15 мин.

Джон Макинрой. «Всерьёз». Часть 17

169

Я должен перед вами извиниться, дорогие читатели, за столь длинную паузу в публикациях. Это целиком моя вина, но подробности мало кому интересны.

Итак, мы продолжаем!

Картинки, загадка, перевод - mandragora  

Отдельное спасибо Phoebe Caulfield  за стилистические замечания и предложения

--------------------------------------------------------------------------------------------------------------

<<                                                Оглавление                                                            >>

--------------------------------------------------------------------------------------------------------------

Джон Макинрой. Автобиография. "Всерьёз" ("Serious"). Глава 6 (начало)

 

В то время меня часто спрашивали:

– Какова ваша мечта? Ваша цель?

Я знал, что они хотели услышать: «первая ракетка».  Но я избегал этой темы, точно так же, как я не говорил со своим отцом о первом месте в юниорском рейтинге. Я не хотел, чтобы эти ожидания давили на меня. «Я задумаюсь над этим, когда настанет время»– говорил я себе. В глубине души я не был уверен, что такое время настанет.

Лучше всего мне жилось в туре в 1979 и 1980 годах, когда я был третьим номером в мире, наступая на пятки Коннорсу и Боргу. Я много ездил, много выигрывал, мне нравилась такая жизнь – нравилось быть одиноким охотником, прокладывающим себе путь вверх по рейтингу, но еще не быть тем самым, единственным.

Профессиональный теннис того времени во многом отличался от нынешнего. Конечно, сейчас гонорары выше, но то же самое можно сказать и о других видах спорта. Я никогда не жаловался (и не жалуюсь) на гонорары. До сих пор помню, как осенью 1978 года мне впервые заплатили за серию выставочных матчей, как раз после того, как я стал профи. Я играл с Илие Настасе

в шести городах Голландии и заработал 11 тысяч долларов за шесть дней. Это казалось целым состоянием!

А как здорово было путешествовать по Голландии с Настасе – я чувствовал, что мчусь к успеху, и рядом – родственная душа. Его энергетика была мне близка и понятна.

Мне кажется, что сейчас теннис стал бизнесом, из которого вынули душу. Колесить с Настасе по Голландии было просто потрясающе, было ощущение, что мы летим со скоростью 150 миль в час – два бесшабашных теннисиста в маленькой машине! Сейчас же каждый из теннисистов первой десятки – это передвижной концерн; это и тренер, и те, кто должен водить игрока за ручку – диетолог, наставник, друг, любимый человек. В 70-80 годы мало кто мог позволить себе личного тренера.

Это иллюстрация к предыдущему абзацу. К каким словам?

И, если честно, тренер мне и не был нужен, хотя, в конце концов, когда пик моей карьеры был позади, я все-таки несколько раз брал себе тренера (я-то не знал, что он уже позади). Я никогда не любил таскать с собой лишний багаж, и, откровенно говоря, лучшим тренером себе был я сам. Иногда мне было одиноко, но в большинстве случаев меня устраивало, что я сам себе хозяин. Как правило, у одного-двух игроков турнирное расписание совпадало с моим. С Питером мы пересекались на множестве турниров, а значит, даже несмотря на то, что между нами начали возникать трения, он был рядом. И потом у меня была Стейси.

Мы старались сохранить наши отношения, но это было нелегко, так как она успешно играла в женском туре (все турниры, кроме Большого Шлема, были тогда раздельными). Мы писали друг другу и разговаривали по телефону; мы ездили вместе на «мэйджоры»; иногда я даже приезжал на ее турниры. Кроме того, мы играли микст.

Что было ужасно. Нет вернее способа испортить отношения! В 1978 году, сразу после того, как я стал профессионалом, мы играли микст на Уимблдоне. В матче третьего круга, который мы проиграли, я был оштрафован на 500 долларов за то, что бросил ракетку и выкрикивал ругательства. Мы ничего не заработали – в те дни, чтобы получить хотя бы цент, надо было дойти в миксте до четвертьфинала. Я только-только начал свою карьеру – и с чего? – со штрафов!

Я взял и пошел в Уимблдонский комитет. Я умолял:

– Пожалуйста, не штрафуйте меня! Я играл с моей девушкой, и разнервничался.

Трудно поверить после всего того, что случилось потом, но они сняли меня с крючка. Только сказали:

– Хорошо, но только чтобы больше такого не было.

И, действительно, такого больше не было - в миксте!

Последний раз (до Уимблдона 1999 года) я играл микст на Открытом чемпионате США 1979 года, опять со Стейси.  Мы проиграли Стэну и Энн Смит 3-6, 7-6, 3-6.

Я дважды терял свою подачу, и за весь матч никто больше не потерял ни одной. Это был полнейший позор.

– Хватит, я больше никогда не буду играть. Я не могу это выносить, – сказал я.

В наших проигрышах был виноват именно я, а не Стейси. Я был довольно упорным игроком, но это давление было выше моих сил.

Это приводило к напряжению в наших отношениях (в придачу к тому, что мы редко виделись), а кругом было полно других трудностей и соблазнов молодости. Мне просто нравилось, что у меня есть девушка. Мне также казалось, что можно сидеть одновременно на двух стульях

И затем на Открытом чемпионате Франции 1980 года я совершил ошибку, которую поклялся никогда в жизни не делать. Я чувствовал себя виноватым за то, что спал с другими женщинами в то время, когда мы со Стейси были вместе – и я рассказал ей об этом.

Это обернулось настоящей катастрофой. Конечно, Стейси была очень расстроена; она решила со мной расстаться. И я не могу ее в этом упрекнуть. Это было скверно – я не должен был так поступать. Сейчас я считаю, что если у тебя есть определенные обязательства перед женщиной, то не следует встречаться с другими. Но в то время, пожалуй, это было для меня неподъемной задачей, и я решил для себя так: если уж изменил, то не будь еще большим придурком и никому не рассказывай. Чтобы научиться не изменять, требуется время.

Это была одна из худших недель в моей жизни. Во Франции я был посеян под вторым номером, но так переживал из-за разрушения наших отношений, что сам развалился на корте. Я мог думать только о том, что наделал, и проиграл Полу Макнами в 1/8 финала.

Мне казалось, что я  был влюблен в Стейси. Но любил ли я ее? На этот вопрос труднее ответить.  Я не знаю, можно ли в том возрасте любить по-настоящему, со всеми вытекающими из этого обязательствами. И, если честно, мне шел  всего двадцать второй год – я ставил себе другие цели.

Когда заходит речь о моем характере, чаще всего вспоминают мой первый финал Уимблдона 1980 года против Борга. Тот самый, где на тайбрейке четвертого сета было разыграно 34 очка. Забавно: часто думают, что я победил в том матче, хотя на самом деле я проиграл в пяти сетах. Я не выиграл, что ж, хорошо. Я бы даже так сказал: хорошо, что я не выиграл.

К сожалению, после проигрыша матча я почти всегда чувствую себя полным неудачником. Очень неприятная особенность тенниса – а может и спорта вообще – это то, что вместе с игровой уверенностью тает и уверенность в себе. Это состояние трудно преодолеть, нужно постоянно бороться с мыслью: «Я неудачник, я уже не тот, что прежде», а ведь на самом деле это поражение, возможно, сделало тебя сильнее.

Разумеется, в моей карьере было немало матчей, когда я не только проиграл по делу, но еще и вел себя как полное ничтожество.

Но совсем другое дело, когда ты проигрываешь Боргу в финале Уимблдона в пятом сете со счетом 6-8. Я никогда не срывался по-настоящему, когда играл с Боргом – я слишком уважал его, я ценил саму возможность с ним играть. Мои победы или поражения бледнели перед тем, что я становился частью истории.

Я впервые встречался с Боргом на траве, но считал, что на этом покрытии наши шансы были равны. Во-первых, в мае я победил его в финале турнира в Далласе, проводившемся в зале на ковровом покрытии, довольно похожем на траву. У него была привычка далеко стоять на приеме, и я мог рано выходить к сетке почти на каждой подаче, завладевая углами для атаки. Потом, хотя подача Борга была сильнее, чем это казалось, он никогда не любил играть с лета, а его вторая подача была чуть менее надежна.

Сначала все шло как по маслу. Я был даже поражен тем, насколько легко я начал выигрывать. Откровенно говоря, я чуть-чуть расслабился – и это было моей первой ошибкой. Я выиграл первый сет 6-1

и был впереди во втором со счетом 5-4. Я был очень близок к тому, чтобы повести два – ноль по сетам, а после этого я мог бы просто дать Боргу пинка – именно так я и собирался сделать. Но мой план провалился.

Отчасти мне просто не повезло. Во-первых, накануне я играл с Коннорсом, и так как это была наша первая здесь встреча с полуфинала 1977 года, то она была очень нервной. Вдобавок у нас были отвратительные отношения, так как я уже год старался скинуть Джимми со второго места в рейтинге. Все это приводило к вспышкам раздражения на корте.

Тогда мое отношение к Коннорсу было прямо противоположно отношению к Боргу – я не ценил ни его самого, ни возможность с ним играть. Как два боксера перед боем, мы старались побольнее уязвить друг друга на переходах.

Он обзывал меня молокососом, а я сообщал, куда он может меня поцеловать. Все это парадоксальным образом было даже увлекательно,  однако в итоге обернулось четырьмя изматывающими сетами.

Мало того, так как часть матчей была ранее отложена из-за дождя, то сразу после матча с Коннорсом я должен был играть парный полуфинал!

У Борга же, который сыграл свой полуфинал в пятницу, было больше времени на отдых – целая суббота

Борг никогда не играл пару, Коннорс перестал ее играть в самом начале карьеры, Лендл играл ее очень редко – но я обожал парный турнир по двум причинам. Во-первых, мне нравилось быть частью команды. Во-вторых, это позволяло мне поддерживать форму для одиночных матчей – я предпочитал игру тренировке. В большинстве случаев расписание игр на Уимблдоне было мне на руку: один день я играл одиночку, другой день – пару. Кто знает, если бы я снялся с парного полуфинала, то может быть, у меня остались бы силы на победу в пятом сете над Боргом. Однако я хорошо знаю – знал и тогда – что я никогда бы так не поступил по отношению к Питеру, моему партнеру и другу. Это просто было не в моих правилах.

В этом финале я впервые убедился, насколько природная выносливость и физическая форма Борга превосходят мои.

При счете 5-4 во втором сете я немного занервничал – может из-за того, что все шло слишком легко – а он включил свою подачу; это позволило ему вернуться в матч и выиграть сет со счетом 7-5. Тут из меня словно выпустили воздух. Я так переживал из-за потерянной возможности повести 2-0 по сетам, что подсел морально и физически. Я проиграл третий сет со счетом 3-6.

Потом он сделал брейк в четвертом сете, и неожиданно я обнаружил, что подаю при счете 3-5. Это казалось страшным сном – все произошло слишком быстро. Только что все шло к тому, что  я завершу матч со счетом 6-1, 6-4, 6-3, и внезапно я стоял на краю поражения.

И тут случилось чудо. Я удержал свою подачу, отыграл несколько матчпойнтов на подаче Борга – я снова был в игре. Когда мы дошли до тайбрейка, я уже чувствовал, что смогу выиграть матч.

Конечно, большое видится на расстоянии, но, уверяю вас, во время того тайбрейка я уже знал, что происходит нечто особенное. В те дни еще продавали стоячие места на финалы Уимблдона (отличные места, если вы согласны провести три дня на ногах), и эмоции толпы били через край: оглушительный шум порой прерывался драматическим молчанием. Я чувствовал, что по какой-то причине – может, из-за отыгранных только что мною матчболов – даже те, кто болели против меня, хотели, чтобы я выиграл тайбрейк.

 

Они просто не хотели, чтобы матч закончился.

Казалось, и сам матч не желал заканчиваться. Тайбрейк все продолжался: больше – меньше, больше – меньше; мы оба делали множество ударов навылет, но никто из нас не мог положить всему этому конец. Я начал уставать, но публика так вдохновила меня, что я забыл об усталости.

Я не знаю, почему эти моменты до сих пор не выходят у меня из головы. Один раз я выполнил форхенд на бегу – как оказалось, это был удар навылет точно в линию – и очутился практически среди зрителей, а ведь центральный корт Уимблдона очень широк. Я чувствовал исходящее от публики возбуждение – мне даже приходилось делать усилие, чтобы не перевозбудиться самому. Но чем дольше длился тайбрейк, тем труднее мне было оставаться на плаву.

И когда я наконец выиграл, 18-16, я знал, что теперь я должен выиграть матч. Знал это.

Я думаю, что Борг был весьма разочарован, когда упустил тайбрейк, но что бы ни творилось у него внутри, это было спрятано очень глубоко. Он не только не потерял надежду, у него и сил оставалось немало.

Я удивлялся, как такое возможно. Я забыл об усталости во время тайбрейка, но теперь она начинала напоминать о себе. Борг подавал первым в пятом сете. Я выполнил пару хороших приемов и повел в гейме 30:0 – и тут у него пошли мощные первые подачи. Я настолько устал, что не мог создать ему никаких особых трудностей.

Я упустил первый гейм, удержал подачу, и затем гейм за геймом мы удерживали свои подачи под ноль, иногда отдавая одно очко. Я все время повторял про себя: «Сейчас, Боже, сейчас я должен сделать брейк».

Этого так и не случилось. Когда я увидел, как невозмутимо он отнесся к потере четвертого сета и лишь усилил свою игру в пятом – что-то во мне надломилось. Он казался абсолютно свежим, а мои силы иссякли.

Я был поражен. Он выигрывал Уимблдон раз за разом! Он четыре раза подряд выиграл Уимблдон! Я цеплялся за мысль: «Должен же этому прийти конец!». Пятый сет превратился в гонку на выживание, а как раз этого мне хотелось меньше всего: у меня просто-напросто кончалось топливо в баке. Под конец я лишь старался удержать равенство по геймам: я едва мог взять очко на его подаче.

Несмотря на трагизм проигрыша, этот кадр мне кажется забавным. Почему?

А затем мы пожимали друг другу руки у сетки. Я знал, что могу победить Борга. Но Уимблдон все еще принадлежал ему.

--------------------------------------------------------------------------------------------------------------

<<                                                Оглавление                                                            >>

logoДжон Макинрой
logoATP