14 мин.

Так откровенно о допинге – впервые: анонимки от конкурентов, картинки с пробами, миллион на защиту, 3 года борьбы – и поражение

Валентин Смирнов много лет доминировал в России на дистанции 1500 метров. Выигрывал командный чемпионат Европы и Универсиаду, рекордсмен России в беге на одну милю — для европейского средневика уже прилично.

В 2017-м Смирнов стал одним из первых, кому Международная федерация легкой атлетики одобрила нейтральный статус. А спустя два года — сдал положительную пробу на ЭПО на чемпионате России. Стандартная история для видов спорта на выносливость, вот только обстоятельства необычные:

• расследование по делу Смирнова тянулось целых 3 года — решение вынесли только в июле 2022-го;

• на Смирнова писали анонимки, его обвиняли в побегах на Украину;

• Смирнов имел возможность сразу признать допинг и начать выступать (тогда срок дисквалификации составил бы 3 года, которые уже прошли). Но вместо этого настаивал на своей невиновности и получил 4 года.

Самое главное: Смирнов — один из очень немногих наших дисквалифицированных, кто готов откровенно рассказывать об обстоятельствах своего дела. С датами, суммами потраченными на адвокатов и даже результатами анализов.

Вот его монолог обо всем, что случилось.

«Человек, который писал на меня анонимки, позвонил и попросил прощения»

Пробу, которую объявили положительной, у меня взяли 27 июля 2019 года на чемпионате России в Чебоксарах. Письмо, что в ней найдены следы ЭПО, пришло в середине августа. Я просто офигел. ЭПО — это же не детский допинг, его случайно съесть невозможно.

Хотя еще на чемпионате России мои друзья, авторитетные российские спортсмены сказали: «Валь, там вокруг тебя какая-то ерунда творится, говорят, тебе скоро конец». Но я отмахнулся. Хотя обстановка вокруг действительно была нездоровой.

В 2019-м я сдавал допинг-тесты каждый месяц. Та проба, которая оказалась якобы положительной, была для меня уже четвертой только за июль! А всего за карьеру, с 2007 по 2019 годы, я сдал 89 допинг-проб. Такая настойчивость допинг-офицеров в том году, конечно, удивляла. Они приезжали даже вне часового окна, в 23:45, но я спокойно открывал дверь.

Когда приходили, они проверяли у меня вены на руках — не делал ли я вдруг капельниц и запрещенных инъекций... У меня вены чистые, скрывать нечего. Думал тогда: может, их насторожило, что я на соревнованиях бегал в специальных рукавах? Но я так делал для красоты, мода такая была.

Уже потом выяснилось, что на меня еще с зимы писали анонимки в РУСАДА. Я прекрасно знаю, кто это был, люди даже особо не скрывались. Они спокойно рассказывали об этом на общих посиделках. Это чисто личное, и почему-то оно перевесило человеческое.

Я совершенно не против системы информирования, согласен, что она помогает сделать спорт чище. Но я категорически против, чтобы она была анонимной. Получается, что совершенно ложные сведения сообщают мои непосредственные соперники и их тренер. И при этом не несут никакой ответственности. Мне бы хотелось, чтобы они присутствовали на слушаниях и отвечали за свои слова.

Любопытно, что с двумя персонажами из этой своры я недавно пообщался. Один позвонил сразу после того, как появилась новость о моей дисквалификации. Он признался, что поступил мерзко, и искренне — это чувствовалось! – попросил у меня прощения. Конечно, я простил и очень даже оценил его поступок. Это смело: вот так позвонить спустя три года! Знаю, что он поддался на провокацию главаря всей этой шакальей своры.

Второй позвонил спустя час-полтора после первого. Он не принес извинений, но сказал, что был только свидетелем того, что произошло. Его слезы дали мне понять, что в этой душе тоже есть раскаяние за содеянное. Для меня это важно, что люди, пусть и не сразу, смогли осознать, что были не правы.

Но тогда РУСАДА закрыть глаза на эти анонимки, конечно, не могло. Расследование в отношении меня началось еще до чемпионата России, то есть до положительной пробы. Им нужно было проверить, действительно ли я специально неверно указываю информацию в системе ADAMS. Поэтому и так часто брали пробы.

Дело в том, что моя супруга из Украины, из Днепропетровской области. Мы регулярно туда ездили: помочь ее пожилому отцу, плюс там шикарные условия для тренировок — свой стадион, крытый бассейн. В анонимках писали, что якобы никакого адреса на Украине у меня нет, на самом деле я просто прячусь это время где-то в России и ставлю в ADAMS Украину, чтобы скрыться от контроля.

Это полный бред, я предоставил загранпаспорт с отметками о пересечении границы — и там все в точности совпало с информацией из ADAMS.

За все годы только однажды внесоревновательный контроль не нашел меня на месте. Супруга сильно обожгла ногу, мы поехали в медпункт и опоздали к визиту допинг-офицеров. Один-единственный раз больше чем за 10 лет!

«Я спасала жизнь, за ночь теряла 2 кг, а меня обвинили в допинге». Российская лыжница долго боролась с системой и победила

Сколько Смирнов потратил на адвоката?

Получив новость о положительной пробе, первое время я был в шоке. А параллельно нужно было действовать: написать миллион бумажек, собрать пакет документов, найти адвоката, экспертов.... Тогда я еще ничего в этих анализах не понимал, никого в этом мире не знал.

Все эти экспертизы, поездки в лабораторию в Австрию, где анализировали мою пробу — недешевое удовольствие. Нужно было еще понять, где брать деньги. В общей сложности за три года я потратил около миллиона рублей. Хорошо, что есть определенный пассивный доход, супруга работает. Мы не бедствуем, но все равно было непросто.

Главный вопрос, который я задавал: откуда взялся ЭПО?! Оказалось, что анализ на ЭПО очень специфический. Он не выявляет непосредственно количество препарата в организме. В отличие от анаболиков или других субстанций, с ЭПО нельзя сказать, что у тебя нашли столько-то нанограммов допинга.

Метод определения ЭПО — интерпретационный.

Выявляется определенная картинка, которую эксперт по визуальным признакам относит к чистой или грязной пробе. Масса рекомбинантного ЭПО больше, чем у эндогенного (то есть вырабатывающегося в организме человека), поэтому он «вытягивает» эндогенный вверх. Темное поле выше синей линии на картинке трактуется как положительная проба. Есть три образца — с заведомо отрицательной пробой, положительной и пробой с микродозами. Посмотрите на картинку — на какой больше всего похожа моя проба?

Вот и мне кажется, что на отрицательную. Эксперт на слушаниях приводил 24 примера различных положительных допинг-проб, взятых по миру. Картинки всех этих проб имеются. Ни на одну из них моя проба и близко не похожа. Более того, моя проба идет в резонанс. У меня эндогенный эритропоэтин не только не превышает синюю линию, но наоборот, опускается ниже ее. Мой уровень ЭПО мигрировал не вверх, а вниз, что уже подвергает эту пробу неким сомнениям.

С нашей стороны мы привлекли двух экспертов. Один — самый крутой именно в области обнаружения эритропоэтина, даже получал престижную международную премию. Второй — практик, который ежедневно проводит подобные анализы. Эксперт со стороны РУСАДА — ученик моего первого эксперта. Но его лаборатория уже более 6 лет в принципе не работает с анализами на ЭПО.

Почему-то именно к его аргументам РУСАДА и ДАК (дисциплинарный антидопинговый комитет – Sports.ru) отнеслись максимально серьезно. Хотя мои эксперты четко подтвердили, что моя четвертая проба за месяц – чистая. А паспорт крови говорит о том, что никаких манипуляций с кровью я не делал. Я был в международном пуле тестирования много лет, все мои показатели регулярно передавались. Эксперты подтвердили, что никаких отклонений в паспорте нет.

Три другие пробы, взятые у меня в июле, тоже чистые. Вы представьте: меня тестировали 4 раза в месяц – кем я должен быть, чтобы при таком контроле приехать грязным на чемпионат России, где меня по-любому бы проверили?

«Мне предлагали признать вину и сразу начать выступать. Но у меня даже мысли такой не было»

Все эти три года мы с адвокатом интересовались: почему так долго нет слушаний, нет решения? По правилам мне должны были вынести официальное обвинение в течение полугода. А после этого в течение трех недель назначить дату слушаний. На деле я три года находился в отстранении даже без официального обвинения.

На все вопросы РУСАДА отвечало: войдите в наше положение, мы ищем эксперта. Мне кажется, это странно. Даже я — абсолютный новичок в таких делах – смог найти двух экспертов за полтора года. А РУСАДА — организация, которая на этом специализируется — с трудом нашла одного за три года. Разве это нормально?

В июне этого года мы с адвокатом решили, что терять нечего. Написали письма в международные инстанции: WADA, разные комиссии спортсменов... И ровно через 10 минут пришло письмо из РУСАДА, что назначена дата слушаний. Правда, слушания касались не непосредственно пробы, а вопроса снятия временного отстранения. Мы настаивали, чтобы РУСАДА разрешило мне выступать, раз три года ничего не происходит.

На этих слушаниях мне пообещали, что в течение трех недель назначат-таки слушания по главному вопросу. Я рассудил, что раз уж ждал три года — еще три недели смогу подождать. И согласился, чтобы отстранение не снимали.

Прикол в том, что еще за месяц до слушаний мне предложили: если я признаю вину — дисквалификация составит три года, то есть я смогу сразу выйти. На слушаниях представители РУСАДА это подтвердили: признавайся — и через неделю выступай на соревнованиях. Но у меня, честно, даже мысли такой не было.

Я же знаю, что я ничего не делал. Я был уверен, что меня оправдают. Это же наука: если я чистый — это должно быть видно по пробе! Как можно согласиться, если ты не виновен? Даже сейчас я ни о чем не жалею. Я полностью поддерживаю борьбу с допингом, не имею ничего против, если у меня будут брать пробы хоть каждый день. За три последних года я так погрузился в эту тему, что могу уже сам лекции читать.

Но вся история с РУСАДА абсолютно непрозрачная. ДАК — это орган, который по идее должен быть операционно-независимым. Это прописано в Кодексе WADA. Наш ДАК полностью зависит от РУСАДА: они проводят слушания на площадке РУСАДА, всю переписку они ведут через РУСАДА. Кто может гарантировать, что они не дружат между собой? В независимости ДАК у меня есть большие сомнения.

Смирнов жалеет, что не успел признаться?

Эти три года я тренировался. Делал скоростные тесты, которые показывали, что я еще вполне неплох. Сначала настраивался, что вернусь через год, потом — через полтора, через два.... Я хотел вернуться, потому что люблю свое дело и считаю, что я для него создан. Мне тупо нравится бегать, это мое ремесло, которому я посвятил 20 лет жизни.

На самом деле, в 2019-м на чемпионате России я даже в интервью говорил, что это мой последний сезон на дорожке. Мне было 33, хотел еще два-три сезона побегать на шоссе и потихоньку закончить. План был завершить карьеру как раз в том возрасте, в каком я сейчас нахожусь.

Но я человек очень противный и неуступчивый. Ненавижу, когда за меня что-то решают. Получается, что меня лишили четырех лет карьеры. И я решил: пожалуй, когда дисквалификация закончится, еще годика четыре я побегаю.

Сейчас у меня есть огромный стимул — год назад родилась дочка. Я не лежал эти три года на диване: построил гостевой дом, прочитал кучу книжек. Я мечтаю поездить по сборам и соревнованиям всей семьей. Чтобы взять дочку на пьедестал, болеть вместе с трибун...

Если бы меня оправдали, я бы с радостью начал выступать прямо сегодня. Но если бы можно было открутить все назад, до заседания ДАК, я бы поступил так же. Нельзя признаваться в том, чего ты не делал.

Позиция РУСАДА: спортсмен сам представил позицию только спустя полтора года, а переписываться с личной почты нельзя из-за конфиденциальности информации

Поговорив со Смирновым, мы обязаны были предоставить возможность РУСАДА ответить на его обвинения. Слово – начальнику отдела по обработке результатов Валерии Герман. 

– Почему дело Смирнова тянулось так долго, целых три года не было решения? 

– Один из основных приоритетов РУСАДА — это защита прав спортсменов, поэтому мы представляли спортсмену время для проведения всех необходимых, по его мнению, действий. Спортсмен имеет право представить свою позицию, даже в том случае, если ему потребуется на это довольно большой срок. Мы особо хотим отметить, что права Смирнова не были нарушены, весь период обработки результатов спортсмен находился во временном отстранении, и этот срок зачтен в срок дисквалификации.

В данном деле было много обстоятельств, которые, в конечном итоге, повлияли на сроки рассмотрения дела. Свою итоговую позицию спортсмен направил спустя полтора года после того, как дело было открыто (14 августа 2019 года). В течение этих полутора лет спортсмен менял представителя, запрашивал лабораторный пакет по пробе, согласовывал сроки поездки в лабораторию для вскрытия пробы Б (дата вскрытия несколько раз вынужденно переносилась по просьбе спортсмена), запрашивал дополнительную информацию у РУСАДА и международной федерации.

Примечательно, что спортсмен за 10 часов до начала слушаний (в 2 ночи, в то время как слушания были назначены на 12:00) представил РУСАДА нового эксперта, которого не заявлял ранее, а также новое экспертное заключение. РУСАДА и наш эксперт были вынуждены в срочном порядке знакомиться с представленными материалами, объем которых был значительный. РУСАДА имело право ходатайствовать перед Дисциплинарным антидопинговым комитетом об отложении рассмотрения дела для ознакомления с новыми доказательствами по делу, тем не менее, мы не стали переносить рассмотрение, чтобы еще больше не затянуть процесс.

– Смирнов говорит, что вы два года не могли найти эксперта по делу. Это правда? 

– Узкопрофильных экспертов, способных дать грамотное заключение по субстанции ЭПО, не так много в мире.

С ноября 2021 по май 2022 года мы работали с зарубежным экспертом. Для подготовки объективного и независимого экспертного заключения и в соответствии с Техническим документом ВАДА, РУСАДА было необходимо отобрать у спортсмена дополнительную пробу крови, что также повлияло на сроки рассмотрения дела.

В процессе, по не зависящим от нас причинам, нам пришлось в срочном порядке заменить эксперта. В итоге высококвалифицированный российский эксперт в области лабораторного анализа и ЭПО подготовил заключение и достойно отстоял свою позицию против двух экспертов спортсмена.

– Смирнов утверждает, что Дисциплинарный антидопинговый комитет не является операционно-независимым от РУСАДА: у вас общий офис, общий адрес электронной почты. Что вы можете на это ответить?

– Дисциплинарный антидопинговый комитет является операционно-независимым органом. ДАК проводит слушания и принимает решения без вмешательства РУСАДА или любой третьей стороны. Это подтверждается тем, что РУСАДА не всегда согласно с решениями ДАК и, пользуясь своими процессуальными правами, иногда обжалует решения, принятые ДАК. 

Для проведения слушаний ДАК арендуется отдельный конференц-зал, за пределами офиса РУСАДА.

В рамках существующих политик РУСАДА по защите конфиденциальных данных и информационной безопасности, весь электронный документооборот осуществляется по защищенным каналам. Поэтому членам ДАК создаются электронные адреса на домене РУСАДА. Секретарь ДАК никогда не направляет информацию и материалы дел спортсменов на личные почты членов ДАК, так как в этом случае РУСАДА не может гарантировать защиту конфиденциальных данных.

Фото: Gettyimages.ru/Jamie Squire; РИА Новости/Антон Денисов, Нина Зотина, Евгений Одиноков; globallookpress.com/Robert Michael/ZB; East News/AP Photo/Alexander Zemlianichenko