14 мин.

Джон Макинрой. «Всерьёз». Часть 18

169

Картинки, загадка, перевод - mandragora  

Отдельное спасибо Phoebe Caulfield  за стилистические замечания и предложения

--------------------------------------------------------------------------------------------------------------

<<                                                Оглавление                                                            >>

--------------------------------------------------------------------------------------------------------------

Джон Макинрой. Автобиография. "Всерьёз" ("Serious"). Глава 6 (продолжение)

 

Я выиграл Открытый чемпионат США годом раньше, но я выиграл его, не победив ни Коннорса, ни Борга. В 1980 году мне пришлось играть с ними обоими (не говоря уже об Иване Лендле).

Я вообще считаю чемпионат 1980 года своим наивысшим достижением как атлета. В четверг вечером, в полуфинале, я победил Лендла в четырех сетах (7-5 в последнем сете),

на следующее утро мы с Питером играли парный финал против Стэна Смита и Боба Лутца, проиграв в упорных пяти сетах. Я считал, что мы вполне могли бы и выиграть матч, но не сильно расстроился. Я чувствовал, что эта победа была лебединой песней для великой пары Смита и Лутца, которых мы победили в финале год назад. Стэна я особенно уважал за его преданность Кубку Дэвиса.

Питер Флеминг, Джон Макинрой, Роберт Лутц и Стэн Смит

В субботу мы с Коннорсом сыграли безумный полуфинал. После того, как я победил в первом сете и повел 5-3 во втором, я немного зажался, а Джимми совершил невероятный прорыв. Он завел публику так, как только он мог это делать, и взял одиннадцать геймов подряд. [Я насчитала двенадцать]. Он выиграл второй сет 7-5, третий 6-0 и был впереди в четвертом сете 2-0; честно говоря мне даже стало стыдно

В этот момент публика мне помогла: она все время была на стороне Джимми, но сейчас ей захотелось, чтобы матч продолжался подольше, и она стала поддерживать меня. И неожиданно непостижимая химия тенниса поменялась: теперь Джимми зажался, я воспрял, выиграл четвертый сет 6-3 и повел 5-3 в решающем сете.

В этот момент симпатии публики перешли на сторону Джимми.

Качели нашей игры накренились в очередной раз, и мы сцепились в тайбрейке пятого сета. Мы оба понимали, что поражение будет ужасающим для любого из нас. Мне казалось, я буду рвать на себе волосы, если проиграю.

Замечу, что мне всегда нравилось правило играть тайбрейк решающего сета: обстановка накаляется, потому что и публика, и игроки знают – матч подходит к концу. Мне помогло знание того, что конец уже близок – стоит лишь протянуть руку. Преимущество на тайбрейке имеет игрок с более сильной подачей, и я знал, что я и есть этот игрок. Я знал, что если я просто буду хорошо подавать, я выиграю.

Именно так я и сделал.

В воскресенье, не отдохнув как следует, я вступил в очередное классическое противоборство между мной и Боргом (ведь за его плечами не было ни парной встречи, ни матча против Коннорса).

Быстрый корт давал мне преимущество, но когда я повел 7-6, 6-1, то Бьорн, опять воспользовавшись моей усталостью и своим превосходным физическим состоянием, стал дюйм за дюймом возвращаться в матч.

Несомненно, у него на уме был наш матч на Уимблдоне – у меня эта встреча не выходила из головы. Он, должно быть, думал, что я опять выбьюсь из сил, и король пятисетовых матчей снова одержит верх. (Бьорн гораздо лучше играл пятисетовые матчи, чем трехсетовики, просто потому физически он превосходил почти всех игроков тура.)

Но не так быстро.

Уверен, что когда я проиграл третий и четвертый сеты, публика решила, что Борг на волне успеха возьмет пятый сет и свой первый титул чемпиона US Open. Довольно странно, но эти ожидания публики (публика всегда играет критическую роль в большом матче) помогли мне расслабиться и подзарядиться энергией. На Уимблдоне я упустил матч, который должен был выигрывать; я не собирался допустить такое снова.

Я тогда решил, что дошел до последней черты – я не перешагну ее, я смогу удержаться и выиграть матч. К удивлению моей родной публики, у меня еще оставались резервы. Ранний брейк в пятом сете помог мне поймать второе дыхание, последний глоток адреналина. В конце-концов все, что мне было нужно – это один гейм на подаче Бьорна.

Когда мы пожимали друг другу руки, я ясно видел, что он раздавлен. В начале этого года Борг выиграл Мастерс – свой первый и единственный «мэйджор» в Нью-Йорке; казалось, он застолбил путь к следующим своим победам здесь.  Я почувствовал: он признал, что я наконец-то стал превосходить его.

 

А некоторые почитатели Борга могут найти и другое оправдание его поражения на US Open-80. Кто-нибудь его назовет?

 

После этого чемпионата стало ясно, что соперничество между мной и Боргом приобрело черты настоящей интриги, как те противостояния в боксе, вокруг которых всегда разгораются страсти. У этого соперничества было множество драматических эффектов: чемпион против молодого претендента. Швед против американца. Холодный и замкнутый против горячего и буйного. Вокруг уимблдонского тайбрейка четвертого сета начал возникать мифических ореол, и хотя этот тайбрейк действительно был великолепен, иногда наедине с собой я думал: не слишком ли слова обозревателей и комментаторов… высокопарны. Особенность теннисных очков и геймов в том, что они вызывают бурю эмоций во время матча, но потом от них остается только видеозапись, которая не производит и половины былого впечатления. Моменты тенниса – как стихи на песке.

Но я совсем не возражал против внимания прессы! Или против денег. В профессиональном теннисе деньги растут в геометрической прогрессии по старому правилу «богатые богатеют»: чем ты успешнее, тем больше продается билетов на твои матчи (не говоря об остальных продажах)билетов (и всего остального) ты можешь продать, и тем больше денег в тебя вкладывают.

Но даже в рамках этой модели предложение, поступившее в офис моего отца в сентябре 1980 года, казалось обманом зрения: южно-африканский бизнесмен Сол Керцнер,

построивший огромное казино в некоей Бопутатсве, собирался заплатить мне и Боргу по 750 тысяч долларов за один выставочный матч, провести который планировалось в декабре в его казино «Сан-Сити». Победитель получил бы 250 тысяч долларов дополнительно, то есть была возможность заработать миллион долларов.

Миллион за один день! Даже сегодня это кажется неправдоподобной суммой. В 1980 году, когда доллар стоил раза в два больше, эта цифра была еще более невероятной. Когда я поднял упавшую было с грохотом челюсть, то сказал отцу:

– Не могут такую огромную сумму предлагать за один только теннис.

В действительности так оно и было. Когда мы пригляделись, то обнаружили, что Керцнер приглашал нас сыграть в день «независимости» Бопутатсваны, но это государство, который правительство ЮАР основала в 1960 году (и который не был признан политическим сообществом), был очень далек от независимости – фактически, это был крайне бедный племенной анклав.

Идея Керцнера – создать в южноафриканской пустыне новый Лас-Вегас – была в своем роде блестящей, но чем больше я советовался с друзьями, тем меньше мне хотелось быть в этом замешанным.  Кроме денег, в этом предложении были и другие привлекательные стороны, кроме денег, но Артур Эш окончательно убедил меня, что я прав.  Артур сам несколько раз ездил в Южную Африку – он играл турниры и старался своими словами и самим своим присутствием оказывать поддержку движению антиапартеида.  Он чувствовал, что принять такую огромную сумму за выставочный матч – это совсем другое дело; фактически, это означает неявную поддержку апартеида и выставляет меня в невыгодном свете

В течение нескольких недель мы с отцом советовались с десятками людей и, наконец, решили отказаться от предложения (чего не сделал Фрэнк Синатра, который согласился на недельные гастроли в «Сан-Сити» в начале 1981 года, на открытии казино). Я решил, что у меня есть другие, лучшие, возможности заработать миллион баксов. После этого я мог с гордостью смотреть на себя в зеркало: практически впервые в жизни я открыто выразил свою позицию.

 

1980 год был для меня грандиозным годом; я вовсю наслаждался жизнью профессионального теннисиста и стал твердым вторым номером рейтинга. В начале января я отправился на итоговый Мастерс, полный уверенности – и немного, совсем чуть-чуть упитанный.

Надо мной вновь замаячил призрак Юниорского Кубка Дэвиса! Думаю, виной всему  были праздники. Когда после Нового года, как раз перед Мастерсом, я встал дома на весы, то весил 182 фунта – по крайней мере, на десять фунтов выше моего идеального веса. [82,5 кг и 4,5 кг лишних] Впервые за долгое время я ощутил легкую панику. Для меня Мастерс всегда был одним из важнейших турниров: я любил производить хорошее впечатление на свою родную публику.

И как раз этого мне сделать не удалось. Публика старалась вовсю, но я проиграл Джину Майеру, проиграл Боргу (в матче, собравшем наибольшое число зрителей за всю историю для тенниса в зале) и, наконец, проиграл Хосе-Луису Клерку.

Яи был вознагражден тольколишь победой в паре с Питером, в третий раз подряд (к счастью, при игре в паре не надо контролировать всю огромную площадь корта!).

Я поехал прямо домой и свалился с простудой, проведя неделю в постели. А затем я решил начать с Нового года новую жизнь и полностью отказался от пива и десерта.  Это сработало – даже слишком хорошо. В апреле я поехал на Западное побережье для участия в турнире на харде в теннисном клубе Лос-Анджелеса. Я встал на весы в доме у Стейси (мы делали последнюю попытку возобновить наши отношения) и был слегка шокирован своим весом - всего 154 фунта [70 кг].

По всей видимости, это оказался хороший боевой вес: я победил в финале Лос-Анджелеса Сэнди Майера. Ранее, в конце марта, я одержал верх над Боргом в Милане, в зале на ковре, и над Томашом Шмидом во Франкфурте на том же покрытии, а позже, в апреле, я выиграл большой турнир в Далласе, в зале (в те дни этот турнир ценился наравне с Открытыми чемпионатами Австралии и Франции).

 

Но главным событием этой весны стал Кубок Дэвиса. Я три года играл в команде Тони Тратберта и внес свой вклад в нашу победу в 1978 и 1979 годах. Но после того, как мы в 1980 году потеряли кубок, Тони не захотел больше оставаться капитаном.

Не в последнюю очередь причиной его ухода стало мое поведение. В Кубке Дэвиса у меня было своего рода сольное шоу, и Тони был сыт по горло моими выступлениями. Когда я играл  в Кубке, я ни на йоту не сбавлял свой темперамент и готовность спорить по любому поводу. Я знаю, это не всегда устраивало Тони (оглядываясь назад, меня также не устраивает, что я не сумел выразить свое почтение, например, бывшему теннисисту Ники Пьетранджели,

который судил наш матч с Аргентиной, и на которого я давил со своим обычным сумасбродством).

Тони раньше был прекрасным игроком.

Он был последним американцем перед Майклом Чангом, который выиграл Открытый чемпионат Франции, но он был теннисистом старой школы: пусть за тебя говорит твоя ракетка.

Я определенно был новой школы.

Возможно, последней каплей стала наша игра против Мексики в Мехико. Публика на Кубке Дэвиса в Латинской Америке – это что-то с чем-то: постоянное скандирование, развевающиеся флаги, бой барабанов – все это вместе взятое и даже больше. Если зрителям в Мехико что-то не нравилось, на корт летели монеты и подушки со стульев. Это действительно была буйная публика.

Подстать публике был и я. Правду сказать, тогда мы с Питером Флемингом действовали  сообща – во время нашего парного матча мы оба вели себя наихудшим образом. Я еще добавлял масла в огонь, ругаясь с капитаном мексиканцев, который понимал меня без переводчика.

В 1981 году Тони заменил Артур Эш, и что это была за разница! Не то чтобы он был хуже или лучше – просто совершенно другой.

Артур и Джон на тренировке, 1981 год

Тони любил поговорить; перед матчем он спрашивал, не хотим ли мы какую-нибудь подсказку для сегодняшней игры – выходить вперед, высоко подбрасывать мяч при подаче и тому подобное. Мне это нравилось.

Артур же был статуей. Не поймите меня превратно: я считаю, что вне корта Артур был отличный мужик. Мы могли вместе сходить пообедать, разговаривали, смеялись. На корте, однако, он практически не говорил. Если я взрывался из-за решения судьи, он мог подойти и двумя-тремя негромкими словами попросить меня успокоится – и это все. Обычно он просто сидел на стуле около сетки и наблюдал.

Наша первая встреча опять была с Мексикой, на этот раз уже дома (слава тебе, Господи!), в Ла Косте, рядом с Сан-Диего. Во время своего первого сезона в Кубке Дэвиса Артур считал очень важным постараться заполучить в команду и меня, и Коннорса. Как я уже говорил ранее, Коннорс совершенно точно не был приверженцем Кубка Дэвиса; точнее сказать, он был «уклонист».

В этом году было то же самое. Коннорс мычал и отнекивался: конфликт с турнирным расписанием, болит палец на ноге – да все что угодно. Чего еще можно было ожидать? Для Джимми теннис означал деньги – а какие там деньги на Кубке Дэвиса!

Но когда мы прибыли в Ла Косту, кто бы, вы думали, там появился? Джеймс Скотт Коннорс собственной персоной – чтобы потренироваться с нами! Артур, всегда невозмутимый, как сфинкс, выглядел почти озадаченным. Это было похоже на подвох. Кто хоть когда-нибудь знал, что у Джимми на уме?

Как оказалось, он мог бы нам пригодиться и на корте. Даже без своих родных трибун с барабанами и летящими подушками команда Мексики почти нокаутировала нас после того, как Роско Таннер проиграл первый матч Раулю Рамиресу, а затем Рамирес и семнадцатилетний студент из Лос-Анджелеса Хорхе Лозано победили Шервуда Стьюарта и  Марти Риссена в паре. Мне пришлось победить Рамиреса в финальном матче, чтобы вырвать общую победу. Впервые с 1961 года команда США отыгралась со счета 1-2.

Артур почти улыбнулся.

--------------------------------------------------------------------------------------------------------------

<<                                                Оглавление                                                            >>

тенниси зеркало

logoДжон Макинрой
logoATP