«Тренер был другом директора и не выходил на лед, потому что не умел кататься». История первого русского героя скоростного спуска на коньках

Денис Новожилов продвигает в России молодой вид экстрима – скоростной спуск на коньках. Поразительное состязание, в котором спортсмены в хоккейной форме слетают вниз по ледяной трубе, разгоняясь до слаломных скоростей.

Самого Дениса затянуло туда в середине 2010-х, когда он разочаровался в профессии каскадера; в каскадерство его занесло после нескольких лет параллельных занятий хоккеем и паркуром: травма на льду освободила дорогу к экстриму. А сейчас Денис учит хоккею детей в школе Hockey Masters – об этом вы подробнее узнаете в конце интервью. 

За следующие 15-20 минут вы побываете:

• в Ангарске девяностых 

• на тренировке нашего типичного детского тренера

• на московской базе каскадеров

• на съемках российского сериала

• перед 100-тысячной толпой в американском городе Сент-Поле

• на тренировке нашего нетипичного детского тренера

Хоккей, бандиты, злые детские тренеры

– Вы из Ангарска. Я провел детство на Дальнем Востоке и много слышал про Ангарск как про важный для региона хоккейный центр.

– Да, город с большими хоккейными традициями. Один из первых в СССР с искусственным льдом. На турнире «Золотая шайба», которую в 1964-м организовывал Анатолий Тарасов, команда Ангарска как-то выходила в финал. 

Я жил возле ледового дворца – и было вообще без вариантов. Куда еще идти? Когда пришли первый раз, уже была весна. Может быть это и заинтриговало: я покатался два раза и все, лед растаял – жди осени. Я все лето просто томился. Помню, ходил на дачу и такой: «Блин, хочу на лед!». 

Наш город в девяностые был довольно криминальным. Очень много бандитов – и все крутились около ледового дворца. Вот одно из самых шокирующих воспоминаний: тогда было очень круто заехать в арену на машине и припарковаться прямо у льда. Однажды мы тренировались – заехала одна машина и тут же попыталась заехать вторая. Началась разборка, один чувак достал дробовик из багажника и выстрелил в ногу второму.

Мы такие: «Окей» – и продолжили дальше тренироваться, ха-ха. Не было такого, чтобы тренировка остановилась. Увидели и дальше продолжаем, типа, ну бывает. Иной раз к нам боялись приезжать дети из Новокузнецка – отмороженные зрители могли кинуть бутылку в маленького 8-летнего хоккеиста. Довольно дикие были нравы. 

– Куда потом поехали?

– Из дома вытащило приглашение в Новокузнецк. Я занимался у Андрея Лучанского, чей главный воспитанник – Кирилл Капризов. Очень крутой тренер, правда. Единственный тренер, к которому я маленьким не боялся обращаться. Это важно, чтобы детский тренер на уточняющий вопрос не отвечал: «Почисти уши и иди отжимайся!», а чтобы просто объяснил еще раз. И вот Лучанский как раз такой.

Но из-за того, что там было все больше ребят 1987 года, которые стягивались со всего Кузбасса, меня перевели в команду моего 1988 года. А этот год был очень слабым, для меня это был шаг назад. Пришлось ехать дальше по России, хотя Новокузнецк меня очень устраивал.

А по 1988 году там, кстати, играл Сергей Бобровский – видимо из-за того, что команда слабая, он как раз натренировался.  

Приехали в Омск, но там тренер был такой, что вообще. Чувак реально приходил на тренировки в малиновом пиджаке. Прям без шуток. Он был другом директора стадиона и не выходил на лед, потому что не умел кататься. И не мог запомнить имена. Всем говорил: «Эй, але! Нет, вот ты, але, иди сюда!». Мы поняли, что это какой-то провал и поехали еще дальше, в Череповец.

В Череповце я чуть-чуть поиграл и мы подумали, что отсюда до Москвы уже рукой подать. И вот с 14 лет и до выпуска я был в «Динамо».

– А как эти переезды были организованы?

– В Новокузнецке нам дали место для жилья, на время пока мы там осваивались. Место довольно прикольное – психбольница, в которой были свободные номера. Видимо из-за того, что и ледовый дворец, и психбольница это госструктуры, они как-то были связаны и больница предложила: вот есть места, пусть тут живут спортсмены. И там часть комнат отдали приезжим хоккеистам. Так я реально увидел психбольных.

Потом сняли квартиру. Мне было 12 лет, со мной были родители. А вот в Череповце родителей уже не было – мне было 13 лет, они уехали. Там у хоккеистов была база – «Северсталь» выделяла на хоккей огромные деньги. Это был детский сад, переделанный для спортивной базы. Там мы жили, ели и оттуда ходили пешком до ледового дворца. 

И затем в Москве до выпуска из «Динамо» тоже жил на базе для приезжих, на Белорусской. 

– Вы коротко привели примеры двух разных тренеров – хорошего и плохого. Это 50/50. А какая пропорция получится, если вспомнить всех наших детских тренеров, которых вы видели?

– Сложно сказать. Бывает, что тренер тебя невзлюбил и посадил на лавку – и ты всем говоришь, что это хреновый тренер. Хотя на самом деле он неплохой. 

Но если смотреть по общим моментам – дружелюбие в команде, подача информации, то больше все-таки тренеров, которые не хотят что-то доносить. 

Они не пытаются объяснить ребенку, помочь ему полюбить хоккей, что-то рассказать. Все просто: берем и делаем, а если не нравится, то иди приседай. Такой подход может работать разве что в подростковом возрасте, в 14 лет, когда начинаются сложные нравы.  

Но проблема в том, что с совсем маленькими детьми тренеры в основном работать не умеют. Я вспоминаю, анализирую – все делается через крик, через удары. В Москве один тренер так хлопал парня, что сломал ему руку. Другой тренер в Череповце постоянно бил по шлемам гаражным ключом. Огромный такой ключ – он бегал и бил по головам. Приехали на турнир в Европу, организаторы увидели его и сказали – еще раз и команду снимут с турнира. 

В Европе уважительное отношение к детям, а у нас – принижающее. У детей все время какое-то подавленное состояние, это мешает развивать личность в человеке. Я считаю, это большой минус современного детского российского хоккея.

Вот реально, Лучанский, который воспитал Капризова – единственный тренер, который не орал. Но при этом у него была отличная дисциплина. Он объяснял, повторял, если было нужно. В команде была дружеская атмосфера.

Боюсь быть необъективным, но мне кажется, что качественных тренеров из тех, что я вообще видел, максимум процентов 20. Обычно убивают любой креатив. В детстве что нужно? Пробовать на льду все, что угодно. Попробовал одно, не получилось – попробовал другое. А тебя сразу загоняют в рамки – и ты боишься ошибиться. 

Это самое плохое – когда ребенок не пробует что-то новое. Сделал, а тебе говорят: «Ты что, вообще охренел?! Ты что придумал?!». Я, помню, буллит пробил: попытался с разворота сделать спинораму, тормоз и забить с неудобной. И тренер такой: «Давай пожалуйста без этих понтов».

Паркур, гонорары каскадеров, русское кино

– Конец карьеры для вас – трагедия? 

– Не такая, как для других хоккеистов. Закончил я просто. Сыграл за первую команду два турнира, потом приехал домой. Мне говорят: «Ты молодой, по возрасту подходишь, сгоняй на турнир со второй командой». А я уже был без сил.

Приехали на турнир – и тренер второй команды дал какую-то невероятную хрень. Перед каждой игрой, за час до старта, в самое неподходящее время мы приседали с отягощением. И потом выходили на игру. А я еще из трех пятерок играл в двух – первой и третьей.

На этом фоне меня зажали у бортика, а я даже не мог отвернуться и сопротивляться. И мне оторвали ключицу. Я считаю, что оторвали в основном из-за несогласованных действий тренеров: все были отдохнувшими, а я – убитый. 

Приехал домой с травмой. Мне говорят: «Чувак, у нас денег нет, давай контракт разорвем, а в следующем году подпишем еще». Хотя по-хорошему это мой город, моя команда, и я сломал ключицу на льду, играя за эту команду. 

Так я понял, что быть хоккеистом в России – неблагодарная история. Конечно были варианты как продолжить хоккейную карьеру, можно было поехать в Европу. Но были амбиции: или я круто играю, или не играю вообще. Ну какой смысл по Вышке кататься?  

Мне тогда было 19 лет и я планировал к двадцати двум или раньше выбраться в серьезную команду. Не получилось? Ну и хрен с ним: буду заниматься тем, что нравится. Кроме хоккея.  

– Как в вашей жизни появился экстрим? Фильм «Ямакаси»?

– Ну вообще «Ямакаси» вышел после того, как я начал заниматься. И в те годы это было принципиально: если ты занимался до «Ямакаси», то ты был в паркуре до мейнстрима. А после уже было не тру. 

Мне вообще-то давно нравился экстрим. Я давно пытался совмещать паркур и ролики с хоккеем: занимался летом, крутил сальтухи. Поэтому когда хоккей закончился, я довольно быстро переключился на эти экстремальные вещи.

– То есть вы – тру. 

– Да, я занимался до. Мне это направление подсказал Марат Фахрутдинов, мы тогда вместе играли в московском «Динамо». Я просто хотел выучить заднее сальто и пытался его сделать. Он говорит: «Это что, паркур что ли?».

Я спрашиваю: «А что это такое?». И понеслось. Он записал мне диск с видосами из Франции, ужасного качества – какие-то чуваки прыгали. Все это заинтриговало – прикольнее, чем просто сальтуху крутить!

На метро «Динамо» был стадион, который сейчас разобрали. Под футбольной трибуной с одной стороны – хоккейная школа, с другой – гимнастический центр. Около льда лежали какие-то маты и конь. После каждой ледовой тренировки мы делали прыжки и растяжки. А я пытался делать заднее сальто. 

Летом у нас был месяц отдыха и я через интернет, через знакомых, искал парней, которые занимались паркуром. Таких людей было очень мало. Можно сказать, что в России я один из первых, кто занимался паркуром. 

До «Ямакаси» никто вообще не понимал, что это такое и зачем это делать. А потом мы уже начали собирать группы, устраивать соревнования. Но до этого я просто прыгал и в хоккейной команде надо мной стебались – типа, чем ты вообще занимаешься? Пойдем с нами пивка попьем, в ночной клуб сходим. 

– Как это переросло в каскадерство?

– Одним летом я приехал домой на каникулы и просто на улице увидел парней, которые прыгали. Познакомился с ними и время от времени приезжал тренироваться. Они довольно неплохо развивались, кстати. Многие реально показывали уровень.

Один чувак прыгал гейнер – это когда ты разбегаешься на высоте метра четыре, прыгаешь вперед и делаешь сальто назад. Вот он делал двойной гейнер, двойное сальто назад. На тот момент это прям мировой уровень.

Когда у меня случилась травма и сезон закончился, эти парни говорили, что поедут в Москву, учиться на каскадеров. Я подумал – прикольная тема! Можно заниматься любимым делом, сниматься и зарабатывать. И решил для себя: раз есть компания, точно заканчиваю с хоккеем. Тяжелое решение, но хрен с ним: поеду в Москву учиться на каскадера. И вдруг к августу все отказались. Я очень обиделся, даже общаться с ними не хотел – и поехал один. 

Поступил в школу каскадеров: если от Киевского вокзала ехать по набережной, то попадешь в «Сетуньский стан». Это такое место у реки, его мало кто знает, реально крутая территория – и там база каскадеров, уже много лет. Все сделано крипово, в стиле «Ночных волков», с ними там даже как-то дружат. 

Это больше было просто сбором денег. Говорили: «Ну да, у нас есть такой тренер, есть вот такой, плати и ходи на занятия». По факту они тебя ни к чему не готовили, ни к каким фильмам. Зато там ты мог познакомиться с людьми, которые могли провести тебя в мир каскадеров. 

Со временем так и получилось: сейчас мой друг, с которым мы шли вместе – он тоже приехал в Москву из другого города, – до сих пор снимается во всех крупных фильмах, где есть серьезные трюки.

– Получается, в школе вообще ничему не учили?

– Нет-нет, программа была, все нормально. Меня готовили к горению, показывали как убегать, чтобы не обожгло лицо. Было падение с высоты, мы занимались на рапирах. Крутить сальтухи не было смысла – я и шел туда, чтобы мне показали эти драки и крутые падения. И еще я быстро понял, что по акробатике, по паркуру гораздо круче тренера – и это меня расстроило.

У нас была какая-никакая практика – свое шоу. Конечно, сомнительная история: на эти выступления выделялись бюджетные деньги и по бумагам мы проходили как дети-сироты. У нас куда не сунься, везде какая-то грязь. 

Мне по факту без разницы – ну окей, практика, я выступил, погорел, мне дали 2 тысячи за 8 выступлений. Но если копнуть в глубину, то да: мы сироты, на нас делаются огромные деньги, и это неприятно. 

Ну и там я чуть-чуть поснимался в кино и сериалах.

– Например?

– Первым был сериал «След». Через него проходят вообще все каскадеры, там все время что-то происходит.

Однажды нас привезли на ночь в арендованный фитнес-клуб и я узнал, насколько это сложная тема – съемки кино и сериалов с такими экшн-сценами. Там все пошло не по плану. Мы должны были ходить по фитнес-центру, потом – взрыв. Кто-то должен был в крови упасть с лестницы, меня должно было просто завалить колонной.  

Но в итоге пиротехника сработала не одновременно и сначала колонна упала, потом взорвалась стенка. Потом все остановилось и только секунд через десять упал потолок. Короче, очень тупо все.

Конечно, раздался мат режиссера, мат всего персонала, пиротехников смешивают с грязью – мы идем заново чиститься, потому что нужна пересъемка. Все это полночи моют и через 4 часа мы заново переснимаем эту одну сцену. 

– Во что обходилась школа каскадеров?

– Сейчас это копейки, но тогда, 10 лет назад, денег у меня не было вообще: я что-то заработал в хоккее, но в Москве начал практически с нуля. Работал на каких-то ужасных работах – лишь бы к шести вечера успеть на тренировку, лишь бы хватило на оплату и еду.

Сейчас кажется, что я платил будто бы тысяч двадцать. А по факту там было, наверное, тысячи четыре. В конце концов мы сказали руководителю этого места, что хотим сделать тут паркур-школу. Тогда у него было много школ: фехтование, файер-шоу, велотриал. И был небольшой зал, где мы и хотели сделать паркур. Он согласился. Это был мой первый опыт преподавания, мне был 21 год. 

– Сколько каскадеры зарабатывают?

– Тогда платили 10 тысяч за смену – и неважно, что ты делаешь. Можешь вообще ничего не делать, тебе все равно должны заплатить 10 тысяч. Правда, опять же, наши российские кинооткаты, куда без них: тебе дают подписать бумажку о том, что ты получил 10 тысяч, но ты отдаешь человеку 5 тысяч и 5 забираешь себе. Но тебе заранее озвучивали – получишь вот столько. 

Сейчас ребята, которые со мной начинали, зарабатывают до 50 тысяч за съемочный день, если там есть какое-нибудь падение с высоты 40 метров. 

Почему я еще разочаровался в работе каскадера – нет времени совершенствоваться. Ты потренировал какие-то нужные для российского кино вещи – драку мента с быдлом, падение – и все, создал себе набор трюков, по этому набору и двигаешься. Развитие там не такое мощное, как хочется. 

Скоростной спуск на коньках, гонорары от «Ред Булла», 100 тысяч зрителей

– Поэтому вы ушли в скоростной спуск.

– Не пошел по ветке каскадера, потому что там довольно сложные условия. Тебя, допустим, могут сорвать с места: «Послезавтра улетаем на съемки в Грузию на месяц». Там очень важно быть в команде и каждую секунду ты должен быть в работе, в поддержке. Не очень комфортно.

Увидел рекламу: в Москве будет спуск на коньках. Нашел телефон «Ред Булла», они рассказывают: есть отборочные соревнования, которые проходят задолго до основных – выходишь, готовишься, выступаешь и там уже проходишь или не проходишь. 

На отбор я приехал разобранный – на льду тренировался мало, но каскадерство еще было на максимуме. Отбор проводили на плоскости, никаких спецнавыков, которые на самом деле нужны в этом спорте, не требовалось. Просто пробежал, тут конус объехал, тут под планкой нырнул, тут перепрыгнул. И я был десятый! 

Думаю: «Вот это да, тут собрались лучшие со всех городов – и я десятый!». В 2014 году я прошел отбор на плоскости, а в национальном отборе на горе показал первое время – хотя некоторые уже имели опыт катания с горы, а я скатывался впервые. 

И я так в себя поверил! Думал, что сейчас приедут иностранцы, и я их просто развалю. Мое время было – 43 секунды. Второе место – 45, а дальше плотные результаты. Я один оторвался от преследователя на две секунды. 

Квалификация у иностранцев – на следующий день. Я смотрю время – ну что, сколько там у вас? Они приезжают: 43 секунды у самого последнего. Может, лед другой сегодня, более быстрый? А потом понял, что нет, лед ни при чем – реально уровень настолько выше. 

Но все равно я прошел в суперфинал, а уже в топ-64 мировой серии вылетел в первом же этапе. Причем вылетел с таким хайлайтом – задницей в борт, очень красивое падение.

Ну то есть вообще без вариантов. Я понял, что надо тренироваться – чемпионом мира сдуру так не стать.

– Когда я увидел скоростной спуск впервые, я был немного в шоке – это же очень быстро.

– Я обратил внимание: хоккеисты, которые приходят в спуск на коньках, доезжают до скорости 40 км/ч и начинают тормозить, потому что не привыкли ездить быстрее. Когда ты достигаешь этой скорости, твой мозг говорит: «Ну все, быстрее соображать я уже не умею». Ноги автоматически тормозят, это прям сто процентов. Поэтому просто хорошее хоккейное катание вообще ничего не даст. Оно важно, но ты не поедешь с ходу. Нужны специфические навыки.

Я не ожидал, что лед будет так сильно бить по ногам. Он же залит вручную и там очень много кочек. Разгоняешься до 60-70 км/ч – и эта гребенка дает такую вибрацию в глаза, что изображение чуть-чуть плывет.

На следующий год снова был отборочный тур, опять на плоском льду – и я опять занял первое место. Это был самый кайфовый год. Наш «Ред Булл» сказал, что последний год спонсирует двоих местных, которые пройдут в суперфинал: «Если будешь каждую гонку попадать в топ-64, то мы тебе оплачиваем дальше. Твоя задача – оставаться в топ-64». 

Первая гонка была в Америке, в Сент-Поле. После московского этапа я уже готовился. Понимал, что надо: много катался на роликах, в скейт-парках, занимался в зале. Занял 23 место – то есть даже прошел первый круг, что очень неплохо для второй гонки в карьере.

С первой гонки попал в топ-64, завоевал рейтинг, закрепился в середине мирового топа. С тех пор я нахожусь в этом топе и только повышаю место.

– Расскажите, как вы готовитесь к спуску, если гора доступна только на соревнованиях.

– Поначалу особо не было условий для занятий, только небольшие скейт-парки в Москве. Но в течение последних 5 лет постоянно открывают новые места – например, уже три памп-трека появилось. Памп-трек – это асфальтовый или деревянный трек из волнообразных кочек, ритм-секций. Крутые памп-треки есть в Строгино и Марьино, они сделаны по европейским стандартам.  

В Алтуфьево сделали огромный скейт-парк – одна разгонка (разгонная горка, на ней набирают скорость перед прыжками и трюками – Sports.ru) 4-5 метров высотой, там очень удобно готовиться. Правда, сейчас уже нет времени, катаюсь чисто на опыте. 

– То есть ваша карьера продолжается? 

– Да, вот в прошлом году в Японии был. Из-за коронавируса в этом сезоне официально ничего не проводилось. Были локальные гонки, неофициальные – вот мы в парке «Патриот» провели такую. Получается, последний сезон был заморожен: я был в рейтинге на десятом месте, соответственно, до сих пор там нахожусь. 

– А где развит скоростной спуск на коньках? 

– Сильные одиночки есть в Австрии, Франции, Чехии. Но это просто энтузиасты, которые специально пашут и занимают хорошие места. А высокий средний уровень и крутое катание – у канадцев и американцев. Америка в принципе хорошо развита в плане шоу, в плане рекламы, создания интересной площадки. Больше всего зрителей всегда было именно там. 

На моей первой после Москвы гонке в Сент-Поле было больше 100 тысяч зрителей. Сто тысяч! Я такого никогда просто не видел, а тут еще и выступать. Ноги очень тряслись, ночью не мог нормально спать. Есть не хотел, постоянно подташнивало. Самые сильные эмоции, которые у меня были в жизни, связаны со спуском на коньках. 

– Что нужно прокачивать, чтобы быть успешным в спуске?

– В принципе, когда я первый раз выступал на спуске, все базовые навыки у меня уже были. Я катался и на лыжах, и на сноуборде, и на роликах в скейт-парках. А потом понял: нужно кататься на лыжах на максимальной скорости, чтобы мозг успевал на такой скорости работать спокойно, без кипиша.  

В прошлом году были соревнования во Франции, а за день до этого я покатался на лыжах на скорости за соточку – и потом в квалификации показал вообще первое время. Мозг ускоряется, для него скорость 60 км/ч уже маленькая. Ты начинаешь замечать все нюансы трассы, понимаешь где, в какой момент зайти в поворот. Нет никакой суеты. 

Моя первая гонка – это просто мультики в глазах. Летишь и стараешься просто не упасть. А через год все было уже осознанно. Едешь на повороте 70 км/ч, но чувствуешь как стоят ноги, понимаешь, как сейчас выходить из поворота, какой дальше будет кочка. Держишь в голове всю трассу, помнишь ее и это совсем другой уровень спуска. И другой кайф. 

– Основа скоростного спуска – это бывшие хоккеисты?

– Так или иначе все занимались хоккеем. Есть ребята, которые хоккеем занимались только по детству, любительски, но очень неплохо катаются на лыжах – вот как раз австрийцы. И у них очень хорошая техника прохождения поворотов, лыжная: ноги параллельно, не вытягиваешь ногу вперед и ровно закладываешь повороты. Это им помогает.  

– Сколько зарабатывают в этом виде?

– Есть европейские этапы, которые поближе – Финляндия, Россия, Франция, Австрия. Если ставить цель заработать, то можно ездить только на них и, по идее, ты в плюсе останешься. А дорогие поездки в США и Японию съедают эту часть денег. За сезон тратишь плюс-минус полмиллиона – и, если хорошо выступаешь, попадаешь в топ-16, полмиллиона возвращаешь. 

– А насколько это реально? Когда смотришь скоростной спуск, кажется, что это как раз тот вид спорта, где ты сегодня можешь стать вторым, а потом тебя выбьют за топ-20.

– Десять лет назад так и происходило. Чувак приходил на горку, был явно сильнее всех, выступал первый год, становился чемпионом мира – потом приходил новый и побеждал его. Когда этот вид спорта стал популярнее, вот примерно когда я в него пришел, уровень устаканился, стал высоким – и сейчас такого шатания уже нет. 

В лидерах американец Кэмерон Нааз, он уже который год чемпион мира. Великолепно двигается, вообще слов нет. Два австрийца, Марко и Лука Даллаго. Два брата-канадца, Кроксаллы. С остальными я уже могу бороться, с этими – гораздо сложнее. 

Конечно я в какие-то моменты кого-то обыгрывал и объезжал – все равно можно упасть и споткнуться, результаты могут быть непредсказуемыми. Но по итогам сезона берутся лучшие результаты, это нивелирует ошибки. И вперед выходят эти ребята. 

– У них, наверное, условия тренировок получше.

– Австрийцы – фанаты. Зимой они на лыжах, а летом делают в лесу деревянные тропинки с прыжками, похожие на трассу, и гоняют на роликах. А у канадцев много всяких скейтпарков, памп-треков. У них есть прикольные треки для велосипедистов – там не кочки, а череда трамплинов, то есть ты прыгнул-приземлился, прыгнул-приземлился. Они вот на таких готовятся – и поэтому на прыжках себя чувствуют уверенно. Когда у тебя не один трамплин, а серия, ты начинаешь чувствовать эти моменты – как правильно въехать, как правильно выпрыгнуть.

А Нааз просто талантливый чувак, у него великолепное катание. И ментально силен – правильно настраивается, психологически устойчив. Это тоже важно.

Возвращение в хоккей, счастливые дети, катание на озере

– Как вы после этого вернулись в хоккей? 

– Это было параллельно. Мы проводили тренировки по паркуру. И кто-то предложил: «Ты же хоккеист, покатайся с моим другом». Сначала я вообще не хотел тренировать, я же ушел из хоккея. Но потом начало работать сарафанное радио.

И в какой-то момент я понял, что тренирую каждый день. Спуск на коньках стал дополнительной рекламой: чувак прикольно катается, а еще он тренер, у него можно позаниматься. 

– Вы довольно четко объяснили, что не так в работе тренеров, которых вы видели. А что для вас главное в работе с детьми?

– Не отбить у ребенка желание и любовь к хоккею. Я считаю, это получается: некоторые ребята пришли ко мне от конкурентов, потому что там не хотели заниматься, плакали. А на моих тренировках получают удовольствие. Они стоят у калитки, я открываю дверь – и все с кайфом бегут на лед. Это самый важный индикатор того, что все идет как надо. 

Понятно, что есть рамки. У нас не просто веселье: в первую очередь я думаю о том, чтобы дети получали нужные навыки катания и техники. Но второй фактор – удовольствие от тренировок. Чтобы это не было просто грузом, который ты должен поднять и уйти домой. Для детей до 7-10 лет эти два фактора самые важные. Это то, чего сильно не хватает в российском хоккее.

– Какими приемами вы этого добиваетесь?

– Во-первых, часто меняю упражнения. Не одно упражнение сто раз, а разные вариации. На самом деле они практически ничем не отличаются, но ребенку так интереснее и легче. Они немного поделали, я говорю: «Молодцы, а теперь другое упражнение». И даю то же самое, с минимальными отличиями – с поднятой клюшкой, например. Они такие: «Ничего себе!». Для них это что-то новое. 

Дети же не могут долго концентрироваться на одном, им становится скучно, они затухают. Даешь минимальное изменение, и для тебя как тренера они делают то же самое, а для себя – что-то другое.

Плюс общаемся на разные темы. Могу на льду что-то спросить, узнаю, что их интересует. Трансформеры? Говорю что-то про трансформеров: «Давай победишь в гонке как Бамблби».

Образный подход к тренировкам, смешные названия упражнений. Я придумал Счастливую лягушку: кого выбили – тот счастливая лягушка. Они смеются.

Еще я всем родителям рекомендую вместе с детьми зимой покататься на озере, чтобы прикоснуться к истокам. Показать вообще, о чем речь, почему мы катаемся на льду. Это же странная вещь – приходишь в здание, надеваешь коньки и катаешься по льду. А так возникает какое-то понимание, откуда это взялось. Дань традиции.  

– А где рядом с Москвой можно покататься зимой? 

– В Лыткарино очень красиво. Людей нет, есть каменный островок, его будто ландшафтный дизайнер сделал. Около него всегда чистый лед, и если еще снег не завалил, подо льдом видно камни. И ты будто над камнями летишь – очень круто.

***

В школе Дениса Новожилова Hockey Masters вскоре открывается вторая ледовая площадка. В программе – тренировки для детей и взрослых, а также сборы в Сочи. С 23 по 29 августа 2021 года пройдет лагерь городского формата для детей с 5 до 12 лет – подробности можно узнать на сайте школы.

Фото: личный архив Дениса Новожилова; РИА Новости/Григорий Сысоев; en.wikipedia.org; angarsk38.ru; redbull.com; imdb.com; yamoskva.ru/Евгений Чесноков