«Бесит, что Могильный не в Зале славы. Возможно, из-за Ламорелло». Яркое интервью Федорова
В бар «Бандир» пришла легенда.
Эта зима получается непривычно медийной для Сергея Федорова – много комментариев, несколько интервью. Одно из них – и, возможно, самое душевное – он дал «Скользкому льду» в январе, перед Кубком Гимаева.
Легенда ЦСКА и «Детройта» рассказал о своем детстве, игре за ЦСКА и сборную, драках в НХЛ, а также предположил, почему Александра Могильного так и не введут в Зал Славы. Самые интересные моменты его разговора с Казанским, Николишиным и Гимаевым-младшим – традиционно чуть ниже в текстовом формате, но все же рекомендуем посмотреть полную версию этого общения за барной стойкой.
О начале карьеры
Николишин: Давай откатимся в твое детство. Как ты попал в хоккей? Что тебя привело или кто тебя привел?
Федоров: Родился я в Пскове – зима была тогда неплохая, это 1969 год. В 1978-м моя семья решила перебраться на север, за заработками. Родители решили переехать в другой город, где жили наши друзья – Апатиты, Мурманская область. Это Заполярный круг, где девять месяцев зима. В апреле мы катались еще на естественном льду. Я жил в 400 метрах от катка, 300 метров от школы, 200 метров до гаревого поля. Ну и магазин был 50 метров от моего дома.
Если -30°C или -35°C, то мы в школу не шли. А куда? Мы шли на каток. У меня отец был тогда председателем спортивного клуба «Апатитстрой». Я 10 минут катался, 10 минут оттирал уже белые щеки, которые, если не разотрешь, отмораживаются, с них слезает кожа и так далее. Очень серьезные там морозы были. И все время крутилось вот в этом, так сказать, конгломерате событий. Но основное место – в связи с длинной зимой и возможностью быть на катке, кататься и играть в хоккей – конечно, это раздевалка «Апатитстроя». Мне было лет уже 11 – меня отец вечером брал на тренировки команды, которая играла на первенстве Мурманской области…
Николишин: Отец тогда тренировал или еще играл?
Федоров: Он играющий тренер был. Он меня начал брать вечером. И не помню, сколько раз, но каждый год я играл со взрослыми. И я считаю, это время дало мне понимание, как играть в пас. То есть, приехав в Минск – это следующий, так сказать, шаг – в 1983 году, я уже понимал, что такое пас.
Казанский: А у мамы-то не было каких-то капризов? Может быть, отдать вас в музыкальную школу? В другое направление пойти, а не сразу спорт?
Федоров: Пение тогда преподавалось в наших советских школах. У меня неплохо получалось, как выяснилось.
Гимаев: Может, в хор?
Федоров: Вот Сергей Сергеевич правильно сказал. Дальше был хор мальчиков – он был в ДК. В ДК Строителей – от школы это 600 метров. Меня туда привели – и все, я там зашел. В основной состав. А хоккей был как бы увлечение. Слава богу, хор уехал без меня.
Я конкретно пришел на хоккейную площадку и уже начал играть в организованный хоккей – мне было 9-10 лет. Это ЖК, «Юность». Хор уехал – я пришел в хоккей и начал заниматься хоккеем конкретно уже. Там было какое-то небольшое расписание, мы играли на «Золотую шайбу». Хор уже [в мою жизнь] не возвращался.
Это правдивая история, когда меня реально отвели в секцию бокса и в хор мальчиков.
Казанский: А секция бокса?
Федоров: Это пара тренировок. Мне не понравилось, сразу говорю.
Казанский: Пока не уходим из Апатитов. А чем, помимо хоккея, вы занимались в то время?
Федоров: Беговые лыжи. Но в основном хоккей. Команды из Апатитов не ездили играть на какие-то турниры – только в составе большого регионального города, как Мурманск. Команда Мурманской судоверфи 1968 года рождения меня пригласила один раз – и после этого часто стал играть за них: уже где-то в российских турнирах, товарищеских матчах. И это были ребята на год старше. То есть я играл во втором звене с очень классными крайними нападающими. У нас была одна комбинация простая: в дальний борт, мой крайний подставлял – и я уже под красную бежал автоматически. И так мы обыгрывали всех.
О переходе в ЦСКА
Федоров: Не помню, на какой позиции в Минске играл, но, скорее всего, в центре. Сыграл 15 матчей, заканчиваю 11-й класс – и тут папа говорит: «Все, едем в Москву, в ЦСКА». Бориса Моисеевича Шагаса я увидел в Минске летом, именно перед самым отъездом. Отец приехал меня забирать после школы – оказалось, мы не едем в Апатиты, а едем в Москву. И я сразу – на Комсомольский проспект, где ЦСКА тренировался с железом. Три круга, 13 точек до 27 тонн нагрузки были. За 2,5 часа.
Николишин: К Виктору Васильевичу сразу попадаешь?
Федоров: Да и мне, по-моему. 16 с половиной лет. Я поднять ни одну штангу не могу – а минимум 60 кг.
Гимаев: Давайте уточним, что 27 тонн – это общий вес.
Казанский: Вы попали совсем в другой мир, когда шагнули в ЦСКА?
Федоров: Все, что я помню: я больше всех тренировался, ел и спал. Ну и лунатил – от нагрузок, конечно. 16 лет – сколько ты можешь поднять?! Ты идешь в душ, пытаешься после душа вытереться – у тебя руки не поднимаются; полотенце нельзя поднять, чтобы вытереть волосы. Эти ощущения навсегда.
Николишин: Могильный позже тебя приехал в ЦСКА?
Федоров: Мы, по-моему, с Сашей зашли в один год. Пашка [Буре] приехал чуть позже – спустя год зашел в первую команду.
Но Саня был покрепче меня – он эти штанги гнул. Я же первый год только привыкал. Я не мог 60 кг выжать жим лежа, но на следующий год я делал все! Мне хватило 11 месяцев вот этих, так сказать, «снов». Меня ловили в коридоре…
Казанский: А вот сейчас, когда уже побыли тренером, вы считаете, что тогда это действительно было необходимо: именно такое количество нагрузок и именно такое обращение с молодыми людьми?
Федоров: Ну, давайте вспомним Советский Союз: уехать никуда нельзя, агентов нет, родителей нет – в смысле нет такого влияния на игрока. Царь и Бог – главный тренер команды, а это великое ЦСКА советских времен. Если хорошо тренируешься на базе, хорошо играешь – это поездки в первую сборную страны. Иногда квартиры, иногда машины и так далее.
Ну и, в общем, 18 лет – я оказываюсь в первой сборной. После победы на молодежном чемпионате мира на Аляске мы поехали с Сашей Могильным в Стокгольм, прошли сбор – и попали в команду. И там возвращаем звание чемпионов мира.
Даже не знаю, как это все объяснить…Много углов атаки.
О тройке с Могильным и Буре
Николишин: Сашка Могильный же еще в 1988 году попал на Олимпиаду. А у тебя был шанс поехать туда?
Федоров: Очень-очень призрачный – я же был на тех сборах. Не забываем, что Сашка помощнее. И он крайний нападающий – он реально попал [в состав]. Ну и сделал дело, кстати – забил важные шайбы. Я же был шестым-седьмым центральным.
Я на сборах, мне 18 лет. Прохожу их, думаю, что я в первой команде, что у меня какой-то шанс есть – фигак, не берут! А интенсивные сборы были, там мы нормально вкалывали. По-моему, тогда уже Виктор Васильевич понимал, что мы едем на плато выше уровня моря и так далее. Просто все выложились, конечно. Я по доброте своей душевной думал, что я в составе с Саней. И, в общем, меня не берут. Сборная уезжает – у меня депрессия такая. По-моему, отец какие-то успокоительные мне давал, или еще что-то такое. В общем, я там месяца три там...
Николишин: Стрессанул.
Федоров: Я вообще ничего не мог делать. Просто. Ну, ходил. Не помню, как ел, спал. Вообще не мог тренироваться. То есть я настолько себя завел в психологическом плане, что для меня непопадание в состав стало, знаешь, как обвал. Как решающую игру проиграть – только в сто раз тяжелее. Представляешь? Ну если мне отец уже там – с докторами, естественно – прописал какие-то восстанавливающие таблетки, я это четко помню… Потом три-четыре месяца прошло – и я уже вернулся.
Казанский: Ну а мысли не было, что все, с хоккеем надо завязывать, раз такое дело?
Федоров: Нет, такого не было. Просто ни о чем не думал. Просто так: раз – и руки опустились.
Гимаев: Может, это как-то мотивировало потом? Еще больше усердней там как-то тренировались?
Федоров: Ну что ты знаешь в 18 лет? Я в 20-то ничего не знал, когда уехал дальше, продолжать свою карьеру. А тут 18...
Николишин: Но потом был Анкоридж, чемпионы мира среди молодежи. Причем там такая фееричная победа была.
Федоров: Мы всех обыграли хорошо так: канадцев, американцев.
Николишин: Как раз тогда впервые вас поставили вместе в тройку: тебя, Могильного и Буре.
Федоров: Первый год, да-да. Это было. Но до молодежки мы играли уже тройкой в ЦСКА, если не ошибаюсь. Хотя, может быть, и нет. Потому что, помню, играл с Сергеем Михайловичем Макаровым, я в центре, а Сашка справа – или слева, уже не помню. Вот мы играли один сезон таким звеном. Но это, возможно, за год до молодежного чемпионата мира…
Блин, вспомнить бы это все, потому что было круто играть с Сергеем Михайловичем. Владимир Крутов уже уехал, Игорь Ларионов уже уехал, вот и остались мы. Нас сразу подняли. Это был обалденный опыт.
Гимаев: Макаров вам пихал? Или как-то подсказывал?
Федоров: Да он ничего не говорил вообще – мы уже, я так понимал, вышли на какой-то уровень, ему было комфортно с нами. По скоростям-то точно вышли, если вообще Саня не быстрее Макарова уже был. Потому что Саня делал 3-4 шага – и между двух спокойно уходил.
Казанский: Знаете, я немножко отвлекусь. Сергей Викторович, а как вы считаете, почему Могильный не в Зале славы?
Федоров: Меня, если честно, это бесит. Потому что я знаю, кого вводят, и знаю, что такое Саша. И я у Вячеслава Александровича, кстати, поинтересовался – не знаю, можно это говорить или нельзя – буквально недавно мы об этом говорили. Я говорю: «Вячеслав Александрович, что там? С «Нью-Джерси» история или нет?» Он говорит: «Ну да, возможно. Лу Ламорелло, может, закусился». Потому что Саня играл за контракт первой команды, за те деньги, в АХЛ.
Николишин: И из-за этого?
Федоров: Как предположение.
Николишин: А у Сашки травма же какая-то была?
Федоров: У него там бедро, ведро, все проблемы. Он восстановился, но что-то плохо играл. Ему говорят: «Давай, давай!» А он знал, наверное, что не долечился – его просто вытолкнули на лед: «Давай». Ну контракт хороший был у него, это точно, и вот он, видно, зарубился с менеджментом – его сослали в АХЛ. Это все знают. А вот дальше – не знаю, но его просто перечеркнули.
Николишин: Игнорируют прям внаглую.
Казанский: Потому что все компоненты, чтобы быть в Зале славы у него есть.
Федоров: Да не только компоненты, он должен впереди планеты всей там быть уже давно. Честно, предполагаю только вот такую историю.
Николишин: От Лу может такое идти?
Федоров: Ну это предположение. Я у Вячеслава Александровича спросил – он же с Лу хорошо дружит. Вдруг он ему шепнет, скажет: «Лу, ну хорош. Ну чего ты? Саню отпусти».
Ну если это так и есть, я ж не знаю. Я просто догадываюсь, а других причин я не вижу. По титулам, по шайбам, прекрасный был сезон, когда он 76 голов забил. Я извиняюсь, покажите, кто это сделал, кроме Уэйна? А он тогда делал, когда клюшки прямые были, а у вратарей щитки вот такие!
О переходе в «Детройт»
Казанский: Как вы узнали про драфт НХЛ?
Федоров: Мне прислали письмо от «Детройта», передали через русско-французского журналиста, когда мы были в Финляндии на товарищеских играх со сборной. Передали книжечку Red Wings – о команде, с рекламой, с фотографиями. И туда конверт вложен был – ну, передали и передали. Я что-то посмотрел – по-английски же не читал, а там все на английском. Взял, положил в баул и забыл про это. И Володьке Константинову, кстати, тоже что-то передали, уже не вспомню.
Николишин: Ну ты понимал, что это такое?
Федоров: Я в Москву приехал – потом мне перевели, конечно. Ну хорошо. Но я-то уже в Москве, те же условия, все закрыто. Телефоны только стационарные, интернета нет.
Николишин: Когда появилось желание поехать и попробовать свои силы в Северной Америке?
Федоров: Потом было два контакта и один выезд в Северную Америку. В Чикаго я встретился уже с вице-президентом или президентом «Красных Крыльев», был разговор. Меня хотели прямо из номера отправить в Детройт»: «Вот тебе 100 тысяч долларов. Вот тебе Corvette. Вот тебе апартаменты. Поехали прямо сейчас».
Николишин: Прямо настолько настойчивы были?
Федоров: Ну да. Представляешь, уйти из гостиницы, где команда была и где с нами жил определенный человек? После пересечения границы – паспорта у него. Но я [на второй раз] рискнул. Я понимал, что я рискую. Если бы они поумнее были – сообщили бы, что я уже там и я убежал. Вот тогда они б меня загребли, и мне деваться было бы уже некуда. Но они честно себя повели.
Николишин: А когда ты уже уезжал?
Федоров: Были Игры доброй воли. Ну, как «уезжал»…
Николишин: Ну, понятно, там остался.
Казанский: А как сейчас считаете: другого варианта не было?
Федоров: Уже не было. Чемпион мира со взрослой сборной. Дважды. Все помнят, да: Стокгольм, Берн? Саша уехал из Стокгольма. Хочется сказать, удачно его проводил. Он мне тогда говорит: «Поехали» – «Куда?» – «В «Баффало» – «Что я там делать буду? Ты-то в команде. А я куда?»
Я уже понимал, что такое драфт, наверное. Но не был задрафтован – как раз после чемпионата мира меня задрафтовали. Ну и так мы три-четыре дня общались – пока сборная после победы на чемпионате мира, банкеты-банкеты. Потом я его проводил, и мы возвращаемся в Москву.
С Пашкой мы были частью той команды, которая в Берне выиграла чемпионат мира, но проиграла Европу шведам. И все, в 1990-м, в июле, мы поехали на Игры доброй воли. И там уже мне было понятно…
Ну и вот с чего я начал: двукратный чемпион мира, трехкратный чемпион Советского Союза – все есть. Хочу машину, квартиру – причем не себе, родителям…
Николишин: Не дают?
Федоров: Не дают. Ну детская такая [мечта] – ну что ты знаешь в 20 лет. Видишь: вокруг все хорошо. Понимаешь, что есть такие возможности, деньги есть – не на одну, а на две машины, может быть и больше. И ничего не происходит.
Я ничего никому не говорю, веду какой-то диалог очень сжатый, сухой с представителями Северной Америки через одного своего товарища. И все, потом решаю уехать после Игр доброй воли. Но теперь они грамотно сказали: «Там у вас кто-то еще уедет». Про Димку Христича.
Николишин: Он тоже тогда поехал, да?
Федоров: Нет, он должен был уехать, по-моему, до. И представители «Детройта» меня после двух товарищеских игр взяли в оборот.
Я с Серегой Чекмаревым, царствия ему небесного, попрощался. Он говорит: «Да ладно. Пошли наверх, выпьем по паре пива?» Я говорю: «Нет-нет, Серег. Вон там люди ждут – я поехал». Он на меня смотрит – такие глаза, он офигел. «Я тебя не отпущу, пошли», – он же здоровый был. Куда я там против него? Шутки шутками, но, в общем, я его до лифта проводил – и быстрее через другую дверь, неосновную. Сразу в лимузин – в аэропорт, 20 минут. 6 утра – и я в Детройте.
Николишин: Сразу в Детройт полетел, да?
Федоров: Мне прислал мистер Илич свой самолет. Только что купленный, частный.
Николишин: Красиво!
Федоров: Красиво. Я теперь это понимаю.
Казанский: А вот эти первые минуты в лимузине: вот вы сели…
Федоров: Ничего не помню, не понимаю. Просто как гора с плеч – вот это я помню. Ощущение свободы. Наверное, так можно это сказать. В самолете не ел, не пил, просто думал: «В самолете! Куда?»
В письме было написано, что контракт на пять лет и так далее. То есть я понимал, что я не буду без… Грубо не хочу говорить, «без корки хлеба», но без еды не останусь, в общем. Понимал, что есть какая-то надежда, что у меня будет на пропитание, и буду заниматься, может быть, любимым своим делом. Я даже не знал, попаду я в эту команду или не попаду. Опять эти все юношеские, знаешь, мысли, эмоции.
Казанский: А родители?
Федоров: Они ничего не знали. А как я мог?
Там есть еще одна история. Когда это все случилось, пошла шумиха в прессе – на американской стороне, на советской. Мои родители рассказывали, что они приходили домой и понимали, что вещи передвинуты и так далее.
Николишин: А вот так вот даже? Ничего себе.
Федоров: Было. Ну, не в таком контексте, что все перевернуто. Но понятно, что кто-то заходил, что-то искали. Пару-тройку раз. А Федька уже тогда родился, ему 9 лет. Видно, он в школе.
И после этого я покупаю квартиру, они переезжают уже в Московскую область, в город Химки. Но я уже был заграницей. Так что вот такие тоже дела были.
Гимаев: А про Детройт что-то знали до того, как туда приехали? Про команду, про игроков?
Федоров: Из этой книжки – лица какие-то посмотрел, но я не понимал, для чего нужен журнал картинок.
Николишин: Ты приехал – Скотти Боумэн был тренером уже?
Федоров: Нет, Брайан Мюррей. Очень хороший мужик. Но, главное, ребята приняли хорошо. Я-то приехал вообще в боевой форме – а там только лето начиналось. Пришел на первую тренировку – а в это время игроки сами собираются, как ты знаешь, без тренера. Наверное, такое показал – не знаю, но просто думаю, что они вообще офигели. А я-то уже два с половиной месяца тренировался из дня в день.
Казанский: Мы тут недавно вспоминали, что есть знаменитая «Русская пятерка», но вы не так часто вместе играли.
Федоров: В НХЛ? Когда уже сошлись звезды, очень часто играли.
Николишин: Скотти вас собирал, я так понимаю, на определенные какие-то периоды?
Федоров: Знаешь, наверное, такое было. Но для меня ощущение, что вот нас в Калгари соединили – и после этого мы играли практически всегда вместе. Он разъединял нас на игру, на две, может быть.
Но если по Кубкам Стэнли судить – ты прав, мы как-то вразнобой играли. А, ну за год до этого мы «Колорадо» проиграли – нас обвинили, там Пола Коффи засунули к нам, потому что он виноват: один раз свои ворота забил случайно. И потом мы «Колорадо» летим, опять: «Русские! Они не понимают, что такое Кубок Стэнли». И так далее. Опять. Ну почитали, забыли, пошли дальше. И потом нас разъединили – мы выиграли титул. Не помню, в первый или второй раз это было, но вот такие дела.
Николишин: Второй год – это после аварии было. Уже Вовки не было
Федоров: Да. Мы уже не играли «Russian 5», прикинь. Игорь играл с Марти Лапоинтом и еще кем-то. А я играл со Славкой Козловым и Дуги Брауном. Славка где-то там в обороне болтался – Вячеслав Александрович не обижается, он понимает, что ему скучно было без нас. Мы попадали на какие-то смены вместе, но все равно три пары защитников играли и у нас четыре тройки нападения. Вот как-то так было.
Николишин: Серега, а когда тебя Скотти Боумэн поставил играть в оборону?
Федоров: Мое самое любимое время…
Николишин: Вот расскажи про эти ощущения.
Федоров: Ну играть по 17 минут – ты знаешь, что это такое. Это в четыре звена, иногда тебя на большинство ставят, иногда нет, но ты постоянно играешь в меньшинстве. Скотти потом Брэндона [Шенахана] мне прицепил… [обращаясь в камеру] Брэндон, люблю тебя, но в обороне… Ты молодчик, старался, но ты без понятия, как играть вчетвером.
Ну и я за него отрабатывал – он помогал как мог. То есть я брал эту нагрузку на себя. Ну 18 минут – ни о чем. В ответ: «Понял, понял». И Скотти в очередной раз меня ну не глушит, но как бы придерживает – чтобы в плей-офф был злой. А все очки набирают, голы забивают.
К тому времени ты уже понимаешь, что это такое: это будущие контракты и так далее. А ты как дурак бегаешь до этого 7 лет – и тебя опять не ставят. Хотя ты знаешь, что ты можешь практически помочь: и забить, и отдать, и так далее.
И потом раз – Крис Челиос ломается, не может играть. И Скотти меня вызывает: «Ты как, сможешь?» – «Да элементарно». Знаешь кого в пару дали? Ларри Мерфи. Самый медленный игрок в НХЛ! Но при этом самый умный и с руками! Он мне отдавал, а я – фьюх – вперед. Помнишь, Мерф откатывается – а я уже на лицевой? Оппоненты вбрасывают, я уже выхожу с шайбой за ворота, а они только синюю пересекают. Это называется читинг, то есть я уже мухлевал, грубо говоря, зная, что будет. Вот такой хоккей был.
О тафгаях и драках
Гимаев: А если сравнить уровень мастерства в НХЛ и в советской команде?
Федоров: Поначалу мы реально отдыхали – там люди привыкли прямо бегать. Поэтому чуть... Ну тяжело было, конечно – там же эти «пиджаки», «вилы». Сразу ты мужчиной становился за один год. Да, Андрюх? Согласись?
Николишин: Там быстро взрослеешь, да.
Федоров: Там били нас нормально. Еще кричали: «Коммунисты», «Коми»
Николишин: А я рассказывал, ребятам... Вдогонку летит: «Сommie, commie». А я думаю: «Откуда они знают, что я из Коми ССР?» А они так коммунистов называли.
Федоров: Да там много таких вещей было. «Федоров, я тебя убью!» Я отвечаю: «Шейн, ты догони меня сначала!» Но это уже позже, лет 5-6 с приезда прошло. Мы уже кое-что умели, достигли там в НХЛ. Но когда такая машина подъезжает… Я: «Шейн, там Бобби сидит» – «Да ладно, чего ты, давай, поиграем». Бобби Проберт, высокий, мощный. И Джои Кошур еще – считаю, они самыми сильными бойцами были. И оба играли за нас, в «Ред Уингс». Классные парни.
Казанский: А как вы считаете, хорошо или плохо, что исчез класс бойцов в хоккее?
Федоров: Я считаю, плохо. Они бились по понятиям: честно и между собой. Ну или если кто-то атаковал хороших игроков, лидеров. Так было в любой команде. Но они не били того, кто атаковал, а бились с другим бойцом. Считаю, это приличный кодекс чести, это правильно.
Ну в Детройте обложки и заголовки газет были: «Трой Краудер vs Боб Проберт. Раунд 3».
Даже нам интересно это все было. Я с Бобби сидел все первые 3-4 сезона, пока он не ушел – вот рядом прям с ним. Так вешает, там что-то пишет, кубаторит.
Николишин: Да-да, они готовились к своим битвам.
Федоров: Своеобразные очень ребята – в хорошем смысле слова. Отличные пацаны в плане товарищества, поддержки. Мне поспокойнее было.
Но я и не делал чего-то плохого на льду. У меня была задача забивать, отдавать и так далее. Хотя когда меня доставали, приходилось уже…
Николишин: Это нормально.
Федоров: Да пришлось уже выступить. Нормально, да… 450 тысяч долларов – нормально. Пять игр [дисквалификации] дали.
Николишин: Это у тебя штраф был? Там же от суммы контракта идет, правильно?
Федоров: Да, да. «Prorate» называется.
Гимаев: Это с кем была битва?
Федоров: Джейсон Мур. Потом Здено Хара – мне как воткнул своей двухметровой клюшкой. Я лежу и смотрю: «Никого нет?». Я делаю так называемое усилие животом – и как дал ему клюшкой, срубил его нафиг. Еще 300 тысяч улетело.
Николишин: А ты злодей!
Федоров: Слушай, я тебе еще больше расскажу. Помнишь, Бутчер был в Ванкувере?
Николишин: Это здоровый пацан.
Федоров: Он меня [ударил], я его [ударил]. Эти [тафгаи] сидят, молчат, в носу ковыряют. Я за себя заступился, но потом… Три раза [дисквалификации] всего за первые семь лет, но потом никто не подъезжал уже.
Я Джейсона Мура упаковал так нормально. Я просто разогнался, дал ему в шею. Пока он падал, я еще раза три дал ему и просто сел на него. И еще дал. Ну, а как вы хотели: или тебя, или ты. Я уже понял, разбираться будем потом. Бей первым. Ну а что, улица была в нашей жизни всегда. Правильно?
Казанский: У вас были моменты, когда вы не хотели драться?
Федоров: Не, никогда не было [если до этого доходило]: или ты дерешься, или ты не дерешься.
Я же не тафгай был какой-то, все-таки другие задачи передо мной ставились – соответственно заработная плата для этого и давалась. А так, уже в моменте как ты [уйдешь с драки]? Помнишь Келли Кисио?
Николишин: Ты подрался с ним, да?
Федоров: Да, в Детройте. Не знаю, почему, но...
Николишин: На тренировке?
Федоров: Нет, в игре. Он тогда в «Сан-Хосе» играл – команда к нам на выезд приехала. Ну не особо я драться умел. Честно, если б прилетело – я был открытый… К предложению. Но этого не было.
О потере денег
Казанский: Так, Сергей Викторович, было, что вы завидовали контракту одноклубника?
Федоров: Нет. Я вообще не про деньги – ноль целых ноль десятых. Мне нравилось то, что я делаю. Поэтому мы так долго и проиграли с тобой. Финансовая составляющая всегда была важна, но такого… Мы из Советского Союза. Ну какой? Я знаю, есть разные люди. Но я нет.
Николишин: Мы знаем, что ты терял очень много денег.
Федоров: Да, было дело. Тема уже давно закрыта.
Николишин: Какие-то деньги удалось вернуть или...
Федоров: Нет, вообще. Ноль целых, ноль десятых. Знаешь, хотелось больше, а получилось, как всегда.
Николишин: Но, слава Богу, ты смог с этим справиться, выйти из этого и...
Федоров: Благодаря брату. Он говорит: «Ну, Серег, давай, отрежем потери и будем действовать дальше. Ну куда ты посылаешь все эти деньги?» Меня ловили между тренировками и играми, когда ты в одном состоянии там: «Вернется больше». Была бумага.
Николишин: Федька как-то подсказал?
Федоров: Не как-то, а прям приехал в Вашингтон ко мне. Когда уже все ушло. Сказал: «Хорош. Все!» Потому что я ему позвонил, сказал: «Очередной транш ушел». Потом была бумага официальная. Хорошие деньги на возврат. Но так и осталось все на бумаге.
Не жалею. Отрезал эту часть. Психологически было тяжело, поэтому так долго и продолжалось. Люди грамотные – знают как ловить.
Казанский: Это большой отрицательный опыт. Вы можете дать какой-то совет, чтобы ваши знакомые, люди, которые рядом, не попадали в такое?
Федоров: Обязательно надо с семьей проговаривать эти сложные вопросы. Мне кажется, если бы мать и отец были в курсе, они задали бы мне вопросы – и мне пришлось бы держать ответ. Но они не были в курсе. Я считал, что я делаю все правильно. С 20 до 30 лет – тем более, успехи какие-то на льду были – ты думаешь, что покорил мир.
Николишин: Ну да. И все рядом, все тебе помогают.
Федоров: Да, все помогают, все лелеют. И слово «Нет» вообще никогда не звучит. И ты думаешь: «Ну сейчас вот я…» Честно, я хотел родителям просто купить часы [полета] на частном самолете, хотя уже и тогда деньги были – чтобы они ко мне летали, я к ним. Это не очень дорого стоило. Такие мысли были, детские.
Николишин: Слушай, а где сейчас Федор? Чем он занимается?
Федоров: Мы купили арену в Северной Америке, город Петоски – четыре часа от Детройта на север. В курортной зоне.
Николишин: Арену хоккейную?
Федоров: Хоккейную. Небольшая – зрителей на 250, что ли. Мы ее подремонтировали. И он занимается ареной и своей академией хоккейной.
Николишин: То есть у нее там есть академия хоккея имени Федорова?
Федоров: Да.
Николишин: А там какая-то юниорская команда играет на этой арене?
Федоров: Нет, но он хотел последние два-три года купить ту юниорскую команду, которую можно было перевести по правилам лиги. Но не сложилось пока.
Восемь недель летом у него идет тренировочный лагерь. Для всех желающих… Но мы договорились, что 500 человек не будем брать – 300 достаточно, чтобы всех аккумулировать, дать нормальную нагрузку и положительный опыт.
Николишин: Ты приезжаешь, помогаешь ему в тренировочном процессе?
Федоров: Раньше по телефону. А первый раз был прошлым летом у него. Все налажено нормально – я понял, что он конкретно подошел к вопросу. Мне очень понравилось. И мой сын Виктор, ему 7 лет, участвовал в этом лагере три с половиной недели – и выдержал. Молодец. Представляешь, там 40 минут выкатка каждой тренировки, а их две.
Николишин: Сын играет в хоккей уже?
Федоров: Ну как «играет»? Он занимается хоккеем. Здоровый образ жизни и так далее.
P.S. О 91-м и 29-м номерах
Казанский: За каждым номером стоит история. 91-й. Почему? Как так получилось?
Федоров: Саня в 1989-м убежал – взял 89-й. Я в 1990-м, но с нулем на спине я не хотел быть – выбрал 91-й, не зная, что у Стиви Айзермана 19-й. Я попросил – дали. Вот так, наверное, это происходило.
А дальше не особо задумывался. У меня был 18-й в ЦСКА, 29-й – в сборной Советского Союза и потом в России. И 91-й в НХЛ. Так сложилось.
Николишин: А почему в России на ЧМ-2008 не взял 91-й номер?
Федоров: Потому что маскировался. Как я ребятам любил говорить, когда тренировал: военная хитрость. Ну представляешь, Федоров, но 29-й. Там все привыкли: 91-й.
Николишин: А, все ищут по номеру.
Федоров: Это реально моя мысль была. И, как выяснилось, сработало.
Николишин: Передача на решающий гол – там такую подкидку сделал.
Федоров: Ты знаешь, как Илюха принял? На носочке вот на таком.
Николишин: Слушай, там подкидка была – ее могли перехватить, могли убежать в ноль.
Федоров: Шейн [Доун]? Не, Шейн… Без помехи. Шейн не был фактором, ты же видел. Я успел развернуться, спокойно дать. Меня просто волновало: Илюха примет или нет. Но она плоская была – она легла сразу. А если бы скаканула – я бы уже бежал назад.
Казанский: Надо пересмотреть этот момент, конечно.
Федоров: Шутки шутками, но это все автоматически. Поверьте, я не знал, что я делаю. Я знал, что кто-то накатывается. Шейн вдруг побежал. А я знаю, что их трое.
Подписывайтесь на канал «Скользкого льда» на ютубе и группу VK
Фото: КХЛ/Беззубов Владимир; РИА Новости/Фред Гринберг; East News/Jim McIsaac / Getty Images North America / Getty Images via AFP, AP Photo/Lennox McLendon, POOL / AFP, AP Photo/David Duprey, AP Photo/Paul Sancya, Tim Smith / Getty Images North America / Getty Images via AFP; Gettyimages/Steve Granitz/WireImage; facebook.com/fedorovhockeyacademy
2 сезона с 55+ шайбами и 100 очками,8 сезонов 30+ шайб ,более 1000 очков в нхл и в среднем более 1+ очка за игру ,Кубок стэнли, Леди Бинг трофи, член 3 золотого клуба. Такие люди должны быть в зале славы.
Интервью понравилось. Спасибо.