4 мин.

О свободе

89

Впечатлившись триумфом каталонцев на международной арене, Аугусто Нето углубляется в исторические ассоциации. Чем современная действительность напоминает Римскую Империю и что заставляет увидеть в выступлении «Барселоны» гладиаторский спектакль смерти? Об этом - в переводе эссе британского журналиста для Run of Play.

Несколько месяцев назад, мне повезло посетить лекцию прекрасного историка, профессора Дэвида Старки, в течение которой колоритный эксперт по британской монархии (называющий себя «самым грубым человеком в Британии») громил современную культуру, проводя провокационные параллели между Британией двадцать первого века и обществом Римской Империи.

Когда Британия была римской провинцией, оккупанты здесь симпатией не пользовались. Однако, Ренессанс пробудил у жителей островов острую ностальгию по римской системе правления, правосудию, культуре и искусству. Британская империя, как и Рим, стремилась монополизировать мировую торговлю, Шекспир учил древнюю историю по Вергилию, а предромантические поэты вовсю заимствовали приемы у античных предшественников. Сейчас британские города растут вокруг воплощения мощи правящих элит, как и в Древнем Риме; избыток рабочей силы толкает миллионы мигрантов отправляться с места на место, как и тогда; культ знаменитостей отвлекает внимание от огромного разрыва между бедными и богатыми, а культура и политика становятся предметом безжалостной сатиры.

Но Рим, как едко напоминает нам Старки, был военной диктатурой. Порядок поддерживался публичными казнями, пытками, закулисным вероломством и дорогостоящими имперскими кампаниями. Ощутить себя вне границ этой реальности обычным людям позволяла Арена. Даже в то время, когда Империя разрушалась, сменяющие друг друга императоры экономили на военных кампаниях, но не скупились на производство все более грандиозных спектаклей смерти, которым восторженная публика внимала с декадентским наслаждением.

Это плавно подводит нас к разговору о «Барселоне». Сегодня, наша Арена - это более абстрактное понятие; ее идеализированная форма - футбольный стадион, но в действительности, она существует в пространстве публичных медиа и Интернета. Наши фантазии во многом такие же, как и у наших римских предшественников - поиск трансцендентности через завоевание, собственность, секс, власть и смерть; как римляне смотрели, как их сенаторы убивают друг друга и их героями были воины Колизея, так и мы - с нездоровой ли беспристрастностью или праведным возмущением - спешим узнать о провалах политиков и военных конфликтах далеких стран. И мы разговариваем, читаем и пишем о футболе.

Футбол - это удовлетворение общественных страстей; в эпоху бесплодной «демократической» культуры «Барселона» - это единое целое, воплощение креативности из прошлого, той самой креативности, которая притягивает нас к игре и заставляет быстрее биться сердца. Они - больше, чем гладиаторы-чемпионы арены двадцать первого века; они связывают нас с общественными идеалами, которые болельщики вкладывают в игру c ее зарождения. В их исполнении мастерство, командное взаимодействие и атлетизм складываются в подход к игре, за которым стоит нечто большее.

Однако, аргумент, что «Барселона» играет в футбол так, как в него «нужно» играть -  не больше, чем шаг на пути к эссенциализму*, доктрине такой же опасной в футболе, как где-либо еще. Сэр Карл Поппер заметил, что эссенциализм был фундаментальной опорой племенного строя. Есть ли лучшая параллель в современном обществе, чем горячая приверженность какому-либо клубу?

Мы связываем наши демократические стремления с футболом, который ярче всего воплощает свободу - футболом Бразилии 1970 года, Голландии в 74, или в какие-то моменты игрой Марадоны - и нынешней «Барселоной». Парадокс в том, что в своей гипнотизирующей способности определять ход матча силой воли, «Барселона», как тиран, упорядочивает игру. Что-то подобное происходит и в околофутбольной среде; от буйных выражений пролетарской солидарности до забав «интеллектуальной» буржуазной блогосферы, футбол перестал быть локальной грызней. Он «универсален».

Как капиталистическая система, питающая игру (и питающаяся от нее), подразумевает безмятежный конформизм при полной открытости, изменились и законы игры. До «Барселоны», красота могла быть в чудесной игре на фланге, это мог быть один плеймейкер, смертельная контратака, это даже могло быть катеначчо. Но живые местные традиции уступают плюрализму спортивной секции Guardian, между зрителями и игрой - целая индустрия. Вместо того, чтобы задавать вопросы, мы принимаем на веру обрушивающийся на нас информационный поток, потому что в нем - именно те воодушевляющие истории, которые мы хотим слышать. Мы хотим видеть свободу, которой у нас нет, и мы считаем, что это наше демократическое право - ее требовать.

Когда «Манчестер Юнайтед» выстроился в свой самоубийственный боевой порядок на финал Лиги Чемпионов, я не мог не задуматься о заранее подготовленных «битвах» во времена расцвета римского декаданса, когда абсолютно неравные армии гладиаторов были отправлены воссоздавать исторические сражения. Варварская орда «Юнайтед» в нехитрых 4-4-2, навалилась на виртуозно обученную «Барселону», чьи 4-3-3 на поле боя смещаются то в 4-6-0, то в 4-4-2 - и устроила чудесный беспорядок в течение примерно десяти минут, после которых их должным образом разобрали на части. «Барселона» играла в такую игру, какой она «должна» быть - и толпы ревели от восторга. Они получили свой спектакль.

Сменив диктаторов на деним уже очень давно, мы, западные люди, предпочитаем выбирать себе религию, сексуальные предпочтения и общественную жизнь, не задумываясь о фундаментальных проблемах, которые за этим стоят. И хоть у нас практически нет права голоса в вопросе о международных агентствах, присваивающих странам кредитные рейтинги и способных по одному капризу искалечить нацию, и о мультинациональных корпорациях, определяющих политику целых государств, мы вольны выбирать себе футбол. У нас ведь демократия, не правда ли?

Аугусто Нето,  Run of Play

*Эссенциализм - доктрина о том, что для каждой сущности есть свойства, которыми любая сущность этого вида должна обладать. Например, “эссенция” тигра - те свойства, без которых он не является тигром. Перечислив их, мы даем определение тигра. Эссенциализм связывают с выделением группы на основании представления, которое наделяет группу “эссенцией” и стирает индивидуальность и разнообразие. Это явление стоит за сексизмом, гомофобией, национализмом.

logoБарселона