Джон Макинрой. «Всерьёз». Часть 25
Перевод - Lena Chu. Иллюстрации - mandragora. Литературная обработка - Phoebe Caulfield.
--------------------------------------------------------------------------------------------------------------
--------------------------------------------------------------------------------------------------------------
Джон Макинрой. Автобиография. "Всерьёз" ("Serious"). Глава 8 (продолжение)
Некоторые говорят, что моя победа над Коннорсом 6-1, 6-1, 6-2 на Умблдоне-84 – лучший матч в моей карьере. Но, будем честны: между нами говоря, в тот день Джимми был слегка вяловат.
Это опять был один из тех дней, когда кажется, что всё идет почти слишком хорошо. Я проснулся утром в прекрасном самочувствии, и на тренировке мяч казался огромным, как дыня. Я всегда умудряюсь волноваться, когда дела идут хорошо, и поэтому закончил тренировку рано – боялся растратить себя.
Но дела шли все лучше и лучше.
Отдавая должное Коннорсу, надо сказать, что у него был тяжелый полуфинал против Лендла – четырехсетовое сражение в очень жаркий полдень, тогда как я выиграл в трех у суетливого наглеца из Австралии Пэта Кэша.
Кэш был трудным соперником: сеточник, который играл в великолепной традиционно-австралийской манере. Несмотря на юный возраст: ему было всего 19, он уже был великолепным спортсменом и хорошим теннисистом. Я думал, что за ним будущее – особенно когда он толкнул меня плечом на смене сторон во время тай-брейка второго сета! Я подумал, что это очень интересный жест: я был номер один в мире, двукратный победитель Уимблдона, один из грандов тенниса в 25 лет…
«У этого малыша правильный настрой» - подумал я.
Тем временем, мой настрой совершенно поменялся. Я понял, что на Ролан Гаррос у меня ушло слишком много сил на эмоции. С первого матча во Всеанглийском лаун-теннисном клубе в тот год я был намерен не делать ничего, что могло бы помешать моей сатисфакции за Ролан Гаррос – единственное поражение за 52 матча – и выигрышу моего третьего Уимблдона. Моя серия побед составляла 5 матчей, когда я играл с Джимми, и я был уверен, что смогу довести ее до 6.
Я не мог и предполагать, это будет настолько легко.
Все еще стояла жаркая погода, но мой жар был сильнее в тот воскресный полдень. С самого начала Коннорс просто не мог найти свой ритм, в то время как я подавал невероятно хорошо: резаными под боковую линию, в середину – как угодно. Процент попадания первой подачи составил 74 – с 10 эйсами и ни одной двойной. Я сделал три – три! – невынужденных ошибки за матч.
«Так хорошо я никогда не играл», - сказал я потом на пресс-конференции. Это также было мое лучшее поведение на Уимблдоне – лондонские таблоиды называли меня «Святой Джон».
Сейчас, оглядываясь назад, могу сказать, что столь же хорошо, если не лучше, я играл в том же году в марте, в Брюсселе, где удерживал такой уровень игры на протяжении всего турнира. Я делал все: подрезал, рисковал, - короче, мог съесть с потрохами любого. Во всех матчах я проигрывал не более трех или четырех геймов. Это было невероятно приятно. И теперь я был на таком же высоком уровне. И я не хотел это упускать, мне хотелось, чтобы это не закончилось никогда.
Восемьдесят четвертый был еще и тем самым годом, когда Артур Эш вознамерился наконец заставить Коннорса играть Кубок Дэвиса. Дональд Делл был менеджером Джимми, а также агентом Артура, и именно так все сложилось. Делл полагал, что Джимми нужен Кубок Дэвиса в качестве завершающего штриха к его заслугам, который должен помочь в его переходе к деловой жизни – они все тщательно спланировали. Кстати, я всегда думал, что это совершенная чушь: помню, когда карьера Коннорса приближалась к концу, он любил повторять в интервью: «я бизнесмен». А я всё думал: и в каком же он бизнесе? Он рекламирует продукты! Тогда и мне надо было считать себя бизнесменом!
В общем, Артур сказал: «Слушайте, у нас есть два лучших в мире игрока – Коннорс и Макинрой; это слэм-данк; давайте их соединим». Итак, Джимми пришел в команду в первый и последний раз, тогда как я участвовал в Кубке Дэвиса постоянно. Это было событие.В Ассоциации Тенниса США потирали руки от возбуждения. Они сфотографировали нас вместе: Макинрой и Коннорс – команда мечты.
Единственная проблема была в том, что отношения между мной и Джимми по-прежнему были, мягко говоря, напряженными. Они не заладились с самого начала: с 77 года, когда мы познакомились в раздевалке Уимблдона, и с тех пор мы постоянно сталкивались лбами. Это вылилось в несколько прекрасных матчей, но напряжение всегда присутствовало.
В год, когда нас сделали игроками одной команды, напряжение было на пике. Наш первый матч в феврале против Румынии прошел нормально, но затем я беспощадно разгромил его на Ролан Гаррос, и у нас было несколько перебранок на сменах сторон («Ты ведешь себя, как мой четырехлетний сын», - сказал он мне, а я в свою очередь сказал, как себя вел он), я также разгромил его на Уимблдоне. К тому моменту мы вообще друг с другом не разговаривали.
Через неделю после Уимблдона мы должны были играть против Аргентины в Атланте (это был важный матч, потому что они победили нас год назад). Однажды вечером перед играми мне позвонил Артур и сказал: «Слушай, ничего, если ты не придешь на командный ужин?» По традиции во вторник или среду перед матчем всегда проводился командный ужин. Я спросил: «О чем ты говоришь?»
Я не особо рвался на этот ужин. Честно говоря, это было довольно скучно: надо было надеть пиджак, галстук и слушать речь президента ассоциации тенниса США, но все же это было традиционное мероприятие, и сбор команды имел определенное значение.
«Почему ты не хочешь, чтобы я пришел на командный ужин?» - спросил я Артура.
«Джимми против», - ответил он.
«Джимми против. Джимми против? За последние шесть лет я не пропустил ни одного матча, а теперь Джимми, видите ли, против – и ты с ним заодно? Вот это да, Артур, по-моему, это ни в какие рамки не лезет».
Артур подумал минуту. «Наверное, ты прав. Это не очень-то красиво». Он извинился и позвал меня на ужин.
Тогда отказался прийти Джимми.
И мало того, он также отказался остановиться в отеле, где мы жили – в основном, из-за меня, я полагаю. Он также явился на выступление в Кубке Дэвиса в четверг перед пятничным матчем. Простые смертные бывает приезжают за пять дней до важного поединка и тренируются по пять часов в день. Джимми же считал, что ему не нужно тренироваться. И так далее. Мы сыграли все пять матчей, ни разу не тренировались вместе и не разговаривали.
И наша команда выиграла встречу со счетом 5-0.
В середине августа я отправился на Открытый чемпионат Канады в Торонто. Главной новостью той недели стало известие, что у Витаса проблемы с самоконтролем.
Это были 80-е годы, и наркотики в туре – где заработки позволяли их оплачивать – были не менее распространены, чем в остальном обществе (я также подозреваю, что стероиды и амфетамины уже тогда начали проникать в теннисную элиту).
В прошлом я знал, что Витас срывается во время выставочных матчей; между турнирами он иногда уходил в загул на пару недель. Как бы там ни было, это не считалось нарушением – скорее способ расслабиться. Кроме того, он всегда был так невероятно энергичен и так быстро воссстанваливался, что никто ничего не замечал.
Теперь, думаю, он вышел за рамки. В то время было принято проявлять уважение к турниру. Сейчас это может показаться сумасшествием, но игроки прикидывали: за сколько дней до турнира можно принимать наркотики. За неделю? За день? Все зависело от человека.
Я победил Витаса в том финале 6-0, 6-3; мне даже пришлось отдать ему пару геймов, чтобы создать видимость борьбы. Я видел по его игре, что что-то было не так, он был сам не свой. Тогда я начал всерьез волноваться за него.
Но, может быть, мне следовало больше волноваться за себя.
Тем не менее моя победная поступь продолжалась. Во втором круге US Open я нанес поражение шведскому выскочке Стефану Эдбергу, 6-1, 6-0, 6-2, и проложил себе дорогу в полуфинал, не отдав ни сета.
В день, который вошел в историю как Супер-суббота, после трехсетового финала мужчин-ветеранов, полуфинала Лендл – Кэш
(он продолжался довольно долго, Лендл победил на тай-брейке пятого сета), после того, как Мартина Навратилова победила Крис Эверт-Ллойд в трехсетовом женском финале,
Коннорс и я наконец вышли на корт почти в 7 вечера!
Это был шанс для Джимми взять реванш. На пресс-конференции после финала Уимблдона я сказал, что все, что от меня требуется – это хорошо играть, - и я способен победить любого. Коннорс выдвинул протест. «Это серьезное заявление, которое необходимо доказывать следующие четыре или пять лет», - сказал он.
Теперь, на Флэшинг Мидоуз, наступил момент истины. Джимми побеждал здесь 2 последних года, он мог заводить нью-йоркскую публику, как никто другой. Он был зол, он был голоден.
Но и я тоже. Я очень не хотел, чтобы Коннорс повторил мой рекорд с тремя мейджорами подряд, и очень хотел пробиться в финал и взять реванш у Лендла за Францию.
Матч с Джимми с самого старта был битвой – захватывающим пятисетовиком, который завершился только в 11.15 вечера. Когда мы начали пятый сет, зрители на Флэшинг Медоуз, вымотанные более чем 12 часами тенниса, потянулись со стадиона. Меня просто убило то, что мы показывали такой блестящий теннис, тем не менее, когда мы закончили играть, трибуны были заполнены лишь на четверть. Но в итоге победу одержал я – 6-3 в пятом, – спустя 51 гейм, три часа и сорок пять минут. Я добрался домой очень поздно, все еще на взводе (хотя и измотанный) и уснул только после двух ночи. Я с трудом мог представить, как буду играть финал с Лендлом – Боже всемогущий, в этот самый день! В воскресенье я проснулся в полдень и еле вылез из кровати. Когда добрался до раздевалки на Флашинг Мидоуз, у меня так все болело, что я едва мог идти. Я был очень обеспокоен – пока не посмотрел в другой конец раздевалки и не увидел Лендла (чей матч против Кэша длился 3 часа и 39 минут), который пытался дотянуться руками до пальцев ног. Он с трудом доставал ниже колен!
Ему еще хуже, чем мне, - подумал я. По венам побежал адреналин. Я понял, что если смогу собраться на 2 часа качественного тенниса, я у него выиграю.
Мое тело говорило «достаточно», но каким-то странным образом в тот вечер усталость сыграла мне на руку. Тот факт, что я был вымотан, помог мне лучше сконцентрироваться; чем больше я уставал, тем, казалось, лучше бил по мячу. Это было чисто психологическое – дави, дави – и я не позволял себе раздражаться, потому что мне нужна была каждая унция моей энергии.
Первый сет я выиграл 6-3. Был момент, когда после двойной ошибки во втором гейме второго сета он получил брейк-пойнт. Я вышел к сетке после первой подачи на 30-40 и ударил с лета. Лендл зарядил сильнейший форхенд, пытаясь обвести мне под бэкхенд. Мяч ударился о тросс и подскочил вверх под таким странным углом, что я размахнулся в полную силу и забил форхендом с лета. Иногда бессознательное состояние идет на пользу!
Второй сет – 6-4.
Тут передо мной возникли видения из Франции.
Как бы то ни было, я знал, что на этот раз я не позволю себе уступить. В третьем сете я отдал игре все, что у меня было: мне было мало одного брейка. Я хотел всадить кол в самое сердце этому парню. Я сделал второй брейк, повел 4-0, и хотя Лендл все еще не прекращал попытки (наверное, так же, как за год до этого в финале против Коннорса), меня уже было не остановить. Третий сет 6-1.
Я четвертый раз выиграл Открытый чемпионат США.
Это был мой последний титул на турнирах Большого Шлема.
В конце сентября мы играли полуфинал Кубка Дэвиса с Австралией в Портленде, Орегон. Коннорс принимал участие, и мы все еще не разговаривали. Питер и я выиграли пару довольно легко, и мы победили в поединке 4-1. Я мог торжествовать.
Но 1-го октября 1984 года, стоя в аэропорту Портленда в ожидании рейса до Лос-Анджелеса и недельного отдыха, я вдруг подумал: я величайший из теннисистов – почему же у меня такая пустота внутри?
За исключением Ролан Гаррос и одного турнира перед Окрытым чемпионатом США, где я был просто пресыщен теннисом, я выиграл все турниры в 84-м: 13 из 15, 82 из 85 матчей. Ни у кого до меня не было такого сезона. И до сих пор нет.
Этого было недостаточно.
Это чувство вызревало некоторое время. Четыре года я был номером один и никогда не ощущал себя особенно счастливым. Я списывал это на то, что ушел Борг, а в моей личной жизни были проблемы. Теперь год подходил к концу, и прошло уже шесть месяцев, с тех пор, как я расстался со Стеллой.
Мне было тяжело привыкнуть к этому – к тому, что я живу один. Мне было комфортно разъезжать без тренера, просто встречаясь с друзьями-теннисистами по дороге или с не-теннисистами в Нью-Йорке и Лос-Анджелесе. В то же время отношения с двумя моими лучшими друзьями, Питером Флемингом и Питером Реннертом, ухудшились. Оба пытались пробить себе дорогу в туре, и им приходилось нелегко. Я знал, что они остаются в моей тени, это затрудняло положение дел. Как и тот факт, что Питер Флеминг женился.
Мне было некомфортно в полном одиночестве. Но какие были другие варианты?
Примерно во время Открытого чемпионата США мы со Стеллой снова очень ненадолго сошлись, но ей все еще хотелось узаконить наши отношения. Я предложил: почему бы нам просто не завести ребенка? Куда уж определеннее? Моему двадцатипятилетнему уму это казалось хорошей идеей: мне нужна была перемена. Но по непонятной причине Стелла хотела свадьбу, и все тут.
Во время своих разъездов я встречался с девушками: это получалось довольно легко. Их просто приводили друзья. Если я шел в ресторан, они были там. Если я шел в ночной клуб, они были там. На теннисных матчах всегда присутствовали девушки. Были ли они преданными фанатками, типа как в рок-н-ролле? Я бы не сказал, что настолько уж преданными. Как бы там ни было, Борг ввел эту моду, а я уже пожинал плоды.
А еще можно было встречаться с теннисистками. Мне не приходилось слишком напрягаться. Первой ракетке все само плывет в руки.
Но я не был особенно счастлив.
--------------------------------------------------------------------------------------------------------------
Вопрос мотивации, кстати - Мак выиграл много до этого года и почти всё в этом. По его же словам и моим ощущениям, он уже никогда не был столь же голоден в будущем, как тот же Лендл, чтобы дальше регулярно штамповать Шлемы. И это было более существенной причиной отсутствия таких побед, чем спад игровой формы в принципе. Жаль.