11 мин.

Джон Макинрой. «Всерьёз». Часть 3

169

Итак Открытый чемпионат США 2011 года завершился. Вроде бы все высказались, все всё обсудили и настало время взять в руки книжку и почитать.

Сегодня у меня для вас есть небольшой сюрприз. Вторую главу перевёл один из лучших блоггеров-аналитиков сайта Sanya, чей блог Western grip горячо любим завсегдатаями сайта.

Приносим отдельную благодарность D&L за пояснения к реалиям американского пригорода

Итак, устраивайтесь поудобнее.  Мы продолжаем!

--------------------------------------------------------------------------------------------------------------.

<<                                                      Оглавление                                                      >>

----------------------------------------------------------------------------------------------

 Джон Макинрой. Автобиография. "Всерьёз" ("Serious"). Глава 2 (начало)

 

С чего всё началось? Это вопрос, который мне всегда задают во время интервью. Как ты стал на этот путь? Первое, что я им отвечаю – я из Нью-Йорка. А нас ничего не удерживает – сидим ли мы в транспорте или идем по улице. Мы действуем в открытую и не жалуемся при этом.

         

(Слева - герб ирландских Макинроев, справа - шотландских. Огромная благодарность D&L за ссылку на сайт)

Мой папа из таких. Он вырос в Верхнем Ист-Сайде на Манхэттене, но не в лучшей его части, а в анклаве пёстрой смеси ирландцев, немцев, поляков и венгров рабочего класса. В районе более известном, как Йорквилль. Его отец, Джон Джозеф Макинрой, иммигрировал сюда из Ирландии в начале 20-го столетия  и работал в качестве банковского посыльного и охранника. (Также он немного подрабатывал на стороне, играя на тромбоне в ирландских группах, поэтому я искренне желал выступать также как и он). Есть ли у меня на самом деле музыкальный талант – что ж, это другой вопрос.

Будучи незнатным по происхождению, мой отец сделал всё возможное, чтобы попасть в колледж, посещая вечерние уроки в школе права в Фордхеме и став партнером одной из самых больших юридических фирм Нью-Йорка.

Но папа никогда не забывал своих корней. Он был полон любви к ирландской музыке и чувству юмора. Больше всего он любил  встретиться с друзьями и пропустить кружку-другую пива, распевая песни и рассказывая шутки во весь голос (совсем другое дело я: никогда не мог запомнить анекдот, чтобы хоть как-то исправить положение). До сих пор помню, какими громогласными были вечеринки моих родителей, когда я рос, и как на следующее утро мой отец всегда был полон энергии и с осмысленным взглядом, готовый снова выйти в мир.

Те, кто смотрел теннис в 80-ые, могут припомнить, что моя мама была гораздо спокойнее: думаю, от нее я унаследовал свою робость. И некоторую резкость в манерах. Моя мать Кей – урожденная Кэтрин Трешем, дочь помощника шерифа Лонг-Айленда – была склонной видеть мир в несколько более суровом свете, чем мой отец, который вечно улыбался и имел в запасе любезное слово для любого. Мама никогда не доверяла посторонним так, как папа; она могла испытывать недовольство по поводу каждого. К сожалению, в этом отношении я тоже похож на нее.

Мои родители познакомились в Нью-Йорке в середине 50-ых, когда мой отец приехал в отпуск из Католического университета в Вашингтоне, а моя мать училась в медицинском училище в госпитале Ленокс-Хилл. Их отношения начались достаточно банально одной ночью в баре, когда несколько подружек мамы по учебе случайно встретились с отцом и его приятелями. У папы не было серьезных отношений  ни с кем из этих студенток, но они познакомили его с девушкой, которая оказалась идеальной для него. Джон и Кей поженились, когда отец служил в военно-воздушных войсках, и я родился 16 февраля 1959 года на авиабазе ВВС США в Висбадене, в ФРГ.

Когда мой отец оставил службу, мы переехали во Флашинг в Квинсе, место, где расположен аэропорт Ла Гардиа и будущая резиденция Нью-Йорк Метс. Папа работал помощником главы рекламного агентства целый день, а по вечерам посещал школу права в Фордхеме. Стоит упомянуть типичную, связанную с моей мамой, историю: когда отец закончил первый год обучения, он с гордостью сказал ей, что был вторым в классе по успеваемости. «Если бы ты трудился упорнее, то был бы первым», - ответила мама. (В следующем году так оно и было.)

Мы всё еще жили во Флашинге, когда в феврале 1962 года родился мой брат Марк. Но вскоре, как раз перед тем, как отец получил диплом, мы совершили длинный переезд в окрестности, на запад к Даглстону – сначала снова в квартиру, а потом в двухэтажный деревянный дом на Рашмор авеню 241-10.

Даглстон был типичным для Нью-Йорка спальным районом: красивым, безопасным, чистым; но ничего фантастического. Дома были маленькими, довоенные квадратные домики в колониальном стиле (D&L: Американская колониальная архитектура) и стиле кейп-код (D&L: Кейп-код). (D&L: Я такие домики называю - "Домик Красной Шапочки", их много повсюду :)) Тут было много молодых семей вроде нас, у которых на дорожке возле гаража стоял многоместный легковой автомобиль, а во внутреннем дворике было приспособление для барбекю. Детишки катались на своих велосипедах, играли в футбол (имеется в виду американский футбол, привычный российскому читателю футбол называется в США соккер) и стикбол (D&L: типа бейсбола что-то дворового :)) на улицах и футбольном поле, а баскетбол – на дорогах. Таковым был стиль Квинса, прямо как в сериале «Предоставьте это Биверу» (D&L: это ТВ комедийный сериал про мальчика Теодора по прозвищу Beaver конца 50-х - начала 60-х годов).

Я даже развозил газеты, когда мне было десять и одиннадцать лет, доставляя их на своем велосипеде, «Ньюсдей» и «Нью-Йорк Таймс». Это была тяжелая работа: я зарабатывал от полтора до двух баксов каждую неделю, а люди не разбрасывались чаевыми – я получал четыре цента с человека, которые давали без сдачи, хотя случалось получить и больше.

Мне было семь с половиной, когда родился мой младший брат Патрик. Я смутно осознал этот факт и продолжил заниматься своим любимым делом,  и с того времени, когда я впервые стал на ноги это было одно: спорт, спорт и только спорт. Если какая-то игра требовала использование мяча, я играл в нее и всегда был хорош. Вот история, которую мой папа любит рассказывать. Когда мне было четыре года, мы как-то играли с ним в Центральном парке. Он бросал мне мяч, а я нанес несколько хороших звонких ударов по линии моей желтой теннисной ракеткой. Поближе к нам подошла старушка и сказала: «Извините, это маленький мальчик или переодетый карлик?»

Я долгое время не рос – более крупные ребята с Мемориал филд стали постоянно называть меня «коротышкой». Но так, как я был достаточно хорош в любой игре, они брали меня играть к себе. Моими любимыми командными видами спорта были баскетбол, футбол и бейсбол. Играя в софтбол, я научился бить из любой точки из-за специфической конфигурации поля школы в Даглстоне. В соккер мы стали играть немного позже. Мне всегда нравилось быть в команде из-за духа товарищества. Хорошо помню долгие летние вечера, когда я со своими хорошими друзьями Энди Кином, Джоном Мартином и Дагом Сапуто играли в софтбол в Рашморе. Казалось, что эти вечера  будут длиться целую вечность.

Мужчины в нашей семье всегда были спортивными, о чем мы кричали на каждом углу, болея за кого-то или играя сами. Мы кричали по каждому поводу. Все мы любили друг друга, но при этом определенно были семьей горлопанов. Когда я был маленьким, отец подавал пример, выпуская пар или дружелюбно ругая нас. Мы никогда не сдерживались в нашем семействе.

В тоже время мои родители были очень требовательны. Они ждали, что я добьюсь успеха.

Однажды я слетел с велосипеда. Пришел и сказал маме: «У меня болит рука.» В то время она работала медсестрой операционной и знала о травмах рук. Она ощупала руку и решив, что это всего лишь ушиб, сказала: «Возвращайся на корт». Спустя три недели рука все еще давала о себе знать, а я продолжал жаловаться. В конце концов, мама отвела меня к врачу. Оказалось, что у меня перелом левой руки.

По поводу морали не было никакой неопределенности: всё делилось на черное или белое, правильное или нет неправильное. Они (родители) всегда пытались вдолбить мне это в голову: «Говори правду, будь честным при любых обстоятельствах.»

Мои отец и мать знали, что образование – билет в мир. Бесплатная средняя школа в Даглстоне  была одной из причин, почему молодые семьи перебирались сюда из города, но мои родители считали, что это не уровень их сыновей. Я начал учиться в школе Св. Анастасии, католической школе недалеко от нашего дома, но после моего первого года обучения (так рассказывала мама) один из учителей сказал ей: «Вам следовало бы забрать его в место получше – он слишком умен.» И родители отправили меня – в частную школу, потратив немало денег – в национальную школу Бакли в Рослине на Лонг-Айленде, куда можно было добраться за двадцать пять минут на автобусе.

Мои родители были американцами в полном смысле этого слова; они с головой поверили и окунулись в «американскую мечту». Она не давала им ни минуты покоя и очень существенным в ее реализации было то в каком именно месте ты живешь. За годы моего обучения в Даглстоне мы жили в четырех разных местах: один раз в квартире и еще трижды – в домах. Однажды – клянусь - мы переехали в соседний дом. По мнению моей мамы он был лучше. Но, черт побери, тут было меньше места во дворе для игры в футбол!

В то памятное лето 1967 года мы снова переехали. В этот раз недалеко, но этот переезд был куда значительнее предыдущих: одна миля на север, минуя Северный Бульвар и железную дорогу Лонг-Айленда, из Даглстона в Даглстон Мэнор.

Как уже понятно из самого названия, Даглстон Мэнор – это было именно то, что надо, еще один шажочек вперед в лучший мир, и наш новый дом на Беверли Роуд 252 находился за квартал от места под названием Даглстонский клуб , в который вступили мои родители, еще когда мы жили в Рашморе.

Даглстонский клуб не был чем-то фантастическим – помещение клуба, бассейн, пять теннисных кортов – но достаточно милым и кое-что значил для молодой семьи, которая стремилась подняться вверх. Теннис также кое-что значил. В те дни он все еще был просто развлечением, которым следовало бы  заниматься молодым юристам ведущих элитных юридических фирм, расположенных на  Манхэттене. Поскольку папа знал, что я фанат любых игр, где задействован мяч, мы стали играть с ним вместе. Оба моих брата также пристрастились к теннису в эти годы в даглстонском клубе: Марк в пятилетнем возрасте, а маленький Патрик в три года. Он играл с бекхенда двумя руками, поскольку только таким образом мог удержать ракетку в руках.

Я начал заниматься в группе у профессионального тренера из средней школы Дэна Дуайера. По семейной легенде – наверное, что-то в ней даже правдиво – в восьмилетнем возрасте, когда прошло всего две недели с начала моих занятий, я принял участие в турнире клуба в возрасте до двенадцати лет и дошел до полуфинала вместе с тремя другими мальчишками, которым всем было по двенадцать лет. Я уступил, но через несколько недель на другом турнире я снова был в полуфинале с этими же ребятами и в этот раз победил. На клубном банкете Дэн Дуайер наградил меня специальным призом – сертификатом на пять долларов, которым можно было воспользоваться в магазинах спортивной одежды – и сказал: «Уверен, что в один день мы увидим Джона в Форест Хилле» (в те времена это было место проведения Открытого чемпионата США).

После того, как Дуайер оставил клуб, его сменил приятный старина по имени Джордж Сивеген, чей сын Бутч выступал на местном уровне несколько лет. Кроме этого я брал уроки у Уоррена МакГолдрика, который преподавал историю в Бакли.

Так как я был слишком мал для своего возраста, то выжать большую мощь из своей деревянной ракетки был просто не способен. С другой стороны у меня были быстрые ноги и я очень рано видел мяч: наверное, я обладал инстинктом, который подсказывал мне, куда соперник выполнит следующий удар. Благодаря отличному перемещению по корту и острому глазу я возвращал сопернику практически любой мяч. Очень быстро я усвоил, что необязательно бить помощнее, чтобы выигрывать матчи – достаточно способности отбить любой мяч назад в корт, чтобы иметь возможность победить практически  любого игрока.

Было еще кое-что. С раннего возраста у меня была отличная координация, но с того момента, как я взял ракетку в руки, заметил еще одну особенность: мне сложно это объяснить, но я мог чувствовать мяч через струны. С самого начала я был впечатлен, как по-разному можно нанести удар по мячу – плоско, спином, слайсом. Мне нравилось, как после топсина мяч «плывет» по высокой траектории выше головы моего соперника, снижается у самой задней линии и улетает за пределы досягаемости. Я любил делать замах для выполнения мощного форхенда или бекхенда, а потом, в последнюю миллисекунду оставлял мяч у сетки при помощи укороченного удара, ловя соперника, разинувшего рот от удивления, на прямых ногах.

Я выполнил  тысячи ударов об стену в Даглстонском клубе, испробовав все их разновидности (а несколько мячей попали в дворик к Дику Линчу, бывшему защитнику «Гигантов» (Нью-Йорк Джайнтс, команда по американскому футболу), который жил сразу за стеной).

--------------------------------------------------------------------------------------------------------------.

<<                                                      Оглавление                                                      >>

logoДжон Макинрой
logoATP