Джон Макинрой. «Всерьёз». Часть 23
Сегодня я заканчиваю публикацию 7 главы и – внимание! – в тексте много хороших загадок. Испытайте себя на знание той эпохи!
Перевод - Lena Chu. Иллюстрации - mandragora. Литературная обработка - Phoebe Caulfield.
--------------------------------------------------------------------------------------------------------------
--------------------------------------------------------------------------------------------------------------
Джон Макинрой. Автобиография. "Всерьёз" ("Serious"). Глава 7 (окончание)
В марте 82-го я сильно вывихнул лодыжку на турнире в Брюсселе. Это произошло во время последнего удара на тренировке: я слишком сильно потянулся к мячу под форхэнд, чего, наверное, делать не стоило, а там стоял стул, которого я не видел – и нате вам.
Я вынужден был сняться в четвертьфинале и долгое время испытывал проблемы с лодыжкой. Когда ты молодой мачо и занимаешь в рейтинге место, за которое стоит держаться, ты неизбежно стремишься вернуться после травмы раньше, чем следует, и играешь, будучи не совсем здоровым, в результате появляется еще одно оправдание на тот случай, если что-то идет не так.
Той весной почти все шло не так. Через 5 недель после травмы я проиграл Лендлу в финале турнира WCT в Далласе; в мае я проиграл Эдди Диббсу в полуфинале грунтового турнира в Форест Хиллс; а затем, в следующем месяце (после снятия с Ролан Гаррос), я проиграл Коннорсу в финале Queens-а на траве. Это был плохой знак…
В тот год я твердо решил вести себя, на Уимблдоне как следует, и – в своем стиле – у меня это получилось. Была парочка спорных моментов, несколько мячей, запущенных в ярости, и глупая ссора в раздевалке с игроком по имени Стив Дентон, но с прошлогодним турниром этот Уимблдон-82 было не сравнить. Только теннис. Я чувствовал, что репортеры лондонских таблоидов в ярости кусают себе локти – я не давал им материала!
Загадка №1. Джон пинает мячик. Слева…
Моя лодыжка тем временем была еще не на 100% здорова, а я пребывал в странном расположении духа – это был своего рода затянувшийся траур по Боргу. Здесь, на Уимблдоне, его отсутствие ощущалось особенно остро, и вызывало какое-то жутковатое чувство. Но мне повезло с сеткой, я не проиграл ни сета до четвертьфинала с Джоаном Криком, да и тут проиграл всего один. Тим Майотт, свеженький выпускник Стенфорда – моей alma mater – проводил великолепный турнир и дошел до полуфинала, но он проиграл мне матч еще до выхода на корт (иногда репутация сильнейшего играет тебе на руку).
Следующим был Джимми.
Никто никогда не мог запугать Коннорса – по крайней мере он этого не показывал – и он проводил прекрасный сезон. В финале мы играли очень агрессивно с самого старта, совсем не так, как в обоих моих финалах с Боргом, где борьба была более красивой, но и более сдержанной. Каждый мой матч против Джимми был как боксерский поединок. Тогда на Уимблдоне я вел по сетам 2-1, в четвертом мы дошли до тай-брейка, и я был в трех очках от победы в матче.
Но почему-то я просто не cумел завершить его – может, Джимми просто сильнее хотел победить. Сейчас я понимаю, что должен был сказать себе: «Не доводи до 5-го сета, или ты остановишь его сейчас, или тебе конец.
Но я его не остановил, и в 5-м сете, я думаю, язык тела выдавал меня. С моей лодыжкой и психологическим состоянием, дойти до этой стадии турнира было уже достижением. Вот так и получилось, что я сыграл в самом длинном финале за всю историю Уимблдона, а на большее меня так и не хватило. Коннорс же совершил практически невозможное: он выиграл второй титул на Уимблдоне спустя 8 лет после первого; а мне пришлось ждать еще 12 месяцев, чтобы доказать, что моя победа не была случайностью.
И в довершение всех неудач мы с Питером проиграли парный финал Питеру МакНамара и Полу МакНами.
Свой лучший теннис в 82-м я приберег для Кубка Дэвиса. Всего через неделю после того печального финала против Коннорса в четвертьфинале со Швецией в Сент-Луисе я добился победы, которой особенно горжусь:– в поединке против Матса Виландера
который длился 6 часов и 32 минуты. До сих пор этот матч является самым длинным за всю историю мужского тенниса. А потом в Гренобле в День Благодарения на медленных крытых грунтовых кортах, который французы специально построили, чтобы найти на меня управу, я в эпическом пятисетовом поединке одержал победу над Янником Ноа,
благодаря чему мы победили во встрече со счетом 4:1 и завоевали Кубок Дэвиса второй раз подряд.
Выступление в команде за свою страну помогало поднять мой дух и игру до оптимального уровня. А вот о моих выступления в индивидуальном разряде такого не скажешь
Когда ты там на корте, совсем один, хочется переложить ответственность на кого угодно/хоть на кого-то. Сыграв слабый матч, пытаешься найти себе оправдания. Даже когда я был младше, я отказывался признать, что соперник мне не по силам, - когда я проигрывал, то этому всегда находилась причина: я пока еще не вышел ростом, я пока слабый, я мало играл – всегда отыскивалась куча оправданий. Короче, я к тому, что сам за себя - это тяжело.
А как тяжело посмотреть в зеркало и сказать: «Знаешь что? Причина во мне»
Давление, которое выпадает на долю первой ракетки, было мне не по силам, В душе у меня было пусто. Кто был в этом виноват? По сути дела кто-то может утверждать, что в 82 году настоящей первой ракеткой был Коннорс. Он выиграл Уимблдон и прервал мою трехгодичную серию на Открытом чемпионате США, где Лендл победил меня в полуфинале, а его в свою очередь победил в финале Джимми. (И всё это время Джимми жил раздельно с женой, что как ни парадоксально, его еще больше подстегивало. Потрясающе!)
Загадка №2. Скрытое слово…? Вопрос для почитателей Коннорса или для знатоков американского языка.
В тот год на Oткрытом чемпионате США вместо того, чтобы настроиться на выигрыш четвертый раз подряд, я, насколько помню, думал: «Да, три раза подряд – это невероятно круто». В глубине души – и я бы никому бы и на за что в этом не признался - я ощущал, что выкладываться по полной на всех турнирах подряд было не по мне.Теннис это битва одиночек, а быть гладиатором крайне утомительно. За право пребывания на вершине надо платить высокую цену, и на тот момент я как раз не был к этому готов.
И в этом случае тебя обязательно обойдет тот, кто готов на большее.
Фактически, как только я поднялся на вершину рейтинга - а именно к этому (теоретически) я стремился с первых дней своей карьеры – я тут же начал спускаться вниз по спирали, медленно, но верно, и продолжал это движение еще пару лет. Я оставался на первом месте, но удерживался на нем с трудом, проигрывая важные матчи куда чаще, чем стоило
После Открытого чемпионата США 82-го у меня началась беспроигрышная серия, которую положено иметь всем приличным первым ракеткам – победы в 26 матчах подряд и выход в январе в финал итогового Мастерса, где Лендл очередной раз разгромил меня, одержав надо мной седьмую победу подряд, и свою 59-ую подряд (!) победу в зале. На тот момент я не мог даже приблизиться к тому, чтобы взять его подачу.
Единственный светлый момент того турнира случился у меня на полуфинальном матче против Гильермо Виласа. Во время смены сторон кто-то похлопал меня по плечу и сказал: «Привет, Джон». Я не обратил на это внимания, и снова проигнорировал, когда меня похлопали еще раз. Наконец, крайне раздраженный, я обернулся и обнаружил, что стою лицом к лицу с Ронни Вудом из Роллинг Стоунс, который приехал специально, чтобы посмотреть на меня. Это меня воодушевило и помогло добиться легкой победы со счетом 6-3, 6-3.
Позже в том же месяце я отправился в Филадельфию, чтобы сыграть на крупном турнире в зале, который там раньше проводился (это был один из крупных американских турниров, которые оказались за бортом тура по окончании теннисного бума). Состав участников был довольно сильным. я был посеян первым, Лендл – вторым. Однажды вечером, еще на ранней стадии турнира, мне позвонил Дон Бадж.
Конечно, Бадж являлся одним из величайших теннисистов всех времен и последним американцем, взявшим Большой Шлем (это произошло в 1938 году). К тому же он был чертовски славным парнем, и не раз на протяжении моей карьеры специально звонил мне, чтобы дать совет или поздравить. Он любил давать советы тем, кто был не прочь его выслушать, а я всегда был очень даже не прочь. Я знал, что его предложения будут стоящими, ну и потом меня согревало чувство причастности к истории тенниса и то, что Дону было приятно видеть мое уважение к его огромным заслугам.
А теперь важное замечание: я думаю, одна из серьезнейших проблем сегодняшнего тенниса – демонстрируемое современными звездами пренебрежение к истории игры./отказ современных звезд ценить достижения теннисистов прошлых лет. Если вы думаете, что я говорю о сестрах Вильямс – вы правы; но это только потому, что они так много сделали для тенниса и так близко подошли к изменению игры в целом. Сделать этот последний шаг и войти в историю им мешает убеждение, что весь мир против них. Посмотрите, как различны поведение сестер Вильямс и Тайгера Вудса, который действительно привнес решающие изменения в мир гольфа – не только благодаря своему спортивному гению, но и близости к традициям игры: как легко он сближается с такими чемпионами прошлого, как Джек Никлас и Арнольд Палмер (не волнуйтесь, Винус и Серена, я не прошу вас быть со мной милыми).
В тот вечер Дон Бадж позвонил мне для того, чтобы рассказать, как выиграть у Лендла.
«Ты должен бить в середину, - говорил он, - перестань бить ему в угол – из углов он убивает тебя». Это был простой совет, но чем больше я о нем думал, тем более разумным он мне казался. Лендл любил бегать, он мог бегать постоянно, а его удары с отскока были великолепны. Ему даже нравилось, когда его разводили. Если же бить ближе к центру, он будет вынужден бросать свечу или подставляться под удар с лета – мой конек. Я верну себе контроль над углами.
Неожиданно у меня возник план игры против Лендла, который я не использовал раньше – и он сработал: я выиграл финал в четырех сетах. Воспользовавшись советами Дона, я вновь обрел уверенность, что, несмотря на огромную мощь Ивана и его физическую подготовку, мой стиль игры: быстрые переходы из обороны в атаку, неожиданные выходы к сетке и использование углов был, в конечном счете, эффективнее, чем его. В наших следующих восьми встречах я одержал победы.
Но как раз тогда-то всякие мелкие происшествия, которые случались на протяжении нескольких недель, лишили меня возможности показать себя во всей красе и главенствовать в туре. Как назло, во время финала с Лендлом я слегка повредил плечо, но уровень адреналина был так высок, что я этого почти не почувствовал. Зато на следующий день я с трудом мог поднять руку. Когда мы отправились в Буэнос-Айрес на матч первого раунда/круга Кубка Дэвиса с Аргентиной, рука всё еще болела, и я проиграл оба своих одиночных матча. После того, как Клерк победил меня в пяти упорных сетах, я был выжат, как лимон, и Вилас, проигрывавший мне в первом сете 2-4, смог вернуться в матч и выиграть у меня следующие 15 геймов подряд! Никогда раньше у меня не выигрывали так убедительно – может быть поэтому я сподобился на одну из своих первых шуток в такой ситуации, что спровоцировало еще более редкое явление: смех капитана Артура Эша на корте! Проигрывая 4-6, 0-6, 0-5, я подошел к Артуру и спросил: «Что мне делать?» Он покатился со смеху.
P.S. Я спас свою честь, вытащив тот гейм и избежав двойной баранки. Но Аргентина победила нас со счетом 3-2, и в том году нам так и не удалось защитить титул.
Как-то в мае я тренировался со своим семнадцатилетним братом Патриком (который тем временем стал третьим среди юниоров в стране!) на крытых кортах в клубе Тони Палафокса в Глен Коув, на Лонг Айленде. Я играл своей старой доброй ракеткой Данлоп Максплай,
а Патрик – композитной Данлоп Макс 200G (это было как раз то время, когда все топ-игроки уходили от деревянных ракеток).
Где-то в середине тренировки ему удалась пара неплохих приемов с бэкхенда. Я потянулся к его ракетке: «Дай попробовать», - скомандовал я тоном, на который легко переходят старшие братья. Он протянул ее мне. Я сразу же почувствовал себя комфортно и немедленно заметил улучшение в своей игре: более сильный импульс при подаче, больший отскок мяча.
Я взял у Патрика обе Max 200G, отправляясь в Даллас на чемпионат WCT (World Championship Tennis), где победил Лендла в финале, сдержав его мощь, и при этом почти не используя свою, и продолжил серию побед над ним.
Я снова победил его в полуфинале Уимблдона в трех сетах – это была даже еще боле убедительная победа, чем в Филадельфии или Далласе, но Иван всегда говорил, что у него аллергия на траву.
В другой половине сетки в полуфинал вышли Кевин Каррен
и молодой новозеландец Крис Льюис, проводивший турнир своей жизни.
На самом деле я опасался Каррена: он был Марком Филиппусисом восьмидесятых, имея невероятную подачу, особенно опасную на траве.
Но меня тревожил не только Каррен. Ход моих мыслей был примерно такой. Помню, я смотрел игру Кевина с Льюисом и думал: «Лучше бы мне пришлось играть в финале с Карреном, потому что он неудобный соперник, да и рейтинг у него выше, и если я ему проиграю, это поймут». Потом я подумал: «Ты что, спятил? Какой проигрыш?» Меня всё ещё грызли сомнения и неуверенность в себе.
Льюису каким-то образом удалось одолеть Каррена, а я легко справился с ним в финале. Это была не самая славная из моих побед, но то был мой как-никак второй титул Уимблдона, и Всеагнлийский клуб крокета и лаун-тенниса наконец-то даровал мне вожделенное почетное членство!
Загадка №3. Джон Макинрой, Мартина Навратилова и … (ответом может быть должность, имя, его слова из предыдущей главы – все, что угодно)
А потом я проиграл своему злому гению (или одному из них) Билу Скантону в 1\8 на Открытом чемпионате США. Да, он сыграл отличный матч, и да, это явно был не мой день, но это не спасло меня от страшного разочарования в себе.
Билл Скэнлон после этой победы – от как радуется, зараза!
В декабре я впервые играл на Открытом чемпионате Австралии. Тогда турнир все еще проводился на траве, в Мельбурне на знаменитом стадионе Куйонг – домашней арене Гарри Хопмана.
Раньше мне всегда казалось, что проделывать такой путь ради самого маленького турнира Большого Шлема (простите за каламбур) – это слишком. Но факт, что такие ребята, как Вилас и Крик выигрывали его (каждый по два раза, на траве!), меня подстегивал. В том году был сильный состав участников: Лендл, Телчер, Крик, молодые шведы – Ярид, Нистром и Виландер и новая надежда Австралии по имени Пэт Кэш. Но я полагал, что у меня есть хороший шанс выиграть этот турнир. Вернее сказать, я думал – что точно его выиграю.
Корты в Куйонге были немного необычные: там был небольшой подъем от задней линии к сетке с обеих сторон для улучшения дренажа, и этот едва заметный уклон изменил привычный характер травяного корта, что позволило таким игрокам, как Крик и Вилас, одерживать верх над сеточниками.
А еще было жарко: стоял декабрь – начало австралийского лета.
Это мои оправдания/Вот такие у меня оправдания.
До полуфинала я дошел без особых проблем. За день до нашего матча с Виландером я тренировался с Питером МакНамара, который в том году получил ужасную травму колена, - спустя неделю после победы над Лендлом в Брюсселе и выхода на седьмую строчку рейтинга. Питер только начинал выздоравливать, но все еще довольно сильно хромал. Я подумал о своем колене и плече, и со мной случился очередной приступ благодарности Богу за то, что у меня-то все хорошо . Я подумал: «Как же мне повезло, что я здоров! Я обязательно выиграю этот турнир». Я был уверен, что у меня отличные шансы выиграть у Виландера на траве.
А потом ночью вдруг мое колено взбунтовалось! Я до сих пор задаюсь вопросом: неужели мне было непозволительно расслабиться хотя бы на один момент? Или я чувствовал, что выиграть Австралию в первый же свой приезд – это слишком для меня хорошо?
Так или иначе на следующее утро я запаниковал. Я пошел к врачу, он меня тейпировал, но после того как мы каждый взяли по сету, я почувствовал, что плохо двигаюсь и сорвал повязку. Это не помогло. Я проиграл в четырех сетах, а Виландер уничтожил Лендла в финале.
Я усвоил урок: не расслабляться. И уж никак не в тот момент, когда надо удержать лидерство. Для меня что-то изменилось в конце того сезона – может быть, меня встряхнули проигрыши Сканлону и Виландеру, может быть, я наконец смирился с тем, что Борг не вернется. Может быть, все дело было в том, что после того, как загадочная боль в колене быстро прошла, я был наконец полностью здоров – впервые за много месяцев. В чем бы ни была причина, я осознал, что дни пролетают, а вместе с ними проходит и молодость. Мне вот-вот должно было исполниться 25 – возраст теннисной зрелости. Надо было ловить момент. Что-то щелкнуло у меня в голове, и я вступил в новый год с намерением покорить мир.
-----------------------------------------------------
Загадка - бонус.
ВК: Столько загадок – голова идёт кругом. Добпвлю я и свою до кучи. Кто это?
Подсказка: он упоминается в сегодняшнем отрывке
--------------------------------------------------------------------------------------------------------------
---------------------------
P.S. Я спас свою честь, вытащив тот гейм и избежав двойной баранки.
---------------------------
Джон, похоже, еще не достиг той степени высшего просветления, присущей части местных юзеров и все еще ассоциирует двойную баранку с потерей чести :)
Относительно хорошее поведение Мака на Уиме-82 (Виктор был близок к ответу):
http://img-fotki.yandex.ru/get/5412/73060981.8/0_708b0_deccae5a_L.jpg
Джимбо - так звали Коннорса, правильно ответила acta.
На фотографии после Уима-83 справа - сэр Брайан Барнетт, директору турнира, не разрешивший Джону два года назад ограничиться на банкете чашкой кофе.
Ответ на загадку - да, конечно! )
И хоть из связки Мак/Джимбо мои симпатии явно на стороне более молодого товарища, смотря финал 82 года я был очень рад, что Коннорс взял титул. Конечно, результат уже был известен, но все равно, углубляюсь в матч, в отдельные моменты начинаешь нервничать, как все пойдет, даже в записи. Через два года Макинрой возьмет реванш у Джимми, просто растерзав его в финале. Его лучший теннис в карьере.
Спасибо.