13 мин.

Владимир Маслаченко: «Гений Старостина в том, что он через всю советскую жизнь пронес частную собственность – «Спартак»

2

– С того момента прошло уже больше 60 лет, но я по сей день его отчетливо помню. Однажды заснул в спортзале стадиона «Спартак» в Кривом Роге, где пропадал днями и ночами. И меня там в два часа ночи нашла мать. Искали по всему городу, а я безмятежно спал на матах.

С тех очень давних пор и поселилось в моем сердце это слово – «Спартак». По натуре я однолюб. Если уж с женой мы вместе уже 52 года, а это – вредное «производство», тут год за два можно считать (заразительно хохочет)... Вот и с клубом – та же история.

Рядом с поселком в Кривом Роге, где я жил, находился стадион «Строитель», а до «Спартака» надо было ехать на трамвае. Зато там были интереснейшие для мальчишки водные пространства – одна река, вторая, а между ними затопленный рудник, глубину которого никто даже и не знал. До и после тренировок мы с дружками бесконечно прыгали в воду с крутых берегов, со скальных участков высотой метров 10-15. Полеты были такие – дух захватывало.

В общем, любил я это место – и полюбил название «Спартак». Тогда ведь, после войны, началась эра великих «Динамо» и ЦДКА. И когда тебя спрашивали, за кого ты болеешь, то добавляли: «За ЦДКА или за «Динамо»?». А я отвечал: «За «Спартак»» – и на меня смотрели как на свалившегося с Луны. А я и не знал, что такое «Спартак» московский! У нас там было только радио, Вадим Синявский. Но вырос я на стадионе «Спартак» и усвоил, что болеть можно только за него. И командой моей первой, естественно, стал криворожский «Спартак». А московский оказался последней...

***

Попав из «Локомотива» в сборную СССР, я сближался со спартаковскими людьми, самым близким из которых по духу оказался Сергей Сергеевич Сальников. Нас объединило то, что, несмотря на советские времена, мы с ним обладали, как я выражаюсь, комплексом неподчинения. Он стал из-за этого невыездным, а еще раньше эта участь едва не постигла меня.

В кругу футболистов я рассказывал о безобразиях, которые творятся в нашем сельском хозяйстве – благо, по временам, проведенным в Кривом Роге и Днепропетровске, знал эту тему хорошо. Меня вызвали в ЦК КПСС. Был там инструктор Молчанов, так он меня два с половиной часа «имел», а я с ним еще ругался. Говорил: мол, все, что он рассказывает, и так знаю – политэкономию сдал на «пять» в институте. А как все обстоит на самом деле, тоже знаю, поскольку объездил колхозы Днепропетровской области.

Мне могли перекрыть выезды, но первая и молодежная сборные в тот момент поехали в Польшу, и в «молодежке», кроме меня, играть было некому. Один из руководителей федерации Владимир Мошкаркин нашел аргументы, чтобы меня выпустили. Мы победили – 1:0, а я еще и пенальти отбил. После чего «невыездная» опасность была снята. Тем не менее я был своего рода диссидентствующим человеком, и этот комплекс неподчинения во мне сидит до сих пор. И никогда в жизни не выветрится.

Все это рассказываю к тому, чтобы нарисовать полную картину моего душевного проникновения в это необъяснимое образование под названием «Спартак». Что в нем такого, что манило миллионы людей? Мне повезло в том, что это был не только по футбольным, а по самым высоким меркам интеллектуальный коллектив спортивного назначения. Интеллигенция считала шиком болеть за «Спартак». Это тоже считалось элементом скрытого диссидентства. Потому что «Спартак» создавался в пику динамовскому движению, которое ассоциировалось у людей сами понимаете с кем и с чем. Максим Горький, провозгласив: «»Динамо» – это сила в движении», немножечко подыграл определенной публике, и это раздражало.

Взрослея, я задался целью понять феномен «Спартака». Но из футбольных людей беседовал об этом разве что с Сальниковым, который был склонен к философствованию, аналитике – но с обязательным присутствием юмора. И, куда ни повернись, все крутилось вокруг Старостиных. Даже вокруг одного из них – Николая Петровича. Божок, Будда, что-то неземное. И меня страшно это заинтересовало – что же за феномен такой? Почему без хохм, историй, которые этот человек рождал чуть ли не каждый день и они тут же становились хрестоматийными, не обходилась ни одна выпивка, не говоря уже о чаепитиях? Сам-то Николай Петрович только чай и употреблял.

***

В 66-м году, уже будучи абсолютно спартаковским человеком, я часто общался со Старостиным. К тому времени мне уже очень хотелось понять его феномен. Были как-то во Франции, и я спросил: «Николай Петрович, мы достигнем когда-нибудь в материальном плане того уровня, что я вижу здесь, в Париже?» Чапай огляделся вокруг, понял, что лишних ушей нет, и ответил: «Боюсь, что и твои внуки до этого не доживут».

Он очень хорошо отдавал себе отчет в реальности происходящего вокруг, и идеологически был не зашорен. Блестяще знал историю, литературу. Мы ехали в поезде от Парижа до Лилля, и он мне едва ли не наизусть рассказывал «93-й год» Виктора Гюго. После чего я задал ему вопрос, почему «Спартак» назвали «Спартаком». Он ответил:

– История о том, что на столе лежала кем-то забытая книжка Джованьоли «Спартак», я бросил на нее взгляд и понял, как будет называться команда, – это красивая выдумка. Мы назвали его так в честь оппозиционного молодежного движения Эрнста Тельмана в Германии, которое тоже называлось «Спартак». В это закладывалась скрытая контрдинамовская идея, но этого никто не должен был понимать – иначе название бы ни при каких обстоятельствах не прошло. Отсюда и романтическая выдумка про Джованьоли.

Чувствуя, что его потянуло на откровения, я задал еще один вопрос: «А что же все-таки явилось причиной того, что ваша семья была подвергнута репрессиям?» Николай Петрович помрачнел: «Всякое было». – «Но какая основная причина – политическая, экономическая?» Он посмотрел в окно и хмыкнул. Рассказал, что на братьев Старостиных «повесили» пропажу какого-то состава с продовольствием, который ехал из Польши. Это была официальная версия органов.

На самом же деле, по словам Николая Петровича, дело было в том, что в середине 30-х он был в очень тесном контакте с комсомольским вождем Александром Косаревым. Именно с ним они разработали план первого чемпионата СССР, и Косарев, друг и куратор «Спартака», «толкал» этот проект на более высокий уровень. А потом, когда Косарева репрессировали и расстреляли, «отношения с врагом народа» вспомнили и ему, и его братьям с сестрами. Мне Старостин об этом рассказывал спокойно, потому что Косарева уже реабилитировали.

В тот момент Николай Петрович активно работал над своей книгой «Звезды большого футбола», и тогда появилась третья версия – что все это из-за знаменитого режиссера Мейерхольда. Старостины были очень большими театралами и крепко с ним дружили, и после того, как был репрессирован Мейерхольд, пошли «прицепом». Тогда я сдался, не в силах все это количество версий переварить. 

 Спустя некоторое время я познакомился с одним полковником, и наши жены стали общаться. Супруга нового знакомого оказалась суперразведчицей, да и сам он был непрост – зам. руководителя Московского кинофестиваля, курировал литературу, журналистику. Однажды я приехал к нему, собралась компания. Стол «вел» мужик, оказавшийся большой шишкой Лубянки. Зашел разговор о Старостине. И вот этот самый человек, который до того вальяжно восседал во главе стола, вдруг изменился в лице и сказал о Николае Петровиче: «Уголовник, б...!» После чего разговор на эту тему мгновенно прекратился. То ли там знали больше, то ли так насолил Чапай динамовскому ведомству... Больше затрагивать эту тему не хотелось. Но загадка Старостина от этого не стала менее интригующей.

***

Всем было очевидно, что Старостин – великий организатор. Ему бы министром быть, управлять спортивным движением страны! А он – на внешне неприметной должности начальника команды «Спартак». Каждый миг в суете, отправляет мелких служащих, «шестерок» в общем-то, к власть предержащим – и все его просьбы выполняются. У него, по сути, ничего нет, а он руководит всем! Квартиру выбить, ребенка в образцовый детский сад устроить – все это колоссальной проблемой было, а для него – раз плюнуть. И он обожал этими, казалось бы, мелочами заниматься.

Одно время я часто бывал у него дома. Как-то раз подвез его в спартаковский офис (а я тогда по этому вопросу с той же регулярностью, как на тренировки, ездил) и стал свидетелем потрясающей картины. Может быть, от отчаяния, что вопрос никак не решается, предложил ему продвинуть на пост начальника команды его брата Андрея Петровича. А уже потом они с Николаем Петровичем поменяются местами. И вот что сказал Чапай:

– Андрей же поклоняется всем богам! Завел себе какую-то молодуху, пьянствует с драматургом Исидором Штоком, подстригся под Габена, с цыганами водится... А я служу только одному богу – «Спартаку» и футболу!

В этот момент он открывает дверцу машины – и на словах «Спартаку» и футболу» как дает дверью, что я чуть не вылетел с водительского сиденья!

Я так и замер – как в последней сцене «Ревизора». И вот тут-то меня пронзило. Тут-то я и понял, почему Старостину не надо быть ни министром, ни каким-то другим руководителем высшего порядка. Гениальность этого человека заключалась в том, что он через всю жизнь советских времен протащил категорически запрещенную тогда частную собственность – московский «Спартак». Для него он был, выражаясь языком отца Федора из «12 стульев», маленьким свечным заводиком.  

***

В 62-м, когда окончательно решил переходить в «Спартак», случилась такая история. Тогдашний тренер «Локомотива» Костылев знал, что я уйду при любых обстоятельствах, но попросил помочь и съездить с ними в Киев. После матча сели в поезд, но меня настоятельно попросили остаться. Я отказывался. 50 минут литерный состав не отправляли – это было неслыханно. Минута задержки скандал – а тут почти час!

Пришел начальник поезда. «Владимир, во-первых, пассажиры нервничают. Во-вторых, как мне нагонять это время? В Москве же люди придут встречать, а на дворе зима. Что, они ждать будут?» В общем, пришлось остаться.

Наутро меня встречает зам. председателя спорткомитета Украины. С ключами. И везет смотреть квартиру в доме совета министров республики. Четыре комнаты, лепнина, гараж. Входим в первую комнату, и я говорю: «Замечательно, здесь можно поставить два стола для настольного тенниса».

Дают мне ключ – не беру. Поскольку твердо решил для себя: что бы ни предлагали – не перееду. Хотя жена у меня в тот момент была в положении. Тогда председатель спорткомитета и его зам куда-то вышли – видимо, позвонить. Вернулись и говорят: «Вам сразу же будет присвоено звание капитана милиции – со всеми вещами, к этому прилагающимися». То есть меня прикрепляли к республиканской столовой – по ценам и качеству, как в Кремле. А также к базе снабжения продуктами, одеждой и промышленными товарами.

Потом еще добавили: «Мы слышали о том, что вы хотели купить машину». Я ответил, что у меня на нее нет денег. Это, говорят, не имеет значения: машину продадут мне по старой цене. А на старую денег хватало. Спросили, какого цвета автомобиль я хочу. И пообещали: «Если дадите нам паспорт – пригоним незамедлительно. И тут же оформим в заявку, и будете играть за киевское «Динамо»». Наконец, официальную ведомственную зарплату – 200 рублей – они утраивали. А в «Спартаке» у меня было 160, за звание мастера спорта накидывали еще 10, заслуженного – 20.

Но я от всего этого отказался. Потому что уходил в «Спартак» по идейным соображениям. Я любил эту команду. После того, как в 59-м Старостин на моем переходе не настоял, сказал самому себе: «Я им все равно докажу!» И доказал. 

***

Играть мне долго не разрешали. Наконец, перед игрой с «Шахтером» Старостин приехал с радостной вестью – и я вышел на поле. Но руководство так постаралось это событие замять, что даже не объявляло составы команд до стартового свистка. Началась игра, на заполненных на 80 тысяч трибунах Лужников – гробовое молчание. А потом называют мою фамилию – и шквал оваций. В этот момент я понял, что не зря играю в футбол. И что мечта сбылась: я – в форме «Спартака». Теперь – до конца карьеры.

В тот момент мы начали резкий спурт – и стали чемпионами Союза. Из 12 оставшихся игр не проиграли ни одной. А я на вдохновении от перехода в «Спартак» в своей рамке просто летал. В решающем матче в Киеве выиграли – 2:0. А мне из рогатки с трибуны засадили камнем по заднице. Я же в ответ демонстративно повернулся, похлопал и только почесал себе мягкое место, дав понять: не выйдет у вас, ребята, меня из равновесия вывести!

В раздевалку все вбежали радостные и возбужденные, но времени праздновать не было. Моментально в душ – и переодеваться, потому что ровно через 30 минут уходил поезд в Москву. Мы всегда торопились и всегда успевали. У выхода из подтрибунных помещений стояла милицейская машина, которая, разгоняя всех, тащила этот автобус. На первой платформе стоял поезд, мы запрыгивали в него и ехали домой.

Когда нам вручали золотые медали во Дворце спорта Лужников, я по большому счету незаконно получил свою награду. Ведь из-за того, что меня мурыжили с переходом, я недобрал до 50 процентов игр четыре матча.

***

Кубок СССР я выигрывал трижды – один раз с «Локомотивом» и дважды со «Спартаком». В 65-м мы обыграли минское «Динамо» в двух матчах: сначала свели игру вничью и победили в переигровке. И была там замечательная история. В первой встрече с минчанами ничья – 1:1. Они нас излупили по ногам так, что на второй матч ставить было некого. Мы поехали в Тарасовку, не зная, что делать – все силы истрачены, травмированных куча, переигровка завтра, а бегать нечем. И тогда я вспомнил, что велосипедисты на гонках применяют смесь овсянки, сахара и глюкозы, чем «подбадривают» организм. 

Возвращались мы в Тарасовку, на ночь глядя. И надо же такому случиться, что останавливаемся у магазина, а овсянки нет. Наутро приезжаем – тоже нет. Где-то – бог знает где – все-таки купили. Нам сварили кашу. Мы ее наелись, и на команду напал такой «Генрих Дристунский»!

Самое удивительное, что лично у меня, это предложившего, – все в порядке. А практически весь состав команды, и без того переломанной, недееспособен. И в итоге, извините, обосравшиеся, мы все-таки выиграли второй матч!

***

Игорь Нетто для меня – самый великий игрок в истории «Спартака», по всем позициям и параметрам. Правда, по индивидуальному мастерству я на первое место ставлю Федора Черенкова. Гения с большой буквы, так до конца и не понятого. Феномена движения.

По футбольным качествам Черенков – это даже не Стрельцов, это Пеле. Эдик проще, хотя и гениально проще. С точки же зрения владения мячом, понимания игры, умения решать эпизод Черенкову не было равных. Нельзя забывать Сальникова, Исаева, но такого, как Федор, не было.

Если же возвращаться к Нетто, то это был человек абсолютной честности, порядочности. С точки зрения профессионализма я бы поставил его на первое место в нашем футболе тех времен. А может, и вообще всей советской эпохи. Кстати, Игорь здорово играл в шахматы. Как и Галимзян Хусаинов. Когда Гиля обыгрывал Лобановского, тот был злой как дьявол, швырял фигуры, ругался матом: «Б..., проигрываю какому-то татарину, метр с кепкой».

Когда я перешел в «Спартак» – да и потом тоже – имя Нетто было для меня святым. Помню, шли мы сразу после моего перехода со Старостиным вверх по Пушкинской улице, и он спросил: «Вопрос с квартирой мы решим. Какую дополнительную зарплату тебе положить?»

Я сказал: «А Игорь Нетто получает дополнительную зарплату?» Чапай посмотрел на меня: «Честно? Нет». – «А как же я могу получать эту зарплату, если у вас Нетто ее не получает?». Сошлись на том, чтобы мне машину какую-нибудь из комиссионного магазина присмотрели, поскольку на новую денег у меня нет. Старостин взглянул на меня: «Да это я тебе в два счета сделаю!»

И я купил в комиссионке подержанный автомобиль, на котором ездила великая молодогвардейка по фамилии Борц. И при том, что она была гонщица, я на той «Волге-21» проездил 12 лет. А представляете, какие бы машины у меня были в Киеве?! Но я ни о чем не жалею.

Все эти моменты своей карьеры помню, словно они были вчера. Потому что «Спартак» в моей жизни – большая любовь, в которой не могло быть ничего проходного. Каждый день, каждый матч были главными. Да и сейчас прекрасно понимаю: когда комментирую «Спартак», уши торчат все равно, куда ты их ни засовывай. Но, в конце концов, разве нужно стесняться своей любви?..