Монолог нашей олимпийской чемпионки-1952 ко Дню Победы – она прошла блокаду Ленинграда
Сегодня исполняется 78 лет победе в Великой Отечественной войне.
Галина Зыбина – единственная оставшаяся в живых олимпийская чемпионка 1952-го из Ленинграда. А Игры-1952 – первые, куда поехала сборная Советского Союза.
На момент начала войны Зыбиной едва исполнилось 10 лет. Всю блокаду она пережила в городе вместе с мамой и четырьмя братьями и сестрами. В 1946-м попала в секцию легкой атлетики. Еще через 6 лет стала одной из первых олимпийских чемпионок в истории СССР (первой хронологически считается Нина Пономарева-Ромашкова, Зыбина (на фото – в центре) победила в Хельсинки на несколько дней позже).
А еще Зыбина была замужем за Юрием Федоровым (на фото) – бессменным капитаном крейсера «Аврора» на протяжении 21 года. Принимала дома звездных гостей, была знакома с Галиной Брежневой и Кириллом Лавровым.
Накануне Дня Победы мы говорили с Галиной Ивановной о том, как она – 10-летняя девочка – не только сумела выжить в наступившем кошмаре, но и спасала жизни родным.
Вот ее монолог.
***
– 22 июня я толком не помню. Мы, дети, особо не понимали, что происходит. Зато четко в памяти остался сентябрь 1941-го, когда объявили, что город закрывается. К нашему дому одна за другой подъезжали машины, и всех мужчин забирали в армию.
Забрали и папу, попрощаться с ним успел только старший брат Толик. Он случайно оказался дома, мама была на работе, мы – в школе. Больше мы отца уже не увидели.
Он погиб в 1944-м году под Брянском. Маме принесли на работу извещение. Эту бумажку я храню до сих пор.
В январе 1942-го во двор приехала большая машина. Детей грузили в кузов, родители плакали. Наша мама собирала вещи.
– Мам, ты куда нас отправляешь?!
Нас было пятеро, младшему – 2,5 года. Толик закрылся в туалете. Я тоже уперлась: «Никуда не поеду, убегу!» Так мы и остались. Да и вообще все дети с нашего лестничного пролета, 10 квартир, остались дома. А тот грузовик по дороге разбомбили немцы.
***
Морозы в первую военную зиму стояли страшные, под 40 градусов. А в очереди, чтобы отоварить карточки, нужно было ждать по 2-3 часа. Стояли ночью, плотно друг к другу, чтобы не упасть. Выйдешь из очереди – обратно не вернешься, потому что темно, все одинаково закутаны, как потом найти свое место? Придумали выдвигать друг друга: я выхожу, тут же на мое место задвигается мама.
В самый голодный, первый военный год выдавали по 125 граммов хлеба в день на человека. И все. Мама у меня была из деревенских, сразу сказала: надо сушить сухари. Когда кому-то станет совсем плохо, будет умирать, положишь в рот сухарик – сразу голова включится. А если голова работает – значит, будет жить.
Младший братик всю зиму болел, не вставал. Мама от него почти не отходила, только на работу. Иногда закричит, положишь ему сухарик – замолкнет. Так мы его и спасли.
От голода придумывали разное. Собак-кошек, кого удалось поймать, съели. Наша кошка, словно почуяв беду, убежала почти сразу после начала войны.
Мама работала уборщицей в райкоме партии. Голодовку она переносила тяжело, сил было мало. Мы с ней вставали в 5 утра, в сарае пилили дрова, а потом я на руках несла их по крутой лестнице на третий этаж. Делала несколько ходок, в конце брала маму под руку, поднимались вместе, топили печь. Она в тепле продолжала убираться, а я бежала в школу.
Уроков я не пропускала, хотя училась кое-как, в пятом классе даже на второй год осталась: от голода и постоянного недосыпа голова совсем не соображала. А домой придешь – нужно постирать, убрать, найти что поесть, потом снова в 5 утра вставать... Не до домашних заданий было.
Во время бомбежек мы, дети, дежурили на крыше. Со временем привыкли, страшно не было. Наоборот, наверху я была как дома. Если находили осколки или что-то горящее, мигом бросали в ведро с водой. Но прямых попаданий в наш дом так и не случилось.
Вообще, дом был интересный, с историей. Толстенные стены, в коридоре – огромный бак с холодной водой. Горячей воды не было, топили печкой, а от нее уже шли трубы. Мама с папой туда перебрались только в 1937 году. На тот момент у них уже было трое детей, так что получили двухкомнатную квартиру. Это казалось счастьем.
Папа был рукастый, потихоньку делал ремонт. Выравнивал стены, обои клеил... После него осталось много стройматериалов: цементный порошок, обойный клей. Из него варили что-то вроде студня, но говорят, от этого заболевали раком и всякими страшными болезнями. Мы таких штук не трогали, но кто хотел – брал.
***
В какой-то момент мама совсем слегла. Мы подумали, что умирает. Все остались с ней, а я побежала в очередь за хлебом. Простояла часа четыре, но привезли не хлеб, а только муку. Взяла немножко, не стала тратить талоны и понеслась домой. Сестра мне из окна кричала: «Галя, скорей!»
Бежала, как могла, со всех ног. Дома залили муку кипятком, чуть подули, чтобы не обжечь, и маме в рот. Она чуть ожила. И постепенно мы ее выходили. Она потом прожила долгую жизнь, умерла только в 85, все мои олимпийские медали видела...
***
Толик с отличием закончил 7 классов, а потом его забрали куда-то вроде ремесленного училища. Они там жили, учились и изготавливали всякие детали. Домой можно было только по воскресеньям, но он иногда неделями не приходил. Пока совсем не высохнет и не приплетется полуживой. Тогда мы с мамой его выхаживали, он чуть приходил в себя и уходил обратно.
Несмотря ни на что, в городе было очень чисто, аккуратно. Снега было много, мы, дети, его расчищали, как могли. Иногда люди падали, их засыпало снегом, так и замерзали.
Мы знали: падать категорически нельзя, если упал – уже не встанешь. Так идешь по морозу, спотыкаешься, но не падаешь. А покойников я боюсь, мне потом страшные сны снятся. До сих пор на похороны стараюсь не ходить.
Летом я стала подрабатывать в маленьком совхозе, который был у нас в районе. За день работы наливали стаканчик молока. Все дела дома переделаю и бегу туда, меня уже ждали: ну, когда Галя придет? Туда мало кто ходил, потому что сил уже ни у кого не было.
В 1943-м, когда блокаду прорвали и с питанием стало получше, мы уже работали в большом совхозе «Петрорайсовета» постоянно. С 1 июня по 27 сентября я спала там в общежитии, а днем работала. Нормы были огромные, выполнить их было непросто. Но если выполняешь – полностью отовариваешь карточку. Хватало не только мне, но еще и принести маме.
День Победы, казалось, должен был стать чем-то грандиозным, но нет. Помню только, что посмотрела салют и пешком пошла домой. Трамвая было не дождаться, шла долго.
Почему-то я не умею громко радоваться, такой характер. Мы прошли через столько трудностей, стольких потеряли, что торжества казались неуместными... Улыбнулись, поздравили друг друга и вернулись к обычной жизни.
Как Зыбина попала в спорт? Рекорд в метании гранаты до сих пор у нее!
– Мой спорт начинался во дворе. Мы играли в лапту, прыгали на веревках, да так, что в цирк ходить не надо! Я умела и с поворотом, и вприсядку, и на одной ноге. Еще мы устроили трамплин через бревно, как в цирке, и я с него улетала так высоко, что доставала рукой балкон второго этажа. С одной стороны на бревно прыгали два брата, меня подбрасывало, а потом приземлялась на ноги. Однажды папа это увидел и всыпал мне.
Метать нам особо было нечего, использовали тяжелый мячик для хоккея. Я его умела перебрасывать через пятиэтажный дом. Это увидела учительница физкультуры в школе и сказала: «Галя, иди-ка ты в спорт». Но это уже было после войны.
За два года я выполнила норматив мастера спорта. Мой рекорд метания гранаты – 62,85 м – держится до сих пор. Наверное, его бы побили, но потом само метание запретили. Многие метают неграмотно и рвут мышцы. А мне в 21 год все было нипочем, вставала и делала.
«С мужем познакомилась на его свадьбе. Пошли на балкон, открыли бочку огурцов...».
– С супругом мы познакомились... на его свадьбе. Позвал меня друг Генка, мы в школе сидели за одной партой. Однажды пришел: «Галя, пойдем! Там все наши ребята знакомые, будет аккордеон, попоем, попляшем!»
А у меня на следующий день были соревнования. Хотела отказаться, но мама уговорила: «Ну, недолго побудь, и домой спать». Я к тому моменту уже была довольно заметной спортсменкой. Сидела за столом, а на меня все глядели, спрашивали про медали...
Потом пошли на балкон, открыли бочку огурцов, ребята выпивали, а я рассказывала про поездки. Разошлись часа в два ночи. Вернулась домой, мама спросила: «Ну как?» – «Мам, вот за такого я бы замуж вышла!»
Ну, я и вышла. Но только спустя несколько лет, в 1957-м, когда они с первой женой уже расстались.
Мы прожили 32 года. Он ушел рано – в 57 лет, просто заснул и не проснулся.
Как живет Зыбина сейчас? А на парад пойдет?
C Юрой у нас была 140-метровая квартира в шикарном доме, который принадлежал Военно-морскому флоту. Там принимали гостей, у Юры была мастерская...
Потом, после его смерти, ее разменяли, я поверила одному нехорошему человеку. Сейчас живу в крошечной квартирке с 5-метровой кухней в старом доме без лифта. Если хорошо себя чувствую, справляюсь сама, если нет – раз в неделю приходит девушка, помогает с уборкой. Очень хвалит, как я готовлю, мне приятно.
Возраст свой не люблю, что может быть хорошего в 92? Но на празднование Победы обязательно пойду. Венок возложить, парад посмотреть... Пока смогу – буду ходить.
Как олимпийцы сражались за Родину
Фото: РИА Новости/Анатолий Гаранин, В. Козлов, Целик, Рудольф Кучеров, Леонид Доренский, Алексей Даничев; East News/AP Photo, Mary Evans Picture Library
Однажды имел честь общаться с Галиной Ивановной. Замечательный человек, приятнейший собеседник. Дай бог ей здоровья!