27 мин.

«Просили на Олимпиаде играть в тот же хоккей, что на Кубке Первого канала». Жамнову задали все главные вопросы о Пекине-2022

А еще спросили за Третьяка и Ковальчука.

Новый выпуск программы «Скользкий лед» получился не таким развлекательным, как обычно. Нет, здесь были очередные шутки от Петра Кузнецова, вставки от Максима Гончарова, байки от Андрея Николишина и наводящие вопросы Дениса Казанского, но все же большая часть интервью прошла без улыбок на лицах.

Гость был серьезный – главный тренер сборной России Алексей Жамнов, а основная тема программы вообще печальная – игра национальной команды на Олимпиаде в Пекине. Что это было? Что происходило вокруг сборной? И почему Третьяк сидит столько лет (в целом, это риторический вопрос, но надо же его кому-то задать). Даже сейчас не удалось разобраться во всем на 100%, но какие-то вещи, происходившие в олимпийской команде, стали гораздо понятнее.

Полный выпуск вы можете посмотреть тут же (там, на секундочку, Жамнов с Николишиным в NHL на приставке рубятся!). А чуть ниже – самое главное из разговора в текстовом варианте.

– Алексей Юрьевич, чем вы сейчас занимаетесь? В моменте над чем работаете? 

– С вами сейчас [сижу] непосредственно.

– А со сборной?

– Ждем сейчас окончательного решения по поводу сборной – как в дальнейшем будет складываться. Читаешь в газетах – у каждого свои там идеи, у того же Юрзинова. 

– Владимир Владимирович это любит.

– Да, Владимир Владимирович любит, потому что он находится в Швейцарии. Ему делать особо нечего, поэтому он любит подискутировать. Мы с ним по телефону общаемся иногда.

 

Это мое мнение и я имею право сказать – я бы сделал побольше игр в КХЛ. Чтобы не было таких больших пауз.

Смотрите: я в сборной уже с 2014 года – на разных должностях. И мы собираемся постоянно за месяц до начала чемпионата мира. Есть еще Евротуры, да? Но на Евротурах мы смотрим молодежь, перспективных ребят и потом говорим, что вот за этот сезон «посмотрели 60 кандидатов». Это хорошо, но за месяц до чемпионата мира мы всех собираем – и к вылету на чемпионат мира остается человек пять от тех ребят, которые заехали в начале сборов в Новогорск.

У нас идет постоянная ротация: во-первых, мы ждем ребят, которые доходят до финала Кубка Гагарина. Во-вторых, мы ждем ребят, которые вылетают из Кубка Стэнли. Вот и получается, что мы все время кого-то меняем, меняем, меняем. Поэтому вот эти сборы не дают той плодотворной работы. Это раньше в СССР ясно, что у нас 12-14 команд, мы собирались за месяц до чемпионата мира – и уже было понятно, кто едет, а кто не едет.

Детский хоккей, Третьяк, мамы

– Наверное, сейчас нам нужно больше переключиться на нашу молодежь. Потому что все-таки большие проблемы внизу находятся – это детский хоккей. Могу сказать с уверенностью, потому что я сейчас стал курировать академию «Спартака». И в принципе я понимаю, что на самом деле мы не так много времени уделяли детскому хоккею.

– А что там? Какие проблемы? Коррупция тренеров? Судьи? Влияние родителей? Мы всегда говорим: «Проблемы начинаются с детского хоккея» – а в чем, собственно, они?

– Проблем много. Вот с чем я, например, столкнулся в этот год в академии: каждый родитель считает, что его сын самый лучший, будущий энхааэловец, будущий Саша Овечкин, Малкин – но это не факт. Есть ранние игроки, есть поздние игроки. Созревание идет. Должна быть конкуренция, как раньше было.

Среди моего поколения шел отбор. Мальчишка с улицы не мог просто прийти: «Я хочу заниматься хоккеем, я хочу играть». В такие спортшколы, как «Динамо», ЦСКА, «Спартак», «Крылья Советов», шел отбор – например, в сентябре, когда специалисты сидели  и смотрели, отбирали. Не было такого, что человек захотел, пришел – будет заниматься.

И тогда, понимаешь, влияние родителей было минимальным. Родителей не допускали на тренировки, родители приходили только на игры. Сейчас же они настолько активно участвуют в этом процессе! Какого тренера не поставь – тренер будет плохой, потому что родитель считает, что их сын намного лучше, а тренер говорит, что есть игроки, которые сильнее. И эта борьба идет постоянно. У меня же там много было встреч и с родителями – в основном, могу сказать честно, в основном такие мамы. Хоккейные мамы. Многие в хоккее разбираются лучше, чем я. И у нас было много дискуссий на эту тему.

Повторюсь, я считаю, что надо проводить селекцию даже в этом возрасте.

– Каждый раз при неуспехе национальной сборной господин Третьяк говорит, что у нас не хватает катков. Это продолжается уже много-много лет. У нас действительно катков нет? Потому что вот мы катаемся по стране и видим, что катки строятся, что их много. Мы только что были в Салехарде, в котором будет четыре льда. На небольшой город.

– Не, катков у нас вроде много. Я понимаю, о чем ты говоришь, Третьяк сравнивает, сколько катков, например, в Канаде на население – и у нас. Ясно, что мы в этом плане проигрываем. У нас вроде и есть катки, но у нас на самом деле льда не хватает. Я могу сказать, что вот даже в академии, где у нас три катка, лед загружен постоянно.

И нужно ведь понимать, что есть еще и коммерческая составляющая. Построили каток – его надо как-то отбивать: поднимают аренду – какая-то детская спортивная школа может позволить себе арендовать спортсооружение, а какая-то нет. В это тоже все упирается.

– То есть вы корень зла видите не в отсутствии должного количества катков в нашей стране?

– Я больше вижу, что у нас не хватает квалифицированных детских тренеров. Если тренер получает хорошую зарплату, то он всегда на работе и будет относиться к своему делу по-другому. Андрей [Николишин] правильно говорит: детский тренер – очень тяжелая профессия. Во-первых, он должен быть психологом. У тебя там 20 мальчишек – и каждый начинает делать, можно сказать, первые шаги и в большой жизни, и в хоккее. И он должен понимать, что к каждому надо найти подход. Я тебе могу сказать: со взрослыми-то тяжело, а с этими мальчишками надо разговаривать постоянно.

– Кстати, раз мы затронули тему Третьяка. Алексей Юрьевич, с 2006 года Владислав Александрович во главе ФХР. Получается, у нас нет альтернатив?

Я ж не имею права – я не голосовал ни разу, я как бы шел по другой линии. Но получается, что нет на данный момент. Федерация и регионы так проголосовали. Но там же еще поменялся устав, я так понимаю: человек должен находиться 10 лет на работе в структуре, связанной с хоккеем.

– У нас таких, мне кажется, достаточно людей. Просто интересно, почему все время Третьяк.

Может быть, просто никто не выдвигал кандидатуру. На самом деле для того, чтобы была альтернатива, кандидатура должна выдвигаться, согласись? А кандидатуры не было.

– Были разговоры про Павла Буре.

Ну вот я знаю, что Павел шел как альтернатива Третьяку, но в конечном итоге…

– У него нет десятилетнего стажа, наверное.

Может быть, он отказался из-за этого. Плюс у Паши есть свой фронт работы – ИИХФ, международные отношения, но сейчас он тоже… Его так чуть отодвинули.

 

– Просто смущает, что он заступил на должность в 2006 году – и, думаю, если б мы с вами вернулись в 2006-й и обсуждали, в чем проблема хоккея, то мы бы, скорей всего, сказали: детские тренеры и развитие. То есть на самом деле ничего не меняется.

– Смотри, что я еще вижу. Не знаю, согласится Андрей [Николишин] со мной или нет по поводу детского хоккея – все-таки у него сын уже играет, у меня еще маленький, первые шаги. Мы потеряли самое главное для детей, мы потеряли момент, чтобы их обучать. Уже с 11-12 лет перед ними ставят задачи только выиграть, выиграть и выиграть. А вот сам процесс тренировочный… Мы вот эту изюминку потеряли.

Я вспоминаю наше поколение: да, мы хотели выиграть, но у нас очень много времени уделялось именно технике катания, владению шайбой. То есть у нас не было вот такого: «Все, мы играем этой системой в детском возрасте и мы должны играть через борт, все вперед, все туда» – нет, нам давали творить. Нам давали придумывать свои какие-то идеи, давали просто играть и потом уже, когда мы стали постарше – лет в 14-15, нам начали показывать какие-то системы, тактику.

Сейчас я смотрю – уже с 11-12-летними у всех только один настрой: надо выиграть, надо победить любыми способами, собрать всех сильнейших со всех регионов в одну кубышку. А потом там через год эти ребята кто-то…

Перед началом нашего разговора я сказал, что есть ранние, есть поздние. У кого-то раз – сезон не получился, и его убирают, берут другого из региона того же, а прошлый парень уже не знает, куда ему деваться. Таких случаев много – это надо чуть убрать. Задача должна быть другой: если выпускной год дает 1-2 игроков в команду мастеров – да это будет вообще супер!

– Так может сделать премирование не за места в чемпионате Москвы, а именно за количество воспитанников, которые ты дал молодежному хоккею, взрослому хоккею.

– Я не могу говорить за всех, но мы хотим это сделать в академии «Спартака», чтобы она работала на первую команду, чтобы из нашей академии выходили талантливые ребята.

Тренерский совет, Кузьменко, финал

– Алексей Юрьевич, вы столкнулись с таким понятием как тренерский совет. Что это такое? Когда мы открываем газеты и видим: «Жамнов пошел на тренерский совет». Мы знаем, что когда-то такой совет снял Быкова с Захаркиным.

– Тренерский совет задает вопросы – например, почему мало было голов на Олимпиаде в большинстве, почему там некоторых игроков не взяли – вот такие вопросы. Почему именно акцент сделали на этих игроках.

– А что вы отвечали?

– Про большинство? Во-первых, давай исходить из того, что Олимпийские игры проходили на канадской площадке. Тенденция хоккея чуть поменялась – в плане того, что если раньше вчетвером играли – те, кто обороняется – они просто квадратом вставали, то сейчас все играют активно. Наши хоккеисты привыкли к тому, что в КХЛ у них много времени, чтобы принять решение – и вот начинают эту шайбу друг другу передавать, бросков нет. А в среднем по статистике у сборных, которые играли против нас, в большинстве бросок шел каждые 16 секунд. У нас – 38 секунд, чтоб ты понимал. Тебе особо не дают времени, чтобы ты разыгрывался, стоял или пасовал – там сразу идет давление и сразу все перекрывается. У нас лидеры, можно сказать, не справились с этой задачей, хотя на тренировках вроде все получалось.

Но давайте тоже начнем с того, что на тренировках наши же ребята обороняются, хотя мы даем задания, чтобы играли активно, но все равно они как бы более такие раскрепощенные. А начинается игра – и все меняется. Мандраж, пятятся. У нас же на этой Олимпиаде было 13-14 ребят, которые впервые играли на таком уровне. Потому что, я повторюсь, Евротур не идет ни в какое сравнение с чемпионатом мира и тем более с Играми. Там [такая] атмосфера – и ты видишь само волнение у игроков.

–  Может быть, мы просто Евротур превратили в такое неважное событие, поэтому и хоккеисты там более раскрепощенно себя ведут. А как только какой-то значимый турнир – олимпийский или чемпионат мира – они начинают…

– Вот смотри, мы сидели всем тренерским штабом уже после Олимпиады – да и во время тоже. Сидели и рассуждали, понять никак не могли: мы играли Кубок Первого канала – у нас там 45 кандидатов, 4 игры за 5 дней, но при этом ребята играли более раскованно, играли в тот хоккей, который мы их просили.

– Больше скажу: нам нравилось. Реально было круто, эйфория.

– Тут – ничего не меняли: в то же самое просили их играть и такой же хоккей на Олимпиаде хотели. Хотя бы показали то, что требовалось на Кубке Первого канала… И ничего вообще – разные команды.

– А в чем проблема? Вы не достучались до них?

Нет, тут чуть уровень другой, команды играли в другой хоккей, более плотный – очень много было борьбы за нейтральную шайбу, некоторые матчи мы проигрывали. Плюс в таких турнирах очень многое зависит от контроля шайбы, особенно в зоне атаки. Чем больше ты играешь в зоне атаки – тем меньше ты обороняешься. Но чтобы играть в зоне атаки, ты должен сохранять шайбу и контролировать ее. А у нас этого не было.

Назвать хоть какой-то матч, чтобы мы контролировали шайбу… Может быть, со сборной Чехии второй-третий период. С финнами – да, но финны – это ясно: они просто окопались, отдали нам борта – и вот мы по этим бортам, можно сказать, весь третий период и ползали. Хотя акцент был поставлен на то, чтобы доставлять шайбу на пятак, чтобы на пятаке постоянно был игрок, и что туда надо вылезать, но этого не было.

То, что я вижу: у нас очень много даже в КХЛ тепличных матчей. Надо больше делать дерби: те же ЦСКА – СКА, Уфа против Казани. Вот таких матчей там, пускай, будет не 4, а 6-8 – и игроки должны понимать, чтоб конкуренция росла. Плюс еще посмотрите: у нас все ведущие роли в большинстве занимают иностранцы. Только Шипачев, Гусев и вот ребята цээсковские, которые у Сергея Викторовича играют, получали [время] в большинстве – и они-то в принципе и забивали.

Но в целом, конечно, не это сказалось. Игроки не думали, что на них будут оказывать такое давление.

– Получается это же ваш выбор? Вы же выбирали этих игроков.

– Могу сказать честно, я  то же самое сказал: все игроки, которых мы взяли, они все что могли – все сделали. Они отдались полностью, ни к кому у меня претензий нет.

На тренерском совете задали такой вопрос: «Если бы вот взяли того игрока и того…» – я фамилии просто не хочу называть. Отвечаю: «Вы поймите, в чем была основная проблема. Все были в одинаковых условиях, у нас не было ни одного выставочного матча, плюс не было игровой практики». Вы поймите, что играть между собой двухсторонку – это совсем разные вещи по сравнению с тем, что играешь против другой сборной. Во-первых, игроки друг друга знают, во-вторых, не будет той борьбы – ты до конца не сможешь ощутить. Может, кто-то выпадет, и ты сможешь вовремя сделать замену, а у нас не было ни одного матча в связи с этим протоколом: коронавирус, карантин в Новогорске, плюс мы думали, что хотя бы один матч у нас будет со сборной Латвии в Пекине – но из-за пандемии тоже запретили.

– Да зачем паузу [в КХЛ] тогда делать, непонятно.

– Все начали валиться. Давайте вспомним, как мы начинали сборы: мы планировали 21 января собраться, мы собрались 17-го, чтобы всех проверить. У нас в первый день 12 человек прилетело с положительными тестами. И у меня тоже – хотя у ни симптомов, ничего. Я за три дня до этого привился еще, уже третий раз и просто показал. Два дня проходит – ничего, но чтобы заехать в Новогорск, я сдавал 5 тестов, чтобы они были отрицательными.

– Позвольте, процитирую Нестерова – прокомментируйте его цитату: «Думаю, Шипачева перегрузили информацией. Из него делали Кучерова, который отдает и бросает. Думаю, ему не дали раскрыться. Все привыкли, что Шипачев и Гусев набирают очки, выделяются. А их тут подзакрыли».

– Подзакрыли тренеры?

– Я думаю, соперники, скорей всего.

– Во-первых, против нас действовали все хоккеисты, которые играют в КХЛ. Они прекрасно знают сильные и слабые стороны и Шипачева, и Гусева. И я думаю, тут больше другие команды их подзакрыли. И я повторюсь, было просто намного больше борьбы, нужно было бороться за нейтральную шайбу, чтобы удержать ее. У нас просто многие игроки, наверное, не были к этому готовы.

Вадим, наверное, и сам прекрасно знает, что турнир провел не так, как бы ему хотелось. У меня был с ним разговор перед Олимпиадой, когда его назначили капитаном, что он должен быть лидером – он все это прекрасно понимал, как и понимал, что не идет игра. Но отдавался полностью – все, что мог, он делал и для команды, и для ребят. Бывают такие турниры. И у меня по карьере тоже были такие турниры, когда не складывается.

– Если говорить о критике в адрес сборной – в основном это касалось комплектования. Вы говорите, что у нас было очень много креативных игроков, а в итоге на Олимпиаде мы увидели очень ровные тройки – и бросалось в глаза, что нет ребят, которые могут придумать что-то особенное. И Даниил Марков, который к нам приходил, как раз тоже рассуждал, что хотелось креатива. Тем более, что нам казалось, в этой сборной могут быть такие люди.

Ну вот Жафяров, условно – мы называли его фамилию. Тот же Кузьменко. Расскажите нам, что случилось с Кузьменко? Мы так ничего и не понимаем: он улетает с травмой, тут же появляется на всех фотографиях в СКА. И явно это такой «привет» вам.

– Привет мне? Да у меня много было приветов после назначения. Я уже как-то спокойно к этому отношусь.

У Кузьменко простая ситуация. Как говорится, у него начались микротравмы. И микротравмы такие, когда с утра он не может кататься, а вечером уже может кататься. Это продолжалось несколько дней. И когда игроки к тебе подходят и спрашивают: «А так можно?» – ты начинаешь задумываться. Правильно? И моя задача как главного тренера – создать нормальный микроклимат в команде, чтобы были все на одной волне и чтобы все полностью отдавались. Можете даже поднять медицинскую всю историю Кузьменко – у нас доктора все это уже отправляли и в федерацию, и в СКА, что на самом деле у него один день травма, на следующий день травмы нет, через день опять травма.

– Получается, выдумывал какие-то себе истории?

– Васильич, я и говорю. Просто когда вот с утра обычно шли нагрузки, вечером были тактические упражнения и большинство. Когда игрок не может с утра, а вечером уже может, и это продолжается несколько дней, тяжело как-то относиться: ты не понимаешь, а вдруг завтра он… А там же определенное количество в заявке.

– Я могу понять, правильно – микроклимат, это очень важно.

Другие же игроки тоже это все видят, они все понимают.

– То есть с ним была бы другая обстановка в команде?

– Думаю, да.

– Хорошо. По поводу креатива – были игроки, которые не попали в сборную и вы сейчас об этом жалеете? Потому что, опять же, казалось, что игра России на этой Олимпиаде несколько упрощена.

– Нет. И она не была упрощена. Я повторюсь: мы ничего не меняли по сравнению с Кубком Первого канала. Все те же тактические рисунки, все то же видео. Мы не грузили ребят – мы показывали от силы 5-7 минут, показывали, как играет соперник, показывали свои плюсы, минусы. К тому же мы снимали все наши тренировки – тактические в Новогорске – и потом мы ребятам на видео это все показывали, где мы делаем правильно, а что мы делаем неправильно. Вообще никакой сложности не было.

То, что мы дали очень много информации, я сомневаюсь. Мы давали ту же самую информацию на Кубке Первого канала – там же мы не сидели часами. Когда игроку объясняешь, на видео даешь материал – это от силы 7-8 минут, потому что через 10 минут он уже отвлекается и думает, как отсюда быстрее уйти, он уже не воспринимает это все. Мы никогда в этом плане ребят не грузили.

Просто я говорю, что хоккей оказался совсем другой в плане того, что он был более плотнее, намного больше борьбы. Турнир скоротечен, и вы все прекрасно знаете, что все команды после группового этапа выходят в плей-офф. И у каждого есть шанс дойти до финала – поэтому там все бились каждый матч, и вот эту борьбу нам надо было выигрывать.

Ковальчук, негатив, ошибки

– Алексей Юрьевич, мне в этом плане лично интересна роль Ковальчука. Можете объяснить подробнее просто и конкретно, в чем она заключалась? Чем занимался Ковальчук в сборной?

– Он был на посту генерального менеджера – то есть Илья и во время Новогорска, и уже непосредственно когда мы улетели в Пекин, занимался всеми организационными вопросами, связанными с Олимпийским комитетом, с федерацией, все время на контакте. Плюс он постоянно был с игроками, общался с ними. Ведь на тот момент он только закончил, не будем забывать. И никто лучше него не знал и не знает каждого игрока, как он.

И, конечно, мы с ним советовались по каждому игроку – как нам с ним общаться. Он очень много с ребятами сам разговаривал, в принципе, всегда был с нами, когда мы обсуждали, как будем играть против какой-то команды, плюс иногда давал советы каким-то тройкам – по тому, что он сверху видит, потому что он приходил к нам с перерывов и после игр.

– Знаете, где у него не получилось? С отменой дисквалификации Кузнецова. Он же обещал.

– А ты знаешь, я думаю, что это получилось у Шевченко больше всего. А у него... Во-первых, мы никому информацию не давали. Мы сейчас прекрасно понимаем, что такое информационная война, информационное поле. Мы все прекрасно понимаем. И вот эти вбросы, которые начались, когда только Ковальчука назначили генеральным менеджером – вся пресса, которая была... В основном – давай так, честно и открыто – ну 80% негатива же было, позитива-то очень мало было по поводу сборной.

– А как вы это объясняете?

– Это не ко мне вопрос.

– Ну вы-то можете предположить, потому что вам действительно на Олимпиаде приходилось встречать информацию по поводу астрологов. Откуда все это – как вы сами считаете?

– Слушай, мы прекрасно понимаем, что было противостояние предыдущего штаба сборной и этого.

Можно сказать и так. Мы ничего не притягивали.

– Вы сами говорите, что вы пришли – и все это началось: тренерский совет появился, 80% негатива вокруг сборной. Это явно связано с вашей персоной.

– При подготовке к Олимпиаде у нас, да, было больше негатива. Плюс на Олимпиаде я уже не выдержал и сказал после матча: «Почему я прохожу по коридору, где стоят журналисты из Канады, из Америки, из Дании, из Норвегии, из Германии, из Италии – то есть все спортивные медиа, и нам задают вопросы только про хоккей: «Кто как играл? Какие сильные, слабые стороны? Какой соперник? Что хотите отметить?». Но приходишь к нашим специалистам – ну вот: «А где ваш шаман?». То есть такие вопросы. И все время не про хоккей, а больше вот влить. И так у тебя голова загружена после игры – ты выходишь, отвечаешь. Пожалуйста, я готов с журналистами общаться, но отвечать только на хоккейные вопросы. А не где наш шаман, что он нагадал нам и вот это все.

– Вот здесь, мне кажется, Илюха должен был взять на себя весь этот удар журналистского сообщества нашего российского, который закидывал вопросами нехоккейными.

– Васильич, там есть протокол, что главный тренер обязан после игры пройтись со всеми, кто задает вопросы, и ответить. Не генеральный, а именно главный тренер. Генеральный менеджер мог разговаривать за день до игры, но не после матча. После матча только я.

– Просто мы очень много и с Денисом, и с Петей обсуждали эту тему – и к чему мы, в общем-то, приходим: если б сборная в твоем лице, в лице Ковальчука была более открытая и более информативная, больше бы выдавала информации, то меньше б было разговоров, слухов.

– Я хочу сказать, что и Алексей Юрьевич, и тренерский штаб выдавал информацию. Тут вопрос реакции. Всегда была какая-то затяжка во времени. Идут вопросы, вопросы, вопросы и через какое-то время просто идет ответ. Вот это было странно.

– Нет, мы всю информацию давали, у нас не было никаких секретов, и постоянно мы давали информацию, что происходит в сборной, есть ли травмированные, какая вообще атмосфера – мы все время это давали. Просто я повторюсь – правильно говорит – реакция была чуть запоздалая и все равно шел негатив.

– Для вас это был сюрприз, что столько негатива?

Ты знаешь, я просто не ожидал… Могу сказать честно, сколько было назначений главным тренером сборной до меня – тот же Билялетдинов, и Быков, и Знарок, но…

– Тогда телеграмов не было.

– Да было все. Просто приходили они, занимались, отдавались полностью спортивной составляющей. Тут же постоянно у тебя шла какая-то борьба. То есть у тебя голова была постоянно загружена то одним, то другим: «А вот там что-то написали». Я уже потом перестал читать, мне один хороший человек посоветовал просто не обращать внимания.

– Алексей Юрьевич, это же не попытка сложить часть ответственности за непобеду? Тем более что результат в итоге признан успешным.

– Я с себя вообще никакой ответственности не снимаю.

– А в чем ваше поражение, Алексей Юрьевич? Просто смотрите: действительно получилось, что лидеры не оправдали своих и ваших ожиданий, было много негатива, который сильно отвлекал, а в чем ваша, собственно, вина? Как вы себе сами объясняете? И вина ли, что вы заняли второе место?

– Вина тренера в том, что дойти до финала и проиграть его – это, считай, не выполнил то, на что ты рассчитывал. Потому что все равно в подсознании это будет сидеть еще не год. В принципе, я и с ребятами разговаривал – после того, как мы обыграли шведов, я в раздевалке им сказал: «Мне посчастливилось по жизни быть два раза как игрок в финале (один раз я выиграл) и как тренер, когда мы выиграли в Пхенчхане. И вот этот матч, который будет послезавтра, он может быть для кого-то самым главным в жизни. Просто нельзя нам упустить шанс, потом такой может не повториться никогда в карьере ни у одного из нас».

И понимаешь, всегда, когда ты проигрываешь финал, ясно, что мы завоевали серебро, мы его не просто так взяли, а мы его завоевали. Но сам факт того, что проиграли финал, будет сидеть в подсознании еще какое-то время. И поэтому, конечно, для любого тренера проиграть в финале – все равно значит и его вина в чем-то.

– В чем? Вы поздно заменили вратаря? Условно, если по деталям пробежаться.

Наверное, не получилось сыграть так, как мы хотели в финале против финнов – то есть в более атакующий хоккей с контролем шайбы в зоне атаки. Мы просто ее не контролировали. Вроде неплохо начали, когда забили гол в большинстве. Наверное, тот гол в конце периода сыграл чуть-чуть негативно для нас.

А так могу сказать, что, наверное, просто в плане не донесли… Может, до конца не услышали игроки, что мы от них требовали именно вот в этом последнем матче.

– То, что вы остались на посту главного тренера, – это вызов для вас, чтобы изменить эту ситуацию, побыстрей забыть серебряные медали? Просто, опять же, то, что было, уже никуда не денется, негатив, который был, тоже никуда не денется – и вы понимаете, что вам с этим жить, и это довольно такой серьезный вызов. Как вы сами для себя ответили на вопрос «Зачем вы переподписываете контракт?». Или как это вообще выглядело?

Чтобы в следующий раз выиграть. Чтобы сделать правильные выводы.

Перед новым годом я летал в Америку – и виделся в Тампе со Скотти Боумэном. Мы с ним разговорились. Он еще говорит: «Алекс, у меня для тебя очень хорошее предложение» – «Какое?» – «Вон там вратарь Василевский в Тампе стоит. Надо брать» (смеются). И он сказал, что до сих пор смотрит матчи, хотя уже не тренер, но все равно чему-то учится. То есть даже в этом возрасте любой тренер сколько бы он ни выиграл, какие бы заслуги и регалии ни были у него, он учится: проигрывает – он учится, выигрывает – он учится. Могу сказать только так.

Моя карьера как тренера только начинается, правильно? Поэтому надо просто делать правильные выводы, чтобы в дальнейшем не совершать этих, можно сказать, обидных поражений.

– Алексей Юрьевич, вы сказали: «чтобы в следующий раз победить». Никто не знает, мне кажется, в мире когда будет этот следующий раз.

– Через четыре года.

– А если не будет, например? Я к тому, что какие настрой и мотивация могут быть в сборной, когда говорят «мы настраиваемся серьезно к каждой игре», но «каждая игра» – это игра с белорусами? Вот как это вообще сказывается на мотивации? Тренерского штаба в том числе.

– Просто надо сейчас жить сегодняшним днем, все равно смотреть ребят перспективных, кандидатов в сборную, все равно даже в этих матчах. Понятно, что нельзя играть со сборной Беларуси 10 раз в году – это будет неправильно. Поэтому сейчас надо, наверное, понять по дальнейшему календарю, как все будет складываться – и уже от этого думать, какие правильные шаги надо сделать, чтобы и ребятам это было интересно. Когда тебя вызывают в сборную – это по-любому должен быть стимул.

P.S. История от Николишина и Жамнова во время блица

– Подожди, давай про «Чикаго» два слова скажу. Андрей рассказывал, что там была какая-то магическая комната?

– О, да!

– Моя? Да, я ее оборудовал там.

– Меня поменяли в «Чикаго» – приехал, а там русская диаспора: Леха [Жамнов], Игорь Королев, Сашка Карповцев, Серега Березин и Борька Миронов. И я туда еще зашел. Помню, первый матч, отыграли – и Жора как обычно: «Пошли, пошли, зайдем» – «Куда?» – «Пошли!». Выхожу, там немножко пройти – заходим в такую комнату подсобная, где куча-куча ящиков пива, они прям до потолка стоят, и в конце там стульчики или скамеечка.

– Диванчик там!

– Да, диванчик. Захожу: сидит Леха, сигаретка. Я говорю: «Это что такое?». Отвечает: «Заходи, наша комната».

– Как вы ее отжали прям у дворца?

Не, там был ребята – менеджеры по экипировке: все эти стеллажи клюшек, амуниции. И комната просто такая большая и длинная – ребята когда прилетают ночью из других городов, туда вещи грузили и оставались ночевать. Я парням там поменял мягкую мебель, диванчики купил, телевизор мы поставили, потом холодильник нормальный. И там все время пиво холодное – то есть я туда иногда в перерывах ходил покурить или после игры мы приходили, пиво с ребятами пили.

– То есть идет перерыв и вы могли пойти покурить?

Ну раньше мог, потом уже после игры. Андрей в курсе: если приходил генеральный менеджер и искал меня, он знал, куда идти.

– Это все официально, спокойно.

Да, то есть он понимал что я там сижу курю, он так зайдет: «Рэд, выйди» – «Заходи» – «Нет, нет, выйди».

– А как комната называлась?

Да никак, просто.

– Ребята тоже заходили, и канадцы, и американцы, все заходили.

– Ты уже домой приехал в 12-м часу, а некоторые игроки еще в этой комнате сидели, пиво пили.

«Знарок вспоминал: «В Германии возьмешь две бутылки: одну залпом дашь, а вторую растягиваешь». Широков в гостях у нового хоккейного шоу

«Думал, Овечкин подъедет, скажет: «Молодчик, русский». А он мне в ребро клюшку воткнул». Толчинский – об игре в линзах, гитаре и «Что? Где? Когда?»

В «Что? Где? Когда?» новый вопрос про хоккей – и снова с ошибкой! Но знатоки его взяли, а потом пошли ва-банк

Фото: РИА Новости/Владимир Астапкович, Алексей Филиппов, Илья Питалев; Gettyimages.ru/Elsa; globallookpress.com/Maksim Konstantinov/Global Look Press