Canada Sports Promotions, руководителем которой являлся давний кореш Иглсона – Ирвинг Ангерман.
Конвей пошел дальше. Он раскопал, что All Canada Sports достался перевод на 400 тысяч, получив доступ к чекам транзакций, оформленных через банки Торонто. Когда Иглсон запаниковал и постарался замести следы, Конвей раскрыл и это. Как и в случае с выплатами по инвалидности, он выяснил, что многие обманутые Иглсоном в прошлом люди были безумно рады ему помочь.
«Были случаи, когда сотрудники его офиса пересылали мне его факсы, спустя 15 минут после того, как сами получали их от него», – делится Конвей.
Ему даже не пришлось обращаться за помощью. Как только начались публикации, на домашний адрес Конвея стали приходить коричневые конверты, набитые документами. Он утверждает, что информацию о главе профсоюза сливал даже один из родственников Иглсона. Что касается Кубка Канады-87, Конвей во всех подробностях описал мошенническую схему Иглсона с авиабилетами, описанную ранее. Однако он также заключил, что трюк с рекламой на бортах был изобретен вовсе не эксклюзивно под турнир 1991 года – All Canada Sports приобрел аналогичные права и в 1984-м, и в 1987-м.
Но главный кошмар, безусловно, заключается в том, что Иглсон построил Кубок Канады на труде членов профсоюза игроков. Он утверждал, что они помогают своим братьям по профсоюзу, делая щедрые пенсионные взносы. Он утверждал, что они помогают развитию хоккея в стране, вкалывая на федерацию. Эти игроки – величайшие игроки мира – предоставляли Иглсону свои услуги фактически задаром на протяжении двух месяцев в 1987-м. И он предал их доверие.
«Я впервые узнал про все, что творилось на Кубках Канады, только когда вышла книга Росса Конвея, – делится бывший клиент Иглсона и участник чемпионатов мира в 80-е Рэй Ферраро. – Помню, читал и затем перечитывал, чтобы конкретно разобраться в действиях Эла».
Всего с 1991-го по 1998-й Eagle-Tribune опубликовал восемь циклов статей Конвея. Его материалы также легли в основу книги «Матч-штраф», увидевшей свет в 1995-м. После ее выхода глава профсоюза Боб Гуденау, сменивший на этом посту Иглсона, заказал 600 экземпляров, которые затем раздал всем игрокам НХЛ.
«Необязательно быть болельщиком, чтобы оценить историю о воровстве пенсий и страховых взносов, – продолжает Конвей. – Мы сдружились со многими из тех, кто мне помогал».
Про роль же Иглсона в международном хоккее он говорит следующее: «У меня на это была такая реакция – как можно так поступать с людьми, которые играют за копейки и думают, что играют за честь своей страны? Его действия вызывают отвращение. Он оказался коварным лжецом и мошенником».
Тем временем, Винтер атаковал Иглсона на другом фронте. Спустя примерно год после окончания Кубка Канады-87 Винтер, Рон Залцер и Джим Фокс приехали в Малибу на семинар, организованный бывшим главой профсоюза NFL Эдом Гарви. Он был первым исполнительным директором профсоюза футболистов и руководил им в особенно беспокойное время в истории лиги. Вскоре после того, как он завершил неудачную выборную кампанию в сенат от штата Висконсин, с ним связался Залцер и предложил проанализировать ситуацию в профсоюзе игроков НХЛ.
«Мы встретились со всеми командами и спросили: «Вас что-нибудь не устраивает в нынешнем руководстве?», – вспоминает Винтер. – И практически все ответили утвердительно. Тогда мы попросили по $100 со всех игроков, чтобы оплатить услуги Гарви. Изначально к нам относились как к незначительному неудобству, которое само собой рассосется, если не обращать внимания».
Но оно не рассосалось. Гарви идеально подошел на роль противника Иглсона. Он прекрасно ориентировался в трудовых законодательствах США и Канады. За свою карьеру он противостоял людям куда мощнее Иглсона. Он также понимал, какой властью Орел обладал над игроками и ряд его сомнительных методик.
Он даже уже сталкивался с ним лично. Когда Гарви работал в NFL, Иглсон как-то пригласил его в Чикаго на ужин и игру «Блэкхокс». В одном из перерывов Алан пригласил его пропустить по коктейлю в одной из лож «Чикаго Стэдиум», где они плотно пообщались с президентом НХЛ Кларенсом Кэмпбеллом, владельцем «ястребов» Биллом Виртцем и другими влиятельными лицами лиги.
«Было совершенно очевидно, что они друг другу коллеги, – поражается Гарви. – Я счел это странным».
Гарви целый год копался в делах профсоюза и обнаружил ряд куда более странных вещей. Он пришел на первую встречу с игроками «Лос-Анджелеса» на тренировочный каток, где ожидал встретиться с двумя-тремя хоккеистами. Вместо этого пришла вся команда, включая Гретцки, и в течении трех часов все внимательно слушали его рассказ о том, для чего вообще существует профсоюз. В конце Хруди заметил: «Если бы я поднял хоть один из этих вопросов [на собрании профсоюза], мне бы сказали заткнуться».
«Больше всего меня удивило то, как он запугал игроков, – продолжает Гарви. – Эл – классический бычара. Но в это все равно было трудно поверить. Что тут у вас вообще творится? Вы что, уснули что ли все?».
Вскоре Гарви начал собственную серию публикаций The Players Voice в ответ на Goals Иглсона, где прикладывал последнего. Он написал про нездорово близкие отношения Орла с президентом НХЛ Джоном Циглером. Он написал про личный контракт Иглсона, по которому ему полагалось 200 тысяч американских долларов в год, несмотря на то, что он руководил профсоюзом из Торонто.
Поначалу Иглсон игнорировал эти нападки, но когда стало понятно, что на него готовится серьезная атака, он открыл ответный огонь, запустив кампанию по дискредитации Гарви, попутно обвинив Винтера и Залцера в попытке переманить на свою сторону его клиентов. Иглсон даже как-то связался с Гарви и сказал ему: «Ты у меня под прицелом».
«Главное не промахнись», – ответил Гарви.
Ситуация достигла критической точки во время встречи членов профсоюза в Палм-Бич в роскошном отеле «Брейкерс» летом 1989-го. Гарви и его группа, состоявшая уже из порядка 70 человек, сняли несколько номеров в отеле, которым владел бывший голкипер «Питтсбурга» Дэни Эррон, затем арендовали старый школьный автобус и отправились в «Брейкерс». Там и начался штурм Бастилии.
«Жаль, что нет кадров как к «Брейкерс» подъезжает старенький школьный автобус, и из него выходят игроки», – сетует Гарви.
Дальше события развивались интересно. Гарви, Залцер, Винтер и три адвоката из Онтарио – Джон Агро, Билл Дермоди и Дэвид Дэмпстер – подготовили документ на 55 страниц, озаглавленный «Конфиденциальный Отчет Для Членов Профсоюза Игроков НХЛ», где простым и мощным языком четко описывались претензии Иглсону.
«Если бы глава любого другого профсоюза позволял себе то, что позволял себе Алан Иглсон на протяжении последних 22 лет, пресса яростно требовала бы судебного разбирательства, – гласил документ. – Конфликт интересов поражает сам по себе, но куда больше поражает четкий паттерн сделок в пользу НХЛ на протяжении всех этих лет».
И далее: «За все 80-е годы путем коллективного соглашения не было достигнуто ни одного блага, заслуживающего внимания… Алана Иглсона вполне можно считать самым несправедливо высокооплачиваемым руководителем рабочего движения в Северной Америке… Алан Иглсон отказался предоставить членам профсоюза информацию, полагающуюся им по закону».
Вооружившись обвинительным заключением в адрес Иглсона, мятежная группа пригласила на встречу Иглсона. Затем слово взял Гарви и на целый час подверг Орла «перекрестному допросу». После собрания Марти Максорли, выступавший за «Лос-Анджелес», подошел к Гарви и сказал: «Спасибо, что вернул профсоюз в наши руки».
Если в противостоянии игроков с главой профсоюза и был поворотный момент, то он определенно состоялся именно в тот день.
«Я в этом не сомневался, – ответил Гарви, когда его спросили, можно ли считать ту встречу началом конца Иглсона. – Одно дело перебежать площадку и показать русским средний палец. Совсем другое – мухлевать с деньгами профсоюза».
Гарви, как утверждают очевидцы, не стал прибегать к театральным жестам в столкновении с Иглсоном. Он просто спокойно задавал вопросы и так же спокойно на них отвечал, когда следовала неминуемая контратака. Орел наконец-то встретил достойного соперника.
После Гарви слово взяли и многие игроки, присутствовавшие в зале. Джим Фокс считает, что одним из самых показательных моментов встречи стал вопрос Джима Корна, на тот момент игрока «Нью-Джерси» с богатым опытом выступления в других командах. Он спросил Иглсона, почему тот заимствовал деньги профсоюза для того, чтобы одалживать их другу на ипотечные взносы.
В иные времена Орел пустился бы в пламенную тираду и заставил бы игрока отступить. Однако Корн представлял собой новый тип энхаэловца – человека с высшим образованием, полученным в Провиденс, и с куда более широким кругозором, чем у его предшественников (Провиденс – вуз лиги плюща – прим. пер.).
«Джим задал ему вопрос, а Иглсон стал быковать, – рассказывает Фокс. – «Да ты дерево. Как ты вообще в лигу попал». Что было правдой. Джим с трудом проходил в состав, но это не значит, что он не имел права задавать такой вопрос. Он просто спокойно его повторил, и Иглсон не нашелся, что ответить».
В тот же день исполнительный комитет профсоюза и представители игроков провели голосование, чтобы определить: оставить Иглсона на посту на новых условиях или же сразу уволить. Иглсон удержался на месте – во многом благодаря тому, что в комитете было полно его дружков. Однако после той встречи фундамент его власти дал трещину, а через пару лет он и вовсе окончательно развалится.
В январе 1990-го Винтер направил жалобу против Иглсона на 55 страницах в Общество Юристов Верхней Канады. Годом позже за дело взялось ФБР. В сентябре того же года начались публикации первого цикла статей Конвея в Eagle-Tribune. Вскоре дело представили перед судом присяжных в США, а Конвей передал следствию огромную долю своих материалов.
«Я считал, что мы свидетели преступления, – заметил Конвей, – и нам стоит объединить усилия».
В конце 1991-го Боб Гуденау сместил Иглсона на посту главы профсоюза. В марте 1993-го он уволился из федерации. В январе 1998-го в переполненном зале бостонского суда он признал свою вину по трем обвинениям в мошенничестве и был приговорен к штрафу в один миллион канадских долларов. По ходу следствия с него сняли три обвинения в вымогательстве.
«Вы обманули и обокрали профессиональных спортсменов, зарабатывающих на жизнь тяжелейшим трудом», – заявил судья Натаниэл Гортон, зачитывая приговор.
На следующий день Иглсон признал свою вину по еще трем обвинениям в мошенничестве и краже еще в одном переполненном зале суда в Торонто, и был приговорен к полутора годам тюремного заключения. Во время объявления приговора в Онтарио на нем был значок Ордена Канады. Суд зачитал около 30 показаний – одно даже от бывшего премьер-министра страны Джона Тернера. Вскоре ему постановили выйти из Ордена. Помимо этого, его исключили из Зала хоккейной славы.
Гарви присутствовал на заседании суда в Бостоне по приглашению Бобби Орра, и у него до сих пор смешанные чувства по этому поводу.
«Я испытывал и радость, и грусть из-за того, что случилось в хоккее, и стыд из-за того, что этому позволили случиться», – отметил Гарви.
Стоило самолету приземлиться в Москве после поражения русских в Гамильтоне, как в интервью журналу «Футбол-Хоккей» Ларионов тут же дал первый залп в битве против Тихонова. В числе прочего он открыто поставил под вопрос российскую систему и ее невыполнимые требования. Слухи о недовольстве игроков ходили и раньше, а взгляды Ларионова и вовсе не являлись секретом. Однако тут игрок впервые набрался смелости и открыто объявил о своих претензиях, что взбудоражило всю страну.
«Я устал от режима тренировок, от бесконечной жизни вдали от дома, когда это необходимо и когда в этом нет никакой необходимости, – писал Ларионов. – У меня 7-летняя дочь Елена, и жена вынуждена заниматься ей одна. Я ничем не могу ей помочь.
После 11 месяцев беспрерывных тренировок, игр и перелетов нас отпустили на месяц, после чего мы вновь приступили к изнурительной подготовке к Кубку Канады. Мы так толком и не отдохнули от хоккея».
Тихонов, понятное дело, был не в восторге. На первой тренировке после выхода статьи он собрал вокруг себя команду и сказал, что считал, будто работает с хоккеистами, однако среди них затесался писатель. «Вот Ларионов у нас, например, Борис Пастернак», – воодушевленно заявил тренер.
Однако если он думал, что залп Ларионова будет носить единичный характер, то глубоко заблуждался.
Затаенное недовольство вылилось в открытый конфликт после Олимпиады-1988 в Калгари. Перед играми федерация намекнула, что всем игрокам Зеленой Пятерки разрешат уехать в НХЛ, если команда вернется домой с золотом. Русские напрягли мускулы в последний раз – «это наша лебединая песня», как выразился Ларионов – и разгромили всех на пути к золоту Калгари.
Была даже надежда, что Тихонов уйдет на покой после Олимпиады, однако вскоре после возвращения домой он выступил со следующим заявлением: «Через четыре года мы хотим победить на Играх в Альбервилле. Подготовка к ним началась спустя пять дней после Калгари».
Это был конец. В течении полутора лет – пока Фетисова, Ларионова, Крутова, Макарова и остальных, наконец, не отпустили в Северную Америку – Тихонов воевал с игроками, как русскому народу прежде и не снилось. Крутов – кто бы мог подумать – высказал ему свое недовольство, получил отпор и ушел из сборной на несколько дней. Фетисов пустился в атаку, когда ему заблокировали переход в «Нью-Джерси». Осенью 1988-го Ларионов вновь выступил с заявлением в прессе, рассказав про то, как у него отобрали выездную визу, про медикаменты, которые выдают в Архангельском, и про жуткие методы Тихонова.
«Настало время открыто поговорить о руководстве нашего хоккея, – сказал он. – Мы имеем дело с культом личности, где военная дисциплина и беспрекословная субординация заменили демократию».
Ну и? Будто бы ответил ему Тихонов. Он не включил Ларионова в состав на Приз «Известий», сославшись на то, что Игорь находится не в должной форме, однако Фетисов, Крутов и Макаров открыто выступили против такого решения, и тренер-автократ был вынужден в какой-то степени отступить, заявив, что Ларионов не примет участия в грядущем турнире, но сыграет в серии против клубов НХЛ.
В рамках этого турне ЦСКА выступал на домашней арене «Нью-Джерси», и болельщики «Девилс» бурно приветствовали Фетисова.
«При желании Тихонов мог бы все решить очень быстро. Но он только обещает и ничего не делает», – заметил Фетисов в интервью Washington Post после игры.
По возвращении домой он ушел из ЦСКА, заявив: «Не хочу играть в команде Тихонова. Я устал от его диктаторского режима».
На это Тихонов ответил, что Фетисов напился в Киеве и избил ветерана второй мировой. Фетисов же покинул команду ЦСКА, но не клуб, и каждое утро приезжал в офис на работу на своем большом синем «Мерседесе».
Последняя битва произошла во время чемпионата мира в Стокгольме весной 1989-го. Фетисов по-прежнему бойкотировал ЦСКА, но хотел выступить на мировом первенстве. Тихонов ожидаемо придерживался иной позиции. Однако на этот раз Ларионов, Крутов, Макаров, Каменский, Быков и Хомутов ко всеобщему изумлению заявили с экрана телевизора, что если Фетисова не возьмут на турнир, то и они никуда не поедут.
Изначально Тихонов пытался прикрыться блефом, заявив, что незаменимых не существует. Но в итоге отступил. Фетисов не просто вернулся в сборную, но получил капитанскую нашивку и после десяти побед в десяти матчах привел русских к 21-му чемпионскому титулу.
«Думаю, к августу я уже буду в США», – заявил он.
Но он приедет не первым.
По до сих пор не очень понятным причинам, в феврале 1989-го за несколько месяцев до старта чемпионата мира федерация одобрила отъезд Сергея Пряхина. На Кубке Канады-87 он выступал в четвертом звене и выполнял роль чеккера на фланге. «Калгари» выбрал его на драфте 1988 года в 12-м раунде. Правда, «огоньки», также получившие права на Макарова, не особо интересовались услугами Пряхина и откровенно удивились его приезду.
«Мы пытались как-то столкнуть с мертвой точки переговоры с русскими, – рассказывает генеральный менеджер «Флэймс» того времени Клифф Флетчер. – [Пряхин] понятия не имел о переходе. Его команда [«Крылья Советов»] приехала в Северную Америку на турне. Он приехал в Калгари, можно сказать, без вещей».
Дэйв Кинг руководил сборной Канады, встречавшейся с «Крыльями Советов» в рамках турне, после которого отпустили Пряхина. Внезапно ему позвонил Флетчер и спросил, не против ли он, если ли новый форвард его команды прилетит в Калгари вместе со сборной.
«Помню, у него с собой маленькая сумка была, куда помещались разве что бритвенные принадлежности, пара трусов и, может быть, рубашка, – делится Кинг. – Это был весь его багаж. Он понятия не имел, что ему одобрят переход. Ему заявили прямо посреди турне: «Теперь ты играешь за «Калгари». Спустя два дня я смотрел его матч по телевизору. Это было что-то невероятное».
Пряхин провел два матча в регулярке, после чего занял место в пресс-ложе, откуда и наблюдал за тем, как «Флэймс» пришли к Кубку Стэнли. После еще двух сезонов в составе «огоньков», где он почти не выходил на лед, он перебрался в Европу, подведя черту под карьерой в НХЛ, завершив ее с показателем 3+8 в 46 встречах.
Куда более значимое событие для российского хоккея произошло после чемпионата мира в Стокгольме. Тихонов решил, что одним из центральных игроков новой сборной станет Александр Могильный. Он перешел в ЦСКА в 18 лет и в сезоне-1986/87 тут же настрелял 15 шайб в 28 играх. Вместе с Павлом Буре и Сергеем Федоровым они играли в новой ведущей тройке, которая должна была прийти на смену сочетанию КЛМ. Могильный ничего не знал про интриги вокруг Ларионова и Фетисова и верил, что будет долгие годы выступать под руководством Тихонова.
«В это невозможно было поверить, – рассказывает Могильный. – В политике все менялось, но было непонятно, куда оно в итоге повернет. Никто не представлял, что нас ждет в будущем. Не припоминаю, чтобы ребята часто об этом разговаривали. Зачем было думать о невозможном?».
Два года спустя все вдруг стало возможным. Могильный, разделявший независимые взгляды Ларионова, выиграл золото в Калгари, однако сезон в команде Тихонова дался ему тяжело. Кроме того, он видел, как там обращались с прославленными ветеранами, и решил, что с собой он такого не потерпит.
На драфте 1988 года Могильного выбрали «Сэйбрс», и свой первый контракт с «клинками» он заключил во время МЧМ-89 в Анкоридже. Четыре месяца спустя, после чемпионата мира в Стокгольме, он сбежал от Тихонова и своих соотечественников в Баффало.
«Это была жесть, – вспоминает Могильный. – Мне не нравилось, как обращаются с опытными игроками после всего, что они сделали для хоккея. На человека всем было плевать. Всех интересовала только работа, и на нее отводилось 11 месяцев в году.
На Рождество нам полагались небольшие подарки. Можно было куда-нибудь съездить, а в месяц нам выделяли по 50 долларов. Можно было купить видеомагнитофон, привезти его домой и, если повезет, продать. Вот такую лучшую жизнь нам обещали. Как по мне, она была не столь уж прекрасна».
Тут надо понимать, что для Тихонова одно дело было потерять игроков вроде Фетисова и Ларионова, чьи карьеры, как считалось, уже находились в стадии заката. Совсем другое дело – потерять молодую звезду вроде Могильного. Его побег потряс российскую систему до самого основания. Флетчер, который уже несколько лет пытался высвободить Макарова, заметил, что после отъезда Могильного, русские стали вести себя иначе. Человек, посвятивший хоккею всю жизнь, до сих пор уверен, что поток игроков из России открылся именно из-за опасений еще больших потерь.
«После первого побега они поняли, что удержать игроков будет трудно, – поясняет Флетчер. – На переговорах они вели себя твердо. Они совершенно точно не собирались идти на уступки НХЛ. Однако им хотелось защитить свою систему, и угроза побегов волновала их куда больше денег. После этого игроки и хлынули».
Деньги, впрочем, тоже были не лишними. В рамках перестройки Горбачеву хотелось, чтобы компания «Интерспорт» – главное спортивное агентство в стране – вышла на самоокупаемость. Самый простой способ достижения этой цели – начать вести переговоры по переходам звездных игроков, и эта практика уже началась в футболе. Пэт Куинн – генеральный менеджер «Ванкувера», пытавшийся выкорчевать Ларионова – летом 1989-го приехал в Россию вместе с Флетчером и, как и последний, отметил перемены в атмосфере. Вот только русские не собирались отпускать игроков за бесплатно.
«Интерспорт» хотел получить долю, – рассказывает Куинн. – ЦСКА хотел долю. Блин, да там все хотели урвать свой кусок. Фетисов занимался всем самостоятельно и послал всех к черту. Игорь пытался поступить, как считал правильным. Изначально речь шла только про Игоря, но затем они сами связались с нами, решив, что можно подзаработать и на Крутове».
В итоге «Калгари» и «Ванкувер» договорились о переходах Макарова, Ларионова и Крутова на одних и тех же условиях: игроки получали по 375 тысяч в год, а еще 375 тысяч получала федерация. «Нью-Джерси» подписал Фетисова, Касатонова и Сергея Старикова, а Мыльников достался «Квебеку».
Той же осенью все семь игроков, а также Могильный и давний враг Тихонова Хельмут Балдерис с большим шумом дебютировали в НХЛ. Однако во многих случаях новая жизнь в Северной Америке оказалась для русских игроков вовсе не легче той, которую они оставили позади.
Самые большие надежды питали в «Ванкувере» – «касатки» довели серию первого раунда против действующего обладателя Кубка Стэнли «Калгари» до семи матчей, а тут Куинн заполучил в свое распоряжение еще и две трети лучшей тройки в хоккее. В «Кэнакс» понимали, что с Ларионовым не будет никаких проблем. Он легко шел на контакт и прекрасно говорил по-английски. Он смотрел на новую жизнь, как на большое приключение. Со временем ему удастся адаптироваться. С Крутовым же все обстояло иначе.
Ларионов прибыл к началу сборов «Кэнакс», а Крутов чуть позже. Когда же он, наконец, приехал в сентябре, «касатки» сначала вывели его на лед «Пасифик Колезея», а затем привели на пресс-конференцию, где журналисты обомлели от увиденного. Всего четыре месяца назад Крутов сыграл главную роль в победе советов на чемпионате мира, а двумя годами ранее он и вовсе блистал на Кубке Канады-87. Тут же перед ТВ-камерами сидел и обильно потел какой-то бесформенный бродяга с лишним весом. «Кэнакс» думали, что заполучили одного из пяти лучших хоккеистов мира. Вместо этого, им достался игрок, ставшим неистощимым объектом шуток, когда речь заходит про историю клуба.
«Он себя исчерпал, – объясняет наставник «Ванкувера» в том сезоне Боб Маккэммон. – Он хотел играть хорошо и сбросить вес. Он по полтора часа крутил педали на велотренажере, но все без толку. Я в принципе поставил на нем крест. Его было откровенно жаль. Грустная история».
Крутов, как выяснилось довольно быстро, развил в себе нездоровый аппетит к фаст-фуду и пиву. Он обожал «Макдоналдс». А пиво еще больше. На тренировки и домой его возил бывший одноклубник. Однажды Владимир пригласил его в гости. Там он увидел ведро, доверху забитым пивными бутылками, прямо рядом с кроватью. Кроме того, он прикрепил шнурок от коньков к выключателю, чтобы можно было выключить свет, не вставая из кровати.
Крутову и при обычных-то обстоятельствах было бы не просто приспособиться к новым реалиям. Но с такой физической формой это и вовсе было невозможно. Мало того, что ситуация и так не ахти, так «Кэнакс» в том году еще и играли через вброс, так что поддержать комбинационный стиль Крутова и Ларионова было некому. Маккэммон как-то поставил в тройку к русским здоровяка Крэйга Кокса. Его даже какое-то время называли «Кокс-ов» в раздевалке «Кэнакс».
«Крутов – очень простой человек. Он находил определенный комфорт в армейской жизни и своем статусе в российском обществе, – считает Куинн. – Думаю, его все пугало по приезду. Он и на льду выглядел потерянным. Он нуждался в помощи».
Ларионов пытался помочь. В том сезоне он забросил 17 шайб и набрал 45 очков, что неплохо для дебюта в НХЛ, однако «Кэнакс» все же рассчитывали на нечто большее. После одного особенно слабого матча Ларионов постучался в кабинет Маккэммона и извинился за свою игру. «Видел бы ты меня лет пять назад, – сказал он. – Я тогда хорошим игроком был».
«Перестроиться к североамериканской жизни после Советского Союза тяжело, – объясняет Ларионов. – Это под силу не всем. Другой язык, другая страна, другие обычаи. Посмотрите с какими проблемами сталкиваются суперзвезды футбола при переезде. Нам было по 28, 29, 30 лет. Взрослые люди. И тут надо было все начинать сначала и открывать дверь для остальной России. Это большая ответственность».
На следующий сезон Крутов приехал в Ванкувер примерно в той же физической форме, и «Кэнакс» отправили его домой, заявив, что он нарушил условия контракта. Дело в итоге дошло до международного арбитража. Победа осталась за Крутовым, но его падение с хоккейного небосвода все равно поражает.
В финале Кубка Канады-87 он был главной звездой после Гретцки и Лемье, причем совсем с небольшим отставанием. Два года спустя на него было жалко смотреть. «Кэнакс» считали, что проблему усугубили «витаминные добавки», которые выдавали Крутову в России. Ларионов намекал, что Владимира пичкали стероидами на постоянной основе, когда он выступал за сборную, поскольку так у него было труднее отобрать шайбу. В Северной Америке он не обладал таким преимуществом.
В 2005-м Крутов вернулся в Ванкувер на матч ветеранов. Через переводчика ему удалось задать несколько вопросов про тот сезон в составе «Кэнакс». Ему очень понравился город. Местные жители ему показались дружелюбными. Ему хотелось бы выступить получше. Но как только разговор зашел о его физической форме, он поднял руку, развернулся и ушел.
Ларионов же провел в «Ванкувере» еще два сезона, после чего уехал в Швейцарию, когда российская федерация стала настаивать на дальнейших выплатах. Он вернулся в НХЛ и провел еще два успешных года в «Сан-Хосе», где воссоединился с Макаровым, после чего перешел в «Детройт», где отыграл еще восемь сезонов и выиграл три Кубка Стэнли. Из-за локаута ему пришлось завершить карьеру после сезона 2003/04. Прежде чем Гретцки взял на себя роль тренера «Финикса» в сезоне-2005/06, его главным кандидатом на этот пост был именно Ларионов.
«Он чувствует игру, как никто другой», – заверяет его дружбан Ваня.
Макаров – по крайней мере, если судить по статистике – провел лучший сезон среди советских игроков, приехавших в 1989-м. В дебютный год в «Калгари» он забросил 24 шайбы, отдал 62 передачи, набрал 86 очков в 80 встречах и, несмотря на споры из-за своего возраста и опыта, был признан лучшим новичком лиги. Более того, главный вклад Макарова в НХЛ – это как раз роль, которую он сыграл, в правилах определения победителя «Колдер Трофи» (в оригинале «Колдер Кап», что является распространенной ошибкой – прим. пер.). Свой дебютный сезон он провел в 31 год – после него на звание новичка могут претендовать лишь игроки не старше 26 лет.
Однако НХЛ и «Калгари» не совсем подходили Макарову. Его фактически брали на место Хокана Луба, вернувшегося в Швецию, выиграв с «огоньками» кубок в 1989-м. И пусть у Макарова не было проблем с результативностью, заменить Луба в раздевалке он не смог. Сергей хотел играть все в тот же комбинационный, мастеровитый и скоростной хоккей, который сделал его звездой в России, но «Флэймс» при Терри Криспе играли через вброс.
Друзьям он рассказывал, что сильно поразился низкому уровню мастерства в команде. Он также заявил, что с удовольствием перейдет в «Ванкувер», где воссоединился бы с Ларионовым и Крутовым. Можете себе представить, как это восприняли в «Калгари».
«Ему было тяжело играть на оптимальном уровне 3-4 раза в неделю, как у нас принято в НХЛ, – рассказывает Флетчер. – У них вся система построена так, чтобы пик приходился на чемпионаты мира и Олимпийские игры, а уровень соперников оставляет желать лучшего.
Он был очень упрямым и имел свои взгляды на то, как надо играть в хоккей. Порой мы не знали, чего от него ожидать в той или иной смене, но в отдельных матчах он творил настоящие чудеса».
«Флэймс» и Макаров четыре года неплохо ладили в регулярке, однако после серии провалов в плей-офф его отправили в «Сан-Хосе», где он вновь встретился с Ларионовым. Там тренер-дебютант Кевин Константин поставил в одну пятерку Ларионова, Макарова, шведа Юхана Гарпенлова и двух защитников Джеффа Нортона и Сандиса Озолиньша. Именно с этим звеном связаны первые успехи клуба.
Переехав на новую арену в Сан-Хосе после двух депрессивных лет на катке с подходящим названием «Cow Palace», располагавшемся недалеко от Сан-Франциско, «акулы» попали в плей-офф уже на третий год своего существования в сезоне-1993/94, а затем еще раз в сезоне-1994/95.
Им удалось пройти «Детройт», который вышел в кубковую стадию с первого места, затем «Калгари» в первом раунде, а потом еще и довести серию «Торонто» до семь матчей в полуфинале Западной Конференции в 1994-м (тут нарушена очередность: «Детройт» и «Торонто» были в 1994-м, а «Калгари» – в 1995-м). Макаров забросил в том сезоне 30 шайб и раздал 38 голевых передач, однако из-за травм следующий год у него вышел скомканным. Через пару лет он завершил карьеру в Швейцарии.
Тем временем, в «Нью-Джерси» вновь объединилась любопытная пара Фетисова и Касатонова. Они провели вместе четыре года, и по словам Алексея все обиды остались в прошлом. Касатонов, будучи известным лоялистом, также отмечает, что он по-прежнему живет в том же доме в городке Монклер, который приобрел еще в дебютном сезоне в составе «Девилс», в то время как Фетисов, сражавшийся подобно тигру, чтобы выбраться из России, занимает ныне пост министра спорта, наняв на работу Макарова и Крутова (не будем забывать, что книга вышла в конце 2000-х – прим. пер.).
«Забавно, как все в итоге вышло», – резюмирует Касатонов.
Фетисов и Ларионов также вместе перешли в «Детройт» в сезоне-1995/96 и выиграли два Кубка Стэнли. Скотти Боумэн выпускал их на лед вместе с соотечественниками Федоровым, Славой Козловым и Владимиром Константиновым – им удалось воскресить былую магию, которую они впервые нашли под руководством Тихонова. Константинов стал инвалидом в результате трагической аварии после первой победы «крыльев» в кубке в 1997-м, однако на следующий год команда взяла второй трофей подряд.
Летом 1997-го Фетисов вместе с одноклубниками привез Кубок Стэнли в Россию. В рамках тура игрокам «Детройта» показали мавзолей Ленина. Пока они смотрели на бывшего лидера своей страны, Куперман шепнул Козлову: «Если бы он был жив, вы бы не играли в НХЛ».
Фетисов красовался с кубком на Красной Площади. Затем отвез его в ЦСКА, куда стеклись тысячи игроков и тренеров со всей России.
Но только не Тихонов.
Пожилой тренер считал массовый исход своих игроков дезертирством и хранил обиду долгие годы. После первой волны уехавших, он вызвал Купермана к себе в кабинет и сказал: «Хочу тебе кое-что показать». Затем он показал на папку со всеми статьями Купермана и добавил: «Я все помню».
«Мне после этого как-то не по себе стало», – вспоминает Игорь.
Но даже железный Тихонов смягчится с годами. Касатонов, конечно же, понимает чувства тренера.
«Команда менялась, и он понимал далеко не все. Безусловно, ему хотелось сохранить свою команду. Это естественная реакция для тренера. Как можно винить тренера, который дал тебе лучшую жизнь, кто подарил тебе прекрасные воспоминания, медали, победы? Я многим ему обязан».
В итоге Ларионов и Фетисов примирятся с Тихоновым. В сентябре 2006-го они помогли организовать благотворительный матч в четь 60-летия российского хоккея. Яркое событие прошло на Красной Площади, где по этому случаю установили коробку, а на лед вышел внушительный ряд бывших энхаэловцев – Рон Дюгэй, Билли Смит, Эса Тикканен, Яри Курри и Матс Нэслунд – которым противостояла российская команда, где в том числе играли Александр Якушев и Зеленая Пятерка, объединившаяся впервые за 17 лет. Командой НХЛ руководил Скотти Боумэн. Тренером же российской команды выступил 77-летний Тихонов, занимавший на тот момент пост президента ЦСКА.
«Он был спокоен и счастлив, – вспоминает Ларионов. – Все было совсем не как в былые годы. Я не разговаривал с ним 17 лет, но это часть истории. Прошло много лет. Какие-то вещи забываются».
Коффи также выступал за команду НХЛ. Ларионов видел своего противника былых времен вечером накануне игры. Он вышел на каток и связался с друзьями в Торонто по мобильному. «Вы в жизни не догадаетесь, чем я сейчас занимаюсь, – говорил он им. – Я катаюсь на Красной Площади».
Что касается самого матча, то тройка КЛМ вместе с Фетисовым и Касатоновым забросили семь шайб из десяти с российской стороны, а встреча завершилась со счетом 10:10.
«Стоило нам выйти на лед, внутри возникло какое-то особое чувство, – продолжает Ларионов. – Пасуемся. Забиваем. Я буквально только что пересматривал этот матч на DVD. Было невероятно здорово увидеть на льду российских игроков разных поколений. Такое бывает лишь раз в жизни. Для меня это огромная честь».
По словам Ларионова главной задачей этого матча было не собрать средства для ветеранов, а скорее лишний раз напомнить всем про историю российского хоккея и индивидуальный вклад игроков. Его 8-летний сын – Игорь Ларионов-младший – родился в Северной Америке и знает про НХЛ больше, чем про российский хоккей, что тревожит отца. Но куда больше его беспокоит разрыв между современным российским хоккеем и прославленными командами/игроками прошлого.
Ларионов утверждает, что молодые российские хоккеисты, если и слышали про него, Фетисова и Крутова, то совершенно точно не представляют, какими они были игроками, каких успехов они достигли, и как они сражались на передовой в битве против советской системы.
«Речь про игроков, которые ковали славу российского хоккея, – уточняет Ларионов. – Молодежь должна знать про Харламова, Якушева, Фирсова, Тарасова.
Многим игрокам нужна помощь, но главное, мы должны изменить свое отношение. Главное, установить традиции и историю. Многим вещам не уделяется достаточное внимание. Предстоит проделать огромную работу».
Но Тихонов ничего не забыл. Пару лет назад Дэйв Кинг случайно встретил пожилого тренера и его сына Василия, работавшего в свое время тренером в «Шаркс», на турнире в Швеции. На протяжении всего матча они только и говорили, что о хоккее, а Василий выступал переводчиком. В числе прочего Кинг спросил российского тренера, какая команда была особенно дорога его сердцу.
Тихонов замолчал, взяв время будто бы на то, чтобы подумать над ответом, а потом просто повернулся в сторону площадки и продолжил следить за матчем.
«Я подумал, что он не хочет отвечать», – решил Кинг.
Однако где-то через 15 минут Тихонов-старший потянул сына за рукав и сказал что-то на русском.
«Олимпийская сборная 1988 года, – сказал Василий Кингу. – Вот его любимая команда. Она была лучшей».
В той сборной играли Ларионов, Макаров, Крутов, Касатонов и Фетисов. И все, кто видел эту команду в деле, не станут спорить с ее тренером.
Понравилось? Поддержи проект рублем!
Номер карты – 2202 2036 2909 2554
Книга Эда Уиллиса «ГРЕТЦКИ НА ЛЕМЬЕ: История Кубка Канады 1987»:
Пролог. «Надо показать эту серию Беттмэну и сказать – вот к чему мы стремимся»
Глава I. Гретцки не хотел играть, Кинэн кошмарил команду, а игроки устроили бунт
Глава II. Сталинист Тихонов, роботы Империи Зла и жизнь мрачнее ночи в тюрьме
Глава III. Слабое место «Красной машины», обиженные шведы и махинации организатора
Глава IV. «У сборной СССР есть две скорости – быстро и еще быстрее»
Фото: East News/AP Photo/Ron Frehm, AP Photo/Paul Sakuma, AP Photo/Kevork Djansezian, AP Photo/Scott McDonald, ; Gettyimages.ru/GRAIG ABEL ; globallookpress.com/Dave Buston/STRTCPI, The Irish News; РИА Новости/Сергей Гунеев, Олег Ласточкин, Сергей Пятаков, Дмитрий Донской; en.wikipedia.org
Ларионов сначала примерил на себя роль Солженицына, публикуя от своего имени паксвили, заготовленные еще в Канаде. А потом и вовсе открыто стал участвовать в разрушении того хоккея, который у нас выстраивался годами.
А вот Макаров просто любил хоккей и хотел играть. Поэтому сейчас и не на слуху, не при дворе.
История с Кохарски тому пример. Но есть еще время...
Техническая правка: "Его фактически брали на место Хокана Луба, вернувшегося в Швецию, выиграв с «огоньками» кубок в 1989-м." - причастие не может управлять деепричастием - нужен глагол ("... который вернулся...")