Рори Смит «Мистер» 5. Кассандра
***
Английский футбол не может сказать, что его не предупреждали. Более полувека из Европы приходили сообщения о том, что континент поднимается, что «Джек становится столь же хорош, как и его хозяин», и что предполагать, что изобретатели игры могут рассчитывать на врожденное, вечное превосходство — не более чем заблуждение. Послание всегда было одним и тем же: из-за самонадеянности и невежества Англия попалась.
Предупреждения исходили от одних из самых первых тренеров, работавших на иностранных берегах — людей, сделавших очень много для того, чтобы сократить разрыв между учениками и учителями. Уже в 1919 г. — а это не более двух десятилетий жизни организованного футбола в Европе — Уильям Гарбатт писал в газету Athletic News о том, что, возможно, отказ клубов Футбольной лиги от идеи нанимать тренера для совершенствования игроков является самооправданием. «Я полагаю, что среди тренеров было и остается распространенным мнение, что их работа заключается в поддержании игрока в форме, — писал он из Италии, где футбол "шел полным ходом". — Я сам никогда не получал никаких советов о том, как играть, ни от одного из них. Я также задаюсь вопросом, почему нужно ехать за границу, чтобы преподавать футбол, если в Англии, на родине футбола, нет тренеров или их работает очень мало. Я не думаю, что найдется много молодых игроков в лиге, да и пожилых, если уж на то пошло, которые не приветствовали бы тренера вместо физрука».
Два года спустя Фред Пентланд предложил похожий диагноз из Испании. Иностранцы, по его мнению, добились «огромных успехов» в своем футбольном образовании, в то время как Англия стояла на месте, «огромное количество талантов», которыми располагала страна, игнорировалось, поскольку клубы «скорее заплатят £3 тыс. за нового игрока, чем заплатят £500 тренеру, чтобы тот воспитал много игроков первого состава».
«Британские тренеры за 12 или 15 лет вывели континентальный футбол практически на тот же уровень, что и английские любители, — писал он в All Sports Weekly. — Было время, когда наши ребята могли пять лет спать, проснуться за день до матча и обыграть любую континентальную команду на выбор. Но те времена прошли, и они никогда не вернутся. Я совершенно уверен, что наши любители все еще могут победить лучших из них, но должны быть приняты новые методы».
Гарбатт и Пентланд были далеко не одиноки. Тим Коулман, когда-то работавший в «Арсенале», а затем тренируя в Голландии, предсказывал, что не за горами тот день, когда «тренеры приедут с континента в Англию», чтобы обучать игроков. Чарльз Буньян, который добился значительного успеха в Бельгии, возложил вину за это на власть имущих в футболе. «В Англии невозможно получить прожиточный минимум» за свои услуги, писал он, и его беспокоило, что «большие клубы [в Футбольной лиге] не понимают ценности тренерской работы и того, что можно сделать, отдав многообещающую молодежь под контроль компетентного тренера».
Герберт Берджесс, современник Гарбатта, в 1923 году предположил, что футбол в Италии уже находится на грани того, чтобы «стать первоклассным». Для Уильяма Хибберта, сделавшего себе имя в «Ньюкасле», а затем переехавшего работать в Соединенные Штаты, виноваты были не столько клубы, сколько сами игроки. Его оценка была мрачной. «В этой стране знают всё о футболе, — писал он о своем решении продолжить карьеру за границей. — Здесь мне нет места. Наши молодые игроки предпочитают, чтобы их не учили».
Будущее видели не только те, кто был вовлечен в игру за рубежом; немногие из тех, кто сделал карьеру, наблюдая за футболом, также обладала дальновидностью, чтобы понять, что Англия должна принять вызов. Главными среди них были два великих отца-основателя футбольной журналистики, Айвен Шарп и Джеймс Кэттон, оба редакторы-новаторы All Sports Weekly и стабильные голоса несогласия с общепринятой логикой, согласно которой английские игроки по своей природе превосходят всех остальных.
«Друзья, которые находятся в тесном контакте с континентальными командами, уверяют меня, что англосаксонская раса должна быть осторожна со своим превосходством, — писал Кэттон в 1925 году в статье под названием "Как игра опоясала земной шар". — Мой друг, бельгиец, который знает, о чем говорит, говорит, что латиноамериканцы, испанцы и итальянцы, скорее всего, станут лучшими игроками в мире. Они гениальны в матчах и очень скрупулезны во всем, за что берутся. Кажется, он влюблен в испанского футболиста».
Его тон не всегда был столь доброжелательным. Кажется, его постепенно раздражает тенденция рассматривать футбол как игру скорости и выносливости, а не мастерства и утонченности. «Если Англия хочет сохранить свой престиж перед лицом наступления других наций, всех их игроков... она должна использовать больше интеллекта и с помощью постоянной практики получать контроль и власть над мячом внутренней и внешней стороной каждой ноги», — писал он. В противном случае, опасался он, «игра потеряет свою популярность, а Великобритания — свою славу».
Шарп — бывший игрок любительской сборной, чьи связи в Германии помогли Стиву Блумеру сначала получить работу в Берлине, а затем четыре года в Рулебене — был в равной степени обеспокоен тем, что он описал как менталитет клубов Футбольной лиги «победа любой ценой», что, по его мнению, отвлекало от футбола как от зрелища.
«Континентальные страны до сих пор называют британцев хозяевами», — писал он в 1930 году. Но болельщики, команды и особенно газеты придерживаются мнения, что теперь их лучшим командам нечему учиться у Британии. Как ни странно, но их мнение практически оправдано. Их техника превосходна, особенно в полузащите, приводя к голу серией коротких поперечных передач, напоминающих шотландский стиль [известный артистичная короткая распасовка]. Это воистину ослепительное зрелище».
Шарп не был слепым ксенофилом: он был резок в своей критике стандартов полей по всему континенту и столь же резок в оценке иностранных судей, склонных принимать, по его словам, «многочисленные странные решения». Но все это перевешивалось жаждой знаний, желанием совершенствоваться, верой в то, что талант зависит не только от природы, но и от воспитания — чертами, которых, к сожалению, не хватало во всем английском футболе.
Находясь в Вене, я слышал, как президент клуба «Рапид» заметил, что если австрийцы знают об английском футболе столько же, сколько и мы, если не больше, то британцы знают о нем немного или проявляют лишь скудное внимание к его успехам. Это печально, но факт. Даже маленькие мальчишки, пинающие пустую консервную банку на пыльных полях, знают наших ведущих игроков так же хорошо, как мы сами, и спорят о том, кто будет [известными звездами Дэвидом] Джеком, [Алексом] Джеймсом и [Алексом] Джексоном в их маленькой игре.
Подобная критика умышленной слепоты Англии не ограничилась Кэттоном и Шарпом; их эстафетную палочку подхватили два их наследника на самой вершине спортивной журналистики, Джеффри Грин из The Times и Брайан Глэнвилл, его коллега из Sunday Times. Грин предупредил в своей газете перед визитом в Австрию в 1951 году, что нельзя допустить, чтобы непобедимый домашний рекорд сборной Англии «затуманил видение многих, кто считает, что британскому футболу нечему учиться». Через год после того, как Золотая команда Венгрии уничтожила эту гордость, он опубликовал книгу «Футбол: Мировая игра», настаивая на том, что «теперь Джек не хуже своего хозяина, а порой даже лучше», восхвалял «скоростное, техническое и научное изложение игры в мяч, выполненное со всей точностью и планированием шахматного мастера и всем артистизмом жонглера», что характеризовало большую часть континентальной игры. «Именно в этой художественной концепции заключается красота и полное расширение игры в будущем, и Британия должна быть готова для новых идей», — писал он. Даже самые лучшие британские игроки того времени, казалось, понимали, что стандарты повышаются: Стэнли Мэтьюз был выведен из состояния изоляции впечатлениями от чемпионата мира 1950 года, а Бобби Чарльтон — член прекрасной команды «Манчестер Юнайтед» следующего десятилетия, знаменосец английского футбола в новомодных еврокубках — признался, что был поражен тем, как играла великая команда «Реал Мадрид».
Когда Глэнвилл опубликовал «Футбольную Немезиду» в 1955 году, он был довольно прямолинеен. «Британский футбол, тем временем, выродился из-за своей несдержанности в преждевременный маразм», — писал он. Он видел в нем «всепроникающее самодовольство: устаревшими методами тренировок, допотопной тактикой на поле, растущей серией поражений от иностранных клубов и сборных».
Все это, конечно, до боли знакомо. Нежелание Англии учиться чему-то из-за рубежа, ее неспособность меняться остается чем-то вроде определяющей характеристики, которая сохраняется даже в эпоху, когда иностранные менеджеры, занимающие самые известные посты в Премьер-лиге и Футбольной ассоциации, смотрят через Ла-Манш — в Клерфонтен, в «Аякс», в Ла-Масию, в Германию, в таком порядке — в поисках вдохновения при подготовке молодых игроков.
Действительно, листая пожелтевшие страницы All Sports Weekly и Athletic News, невозможно не прийти к выводу, что в футболе с 1920-х годов на самом деле ничего не изменилось. Например, 1926 год был потрачен на обсуждение того, следует ли разрешать игрокам оспаривать судейские решения, или это ставит под сомнение сам дух спорта, и все это в суматошном, отчаянном тоне, которым могла бы гордиться Daily Mail. В 1929 г. наибольшую озабоченность вызывал вопрос о том, нужны ли судьям специальные судьи у ворот для принятия решений, что было введено Мишелем Платини и УЕФА не так давно, столетие спустя. В 1930 г. несколько высокопоставленных лиц призвали ограничить количество иностранных игроков в каждой команде, чтобы стимулировать развитие молодежи: разница была лишь в том, что речь шла не о Португалии и Польше, а о Пэйсли и Партике.
Опасения по поводу утраты Англией своего места на вершине футбольного мира были точно такими же. Как и сегодня, были опасения по поводу того, что команды на этих берегах предпочитают покупать таланты, а не развивать свои собственные; как и сегодня, было опасение, что упор на физические элементы игры приведет к дефициту технических возможностей.
И, как и сегодня, эти выражения озабоченности не остались полностью неуслышанными. Еще в 1920 году член Футбольной ассоциации Англии Фредерик Уолл отправил команду на Олимпийские игры с пророческим предсказанием, что Великобритания «не будет жить по-своему»: он был прав. Норвегия выбила их в первом раунде. На клубном уровне тоже пришло осознание того, что баланс смещается. А.В. Тернер, секретарь «Тоттенхэм Хотспур», хорошо знал, что «наши континентальные друзья не дремлют», а его коллега из «Челси» К.Д. Крисп после турне клуба по Южной Америке назвал южноамериканских игроков «не только самыми быстрыми футболистами в мире, но и очень умными парнями, умеющими контролировать мяч». Даже в парламенте существовало понимание того, что британское превосходство не может восприниматься как нечто само собой разумеющееся. Преподобный Герберт Даннико, бывший игрок и член парламента от Лейбористской партии, в 1929 году написал статью, в которой спрашивал, чему Англия «может научиться у континента», оставляя за собой особую похвалу за тот факт, что «каждый клуб имеет свой тщательно оборудованный спортзал и жесткие, систематические круглогодичные тренировки».
Таким образом, нелегко объяснить, почему все эти предупреждения не привели к каким-либо долгосрочным, заслуживающим внимания изменениям. Возможно, те, кто делал страшные предостережения, считались предвестниками конца света. Возможно, в случае с такими людьми, как Гарбатт и Пентланд, их беспокойство воспринималось как результат корысти: справедливости ради следует отметить, что их пессимистические пророчества сопровождались подтекстом, что именно они должны разобраться в ситуации. Возможно, те, кто отвечал за английский футбол, не очень хорошо реагировали на то, что им говорили, что они делают что-то неправильно, особенно когда по крайней мере до 1950-х годов результаты не свидетельствовали о том, что родине есть чего бояться с континента. Возможно, они устали от критики. Если это и так, то они устали от одного человека больше, чем от большинства других. Никто не сделал больше, чем Джимми Хоган, чтобы сообщить Англии о том, что наступит ее день расплаты. Он, как никто другой, знал, как быстро поднимается континент. В конце концов, именно он отправил в путь многих иностранцев.
Из всех тех тренеров, которые уехали за границу, людей, которые стали Мистерами, никто не оказал такого сейсмического влияния на игру, как Хоган. Его отпечатки пальцев остаются отчетливыми, даже спустя более века после его первого участия в качестве тренера на чужой земле, в футболе по всей Европе и по всему миру.
Позже Хоган стал носить с собой визитную карточку, которая присваивала ему звание «Профессор футбола». Среди его учеников были голландцы, австрийцы, немцы, французы, швейцарцы и венгры. Он заложил основы австрийской Wunderteam 1930-х годов, первой континентальной команды, по-настоящему захватившей воображение взыскательной английской публики, и его первого большого вклада в историю спорта, которому он посвятил свою жизнь. Среди тысяч игроков, которые контактировали с ним, были Хельмут Шён, тренер, когда Западная Германия выиграла чемпионат мира в 1974 году; Когда Хоган умер, Немецкий футбольный союз написал его семье, назвав его основателем «современного футбола» в стране. Именно Хогану приписывают вдохновение венгерской Aranycsapat, «Золотой команды», которая разгромила Англию на «Уэмбли» в 1953 году и снова в Будапеште несколько месяцев спустя. «Мы играли в футбол так, как учил нас Джимми Хоган, — сказал тренер той команды Густав Шебеш после победы со счетом 6:3 в Лондоне. — Когда рассказывают нашу футбольную историю, его имя должно быть написано золотыми буквами».
Влияние Хогана, однако, простирается еще дальше. Они были всего лишь его непосредственными учениками. Именно венгерские тренеры, перенявшие свои принципы у Хогана, первыми отправились в Бразилию и посеяли семена самобытного стиля этой страны. Il Grande Torino, замечательную итальянскую команду, трагически погибшую в авиакатастрофе в Суперге в 1949 году, тренировал венгр Эрно Эрбштейн, на которого не могло не повлиять учение Хогана.
Среди тех тренеров, которые уезжали из дома, чтобы обучать игре, Хоган может даже утверждать, что оказал длительное влияние на английский футбол. В 1939 году Артур Роу, верный игрок «Тоттенхэм Хотспур», завершил свою игровую карьеру. Летом того же года он был отправлен Футбольной ассоциацией в лекционный тур по Венгрии. Местные были впечатлены: они попросили его остаться и тренировать национальную сборную страны, но начавшаяся Вторая мировая война помешала ему занять эту должность. Шпоры только выиграли от этого: в 1949 году он занял пост главного тренера на «Уайт Харт Лейн». Он привел их к повышению в классе, а затем, в следующем сезоне, к чемпионству лиги.
Тренерское мышление Роу было сформировано Питером Макуильямом, шотландским менеджером Шпор, который впервые дал ему шанс стать игроком в 1920-х годах. Макуильям проповедовал то, что тогда было известно как «шотландская игра», ее акцент на том, чтобы мяч выполнял работу, а не игроки. Но те недели, проведенные в Венгрии, произвели на Роу неизгладимое впечатление: он встретился и обменялся идеями с Густавом Шебешем и Ференцем Пушкашем, двумя сторонниками Хогана и ключевыми фигурами в команде, которая стала известна как «Волшебные мадьяры». Возможно, у Роу уже были свои представления о том, как должна проходить игра; разумно предположить, что принципы Хогана помогли отточить их.
Игра в стеночку стала фирменным стилем «Тоттенхэма». Это был основополагающий принцип для команды Билла Николсона, которая выиграла дубль через десять лет после того, как Роу принес клубу первый титул. Она продолжает формировать идентичность клуба и сегодня, хотя сейчас она является не только благословением, но и бременем. Вик Бакингем, бывший товарищ Роу по команде, поделился теми же идеями с «Вест Бромвич Альбион», а затем с «Аяксом» и «Барселоной». Как мы увидим, он войдет в историю как тренер, который первым раскопал Йохана Кройффа, как человек, который служил повитухой для Тотального футбола. Оба были вдохновлены Макуильямом, одним из тех героев, о которых игра забыла. Но и тот, и другой был связан, хотя и косвенно, с Хоганом, его стилем, его убеждениями.
Главным постулатом его учения, который так громко прогремел по всему миру, был примат техники. Хоган был техническим фундаменталистом. Неортодоксальная идея о том, что игре можно научить, была одной из тех, в которых он убедился, будучи игроком. Как отмечает его биограф Норман Фокс, Хоган был гораздо более опытным на поле, чем ему часто приписывают: за 13-летнюю карьеру он играл за «Нельсон», «Рочдейл», «Бернли», «Фулхэм» и «Болтон Уондерерс». История гласит, что, будучи подростком в «Бернли», он был разочарован неспособностью своих тренеров помочь ему устранить недостатки в его игре, утверждая, что у него было так мало поддержки, что он решил «разобраться во всем сам». Его труд окупился: даже в сравнительно преклонном возрасте его техника не покидала его.
Ни у кого из игроков, побывавших на тренерских занятиях Хогана, ни у кого из студентов, посещавших его лекции, не осталось сомнений в том, насколько важным, по его мнению, было «владение мячом» для будущего игрока. И то, и другое часто начиналось с демонстрации собственных способностей: на одном из выступлений в Германии, понимая, что он теряет аудиторию, он потребовал, чтобы вынесли на сцену его оборудование, и произвел два удара, по одному с каждой ноги, в определенную панель на стене. Первая треснула, вторая разбилась пополам.
Все, кто с ним общался, должны были знать его список, который он представлял всем игрокам, с которыми работал — 11 способов взять мяч под контроль и связанные с этим техники, будь то внутренней или внешней стороной стопы, головой, грудью, бедром или при смене направления. Это были основные строительные блоки, которые он хотел, чтобы его игроки усвоили, дабы они почувствовали пользу от его тренерской работы: в конце концов, он почти ничего не делал без мяча. Он аккуратно подытожил свои принципы: «Тренировки с мячом, тренировки с мячом и еще раз тренировки с мячом, пока наши игроки полностью не станут хозяевами мяча».
После этого он учил их тончайшим искусствам игры: пасам, навесам, дриблингу, уклонению, финтам. Последние два, по его словам, были «изучены с помощью простых упражнений, таких как ведение мяча вокруг палок и контроль его сначала внутренней стороной, а затем внешней стороной каждой ноги, в сочетании с гимнастическими упражнениями, чтобы сделать тело свободным в бедрах». Он с презрением относился к привычке британских команд ограничивать тренировки физической работой, за которой следуют удары по воротам, краеугольный камень воскресной разминки лиги, или самая беглая из разминочных игр. «Я бы, — писал он в 1930 году, — был бы уволен [иностранным клубом], если бы попробовал методы, которые используются на родине».
Возможно, он и был фундаменталистом, но было бы несправедливо характеризовать Хогана как пони с одним трюком. Он был гораздо более всесторонним. За много лет до того, как Арсен Венгер изобрел пасту — по крайней мере, в коллективном воображении английского футбола — Хоган был озабочен рационом игроков, отчаявшись от количества красного мяса, которое ели его австрийские футболисты во время подготовки к Олимпийским играм 1912 года, и привнес в их жизнь такие экзотические изыски, как зеленые овощи и тушеные фрукты во время специального предтурнирного тренировочного сбора в Зальцбурге. Позже он описал свою первую работу как «лечение их тел», прежде чем он приступил к работе над их разумом. «После того, как я настроил их физически, — сказал он, — лечить ум было легко».
Он был строгим приверженцем дисциплины, конфликтовал с одним игроком, потому что у него была привычка плеваться после того, как он забивал голы, что противоречило его моральному кодексу, и твердо верил в то, что сейчас назвали бы теорией предельной выгоды. Он учитывал все: направление ветра, положение солнца, состояние поля. Он передавал это внимание к деталям тем тренерам, которые у него учились. В 1953 году Густав Шебеш, отвечавший за венгерскую сборную, которая должна была играть на «Уэмбли», отправился в Англию, чтобы посмотреть на своих предстоящих соперников. Он позаботился о том, чтобы быть там в три часа дня, чтобы посмотреть, в каком положении находится солнце. Он взял с собой бутсы, чтобы проверить, как выглядит поверхность. Он обратился в Футбольную ассоциацию, которая, по наивности, согласилась, не может ли он взять с собой в Будапешт три мяча. Он ничего не упускал. Таков был настоящий Хоган.
Тактически на протяжении всей своей карьеры он оставался приверженцем системы 2-3-5, на которой он был воспитан. Он знал о развитии расстановки WM в конце 1920-х и начале 1930-х годов, о подходе, пионером которого стал Герберт Чепмен из «Арсенала» и который ввел в игру центрального защитника-«стоппера», но считал ее слишком ретроградной, слишком оборонительной.
Его стиль был менее консервативным и, как он чувствовал, более непонятым. «Иногда меня обвиняют в том, что я эксперт по коротким передачам, — писал он в журнале Sport Express в 1954 году. — Это просто смешно... Мы использовали короткий пас, длинный пас, поперечный пас, пас вразрез, обратный пас, в общем, любой другой вид передачи, который позволял нам владеть мячом». Это было ключом ко всему, что делал Хоган: мяч, владение мячом. Он хотел видеть от своих команд то, что называл «ковровым футболом» — свою версию знаменитой цитаты Брайана Клафа об отсутствии травы в небе. Как и Фред Пентланд до него, он был предан чему-то, что можно рассматривать как предтечу тики-таки.
Это противоречило тому, как играли в Футбольной лиге, где вера в то, что болельщики хотят смотреть быстрый, яростный футбол, породила прямой, верховой стиль, который Хоган ненавидел. «Конструктивный и интеллектуальный футбол», считал он — именно так должна вестись игра. Из-за этого у него возникли разногласия с футбольным истеблишментом Англии. Хоган был непреклонен: и то, как тренируют игру, и то, как в нее играют на его родине, по его прямому выражению, «пошло не в том направлении». Он был убежден, что только правильно обучая основам, а затем переходя к более экспансивному и привлекательному стилю игры, Британия сможет сохранить свое место на вершине мирового футбола.
«Британские методы обучения устарели, — писал он в 1930 году. — Мальчишками в школе мы учились играть в игру, пиная мяч каждый день по несколько часов, и мне кажется странным, что когда мы становимся игроками первой лиги, работа с мячом отменяется, как горячие кирпичи, и мы тренируемся играть на беговых дорожках или площадках для гольфа. Я британец и горжусь этим, но я должен быть откровенным и высказать мнение, что сейчас очень мало разницы между британским и зарубежным футболом. Секрет этого в практике игры с мячом и теоретическом обучении». По его словам, это не было «тренировкой по старым правилам, когда время от времени нужно было немного подышать деревенским воздухом, немного поиграть в гольф, чтобы развеять монотонность, или побить рекорды на беговой дорожке. Тренировки с мячом, простые гимнастические упражнения и футбольные инструкции показывают себя все более успешными».
Он еще больше осуждал то, что он называл английской «игрой с сильными ударами-забери, если сможешь». «Что случилось с нашей игрой в футбол в последние годы? — писал он в Daily Dispatch в 1945 году. — По моему искреннему мнению, наша игра откатилась назад почти на 50%. Прошли те времена, когда мяч переходил от человека к человеку. Что стало с нашим ковровым футболом? Мы научили мир делать эти вещи, а потом выбросили их, как мусор». В фильме «Пророк или предатель?» Фокс рассказывает, как он сказал директору «Астон Виллы», одного из двух английских клубов, предложивших ему пост главного тренера, что «дикий удар мяча высоко в поле — это просто приглашение сопернику завладеть им». Он хотел, чтобы игра с длинными забросами была «отменена». То, что никто не захотел его слушать, оставалось открытой болью до самой его смерти.
Как и Стив Блумер, весной 1914 года Хоган оказался в отеле «Адельфи» в Ливерпуле, с нетерпением ожидая интервью с Вальтером Бенземанном, эмиссаром немецкого футбола в Англии. Он знал, что его игровая карьера окончена. Будучи инсайд-форвардом, что, по общему мнению, является наиболее продуманной ролью в любой команде, он в 1907 году получил травму колена играя за «Фулхэм». Эта травма была не настолько серьезной, чтобы прекратить его выступления, но, похоже, настолько мешала ему, что клуб решил отпустить его. Он мог бы подписать контракт со «Суиндон Таун», но вместо этого получил предложение от «Болтон Уондерерс». Искушение вернуться на север, чтобы быть ближе к своей семье в Бернли, оказалось непреодолимым. Это решение определило ход дальнейших событий.
В 1909 году Болтон отправился в короткое послесезонное турне в Дордрехт, Голландия. Они сыграли полдюжины матчей и выиграли их все, но Хоган был впечатлен талантом и страстью туземцев. Год спустя, когда его близкий друг, судья Джеймс Хаукрофт, рекомендовал его на пост тренера в главном клубе города, он согласился. Хоган провел два года в Голландии, разочарованный «примитивными» знаниями местных жителей об игре, но его учитель был в восторге от их способности постичь «науку» игры. Он был достаточно уважаем, чтобы его пригласили в качестве тренера национальной команды в свободное от работы время.
Его дружба с Хаукрофтом снова принесла свои плоды в 1912 году, когда он судил матч между Австрией и Венгрией. Австрийцев тренировал Хуго Майсль, отпрыск богатой еврейской семьи в Вене, который отказался от деловой карьеры, чтобы потворствовать своей страсти к футболу. Майсль был обеспокоен тем, что его команда не сможет хорошо выступить на Олимпийских играх того года. Он спросил Хаукрофта, есть ли кто-нибудь, кто мог бы помочь. Хаукрофт снова предложил Хогана. Это было начало отношений, которые определили карьеру Хогана. Вполне возможно, что это также спасло ему жизнь.
Хоган провел шесть недель, работая с Майслем, чтобы подготовить австрийскую сборную к Играм в Стокгольме. Питаясь зелеными овощами и компотами, играя в шотландском стиле, который так ценил Хоган, они относительно хорошо выступили в Швеции, обыграв Германию, прежде чем были выбиты голландцами (Хоган также поставил себе в заслугу их успех, учитывая его работу там в предыдущие два года), но более важным был тот факт, что он и Майсль были связаны общим видением того, как можно играть в футбол. Эти два игрока идеально подходили друг другу, Хоган мог проводить технические тренировки, которые хотел Майсль и требовали его игроки. После Олимпиады англичанин вернулся на родину и как игрок провел последний сезон в составе «Болтона». Менее чем через два года Майсль получил письмо, которое изменило ход жизни его друга.
Хоган был приглашен в Адельфи на собеседование на ту же работу, что и Блумер. Как утверждает Фокс, он был последним кандидатом, с которым встретился Бенземанн, пытаясь заполнить три должности, предложенные Немецким футбольным союзом. В то время как Блумер, естественно, делал акцент на своем игровом опыте, Хоган, несомненно, предпочитал обсуждать свою работу в Голландии и Австрии. Он никогда не отступал, когда речь заходила о его достижениях. Хоган не был размазней. По словам одного из игроков, с которым он столкнулся позже в своей карьере, он давал ему автограф: «С наилучшими пожеланиями, Джимми Хоган — футбольный тренер номер один в мире». Он никогда не боялся афишировать свои способности.
Несмотря на всю напыщенность, Бенземанн, похоже, не был сразу впечатлен. Он искал отсылки, подтверждающие утверждения Хогана. Немецкий футбольный союз написал Майслю, чтобы узнать его мнение о человеке, с которым он работал в Стокгольме. Майсль, не желая позволять человеку, которого он считал таким способным тренером, быть нанятым командой, которую он считал соперником на Олимпийских играх 1916 года, связался с Хоганом, чтобы предложить ему работу тренера сборной Австрии. Его друг с готовностью согласился. Блумер получил работу в Германии. К концу года он спал под мешковиной в Рулебене. Хоган был в Вене.
Это не значит, что война Хогана была счастливой, и уж точно не подтверждает идею о том, что он был каким-то дезертиром, который получит некоторую поддержку после окончания конфликта. Как и Блумер, он проведет годы между 1914 и 1918 в плену. Просто его клетка была немного более позолоченной.
Хоган почти сразу влюбился в Вену. Он описал город как рай, город «любви, жизни и смеха», позже назвав его наряду с Будапештом самым красивым из всех, что он знал. Он любил свою работу и жаждущую знаний футбольную культуру, в которой он теперь находился. Он тренировал олимпийскую сборную два раза в неделю, а также проводил клубные тренировки, начиная их в 5:30 утра, потому что многие команды хотели извлечь выгоду из его мудрости. Он работал с игроками, которые впитывали все, чему он мог их научить, с игроками, которые понимали, что он имел в виду, когда просил их «подружиться с мячом». В течение нескольких недель, которые он провел там, до того, как мир развалился на части, он был занят тем, что закладывал основы для первой великой команды, которая несла на себе его отпечаток: в последующие годы Wunderteam, которую он и Майсль создали, покорит мир.
Невозможно предугадать, чего бы он добился, как бы иначе выглядела летопись игры, если бы не вмешалась война. Как раз в тот момент, когда Хоган начал оказывать влияние, был убит эрцгерцог Франц Фердинанд, и Европа распалась. Хоган, естественно, был чрезвычайно обеспокоен, но британский консул сказал ему, что нет никаких непосредственных причин для отчаяния. Но через несколько дней, глубокой ночью, полиция постучала в дверь его городской квартиры. Его жена в ужасе открыла. Была объявлена война, и был отдан приказ об облаве на всех иностранных граждан. Хогана бросили в тюрьму.
Из лагеря для интернированных его спасла только благосклонность англичан братьев Блайт, владельцев универмага в австрийской столице, которые вызвались за него поручиться. В течение следующих двух лет он оставался у них, подрабатывая в их семейном доме, обучая их детей теннису и ухаживая за их садами. Нетрудно понять, почему, когда он в конце концов вернулся в Англию, многие в футболе насмехались над его удачей. Если пленным в Рулебене повезло избежать ужасов Соммы и Пашендейла [Одно из крупнейших сражений Первой мировой войны между союзными (под британским командованием) и германскими войсками. Сражение состояло из ряда отдельных боевых операций, продолжавшихся с июля 1917 года до ноября 1917 года, прим.пер.], то Хогану судьба улыбнулась еще больше.
Он глубоко возмущался такой оценкой. Его семья, как он говорил, была перевезена обратно в Великобританию; он не видел их четыре года. Его зарплата в Австрийском футбольном союзе была урезана; он описал себя и свою жену как «брошенных на голодную смерть». Он должен был регулярно отмечаться в полиции и находился под строгим комендантским часом. Когда в конце концов появилась возможность покинуть Вену, а война затянулась, ему даже не разрешили вернуться в Британию. Вместо этого ему сказали, что он поедет в Венгрию. Хоган должен был знать, что, по меркам миллионов, его война была желанной. Ему повезло. Но это не то же самое, что ему было легко.
Не сразу понятно, почему австрийские власти решили отпустить Хогана в Будапешт. Он никогда не бывал там раньше; у него не было явных связей в Венгрии. Фокс объясняет это тем, что Барон Дирстэй, венгерский аристократ и вице-президент клуба MTK, вступил в сговор с Майслем, чтобы вытащить его просто потому, что он чувствовал, что англичанин был лучшим кандидатом для реализации амбиций команды стать самой могущественной в Европе. Там он также будет находиться под комендантским часом и полицейским надзором. Как бы то ни было, он был просто рад, что уехал из Вены. Когда он увидел, что ждет его в МТК, его сердце снова воспарило.
У клуба явно были большие планы. Инфраструктура была лучшей, которую Хоган когда-либо видел; у него был офис на стадионе и полный контроль над командой. Поскольку большинство их старших игроков отсутствовали на действительной службе, он в поисках игроков был вынужден рыскать по молодежным составам клуба. В частности, он раскопал двоих, Дьёрдя Орта и Йожефа Брауна, которых он считал одними из лучших, с которыми он работал, и оба превратились в суперзвезд благодаря его неустанной технической подготовке. Он провёл три сезона в МТК. Во всех трех случаях они завоевали титул чемпиона Венгрии. Благодаря фундаменту, заложенному Хоганом, они были свергнуты лишь в 1925 году. Однако это не самое прочное его наследие. Прошло почти 30 лет, когда это стало известно миру, в тот серый день на «Уэмбли», когда «Араньчапат» разрушил оборону сборной Англии и ее иллюзии. В то время как остальной мир разваливался на части, Хоган медленно, методично строил то, что длилось целое столетие.
Несмотря на удовлетворение, которое он получал от своей работы, при первой же возможности он вернулся в Англию и отправился через весь континент на поезде, охраняемом британскими солдатами. Он приехал в Бернли почти без средств к существованию. Он перевез свою семью к родителям жены, написав, что едва может позволить себе приличный костюм. Он был вынужден обратиться в Футбольную ассоциацию, спросив, будет ли он иметь право на участие в фонде, который был создан для помощи бывшим игрокам, пытающимся найти работу. Фредерик Уолл не только отказал ему, но, по словам Фокса, предложил ему только три пары шерстяных носков, которые выдавались солдатам на фронте. Вывод казался ясным: Хоган был в лучшем случае дезертиром. В худшем — предателем.
Эта встреча задала тон большей части взаимодействия Хогана с ФА. Его отношения со Стэнли Роузом, преемником Уолла — человеком, которого некоторые в организации считали опасно неуклюжим, потому что он носил только костюм для отдыха, а не фраки, в котором посещал матчи — были лучше, чем с Уоллом, но они редко поднимались выше прохладных.
Возможно, именно в этом разговоре, сразу после окончания войны, было решено, что Хогану, независимо от того, каким успехом он пользовался или сколько людей призывали к его вербовке со стороны футбольного руководства, никогда не будет предоставлен шанс увидеть, могут ли его методы помочь развитию спорта в Англии. Что более вероятно и в какой-то степени более важно, это намекает на институциональное подозрение ко всем тем, кто уехал за границу на заработки, что может объяснить, по крайней мере частично, почему так много из них игнорируются на родине.
Таким образом, у Хогана не было другого выбора, кроме как искать работу подальше. Позже он настаивал на том, что его путешествия были вдохновлены детским желанием увидеть все экзотические места, о которых он читал в детстве. Возможно, в этом утверждении есть доля правды, но, безусловно, его решение — как и решение Блумера и Пентланда — снова уехать сразу после войны было экономическим. Он должен был работать, и из-за отношения клубов ФА и Футбольной лиги он не мог делать это дома. Надо сказать, что необходимость была матерью всего, что он изобрел.
Путешествия Хогана были обширными. Его желание распространять информацию об игре, прививать игрокам и тренерам по всему миру свое видение, позволило ему увидеть все те места, о которых он читал в детстве: «Мечты моей юности сбылись, — писал он. — Я плавал по Средиземному морю, поднимался в Швейцарские Альпы, купался в голубом Дунае, видел чудесные города Вену, Будапешт, Берлин, Рим, Амстердам, Цюрих и Стокгольм».
Он никогда не задерживался надолго на одном месте. Он провел три года в Швейцарии, между 1922 и 1925 годами, с «Янг Бойз» из Берна и Лозанны, еще один сезон в Венгрии — в «Хунгарии», как теперь назывался МТК — прежде чем переехать в Германию в 1926 году, сначала в качестве тренера-инструктора, а затем в качестве менеджера «Дрездена», с которым он выиграл четыре чемпионских титула подряд. Оттуда он отправился во Францию и в «Расинг Клуб» в Париже в 1931 году, а затем вернулся в Австрию, воссоединившись с Майслем, чтобы помочь в том, что в следующем году стало известно как Wunderteam.
Остается только догадываться почему он был таким неугомонным, но, хотя есть соблазн предположить, что он был просто странствующим персонажем, скорее всего, не существует какого-то одного главного объяснения. Если он переехал в Швейцарию, первоначально ради своего кошелька, то отъезд в Венгрию, по-видимому, был вдохновлен лояльностью и благодарностью, а также, возможно, профессиональным воодушевлением от перспективы снова работать с игроками этой страны за то обращение, которое они оказали ему во время войны. Его назначение в Германию также сопровождалось большим вознаграждением, но его переезд во Францию был вдохновлен чем-то совершенно иным: Майсль, по-видимому, предупредил его об изменении настроений в Германии, о том, что национал-социалистическая партия становится все более могущественной, и призвал его уехать. Насколько серьезно он отнесся к ухудшающейся ситуации в Германии, можно судить по тому, как он уезжал, когда он и его сын Джо зашивали семейные сбережения в брюки, чтобы гарантировать, что они не будут конфискованы на таможне.
Он покинул Францию в 1932 году в отчаянии, вызванном не способностями игроков, с которыми он работал, а культурой клуба, который готовил экстравагантные блюда после каждого матча и настаивал на том, чтобы принимать своих звезд в отелях лучшего класса. Для человека с почти аскетическими вкусами Хогана, такая обстановка была крайне нежелательна. Это, как и его отношения с Майслем, заставило его вернуться в Вену.
Причина, по которой его старый друг так отчаянно нуждался в его опытном влиянии, заключалась в том, что в том году Австрия должна была встретиться на «Стэмфорд Бридж» со сборной Англии в игре, которая была замаскирована под неофициальный чемпионат мира. Австрийцы, вдохновляемые миниатюрным Маттиасом Синделаром, считались лучшей командой континента. Англичане, чья уверенность в себе была настолько абсолютной, что, кажется, была заразительной, по-прежнему считались лучшими на планете. Спустя два года после того, как на первый Кубок мира, на котором доминировали южноамериканцы и победили хозяева, сборная Уругвая, не приехали ни те, ни другие, для европейцев это был реальный шанс установить международную расстановку сил в футболе.
Как всегда, Хоган и Майсль отвезли своих игроков на «Стэмфорд Бридж» за неделю до игры, чтобы увидеть, как «Челси» принимает «Эвертон». Это был шанс увидеть двух лучших форвардов эпохи в прямом соперничестве: в составе «Челси» мог сыграть Хьюи Галлахер, в то время как гости могли похвастаться результативным Дикси Дином. Хоган ушел не только не впечатленным, но и немного подавленным: не из-за способностей двух игроков, а из-за привычки обеих команд просто забрасывать длинные передачи в их неопределенном направлении, скорее в надежде, чем в ожидании. Это был не тот ковровый футбол, в который он верил так безоговорочно; он истолковал это как доказательство того, как преступно Англия растрачивает свои природные ресурсы.
Неделю спустя Австрия дала почти такую же оценку, но с гораздо большим красноречием. На глазах у 42 000 зрителей они проиграли в захватывающей игре со счетом 3:4. Гордый непобежденный рекорд сборной Англии остался невредимым, и среди игроков, и среди прессы были те, кто увидел в этой победе доказательство того, что, несмотря на всю шумиху вокруг подъема континента, первенство родины не должно подвергаться сомнению. Другие были немного более осмотрительны. Корреспонденты, посланные освещать матч, были очарованы игрой австрийцев и, в частности, Синделаром, автором гола, который был назван «шедевром». Один из них зашел так далеко, что назвал победу Англии «тревожной». Пускай Англия и получила приз, но Австрия завоевала все аплодисменты за стиль. Что-то, очевидно, все-таки происходило.
Эта демонстрация не могла повредить репутации Хогана на родине; точно так же, как Синделар впоследствии настаивал на том, что Хоган сыграл ключевую роль в разработке игры в том виде, в котором они в нее играли. Конечно, кажется слишком большим совпадением, что два года спустя ему, наконец, дали шанс вернуться в западный Лондон на постоянной основе. В мае 1934 года ему предложили пост главного тренера «Фулхэма». Отчаянно нуждаясь в признании на родине, он с готовностью принял его, назвав себя «польщенным и восхищенным» возвращением в один из своих бывших клубов. Действительно, за исключением «Бернли», он любил «Фулхэм» больше, чем любую другую команду в Англии. В конце концов, именно здесь, будучи игроком, он впервые получил шанс сыграть в команде, в которой доминировали шотландцы, играя в стиле короткого паса, который он так обожал. Это был футбол, в который, по его мнению, нужно играть, и он повлиял на его мышление так же сильно, как и его убежденность в том, что игре можно научить и совершенствовать ее.
Однако его пребывание на посту менеджера было менее счастливым. Его первые программные заметки, раскрытые Фоксом в фильме «Пророк или предатель?», предполагают, что он знает, что ему есть что доказать своим новым игрокам, директорам и болельщикам, делая акцент на своем опыте: «Я руководил сборными разных стран не менее, чем в 50 матчах». Похоже, их нужно было убедить. Хоган пытался внедрить методы, которые так хорошо служили ему на континенте, работая над улучшением техники своих игроков, но начальники клуба не были впечатлены. Результаты вряд ли были катастрофическими, но он был уволен всего после 31 игры, пока лежал в больнице, восстанавливаясь после операции на сердце. «Меня уволили, — рассказывал он позже, — за то, что я в разумной манере учил своим идеям играть в футбол».
Разочарованный и отвергнутый, он вернулся сначала в Лозанну, а затем в Австрию, приняв предложение Майсля помочь подготовить сборную к Олимпийским играм 1936 года. И снова их сотрудничество оказалось плодотворным: несмотря на то, что четвертьфинал со сборной Перу Джека Гринвелла закончился потасовкой, которая привела к отмене матча, австрийцы вышли в финал. Их обыграли только итальянцы, которых тренировал Витторио Поццо — человек, которым Хоган очень восхищался — в разгар славного периода, когда они становились чемпионами мира в 1934 и 1938 годах.
Вернувшись в Англию, несмотря на неудачный опыт в «Фулхэме», его имя начало приобретать некоторый вес. Он впервые столкнулся со Стэнли Роузом, новым секретарем ФА, когда тот потребовал компенсации с «Крейвен Коттедж» за свое увольнение, и в 1936 году ему предложили должность инструктора на первом в истории тренерском курсе ФА, предшественнике схемы, которая в последующие годы должна была отправить так много тренеров во многие уголки земного шара. Хоган или кто-либо из других тренеров, которых он пригласил провести тренировку, вряд ли ошеломил Роуза, заявив, что ни один из них «не доказал свою компетентность», но другие были более впечатлены. Среди тех, кто слушал Хогана в тот день, были Уолтер Уинтерботтом, который вскоре стал тренером сборной Англии; Артур Роу, отец футбола в стиле «стеночек»; и Алекс Джеймс, звезда «Арсенала» и один из самых известных игроков в мире. Раньше он считал тренерскую работу «самопалом». Хоган, по его словам, помог ему изменить его мнение.
Другими словами, английский футбол больше не игнорировал его. В ноябре того же года ему наконец-то дали шанс, о котором он мечтал более двух десятилетий. Алекс Джеймс был не единственным, кому Хоган вскружил голову. Руководство «Астон Виллы» было готово сделать его своим менеджером, несмотря на опасения, что в 54 года время не на его стороне. Уход от Майсля не был тем решением, которое он принял легкомысленно: Австрия оставалась одной из лучших сборных на планете, и, поскольку до чемпионата мира оставалось менее двух лет, он знал, что шанс записать величайшее достижение в его карьере не за горами. То, что он согласился на трехлетний контракт на «Вилла Парк» на сумму £1 тыс. за сезон, можно считать доказательством того, как много для него значил шанс работать в Футбольной лиге, хотя, возможно, политика также сыграла свою роль — ухудшение ситуации в Германии и Австрии побудило его переехать.
Его тон по прибытии заметно отличался от того, который он использовал в «Фулхэме». Вместо того, чтобы подчеркнуть свою квалификацию для этой работы, он признал, что задача, которая ждала его на «Вилла Парк» — вернуть клуб в Первый дивизион после первого в истории вылета в предыдущем сезоне — отличалась от многого из того, что он пережил за границей. «Речь не пойдет о производстве футболистов, как мне приходилось делать в первые дни моего пребывания на континенте», — сказал он. Он поспешил отдать должное тому, что, по его мнению, было «лучшей командой», которую клуб когда-либо мог собрать.
В его первом сезоне «Вилла» заняла девятое место во Втором дивизионе. После многообещающего старта под руководством Хогана клуб погрузился в уютные объятия середины таблицы. Его методам уже существовало определенное сопротивление сверху: его отказ подражать большей части остальной части Футбольной лиги и использовать центрального защитника-«стоппера», популяризированный «Арсеналом» Герберта Чепмена, был источником некоторой напряженности, как и его презрение к «игре дальними забросами», которую он продолжал ненавидеть. Несомненно, эти неприятности рассеялись в следующем году. Наконец Хоган заявил о себе в Англии. В сезоне 1937/38 «Вилла» выиграла титул чемпиона Второго дивизиона, на четыре очка опередив «Манчестер Юнайтед», и вышла в полуфинал Кубка Англии. Он оценил команду, которая была у него в том сезоне, как равную всем, кого он когда-либо тренировал; учитывая результаты, которые некоторые из его команд начали показывать против сборной Англии, это кажется безнадежно оптимистичной и, возможно, несколько самовосхваляющей оценкой, свидетельствующей скорее о его собственном желании добиться успеха дома, чем о реальных способностях «Виллы».
В следующем году «Вилла» заняла комфортное 12-е место в высшем дивизионе. В эпоху, когда было вполне вероятно получить повышение и почти сразу же превратиться в настоящую силу, это не было впечатляющим успехом, но и не было и провалом. Интересно задаться вопросом, что могло бы произойти, если бы Хогану дали больше времени в качестве менеджера команды высшего дивизиона. Он добился некоторой известности и уважения в Англии, но, похоже, единственным способом изменить мнение истеблишмента о своих методах игры было доказать, что они работают в Футбольной лиге. Если бы он смог превратить свою «Виллу» в конкурента на самой вершине английского футбола, возможно, больше клубов были бы готовы принять его философию. Вместо этого вмешалась история. Поскольку страна снова была мобилизована на войну, сезон 1939/40 годов был прекращен после всего трех игр. «Вилла» заняла 14-е место, обыграв «Мидлсбро» и проиграв «Эвертону» и «Дерби». Хоган был уволен во время конфликта, «Вилла» не смогла платить ему зарплату. Войну он провел разнорабочим в «Бернли», а после нее нашел работу в «Брентфорде» и «Селтике», но время играло против него. К тому времени, когда ему было уже за шестьдесят, он был слишком стар, чтобы его рассматривали в качестве кандидата на работу. «Вилла» была его шансом. Наконец-то профессор футбола привлек к себе внимание своей родины. Как раз в тот момент, когда самые продвинутые ученики, которые у него когда-либо были, начали слушать, обстоятельства вынудили его уйти со сцены.
Хоган не собирался уходить тихо. Почти с того момента, как он уехал за границу, он был последовательным и громогласным критиком английского футбола. Он не уставал говорить своим соотечественникам, что они должны изменить то, как они тренируют, как они играют, как они думают о футболе. Он много писал на эту тему, когда пресса интересовалась его мнением, и часто тогда, когда нет. Он повторил послание, отправленное Уильямом Гарбаттом и Фредом Пентландом. Он поддержал призывы Айвена Шарпа и Джеймса Кэттона в 1920-х и 1930-х годах, а поколение спустя сделал то же самое, когда голосами несогласных были голоса Джеффри Грина и Брайана Глэнвилла. В течение полувека он говорил власть предержащим, что они не должны воспринимать свое первенство как должное. Когда наконец настал день и страна проснулась, он не стал почивать на лаврах. Он просто продолжил свою кампанию за перемены.
Еще в 1928 году, когда он был в Дрездене, он указывал на разницу между тренером в Германии и в Англии: «Работа тренера здесь заключается в том, чтобы учить игре», — говорил он, а не «массировать» игроков после матча и присматривать за их бутсами. В 1929 году он предупредил, что команды на континенте больше не ищут английских тренеров, потому что они больше не считают, что родина может многому их научить. В том же году «известный за рубежом тренер» анонимно написал в Athletic News, чтобы предупредить, что «континентальный футбол не имеет никакого сходства с довоенным стандартом, и домашние клубы, питающие иллюзии, что в футбол можно играть только в Британии, будут быстро разочарованы поездкой [за границу]». Athletic News в то время был излюбленным изданием Хогана. Кажется справедливым предположить, что он был источником этих замечаний.
В 1930 году, когда сборная Англии готовилась к турне, в ходе которого ей предстояло встретиться лицом к лицу со сборными Германии и Австрии, двумя командами, на которых Хоган наложил неизгладимый отпечаток, он, наконец, получил возможность донести свои взгляды до своей родины. Он не стал тянуть с ударами. «Британские методы тренировок устарели, — сказал он в Athletic News, отбросив покров анонимности. — Я наступаю кому-то на пятки, но мое желание — помогать, а не атаковать британский футбол. Как вы объясняете многочисленные неудачи, которые сыпались на команды наших лиг в континентальных турне? Кроме того, может ли кто-нибудь объяснить, почему клубы из Чехословакии, Австрии и Венгрии, гастролируя по Германии, Италии и Испании, добиваются лучших результатов и производят лучшее впечатление, чем британские?»
В конце концов, в прошлом году, когда «Челси» и «Мазеруэлл» не смогли обыграть могучую уругвайскую сборную, которая только что выиграла Олимпийские игры и вскоре станет чемпионом мира, победу одержал венгерский «Ференцварош». «Надоело читать такие оправдания, как усталость игроков, долгие переезды, твердое покрытие и плохие судьи, как причины катастроф британского футбола за рубежом. В этих объяснениях есть доля правды, но, с другой стороны, континентальный сезон — это напряженная работа круглый год».
«Прогресс, достигнутый в футболе Германией, Испанией, Италией, Австрией, Венгрией и Чехословакией, был поистине замечательным. Но ответ на мой вопрос таков: континентальные тренировки с мячом более успешны, чем тренировки в британских условиях. Первые семена были посеяны британскими гастролирующими командами и тренерами. С тех пор методика футбольных тренировок совершенствовалась и шла в ногу со временем. К сожалению, в Англии этого не произошло». Он считал, что акцент его родины на скорости и выносливости «действительно слишком абсурден, чтобы описать его словами», и настаивал на том, что «самый известный игрок или тренер в британском футболе не смог бы, будучи тренером, ни одного дня проработать на континенте, если бы он не был в состоянии научить игре». Его вывод был суровым: «Мы — раса прирожденных футболистов, но мы рискуем потерять свое превосходство».
Это была не единственная его нападка. «Я видел, как континентальный футбол превратился из слабака в сильного игрока, — сказал он, согласно "Футбольной Немезиде" Глэнвила. — Вопрос в следующем: достигнет ли он стадии взрослости и в конце концов лишит Британию ее главенства? Когда я думаю о первых днях здесь, об игроках, которые могли бить только одной ногой, боялись ударить головой и не думали о приеме или контроле мяча... это заставляет протирать глаза». Английский игрок, напротив, был слишком «дерзким», слишком виновным в том, что «думал, что ему больше нечему учиться». Вот почему, сказал он, когда сборная Англии готовилась к встрече с Германией в Берлине, эта страна и Австрия «добились замечательных успехов», в то время как англичане застряли в прошлом.
Его мнение, казалось, подтверждалось тем, что произошло в Берлине и Вене, когда Англия не смогла выиграть ни одну из игр. Артур Кингскотт из Футбольной ассоциации Англии, один из самых влиятельных людей в футболе, описал команду, отправленную на игры, как «лучшую... покинувшую наши берега», но признал, что «Германия была воспитана на нашем типе футбола». Учитывая, что Хоган, который сидел среди футбольных властей Германии в толпе в Берлине, выполнял все эти тренерские работы в течение последних четырех лет, для него было бы разумно предположить, что ФА могла бы захотеть спросить его об улучшении или, по крайней мере, признать его.
К глубокому разочарованию Хогана, они этого не сделали. Пятнадцать лет спустя он говорил примерно то же самое. Когда Великобритания с трудом встала на ноги после войны, на гастроли в Лондон прибыло московское «Динамо». Мало кто знал, чего ожидать от команды из-за «железного занавеса», который в то время медленно раздвигался на востоке Европы. И снова, несмотря на его признание, что он никогда не тренировал в СССР [В оригинале «России», но тогда это была все-таки другая страна, прим.пер.], но при этом утверждал, что знает «кое-что об их футболе», мнение Хогана о том, каким будет «Динамо», оказалось как нельзя кстати. Он еще раз предупредил Англию, чтобы она не думала, что соперник будет сметен. И вновь, даже когда он оказался прав, никто и не подумал задать ему какие-либо дополнительные вопросы. «Динамо» с его плавными движениями, игроками, комфортно чувствующими себя на любой позиции, безупречной техникой и изощренной тактикой, воспламенило воображение публики в четырех матчах, которые они провели на этих берегах, обыграв «Арсенал», разгромив «Кардифф» и сыграв вничью с «Челси» и «Рейнджерс». И снова, несмотря на то, что у них перед глазами стояли грозные предсказания Хогана, ничего не изменилось.
Однако, с точки зрения Хогана, не могло быть более изощренного раздражения, чем то, что произошло в 1953 году. Как пишет Фокс, он присутствовал на «Уэмбли», чтобы посмотреть, как Ференц Пушкаш, Нандор Хидегкути и остальные разрывают сборную Англии в клочья. Он не был гостем Венгерской футбольной ассоциации, но вместо этого присутствовал в качестве тренера молодежной команды «Виллы». Он наблюдал за тем, как рушится мировой порядок футбола и заблуждения Англии в присутствии своих подопечных-подростков; он хотел, чтобы они посмотрели на венгров, потому что чувствовал, что они будут впечатлены. Его интуиция была верна: он говорил Густаву Шебешу, своему бывшему протеже, что сборная Венгрии играла в тот футбол, о котором он «мечтал». Возможно, это было мудро, но на следующий день он, похоже, решил, что осмотрительность — лучшая часть доблести, и отклонил поток просьб об интервью, которые хлынули в офисы «Виллы», проведя утро за тренировкой своих игроков. Не прославился он и в последующей кампании, которую развернули некоторые представители СМИ, требуя предоставить ему роль в ФА — движение, обреченное на провал. Однако он недолго продержался на своем посту.
«Сами наши основы пришли в негодность, — написал он в Sport Express в 1954 году, в тысячесловной мольбе к английскому футболу прислушаться к предупреждениям с "Уэмбли". — В этой стране у нас должны быть тренировки с мячом, тренировки с мячом и еще раз тренировки с мячом. Существуют многие десятки упражнений с мячом, которые также приведут игрока в форму. Проснись, Англия, и играй в игру так, как она была задумана, разумно и конструктивно». В другой статье, опубликованной в том же году, он сформулировал, кого он обвинил в потере престижа Англии. «В футболе слишком много людей, которые не имеют ни малейшего представления о конструктивном и интеллектуальном футболе. Вы знаете, о каком человеке я говорю: тот, кто заходит в раздевалку и дает указания, такие как "пожестче с парнями и пинайте мяч подальше"».
Даже когда его репутация начала ослабевать после того, как его активное участие в игре подошло к концу, он продолжал писать письма в газеты и влиятельным лицам в футболе, выражая свое презрение к культу выносливости и требуя перемен. Его предостережения продолжались и в старости; они почти не ослабевали, даже когда сборная Англии выиграла чемпионат мира в 1966 году.
Каждое из пророчеств Хогана сбылось. Англия неумолимо скатилась со своего места на самой вершине игры. Дефицит технической подготовки воспитывал поколение за поколением игроков и команд, способных перепасовать и, что особенно важно, перехитрить команды со всего мира. Даже сейчас, спустя четыре десятилетия после его смерти в возрасте 91 года, Англия играет в догонялки, способная сократить разрыв в знаниях, но не способная полностью его преодолеть. Хоган снова и снова предупреждал их о том, что должно было произойти. Он знал, потому что не просто видел это, он начал революцию. Все, что он говорил, оставалось без внимания. Его заслуга в том, что он никогда не сдавался, что, несмотря на все разочарования, он никогда не переставал кричать в пустоту.
***
Приглашаю вас в свой телеграм-канал, где только переводы книг о футболе и спорте.
Если хотите поддержать проект донатом — это можно сделать в секции комментариев!
