Интервью с турбо-дедом: общался с Гарринчей, Пеле и Ким Ир Сеном, знает 4 языка, в 80+ играл в хоккей
Sports.ru становится еще и вещателем: мы приобрели эксклюзивные права на показ чемпионата бразильского штата Сан-Паулу – лиги Паулиста. Покажем до 36 матчей группового этапа и все игры плей-офф.
Матчи будут доступны в прямом эфире и в записи на сайте и в приложении, а хайлайты – еще и на Bombardir.ru. Показываем на территории России и Беларуси.
Комментаторами будут тактический автор Sports.ru Вадим Лукомский, один из главных русскоязычных экспертов по бразильскому футболу Александр Спивак и другие. Первая трансляция с Лукомским и Спиваком – в ночь на четверг, в 1:30 мск сыграют «Коринтианс» и «Итуано».
Здесь можно детальнее узнать, что это за лига (там будущие звезды «Реала», «ПСЖ» и АПЛ, Хамес Родригес, Жулиано и даже спартаковский Моцарт – он тренер), а благодаря этому интервью Александра Головина получится еще лучше проникнуться атмосферой бразильского футбола.
***
Игорю Горанскому – 92, а он невероятно бодрый. Говорит, что еще 10 лет назад играл в хоккей, а сейчас спокойно выдержал 5-часовой разговор, периодически переключаясь на португальский.
Его карьера началась в 1954-м в корейском отделе «Московского радио» за стенкой от Познера, а продолжилась – в латиноамериканском. В 16 лет уместились тысячи часов эфира на испанском и португальском из Москвы, работа собственным корреспондентом в Бразилии (там Горанский сменил легендарного Игоря Фесуненко) и Мексике, несколько документальных фильмов и книги про Гарринчу, Пеле и Марадону.
Между командировками Горанский работал в программе «Время», в новой России переводил бразильцам мини-футбольного «Спартака» Ловчева, а еще писал книги про большой «Спартак».
В интервью – уйма воспоминаний и впечатлений, причем не только про спорт. Есть даже про сбор бананов. Начали мы тоже с еды.
Гарринча, водка, Сергей Михалков
– Какое самое необычное блюдо вы пробовали в Латинской Америке?
– Фейжоада – фасоль, сваренная с мясными дополнениями – пятачками, поросячьи ушками и ножками, с зеленью. Запах – ооо! Когда работал в Бразилии, на конгресс детских писателей из Советского Союза приехали Сергей Владимирович Михалков и Агния Львовна Барто. После всех мероприятий нас пригласили на праздничную фейжоаду в горах. Было очень вкусно.
Михалков тогда только получил героя социалистического труда. Помню, говорит: «Игорек, мне снять звездочку с пиджака?» – «Сергей Владимирович, снимите пиджак вместе со звездочкой» – «Ой, конечно, поеду в одной рубашке». А Барто тогда сказала: «Ты здесь работаешь, столько видишь. Напиши книжку о Бразилии».
Но только через много лет я осуществил эту идею – написал книгу «Жизнь и смерть Маноэла дос Сантоса Гарринчи». Она вышла 100-тысячным тиражом. Правда, когда я приехал в магазин на Сретенку, чтобы купить экземпляр, мне показали запрещающий жест: «Все по записи, ни одной свободной книжки не осталось». Потом уже знакомая редакторша сказала, что как автору мне полагается несколько книг в издательстве. Я поехал – и там уже выдали.
– Как вы писали книгу? Это личные впечатления, интервью или чьи-то воспоминания?
– Все вместе. Например, я несколько раз встречался с Гарринчей, даже был у него дома. Свели общие знакомые. С моей стороны – помощник из посольства, который помогал журналистам, доставал кинофильмы с таможни. Во время военной диктатуры в Бразилии это было сложно, а он знал обходные пути, давал взятки бутылками, которые мы привозили.
У этого помощника был знакомый – Жозе Аленкар, который называл себя «импресарио». Этот импресарио активно всем помогал – журналистам и посольским ребятам. Когда сказал ему, что хочу познакомиться с Гарринчей и Элзей Суарес (певица, «королева самбы», подруга, а затем жена Гарринчи – Sports.ru), он устроил встречу. Я поехал прямо в гости в дом Элзы.
Детали стерлись, но помню огромную террасу и веранду, которая была усыпана клетками. Гарринча показывал мне птиц. Они чирикали, прыгали, свистели, а он отвечал им. Кстати, Гарринча – оттуда и пошло, это вид птиц, которых он любил ловить в детстве.
Вот это фото снято как раз у них с Элзей на балконе.
Потом я пригласил Гарринчу и Элзу в корпункт. Он не смог, она приехала одна. И позвала в ресторан на свое выступление. Это был их собственный ресторан, но Гарринче он не нравился. Как я понял, он хотел играть, хотя выступал уже за второсортные команды.
– Как на него влияла Элза?
– Она многое для него сделала. Спасала от мутных друзей, потому что он был очень доступным человеком, как наш Стрельцов. Как-то вдова Валентина Иванова интересно рассказывала, какой Стрельцов был покладистый, как боялся, что его будут упрекать за то, что высоко задирает нос. Из-за этого он соглашался на ненужные встречи. Гарринча был такой же – злоупотреблял.
Помню, мы как типичные русские принесли в его ресторан бутылку водки «Столичная». Он посмотрел на нее: «Я спортсмен и водку не пью». Мы поверили, но оставили ее там. В процессе не открывали, перекусили тем, что дала Элза. Только потом узнали, что Гарринча подвержен пьянству. Оказалось, его отец относился к детям безалаберно, давал им, 7-10-летним, выпить кашасы (крепкий алкогольный напиток, в некоторых странах его называю бразильским ромом – Sports.ru). В итоге сам умер от алкоголизма, хотя был футболистом. И подсадил на крепкие напитки детей.
– Вы видели Гарринчу с трибуны?
– Немного. Когда я приехал в Бразилию, он заканчивал играть за «Ботафого». Почти не выходил, постоянно лечился. Потом ходил по командам, но нигде особо не играл. В конце его взяли в «Оларио». Больше как рекламу, чтобы собрать зрителей. И на первый матч пришло 50 тысяч человек. Я тоже там был, но он сыграл плохо, оказался растренированным.
Потом я попал на его прощальный матч. Сборная Бразилии играла против сборной мира, Женя Ловчев тоже участвовал. На «Маракану» пришло 150 тысяч человек, Гарринча получил большой гонорар. Я был в группе советских граждан, мы подарили ему самовар. Он подумал, что это кубок, поднял его над головой, всем показывал. Тогда я взял короткие интервью у всех участников матча, они тоже есть в книге.
После его смерти я ездил к нему на родину, ходил на могилу, где похоронены родители и, по-моему, первая жена. Видел тумбу, на которой написано «Здесь покоится радость народа». В последний путь его провожали 300 тысяч человек. Вся трасса от Рио до его города Пау Гранди – а это 80 километров – была заполнена людьми.
Когда я приезжал, в Пау-Гранди еще работал бар, в который он иногда заходил. Еще дом разрушился, а дома, которые он купил дочерям, остались. Такие приземистые одноэтажные домики с верандами, двориком, очень симпатичные. С дочкой Терезой я даже встречался – она много рассказывала о своей жизни, об отце.
Плюс я много лет собирал материалы бразильской прессы. Одно время о Гарринчи много писали, я вырезал самое любопытное и потом использовал в книге. Мне кажется, она получилась правдивой.
Эвакуация, Володя Познер, Северная Корея
– Какой первый матч в жизни вы посетили?
– 1937 год, мне 6 лет. С папенькой и дядей я оказался на стадионе «Динамо». Помню ощущение стадионной экзотики. Как шли по широкому коридору к трибунам, потом искали место вдоль бесконечных рядов. Но кто играл, сейчас уже не скажу – в тот момент я не интересовался футболом. Возможно, это были баски – летом они как раз совершали турне по СССР и провели несколько матчей на «Динамо».
На первый осознанный матч я попал в мае 1946-го. ЦДКА выиграл у «Спартака» – 5:2. Первые сезоны после войны составы были неравноценные. ЦДКА и «Динамо» забрали всех футболистов-фронтовиков – бывших спартаковцев и торпедовцев. И громили те команды, которые не имели такого влияния и помощи силовых ведомств. То есть почти всех.
На матчи все равно собирался полный стадион. Билеты почти не достать, я ездил по какому-то звонку отца и принес домой единственный билет. Даже два нам не смогли сделать. На стадион мы все равно прошли втроем: отец, младший брат и я.
Папенька работал большим инженером в химической промышленности, тогда только вернулся из Америки и привез американские куртки. Поэтому мы оделись торжественно и нарядно. Отец тоже выглядел представительно: высокий, американская шляпа, которую он купил в магазине, где покупал шляпы Рузвельт. По одному виду можно было понять, что интересный человек.
И вот мы подошли к контролеру, отец дал мне билет. Я протянул его, а контролер смотрел на отца. Человек приехал из Америки, естественно, выделялся среди наших ватников. В итоге на билет даже не взглянули, мы просто втроем прошли на западную трибуну. Тогда не было кресел, только лавочки. Можно было пристроиться, даже если прошел без билета. Еще не имело значения, кто за кого болеет – все доброжелательные.
В том матче за ЦДКА играл Бобров. А впервые я увидел его в Омске, где во время войны он работал на заводе и играл в футбол и русский хоккей. Помню, мороз градусов 30, на стадионе уже горят фонари, и высокий парень со страшной силой гоняет мячик, голы забивает. Спрашиваю: «Кто это?» – «Бобров». Сразу было понятно, что это настоящая звезда.
– Как вы оказались в Омске?
– В 1939-м туда по работе отправили отца. С его участием построили Омский шинный завод. В войну он обувал бомбардировщики и истребители. Они прямо из Омска летели на фронт.
В Омск с нами переехала даже собака. Отец любил охоту, ходил на нее с настоящим английский сеттером Дейзи. Во время войны я получал для нее специальный паек. Ездил куда-то с рюкзаком, мне давали 16 кг крупы. Но, конечно, мы не все отдавали собаке. Делили на семью и благодаря этому пайку были более-менее сыты.
В 1944-м отца направили в Америку. Тогда власти решили построить в Москве новый завод, а технологии для него купить у Ford. Отца в группе инженеров отправили на стажировку в США. Взять с собой собаку он не мог, поэтому в Омске мы оставили собаку у общества охотников. И она возродила в стране породу английского сеттера. После войны оставались одни кобельки, сучек практически не было. Все погибли от холода, голода и ужасного военного времени. А Дейзи дала потомство и вообще оказалась плодовитой, рожала по 10-12 щенков. В Омске за ней очень следили.
– Из Омска вы вернулись в Москву. Какой ее застали?
– Мы приехали в день, когда по городу вели пленных немцев. Мы только вышли с поезда, шли рядом с Казанским вокзалом, как кто-то сказал: «Немцы, немцев ведут. Идите смотрите на них». Отец ответил: «Нет, не пойдем».
– Почему?
– Возможно, у него была брезгливость и ненависть к захватчикам. С другой стороны, он наверняка представлял, что это за публика: полуголодные, полуоборванные. Я не жалею, что мы не подошли к тротуару и не стали смотреть на них. В памяти отложились только поливальные машины, которые мыли на ними асфальт. Чтобы они как бы не оставляли никаких следов на нашей земле.
– Где вы учились?
– В Московском институте востоковедения. Закончил в 1953-м, а через два года его перевели в МГИМО. С тех пор все наши документы хранятся там. Я изучал английский и корейский, потому что после войны требовались специалисты со знанием корейского. На одном курсе со мной учился Евгений Примаков. Правда, он был на ближневосточном отделении, а я – на дальневосточном. Потом он стал корреспондентом «Правды», а меня сватали корреспондентом в Корею.
Но сначала я поработал в редакции радиовещания на Корею и Вьетнам. Она называлась главной редакцией иностранного социализма московского радио. Оно, кстати, уже в 90-х закрылось, а до этого вещало на десятки языков, даже на кечуа и гуарани – языке индейцев Латинской Америки. Причем на кечуа (языке инков) говорил мой хороший товарищ Юра Зубрицкий – он был единственным русским человеком, который выучил этот язык, сам организовал вещание, сам всем руководил.
Рядом находилась и американская редакция. В ней работал молодой Володя Познер. Помню, он все время спрашивал: «Неужели ты корейский знаешь?» Его это очень интересовало. Сам он был стилистом редакции. То есть тем, кто поправляет ошибки и недочеты за переводчиками, чтобы диктор озвучил материал в эфире. Статьи ведь переводились быстро – за 15-20 минут, нужно было срочно готовить тексты. Для этого требовался стилист.
– Что было после московской редакции?
– Меня отправили корреспондентом в Северную Корею. Работал с корейцами, которые якобы знают русский. Они приносили мне материалы, я переписывал. Очень нервничали, когда я их правил, но я успокаивал.
Вместе с женой корреспондента ТАСС мы в два голоса записывали передачу «Говорит Пхеньян» на русском языке. Отправляли в Москву – там она шла в эфир. Записываться приходилось в горах на студиях, которые остались со времен войны. Других студий в 1958-м у них не было. На Пхеньян было два целых дома: советское посольство и китайское. Все остальное разрушено, но улицы были расчищены. Обломки убрали и начали строить дома.
– Президентом тогда был Ким Ир Сен.
– Я с ним знаком, даже фото есть. История такая: Хрущев подарил Ким Ир Сену самолет Ил-18. Все посольские поехали на это торжество, в том числе и я с большим магнитофоном для записи. Когда самолет приземлился, в аэропорт приехала корейская делегация во главе с Кимом. Когда настало время для интервью с ним, я представился на корейском. Видимо, ему это понравилось, поэтому когда он произносил благодарность советскому правительству, то все время смотрел на меня. В этот момент мой товарищ из ТАСС Боря Кулаевский нас сфотографировал.
Потом мы встретились на открытии ГЭС. Советский Союз построил в Корее колоссальную станцию, мы поехали на церемонию как журналисты. После нее пригласили на какой-то прием, там опять Ким. После этого он нас с Борькой подмечал из толпы, показывал, чтобы шли вперед. Он знал, что мы фотографируем, а он любил фотографироваться, все время улыбался.
Как-то мы встретились в Москве, когда Никита Сергеевич организовал большой прием в гостинице «Советская» на Ленинградском проспекте. Через много лет, когда Киму исполнилось 70, уже от Центрального телевидения я поехал в Корею снимать о нем фильм. Получилась интересная поездка: нам показали страну, местные отели, рестораны, дороги. За 25 лет с момента моего последнего приезда все изменилось. У Кима была идея сделать Северную Корею туристической страной и на этом зарабатывать.
В поездке организаторы-корейцы по большому секрету подарили мне значок с Кимом. Его носили только партийные работники, а корейцы дали его мне и попросили никому не говорить. Когда я рассказал, что у меня есть фотографии с Ким Ир Сеном, они удивились: «Ой, вы должны отдать их в музей Ким Ир Сена. Это все должно быть там, а не у вас дома». Но я убедил их, что реликвия на всю жизнь, и они отстали.
– Каково быть корреспондентом в середине 1950-х в закрытой стране?
– Как-то мы с Кулаевским поехали на международное совещание на границе Северной и Южной Кореи по 38 параллели. На границе со стороны Северной Кореи есть город Кэсон, а совещание на другой стороне границы – на американской базе. Помню, маленький городишко, где даже тротуары сделаны из мешков с песком цвета хаки, которые во время дождей оставались сухими. Вся вода шла под ними.
Кроме нас на совещание пришел корреспондент Associated Press. В домашних тапочках и рубашке на выпуск – видимо, жил на этой базе. Когда все закончилось, он встал, подошел к телефону, который висел на каком-то столбе, и тут же передал информацию в Америку. Мы с Борькой ахнули, потому что нам нужно было два часа добираться до Кэсона, чтобы передать ту же информацию в Москву.
Но есть и более удачный пример. Когда в 1974-м случилась португальская революция, я работал в программе «Время». И меня срочно отправили в «Шереметьево» взять интервью у Мелу Антуниша – министра иностранных дел португальского революционного правительства. Наверное, он знал, что будут вопрос от корреспондента – ответил на них. Но самое интересное, что это происходило в 7 вечера. Программа «Время» начиналась в 9 вечера, а интервью нужно было обязательно показать в ней.
В итоге от «Шереметьево» до Останкино мы доехали за 20 минут. Была зеленая улица, никакого красного для нас. Мы домчали, оператор сразу отнес пленку на проявку. Помню, как еще мокрую понес в эфир.
Бразилия, диктатура, Фесуненко
– Вы вернулись из Кореи. Что дальше?
– Пару лет поработал на корейское вещание из Москвы, но понял, что время уходит. Искал возможности уйти. В 1962-м случился Карибский кризис. Когда за одну ночь по решению ЦК партии формировался отдел радиовещания на Кубу, друзья из латиноамериканской редакции назвали мою фамилию. После института я как раз ходил на курсы усовершенствования языка в инязе и выучил испанский.
В кубинском отделе мы вещали по 10 часов в сутки – это две газеты «Правда», если сложить все ее тексты. Конкретно я делал передачу «В субботу вечером». Самое любопытное, что как-то я летел с кубинцами в самолете, и они узнали мою фамилию: «О, Горанский! Мы каждую субботу слушали ваши передачи». Я их штук 200 сделал, общался с интересными людьми из Союза. Например, с нашими композиторами – Оскаром Фельцманом и Аркадием Островским.
Плюс я работал корреспондентом. Оказался первым корреспондентом, который увидел, как громят американское посольство. Люди кидали в него чернильницы и все, что принесли с собой, а мне в микрофон говорили: «Руки прочь от Кубы». Все это мы транслировали на Кубу.
В этом отделе я работал года три. Меня даже назначали заместителем заведующего радиовещания. А рядом все это время находился многострадальный бразильский отдел, где за 11 лет сменилось 10 заведующих. В один момент наш главный редактор предложил мне это место.
Когда я пришел, там был грамотный коллектив, в том числе две женщины, которые родились в Бразилии. Они оказались дочерями местного бразильского революционера, одна из них потом сделала грамотный португало-русский словарь. Еще мы отправили Фесуненко корреспондентом в Бразилию – до этого собкора у отдела там не было. Получается, я был его прямым руководителем, он присылал мне все свои корреспонденции.
– Когда я впервые услышал про вас, мне сказали, что в России есть два певца бразильского футбола – Фесуненко и вы. И вроде бы Фесуненко всегда обижало, когда вас упоминали. У вас было соревнование?
– Я о таком не слышал. Понятно, что Фесуненко был первый, все лавры ему. Надо отдать должное: Игорь очень быстрый, активный, даже по-журналистски стремительный. Хотя для нашей редакции он иногда писал левой ногой. Для «Комсомольской правды» старался получше, а нам присылал просто факты. Но они были очень нужны, потому что о Бразилии говорилось мало. Мы были благодарны любой его корреспонденции, и я ни разу ее не забраковал. Все выдал в эфир на Бразилию и на другие латиноамериканские страны.
Я вообще считаю Игоря первооткрывателем бразильского футбола для нас. Он очень любил футбол и сам играл очень неплохо. Кстати, писать про него в тематические издания он начал с подачи Гены Радчука – ответственного секретаря еженедельника «Футбол», который работал с Львом Ивановичем Филатовым. Гена как-то приехал на международный турнир в Бразилию и сказал: «Игорь, ты должен писать и нам».
Так что не думаю, что между нами была конкуренция. Наоборот, я ему помогал по-редакторски.
– Когда вы впервые оказались в Бразилии?
– В 1969-м – поехал на первую советскую выставку в Сан-Паулу. В 1971-м сменил Игоря в корпункте и четыре года работал собкором «Московского радио» в Рио-де-Жанейро. Сейчас звучит экзотически, но когда я приехал в Бразилию, обстановка была не для творчества. Военная диктатура, за каждым русским специалистом следили.
Как-то они организовали международный футбольный турнир в честь 150-летия независимости Бразилии. На него приехало много иностранных команд и журналистов, в том числе сборная СССР и мой товарищ из «Комсомольской правды» Володя Весенский. На машине мы поехали в Белу-Оризонти, где советская команда играла против Аргентины.
Проехали часа два от Рио, решили пообедать. Остановились у кафе, вдруг к нам подошел бразилец, который на очень хорошем русском начал задавать вопросы Володе. Я сразу понял, что это человек из бразильских органов. Он принял меня за бразильца, потому что я подзагорел и говорил по-португальски. И подумал, что я, местный, встретился с русским шпионом. Когда я сказал, что тоже русский, он побледнел, растворился и больше хвоста за нами не было.
– Если говорить про Бразилию в целом, что первое вспоминаете?
– Потрясающую архитектуру Оскара Нимейера. Его Самбадром, который еще называют Пассарела ди самба. Это широкий коридор длиной около километра и трибунами на 100 тысяч зрителей, где ежегодно проходит карнавал.
Самбадром упирается в площадь Апофеоза, ее тоже проектировал Нимейер. Когда брал у него интервью в последние годы диктатуры, он сказал: «Когда люди проходят несколько километров и вливаются на эту площадь, они будто выплескивают эмоции. Поэтому я назвал ее площадью Апофеоза. И я верю, что в ближайшем будущем она станет площадью волеизъявления свободного народа».
Еще Нимейер вместе с Лусио Костой с нуля построил столицу – Бразилиа. На ее месте была речка, ее запрудили. На берегу этого озера основали город, причем спроектировали его по типу самолета. Если смотреть с высоты, то очертания напоминают фюзеляж и крылья.
Город строили в надежде на будущее, где все передвигаются на машинах, поэтому сделали прямые улицы. Никто не подумал, что людям понадобятся тротуары. Со временем тротуары оказались нужны, потому что в Бразилиа приехал трудовой народ. Но чиновники там тоже есть – в город перенесли правительственные учреждения. Первое время они жили в Рио и каждый день летали на работу в Бразилиа. Между ними всего 1200 километров – полтора часа лета.
– Про архитектуру понял. Что еще поразило?
– Музей змей в Сан-Паулу. Когда советская сборная приехала на Кубок независимости, я повел в музей Ловчева, Бышовца и остальных игроков. Змеи ползали в специальном аквариуме и на ваших глазах могли поймать и съесть, например, воробья. А вдоль стены на входе стояла огромная бутафорная анаконда, сделанная из настоящей анаконды. Ребята-футболисты прошли вперед, а я и еще несколько человек остались сзади. В один момент мы потрогали ее за хвост – и голова стала шевелиться. Раздался чуть ли не визг – футболисты перепугались.
– Любовь к футболу в Бразилии – в чем она выражалась?
– Утром гулял по Копакабане – сотни человек уже играли. То там, то здесь на песке стояли ворота. Рядом обязательно останавливались старички, мамаши с детьми и другие взрослые и смотрели за матчем. Среди них были и скауты, которые отбирали игроков в молодежные команды. Ребята об этом знали, поэтому особенно старались. Если ты попадал в профессионалы, то у тебя было все – и деньги, и слава.
Часто они подходили к прохожим: «Сеньор, не могли вы помочь нашей команде? Мы должны купить новую форму». Обычно я давал два реала. Они благодарили: «Мы вас запишем и вы навсегда останетесь в числе спонсоров нашей команды». В Бразилии можно быть уверенным, что они не станут пропивать деньги, а действительно купят трусы и новые майки. Бутсы-то им не нужны, играли босиком.
По популярности футбол соперничал только с карнавалом. Я видел пять карнавалов – они готовились к ним за 5-7 месяцев. Каждый вечер играла музыка, у каждой школы самбы была своя резиденция. Я заезжал в некоторые, на стенах обязательно висели портреты основателей из 19 века. Каждая школа чтила традиции, цвета. В Бразилии вообще считается, что футбол – продолжение карнавального движения.
Как и к карнавалу, в футболу они относились серьезно, но в то же время легко. Однажды тренером «Ботафого», а потом и сборной поставили комментатора Жоана Салданья – человека без какого-то опыта. В сборной он продержался полтора года.
– Пока вы работали в корпункте, про футбол для «Московского радио» писали?
– Конечно. Футбол и карнавал – то, о чем мы с Фесуненко только и писали во время диктатуры. Еще об искусстве немного. О другом было нельзя. Посол говорил: «Не обижайте бразильцев». Этим он имел в виду: если обидите, завтра вас выгонят из страны. А обидеть было легко, все-таки в стране правили военные. Поэтому мы писали на нейтральные темы.
ЧГК, Пеле, бананы
– Самый невероятный матч, который вы видели в Бразилии с трибуны?
– Как-то Фесуненко позвал на матч между «Сантосом» и «Коринтиансом» в Сан-Паулу. Билетов не было, но он сказал: «Пройдем». На стадионе мы сказали, что ради матча приехали из Москвы – и нас пропустили.
Первый тайм закончили 1:1 – забили Ривелино и Пеле. Но вдруг над стадионом разразилась страшная гроза. Вот говорят «льет как из ведра» – это было именно так. На поле вышли какие-то люди проводить дренажные работы. Вода не уходила, все трибуны тоже в воде – стадиончик старый, крыши нет. В итоге матч прекратили, игру аннулировали, и гол Пеле тоже.
Другой матч – «Фламенго» против «Палмейраса» уже в 90-х. «Фламенго» тогда много проигрывал, но тут Ромарио сделал дубль, и появились шансы наконец победить. В итоге «Палмейрас» забил три – и «Фламенго» снова уступил.
В начале игры по стадиону объявили: «Если мы проиграем очередной матч, вы можете прийти в кассу и забрать деньги за билеты». После игры ни один человек ни пришел. Это бразильский характер и любовь к команде.
Кстати, про стадионы. Вы знали, что несколько лет назад в «Что? Где? Когда?» озвучили вопрос на основе моей статьи? Звучал он так: «Собственный корреспондент «Гостелерадио» Игорь Горанский, работавший в 70-х в Латинской Америке, утверждал, что, если вы придете на бразильский стадион без того, что сейчас находится в черном ящике, то потеряете половину удовольствия от восприятия футбольного матча. Говорят, что в Бразилии и в наши дни некоторые болельщики берут это на стадион. Что в черном ящике?»
Вы знаете ответ?
– Нет.
– Это радиоприемник. Они точно были у всех на трибунах, все слушали репортаж. В Бразилии были потрясающие комментаторы, которые великолепно владели языком и чувствовали футбол. Я даже отдельно писал об их работе.
Но еще болельщики ходили со своими подушками. Тогда на стадионах не было кресел – только лавки и бетонные ступени. В жару ступени нагревались, плюс на них ставили грязные ботинки те, кто сидел выше. Чтобы устроиться с комфортом, люди приносили с собой мягкие подушечки. Они были вышиты цветами и эмблемами клубов, за которые они болели. Например, у меня была в цветах «Васко да Гама». Но я за них не болел, просто купил в знак уважения к друзьям, которые работали в клубе.
Болел я за «Фламенго». В Бразилии это как «Спартак» – народная команда. Плюс я был знаком с Паолу Сезарем. Он приходил ко мне домой, махал, когда видел на стадионе. Очень хороший парень, все думали, что будет преемником Пеле.
– С Пеле вы тоже виделись. Как это было?
– В 1972-1973 году я пришел на тренировку его «Сантоса». Дело было накануне 7 ноября, из Москвы попросили, чтобы Пеле обратился к советскому народу и поздравил с праздником. Он согласился, хорошо сказал. Пошел тренироваться и только потом меня осенило: я привез с собой книжку «Играя с Пеле», а автограф не взял. Пока оператор собирал оборудование, занятие закончилось. На выезде с базы перед нами загорелся красный. И так получилось, что рядом на светофоре остановился Пеле. Я протянул ему книгу в окошко, он написал «Игорю Горанскому от Пеле», отдал и умчался. Книгу я до сих пор храню.
Вот фотография с другой встречи. Тоже тренировка, когда команда отрабатывала удары головой. Мяч висел на веревке, игроки должны были по очереди закрутить его под штангу. Ни у кого не получалось, а у Пеле на третий или пятый раз получилось. После этого упражнение закончилось – и его унесли на руках.
В декабре 1973-го мы встретились на прощальном матче Гарринчи. Там были потрясающие голы, а Пеле снова умудрился забить невероятнее всех. Обыграл пятерых и сравнял счет со сборной мира – 1:1. За нее играл Ольшанский, а во втором тайме вышли Онищенко и Ловчев. С ними команда пропустила от бразильцев еще один, но игра была настоящая, быстрая.
После матча у меня появилась эта реликвия – брошюра, посвященная проводам, на которой расписались все 11 чемпионов мира-1970. Получилось как: я хотел воспользоваться знакомством с Пеле и попросил его: «Пеле, мне надо ваше интервью» – «Почему только мое?» Он был активный, быстренько всех собрал и попросил не только пообщаться со мной, но и оставить автографы.
Эту штуковину я до сих пор храню, хотя ее предлагали выкупить. В Луганске работал такой Худобин – большой энтузиаст, который за свои деньги создал музей Пеле. Он даже ездил в Бразилию, встречался с Пеле. И как-то пристал ко мне по поводу брошюры: «Давайте я дам за нее 1000 долларов?» – «Не надо мне 1000 долларов, мне это дорого как память».
– Больше с Пеле вы не виделись?
– В Москве в толпе, но это уже не то. Фесуненко с ним был больше знаком, Пеле его помнил.
Про Пеле есть другая история – не со встреч. Однажды в Бразилиа я встречал президента Аргентины генерала Лануссе. Стояла жара +35, еще и аэропорт – открытая площадка под палящим солнцем. А по протоколу все журналисты и операторы должны быть торжественно одеты. Кто-то брал напрокат смокинги, кто-то пришел в своих костюмах, но парился на жаре. У меня был обычный легкий костюм из особой ткани, в которой я не чувствовал жары. Но главное – я купил его в магазине Пеле. Костюм, кстати, до сих пор цел и в хорошем состоянии.
– Что за магазин Пеле?
– Они находились в нескольких городах. Там продавали одежду из ткани перкаль. Она легкая, позволяла спокойно находиться на жаре. Плюс брюки не нужно было гладить. Они отлично держали форму.
У Пеле вообще было несколько бизнесов. Например, велозавод. Но его часто обманывали, потому что он доверчивый человек и не особо понимал в коммерции. Один раз его прилично облапошили, он потерял много денег. После этого привлек к работе братьев – они были более-менее толковые ребята.
– Кофе «Пеле» вы пили?
– Да, он был популярным, но не лучшим. Просто считался дешевым, и народ его покупал. По вкусу – обычный растворимый кофе.
К вопросу о том, как в Бразилии любят кофе. В мое время в аэропорту Рио «Галеан» кофе бесплатно подавали всем – пассажирам, встречающим, провожающим. Подходишь – тут же пинцетом из огромного резервуара подают чашечку, ставят на чистое блюдце и насыпают кофе.
Но за кофе нужно ехать не в Бразилию, а в Колумбию. Там он несравненно лучше. Кофейная плантация – целый мир, и в каждой стране он разный. В Бразилии – низкорослые деревья, в Колумбии – приземистые кусты под огромными банановыми листьями, чтобы спрятать их от солнца. Когда у кофе период цветения, очень важно его не обжечь.
– Кофе – разный, а бананы везде одинаковые?
– Да, но бананов чуть ли не тысяча сортов. Есть кормовые, которыми кормят скотину. Есть маленькие – королевские, самые дорогие. Забавно, что у бананов бывают дети и внуки. То есть на дереве – хотя банан считается травой – появляется росток, из него вырастает связка. Но больше она на этом месте уже не появится, потому что из этой связи вырастет другой росток.
Это все я узнал в Гуаякиле (крупнейший город Эквадора), когда мы снимали банановые рощи. Нам рассказывали про те бананы, которые отправляли в Советский Союз. Я доверяю этим бананам до сих пор, потому что о них невероятно заботились. Каждый поливали воском, если видели пятно – отправляли свиньям на ферму. В Европу поступали самые-самые.
Обычно бананы рвут зелеными. Пока они плывут на кораблях – дозревают. Еще интересно, что в Бразилии популярно выражение «Стоимость банана». Означает, что это стоит копейки.
– Какой самый вкусный фрукт вы пробовали в жизни?
– Мне нравилась маракуйя, но со временем она приелась и сейчас есть везде. Наверное, самое интересное – туна. Фрукт, который растет на огромном кактусе, а выглядит как крупная зеленая ягода. Вокруг засуха – а в ней сок. Пастухи в Мексике только ими и питались, потому что вокруг не было воды.
Землетрясение, Chevrolet Caprice Classic, Марадона
– Что вы делали после Бразилии?
– В 1975-м вернулся в Москву, четыре месяца отдыхал. После этого работал в программе «Время», был международным обозревателем программы «Сегодня в мире», которую вел в том числе Фесуненко. В 1980-м стал заведующим региональным отделением «Гостелерадио» по Мексике и Латинской Америке, Уехал в корпункт в Мехико и отбарабанил там 6 лет.
В этом плане мне повезло. Корпункт, который достался от Фесуненко в Рио, был скромным. С ограниченными возможностями на командировочные и скромной зарплатой. Корпункт в Мексике позволял больше – там работал оператор, с которым мы снимал не только сюжеты, но и фильмы. Пересекать границу можно было без особого разрешения Москвы. Так я попал в Панаму, Эквадор, Аргентину. Правда, въехать в Аргентину было трудно – там еще правили военные. Они уже были на сходе, хотя вредили все равно страшно.
– В Мексику вы поехали с семьей?
– Конечно. Я и в Бразилию с ней ездил, одному четыре года невозможно. Нам выделили жилье в большом современном доме со всеми удобствами. В Мексике дом был такой, что лифт поднимался прямо в квартиру. Никакой воришка не проскочит.
В этом доме в 1985-м нас настигло землетрясение. Они случались и до этого, но слабые – 4-5 баллов. Похрустит, похрустит – и перестанет. Хотя жену и внучку я все равно тащил к лифту. Над ним был металлический свод: если все рухнет, мы могли уцелеть. А в тот раз тряхнуло 8 баллов. По стране погибло 10 тысяч человек. На наших глазах разрушилась квартира, от стен остались только обои. Ткнешь в них в рукой – оказываешься на улице. Целым остался только свод над лифтом.
Рухнули потолки, завалило черный ход. Стена, отвалившаяся от дома, полетела внутрь двора и обрушилась на мою американскую машину. У меня был Chevrolet Caprice Classic – 6 метров, 8 цилиндров, 90 литров бензобак. Колеса становились почти перпендикулярно движению, разворачивалась почти под 90 градусов. Очень удобная была.
– Дом в итоге снесли?
– Капитально реконструировали, но мы в него уже не вернулись. Переехали в квартиру, которую предоставили взамен. Только мебель забрали, и то не всю. Хороший телевизор упал и разбился, пострадали некоторые книги, посуда. Из Колумбии я привозил два красивых мачтовника – «Нинью» и «Пинью», на которых Колумб приплыл в Америку. Очень изящно выглядели, но тоже разбились.
– Кроме землетрясения – главное впечатление от Мексики?
– Пирамиды. Я бывал и на тех, которые только-только раскопали, и на давно известных. Например, Тулум – единственная пирамида у моря. Причем к морю она стоит задом, а вход – со стороны суши.
Пирамида в древнем городе Чичен-Ица – самая знаменитая. Ее лестница заканчивается большой змеиной головой, а углы сделаны не гладкими, а ребристыми. В дни весеннего и осеннего равноденствия тень от углов падает так, что на лестнице четко проявляется туловище огромного змея, которое переходит в ту самую голову. Удивительно, как тысячу лет назад все это смогли просчитать.
Паленке – тоже удивительная пирамида. Описать это невозможно: просто джунгли, вокруг орут обезьяны и много полуразрушенных средних построек. Пирамида известна давно, но в 1952 году археологи обнаружили новое помещение. Отодвинули плиту и увидели там саркофаг с телом мексиканского вождя.
Как нам рассказывали, на самых высоких пирамидах раньше зажигали костры, которые были видны за 100 километров. Соседние племена понимали, что неприятель у порога – и зажигали костер на своей пирамиде, чтобы передать новость дальше.
Но в Мексике мне понравились не только древности. Это фото из Канкуна – дорогого, но очень удобного города на побережье. Там масса огромных отелей и коттеджей, а в них вместо собак жили игуаны. Они гоняли всякую нечисть вроде комаров. Спокойно подходили к людям, те их гладили.
Как-то я освещал забавную встречу президента Хосе Лопеса Партильо с Рейганом прямо на границе. Лопес Партильо приехал первым, пошел к границе с США и мог пересечь ее раньше, чем Рейган. Рейган понял это, выскочил из машины и побежал навстречу, застегивая пиджак. Все-таки успел перехватить Партильо прямо на границе.
– В Мексике вы работали с оператором. Как передавали пленки из Бразилии в Москву?
– Самолетом. У нас был договор с «Аэрофлотом». В Мехико пленки принимал на борт командир лайнера, в «Шереметьево» он отдавал их в специальную контору от телевидения. Туда каждый день приезжал курьер из «Останкино», который забирал пленки их разных стран.
Похожая история – с письмами. Слушатели из Латинской Америки массово присылали их. Но часто писать напрямую в Москву было опасно – в той же Бразилии за это могли посадить. Поэтому мы давали всем адрес нашего корпункта в Мексике. Все письма стекались туда, оттуда их пересылали в Москву. Письма приходили сотнями – из Сальвадора, Гватемалы, других стран. Люди писали жуткие истории про войны, диктатуру.
Например, в Парагвае больше 30 лет правил кровавый диктатор Стресснер, который сбрасывал людей с самолета и травил всех, кто боролся за нормальную жизнь и свободу. Особенно он ненавидел коммунистов (вероятно, речь про «полеты смерти» в Аргентине и Чили времен диктатуры, но не исключено, что подобная форма расправ была и в Парагвае – Sports.ru).
То же самое – Дювалье в Гаити. При нем тоже была жестокая диктатура, которую поддерживали американцы, потому что он боролся с коммунистами. Другая отвратительная фигура – Пиночет. Просто он меньше себе позволял.
– Понятно, что вы были не во всех странах Латинской Америки. Но из тех, что видели, какая запомнилась больше всего, кроме Бразилии и Мексики?
– Почти каждая страна – потрясающая. Взять Эквадор: едешь – впереди вулкан. Проезжаешь 100 километров – вулкан все еще перед тобой и все так же высок и далек.
В состав Эквадора входят Галапагосские острова, хотя находятся далеко в океане. Они известны огромными черепахами, которым дают имена. Как сейчас помню: Реберто было 130 лет. Я взглянул на него, а он в ответ поднял на меня темно-синие глаза. Рядом с была его жена Беатрисс.
На островах царство дикой природы, никаких тротуаров, везде заросли. Рядом со мной шла утка и не уступала дорогу. Шла параллельно, вообще не боялась, еще и смотрела, кто тут рядом такой идет. Там же видел, как тюлени рожают детей.
Коста-Рика – удивительная страна с волшебными лесами, дорогами и сотней полицейских. Армии не было вообще. Они объясняли, что если их хотят завоевать – и так завоюют. Среди полицейских никакого взяточничества, потому что у всех хорошая зарплата. Причем страна жила за счет кофе.
Аргентина – тоже шикарная страна. Я попал в нее благодаря товарищескому матчу аргентинцев с СССР перед чемпионатом мира-1982. Тогда меня еще Марадона отшил. Поразился Буэнос-Айресу, особенно портовой части. Там такие отели, такие улицы – все продумано. Много торговых рядов, где недорого продавали кожаные и шерстяные вещи. Когда возвращался в 2004-м, купил там ботинки на настоящей свиной подметке. Очень удобные, легкие, до сих пор целы. Не хочу их выбрасывать, потому что великолепная подметка – только каблучок немного стерся.
– Как вас отшил Марадона?
– Это случилось на базе сборной. Меня привез туда один аргентинец, который оказался немного знаком с Менотти. Сначала нас не хотели пускать, потому что шла тренировка. Когда мы сказали, что приехали из Москвы – ворота открыли. Я дождался, когда футболисты помоются и пообедают, после этого стал подходить.
Начал с Менноти – великолепного тренера, который рассказал все о команде. Перед турниром Аргентина играла с СССР, поэтому Менноти не только отвечал на вопросы, но и меня спрашивал. Потом к микрофону подошли Пассарелла и другие ребята. Мы снимали их для кино, которое показали накануне турнира.
В конце я спросил: «А где Марадона? Хотелось бы и с ним поговорить». Все как-то помялись. Я так понял, что они вроде бы не знали, где он. Но мы его дождались. Он вбежал, я подошел: «Диего, здравствуйте» – «Нет, ничего не хочу, не впускайте этого парня». Я спросил Менноти: «Сесар, а как это?» – «Да, у него так бывает».
А Юра Выборнов – молодец. Он писал книгу про Марадону и зашел через жену – Клаудию. Она помогла, но у Юры было на это время. Он работал в Италии, приехал в Неаполь, объяснил, что русский корреспондент, приехал издалека. Клаудиа посчитала, что как-то неудобно отказывать и попросила Диего пообщаться. Они встретились, поговорили, и Юра хорошо написал об этом в книге «Марадона Марадона Марадона».
Ее мы делали вместе. Выборнов – про итальянский этап, а я – про аргентинскую жизнь. Писали в разных странах, потом сложили – как будто один автор. Когда книга вышла и хорошо разошлась, в издательстве сказали: «Давайте сделаем еще одну книгу про него?» Так мы написали «Слезы Марадоны».
В сумме для издательства «Книжный клуб» я написал биографии 11 великих футболистов 20 века. Гарринча, Марадона, Нилтон Сантос, Карлоса Алберто, Пеле…
Как оставаться бодрым в 90?
– Сколько языков вы знаете?
– Четыре. Корейский, английский, испанский и португальский. Причем португальский учил самостоятельно, когда готовился ехать в Бразилию. Товарищ, который очень хорошо знал португальский, подарил набор пластинок на португальском. Они просто потрясающие: никакой грамматики, тебе вбивают прямо фразы.
– До сих пор помните все языки?
– Конечно. Может быть, говорить с носителями свободно уже не смогу, но читаю и перевожу без проблем. Недавно даже занимался этим. Есть одна фирма, связанная с телевидением, где работают знакомые. Они получили литературу на английском по разным конкурсам, фестивалям, премиям и дали ее мне, чтобы я переводил. Я на этом зарабатывал – все-таки на одну пенсию особо не проживешь.
Иногда про футбол пишу для журнала Fenômeno, который на свои деньги издает интересный парень Александр Спивак. Я делал для него несколько очерков – про встречи с Пеле, про потрясающего футболиста Фио Маравилья по прозвищу Красавчик. Так его прозвали, потому что он всегда улыбался, а изо рта у него торчали несколько огромных зубов.
Он очень интересный: высокий и широкоплечий, что отличало его от бразильцев тех времен. Ноги – как у танцора, с мячом проделывал все, что хотел. Но абсолютный бессребреник, прямо как Гарринча. Много лет играл за «Фламенго», иногда даже контракт не заключал. Причем его можно было встретить как на «Маракане», так и на Копакабане. Он не стеснялся играть даже на пляже, где за ним смотрела толпа по 300 человек. Гарринча, кстати, тоже там играл – я его видел.
– Как вам удается оставаться в такой форме в возрасте за 90?
– Я больше скажу: у меня во дворе есть великолепный пруд. До недавнего времени я там играл в хоккей с мальчишками. Вообще, люблю хоккей, есть несколько клюшек. Даже клюшка Старшинова с одного из чемпионатов мира в Стокгольме.
В советские времена играл против посольских работников из Канады. Мы приезжали с женами и детьми на малую арену «Лужников», обменивались подарками. Они нам дарили маленькие баночки с канадским пивом – тогда это было модно. Мы им – шкалики с водкой.
Трудно сказать, с чем связана моя нынешняя активность. Может, гены. Все родственники жили долго – до 80-85. А может, спорт. Когда я перестал играть, каждое утро начал делать зарядку. И так уже 7-8 лет.
– Что у вас за зарядка?
– Она специфическая. Я почему перестал кататься на коньках – заболел тазобедренный сустав, надо было делать операцию. Ставить металлический сустав. Но у меня друг умер от того, что ему в Боткинской больнице неудачно оперировали этот сустав после перелома шейки бедра. Поэтому я не стал делать. Подумал: «Мне 87 лет, ну сколько там осталось? Не буду себя калечить». Но начал разрабатывать ногу и делать зарядку по системе доктора Евдокименко. Там есть цикл разных упражнений: и на ковре, и стоя, и с гантелями.
Вообще, старики делятся на две категории: одни жиреют, другие худеют. Кто худеет – им легче. Но на это не надо рассчитывать. Лучше с 25-30 лет находить время для спорта.
– Зарядку для ума делаете?
– Газеты читаю каждый день, литературу тоже. За последние 8-10 лет прочел около 200 разных книг. Для меня чтение – это все. Люблю кроссворды разгадывать, это полезная вещь. В «Московском комсомольце» обычно на 100% разгадываю, а в «Аргументах и фактах» где-то на 2/3. Там попадаются совершенно нелепые ответы. Иногда проверял по словарю – такого слова нет в природе. Где его взял автор – непонятно.
Фото: личный архив Игоря Горанского; imago sportfotodienst, pfc_cska/Twitter.com, Michael Runkel/imageBROKER.com, Peter Bauza/ZUMAPRESS.com, Autumn Sonnichsen/dpa, Stefan Kiefer/imageBROKER.com, Otto Stadler/imageBROKER.com/Global Look Press; Gettyimages.ru/Ben Radford/Allsport; РИА Новости/Александр Гращенков; youtube.com/@HuanCarlosLJ; wikipedia
Я читал его книгу про Гарринча лет 15-20 назад
Книга отличная, всем рекомендую
Спасибо за интервью
Мировой деде!
Текст действительно прекрасный, познавательный и очень интересный!
Но турбо дед...
Если это прозвище, так вы хоть поясните тогда
Все-таки в 1982 Аргентины в группе с СССР не было.
А книги Горянского почти как колумбийский кофе - невозможно отказаться от их замечательного аромата, который проникает в каждый уголок и погружает вас в подлинный футбольный мир.
Здоровья и долгих лет жизни! Человек-эпоха.
в остальном статья отличная, несмотря на автора и столь отвратительный заголовок
здоровья дедушке
Материал на главную,а Игорю Горанскому дожить до возраста товарища Роберто.
Автору турбо-плюс!
Но этот маленький момент можно простить(надеюсь),учитывая сам материал и его информативность.
P.S.Александру Головину желаю на будущее задумываться над заголовками.