61 мин.

Он забивал 15 за сезон, а теперь создает культовые русские сериалы. Интервью про чудо и мечту

346

Петр Внуков родился и до 21 года жил в Латвии, где играл в футбол в Высшей и в первой лигах. После лучшего сезона в карьере (15 голов, вызов в молодежную сборную) он внезапно переехал в Россию, стал сценаристом, а позже – шоураннером. 

За последние годы Внуков участвовал в производстве суперуспешных сериалов для ТНТ и сервиса Premier: 

● «Сладкая жизнь» (оценка на «Кинопоиске» – 7,9);

● «Звоните ДиКаприо!» (оценка – 7,0; в главных ролях – Александр Петров и Андрей Бурковский, режиссер – Жора Крыжовников, который выпустил «Слово пацана»);

● «Мир! Дружба! Жвачка!» (оценка – 7,9; самый популярный сериал на Premier – третий сезон набрал больше 15 млн просмотров). 

Ниже – большой разговор про футбол, 90-е, мечту и кино. 

Зачем пить водку перед важным матчем? Каково совмещать игры с работой на стройке? Что чувствуешь, когда не такой, как все?

– Петр Внуков, шоураннер главных сериальных хитов последних лет – «Сладкой жизни», «Звоните ДиКаприо!», «Мир! Дружба! Жвачка!», – бывший футболист. Как это получилось? 

– Я болел футболом с шести лет, мечтал играть как Пеле, читал его автобиографию в детстве. Очень вдохновлял его путь, в нем виделось какое-то чудо. И, конечно, завораживала сборная Бразилии – яркостью, красотой, нестандартными решениями. Если мы играли во дворе, я был Бебето, а мой приятель Мишка – Ромарио. Тогда было их время.

15 лет я занимался футболом. По факту, у меня не оказалось потенциала, чтобы стать звездой, как я мечтал. Но путь, которой я прошел в футболе, сформировал меня. Футбол вообще сильно раскрывает людей. Ты сразу видишь человека, как он проявляется. Бьется ли до конца или боится. При этом я сам не то чтобы был суперотважным, часто витал в облаках.

– Про вашу карьеру есть разные данные. Как было на самом деле? 

– В 14 лет я был признан лучшим полузащитником Латвии среди игроков этого возраста. В 16 меня позвали в юношескую сборную. Потом тренер Геннадий Николаевич Пашин, который всегда верил в мой талант, договорился о просмотре в «Сконто» – бессменном чемпионе на тот момент. Из родного Даугавпилса (население – 78 тысяч человек – Sports.ru) я поехал в Ригу. Там просматривал помощник Старкова – Юрий [Шевляков]. 

В команде я провел 7-10 дней, по итогам сказали: «Мы готовы тебя взять». Но я не был уверен, что в 16 лет готов переезжать ради футбола. Одной частью хотел этого, а другой – отрицал. Какой-то внутренний конфликт. Наверное, чувствовал, что футбол – это не до конца мое. 

В итоге не переехал в Ригу и после школы решил поступать в институт в Питере. Понял, что мой потолок – Высшая лига Латвии. Не тот уровень, о котором я мечтал.

С институтом не получилось. Я провалил экзамены на философский факультет и вернулся. В тот момент как раз был вызов в сборную на Кубок Балтии U-18. Команду тренировали два британца, которые заставляли пить много воды, а я был единственным, кто мог говорить с ними по-английски. На эмоциях я забил победный гол Эстонии. Потом мы сыграли вничью с Литвой и разделили 1-2 место. 

Встал выбор: играть в первой лиге или постараться попасть в Высшую – в «Динабург», начать зарабатывать деньги. Я пошел в «Динабург». 

Там случилась кульминация прям как в хорошем кино. Все произошло в день четвертьфинала Кубка Латвии с «Валмиерой». До этого в течение двух лет я выступал за дубль, боялся ошибиться на поле, чувствовал себя не очень уверенно. За день до кубкового матча мы с братом гуляли и выпили водки. Как-то стало вдохновенно – за это и любишь алкоголь, пока не начинаются последствия. Но тогда я пришел на тренировку, и удивительным образом все начало получаться. Тренер Роман Григорчук обратил внимание и сказал: «Завтра играешь в основе». 

Всех поселили на базе, а мне места не хватило. Я жил рядом, поэтому отпустили домой. Там подумал: «Нужно продлить ощущение супермена-футболиста». И выпил 50 граммов водки. 

Это был тотальный провал. Я умер на пятой минуте матча. Просто умер. После этого попал в аренду во вторую команду Даугавпилса – «Зибенс», а спустя время меня и пару ребят выгнали из «Динабурга» без объяснения причин. 

Но удивительно, что был момент, который мог все перевернуть. В матче Кубка шел навес на ближнюю штангу, я сыграл на опережение головой с угла вратарской, но мяч пролетел в сантиметрах от дальней штанги, не попав в ворота. Если бы забил – скорее всего, мои неудачи обнулились бы. Но после первого тайма меня заменили. 

– Вас выгнал Григорчук, который потом выводил «Габалу» в группу Лиги Европы, а сейчас тренирует в Одессе? 

– Да, и я ему очень благодарен за это. 

Спустя много лет при создании «Мир! Дружба! Жвачка!» произошел интересный случай. [Главного героя] Алика мучают кошмары. Он все время просыпается и, чтобы не причинить вреда [своей девушке] Эльзе, приковывает себя наручниками к батарее. У нас были прописаны кошмары, которые мы хотели снять: Афган, что-то еще. Стали обсуждать, кому какие кошмары снились. Я вспомнил, что долгие годы снилось, как пытаюсь доказать тренеру, что я молодец. Сон обрывался на моменте, что я не могу забить. Прямо незакрытый гештальт.  

В итоге я нашел Григорчука в фейсбуке и написал: «Здравствуйте, Роман Иосифович. Я вам очень благодарен за то, что все так произошло…». В общем, отдал дань процессу, который неожиданно прервался. 

После этого приснилось, что он с женой приехал к нам на дачу и говорит: «Слушай, да ты молодец… Красавчик!». И больше ни разу не снился. Меня отпустило. 

– Вау. А в реальности он ответил? 

– Нет. Думаю, он просто не пользуется фейсбуком или сообщение попало в спам. 

Но хочу, чтобы вы правильно поняли: я написал не от обиды, а с благодарностью. Футбол помог мне сформироваться и пойти в кино, не теряя время на пустые надежды. Григорчук, похоже, понимал, что я не тот, за кого себя выдаю. Это было честно. 

Жалко, конечно, что не доплатили 300 баксов. Но смешно, что через много лет у родственника обнаружился знакомый, который знал президента «Динабурга». Я попросил: «Скажи, что он мне до сих пор должен 300 долларов». Тот передал. Президент ответил: «Я готов, я отдам». Сейчас это уже несерьезно, а 20 лет назад сумма была внушительной. 

В чем еще была иллюзорность моей футбольной жизни. Я и многие молодые ребята пришли в «Динабург» с горящими глазами. Позже выяснилось, что клуб много лет занимал 4-е место в Высшей лиге в том числе из-за президента, которого отстранили за договорные матчи. То есть мы играли, а на самом деле были частью мутной истории. 

– Про договорняки вы не знали? 

– Думаю, знали единицы из основы. А я даже в основе не играл. Прочитал об этом спустя время и после этого немного опустился на землю. Случился контакт с реальностью. 

– После «Динабурга» вы не сразу закончили с футболом. Куда пошли? 

– Я все еще принадлежал клубу. При этом мне не платили зарплату. Я обратился в федерацию футбола Латвии, добился суда. Стал свободным агентом. 

Пытался куда-то показаться, но было сложновато. Помню даже эпизод, как в Питере случайно попал на стадион на Крестовском острове. Там тренировалось «Динамо» из российской первой лиги. Я сказал: «Возьмите на просмотр. Я из Латвии, играл в Высшей лиге». Они дали бумажку – и такого унижения я не испытывал никогда. Там было из серии: «Оцените на 10-балльной шкале, как хорошо вы бьете левой ногой, правой ногой». 

В итоге меня позвали на просмотр, я сыграл игру. Они сказали: «Ты легионер, мы не можем взять тебя в основу. Можем – в дубль команды первой лиги». Я понял, что это бесперспективная штука и вернулся в Латвию. 

Там я попал в «Диттон» – команду первой лиги (второй уровень футбольной пирамиды Латвии после Высшей лиги – Sports.ru), которая заняла в ней второе место (Википедия говорит, что Внуков пришел, когда «Диттон» играл дивизионом ниже, забил 7 голов и вывел клуб выше, где забил еще больше; на это он ответил так: «По моим ощущениям, «Диттон» уже перешел в первую лигу. Но возможно, я застал вторую лигу, просто я этого не помню» – Sports.ru). Из полузащитника превратился в нападающего и стал лучшим бомбардиром команды – вместе с Кириллом Курбатовым мы забили по 15 голов. 

Но первая лига Латвии по уровню – это в лучшем случае как вторая лига России. А вообще – как КФК. Плюс разный уровень команд. Спокойно можно было выиграть 6:0, 8:0. В Латвии живет миллиона два человек, своя специфика. 

– 15 голов во второй команде первой лиги – это все равно определенный уровень. 

– Наверное, чтобы забить столько, надо иметь способности. И я правда был небесталаннен плюс в «Диттоне» доверяли больше, чем в «Динабурге». 

Сложность с «Динабургом» была в том, что я попал в него в 18 лет. Когда ты юный, это немного похоже на армию. Разделение на богов и тупую молодежь. Мы бегали по системе Лобановского, круто прокачали физику. Но из-за такого отношения внутри… 

Я, конечно, сам был фантазером, выключался из игры. Это могло сильно вредить команде. Надо было выкладываться, грызть землю. И все равно, когда больше негатива, когда тебе постоянно пихают – в такой атмосфере сложно раскрыться. 

Я еще в целом был немного белой вороной. Мы оставались ночевать на базе. Там стоял видик, можно было принести кассету. Я как-то принес «Быть Джоном Малковичем» и сказал: «Есть классный фильм. Там герой попадает в мозг Джона Малковича». Как же меня выстебали после просмотра. Или помню, что был потрясен фильмом «Бойцовский клуб». Привез кассету из Питера, подарил приятелю из команды. Он посмотрел с отцом и говорит: «Че это за фигня? Что там вообще происходит?» – «Ты что, там целый мир». Казалось бы, что непонятного в «Бойцовском клубе»? А он вообще не понял. 

На этом фоне в «Диттоне» была среда без прессинга. Простой уровень, на котором можно забивать. Плюс это год, когда мне хотелось доказать, что я не случайно попал в футбол. Я с 6 лет хотел быть футболистом, а в 19 меня выгнали из клуба и сказали, что я бездарность. Я не мог сдаться. Решил не сдаваться, поэтому пошел в «Диттон» и работал на стройке. 

– На стройке? 

– «Диттон» – это строительная компания, и большая часть игроков трудилась в ней. Если кто-то не хотел, мог не работать, но обычно работали все, чтобы зарабатывать на жизнь. 

Я работал разнорабочим 5 дней в неделю. Мы строили Даугавпилсский центральный рынок. Сначала собирали железо, убирали территорию. Потом закладывали основу. Я работал на утрамбовке. Основа для фундамента засыпается песком, поливается водой и долго-долго трамбуется аппаратом – машинкой метр на полметра. Она дребезжит, ты ходишь с ней и трамбуешь. 

На тренировки ходил после работы, по выходным играл. Нам платили зарплату и премиальные за победы. Получалось 50 на 50 со стройкой. В сумме – те же деньги, что и в Высшей лиге. 

– Это сколько? 

– В «Диттоне» я зарабатывал под 100 долларов. С премиями – больше. Например, за победу платили 30 долларов. Иногда президент мог дать премию за красивый гол. Плюс столько же или немного больше получалось на стройке. 

Что такое латвийский футбол в 00-х? Как установить контакт с чудом? Зачем заканчивать карьеру в 21?

– Ваш самый запоминающийся матч? 

– Это случилось в первой лиге, где за «Диттон» я играл против «Зибенса». Принципиальный матч двух команд из Даугавпилса. При 0:0 наш вратарь выбил мяч. В районе центра поля одним касанием я принял его на грудь, находясь спиной к воротам соперника. Мяч перелетел через голову защитника, я оббежал его и первым касанием ударил в дальнюю девятку. Это был невероятный гол. На стадионе почти не было зрителей, но 20 человек ахнули, как тысяча. Меня это потрясло. Но еще больше потрясло, что в итоге мы проиграли. 

То есть происходит чудо – забивается невероятный гол. Ты становишься его свидетелем или автором. 100 раз еще так сделаешь – и не получится. Но один раз получается, стадион охает. При этом команда проигрывает. И я не понимал: а как же чудо? У меня происходил раскол в этой части. 

– Самый крутой игрок, которого вы видели? 

– Больших звезд не встречал, но помню, как Безбородов выделялся за «Вентспилс». Его тогда тренировал Пол Эшуорт, который сейчас в «Спартаке». В начале нулевых «Вентспилс» стал пространством, в которое все хотели. Много лет чемпионом был «Сконто». Из него вышла сборная Латвии, сыгравшая на Евро-2004, и игроки, уехавшие в Англию, – Степанов, Рубин, Пахарь. А тут вдруг – новая среда. 

Конечно, у многих появилась мечта попасть в нее, потому что вокруг одни проблемы – с деньгами, полями, бутсами. В «Динабурге» мне выдали бутсы на размер меньше. Я потом ходил и просил, чтобы дали нормальные. Каждый раз приходилось пробиваться через асфальт как ростку. 

Вы спросили про игроков… Меня больше поражали человеческие судьбы, а не профессионализм. В «Динабурге» был футболист – Олег Баян (последние годы работал исполнительным директором «Чайки», в декабре 2023-го сознался в 10 эпизодах подкупа арбитров – Sports.ru). Он вызывал невероятное уважение – настоящий, по-хорошему дерзкий. Говорил мне: «Ты слишком чувствительный. Если б я был таким в Ростове, я бы давно умер». 

Или Виталий Воскан – очень классный человек и игрок. Нас вместе выгнали из «Динабурга». В этот же день мы пошли в бар, и Виталик меня поразил. Деньги быстро закончились, он предложил кому-то сыграть в бильярд на пиво. «Сначала расставляешь свои шары по лузам, потом забиваешь одним ударом», – говорил Виталик, закатывая один за другим. Это было красиво. 

Думаю, интерес к людям сформировал меня как сценариста. Мне нравилось следить за судьбами, отношениями. За тем, как люди общаются с близкими, как расстаются, как злость мешает им. Помню невероятно одаренного парня, который слетел с катушек от успеха, стал наркоманом и сгорел. 

– Трансфермаркт говорит, что вы играли за молодежку Латвии против Беларуси. В воротах у них стоял Жевнов, а в поле бегал Калачев. 

– До этого в чемпионате я сыграл против лидера первой лиги «РКБ Арма». Провел классный матч, забил победный. Видимо, тренеры сборной заметили и позвали. Но я ужасно волновался, плохо спал. И белорусы нас просто отвозили. 

Такие матчи давали контакт с реальностью и понимание места в мире футбола. Когда тебе 14, кажется, что ты классно играешь. Когда 16 – тоже классно. Тем более играешь против своих. А потом растешь – и попадаешь на белорусов. Против них у нас не было ни шанса. Мы проиграли 0:3, а могли проиграть 0:6 или 0:8. Когда ты видишь, что они быстрее, мощнее, сыграннее, индивидуально круче, понимаешь, что у тебя нет будущего. 

Сказывалось и то, что в сборной до этого мы ни разу не встречались. Провели несколько тренировок и вышли на поле. Команду не собирали из-за отсутствия денег. Поэтому были плохие результаты. Например, за U-18 мы проиграли Словакии – 1:6. Я привез пенальти в наши ворота. Потом проиграли Уэльсу – 0:2. 

За U-16 проиграли Швеции – 1:4. За них играл Чельстрем, он тоже 1982 года. Дальше сыграли вничью с Беларусью. За это дали премию, и я купил себе кроссовки. Первые в жизни! 

Я вообще впервые надел кроссовки в сборной. До этого ходил в туфлях на липучках, а детство выглядело так: тренировки на песочном поле с камнями и бутсы с резиновыми шипами, которые стирались. С тех пор у меня детская кроссовочная травма. Например, когда я получил их в сборной, обратно решил не возвращать. Вместе с вратарем из Даугавпилса обсудили: «Давай вернем сумки без кроссовок, вдруг не заметят?» Конечно, заметили. 

До сих пор очень люблю кроссовки и периодически покупаю. Это еще и самая удобная обувь, только в ней и хожу. Перепробовал разное и остановился на двух фирмах – обожаю Asics и Mizuno. 

– Сколько у вас пар? 

– Между 10 и 20. 

Про обувь есть еще одна история. Перед тем, как стать лучшим полузащитником Латвии, я не тренировался три месяца. Разозлился, что кому-то в команде выдали бутсы, а мне – нет. Отказался играть, жил на даче. В итоге тренер все-таки выдал мне бутсы-сороконожки. Я вернулся, забил на турнире два гола и стал лучшим полузащитником. 

– Я слушаю эти рассказы и вот что не могу понять. Вас вызывали в юношеские и молодежные сборные, вы забивали за них. В 21 стали лучшим бомбардиром команды, которая чуть не вышла в Высшую лигу. Почему после такого сезона вы ушли из футбола? 

– Потому что мне всегда виделось в нем большее, чем я мог ощутить. 

Я приводил пример с невероятным голом «Зибенсу». Случилось чудо, но команда проиграла. А как же чудо? Эту тайну в футболе я так и не смог разгадать. Например, в кино больше времени и пространства для чувств. В этой индустрии нет отрезков по 90 минут, когда все должно произойти. Здесь можно в течение полугода придумывать сценарий, быть в контакте с этой штукой, пропускать ее через себя, прислушиваться к ней во время съемок. 

Скажите, это слишком эзотерически? Я могу попроще. 

– Если упрощать: в футболе вас привлекал элемент чуда. Но там эта энергия скоротечная, плюс вы забиваете, команда проигрывает – и получается бессмыслица. В сериалах все по-другому – и контакт случился. 

– Да, чудо – это даже не всегда гол. Просто красивые штуки: передача, обработка. Разные проявления чуда. Это то, чем ты не управляешь, что происходит помимо твоей воли. И часто оно не функционально – не имеет результата.

– У вас есть объяснение, почему не получилось найти контакт в футболе? 

– Отчасти потому, что у меня не было данных. До 18 лет я как будто воспитывался в одной культуре. А попав в профессиональную команду, оказался в другой. 

Вот смотришь матчи 60-80-х – там все медленнее. И как будто мое детство прошло в футболе 60-80-х, а потом я резко оказался в 2000-м, когда футбол стал больше основан на скорости. На том, что ты можешь в доли секунды взорваться, принять решение, обработать мяч. А у меня не было классной стартовой скорости. Я хорошо понимал игру, но физически просто не успевал за ритмом. Для взрослого футбола у меня не оказалось данных. 

Понятно, что я мог остаться в «Диттоне», в перспективе стать игроком Высшей лиги. Но в детстве я говорил так: «Хочу играть в футбол, но не на уровне Латвии». Мне хотелось вырваться, быть чем-то большим. После матча с белорусами я окончательно понял, что 15 голов в первой лиге – это не уровень. Что я не хочу оставаться в футболе и буду реализовывать потенциал в другом месте. 

Pjotrs Vnukovs или Петр Внуков?

– Перед тем, как перейти к следующей части, – филологический вопрос. Трансфермаркт пишет, что вы – Петрс Внуковс. Во всех титрах – Петр Внуков. Как правильно? 

– При Союзе я был Пётр – через ё. Когда мне выдали паспорт негражданина, в нем латиницей было написано – Pjotrs Vnukovs. 

При переводе с латышского на русский нужно было подавать документы с предыдущей транскрипцией. Существовал вариант, что отчество детей будет Пётрович и Пётровна – через ё. К счастью, обошлось. 

– У вас латышское происхождение? 

– Я родился и жил в Латвии до 21 года, но родители – русские. По маминой линии предки из Сибири, по папиной – из Краснодарского края. Они по распределению попали в Латвию – и там познакомились. 

«Однажды будет любовь», «ГИБДД и т.д», «Сердцеедки» – Внуков создавал эти сериалы и объясняет, почему за них не стыдно

– Вы ушли из футбола – что дальше?

– С детства я много писал. У меня есть дневники, стихи. Это были абстрактные, неоформленные штуки. Вдруг появилось ощущение, что было бы здорово это продолжить. Подумал, что в кино есть перспектива. И поехал в Питер поступать в институт кино и телевидения на сценарный. В этот момент шел набор на режиссуру Алексея Германа-старшего. 

На сочинении получил тройку и попал во второй тур. На собеседовании стало понятно, что я не режиссер. У меня не было никакого видения. До сих пор так – я не мыслю картинками. Плюс задали вопрос: «Ты готов платить? Мы бесплатно не возьмем» – «Нет, платить не готов» – «Тогда неудовлетворительно». 

Я срочно пошел на сценарный к прекрасному мастеру Игорю Агееву. Там тоже получил тройку и тоже прошел во второй тур. Опять заведующий кафедрой спросил: «Будешь платить за учебу?» Отступать было некуда: «Да, найду деньги» – «А что сделаешь?» – «Да банк ограблю, если надо будет». 

Смысл в том, что у меня был латвийский паспорт негражданина Латвии. Там прямо написано – alien. То есть пришелец: не там и не там. На сценарном не было бесплатных мест, но была разница – я гражданин России или иностранец. Иностранцы платили в два раза больше, у меня таких денег не было. Тогда я обратился к папе – он активный в плане отстаивания прав и гражданской позиции. Папа помог сформулировать, что неграждане Латвии – это соотечественники в России. 

В институте я так и сказал: «Я – соотечественник» – «Да с чего?» – «Где ректор?» Написал ректору заявление, он рассмотрел: «Ладно, возьмите его». 

– Вы переехали в Питер, начали учиться. Где работали? 

– С этим помог старший брат. Он работал в компании по аренде квартир – «Окна на Невский». 10 квартир принадлежали собственникам, которые через нас посуточно сдавали их иностранцам. Пригодились мои знания английского. Я вел переписку, заселял людей, получал деньги.

Работал в этой компании и платил 1000 долларов в год за учебу. На третьем курсе Агеев порекомендовал нашу группу на Пятый канал, он тогда стал федеральным. Мы написали сериал «Старшеклассники». Это была первая настоящая сценарная работа, за которую платили деньги. Тогда же – в 2006-м – я переехал в Москву. В Питер возвращался только на сессии. В Москве попал в сценарное агентство, которое писало много сериалов, мелодрам. 

– Для ТВЦ и «России»? 

– Больше всего – для «России». Например, я писал сериалы «Однажды будет любовь», «ГИБДД и т.д», «Мошенницы / Сердцеедки». Написал свой первый фильм – «Кровные узы».

Еще мы работали с американскими сценаристами. Как и многие, пытались повторить успех «Моей прекрасной няни», но никак не получалось. 

– То есть вы делали те самые сериалы, где женщина кидает яблоко, попадает в голову преступника – и обезвреживает его? 

– Не совсем такие. Но могу признаться: по-своему эти сериалы я любил. В первую очередь в них заложена история отношений. Пусть это и показано в жанре мелодрамы, которая сейчас возвращается, и очень интересно, куда вернется. Это такой неторопливый рассказ про судьбы людей, наблюдения за ними. Где-то с иронией. Мне очень нравится этот жанр. То время я вспоминаю с теплом и благодарностью. 

– Я не отрицаю, что мелодрамы – жанр, который имеет право на существование. Но есть классные мелодрамы, а есть те, которые очень тяжело смотреть. Часто они шли на каналах вроде «России». 

– Откровенной шляпы мы не делали. Понятно, что был сериал «Однажды будет любовь» – 250 серий. Чтобы написать его хорошо, это нужно уметь. А я не уверен, что мы умели делать это хорошо. Но на каком-то уровне его все равно смотрели. Это не представляет большой художественной ценности, но и не стыдно.  

– Есть работа, за которую стыдно? 

– Ни за что не стыдно. Стыдно, когда откровенно халтуришь. Я всегда стараюсь делать честно. 

Есть риски в том, что я могу исследовать какие-то темы, не очень разобравшись в себе. Был период, когда мы задавались вопросом, почему люди несчастливы. У нас не было ответов. Скорее, заданный вопрос намного ценнее, чем любой ответ. Но вопрос нас очень беспокоил. И мы могли гипертрофированно его высвечивать в некоторых моментах. В этом есть провокация, и за это я чувствую ответственность. 

– Вы сказали, что за сериал «Однажды будет любовь» вам не стыдно. На «Кинопоиске» у него 1300 оценок, средняя – 3.1 из 10. 

– Это еще хороший рейтинг. Недавно вышел сериал «Люся» с Даней Козловским. В нем максимально близкий ко мне текст. К тому, что меня волнует и беспокоит. Но у него низкий рейтинг. 

– 5.6.  

– Это на «Кинопоиске». А если открыть «Кино-Театр», его максимально утопили. Когда настолько резкая оценка, такое отторжение и ненависть – это о чем-то говорит. К посредственному ты так и отнесешься: «Херня». Но когда сериал вызывает сильную негативную эмоцию, значит он попадает. По моим ощущениям, «Люся» попала в поле тени бессознательного, которое я исследовал в отношении себя, своего прошлого. 

По поводу «Однажды будет любовь» тоже могу объяснить. Он хорошо шел по телику, но тогда не было «Кинопоиска». Когда появился «Кинопоиск», наряду с «Однажды будет любовь» появилось много классных сериалов, с которыми его можно сравнить. И в сравнении со всем, что случилось после этого, его оценили на тройку. Так вполне может быть, он был продуктом определенного времени и качества. 

– Сколько вы проработали в сценарном агентстве? 

– Несколько лет. Потом случился кризис 2008 года, оно распалось. Я оказался в глубочайшей яме самоопределения. 

Когда писал много мелодрам, неплохо зарабатывал и жил с ощущением, что я успешный сценарист и реализовался. Чувствовал силу. Но в кризис стало понятно, что у меня нет авторского стиля. Я будто его растратил или не сформировал, создавая продукты с общими интонациями. Из этого кризиса долго выбирался, пока не написал одну честную историю – про себя и свою семью, где превратился в персонажа, над которым сам смог поиронизировать. 

По сути, тогда произошел контакт с уязвимой частью себя – слабостью, которая вдруг нашла отражение в тексте. В нем ты просто признаешь, что не можешь заработать денег, обеспечить семью. Что твоя беременная жена водит машину, а ты не умеешь водить и сидишь рядом. Что ты несостоятелен. Признание этого дало много энергии. Произошло сценарное возрождение.  

– Как назывался проект про вашу семью? 

– «Суперсемейка». Но он не случился, хотя мы даже сняли пилот с режиссером и оператором «Реальных пацанов». Сняли нашу семью, чтобы убедиться, что история работает. Но на канале сказали: «Если запускать, нужно и играть самих себя». То есть полудокументальная история в стиле «Реальных пацанов». 

Не страшно, что не получилось. Важнее, что произошел контакт с собой – и это подтолкнуло к созданию других сериалов. Их я делал уже в Good Story Media. С одним из его основателей – Антоном Зайцевым – мы работали в сценарном агентстве. Когда они с ребятами создали Good Story и стали адаптировать сериал «Воронины», мы общались. Антон предложил написать тесты. Я их провалил. Дальше Зайцев познакомил с Антоном Щукиным. С ним и Ирой Аркадьевой мы сделали сериал «Сладкая жизнь». 

Прекрасное время. Тогда на ТНТ работали Валера Федорович, Александр Дулерайн и Роман Петренко. Они придумали офигенный концепт, что ТНТ станет русским HBO: классные сериалы, прямо тру. То есть на канале возникла такая мечта. Мы со «Сладкой жизнью» попали в эту струю. Это был один из первых откровенных проектов, не приукрашающих реальность. На телике он прозвучал по-новому. 

– Про ремесло сценариста поговорим чуть позже. Но для понимания: вы ушли из Good Story Media? 

– Да, в феврале этого года. Закончился какой-то этап, пришло ощущение, что пора.  

Я в принципе не управляю тем, что пишу. Оно приходит – и ты взаимодействуешь. После «МДЖ» и «Люси» стало понятно, что в мире есть что-то еще, чему интересно открыться.

Совсем с Good Story мы не разошлись. Обсуждали какие-то истории. Сейчас их нет, но это не значит, что они не появятся. 

– Перед тем, как перейдем к «МДЖ», вопрос про «Трое в Коми». «Кинопоиск» пишет, что это ваш первый сериал как сценариста (хотя на самом деле не первый). Его рейтинг – 3,3. Как это получилось?   

– Наконец-то я очищу свое имя от этого сериала. Не в том смысле, что он мне не нравится, просто мой вклад там минимальный. Если вообще остался. 

История следующая. Развалилось сценарное агентство. Один из авторов агентства – Аня – предложила поучаствовать в адаптации сериала. 

– «Красоток в Кливленде». 

– Да. А у меня был знакомый, которого я хотел интегрировать в Good Story. Я предложил ему написать серию для «Трое в Коми» вместо меня, чтобы он получил опыт и мог показать, что написал комедийную серию. То есть я вписался отчасти из-за него. 

Он написал серию, мне пришлось переписать ее. Я отправил текст главному автору, ему не понравилось. Кажется, они сами ее переписали. А дальше я попал в титры сериала.

– То есть вы автор одной из 20 серий? 

– Диалогов одной серии, которую потом переписали. 

Как придумали «Мир! Дружба! Жвачка!»? Кто такой шоураннер? Почему Юра Борисов – народный актер (история про бомжа)?

– «Мир! Дружба! Жвачка!» Вы не только сценарист, но еще и шоураннер сериала. Для тех, кто не понимает: что это значит?  

– В России его часто называют креативным продюсером, хотя это не совсем так. Креативный продюсер может курировать и чужой проект.

Шоураннер – более точное слово. Оно пришло из Америки и дословно переводится как «управляющий шоу». Человек, который написал сценарий, то есть носитель истории, и который участвует во всех этапах создания: поиск режиссера, создание команды, кастинг, съемочный процесс, участие в монтаже, в звуке, в цветокоррекции. Например, в «Сладкой жизни» сначала не было режиссера, и мы с Ирой [Аркадьевой] сами полгода проводили кастинг. За это время сильно прокачались в понимании актерской игры. 

8 серий – долгий процесс, и съемки всегда идут рандомно. В один день может быть сцена из первой, пятой и восьмой серии. Держать все в голове должен режиссер – состояние актеров, что происходит в данный момент. Но классно, когда на площадке есть еще и шоураннер – человек, который по кирпичику собирал историю и чувствует ее. 

Мне кажется, это отличная помощь режиссеру, взгляд со стороны. Режиссер может быть сфокусирован, а шоураннер чуть отстранен. Он может заметить то, что не замечает режиссер. Он как бы отъезжает от кадра и может видеть чуть шире в моменте. 

– Кто главнее? Шоураннер может сказать режиссеру: «Так, эту сцену переигрываем, а эту не включаем в финальный монтаж»?

– Есть разные стили взаимодействия. Обычно шоураннер может остановить съемки и сказать, что дальше не продолжаем. Потому что продюсер компании и шоураннер отвечают перед каналом или платформой за результат. А режиссер – приглашенный человек, который производит сериал для компании. 

Но я не фанат истории про власть. Мой стиль взаимодействия больше в том, чтобы создавать доверительные отношения. Но бывало, что я выходил из съемок, чтобы не усиливать напряжение. Это было лучше для результата. 

Другой пример – когда продюсеру показалось, что после первых трех смен ничего не работает. Появилась идея не тратить деньги – и закрыть проект. Но я смонтировал их, мы посмотрели и поняли, что надо снимать дальше. 

– «МДЖ». Я правильно понимаю, что концепцию снять что-то про 90-е много лет вынашивал Антон Щукин и не знал, что с этим делать, но как-то поделился идеей с вами – и вы написали сериал с нуля? 

– Там долгая история, все ее рассказывают по-разному. Могу рассказать свою версию. 

Я узнал про «МДЖ» лет 10 назад, когда Антон собрал сценаристов и сказал: «Есть такая идея, можем сделать пилот». Мы придумывали, но были сильно незрелыми и молодыми. Написали какую-то абракадабру – и все угасло. 

Но меня трогает тема детей, подростков, диалога с ними. Несколько лет назад мне очень хотелось экранизировать книгу современного детского классика Мони Нильссон, а она отказалась давать права. Ей было неинтересно, потому что по книге вышел фильм, плюс непонятно, кто я такой. 

Узнав об этом, Мила Просвирина, сценарист фильма «Чего хочет Слава?», над которым мы тогда работали, сказала: «Почему бы вам не сделать свою историю?» Меня осенило: «Была же история про 90-е, про подростков». Я пришел к Щукину, мы решили еще раз ее написать. 

Он предложил мне стать креативным продюсером и поработать с автором и режиссером, которые написали бы историю. То есть я бы не писал сам, но обсуждал с ребятами, как это будет. Опыт оказался не очень успешным. Пилот не приняли на ТНТ. 

Я сказал: «Так не оставим, давай еще». Тогда Антон предложил сделать проект с Саней Беловым и Лешей Ивановым, который как раз закончили писать «Физрука». Мы собрались, парни написали новый пилот. Опять было ощущение, что не то. Потом сели втроем и вместе переписали. Получилось классно. Мы почувствовали, что это оно. Назвали проект «История Саньки Рябинина, который не хотел взрослеть, да жизнь заставила». Отправили на ТНТ. Наконец-то Дулерайн (генеральный продюсер ТНТ в 2009-2021 годах – Sports.ru) сказал: «Годится». 

Мы запустились, сняли пилот с режиссером Ильей Аксеновым и начали писать сезон. Проект назвали «Мир! Дружба! Жвачка!» Хотя спорили по поводу названия, другим вариантом было «Братство крыши». Но остановились на «МДЖ». 

– Что было в сценарии пилота, который не приняли на ТНТ? 

– Там не было всех героев и сюжета, который есть сейчас. Только подросток, который находился в сложных обстоятельствах, – взросления в 90-х. Был дядя Алик – не афганец, а просто немного криминальный тип. У дяди была граната. Санька своровал гранату и чуть не взорвал ее. 

То есть в первом пилоте был вид взрослого криминального напряжения, которое потом стало частью «МДЖ». Как бы предчувствие того, что потом сформировалось в сериале. 

Когда пишешь, есть много предчувствий. Часто не можешь их назвать. Но те, кто пишут сценарии, слышат, что это есть и это можно развить и усилить. В нашем случае взрыв гранаты стал предвестником криминальной линии. Просто граната превратилась в случай из реальной жизни – разбитую машину криминального авторитета. «МДЖ» вообще заполнен личными историями каждого из нас.

– Юра Борисов. Почему вы позвали его на роль Алика? 

– Юрку я увидел на пробах в другой сериал Good Story Media. До этого не видел его ни в каком сериале, а на пробах он классно играл. По сюжету парень уехал в Москву, вернулся и узнал, что жена живет с его другом. Захотел этому другу набить морду. А друг стоял рядом и не боялся. Невероятно обаятельная сцена, в которой Юрка просто улыбался: «Ну давай, давай, бей». Неагрессивно, очень классно. Тогда я поразился его спокойствию и обаянию, его внутренней силе. Прямо оттуда мы притащили его на пробы в «МДЖ». 

– И он сразу стал Аликом? 

– Мне кажется, других вариантов не было. 

– Правда, что в конце первого сезона Алик все-таки должен был погибнуть? 

– Да, он погибал. Когда мы придумывали, вдохновлялись фильмом «Три билборда» Макдоны. Там меня поразило, что один из героев умирает в середине, и от драматургии взрывается мозг. Нам казалось, что это больно, но правда. Мы максималисты и первый сезон писали как последний. 

Написали, пришли обсуждать на канал. Дулерайн сказал: «Ребят, вы убиваете самого крутого чувака» – «Ну да. А «Игра престолов»?» – «Вы делаете другой жанр». 

В работе с ТНТ самое классное, что не было директивы: «Меняйте, убирайте». Даже люди такого уровня как Дулерайн были в диалоге. Он не говорил сделать по-другому. Он просто сказал, что ему кажется, что это неправильно. Дальше мы стали думать, и Алик не умер. 

Правда, не смогли это снять. Последнюю сцену первого сезона сняли не так, как хотели. Пошел снег, трактор застрял, машина на лебедке не вылезала из воды. Оставалось два часа до того, как потемнеет. Нужно было срочно придумывать, как Алик выбрался. В итоге мы выпилили люк и во втором сезоне досняли, как он выбирается.

– Не пожалели, что оживили? 

– Нет. Дулерайн оказался прав. Алик такой герой, который за тебя. Он несет послание с экрана, что он за зрителя. Очень важно, чтобы в жизни был взрослый человек, который за тебя, что бы ты ни сделал. Это ролевая модель. Не пожалели еще и потому, что он несет поиск ответа на вопрос, в чем сила и где справедливость. 

Смешно, что после первого сезона знакомая переименовала меня в телефоне на «Петя Внуков убийца Алика». Надеюсь, после третьего сезона поменяла. 

– Борисов рассказывал, что невероятно готовится к ролям. Как-то даже хотел поставить вставной зуб. 

– Юра точно человек небезразличный и ищущий правду персонажа и его поступков. Не просто «Я сыграл, что мне сказали». Но иногда это достает. Он бывает слишком въедливым, когда вроде бы все понятно. Думаешь: «Блин, ну сколько можно?» 

Например, в начале третьего сезона мы долго обсуждали первую сцену. Юра говорил: «А давайте Алик приедет на велосипеде на школьный двор?» – «Ну какой велик? Он вышел из тюрьмы» – «Ну классный же образ» – «Да ну, ну ты чего. Нахрена велик? Он дальше нигде на велике не ездит». Но Юре нравилось, что Алик въезжает на велике. В итоге он появился без велика, но в кепке. Кепку Юрка отстоял. 

– Когда вышел первый сезон, говорили, что Борисов – новый Петров или новый Козловский. Прошло три года. Он много где снимается и делает это круто, но не сказать, что он такой же медийный, как они. Почему? 

– Никогда про это не думал и не знаю о его медийности. Но у меня есть одна история. 

Так вышло, что мы живем рядом. Как-то встретились у помойки. Он выносил мусор и я. Я начал рассказывать про третий сезон, и к нам подошел бомж: «Премногоуважаемые, извините за беспокойство. Дайте 100 рублей». Юрка говорит: «Да нет у меня 100 рублей, мужик». Бомж продолжает: «Да пошли в «Азбуку», купишь мне пива». Юрка такой: «Ну, пошли». Разворачивается и идет в «Азбуку» с пакетом мусора – не успел его выбросить. Я думаю: «Какая нахер «Азбука»?» Достаю 100 рублей, говорю бомжу: «На». Юрка тоже: «На, держи». Тот взял: «Уважаемый-уважаемый, просто от души, брат». Уходит. 

Мы продолжаем разговаривать. Бомж возвращается с бутылкой пива и говорит Юрке: «Слушай, брат. Меня, короче, Саня зовут. Меня все на районе знают. Давай с тобой как-нибудь чисто затрем за жизнь. Если что, кто будет обижать – скажи про Саню, и все тебя будут уважать». И уходит. 

Я говорю: «Юр, да это же я ему 100 рублей дал. Почему он так тебя полюбил?» А было прямо видно, что у него к Юре суперуважение, он его брат. Юра ответил: «Понимаешь, я ему в глаза смотрел. Он же такой же человек, как мы».

Для меня это проявление народности. Он запросто реагирует на просьбу, включается и вызывает невероятное уважение. Я уверен, что то же самое происходит на экране, просто там он не дает 100 моих рублей. 

Обсуждаем третий сезон «МДЖ»: почему он настолько нединамичный? что происходит с Аликом и Санькой? откуда столько мата?

В ЭТОЙ ГЛАВЕ ЕСТЬ СПОЙЛЕРЫ ТРЕТЬЕГО СЕЗОНА. ЕСЛИ ВЫ НЕ СМОТРЕЛИ ЕГО, ПРОЛИСТАЙТЕ ДО СЛЕДУЮЩЕГО ДИСКЛЕЙМЕРА

– Третий сезон. Как он вам на фоне двух предыдущих? 

– Очень мощный. 

Во втором сезоне я люблю тему первых отношений. Мне было важно создать чувственную историю для современных детей. Надо признать, что мои дети и их друзья любят «МДЖ». И не только потому, что это папа сделал. Третий сезон я показал старшей дочери еще на стадии чернового монтажа. Может, она что-то не услышала и не поняла, но ее он напугал, показался тяжелым. Он сказала: «Пап, будь готов, что его посмотрят меньше людей. Я ожидала другое. Круто, но как-то стремно». 

Я переживал, что мы пережестили. Люди смотрели шестую и седьмую серию, говорили: «Да где же свет? На премьере вы говорили про свет, а тут полная дичь». Но в конце отпускает. И это финал трех сезонов: Алик, дети, борцовский зал. 

Кстати, зал возник не случайно. Параллельно с футболом я с 14 лет занимался вольной борьбой. В 16 занял второе место в Латвии, в 18 выиграл кубок Даугавпилса среди мужиков. Мне говорили, что на двух стульях не усидишь. Я понимал, что в борьбе у меня невыдающиеся данные, но из-за целеустремленности получалось. 

Среди создателей сериала есть еще пара человек с борцовским прошлым. У нас возникло ощущение, что зал – то место, куда ты всегда можешь вернуться и где есть тренер, который скажет: «О, переодевайся». У меня был тренер Сергей Григорьев – Сергей Одисеич или просто Одисеич, как мы его звали с любовью. Я уверен, что в какой момент жизни приеду в Даугавпилс, приду на тренировку в борцовский зал, и он скажет: «Переодевайся. Сегодня играем в баскет. Потом – банька».

Еще хочу рассказать про классную штуку. Режиссер второго-третьего сезонов Антон Федоров после финальной серии прислал фотографию с группой «Кино». Говорит, они посмотрели, и им очень понравились каверы. По-моему, это офигенный фидбек. Каверы, кстати, идея Антона. Его друзья из группы Stolen Loops – просто невероятные.

– Скажу о своих впечатлениях. Мне третий сезон понравился сильно меньше, чем первые два. В одном из интервью вы говорили, что большая часть рецензий пишется про себя и для себя. Но я зашел в телеграм-канал «Культовые русские сериалы». 

– Я знаю их, они хорошо реагировали. 

– Да, хорошо про каждую серию. Но я зашел в пост про финал, где больше 100 комментов. 90% из них – такого же мнения, как у меня. Вы сказали, что вы пережестили. Мне так не показалось. Мои претензии в другом. 

Мои претензии, что третий сезон сильно пробуксовывает в динамике. Ощущение, что он превращается в мыльную оперу, когда много разговоров, но действие не идет вперед. Действия героев нелогичны – например, непонятно, что движет Аликом. И предсказуемость. Еще в середине было ясно, что атташе останется с гимнасткой, Саня с Женей, бандитов убьют или арестуют, Алик всех победит, муж достанет жену из тюрьмы. 

– Я не заметил отсутствия динамики, но понимаю, от чего это может идти. Алик в третьем сезоне находится в рефлексирующей позиции, которую, может быть, трудно принимать людям. 

Действующий главный герой намного выгоднее, чем рефлексирующий. Он дает заряд. А Алик находится в растерянности. Это может вызывать сильное сопротивление у зрителя, отталкивать или казаться нелогичным. Считается, что главный герой должен прийти и разобраться, за это его и любят. 

Но в третьем сезоне в его жизни происходит сложный трансформационный период, который мы не можем поменять. Надо понимать, что сценаристы не управляют героями. У нас нет права делать так, как мы считаем нужным. Мы просто слушаем. Мы услышали, что он так себя проявляет и не может по-другому. Мы совпали в этом с режиссером и Юрой Борисовым. 

Стало понятно, что после того, как во втором сезоне он убивает человека, засунув ему гранату в трусы, как герой с совестью и импульсом справедливости, он не может это не отрефлексировать. Иначе получается, что он залихватски убивает и говорит: «Да» насилию». Но он не такой. Он сломался на этом. И я не знаю, какую динамику ему дать. 

Какие ожидания были у зрителей? Чтобы он дальше ходил и убивал? 

– Он изначально был бандит. 

– Но он никогда не убивал. 

– Зато держал в страхе весь город. Логично, что дальше он может убить и не особо об этом жалеть. 

– У него была травма Афгана, но про убийства в первом сезоне мы ничего не знаем. Он сильный, но никого не убивает. Странно предполагать, что дальше будет убивать. Это не «Крепкий орешек», где он ходит и убивает плохих. У нас другой жанр. 

– В третьем сезоне Алик просто всему подчинялся. Когда была драка с Василием, и Василий задыхался, Алик подал ему ингалятор, хотя перед этим Василий почти убил его. 

– То есть вы жаждете убийства. А наш посыл – наоборот, что после убийства Бесо и гранаты в трусы у него идет переосмысление ценностей, в нем проявляется милосердие. Это ключевая штука. Это не нелогичность, это наши ценностные переживания. Это тонкая штука, больше философская. Но точно странно было ждать от него убийств и дичи. 

То, что Алик в седьмой серии распознал историю про заслонку и догадался, что Вася застрял в детстве… То есть нашел корень зла в непринятии себя Васей и озвучил это – невероятно крутое решение противостояния. Это происходит не через силу, а через осознание и осмысление. Мне кажется, это важное высказывание. 

Про Саньку – вы считаете, он тоже замер? 

– Да, весь сезон ходит ватный и только мечется между двумя девчонками. 

– Понимаю, есть темы, которые кому-то близки, а кому-то нет в силу характера. Но я был в подобной ситуации. Играл в футбол и в какой-то момент испытывал невероятный страх, что дальше. Я еще не знал, что буду сценаристом, просто чувствовал, что все лучшее было раньше. И перед началом новой жизни старался зацепиться за то, что умел – за футбол. Не хотел идти в институт, потому что не понимал смысла. У меня просто был страх и ощущение, что классное – в прошлом.

Так и с ним. Он закончил школу – и непонятно, что дальше. По сути, Санька пытается зацепиться за то, что давало ему опору и силу раньше, не найдя ничего нового. Он не находит опору в Алике, в будущем. 

Процесс трансформации может длиться годами. Перед началом новой жизни я год играл в «Диттоне». А Санька за сезон проживает из страха неопределенности к открытости новому. В финале он едет поступать в Москву и из мира маленького города, где нет перспективы, открывается новой жизни. 

Понятно, что было бы классно, чтобы и в поступках, и в отношениях он действовал более динамично. Со стороны тема преодоления страха может казаться несобытийной штукой. Но если ты чувствуешь или чувствовал раньше то же самое, то ты подключаешься к этому состоянию. Плюс часто действия не так важны, как ощущение, которое трансформируется за сериал по маленьким поступкам – там подрался, там заступился. Это маленькие недошажочки, которые он совершает из-за характера. 

А потом – он увидел, как убили чувака. И что мы хотим? Чтобы он все забыл и пошел в отношения? Это же странно. Только что на его глазах убили. Он видит, как нож торчит из сердца. Это серьезная травма и надлом. 

Я в 9 лет увидел человека с ножом в сердце. Мы не поняли ничего, потом оказалось, что это нож. Я такой страх испытал! Тоже потом долго переживал.

Убийство от Алика и встреча Саньки с убийством Сереги накладывают отпечаток, через который мы не можем перепрыгнуть драматургически и сделать героев другими. Из-за этого может провисать динамика, верю. Но сколько раз ни смотрел – не заметил. Хотя мы критичны к тому, чтобы чувствовать, что что-то не так. 

Главные сомнения у меня были по четвертой серии, когда Санька и Женька заперлись в ларьке и объясняются. А для многих это была чувствительная штука, в которой рассказывается человеческая история. 

– Теперь все понятно. Просто в первом сезоне Санька увидел бы нож и порефлексировал пару серий. А здесь переживания растянулись на весь сезон. 

– В чем сложность третьего сезона: рефлексия Алика и бессилие Саньки перед лицом обстоятельств могут раздражать. Так же, как раздражает герой «Люси». 

Там сюжет первой серии строится вокруг того, что герой приходит в кафе с дочкой и женой и вступает в конфликт с молодыми пацанами, которые наезжают на него. Зрители обычно говорят: «А чего он не пойдет и не даст #####?» Я думаю: «Ну да, классно, если он пойдет и вставит им». Но вот я не такой человек. Я не тот, кто будет бить рожи. В 24 года я толкнул человека, он упал на асфальт и чуть не умер. С тех пор понимаю, что есть хрупкость жизни, которая может быть нарушена в любой момент в любую сторону. 

Когда люди спрашивают: «А чего он не дал им?», они злятся на героя, что он не бьет гопников. Справедливо ли их возмущение? Наверное. Герой в кино должен дать сдачи. Никому не нравится герой, который не бьет и получает в нос. Зрители говорят: «Вот он слабак». А я думаю: «А кто прав, как вообще надо действовать?».

У зрителей может быть запрос на суперсилу. Когда она не происходит, возникает злость, что герой плохой, рефлексирующий, слабый. Но если человеку нужно подтверждение от героя, значит в нем что-то сидит, что заставляет его так реагировать? Может, чего-то ему не хватает в самом себе? 

– Не меня, но многих смутило, что бандит-афганец Алик бросается современными фразами про внутреннего ребенка. 

– Может быть, мы чуть притащили осознанности. Но мы и не все стеклопакеты затерли на постпродакшне. Если есть такое допущение – пусть будет. Хотя наверняка даже в 80-х была книжка про внутреннего ребенка. 

– Вы сказали про стеклопакеты. Как вообще происходит работа с такими деталями и как отследить, чтобы они не попали в кадр? 

– Со стеклопакетами это невозможно. Надо или долго и дорого затирать на графике, или забить. Мое ощущение – надо забить. Тем более мы снимали в Туле – там сложно найти дом без стеклопакетов. И у нас не статичные кадры – камера плыла вдоль дома. Делать графику в динамике сложнее и дороже. Дешевле переснять или вообще не делать.

Понятно, что мы все стремимся к достоверности, при этом все понимают, что это кино. В этом смысле меня такие вещи не трогают. Ну, стеклопакет и стеклопакет. 

– Что происходит с бандитами в третьем сезоне? Афганцы были серьезными людьми, кавказцы – тоже. Те, которые пришли вместо них, – как в «Один дома». Они должны еще в первой серии погибнуть из-за своей глупости.

– Перед каждым сезоном мы долго обсуждали, какими должны быть бандиты. Очень не хотелось делать бандитов, про которых ничего не знаешь. 

Зураба из первого сезона мы списали с определенного типажа. Его сын был производным. Но сын появился, потому что актеру, который играл Зураба, не разрешили приехать на второй сезон. Пришлось срочно переписывать сценарий за неделю до съемок. Раньше Зураб был героем, который не умирал. 

В третьем сезоне создавать вид супернепобедимого зла мы не отваживались. Показалось, что страшнее, когда есть кто-то с непредсказуемой психикой. Когда не знаешь, чего ждать от человека. Это хуже, чем сильный и понятный злодей, потому что с ним невозможно договориться. Это стремно, тем более после убийства в Васе проснулся зверь. Нам показалось, что намного интереснее – показать человека, которого разъедает зло вместе с наркотиками. Вася – отчасти метафора наркотиков.  

По поводу глупости: бандиты в третьем сезоне – местечковая сила, которая только начинает барыжить. Такие залетные из 90-х – не очень умные. И они недолго просуществовали бандой. Сезон – и Вася сгорел. До этого Серега их сдерживал, он умнее. 

– Про Васю понял, но Карась и его напарник – просто персонажи с ментальными отклонениями. Такие люди могут быть бандитами? 

– Допускаю, что могут. Например, мы придумали Илюшу с отклонениями. А я стал вспоминать детство и вспомнил, что у нас во дворе жило 3-4 ребенка с отклонениями. Тогда это так не называлось. Они просто были. В 90-х таких людей было много. И были такие бандиты. 

Даже взять шпану, которую покрестил Алик. Это реальная история, я был свидетелем, как человек покрестил гопников в Даугавпилсе. Они были католиками, а он сказал: «Теперь вы православные» – «Чего? Верни обратно». Как две собачки прыгали вокруг него, чтобы он покрестил в другую сторону. Конечно, они тоже были абсолютно отмороженными чуваками с отклонениями. 

И давайте признаемся: многие из нас с отклонениями. Просто это проявляется в разной форме. Поэтому нездоровье бандитов меня не удивляет. 

КОНЕЦ ЧАСТИ СО СПОЙЛЕРАМИ

– Почему в третьем сезоне столько мата? 

– В итоге Роскомнадзор попросил убрать, пришлось запикивать. 

Думаю, мат есть везде, а в «МДЖ», как в сериале про 90-е, его нельзя вырезать. Я рос в культуре 90-х, где была прогрета тюремная тема и многое шло с улицы. Это зашито у нас в сознании, мат – неотъемлемая часть жизни. Особенно, если мы говорим про бандитскую среду. Но дети-то в сериале не матерятся. Матерятся те, для кого это органично. 

– Я не против мата. Я удивился, что его стало сильно больше, чем в предыдущих сезонах, и он есть даже в тех местах, где особо не нужен. 

– Здесь какая штука: часть мата мы не написали. Он органично произносится во время съемок. Может, там написано без мата, но мы иногда не управляем актерами и не можем их остановить. 

– Последний вопрос о том, что не понравилось. Сцена с каретой и Львом Толстым в Ясной Поляне. Когда я смотрел, хотелось закрывать лицо от неловкости. 

– Интересно, что вы реагируете на комедийные истории, которые немного с допуском. В комедии они абсолютно допускаются, а в жанре драмы – слишком. Если бы была комедия, у вас вообще ни одного вопроса не возникло бы, да?

– Кто из актеров самым неожиданным образом попал в сериал? 

– Егор Абрамов (сыграл Вовку – Sports.ru). Режиссер первого сезона Илья Аксенов нашел его в группе дзюдоистов у друга отца в Туле. Пришел в секцию: «Мы ищем парня». И предложил сделать пробы. Егор записал видео – мы увидели, что он классный, и позвали на очные пробы. То есть человек не из кино оказался в сериале. 

Еще режиссер второго и третьего сезонов Антон Федоров. Я попал на его спектакль «Петровы в гриппе». Спектакль меня просто пронзил, я чуть не разрыдался. 

– А почему отказались от Аксенова, который снял суперуспешный первый сезон? 

– Он пошел снимать фильм «Родные», и мы не совпали по графикам. Два проекта выпали на один съемочный период. С кино он договорился раньше, чем мы начали готовить второй сезон, поэтому в итоге снимал «Родных». 

Мы стали искать другого режиссера. И классно, что встретили Антона Федорова, который привнес много чувственного, музыки, тонких психологизмов. 

– У вас часто спрашивают, но вы уходите от ответа. Продолжение будет? 

– Обычно перед сериалами у нас возникает ощущение нового высказывания. Мы пишем про то, что созвучно темам, которые нас волнуют и кажутся важными. Например, первая любовь. 

На данный момент ощущения нового высказывания у меня нет. Может ли оно появиться? Уверен, что да. Но не уверен, что я буду частью этой истории.

Какой была Латвия в 90-х? Как жила семья Внукова? Почему травма 90-х не отпускает?

– В «МДЖ» вы снимали про 90-е. Все понимают, какие они были в России. А какие – в Латвии? 

– По ощущениям – помягче. В России, похоже, царила лютая жесть – деление на районы, в чужой район не зайдешь, иначе побьют. У нас тоже было агрессивное и злое время. Но в силу того, что Даугавпилс – маленький город, а латыши не очень агрессивные – как-то поспокойнее. Это стало заметно, когда мы писали сценарий и обсуждали 90-е. 

Например, у нас не было деления на районы. Проявлялось больше лояльности к неформальным тусовкам – рок-музыкантам, хиппи, рэперам. 

– В России многие не любят 90-е, потому что это залоговые аукционы, больной и пьяный Ельцин, люди без пенсий и зарплат. Как с этим в Латвии? 

– Огромная часть населения жила бедно. Я застал увольнения, девальвацию рубля, введение [валюты] лата и скачки курса. Большая часть ребят из моего окружения существовала впроголодь, одевались в секонд-хэндах. 

Помню, как в школу пришла гуманитарная помощь из Германии. Весь актовый зал был заставлен коробками. Мне как из семьи многодетных разрешили выбрать вещей домой. Я нашел маленькие сапожки для младшего брата. Зимние, на толстой подошве. Сейчас они спокойно продаются везде, а тогда это казалось невероятным. 

Уже рассказывал, что все детство проходил в вельветовых туфлях на липучке. Кроссовок не было – о них только мечтали. Много одалживали. В школе, где работала мама, была такая система: люди скидывались с зарплаты и каждый месяц давали эту сумму одному человеку, потом другому. Условно, 10 человек скинулись по 10 лат – кто-то получил 100. В следующий месяц он 10 отдает. 

Летом были подработки. Мне 8-9 лет, Союз то ли распался, то ли вот-вот распадется. Мы получили три гектара свекольного поля. За лето на нем нужно было вырастить свеклу и сдать ее. Всей семьей – с родителями, бабушкой, дедушкой, двоюродными братьями и сестрами – с утра мы выезжали на плантацию, сажали свеклу, пололи, потом собирали. Заработали прилично. Конкретно я – 20 рублей. Для меня это были огромные деньги. 

Но воспоминания – странная штука. Несмотря на сложности, все это кажется светлым. Было ощущение чего-то большего. Как будто ты чувствовал его – и оно тебя наполняло. 

Думаю, этим ощущением мы поделились в сериале. Первый сезон писали с Саней Беловым и Лехой Ивановым. Они из Великого Новгорода. Похоже, у них тоже не было супердичи. И ощущение тепла того времени они тоже сохранили. Мы совпали в ощущениях про 90-е. Возможно, из-за того, что в 90-х были детьми и воспринимали все непосредственно по-детски. 

– 90-е были популярны в массовой культуре 2000-х и 2010-х. Про них писали книги, снимали художественное кино и документальное. Казалось, что в 2020-х должны быть отрефлексированы нулевые. Но почему-то люди снова рефлексируют по 90-м. И просмотры «МДЖ» – очередной пример. Почему так происходит? Почему 90-е не отпускают, хотя прошло 30 лет? 

– Думаю, там есть коллективная травма. Для огромной страны распад – это серьезное изменение, которое не происходило ни до, ни после. Распад породил большой страх перед будущем, неопределенность, потерю ориентиров. 

Долгое время были понятные рамки того, как устроена жизнь. Существовала большая система, которая все определяла. С ней можно было соглашаться или нет, но она работала, давала опору и постоянство. И вдруг это рухнуло. Появился страх неизвестности. То чувство, с которым подростки пытаются разобраться в сериале. 

И там, в страхе 90-х, эта коллективная травма могла зародиться. 

Но молодому поколению и поколению 40-летних легче. А те, кто постарше нас, стали свидетелями более агрессивного проявления времени. Им сложно смотреть сериал. Многие говорят: «Мы такое пережили в 90-е, что не хочется туда возвращаться». У них происходит отрицание времени, потому что больно, потому что страх. Он вроде бы прожит, но в подсознании остался. 

Обычно говорят, что время лечит. Здесь – ничего подобного. Страх и боль при встрече с сериалом снова активируются. 

Сериалы: с чего начался бум? почему все подсели на турецкие? почему Внуков не увидел потенциал в «Чиках»?

– Последние несколько лет мир переживает бум сериалов. Причина – стриминги? 

– Тут я неинтересный собеседник. У меня нет широты кругозора. Но с появлением платформ увеличилось количество сериалов и – одновременно – хороших сериалов. 

В какой-то момент было ощущение мыльного пузыря, когда в огромном потоке все размывается. Непонятно, как бедному зрителю что-то выделить. Выделяться на этом фоне – сверхзадача. Последние пару лет это приутихло, но может вернуться.  

– Режиссер Костомаров сказал, сериалы – низкий поджанр кино. Потому что кино – совершенная форма, а цель сериалов – никогда не заканчиваться и удерживать интерес. Что вы думаете?

– Есть разные сериалы. Бывают те, которые можно долго показывать. Для меня такой невероятный сериал – «Клан Сопрано». Это чертова энциклопедия и срез жизни, которого не бывает много. Который раскрывает невероятно сложные конфликты внутри семьи. А из семьи все и начинается. 

В «Клане Сопрано» между близкими происходит настолько сильный и драматичный раскол, что я не представляю, как его показать в кино. Даже заставка «Клана Сопрано» – единственная, которую я не перематываю. Видишь свиную голову – и происходит контакт с реальностью. 

В сериале мы пытаемся описать, как устроена жизнь. Жизнь существовала бесконечное количество лет и будет существовать столько же. И сказать, что за полтора часа ее проще передать, чем за 8 часов, – это даже математически не так. В жизни много граней и проявлений. 

Но у меня есть и фильм, который потрясает. Я смотрю его 15 минут – дальше не смотрю. Он называется «Песни со второго этажа». Шведский режиссер Рой Андерссон снял все одним кадром. Там есть сцена, которая на одном плане длится 2-3 минуты. Я смотрю ее и испытываю все чувства мира, которые могут быть заложены во всем кино и во всех сериалах. 

– Что за сцена? 

– Сидит старый, некрасивый врач, жует сэндвич. Рядом – медсестра, тоже взрослая. Он так смачно жует, и она говорит: «Когда ты ей расскажешь о нас?» 

Для меня в этой сцене происходит целая жизнь. Я понимаю, что они работают вместе лет 40, у них отношения. Он обещает, что уйдет от жены, она приводит к нему людей, которых он лечит. В том, как он жует и в ее вопросе заложены такая человеческая боль и парадоксальность отношений, что я уже получил огромное количество впечатлений. И мне не надо смотреть все кино. 

– Последние пару лет в России популярны турецкие сериалы. Чем они цепляют? 

– Мелодрама как жанр возвращается. На фоне сложных событий в мире веселиться и смотреть комедии может быть сложно, драмы – тяжело. А здесь жанр, в котором присутствует чувственный ряд. Он милый, легкий, но в то же время грустный и смешной.  

– Если сейчас период мелодрам, то какой был раньше? 

– Не уверен, что сейчас – мелодрам, но они возвращаются. Лет 10 назад был бум комедий:  «Воронины», «Интерны», «Папины дочки», «Счастливы вместе», «Физрук», «Реальные пацаны», «Кухня». Потом с ростом платформ развились драмы. 

– Когда вы работали в Good Story Media, вы видели сценарий и пилот сериала «Чики», но отказались от них. Почему? 

– В «Чиках» есть невероятный режиссерский прорыв Эдика Оганесяна, который наполнил историю любовью к героям и месту, в котором снимал. Он многое привнес туда по-режиссерски. А когда читаешь сценарий, можешь не увидеть и не почувствовать, как это будет рассказано. В этом смысле сценарно история «Чик» не вызвала отклика. Но когда появился сериал, все почувствовали химию и любовь, которая перетекла на экран. Это вызывает признание. Но увидеть это на входе было крайне сложно. 

Летом мы общались с Эдиком, и я ему признался, что «Чики» были для меня чувствительным опытом. Создавая первый сезон «МДЖ», мы шли параллельно. Помню, как встретились с Эдиком во дворе «Амедиа». Через месяц он уезжал на съемки, но денег было невероятно мало, а объекты не особо отобраны. 

В такие моменты мой внутренний перфекционист начинает сопротивляться. По логике должно было получиться некачественно, но вдруг произошло чудо и взорвало систему. Обычно мы делаем сериал год, вкладываем в него много времени. А тут цикл разорвался. Для меня это был укол: может, со мной что-то не так? 

Я переосмыслил эту штуку. Нашел формулу, что драму можно делать не на 48 минут, а на 24. «Люся» случилась как драма короткого формата: мы написали быстро и сняли быстро. То есть «Чики» стали для меня болезненный опытом, который в итоге поменял взгляд на какие-то процессы. 

– Кто вообще решает, запускать сериал или нет? 

– Обычно генеральный продюсер. В Good Story есть три продюсера, которые определяют судьбу сериала. Один может не взять, а другой взять и сделать. Каждый из трех может решить, будет ли он браться. 

– Вы уже сказали про «Клан Сопрано» и шведский фильм, который смотрите 15 минут. Назовите еще пару фильмов или сериалов, которые вас восхищают. 

– Сейчас будет признание: я почти ничего не смотрю, потому что считывание происходит очень быстро. Как в том фильме, который смотрю по 10 минут, и он настолько меня наполняет, что дальше не надо. Так и с сериалами: я быстро наполняюсь их пространством. Могу ограничиться первой серией и понять, что круто. А дальше сериал мучает сюжетными поворотами – и становится плохо. 

С большинством успешных сериалов знаком, но не так, что смотрел их от начала до конца. У меня нет запроса на погружение в драму или чтобы меня развлекали и веселили. Я не люблю игры ума и имитацию реальности. Для меня важно, когда через сериал или кино происходит контакт с реальностью. С частью внутри тебя, которая приводит в сознание, рождает вопросы. При этом само кино и сериалы устроены так, что могут проецировать фейк на эмоциональном уровне. А эмоции чем отличаются от чувств? Тем, что они быстрорастворимые. Они пришли, всколыхнули и ушли. Они глубоко не затрагивают. 

Что поразило? Я попробую ответить. Например, «Фауст» Сокурова и сценариста Арабова. Невероятное полотно.

Еще «Маленькая мисс счастье», «Луи», «Три билборда», братья Коэны, сериал «Фарго», «Сладкая жизнь» Феллини.

Сценаристы – новые рэперы? Сколько они зарабатывают? Как стать сценаристом?

– Последние несколько лет кажется, что сценаристы – новые рэперы и стендаперы. Люди творческой профессии, которые крайне востребованы, работают в сфере, где много денег, и производят продукт на миллионы просмотров. 

– Я не замечаю этого. Если говорить про внешний мир, а не киносообщество, мне кажется, они вообще никому не интересны. Сценаристов как будто не существует, это не распиаренные люди. 

В целом образ сценариста работает не так сильно, как образ шоураннера. На Западе выделяют именно шоураннера. Человека, который считается ядром сериала, участвует во всех процессах. В отличие от него, сценарист создает только литературную основу. Он не отвечает за то, что в кадре или за кастинг. Дальше повествователем становится шоураннер. Вместе с режиссером он воссоздает написанную реальность. Сейчас время шоураннеров, а не сценаристов. 

– Но звезды среди сценаристов есть до сих пор – Илья Куликов («Глухарь», «Чернобыль», «Закон каменных джунглей»), Николай Куликов («Легенда №17», «Горько!», «Движение вверх»). 

– Они стали шоураннерами, насколько я знаю. Есть Олег Маловичко («Метод», «Притяжение», «Нулевой пациент»). Он часто пишет один и вроде бы не выступает шоураннером. Но глобально время сценаристов-одиночек проходит. Написать в короткие сроки сценарий сериала – намного сложнее, чем фильм. Остались редкие люди.

Чаще сериал пишет группа авторов. Например, «Физрука» придумал Антон Щукин и написали авторы. «Реальных пацанов» придумал Антон Зайцев, а написала группа. За этими историями не стоит один сценарист. Сейчас сериалы – это коллективное творчество. 

В Америке самые успешные сериалы давно пишутся авторскими комнатами. Мы это только перенимаем, но очень успешно. Авторская комната – это группа авторов, которая в течение полугода и больше пишет историю. Каждый обогащает ее своим видением, опытом, чувством юмора. Классно, когда есть разные люди – от трех человек. По мне 3-4 – самое комфортное. 5 – максимум. 

Например, «МДЖ». Очень сложно достоверно рассказать историю 90-х и персонажей, исходя только из своего опыта. Сложно наполнить мир большим количеством ситуаций, потому что ты не можешь быть носителем их всех. Поэтому мы наполняли сериал историями друг друга – опытом, отношениями с родителями, девушками.  

– Среди коллектива авторов есть и шоураннер? 

– Да. Шоураннер не может не быть автором сценария. Это сценарист, который участвует во всех этапах создания. 

Понятие «написать сценарий» тоже размывается. Как писался один из самых успешных сериалов ТНТ, о котором мы вспоминали? Есть носитель идеи – генеральный продюсер. С группой авторов он пишет пилот с диалогами. Пишет не своими руками, но может придумать фразу и ее запишут. Потом приходят креативный продюсер и сценарист и переписывают по фразе этот пилот. Получается, все как бы соавторы. Но в титрах носитель идеи будет продюсером, шоураннер – креативным продюсером, а группа авторов – сценаристами.

– Откуда приходят шоураннеры? Сценаристы становятся ими или продюсеры погружаются в сценарии? 

– Редкий случай, когда продюсеры начинают писать сценарии. Хотя такое, конечно, есть. 

Бывают истории, когда актеры или режиссеры становятся шоураннерами, участвуют в написании сценариев. Например, Андрей Першин – Жора Крыжовников – редкий режиссер,  который пишет сценарии сам или в соавторстве. Мы с ним вместе писали «Звоните ДиКаприо!» Сейчас выходит «Слово пацана. Кровь на асфальте», которое он написал с Андреем Золотаревым. Интересно, что возникает и обратный процесс – некоторые шоураннеры становятся режиссерами. 

Но в основном шоураннеры возникают из сценаристов. Потому что в основе работы шоураннера – работа со сценарием. 

– Как прийти в профессию сценариста? 

– Надо иметь склонность к тому, чтобы что-то писать. Потом много писать и переписывать. Мне в этом смысле помогла работа в сценарном агентстве, где мы писали кучу проектов. В них были не очень высокие требования и сжатые сроки, но это хорошая практика. В голове образуются новые нейронные связи. Ты пишешь – получается лучше и лучше. Как работа с деталью на заводе. Со временем она получается лучше за меньшее количество времени. Есть хорошая теория про 10 тысяч часов. 

– Сколько платят сценаристам? 

– Очень по-разному. Зависит от уровня, мастерства, договоренностей. Плюс есть два вида сценаристов. Когда работаешь в компании – у тебя зарплата. Когда на себя – гонорары. Во втором случае серия может стоить от 300 тысяч рублей до миллиона и выше. 

– Какие зарплаты в штате? 

– Я знаю только про зарплаты в Good story. Не думаю, что вправе разглашать условия. В целом это хорошие деньги. С другой стороны, некоторые актеры получают в день столько, сколько сценарист за месяц. Понятно, что вклад и пиар актеров влияет на результат. Но без хорошей истории результата не будет.  

Еще система устроена так, что, в отличие от американских сценаристов, в России нет роялти. Если бы мы создали два-три таких же успешных сериала в Америке, мы были бы обеспечены до конца жизни. А здесь «спасибо» – и пошел дальше. 

– Средняя зарплата в аутсайдерах РПЛ – 1,5 – 2 млн рублей, то есть 15-20 тысяч евро в месяц. Успешный шоураннер может дорасти до такой цифры? 

– Это мечта, чтоб российские шоураннеры получали как российские футболисты. 

– В футболе круто играть в топ-5 лиг. В актерстве круто попасть в Голливуд. Что круто в сценарном ремесле?  

– До недавних пор – создать сериал для «Нетфликса». Этим я не могу похвастаться – у меня не было с ними контактов. А потом «Нетфликс» вообще ушел из России. 

***

– Что есть ваша цель в ближайшие пять лет? 

– В чем особенность работы сценариста: случился сериал, стал успешным – его надо забыть и идти дальше. Даже задолго до выхода делать что-то новое. Сериал выходит, его обсуждают, а для тебя он уже в прошлом. 

Мне бы не застревать в прошлом и не думать о будущем. Делать что-то здесь и сейчас. Открываться новым историям. Например, мне очень нравится идея авторских комнат, где могут собираться люди с разным опытом. 

В общем, продолжать делать классные кино и сериалы.

Андердоги – проект, который растопит ваше сердце 💔 Смотрите прогнозы на матчи и помогайте очаровательным собакам

Фото: AFP/GORM KALLESTAD, MICHAL FLUDRA; Gettyimages.ru/Ben Radford; РИА Новости/Игорь Михалев, Всеволод Тарасевич, Владимир Федоренко; wikipedia; Good Story Media 

logoСконто
logoДиттон
logoсборная Латвии по футболу
logoВентспилс
logoРоман Григорчук
logoЗибенс