Эндрю Робертсон. «Роббо: Теперь-то уж поверь нам...» 10. Больше чем футбол
***
ОПУСТОШЕННЫЙ, побежденный и разочарованный, я меньше всего хотел, чтобы меня повели на допинг-контроль. Мадридский «Атлетико» только что победил на Энфилде, и наше правление в качестве чемпионов Европы закончилось. Все, чего я хотел — это вернуться домой и начать разбираться с нашим поражением. Не тут-то было. Док Энди Мэсси похлопал меня по плечу и сказал, что меня наугад выбрали наряду с Адрианом. Видя, что я не реализовал абсолютно стопроцентный шанс, а Адриан совершил дорогостоящую ошибку, я не видел особого смысла проверять, принимал ли кто-нибудь из нас чего-нибудь, что улучшило бы нашу игру. Но это часть работы, и вполне справедливая. Мы последовали за доктором из раздевалки, ожидая, что нас поместят в отдельную комнату с двумя игроками «Атлетико», которые также были выбраны, но официальное лицо УЕФА сказал нам, что это невозможно. Мы должны были пойти в раздельные комнаты в качестве меры предосторожности против распространения инфекции. Я ошалел.
Послематчевый адреналин не был мне помощником, как, собственно, и результат, но даже без этих двойных самозванцев я все равно был бы зол и смущен. Мы только что были в тесном контакте с игроками «Атлетико» и, вероятно, с шестьюдесятью другими участниками игры в различных ролях. Мы подкатывались друг под друга, потели, пожимали друг другу руки и продержались на поле вместе сто двадцать изнурительных минут.
Однако здесь нам говорят, что мы не можем делить комнату с двумя их игроками. Я не ученый, но у меня были проблемы в нахождении логики всего этого. Доктор был из Швейцарии, и там был другой медицинский персонал из других частей Европы. А их проверяли? Как я мог быть уверен, что у них нет чего-то, что они могли бы передать мне? У швейцарского доктора, вероятно, тоже были подобные сомнения, но сначала он должен был разобраться с моими. «Как вы можете теперь нас разделять?» - спросил я. «Мы жали друг другу руки. Мы всю игру были в тесном контакте. За нами с трибун наблюдали 54 тыс. человек. А теперь вы говорите, что мы не можем сидеть вместе. Серьезно?» У каждого есть свой момент, когда коронавирус вторгся в его сознание. Это был мой.
Даже оглядываясь назад, я все еще не могу понять, что произошло той ночью. Когда я наконец смог вернуться домой, кто-то рассказал мне о статье в Таймс, в которой говорилось, что должно быть введено социальное дистанцирование. Эта история, очевидно, исходила от правительства, того самого правительства, которое решило, что массовые собрания, такие как футбольные матчи, безопасны, потому что риск передачи болезни относительно низок.
Итак, медицинские специалисты говорили, что мне небезопасно делить комнату с противником в ту же ночь, когда десяткам тысяч было позволено собраться в непосредственной близости. Простите меня за то, что я запутался. Извините меня за беспокойство.
Как и большинство людей, которые были на Энфилде, я покинул стадион, задаваясь вопросом, что ждет нас в ближайшем будущем, но ни на минуту не думал, что пройдет еще три месяца, прежде чем мы сможем снова там сыграть. Реальность коронавируса начинала проясняться, но его трагические и долгосрочные последствия все еще должны были проявиться. Это был последний час моего 26-го дня рождения, и все шло не по плану, но я и не подозревал, как сильно изменится моя жизнь и жизнь всех остальных.
Опять же, я не эксперт, но, оглядываясь назад, мне казалось, что Британия смотрит на ущерб, который коронавирус наносит в других частях мира, не понимая, что он сделает то же самое и здесь. Я знаю, что мы на острове, но это не делает нас невосприимчивыми к болезням, особенно в эпоху, когда международные путешествия означают, что люди приезжают и уезжают каждую минуту каждого дня.
Я просто обычный человек, как и все остальные, и мне нравится верить, что те, кто находится у власти, знают, что делают, независимо от того, согласен я с ними по политическим вопросам или нет, но я бросаю вызов любому, кто мысленно возвращается в первые дни марта 2020 года и не беспокоится о некоторых решениях, которые были приняты теми, кто находится у власти. Сейчас широко признано, что информация, которую мы получали в то время, не всегда была идеальной и что в некоторых случаях она создавала некоторую наивность и, возможно, ложное чувство безопасности. Опять же, когда я думаю об этом — это все сюрреалистично. Мы все жили своей обычной повседневной жизнью, в нашем случае тренировались, играли матчи и с нетерпением ждали возможности выиграть Премьер-лигу, но в глубине души внутри всех нас рос страх перед невидимым убийцей.
В субботу перед «Атлетико» мы играли дома против «Борнмута» и выиграли со счетом 2:1. Для нас это было обычным делом, если не считать отставания в счете в начале матча, чего не случалось с нами на Энфилде с тех пор, как мы столкнулись со «Шпорами» в октябре. Мо и Садио забили голы, как обычно, чтобы повернуть ситуацию в нашу пользу, но в тот день нашим героем был левый защитник. Впрочем, это не я, мне был дан отдых ради ответного матча с «Атлетико».
Это был день Милли, когда он совершил один из величайших выносов с линии ворот, которые я когда-либо видел, помешав «Борнмуту» сравнять счет. Это был один из моментов всего сезона, и он подвел итог всему, что было хорошего в нашем менталитете. Там был один из наших самых опытных игроков, действовавший не на своей позиции для команды, которая уже имела преимущество в двадцать два очка на вершине лиги, и он не мог вынести мысли о том, что мы пропустим гол, сравнивающий счет. Каждый раз, когда я смотрел повтор, я ожидал, что переброс мяча от Райана Фрейзера залетит в наши ворота, только для того, чтобы Милли появился из ниоткуда, выбивая его.
После этого, вынос появился в социальных сетях, что, должно быть, было первым случаем, когда что-либо связанное с Милли стало модным примерно с 1972 года. Однако это было невероятно, и это было ключевым фактором в том, что мы разверзнули преимущество в двадцать пять очков над «Сити». Я знаю, что к тому времени росло беспокойство, что футбол может быть остановлен до победы в чемпионате, но мы думали, что, по крайней мере, сезон не будет прерван до международного перерыва, который должен был состояться в конце месяца. Опять же, на наше мышление повлияло то, что говорили тогда власти.
Мы действительно чувствовали настоятельную необходимость выполнить работу, но это из-за тридцатилетнего ожидания, а не из-за какого бы то ни было чувства, что титул может быть у нас отнят. Мы были от него всего в девяти очках. В пределах досягаемости. Я бы солгал, если бы сказал, что кто-то из нас покинул поле после матча с «Борнмутом» и боялся, что это может оказаться нашей последней игрой в чемпионате на долгие месяцы. Мы были сосредоточены только на достижении финишной черты, и это стало ясно на следующий день, когда «Сити» проиграл «Юнайтед» в манчестерском дерби. Игроки обычно не любят признаваться, что наблюдают за своими соперниками, но мы все смотрели за этим матчем, вероятно, больше из надежды, чем из ожидания, потому что я думаю, что большинство людей верили, что «Сити» победит. Однако мы знали, что «Юнайтед» на Олд Траффорд будет играть преисполненный гордостью, потому что мы уже это испытали, и они также собирались попасть в первую четверку команд чемпионата, так что определенно не было и речи о том, что они не станут играть на результат.
Я смотрел матч дома с другом, но проводил много времени в группе игроков в WhatsApp, которая становилась все более оживленной по мере того, как шли девяносто минут игры. Большинство игроков одинаковы, ты смотришь матчи с футбольной головой, но эту игру я смотрел как болельщик. Я даже немного нервничал перед стартом и пинал почти каждый мяч, что не в моем характере, если только я не смотрю «Селтик» в дерби Старой Фирмы. Из всех игр, которые я видел по телевизору, эту я смотрел как болельщик «Ливерпуля», а не как игрок «Ливерпуля». По крайней мере, теперь я знаю, через что проходят наши болельщики!
Антони Марсьяль вывел «Юнайтед» вперед. «Отыграются», – сказал я. Каждый раз, когда они атаковали, я ожидал, что они забьют, но гол все не шел. Секунды тикали и превращались в минуты. Одна половина закончилась, а другая началась. Секунды снова превращались в минуты. Наступило добавленное время, и я призывал, чтобы прозвучал финальный свисток, как будто я сам был на поле. «Свисти уже в свою свистулю», – крикнул я, как будто судья, находящийся в 57 километрах отсюда, не только услышит мое требование, но и будет действовать в соответствии с ним. «Уже девяносто седьмая минута, давай, свисти!»
А потом Скотт Мактомини, мой напарник по сборной Шотландии, избавил меня от страданий тем, что всегда будет моим любимым голом «Манчестер Юнайтед». Внезапно я буквально запрыгал на диване, радуясь, как тогда, когда увидел победу «Селтика» на Айброкс. Я перестал подпрыгивать только потому, что мой телефон постоянно жужжал. Групповой чат игроков взорвался жизнью. Одно из сообщений сразу же привлекло мое внимание. Там было написано «Чемпионы». Это был Вирджил, и мне не нужны были улыбающиеся смайлики, чтобы понять, что отчасти это было иронией, но сообщение также и было таким, которое можно было отправить, если бы титул лиги был в пределах нашей досягаемости. Это был важный момент, не стану отрицать. Когда вы так близки, всего в трех победах, а ваши ближайшие соперники проигрывают, и вы можете скостить игру, даже не выходя на поле, это огромное психологическое преимущество, потому что вы фактически приблизились на шаг ничего не делая.
Я был на семейном отдыхе в Шотландии, когда «Волки» обыграли «Сити» в начале сезона, но я даже не смотрел ту игру. Я посмотрел результат и, очевидно, был доволен им, но было еще слишком рано делать из этого что-то серьезное. Но игра «Юнайтед» была иной, потому что, хотя мы все ожидали, что «Сити» победит, в ней было также чувство некоей судьбы. Я думаю, именно поэтому мы все смотрели матч и переживали его всей нашей группой через наши мобильные телефоны.
События, несомненно, были в нашу пользу, и впоследствии я заметил небольшой сдвиг со стороны моей семьи, который немного взволновал меня. Я немного суеверен в том смысле, что не хочу, чтобы люди вокруг меня думали, что что-то сделано, прежде чем это в действительности будет сделано. Беззаботное послание от Вирджила — это одно, но я испытываю проблемы, когда результат называют до того, как он был достигнут, даже если я лично чувствую то же самое. Я был таким же, когда играл в «Халл Сити», и все думали, что мы вышли в финал плей-офф после победы со счетом 3:0 над «Дерби Каунти» в первом матче полуфинала. Я тоже так думал, потому что в ответном матче «Дерби» обыграли нас со счетом 2:0. Я был таким же, когда мы выиграли со счетом 5:2 у «Ромы» в первом матче полуфинала Лиги чемпионов. Ничего еще не решено до тех пор, пока это не сделано, и «Рома» на выезде была еще одним примером этого постулата. Вот почему я никому не позволял говорить о Уэмбли или Киеве.
Первое правило «клуба финалистов» заключается в том, что ты не говоришь о финале, пока не доберешься туда, и те же правила применяются к титульным вызовам. Я не хотел, чтобы мы все профукали тогда, когда нам нужно было всего две победы, или чтобы давление росло, потому что Святой Грааль был так близко. Я заговорил об этом только тогда, когда у меня на шее висела медаль победителя. Друзья и семья хотели составить планы на то, когда они смогут приехать, чтобы отпраздновать это событие, что вполне естественно, но я был не в настроении строить планы. Я просто хотел войти в историю.
В идеале это должно было произойти не только в Англии, но и в Европе. Мы хотели выиграть Лигу чемпионов, а также Премьер-лигу, но для этого нам пришлось перевернуть преимущество «Атлетико» в первом матче.
У нас было собрание в Мелвуде на следующий день после победы «Юнайтед», но настроение определенно изменилось. С одной стороны, это было совершенно нормально, поскольку ты должен уметь переключать свое мышление в зависимости от ситуации, иначе у тебя нет никаких шансов преуспеть на самом высоком уровне. Но в другом случае все было совершенно иначе из-за растущей озабоченности по поводу коронавируса. Мы все задавали вопросы об том и о этом, что это может означать. Я не сомневаюсь, что на рабочих местах по всей стране в тот момент было то же самое, потому что у всех были одни и те же проблемы.
Босс пытался оказать успокаивающее влияние, потому что нам нужно было сосредоточиться на игре, но нет никаких сомнений, что странное нарастание ощущалось. Несмотря на это, мы знали, что неопределенность не повлияет на результат, потому что мы знаем, что в ту минуту, когда мы выходим на поле вечером европейского соревнования, чтобы над нами ревели 50 тыс. наших болельщиков, ничто нас не отвлекает, все остальное забывается.
Матчи в других местах уже игрались за закрытыми дверями, что было тревожно, потому что, хотя ситуация в Великобритании на том этапе была не столь серьезной, начинало казаться, что это произойдет незадолго до того, как это в конце концов и произошло. Вирус, вероятно, к тому времени уже утвердился в этой стране, но большинство тех, у кого он был, были либо бессимптомны, либо не сдавали тесты. Как и большинство других людей, моя главная забота была о моей семье. Если исключить футбол из уравнения, то у меня есть родители, бабушки и дедушки, и информация, возвращающаяся из Европы, особенно из Италии, состояла в том, что они будут подвергаться большему риску, чем я, как живой и здоровый спортсмен в свои двадцать с небольшим. У меня также есть двое детей, и хотя их возраст означал, что они не вписываются в эту группу риска, все равно совершенно естественно беспокоиться за них в любое время, не говоря уже о том, когда разражается пандемия.
На собрании команды Али спросил, должен ли он забрать своих детей из школы, и я его полностью поддержал в этом вопросе. На таком фоне, вероятно, было неизбежно, что мне покажется немного странным, что «Атлетико» разрешили въезд в эту страну в таком количестве людей, в котором они прибыли. Мадрид был одним из самых пострадавших городов Европы на том этапе, и все же 3000 их болельщиков было разрешено приехать в Ливерпуль без каких-либо тестирований. Кроме того, сам «Атлетико» привез от пятидесяти до шестидесяти игроков и сотрудников, и 54 тыс. человек приедут со всех концов страны, чтобы посмотреть игру. Не то чтобы они делали что-то плохое. Они только подчинялись установленным правилам, и в то время власти позволяли происходить таким вещам. Другим предстояло решать, было ли это правильное решение или нет, но ничего из этого не было для меня ясным и понятным.
Тот факт, что люди были так обеспокоены, создавал дополнительную напряженность вокруг игры. Накануне я был на пресс-конференции, и вопросов о вирусе было больше, чем об игре. Обычно когда предстоит сыграть второй матч одной восьмой финала, то вопросы касаются совокупности результата двух игр, как ты видишь ход игры, какова будет атмосфера и тому подобное.
На этот раз мы имели дело со здоровьем, и журналисты были правы, задавая такие вопросы, но, в равной степени, мы по большому счету не были теми людьми, которые могли бы ответить на них. Все это было очень странно. Мои родители должны были приехать на игру, но если бы у меня было столько информации, сколько у нас было две или три недели спустя, я бы попросил их не прилетать. Проблема заключалась в том, что руководство к действу в то время было предельно ясным. Массовые собрания не запрещались, поскольку считалось, что это не окажет существенного влияния на распространение вируса. Я, возможно, изо всех сил пытался разобраться во всем этом, особенно позволяя иностранным гостям ходить по нашему городу без прохождения тестов, но правила и руководства к действию не могли быть более понятными. Для нас это было игрой, но мы знали, что такого же отношения уже не будет— да и как оно могло быть?
В раздевалке перед играми босс всегда полон энтузиазма и всех обнимает. Это такая же часть нашей рутины, как делать растяжку и надевать форму. Но на этот раз он только приветствовал каждого из нас кулаком, что было по-настоящему заметной переменой. Когда он вышел на разминку, некоторые из болельщиков, сидевших вокруг туннеля, протягивали к нему руки, чтобы он дотронулся до них, но он этого не делал. Внезапно случился отказ от нормального поведения. Посетителей в Мелвуд уже не пускали, и на рабочих местах по всей стране были введены другие протоколы, но видеть, как босс, один из самых оживленных людей, которых мы знаем, натягивает рукава на руки и сокращает контакт с другими людьми, было для всех нас большим открытием. Это определенно было ненормально, и только со временем мы поймем, что это была новая норма.
Сама игра, должно быть, была сенсационной для нейтральных болельщиков, особенно учитывая обстоятельства. В течение девяноста минут мы играли в выдающийся футбол и имели шансы поставить исход вне всяких сомнений. С того момента, как Джини вывел нас вперед, в нормальной игре должен был быть только один победитель, и хотя я думал, что мы играли очень хорошо, я должен отдать должное «Атлетико» за то, что команда держалась тогда, когда большинство команд посыпались бы. Они не доставляли нам много проблем, но они все еще были в игре, и с каждой возможностью, которой мы не воспользовались, шансы на то, что нас могут застать врасплох, росли.
Когда мы отправились в дополнительное время риск этого казался больше, потому что это такой короткий период, где гол на выезде все еще считается, и если вы действительно потерпите неудачу, вам может быть трудно сделать ответный удар, учитывая, сколько сил уже вложено в игру. Но даже с учетом дополнительных рисков мы все еще были в выгодном положении, потому что были на подъеме, и ощущение того, что это будет еще одна незабываемая ночь на Энфилде, росло, когда Бобби сделал счет 2:0. Когда толпа взорвалась, казалось, что сценарий был написан.
Однако самые драматические истории бывают с изюминкой, и на этот раз она пришла в виде ошибки, которую никто из нас не предвидел. Когда это произошло, мы полностью контролировали ситуацию. Трент отдал стандартный пас назад Адриану, который мог бы пробить далеко вперед, но у него это не получилось, и мяч пришел к Жоао Феликсу. Мы были раскрыты, и прежде чем мы успели прийти в себя, Маркос Льоренте забил перед трибуной Коп. Адриан был первым человеком, который знал, что виноват, но футбольные матчи очень редко выигрываются и проигрываются одним моментом за более, чем сто двадцать минут игры. Может быть, мы и могли бы сделать больше с владением мячом, когда он был в центре поля. Возможно, защитники могли предвидеть проблему быстрее, чем мы это сделали. Кто знает?
Что я знал, так это то, что Адриан выиграл для нас Суперкубок Европы, и мы выиграли все двенадцать игр, которые он сыграл в начале сезона, когда Али не был доступен. Он совершил несколько невероятных сэйвов во время этой серии, но все совершают ошибки, и, к сожалению, когда вратари делают их, это обычно заканчивается голами. Мы были раздражены, потому что так усердно работали, чтобы довести счет до 2:0, а потом из ниоткуда произошла ошибка, которая в девяноста девяти случаях из ста не случалась, означала, что мы отстали от правилу выездного гола. Нам нужен был еще один гол, но психологически все изменилось. Смелость была выбита из нас, и «Атлетико» ударил нас еще двумя ударами врасплох, выбивая из нас вообще все.
В любом случае, я был слишком занят тем, что мог бы сделать лучше, чтобы беспокоиться о ком-то еще. После поражения первый вопрос, который я задаю себе — что я мог сделать по-другому? Я вижу это так: если я этого не сделаю, я не буду брать на себя столько ответственности, сколько должен, и я не буду давать себе наилучшую возможность совершенствоваться, учась на том, что пошло не так.
После «Атлетико» был один момент, который я постоянно прокручивал в голове, желая вернуться и все исправить. Я знал, что шанс, который выпал мне во втором тайме, был одним из лучших, которые у нас были в обычное время.
После того, как удар Мо был сбит, мяч закрутился в область, которую мог атаковать я прямо перед воротами за трибуной Коп, и мне показалось, что все сложилось в мою пользу. Это был мой день рождения, я никогда раньше не забивал перед трибуной Коп, и я знал, что если я хорошенько приложусь к мячу, то даже Ян Облак, который был великолепен в тот вечер, ничего не сможет с этим поделать. Он должен был попасть в ворота. Просто обязан был. Удар. Мяч попадает в перекладину.
Честно говоря, Киран Триппье навис надо мной, как только я совершил контакт с мячом, и это не помогло, но это был момент, который я постоянно прокручивал в своей голове в течение следующих двадцати четырех часов. Я винил только себя, никого другого. У меня был еще один шанс во втором тайме, удар, который я не мог исполнить много лучше, но Облак справился с ним. Но именно из-за удара головой я больше всего переживал. Будучи самокритичным, я указывал пальцем на одного человека и только на одного человека, и это был я. Единственным утешением было то, что одна из самых сильных сторон этой ливерпульской команды заключается в том, что каждый всегда берет на себя ответственность, поэтому я знал, что мы все будем подвергать себя подобным мучениям, чтобы в следующий раз быть лучше.
Было настоящее чувство уныния, но не только потому, что наше пребывание в качестве европейских чемпионов подошло к концу. Помимо того, что я был взвинчен послематчевым допинг-тестом и выпотрошен из-за результата, другая вещь, которая занимала мой ум, когда я уезжал с Энфилда, была страхом, что может пройти некоторое время, прежде чем мы снова там сыграем. После «Борнмута» я так не думал, но из того, что я видел до и после игры с «Атлетико», и из того, что я видел в новостях, я уже просто знал. Я живу в стране, которая в течение моей жизни не испытывала пандемии или не была охвачена войной, но внезапно все оказались перед будущим, в котором единственной реальной уверенностью было то, что люди будут умирать.
Вся наша жизнь вот-вот должна была измениться. Я собственными глазами видел, как этот процесс начинался и это происходило в моих собственных владениях. Поведение Юргена меняется. Допинг-тесты без игроков соперника в той же комнате. Никаких талисманов команд. Никаких рукопожатий перед игрой. Все эти небольшие различия, но каждое по-своему символично и все вместе складывается в нечто гораздо большее. Это также было только началом, и как бы я ни старался держать себя в курсе, ничто не могло подготовить меня к тому, что должно было произойти дальше.
Игра в футбол переменилась, когда стало известно, что у Микеля Артеты диагностирован коронавирус. Это случилось на следующий день после того, как мы играли против «Атлетико», и я провел его с Рейчел и другими членами семьи, потому что накануне был мой день рождения. Я все еще находил время, чтобы посмотреть матч «Ман Юнайтед», которые играли за закрытыми дверями в Линце, в то время как «Рейнджерс» играл на заполненном стадионе в Глазго, чтобы добавить ощущение, что Британия действует не так решительно, как европейские страны.
Я получил сообщение от друга, рассказывающего мне об Артете, и, думаю, как и весь футбольный мир, это потрясло меня. Именно в этот момент вирус появился в нашей игре. «Арсенал» заявил, что они закрывают свою тренировочную базу, и все, кто контактировал с Артетой, должны быть изолированы на четырнадцать дней. Это вернуло меня с небес на землю. Мои первые мысли были о нем. Я знал, что он будет жив и здоров, потому что он явно всегда заботился о себе, но все же, если вокруг гуляет вирус, ты не хочешь быть одним из тех, кто его подхватил.
Затем пришло осознание того, что не только «Арсенал» закроется, но и вся Премьер-лига должна будет сделать это, чтобы уменьшить риск распространения вируса. Но даже тогда мой инстинкт подсказывал, что это будет короткий перерыв, и мы вернемся примерно через несколько недель, даже если для этого придется играть перед пустыми трибунами.
На следующее утро я отправился на тренировку, теоретически готовясь к мерсисайдскому дерби, которое должно было состояться через три дня. Когда мы прибыли в Мелвуд, босс дал нам знать, что у нас будет большое собрание после тренировки, и тогда мы поняли, что футбол откладывается. У нас никогда не бывает собраний после тренировки, они всегда проходят до, поэтому мы знали, что это было большое и необычное событие. Это создало атмосферу, которую я не испытывал раньше, и я очень сомневаюсь, что когда-нибудь снова ее испытаю.
В то время как было напряжение по поводу объявления и ситуации в целом, было также то, что я могу описать только как конец занятий в школе. Мы тренировались и чувствовали себя более расслабленными, чем после обычного выходного. Не было ощущения, что мы соревнуемся, как мы это обычно и делаем. Это было больше похоже на то, как парни попинывают мяч в парке или на школьном поле. Это было похоже на то, как если бы у нас отняли конкуренцию, а вместе с ней и нашу мотивацию. И тут до меня дошло, что это может быть наша последняя тренировка в обозримом будущем.
Мы все должны были собраться в столовой в час дня, но все уже было понятно. Новости об Артете стали тому причиной, как и обстановка в Мелвуде, которая уже сильно отличалась от шумной среды тренировочной базы, на которой я был всего пару дней назад. Количество сотрудников было явно сокращено — на стойке регистрации никого не было, никто не входил из рекрутингового персонала, а обслуживающий персонал был очень ограничен — как будто на всей тренировочной базе царили выходные, но это была пятница перед одной из наших самых серьезных игр сезона.
Ребята на самом деле не говорили о том, что происходит, и я думаю, это было потому, что все мы знали, что произойдет. Мы все вычищали наши шкафчики и хватали вещи, которые могли нам понадобиться, пока мы были дома. Обычно это происходит только в мае, когда сезон заканчивается, но тут мы уже в середине марта готовились к отъезду из Мелвуда.
Я направился в столовую и сел рядом с кем-то из персонала. Босс вышел из кабинета и уселся на край бильярдного стола. В тот момент мы все были в курсе того, что такое коронавирус, так что ему не нужно было вдаваться в подробности. Он просто сказал нам, что игры откладываются и что пока никого не пустят в Мелвуд, так что мы должны взять все, что нам нужно. Он также сказал, что клуб сделает все возможное, чтобы помочь нам, и что отправной точкой будет создание группы WhatsApp, чтобы мы могли поделиться любыми опасениями или вопросами.
Однако в чем босс действительно умен, так это в том, что он решает проблемы до того, как они возникают. Он знал, что в какой-то момент мы все начнем беспокоиться о том, что это может означать для наших надежд выиграть титул, поэтому он решил этот вопрос прямо сейчас. Его послание было простым: «Вы, ребята, заслужили его и получите свой шанс. О футболе пока не беспокойтесь. Вы лучшая команда в Англии и самые достойные чемпионы, которые когда-либо были.» Затем он объяснил нам, почему так важно, чтобы футбол на время прекратился, и сказал, чтобы мы передохнули. Фактически он отправил нас на пару недель в отпуск, потому что он ничего от нас не требовал, а мы ничего не требовали от самих себя. Я вышел из столовой, ожидая, что пробуду вдали от тренировочной базы две, может быть, три недели.
Не было ни одного момента, когда бы я вообще перестал думать о футболе. Слишком уж многое для нас было поставлено на карту, и это такой фокус во всех наших жизнях, что он всегда находится где-то, по крайней мере, в глубине моего сознания. Однако это все стало второстепенным.
Когда мы начали мириться с реальностью тот факт, что мы были в двух играх от победы в лиге, казался довольно неуместным, и что смертельный вирус, который никто не мог видеть, циркулировал без каких-либо медицинских решений, которые справились бы с ним. Если бы это была война, вы могли бы увидеть взрывы бомб или пролетающие самолеты, но это был невидимый убийца, и слишком во многих случаях люди даже не знали, что они были заражены, пока не было уже слишком поздно. Я не беспокоился о том, чтобы получить еще шесть очков за этот период, я беспокоился о своей семье. У меня есть одна бабушка и дедушка в доме престарелых и двое, которые все еще живут вместе, так что в моем списке приоритетов футбол сильно сдал свои позиции. Это было больше, чем футбол, и мы должны были думать о чем-то другом, о чем-то большем.
Передышка пришла в виде времени, которое я смог провести с детьми. Самоизоляция снизошла до нас через неделю после того, как мы были отправлены домой из Мелвуда так для начала было ощущения, что я просто взял отгул.
Мы смогли выходить с Рокко и Арией в парк на свежий воздух, на пляж для прогулок и просто отлично проводить с ними время. Они были слишком маленькие, чтобы понять, что происходит в большом мире, но в их маленьком мире, который вращался вокруг их дома и семьи, они просто знали, что папа был рядом намного чаще, чем обычно. Я не знаю, было ли это хорошо для них, но для меня это определенно было благословением.
Погода была хорошая, еще один дар небес, так как это облегчало выход на улицу в преддверии периода, во время которого все знали, что мы будем проводить много времени за закрытыми дверями. По крайней мере, поначалу мне казалось, что я нахожусь в отпуске с теми жертвами и сосредоточенностью, которые повседневная часть жизни профессионального футболиста отодвигает на задний план. Я был в полном «режиме отца». Не было никаких причин, почему бы мне не быть таким, ведь у меня не было работы, но мне по-настоящему все это нравилось. Не то чтобы домашняя жизнь не имела своих вызовов.
Однажды в группе игроков WhatsApp появилось сообщение от Хендо и оно запечатлело то внутреннее блаженство которое я думаю большинство людей в стране испытывали в тот или иной момент во время самоизоляции: «Когда же это кончится? Я уже рву на себе волосы!»
Я ответил фотографией Рокко, которого приучал к горшку. Он стоял не по ту сторону горшка. Хендо, возможно, и был фаворитом в номинации Футболист года, но никто не собирался оспаривать мою попытку стать Папой года. «Нам нужно как можно скорее вернуться к работе», – добавил я. Такой юмор был жизненно важен, как и дух товарищества, который у нас был в команде. Мы все просто нормальные парни и нормальные отцы, и был отрезок, когда наша группа WhatsApp напоминала мужскую версию Mumsnet (прим.пер.: родительского форума о детях и подростках), но это определенно помогло нам пройти через все это.
Сначала мы просто занимались в тренажерном зале, потому что всегда была вероятность, что нас снова вызовут на работу, и никто из нас не хотел, чтобы нас застали врасплох, если это произойдет. Я начал бегать только после того, как наши специалисты в области спорта связались со мной и дали всем нам программы для выполнения, но определенно было ощущение, что мы также должны использовать первые две недели, чтобы подзарядить наши батареи перед возвращением.
Я изо всех сил старался быть в курсе событий, но мы не могли смотреть шестичасовые новости, потому что для детей это время ужина, а потом мы попытаемся, не всегда успешно, уложить их в постель. Поэтому мы старались собирать новости когда и где только могли, и, как и все остальные, видели, что с каждым днем картина только ухудшается. Я все равно звоню маме и папе почти каждый день, но в тот период это было еще важнее. Это поддерживало их связь с детьми, особенно когда они не могли лично их видеть, и это позволяло мне узнать, как они и другие члены семьи, и это не выглядело так, как будто я слишком уж часто о них справлялся. Кроме того, я каждый день разговаривал с братом по WhatsApp, звонил бабушке и дедушке. Ты стараешься не выдавать, что обеспокоен, но просто звоня людям более регулярно, ты показываешь, что ты обеспокоен. Где мне повезло, так это в том, что все в моей семье были живы и здоровы. Я всегда буду благодарен за это, потому что слишком многим людям не повезло так же как и мне.
Все это стало более очевидным, когда начался режим самоизоляции. Когда футбол закрылся, я подумал, что это просто мера предосторожности, потому что нам нужно было избегать массовых собраний. Само по себе это нормально. Как бы нам ни нравилось думать, что футбол — самая важная вещь в мире, на самом деле мы знаем, что это не так, и, как сказал босс, не было никакого способа продолжать играть, если это ставит под угрозу здоровье людей. Я довольно легко смирился с этой стороной вещей, и именно поэтому я смог наслаждаться первой неделей или около того, зная, что семья и благополучие по праву ставятся выше футбола. Реально страна может обойтись без него, даже если иногда в это и трудно поверить.
Однако когда случилась самоизоляция, магазины и предприятия закрылись, рабочие места остановились, едва ли кто-то мог пойти на работу, и всем было сказано оставаться дома — именно тогда я забеспокоился. Мы уже знали, что это серьезно, но реальная серьезность всего этого на самом деле поражает, когда правительство эффективно закрывает экономику. Затем число погибших начало расти, и это было просто ужасно. Цифры были трудны для понимания, потому что они были беспрецедентными и каждый день, казалось, приносил все больше плохих новостей.
К тому времени наша личная передышка стала более простой, поскольку мы все больше ограничивались тем, что проводили время в саду, а не выходили из дома, но, по крайней мере, это было что-то. У многих семей даже нет садов или внешних территорий, которые они могли бы назвать своими, и я понятия не имею, как они справлялись.
Ежедневные брифинги правительства в доме Робертсонов стали обязательными для просмотра по телевизору. Мы с Рэйч старались уделить им время, потому что было очень важно знать, что происходит, и суметь понять это. Как и большинство людей в стране, я испытывал трудности с тем, как правительство справлялось с ситуацией, но я также понимал, что на повестке дня было так много сложностей, что даже самая лучшая администрация столкнулась бы с настоящим сражением.
Как бы то ни было, был Мэтт Хэнкок, государственный секретарь по вопросам здравоохранения и социального обеспечения, который использовал драгоценное время, чтобы сказать футболистам Премьер-лиги, что они должны делать больше, чтобы помогать. Когда он это говорил я сидел на диване, на том же самом месте, на котором я подпрыгивал, когда Мактомини несколько недель назад привел меня в восторг. На этот раз я не пошевелился. У меня отвисла челюсть, и я просто уставился на телевизор в полном недоумении. Игроки Премьер-лиги «должны сократить зарплату и играть свою роль», сказал он.
Было непонятно, как он мог сказать нечто подобное, особенно учитывая, что сокращение нашей зарплаты также сократило бы сумму, которую мы будем вносить в казначейство во время финансового кризиса. Я был бы первым, кто признал бы, что футболисты самого высокого уровня являются привилегированными, но многие из них вышли из среды, в которой гораздо труднее достать деньги. Я также признаю, что мы несем ответственность за то, чтобы вносить свой вклад и полностью поддерживать принцип, согласно которому наши налоги используются для поддержки НСЗ, государственных школ, социального обеспечения и социального государства в целом. Большинство футболистов в этом отношении одинаковы. Мы, как правило, выходцы из скромных семей, часто из рабочего класса, и мы знаем, как тяжело приходится некоторым людям. Именно такого рода знания и опыт означают, что коллективная социальная совесть в нашем спорте сильна, как никогда. Нас не нужно выделять, выставлять как символ эгоизма, когда чаще всего верно обратное.
Замечания мистера Хэнкока были несправедливы и к тому же несведущими. Не было никаких упоминаний о других богатых людях, занятых в спорте или других отраслях. Единственными людьми, попавшими под прицел, были футболисты. Независимо от того, получило ли это огласку или нет, в то время многие игроки были очень активны в плане помощи. Я знал это из собственного опыта, когда мои товарищи по команде делали анонимные пожертвования в местные больницы, детские благотворительные организации, дома престарелых, продовольственные банки, организации по охране психического здоровья и другие благотворительные организации.
Хендо уже создал фонд борьбы с коронавирусом для НСЗ — Игроки Вместе — с которым капитаны всех клубов Премьер-лиги связались от имени своих товарищей по команде. Это стало большой историей уже после самоизоляции, но Маркус Рэшфорд поддерживал детей, которые задавались вопросом, откуда они будут получать еду для следующего приема пищи. Министр здравоохранения, возможно, не знал об этом, но когда ты являешься министром правительства, довольно легко узнать, что делают отдельные люди и группы, но ему не было до этого дела. Он стрелял от бедра, и мы оказались на линии огня.
У меня действительно было чувство вины. Личное богатство никогда не было тем, что я ожидал иметь, и я сомневаюсь, что когда-нибудь буду полностью доволен им, потому что я знаю, что многие люди испытывают сложности, но я также видел несправедливость в дебатах, ведущихся в этом конкретном направлении.
Если бы кто-нибудь из правительства захотел поговорить о том, как общество может объединиться, чтобы продовольственные банки больше не были необходимостью — прекрасно. Я буду весь внимание. До тех пор футболисты, включая меня, будут продолжать поддерживать эти причины, потому что мы знаем, что без такой поддержки та бедность, которая слишком распространена в таких городах, как Глазго и Ливерпуль, будет только ухудшаться.
Я не хотел этого, но серия пожертвований, которые я сделал в различные продовольственные банки в районе Глазго во время самоизоляции, стала достоянием общественности. Я просто хотел помочь накрыть на стол людям, которые были в отчаянии. Последовавшая за этим огласка не представляла никакого интереса, но, по крайней мере, помогала осветить то, чем занимались люди моей профессии. Однажды в 3:30 утра я также сделал пожертвование в благотворительный фонд психического здоровья Бэк Онсайд. Это произошло потому, что я пытался уложить детей, чтобы они нормально поспали. До самоизоляции, они ужасно плохо спали. Старший перелезал через бортик кровати, вбегал в нашу комнату и больше не засыпал, поэтому требовались решительные действия. Я сказал Рейчел: «Позволь мне ложиться утром, а ночью я встану вместе с ним и введу его в распорядок дня. Я собираюсь заставить его спать во время этой изоляции, и никто меня не остановит.» Так вот почему я проснулся в 3:30 утра, ожидая сказать ему, что будет, если он снова встанет.
Я лежал на марше лестницы, глядя на свой телефон, когда наткнулся на благотворительную организацию у себя в Шотландии, которая нуждалась в поддержке. Очевидно, что психическое здоровье было скрытой проблемой во время самоизоляции с увеличением числа людей, страдающих от того, что все застряли внутри своих домов и квартир, поэтому я вышел в интернет и сделал анонимное пожертвование на странице JustGiving. Ты не можешь забыть, откуда родом, и тебе также нужно сопереживать другим людям, не в последнюю очередь потому, что ты никогда не знаешь, когда тебе может понадобиться поддержка.
Не думаю, что можно было бы иметь такое воспитание, какое было у меня, и не иметь социальной совести. Мы были из большой рабочей семьи, но мои мама и папа старались дать моему брату Стивену и мне самую лучшую жизнь, которую мы только могли получить. Мы могли ездить в отпуск каждый год; когда выходила новая форма «Селтика», они всегда пытались достать ее для нас; у нас были сезонные абонементы; у нас была привилегированная жизнь по сравнению со многими другими, но мы не были богаты, и что имело для нас самое большое значение, так это наличие системы поддержки. У нас большая семья, мы всегда были очень дружны как единое целое и мы до сих пор дружим. Некоторым людям действительно не хватает этой системы поддержки, некоторые чувствуют себя самостоятельно, но мы были защищены большой более широкой семьей, и это очень помогло. Я очень хорошо это осознаю. Поэтому во время национального кризиса меня поразило, что многие люди не имели такого уровня поддержки.
Мог ли я сделать больше? Да, я мог бы это сделать, и именно поэтому я начал предпринимать шаги, чтобы создать свою собственную благотворительную организацию AR26. С тех пор как я попал в «Ливерпуль», я начал понимать, что мой голос может нести послание, которое дает мне бо́льшую ответственность. Это определенно будет странно для моих товарищей, которые знают меня лучше всех, но если я что-то скажу, возможно, больше людей будут слушать просто потому, что я игрок «Ливерпуля». Вот почему, когда я жертвовал на эти благие дела, я уже не афишируя начинал свою собственную благотворительность, потому что я верю, что это позволит нам как семье помочь изменить ситуацию.
Футбол стал не совсем инородным, пока все это происходило. Я не уверен, что он когда-либо был таким, просто потому, что он служит спасением для очень многих. Люди все еще говорили об этом и задавались вопросом, как могла бы выглядеть игра, если бы она смогла вернуться. Я определенно думал об этом. Мы были так близки к невероятному достижению, что я должен был попытаться подготовиться к различным возможным результатам, которые начали появляться, когда владельцы и руководители Премьер-лиги начали вести дискуссии о том, что может быть в будущем.
В СМИ просачивалась разная информация, и быстро становилось ясно, что появляются три основных варианта: сезон может быть завершен за закрытыми дверями, сезон может определяться по средним очкам за игру или сезон будет аннулирован. Вот тогда-то я и начал волноваться. Ни одна из альтернатив не была идеальной, и все они должны были рассматриваться через призму того, как сильно страдает страна, но когда ты приложил столько усилий к чему-то, неизбежно, что ты захочешь закончить работу наилучшим образом. Такова уж человеческая природа.
Проблема была в том, что ни один из вариантов не позволил бы этому случиться даже с лучшими из них — за закрытыми дверями — имея очевидный недостаток футбола, в который играют без болельщиков. Однако другие альтернативы были гораздо хуже. Мы знали, что уже стали чемпионами во всем, кроме, собственно, наименования, но хотели выиграть лигу на поле, а не получить ее в результате административного решения. Говоря это, мы бы пронесли это через весь сезон, который мог быть объявленным недействительным, альтернатива, которая означала бы, что вся наша тяжелая работа пошла бы насмарку.
Было очевидно, что у разных клубов были разные планы в зависимости от того, где они находились по таблице. Если я поставлю себя на место, в котором я находился четыре года назад, в самом низу лиги с «Халлом» и почти наверняка вылетом, хотел бы я, чтобы сезон был аннулирован, чтобы получить еще один год в Премьер-лиге с ее деньгами? Конечно. В конечном счете ты должен заботиться о себе, но тогда есть также ответственность делать то, что правильно для спорта.
Битва за вылет на самом деле дала мне повод для оптимизма, потому что внизу было очень тесно, и было бы совершенно несправедливо, если бы исход решался где-то еще, кроме поля. Если бы лига закончилась на этом самом месте, никто бы не усомнился в том, что мы чемпионы лиги. Это был бы не идеальный способ выиграть ее, но мы бы ее выиграли, и никто бы не усомнился, что мы заслуженные чемпионы. Впрочем, все остальное было бы поставлено под сомнение — как бы решался вопрос о вылете, как определялся бы выход из Чемпиошипа, что происходило бы с командами в плей-офф и рядом с ним, как решалась бы квалификация в европейские соревнования.
Было сыграно двадцать девять игр в кампании, и хотя некоторые результаты были прибиты гвоздями, другие повисли в воздухе. Слишком многое было поставлено на карту. Вылет может стоить людям работы и клубам больших денег, а как насчет команд, которые надеются выйти в АПЛ? «Лидс Юнайтед», например, очень долго ждал возвращения в Премьер-лигу. Нет никакого способа, чтобы эти ситуации могли быть разрешены формулой или, что еще хуже, не решены вообще. Любой, кто хоть сколько-нибудь заинтересован в справедливости и спортивной честности, должен был хотя бы попытаться найти способ завершить сезон. Все остальное не принесло бы пользы футболу и духу игры.
Боялись ли мы аннулирования сезона? Да. Была пара недель, когда это был очень живой вопрос, и я ярко помню, как мне рассказывали о колонке, которую написала Каррен Брэди, призывая признать результаты сезоны недействительными. Я не думаю, что это было правильно. Как я уже говорил, клубы и отдельные лица в клубах имели право придерживаться этих взглядов и делать то, что, по их мнению, было в их интересах, но эти взгляды должны были быть ограничены собраниями Премьер-лиги. Очевидно, это была попытка сформировать общественное мнение, и все, что мы могли сделать, это надеяться, что оно не наберет скорость.
Наша ситуация была настолько сложной, потому что, если бы мы вышли и сказали, что хотим доиграть сезон, нашлись бы те, кто обвинил бы нас в эгоизме за то, что мы хотим, чтобы футбол продолжался, пока люди умирают. В такой ситуации мы никак не могли победить, и в любом случае мы должны были ставить ценности нашего собственного клуба на первое место, а это означало, что мы должны были действовать правильно, независимо от того, что делали другие.
К счастью, босс заранее задал этому тон, так что у остальных не было никаких сомнений относительно позиции клуба. В открытом письме болельщикам он подробно изложил, как мы смотрим на футбол в контексте пандемии.
«Я уже говорил, что футбол всегда кажется самой важной из наименее важных вещей. Сегодня футбол и футбольные матчи вообще не имеют значения. Конечно, мы не хотим играть перед пустым стадионом, и мы не хотим, чтобы игры или соревнования были приостановлены, но если это поможет хоть одному человеку оставаться здоровым — хотя бы одному — мы сделаем это, не задавая никаких вопросов. Если это выбор между футболом и благом общества в целом, то это никакое не соревнование. На самом деле, нет», – писал он.
Ни убавить, ни прибавить.
Мы не хотели отклоняться от этой точки зрения. Не потому, что производимое впечатление не было бы таким замечательным, если бы мы решились на это, а потому, что это был единственный контекст, который имел какой-то смысл в футболе во время глобальной трагедии. Конечно, мы хотели, чтобы футбол вернулся, но только в то время, когда это считалось безопасным. Как бы все мы ни хотели чемпионского титула, никто из нас не хотел его так сильно, чтобы подвергать людей риску ради него. Но чем дольше мы находились в подвешенном состоянии, тем больше понимали, что победа в лиге на поле не будет зависеть от того, достаточно ли мы хороши, это будет зависеть от воздействия вируса и способности общества в целом и футбола в частности с ним справиться.
Болельщики, вероятно, считают, что игроки получают инсайдерскую информацию, но большую часть времени мы просто ждем официальных объявлений, как и все остальные, и в данном случае это, безусловно, было правдой. С каждым днем уровень смертности и заболеваемости рос, так что пока это происходило, мы знали и уважали решение, что футболу будет трудно вернуться.
Единственный раз, когда мы чувствовали, что были лучше информированы, чем большинство — это когда Бундеслиге дали зеленый свет на возобновление, и наличие немецкого тренера означало, что он мог держать нас в курсе всего, что происходило. В этой стране мы были позади Германии, и было ясно, что мы будем брать с них пример. То, как Германия как нация справилась с вирусом, давало нам повод для надежды, но, в равной степени, мы знали, что если двадцать или тридцать игроков и персонал заразятся после возвращения к тренировкам в начале апреля, то их лиге — а следовательно, и нашей — будет трудно возобновить свою работу.
К счастью, этого не произошло, и это стало примером изучения их протоколов и того, как немецкие клубы пошли на то, чтобы сделать футбол безопасным. К этому моменту перезапуск проекта превратился из амбиции в реальную незавершенную работу, поэтому существование работоспособного шаблона для подражания было определенно полезно. Вот почему большинство людей в английском футболе смотрели возвращение Бундеслиги, и я был среди них, проведя дома солнечный день в середине мая за просмотром того, как дортмундская «Боруссия» справилась с «Шальке». Результат не представлял большого интереса, но обстоятельства, связанные с игрой — представляли. Видеть игроков замены и персонал в масках, игроков, избегающих рукопожатий, никаких празднований после голов и стадион без болельщиков — в это сложно было поверить, потому что это шло вразрез со всем, к чему мы привыкли, но это работало и было безопасно. И это было все, что имело значение.
Не то чтобы все лиги давали нам одинаковый повод для надежды, тогда как сезон был досрочно завершен во Франции, Бельгии и Голландии. По понятным причинам Шотландия оказала на меня наибольшее влияние. «Селтик» был награжден лигой и вполне справедливо, потому что они были так далеко впереди остальных. Я был просто счастлив, что они стали на шаг ближе к десяти титулам подряд. Я бы не хотел, чтобы мы выиграли лигу, как они, но как болельщик я был в восторге и облегчении от того, что они это сделали. Игроки «Селтика» тоже не хотели бы, чтобы все закончилось таким образом, они хотели бы сделать это на поле и насладиться моментом со своими болельщиками, но эти вещи были вырваны у всех из рук, так что это был просто случай получить лучшее из очень сложной ситуации. В Премьер-лиге больше денег, чем в Шотландской Премьер-лиге, и, возможно, некоторые клубы не могли позволить себе тестирование, поэтому сокращение сезона было для них единственным вариантом.
К счастью, «Селтик» набрал достаточно большое преимущество, чтобы аннулирование результатов сезона не могло быть реалистичным вариантом. Если бы между «Селтиком» и «Рейнджерс» был разрыв в одно-два очка, в Глазго поднялся бы шум, подари они «Селтику» трофей. Конечно, «Рейнджерс» выступил против этого решения. Если бы роли поменялись местами, «Селтик» сделал бы то же самое, потому что такова природа соперничества. Но я твердо верю, что на тот момент «Селтик» уже выиграл лигу — так же, как я думал, что свою лигу выиграли и мы.
