34 мин.

«Я сочинял эротические гороскопы. Возможно, сломал кому-то жизнь». Большое интервью Станислава Минина

301

Один из героев ЧМ-2022.

Станислав Минин комментирует больше десяти лет, но засверкал на «Матч ТВ» совсем недавно. Особенно мощно Минин проявил себя на ЧМ-2022 – в голосовании за лучшего комментатора турнира на Sports.ru ему и Дмитрию Шнякину отдали второе место (16%) после Романа Трушечкина (17%). 

Кажется, это лучший момент, чтобы узнать Минина поближе. Ниже – насыщенный разговор о его карьере. От жизни в Польше до учебы на историка-религиоведа, от работы сочинителем эротических гороскопов до диссертации по истории, от «НТВ-Плюс» до Медиалиги.

Поехали.

Эго Минина раздулось после ЧМ-2022? Кто лучший комментатор турнира? Почему мочат Шнякина?

– Многие влюбились в твою работу на ЧМ-2022. Лучший месяц в карьере?

– В профессиональном плане точно самый интересный год. Олимпиада на телике, финал Лиги Конференций с Эльвином [Керимовым], Медиалига, много больших итальянских матчей. Под конец года – чемпионат мира. Я даже не думал, что отработаю столько матчей и прокомментирую плей-офф. В общем, сплошные вызовы. Считаю, что справился. 

– Справился? Да тебя на нашем сайте на руках носили.

– Я стараюсь ограждать себя от избыточной похвалы. Мне кажется, из-за нее очень раздувается эго, а это мешает работе. 

Иногда похвалы бывает немерено много, даже напоминает какой-то флэшмоб. На ЧМ-2022 с этим столкнулся. Под каждым постом в телеграме 2-3 человека постоянно мне писали: «Стас, ты лучший, Стас, ты такой-то и такой-то, спасибо тебе!» Я их заблокировал, потому что какая-то хрень, они явно преследовали какую-то странную цель.

Конечно, похвала от тех, кого я знаю, мне приятна и важна. Но опять же – этого не должно быть много. Потому что начинаешь чувствовать себя более значимым, чем ты есть на самом деле. 

– Что в итоге с эго? Раздулось?

– Нет, потому что стартую с очень низкой точки. Я очень рефлексирующий и сомневающийся человек. Всегда думаю, что меня скорее недооценивают, чем оценивают высоко. И просто успокоился, когда получил назначение на четвертьфинал. Так что никакого раздутого эго нет. Думаю, мне и не грозит. Потому что всегда могу загнать себя в ту самую низкую точку.

– Насколько мне известно, она была ооочень низкая. Ты боялся, что вообще не получишь назначений.

– Догадываюсь, кто тебе об этом рассказал, потому что этими сомнениями делился только с одним человеком. Не совсем так. Я не переживал, что совсем не получу назначений, я переживал, что получу их мало. Потому что же полно всяких студий, обвязок, лайвов и прочего, где мои знания международного футбола могут пригодиться. Я был к этому готов и даже не рассчитывал, что меня могут поставить на плей-офф. 

– Момент главного счастья во время работы на ЧМ-2022?

– Первый тайм Марокко с Португалией. Я поймал марокканскую волну и понял, что они играют очень круто. Всегда же сомневаешься в таких командах. Да, в предыдущем матче с Испанией они победили, но играли сдержанно, сухо. Мне казалось, что это все, потолок. 

И здесь я вижу, что команда по-новому раскрывается, играет очень смело. Дальше ты понимаешь их игру и начинаешь ими восхищаться. Когда Эн-Несири забил, я пережил экстаз.

– Объясни, почему тебя любят, а того же Шнякина – не особо?

– Начнем с того, что комментаторы у нас раздутые фигуры. Наверное, потому что долгое время футбол был не очень качественный, поэтому и комментаторы стали такими звездами. Может быть, потому что у нас такая логоцентричная культура, которая зациклена на слове. И нам важно не только что делается, а как об этом рассказывается.

Что касается Шнякина, то у него сейчас волна популярности. Я видел итоги опросов на спортсе, где выбирали лучшего и худшего комментатора. И там, и там Шнякин оказался высоко. Да, бывает такое, что антирейтинг и рейтинг одинаково высокие. Это характерно для мира политики, где яркую личность и любят, и ненавидят.

Честно, я не понимаю, за что хейтят Диму Шнякина. Ни по-человечески, ни профессионально. Дима – тоже очень рефлексирующий человек, он много анализирует, думает о профессии и любит игру. Плюс он работает со словом и позволяет себе чуть больше, чем некоторые другие комментаторы. Думаю, это людей и задевает. Но если бы я выбирал лучшего комментатора ЧМ-2022, то назвал бы Шнякина.

– Если бы тебя мочили, а не хвалили, как бы к этому относился?

– Думаю, воспринимал бы спокойно. Конечно, неприятно читать, что ты говно. Это не мазохистская профессия. Если тебе нравится читать, что ты говно, то надо выбирать какое-то другое направление. 

Просто нужно разделять хейт и критику. Если пишут, что тебя надо убрать из эфира, то это хейт. Тебе это никак не помогает. Ты же не уберешь себя из эфира? Нет, раз сидишь в эфире, то считаешь, что ты на месте. А когда подробно пишут, что именно не нравится, конкретные вещи выделяют, пусть и жестко, то это полезно. Можно ответить, можно сделать выводы, можно как-то обмозговать. И извлечь из этого пользу, стать лучше.

Да и чтобы загнаться, мне не нужны комментарии. Одной рефлексией загоню себя дальше, чем какие-то посторонние люди. Я из тех, кого похвала мотивирует больше. Потому что в следующий раз хочется не подвести того человека, которому понравилась твоя работа. А метод воспитания через унижения со мной не работает. 

– Как тебя воспитывал Василий Уткин?

– У него на самом деле избирательный подход. Иногда он кого-то критикует подчеркнуто часто, может сказать даже что-то обидное. С некоторыми такое действительно работает, но со мной он так не делал.

Я попал к нему уже в 30 лет, работал в журналистике, был человеком семейным, кандидатом наук. Ну, прибивал бы он меня – и загнал бы. К тому же фидбека от Уткина было не то чтобы много, я во многом сам учился плавать.

Откуда вообще взялся Минин? Как работал автором эротических гороскопов? Кто его привел на «НТВ-Плюс»?

– Люди о тебе очень мало знают. Как ты стал комментатором?

– Я появился в комнате в «8-16» благодаря знакомству с Кириллом Дементьевым. А с Кириллом мы познакомились через соцсети, общие интересы и через блог на Sports.ru. Туда, кстати, привел Дима Навоша, который нашел меня в ЖЖ. Я писал про спорт, например, какие-то очень субъективные впечатления от Олимпиады в Ванкувере.

В общем, я пришел в гости к Кириллу, чтобы развиртуализироваться и прокомментировать матч «Реала». Тогда на «НТВ-Плюс» такое практиковалось – можно было привести с собой друга и поработать в паре.

– Прямо любого друга?

– Нет, не любого, конечно. Человека из медиа, у которого есть представление, как работает индустрия.

– Я хорошо представляю, но комментировать вообще не могу. Это же сложнейшая работа, которую недооценивают. Да, ты был из медиа, но ты не голосом работал, а тексты писал.

– Да, именно так. Чуть раньше Вася Уткин, с которым мы немножко были знакомы, тоже предлагал как-нибудь попробовать, но я отказался именно по этой причине. Считал, что я как-то больше про тексты, а голосом ничего не получится.

А тут попробовал с Кириллом – мне дико понравилось. Я после заснуть не мог, думал, как все это классно и как теперь хочу этим заниматься.

– Давай детали того дня.

– Это февраль 2012-го. Матч «Реала» и «Леванте», «Реал» проигрывал, а потом то ли 4:1, то ли 4:2 победил, счет уже точно не помню. Тогда еще Жозе тренировал.

День был прекрасный. Мы с Кириллом поели в ресторане, потом поехали в Останкино, там познакомился с людьми из комнаты «8-16». По-моему, Вася приезжал в тот день, мы пообщались. Разумеется, это был никакой не комментарий. Скорее, дружеский разговор под матч. Но чувство свободы и эйфории, которое дает эфир, очень заразительно. Если ты один раз попробовал, то подсаживаешься, сложно не захотеть снова.

Я приехал домой и лег спать на раскладушку (не помню уже, почему на раскладушку – то ли квартира была небольшая, то ли много людей оказалось), но заснуть не мог. Ворочался, прокручивал в голове эфир, вспоминал, как это было здорово. А когда проснулся, написал Васе, что если будет возможность, зовите, готов еще.

– Ты прямо сразу хорошо заговорил? Наверняка же заикался и запинался.

– Да понятно, что у меня ничего не было поставлено, что эмоции давал Кирилл. С моей стороны это был скорее подкаст, я давал что-то такое аналитическое, дополнительное. 

Это, кстати, долго было проблемой. Когда меня уже взяли комментировать постоянно, я первый месяц работал в парах. И не мог раскрепоститься, не мог закричать, не мог даже крикнуть: «Гооооол».

Как-то некомфортно было: сидит рядом с тобой человек, а ты вдруг орешь. Рома Нагучев мне однажды навтыкал: «Блин, тут забивают такой гол, а ты сидишь «Бу-бу-бу-му-му-му». Меня немного задело, но было очевидно, он прав.

– Как научился орать?

– У Васи была такая фишка: ставить тебя с кем-то в паре, а потом за час до эфира говорить, что условный Тимур Дагуев пойдет на другой матч, а ты работай один.

Так и случилось. Осень 2012-го, «Базель» – «Спортинг». Меня Генич провожает в аппаратную, показывает, куда идти, и спрашивает: «Ну чего, волнуешься?» Я смотрю на него: «Костя, знаешь, нет». Я пришел, сел и все пошло – и орал, и эмоции давал, и все. Оказалось, мне просто надо было одному поработать, чтобы прорвало. 

– А что было до? Ты когда-нибудь работал не в медиа?

– Да, в 2004 году, сразу после университета. На следующий день после получения диплома пошел работать в фирму, которая производила развлекательный контент для мобильных телефонов. 

– Отправь сообщение на номер 3737 и получи анекдот?

– Да-да-да. Викторины, кроссворды, гороскопы. Я даже делал эротические гороскопы.

– ЧТО?!

– У нас работала колдунья, которая профессионально этим занималась, а потом она уволилась. Между нами поделили ее обязанности, мне достались эротические гороскопы.

Берешь знак зодиака, расписываешь по дням. Например. «Стрелец, 1 июня. Не придумывайте экстремальные позы. 2 июня. Расставьте по квартире ароматические свечи». Первые пару раз весело, а потом начинаешь прогнозы местами переставлять для разных знаков.

Но спрос был, приходилось продолжать, поэтому люди и получали аналитику, что в этот день лучше не раком, а как-нибудь еще. Я, конечно, прямо так не писал, но суть примерно такая была.

Один раз на новогодние праздники мне дали задание на дом – описать позы из камасутры и уложить их в размер одной смски. Причем надо было сделать не пошло, а как-то прилично. Уже не помню, как именно, но в каком-то былинном ладе это описывал. В духе: «Мóлодец и дéвица друг на друга залезают». Шиза полная! 

К сожалению (или к счастью), камасутру не приняли, а эротический гороскоп стабильно покупали. Я иногда думаю: «Кто-то же жил по моим гороскопам!» Условно какая-то пара отправила смс, а ей прилетел мой бред в духе: «Сегодня у вас не встанет». И это как-то повлияло на их вечер. Возможно, я так кому-то жизнь сломал.

Как Папа Римский помог Минину попасть в журналистику? Почему пошел учиться на историка-религиоведа? Как пил пиво с язычниками?

– Как из этого ты выбрался в журналистику?

– Я историк религий по образованию, религиовед. В «Независимой газете» было и есть приложение про религии. Весной 2005-го, когда умер Иоанн Павел II, я после работы сел, написал об этом заметку и отправил в «Независимую газету». Без каких-либо надежд – отправил и отправил, просто захотелось с кем-то поделиться плодом своего графоманства. 

Там был такой критический материал. О том, что Папу очень любили, но там было много актерства и притворства, не было никакого либерализма, а был последовательный консерватизм. Я все это обрек в какие-то наукоемкие формы. 

Внезапно мне написали: очень интересно, приезжайте, пообщаемся. Оригинал их не очень устроил, я пару раз переписывал, но в итоге мы пришли к тексту, который вышел. 

– И сразу ушел туда работать?

– Нет, я ездил на работу в Юбилейный – это дальше Мытищ, за Королевом. Тратил два часа в одну сторону на общественном транспорте, но по вечерам у меня оставались силы писать тексты. 

Помню, делал рецензию на «Царство Небесное» Ридли Скотта, писал про книжку бывшего посла СССР в Ватикане, еще что-то. Потом у них место освободилось, я им начал фигачить тексты каждый день про актуальные религиозные события. Один – о новом патриархе в Иерусалиме – вышел в основном номере, остальное легло в портфель для приложения с религиями.

Так и убедил их – меня взяли писать про все, не только про религиозные события.

– День, когда не пришлось ехать в Юбилейный и придумывать гороскопы, самый счастливый?

– Я еще в эти дни поступил в аспирантуру, которую до этого профукал. Пришел на экзамен и понял, что не подготовился, что работа мне не дала нормально подойти к экзамену. Я психанул и ушел – этого вообще никто не понял. Наверное, меня бы как-нибудь протащили, но я не хотел так, у меня был приступ неверия в себя. 

Год пропустил – был вне науки, вне университета, только работал в этих гороскопах. А тут все сложилось – и учеба снова, и работа в той сфере, которую обожаю и которой живу. 

– А футбол тоже был в твоей вселенной?

– Да, конечно, я всегда смотрел футбол, всегда интересовался им. Например, в университете мог не пойти в бар и остаться смотреть матч сборных Германии и Италии. Это хобби с 1990 года, оно всегда со мной.

– Увлечение историей и религиями – неожиданно для парня чуть старше 20. Со стороны кажется, что это очень скучно.

– Нет, ты что, это очень весело и увлекательно! 

Для юноши в конце 90-х, который любит тяжелую музыку и Толкина, пойти изучать религии, историю или культуру – это вообще было нормой и понятным направлением. Когда мы с папой выбирали университет и увидели, что в РГГУ есть факультет религиоведения, я сразу сказал, что хочу туда.

Вообще вопросов не было, потому что это хорошее гуманитарное образование. Дальше уже разберешься, чем в жизни заниматься. А религии еще и потому, что я интересовался викингами, мифологией, мне казалось, что там про это больше узнаю.

Что значит скучно? У меня до сих пор стоит шкаф из книг по истории, которые я не прочитал. И я каждый год составляю себе план, сколько надо прочитать, но никогда его не выполняю полностью – времени просто не хватает.

Средние века меня увлекают до сих пор, хотя я уже диссертацию защитил. Она называется так: «Первый крестовый поход в средневековой культуре: договор Бога и человека в нарративе хронистов». 

Я изучил 8 хроник Первого крестового похода на латинском языке и рассказывал о том, как люди того времени воспринимали эти события. И пришел к выводу, что они описывали все происшествия сквозь призму некоего договора между человеком и Богом. Если человек выполняет, то Бог помогает. Если не выполняет, то Бог его наказывает. Это если вкратце, но рассказывать можно долго, там большая работа. 

– А как изучают религии? Не все же сразу? Какая последовательность?

– Сначала идут религии древности, религии примитивных народов. Потом – Шумера, Аккада, Вавилона. Дальше – религии Египта, после них – иудаизм. Потом – христианство, причем его долго изучаешь. Параллельно читаешь священные исторические тексты, обсуждаешь их на семинарах. Затем начинается ислам, индуизм и буддизм – отдельные курсы по раннему буддизму, по буддизму в Китае, Корее, Японии.

Параллельно – древние языки. Четыре с половиной года латыни. Еще был санскрит – это язык, на котором написаны священные тексты индуизма. Я его, правда, не выучил. Можно было древнегреческий изучать, можно было коранический арабский, можно было библейский иврит. 

А ты мне говоришь, что скучно! Просто представь, какие это знания. Мы на самом деле могли изучать еще серьезнее, но были очень молодыми. Вообще изучение иудаизма преподнесло мне жизненный урок, который помогает в работе комментатором. 

– Это какой?

– У нас была преподавательница – профессор Анна Ильинична Шмаина-Великанова. Специфичная и интересная женщина, очень много знает и до сих пор работает.

Мы писали ей контрольную по Ветхому Завету. Двадцать вопросов, надо было назвать книгу по Ветхому завету и все такое. Мы все написали контрольную настолько хреново, будто каждый из нас просто двоечник. Придумывали названия книг, пытались выкрутиться, в общем, полный отстой.

И Анна Ильинична говорит: «Я почитала. Не могу понять одного. Ладно, вы этого не знаете. Это не каждому человеку нужно знать. Но ответьте: «Если вас это не увлекает, зачем вы пришли на религиоведение? Есть же полно других направлений – журналистика, юриспруденция, экономика. Это логичные профессии, с ними сразу понятно, что вы делаете и куда идете. Но религиоведение подразумевает, что вы увлечены этими текстами! А вы не просто не увлечены, вы вообще ничего не знаете. Зачем вы сюда приходите, ради чего?»

Это был очень освежающий душ. И когда я сейчас комментирую чемпионаты Испании и Италии, то не понимаю, как можно их комментировать, не увлекаясь этим? Нафига?

– А ты ходил в какие-нибудь религиозные общины?

– Мы ездили под Питер и посещали чуриковцев. Они верили, что их основатель – Иисус Христос второго пришествия. Он был трезвенник, проповедовал трезвый образ жизни. Из этого они и сделали свою фишку. Чуриковцы собираются в большой избе, нас в ней кормили щами и ухой. У них там свое молитвенное собрание, свой молитвенник, свои гимны, которые они распевают.

Выглядит так. Например, поднимается человек, говорит: «Я бухал, я был пьяница, а потом встретил Братца Иоанна (Братец Иоанн – основатель движения – Sports.ru). И все – я перестал». Напоминает протестантские или баптистские собрания, но в русской среде. 

Было забавно, когда лидер общины подошел к нашему одногруппнику Роме и его просто облобызал. Он не понял, что мы студенты, а подумал, что мы привели Рому исцеляться. При том, что Рома вообще никак не напоминал алкоголика. Видимо, просто увидел человека с яркой внешностью и чмокнул его. Рома так испугался, что просто убежал оттуда.

– И выпил сразу, наверное. А к язычникам ходил?

– Да, конечно. Встречался, брал интервью в Коломенском, в парке Дьяково городище. Представь: осень, день посвященный какому-то божеству, приезжают люди на метро. Один – резчик по дереву, второй – студент, третий – работает бухгалтером, четвертый – пишет книги, пятый – какой-нибудь ученый физик. И вот они все в какой-то момент решили, что они славянские язычники.

У них есть деревянная такая братина – посудина. Они покупают баклаху очаковского пива, наливают его в посудину и начинают друг другу передавать. 

– А вот что они верили?

– Они просто по аналогии с другими языческими системами организовали свой пантеон. Придумывали себе священные тексты, историю борьбы с христианизацией. Плюс какую-то этическую систему пытались разработать.

Еще там были забавные вещи. Если вы смотрели фильм с Антонио Бандерасом «Тринадцатый воин», поймете. Вечереет, они берут эту посудину с пивом, а один из них начинает произносить: «Вижу отца своего, вижу братьев своих, они ждут меня…» То есть абсолютная калька из этого фильма! Только вместо Вальгаллы они говорят – Ирий. «Они ждут меня в чертогах Ирия, где вечно живут храбрецы».

Так смешно, но там, конечно, нельзя смеяться. 

– Изучая религии, можно самому быть религиозным человеком?

– Да, можно изучать религии и быть религиозным человеком, но иногда надо уметь надеть другой костюм. Уметь посмотреть на какую-то проблему отстраненно. Если не можешь, то, конечно, лучше заниматься чем-то другим.

– Ты сам религиозный человек?

– Нет, но меня очень увлекают религиозные нарративы. Например, молодой комментатор говорит: «Ну чего я буду работать на «Эльче» – «Осасуна»? Кто это видит?» 

Я отвечаю: «Как кто? А Бог? Ты что, считаешь, что господь, который видит все, не видит, как ты комментируешь «Эльче» – «Осасуна»?

Но это, конечно, эпатаж. Что касается меня, то нет, я не религиозен, у меня родители атеисты. Думаю, мне это помогало во время учебы. Я мог смотреть на все это и с уважением, и отстраненно.

– Ты атеист, как и родители?

– Я скорее агностик. Потому что не знаю, есть или нет. А атеист – знает. 

– А можешь чуть точнее сформулировать: кто может назвать себя агностиком?

– Это человек, который полагается на свой опыт. И он не может утверждать то, что точно утверждать нельзя. То, что находится за пределами наших чувств, знаний и опыта.

– А атеист – может?

– Да это самоназвание. Можно себя называть атеистом, а быть агностиком. В советские времена научный атеизм ведь был своего рода идеологией. Он заместил религию, было отрицание религии, отрицание ее объективности. «Религия – обман, опиум для народа». С этим же жили.

Атеизм и агностицизм – эти слова можно считать синонимами, а можно их различать. Я различаю. Для меня атеизм – это утверждение, что бога нет. А агностицизм – это незнание, нежелание действовать, основывая на том, что не является твоим опытом. 

Как Минин рос в Польше? А как играл в футбол с внуком Ким Ир Сена? А сталкивался ли с русофобией?

­– Ты из семьи дипломата, жил в Польше в 80-х с 3 до 9 лет, а потом в 90-х – с 12 до 17. Расскажи про контраст между странами в то время.

– В 90-е и в начале нулевых контраст был очень большой. Например, сейчас в Москве тоже пропускают пешеходов, но тогда у нас никого не пропускали. А в Польше это было. И когда я возвращался, очень сложно было переключиться и привыкнуть.

В первый же день после возвращения из Польши чувствовалась разница. Например, что общение другое. Приезжаешь к нам, идешь в магазин, что-то спрашиваешь, а тебе отвечают: «Чего? Все на витрине. Что вам? Подождите, молодой человек». И тут ты понимаешь: «Я дома».

К счастью, это уходит. Начали работать те, кто СССР не застал, а застал открытую Россию, когда можно было ездить куда-то и смотреть, как люди себя ведут.

При этом в Польше в детстве меня однажды не обслужили в обменнике. Кассир не реагировал на меня, тогда я постучал ему в окно. «Вы куда-то спешите? Ну и спешите дальше, я вас не обслужу».

– А что случилось?

– Разговнился, нельзя было стучать. Он бы меня заметил через десять секунд, а я его поторопил.

– Где ты жил? У вас был какая дипломатическая зона?

– Мы жили в русском доме, а за забором была Варшава. К нам во двор приходили играть в футбол поляки. Ходили в польские магазины, а на нашей территории был мини-маркет, где тоже продавцами были поляки. Рядом был болгарский дом, посольство Северной Кореи, посольство Украины, белорусы. 

Мы дружили со всеми: с болгарами, с югославами, с северокорейцами, про украинцев и белорусов вообще молчу.

– А на каком языке вы разговаривали с северокорейцами?

– На русском. Болгары, которые учились в нашей школе, говорили по-русски, они его с первого класса учили. Югославы, сербы тоже хорошо русский знали. Северокорейцы, конечно, похуже говорили, но нормально. С теми, кто знал русский плохо, говорили на польском. 

– Ты рассказывал, что учился с внуком Ким Ир Сена. Что за человек?

– Он был сыном младшего сына Ким Ир Сена. У того был старший сын – Ким Чен Ир, который после Ким Ир Сена возглавил государство. А был младший, причем от другого брака, который сначала был послом в Финляндии, а потом стал в Польше.

А мальчик был на год младше меня. Не могу сказать, что мы много общались, но пересекались в школе, к нам во двор он приходил в футбол играть. И прилично играл. Вообще приятный парень, по-русски говорил. Если бы мы не знали, что он принадлежит правящей семье, то никогда бы не подумали. Просто обычный корейский парень. Напился, говорят, на выпускном. Что с ним потом стало, никто не знает. Может, в Северной Корее, может, в эмиграции. 

Сын Ким Ир Сена, Ким Пхен Иль (справа) с детьми – Ин Кангом и Ун Сонг

Кстати, все северокорейские ребята были хороши в технических науках, в математике и так далее. С одной стороны, это стереотипно, но с другой – понятно, они все очень старательные.

– А ты билингв? Знал с детства два языка?

– Я бы так не сказал, потому что в повседневной жизни и дома всегда разговаривал по-русски. Польский никогда специально не учил. Просто слушал телевизор, польскую речь, общался с папой. И хорошо знал польский уже в 80-е, когда был ребенком. Например, бабушка к нам приезжала, я с ней мог пойти в магазин и объясняться с продавцом. Чуть позже добавилось чтение книг, газет, стал знать еще лучше. Сейчас говорю вообще без акцента, читаю тоже легко, но не уверен, что много на польском без ошибок напишу. Но напишу, конечно.

– Первый раз ты вернулся в 1990-м, прямо под разрушение страны. Что-то помнишь?

– Мне было 9 лет, еще ребенок. Все эти процессы воспринимал как что-то драматичное, но чтобы впасть в депрессию, надо быть более взрослым человеком.

Да, мы были самые тяжелые годы здесь. И дефицит, и цены, и шоковая терапия, и очереди. Я к этому был подготовлен: родители говорили, что у нас в Польше есть блага, которых в России у многих нет.

Я прекрасно понимал, что нам повезло жить там, что заработали какие-то деньги, что какие-то вещи привезли. Но сейчас мы поедем туда, где живут беднее, а мы тоже будем жить беднее. Дипломат за границей и дипломат в России – это люди, которые зарабатывают очень по-разному. В 90-е в МИДе зарплата была просто нищенская, за границей платили больше. И в валюте. 

Плюс надо понимать, что никто не осознавал, в какую задницу вернемся, никто не делал накопления на перспективу. Это уже потом, в 90-е, люди стали за границей меньше тратить, откладывать, научились как-то экономить. Потому что уже допускали, что может такое произойти.

Так что дети дипломатов – никакие не мажоры. Это дети обычного государственного служащего, который живет командировками. 

– Как пережил путч в 1991-м?

– Эти три дня в августе меня очень напугали. Родители поехали в дом отдыха, а я оставался с бабушкой. У нас еще телевизор не работал, слушали все по радио. Естественно, бабушка с дедушкой мне объяснить толком ничего не могли, а если бы даже и могли, я все равно бы ничего не понял.

Мне казалось, происходит какой-то ужас. Особенно когда сказали, что танки на улицах. Танк – это что? Это же какая-то Вторая мировая война. И вдруг они в мирном городе, у нас, прямо здесь.

Я не понимал, как относиться к происходящему, но меня это пугало. А события 1993-го мы не застали, снова уехали в Польшу.

– Получается, в детстве ты больше видел Польши. Родиной все равно считаешь Россию?

– Я считаю Польшу столь же важной, что и Россию. У меня, по сути, две родины. Естественно, я родился в России, я русский, я россиянин. Но я вырос в Польше, провел там главные годы детства, юности. Я там формировался как личность. И я Польшу считал не меньшим домом. Когда родители там жили без меня, я ездил туда и считал, что приезжаю домой.

С Варшавой связано очень много детских эмоций. Высади меня где-нибудь – проведу и туда, и сюда. Там воспоминания чуть ли не с каждой улицей. Да, Варшава не самый красивый город, но это город, который наполнен личными переживаниями и личным опытом.

– Второй раз ты возвращался в Россию в 17 лет. Не было мыслей остаться?

– А как бы я там остался? Папа работал в МИДе, он просто госчиновник. Да, можно было уволиться и открыть свое дело – некоторые так и поступали. Но это не про папу – у него никогда не было предпринимательской жилки.

– А в институт какой-то поступить? Как раз возраст подходил.

– Возможно, но тогда было представление, что в Польше не очень хорошее образование, что в России оно лучше. Я не знаю, действительно ли было так, а сейчас уже не проверить.

Некоторые, кстати, так и делали – оставались и поступали в университеты в Польше. Я же считал, что в России учиться и престижнее, и правильнее. К тому же русский – мой родной, а на польском не пробовал учиться даже в школе. Думаю, справился бы и получил хорошее образование, но я вообще не жалею, что вернулся и поступил в РГГУ.

– В Польше сталкивался с русофобией?

– Мне повезло, что я жил в большом городе. Сталкивался с проявлением нелюбви к России как к государству. На стене могли на польском написать: «Русские – вон из Чечни». Или «Ельцин – убийца». Это реакция на процессы, которые некоторыми политиками подпитывались и подпитываются. 

На бытовом уровне был случай, когда камнями кидались в дом, но это чисто хулиганство. Мы играли в футбол, но пришли ребята с польской территории, хотели тоже поиграть. В итоге мы их прогнали, а они обиделись – и закидали дом камнями. Но в этом не было никакой русофобии, потому что на следующий день мы играли вместе.

Я никогда не сталкивался с тем, чтобы в Польше кто-то неправильно реагировал на русскую речь или на русских. Ни тогда, ни потом. Возможно, если бы я жил в другом районе Варшавы или в каком-нибудь маленьком городке с большим числом гопников или футбольных фанатов, то могло быть по-другому.

Те поляки, которые рядом с нами жили, не какие-то высокие слои, не аристократия. Их никак не напрягало соседство с нами – мне кажется, та русофобия, о которой говорят, это скорее политический феномен. Во многом искусственно поддерживаемый. И он касается государства, а не русских людей, русского языка или русской культуры.

К русской культуре, кстати, отношение в Польше теплое. Там любят и бардов наших, и классику, и кино. Мы не чужие друг другу народы, мы хорошо понимаем друг друга – и юмор похожий, и привычки, и характеры. Только есть история, политика – это сталкивает всех.

– Как ты отреагировал на цитату Антона Анисимова про мерзких тварей?

– Никак, мы с ним даже не знакомы. Я просто понимаю, как это стало возможным. И почему это именно он сказал, а не кто-то другой. Ну, так он организовал себя сегодня.

Меня его цитата не удивила. Считаю, что это было сделано очень эпатажно и умышленно очень эпатажно. Что мне сказать? Я много лет прожил в Польше. И то, что я думаю про Польшу, про польский язык и про поляков – на это не может же повлиять то, что сказал Антон по телевизору. Сказал и сказал – ему же с этим жить, а не мне. 

– Веришь, что отношения между Россией и Польшей когда-то будут другими?

– Сейчас отношения между государствами худшие за 30 лет. Даже в начале 90-х такого не было. Но если работать над отношениями, то все восстанавливается достаточно быстро. Это не глубинный конфликт, а политический.

За последние 30 лет мы были свидетелями, когда отношения между нашими государствами становились вдруг невероятно открытыми и перспективными. Например, так было на рубеже между 2009 и 2010 годом, до катастрофы самолета (10 апреля 2010 года в Смоленске разбился самолет Ту-154 с президентской делегацией Польши, погибли 96 человек, в том числе президент Лех Качиньский – Sports.ru). 

Тогда Путин ездил в Польшу, с Туском (на тот момент Премьер-министр Польши – Sports.ru) на пристани фотографировался, у них были встречи, совместные пресс-конференции, Катынь стали показывать на федеральных каналах.

Это был период какого-то потепления, но сейчас кажется, что происходил он в другой жизни.

Как историк-религиовед Минин оказался в Медиалиге? Почему его не смущает там бесконечный мат? Как отнесся к блогерству 12-летнего сына в Медиалиге?

– Очень удивительно, что ты со всеми своими знаниями и образованиями оказался в Медиалиге.

– А что удивительного? Что общаюсь с Олегом Майами и Райзеном?

 

– Мне казалось, ты морщиться должен от всего этого, а ты активно участвуешь и кайфуешь.

– Здесь нет противоречия с тем, что я изучал религии. Я же рассказал, что у нас были и антропологические исследования. Можно сказать, в Медиалиге я выступаю как антрополог, который ведет наблюдение. Это нормально для антрополога, они циклы целые проживают, в племена какие-нибудь ездят. 

Медиалига – определенная субкультура. А изучение субкультур – тоже антропологическая практика. У меня нет никакого снобизма, я просто изначально не понимал, что это, не видел в этом феномена. У меня сын следил за 2Drots, за челленджами, за фиферами. Постоянно меня пытался подсадить, вечно включал мне Кубок фиферов.

У меня так отношения с сыном выстроены, что я всегда пытаюсь понять, чем он занимается. Как-то во время отпуска он смотрел Кубок фиферов и грузил меня бесконечно, что Клен играет с Акулом. Вот он их мне показывает, Генку Миллера какого-нибудь. Я на них смотрю: ну чудики, ну смешно мне, а Грише от этого весело.

Потом я узнал, что у них есть футбольные команды. Я увидел «Амкал» на каком-то турнире по пляжному футболу, у них был выставочный матч. Никого не знал, кроме здорового парня – Джеффа Бабатумбы. Потом оказалось, что у 2Drots тоже есть команда. Гриша мне говорил, что есть какой-то Кубок Селебрити. Плюс существовала команда Васи [Уткина] «Эгриси», еще на работе ребята это обсуждали.

– Конечно, забавно, что час назад мы обсуждали религии Вавилона, а теперь Клена с Акулом.

– Ну и как-то так получилось, что футбол ушел на паузу, а как раз стартовал первый сезон Медиалиги. Гриша говорит: «Пойдем!». Ну, пойдем. 

Мы пришли, посмотрели какие-то матчи. Если честно, у меня нет такого: «Качество футбола, качество футбола...» Странно ждать там матча «Реал» – «Манчестер Сити». Да и вообще: когда был ковид, я выходил во двор и смотрел, как киргизы против узбеков играют. Ну и ничего, нормально, я в процессе.

Что касается Медиалиги, то меня впечатлило, как все было искренне и ярко. Гриша мне рассказывал, как за 2Drots болеют. Я не мог представить, что это такое. Там люди с барабанами, у них свои песни, кричалки, звучит все здорово. Как на них бежит вся трибуна, когда они забивают гол. Это что-то потрясающее!

Гриша еще всех знает – мне радостно, что ему хорошо. Мы сходили, а вскоре началась тоска, захотелось повторить, даже за кого-то начал переживать. Гриша еще требует, чтобы я все это постоянно анализировал. Ну а во втором сезоне мне Карен Адамян говорит: «А не хочешь прокомментировать?» Я спросил разрешения у «Матч ТВ», в итоге отработал десять игр. Честно, я уже скучаю, мне иногда даже не хватает этого. 

– Аргументы противников: в Медиалиге мат-перемат, дети не должны это видеть, какой-то кошмар, разлагающий общество.

– Мы начали разговор с буддизма, да? Легенда о Будде же известна, по ней фильмы снимали. Так вот мальчика пытались оградить от всех мирских пороков, его держали будто в золотой клетке. И у него прозрение наступило, когда он увидел болеющего человека, а потом умирающего. И он понял, что мир – это страдания.

Невозможно ребенка посадить в золотую клетку. Невозможно его оградить от того, что люди разговаривают и ругаются матом. Важно, чтобы он понимал разницу. Что есть формат, где ### [блин] – это нормально, а есть формат, когда ты сидишь дома с мамой и бабушкой, когда пришел в школу и разговариваешь с учителем. И тогда ### [блин] – это ненормально. Мне достаточно, чтобы он это понимал.

Ни со мной, ни с кем из семьи, ни с друзьями он не разговаривает матом. Он понимает, что это лексика, применяемая людьми в конкретных ситуациях. Ну, поматерился Дмитрий Кузнецов при Грише. Сын улыбнулся, посмотрел на меня, да и все. Это же не значит, что в этом Викторовичу надо подражать.

«Нет! Закрой уши! Не смотри!» – мне так ограждать надо? Да этим только травмировать можно. Он все равно вырастет и все узнает.

– А ты же знаешь, что Гриша записывал кружочки в телеграм-канал спортса про медиафутбол?

– Да, очень смешно! Я ему говорил: «Что ты стоишь? Давай смелее! Иди к этому, спрашивай того». Классно, что он решился. Я благодарен ребятам со спортса, что его подтянули, он чувствовал себя важным, значимым, серьезно к этому относился. Странно только было, когда какашки ему там рисовали. Ну ребенок же, 12 лет, чего вы от него хотите?

– Если сын у тебя уже двинулся в медианаправление, не начал мечтать, чтобы вместе с ним когда-нибудь прокомментировать матч?

– Если так сложится, то будет лучше меня комментировать. Мне кажется, он более способный. Сейчас дети вообще невероятно развиты.

– В смысле? А как же эти причитания: не читают, тиктоки одни, смотрят на крашеных дебилов с наколками…

– Нет-нет, это все есть, но это другое. Дети сейчас приходят в университет, у них намного хуже развиты представления, например, об историческом процессе. Потому что мы читали другие книги, да и вообще больше читали.

При этом ты упомянул тиктоки – насколько же быстро они схватывают эти вещи, тут они развиты невероятно. Это просто другое поколение. И если ты сам не хочешь превратиться в брюзжащего деда, тебе тоже надо включаться и узнавать. 

– Раньше не было интернета и такого быстрого доступа к информации, поэтому и был стимул все задерживать в голове. Сейчас ты за секунду можешь узнать все. Скажи как историк: это проблема, что люди держат в голове меньше справочных знаний? Ну вот надо помнить, в каком порядке правили генсеки СССР?

– Да речь даже не о генсеках, а разные века люди не отличают. Не могут сказать, кто был раньше – Иван Грозный или Петр I.

Проблема, когда нет общей структуры знания. Тогда тебе сложнее найти информацию – ты не всегда можешь понять, что именно тебе надо посмотреть и где. Да, необязательно знать все даты и факты, но каркас знаний должен быть. Просто для того, чтобы быть более богатой личностью. Да и невозможно полагаться на то, что всегда что-то посмотришь и всегда что-то найдешь. Ситуации могут быть разные, поэтому лучше иметь в себе чемоданчик знаний.

Но дело вообще в другом – поколению моего сына просто не интересны те вещи, которые были интересны моему поколению. Например, из той же истории.

– Это плохо или это просто по-другому?

– Это по-другому, да. Да, меня может огорчать, что сыну не интересно то, о чем я много знаю. Потому что мне хотелось бы ему об этом рассказывать. Или я тянусь к тому, чем он интересуется, поэтому и мне хотелось бы, чтобы он тянулся к тому, что интересно мне.

При этом ты никогда не знаешь, что будет дальше и чем он с возрастом заинтересуется. Я к этому действительно отношусь как к другому: люди живут другой жизнью. 

Зато они производят качества, которых у нас не было.

Фото: Gettyimages.ru/Jasper Juinen, Franco Origlia / Stringer; instagram.com/Станислав Минин; РИА Новости/Алексей Федосеев, Илья Питалев, Алексей Дружинин; кадры трансляции «Матч ТВ»; en.wikipedia.org; YONHAP; trezvograd.ru

Подписывайтесь на телеграм-канал Станислава Минина

Трушечкин ворвался в топ-3, а Шнякин обогнал Уткина. Обновленный рейтинг комментаторов плей-офф ЧМ

logoСтанислав Минин
logoДмитрий Шнякин
logoЧМ-2022
logoВасилий Уткин
logoКирилл Дементьев
logoМатч ТВ
logo2Drots
logoРоман Нагучев
logoАмкал