3 декабря 2015, 16:34 30 мин.

Диди: Мой роман с «Ливерпулем». Глава 3

Автор

«Посол культуры из Бутла»

Джейми Каррагер наверняка уже и не вспомнит нашу первую встречу. Я вот её точно не забуду. Это случилось на стадионе «Сент Джеймс Парк» 30 августа 1998 года, когда я играл за «Ньюкасл». После увольнения Кенни Далглиша во главе «сорок» встал Рууд Гуллит, пообещав внедрить философию «сексуального футбола» на северо-востоке Англии. Его дебютом стала игра против — угадайте, кого? — «Ливерпуля».

Я знал, что в то время за «Ливерпуль» выступали отличные молодые игроки, хотя, если честно, не особо ими интересовался. Игра началась в быстром темпе, и у меня не было шанса присмотреться к ним. В этом новом «сексуальном футболе» не было места для прелюдии. Матч с самого начала был жёстким, и очень быстро Гэри Спид врезался в ливерпульского здоровяка Пола Инса — видимо, чтобы лично проверить крепость его лодыжек. Это столкновение задало тон всей игре, и моя первая стычка случилась уже на двенадцатой минуте. Именно тогда юный Карра решил со мной познакомиться. Мяч срикошетил и оказался на равном расстоянии между нами. Времени подумать не было. Мы оба бросились за мячом, но в самый последний момент я слегка притормозил. Карра же, во всей красе своей натуры, и не думал отступать. Он бросился вперёд и чисто отобрал мяч, а я не слабо получил по ногам. Я сразу же почувствовал, что что-то не так. Пока я ковылял по полю, пытаясь понять, смогу ли отойти от этого сокрушительного подката без потерь, Карра продолжил играть, как ни в чём не бывало, даже не заметив, что я травмировал связки. Очень скоро я похромал вон с поля и провёл шесть недель на скамейке. В том матче единственными, кто показывал сексуальный футбол, были игроки «Ливерпуля». Майкл Оуэн оформил потрясающей красоты покер в первые пятнадцать минут игры, и мы были уничтожены со счётом 4:1. Приятно познакомиться, мистер Каррагер.

Когда мы приехали на «Энфилд» на ответную игру, я не испытывал негативных эмоций к этому парню, но его имя трепалось таблоидами в самых провокационных статьях. Газетчики следили за игроками «Ливерпуля» на их рождественской вечеринке, и там произошла кое-какая история — сексуальная, но не имеющая никакого отношения к футболу. Карра вляпался в небольшой скандал, который на следующий же день, прямо перед игрой, просочился в газеты. Я помню, что в тот день ливерпульские болельщики встретили его выход на поле оглушительными овациями. Он был своим до мозга костей, и они давали ему понять, что поддерживали его, как игрока, вне зависимости от того, что он вытворял за пределами поля.

Та игра стала для меня очередным ливерпульским кошмаром. Мы играли отлично и вели на «Энфилде» со счётом 2:0, а это удаётся не многим командам. Но мне, видимо, было на роду написано уходить с поля в матче против «Ливерпуля», не сделав никакого вклада в игру. Я только и успел, что сфолить на Стиве МакМанамане. Фол был грязным, но мне повезло получить всего лишь жёлтую карточку. Видимо, Патрика Бергера возмутила такая несправедливость — как только я оказался рядом с ним, он почти откровенно нырнул, чтобы я уж точно вылетел из игры, хотя контакт был минимальным. Меня снова отправили с поля в игре против «красных».

В последние полчаса «Ливерпуль» прибавил и невероятным образом превратил проигрыш со счётом 2:0 в победу 4:2. Вот так Карра и стал ассоциироваться у меня с двумя ужасными играми против «Ливерпуля», хотя он сам понятия об этом не имел. Его имя впечаталось мне в память.

С того момента, как я приехал на «Энфилд» в качестве игрока «красных», я сразу привязался к нему. Мало кто может меня рассмешить, но Карра как-то сразу поймал мою волну. Я словно нашёл ту единственную радиостанцию, которая мне по душе. Шум в раздевалке я всегда воспринимал, как ненавязчивый фон, но когда входил Карра, мне казалось, будто кто-то громко включал мою любимую музыку. Что-то было в его манере держаться, в том, как он разговаривал и, конечно, в том, что именно говорил.

Первое, что бросается в глаза, когда встречаешь скаузеров, это их гордость всем, что имеет отношение к Ливерпулю. Карра — не исключение из этого правила, и вскоре после моего переезда он взял на себя ответственность за моё более близкое знакомство с великим городом. Он стал для меня настоящим послом культуры из Бутла.

Как-то после тренировки мы переодевались, и Карра поймал меня на выходе из душа. Он повёл себя по-скаузерски типично. Есть у уроженцев Мерисайда странная привычка — в начале разговора мычать какую-нибудь неразборчивую вопросительную белиберду и только потом говорить по-человечески. Так вот, Карра посмотрел на меня и протянул:

— Эээрррммм, Диди?

Затем последовал сам вопрос:

— Не хочешь сегодня потусить в моих трущобах?

Мне не пришлось думать дважды — я люблю проводить время в хорошей компании, а передо мной стоял один из немногих людей, которые могут заставить меня ржать в голос. Моё чувство юмора довольно специфично, а в Джейми Каррагере было что-то, что сразу пришлось мне по душе. Он забавно смотрит на мир, и я всегда знал, что в компании Карры буду смеяться до упаду.

— Ладно, — ответил я, как подобает скромному иностранцу. — И где же твои трущобы?

— Бутл, — сказал Карра. — Там клёво.

Я провёл достаточно времени среди скаузеров, чтобы понимать — «клёво» не имеет ничего общего с местными ночными клубами, которые разрывает от громкой музыки. Этим словом они описывают всё, что угодно — от мягкой туалетной бумаги до политической идеологии. Из-за энтузиазма Карры я уже представил себе, что мы поедем в какой-нибудь ливерпульский Лос-Анжелес. Вечер вырисовывался интересный, так что я согласился, и мы направились в Бутл. Пока мы ехали по улицам, я понял, что Карра вряд ли путешествовал дальше, чем из Бутла на «Энфилд», но его дар потрясающего футболиста словно открывал перед ним другой мир. Я не запомнил название городка рядом с Бутлом, когда мы проехали знак, но если бы Карра сказал, что там находился разорванный войной Бейрут, я бы ему поверил. Со всем уважением могу сказать, что Бутлу далеко до ливерпульской Санта-Моники. Городок был непростым, это чувствовалось сразу. Но я видел гордость в глазах Джейми, когда он рассказывал про свой город, и было очевидно, что он ни на йоту не растерял искренней любви к месту своего рождения. Этот унылый, рабочий район Мерсисайда был его частью — так же, как и он сам был частью Бутла.

Мы припарковались на неровной асфальтовой площадке, окружённой мрачными кирпичными зданиями. Лучась счастьем, Карра заявил:

— Идём, отведу тебя к Корнелиусу.

Я подумал, что он, наверное, говорит о каком-нибудь трендовом и необычном местечке, известном в тамошних краях.

Карра показывал дорогу. Через низкую облупленную дверь мы вошли в маленькую, тёмную комнату. Я только так могу вам описать то, что увидел. Это была просто маленькая, тёмная комната. Там было несколько столов, покоцанные стулья, музыкальный аппарат и небольшая барная стойка. И всё. Заведение выглядело так, словно знавало лучшие времена, и у меня было чувство, будто мы прошли через потайную дверь во времени и оказались в подвальном пабе в доках Одессы или Гданьска году эдак в 1972.

Но для Карры дело было не в антураже. Он был восходящей футбольной звездой и уже привык иметь лучшее из лучшего. Он мог бы пойти куда угодно и делать, что ему вздумается, но всё равно повёл меня к Корнелиусу. Для Карры главным были люди, и должен сказать, публика в пабе была действительно чудесная. Впрочем, не стоит забывать, что я был там вместе с величайшим человеком, который когда-либо рождался в Бутле, да и сам был игроком «Ливерпуля». Будь всё иначе, в Бутле я был бы просто чужаком, а чужакам в тот паб путь заказан. После того, как мы вышли из темноты нашего маленького временного туннеля на дневной свет, у меня ещё долго болели глаза.

Карра давно вызывал у меня симпатию, но когда я увидел, как легко и естественно он вписывается в окружение своего родного города, он стал нравиться мне ещё больше. Он вёл себя очень сдержанно и никогда не кидал дешёвые понты. Он был обычным бутловским парнем, просто ему удалось добиться того, чего хотел бы любой из них — играть за «Ливерпуль». Они не позволяли ему зазнаваться, и Карра отвечал им тем же.

С Каррой было приятно выпить парочку пинт. Если в мире есть человек, который способен приободрить меня лучше всех остальных, то это он, посол культуры из Бутла. В мае 2000 года мы проиграли домашний матч против «Лестера». Они победили нас 2:0, всё было честно и справедливо, но у нас был один из тех дней, когда игра просто не складывается. В раздевалку мы вернулись в ужасном раздрае. В такие моменты сложно понять, почему ничего не получилось. Карра предложил выпить пива в городе. Парочка бутылок подняла нам настроение, и у Карры появилась новая идея.

— Пошли, Кайзер, сходим во «Флэйрс».

По пути в этот ночной клуб мы точно прошли сквозь ещё один временной туннель. Карра, может, и знал, куда идти, но я совершенно потерялся в пространстве. Удивительно, как местные вообще находили то местечко, я не удивлюсь, если некоторые до сих пор пытаются выбраться оттуда. Мы будто оказались в ливерпульском аналоге марокканских медин (узкие старые улочки в исторических центрах городов Марокко, образующие лабиринты — прим. пер.). Хотя мы шатались недалеко от центра, но из-за узких аллей, проездов и тёмных подворотней создавалось впечатление, что мы в миллионах миль от Ливерпуля.

«Флэйрс» оказался очередным захудалым клубом. Внутри царила атмосфера поздних семидесятых. На высокой сцене стоял диск-жокей. Я говорю «диск-жокей», потому что у него реально были настоящие пластинки. Между песнями частенько возникала небольшая пауза, пока он, например, доставал виниловый диск Аббы «Super Trouper» из замызганного картонного конверта. Песни вроде «Hotel California» и «Love Shack» словно переносили нас в прошлое.

Публика была одета соответствующим образом: блёстки, платформы и химзавивка. Если б я знал, то надел бы тот коричневый прикид, в котором приехал из Ньюкасла. Всё было пропитано таким духом семидесятых, что я почти ожидал увидеть Хансена, Томпсона и Кигана где-нибудь в углу, болтающими с девушками — в будущем умение сидеть на диване и разговаривать клишированными фразами им пригодится. Мы отлично провели время в этой временной воронке и оправились от разочарования из-за проигрыша «Лестеру».

Не знаю, был ли Жерар Улье поклонником семидесятых, но каким-то образом он узнал, что после игры мы тусили во «Флэйрс». Неужели он тоже был там, наслаждался креветочным коктейлем и куриными крылышками где-нибудь в тёмном углу и ждал, когда поставят «Ca Plane Pour Moi», чтобы взорвать танцпол? Я так и не выяснил, каким образом, но Жерар прознал обо всём. Спустя пару дней нас обоих вызвали к нему в кабинет. Ему были известны абсолютно все подробности, он знал, где мы были и что делали. Головомойку в основном устроили мне. Карра хоть и был немного младше меня, но вряд ли его можно было назвать ребёнком, которого я утащил на кривую дорожку. Я начал понимать, что Улье питал слабость к Карре. Я бы даже сказал, он любил его как приёмного сына. Это тот самый пример настоящей мужской любви — без всякого сексуального подтекста, просто глубокая привязанность одного мужчины к другому. Да, Жерар злился на нас обоих, но в особенности на меня, потому что на своего любимого сына он возлагал большие надежды. Когда Карру жестом попросили удалиться, я остался один под шквальным огнём. Улье дал мне понять, что ничто не должно помешать блестящему будущему этого парня. Может быть, в Карре Улье видел игрока, каким смог бы стать сам, если бы вырос в профессионального футболиста. Неважно, в какой обёртке это преподносилось, суть была ясна — будущее Карры заботило Жерара гораздо больше, чем моё.

Ему не стоило так сильно волноваться — Карра бы никогда не позволил чему-либо помешать реализовать свой потенциал. Он не прочь хорошо повеселиться, но при этом всегда остаётся настоящим профессионалом. Он словно неваляшка — стоит только толкнуть, как она тут же вскакивает. Физически и духовно Карра очень силён. Всякий раз, оказываясь сбитым с ног, он будет подниматься снова.

Стойкость — наша с Каррой общая черта, но кое в чём мы всё-таки различаемся. Перед игрой я всегда стараюсь вести себя тихо: переодеваюсь, читаю программку от корки до корки, а потом просто сижу на месте около часа наедине со своими мыслями. В такие моменты разговаривать не хочется. Я предпочитаю концентрироваться на предстоящей игре, продумывать её и готовиться морально. Я всё равно что футбольная Грета Гарбо — «оставьте меня в покое». С Каррой всё абсолютно наоборот. Для него раздевалка перед матчем — что-то вроде «Кембриджской рампы». Пользуясь возможность блеснуть, Карра бродил по комнате, болтая напропалую, и смешил всю команду до колик в животе — и это за пару минут до выхода на поле. Чаще всего я просто отключался от происходящего, но иногда его остроты достигали и моих ушей. Настраиваясь на игру, он полностью терялся в предматчевой суете, а потом выходил на поле таким же хладнокровным и спокойным, как все остальные. Ему хватало секунды, чтобы из клоуна превратиться в жёсткого защитника.

Хотя капитаном и примером для подражания был Стивен Джеррард, раздевалка вращалась вокруг Карры. Он всегда был в центре внимания и задавал жару своими выходками. Говорят, он похож на скаузерского комика Джона Бишопа. И правда — посмотреть на них, так они могли бы быть братьями. Впрочем, они и без того стали отличными друзьями, и, честно говоря, мне трудно сказать, кто из них смешнее. На мой взгляд, Карра запросто мог бы построить вторую карьеру в комедийном бизнесе. Может быть, когда он повесит бутсы на гвоздь, то попросит Корнелиуса организовать ему маленькую сцену в пабе.

У Карры был огромный арсенал шуток. Английским парням особенно нравился стёб в его исполнении. С увеличением количества легионеров в команде у Карры прибавилось новых слушателей, на которых он мог оттачивать свои юмористические навыки — к тому же, его уместные подколки всегда помогали преодолеть языковой барьер. Казалось, для Карры вообще не было ничего невозможного.

У нас был очень опытный психотерапевт Стюарт Уэлш — амбициозный мужик, который хотел добиться успеха на профессиональном поприще. Он уже работал в медштабе одного из топовых клубов Премьер-лиги, и следующей ступенью для него была работа терапевтом в английской сборной. Эта его мечта не была секретом — по крайней мере, игроки сборной о ней знали. У них была возможность замолвить за Стюарта словечко, так почему бы и нет? Карра всё это просчитал. Приезжая на сборы, он использовал любую возможность, чтобы внимательно послушать терапевта сборной Гэри Льюина — в то время он возглавлял медштаб «Арсенала». Карра слушал вовсе не для того, чтобы потом поделиться со Стюартом профессиональными тайнами, о нет. Он медленно, но верно учился имитировать лондонский акцент.

Хорошенько подготовившись, Карра позвонил Стюарту Уэлшу, копируя произношение терапевта «Арсенала».

— Как дела, Стю? Дело вот в чём, я слышал много хорошего о тебе от ливерпульских парней в сборной. Мы бы хотели, чтобы ты присоединился к медштабу на следующих сборах. Что скажешь?

Разумеется, Стюарт был более чем заинтересован. Он словно оказался в собственной мечте. Все его фантазии и амбиции воплощались в жизнь. Он был на седьмом небе и рассказывал всем, кто был готов слушать, что ему дали работу в английской сборной. Для Стюарта это был лучший день в жизни.

К тому времени, как Карра рассказал мне о своём маленьком приколе, Стюарт уже добрался до дома и поделился новостью с женой и семьёй. Я подумал, что шутка зашла слишком далеко, и не постеснялся в выражениях.

— Ты придурок, Карра! Это уже слишком.

Конечно, я понял, в чём прикол, но Стюарт уже рассказал обо всём семье, и ситуация приняла неприятный оборот. Карра слегка покраснел и неловко улыбнулся — на моей памяти то был единственный раз, когда ему действительно стало стыдно за свои проделки. Если бы я знал, что он собирается отмочить, то постарался бы его отговорить. Когда он загорался какой-то идеей, то не слушал никого, но если кто-то и мог остановить его тогда, то это я.

Выбора не было — Карре пришлось отправиться к Стюарту и признаться, что всё это было надувательством. О реакции Стюарта история умалчивает до сих пор.

У Карры довольно специфическое чувство юмора. Думаю, это что-то генетическое. Его отец, Филли, популярный местный персонаж и скаузер до мозга костей. Когда он сыграл эпизодическую роль в фильме «Пятнадцать минут, шокировавшие мир», его акцент был таким густым и неразборчивым, что съёмочной группе пришлось добавить в его сцену субтитры, хотя целевая аудитория и так состояла из скаузеров.

Я помню, как впервые увидел Филли. Мы тогда были в Испании, ехали на матч против «Валенсии» в Лиге чемпионов. В автобусе я сидел рядом с Майклом Оуэном. Когда мы подъехали к стадиону, автобус замедлил ход, чтобы аккуратно проехать через красное море — около пяти тысяч болельщиков «Ливерпуля» радостно встречали нас у арены. Майкл Оуэн, обычно достаточно спокойный парень, неожиданно подскочил, перегнулся через меня и начал стучать кулаком в окно:

— Да-а-а! Эй, смотрите! — прокричал он. — Вон там старик Карры!

Я не мог в это поверить. Наверное, я ожидал увидеть хорошо одетого джентльмена, с достоинством направляющегося к стадиону. Но над тысячами ликующих фанатов возвышался один человек — его подняли на плечи. Он сорвал с себя футболку и дирижировал хором болельщиков, размахивал руками и раскачивал толпу, словно заводила. Как оказалось, это и был невероятный Филли Каррагер.

Остальная команда, судя по всему, хорошо знала Фили. Как только Майкл вскрикнул и начал колотить в окно, вся правая часть автобуса вскочила на ноги и перекочевала на левую сторону, чтобы взглянуть на Филли. Хорошо, что мы были не в лодке.

Я обернулся на Карру, думая, что он будет кривиться от смущения за своего отца, ведущего себя, словно семнадцатилетний юнец, но ничего подобного. Карра был на ногах, стучал в стекло, вопил, как неандерталец, и светился улыбкой. Как и все остальные, он был просто счастлив увидеть Филли.

Фили — очень неоднозначная личность. Он ходит на каждый матч «Ливерпуля», а если у него нет билета, он всё равно умудряется пробираться на стадион. Разумеется, за карьерой Джейми в сборной он тоже следит. Во время Чемпионата мира 2006 в Германии Филли жил там же, где и сборная Англии, в Баден-Бадене. Чемпионат стал очередным турниром, на котором англичане не оправдали ожиданий своей страны, вылетев в четвертьфинале против Португалии. Вся нация была подавлена, но Филли утешил себя небольшим сувениром, который привёз домой. Большинство болельщиков привезли бы немецкого пива, майку с надписью «Я поехал в Баден-Баден с Англией, а получил только эту лузерскую футболку» или, если дело совсем плохо, пару традиционных кожаных штанов. Но только не Филли. Он привёз домой болгарскую пианистку, с которой жил в одном отеле. Она приехала, чтобы остаться с ним в Ливерпуле. С учётом тягучего скаузерского акцента Фили и её болгарского английского нечего и говорить о языковом барьере. Я понятия не имею, как они общались. С субтитрами, видимо.

Хотя Карра стал успешным и известным человеком, он до всё ещё оставался одним из бутловских парней. Никто и бровью не вёл, если после матча к нам, попивающим пиво в пабе, вдруг присоединялись несколько друзей Карры — они всегда каким-то волшебным образом появлялись прямо из воздуха.

Так случилось в и тот раз, когда мы отыграли матч против бразильской команды «Сан Пауло» в Клубном чемпионате мира 2005 в Йокогаме. Мы располагались в одном из отелей Токио. Этот огромный мегаполис с населением больше двенадцати миллионов людей в два раза больше Лондона, а транспортная система считается лучшей в мире — в день метро перевозит больше семи миллионов человек. Говорят, по их сверхскоростным пассажирским поездам можно сверять часы — настолько они точны.

Но, видимо, во вселенной существует закон, согласно которому группе выпивших скаузеров просто не суждено поймать такси вне зависимости от того, где они находятся, и насколько хорошо там организовано транспортное сообщение. Все игроки были обязаны вовремя вернуться в отель, чтобы успеть на автобус до аэропорта. До нашего вылета оставалось всего несколько часов. Друзья Карры пытались разрулить ситуацию, и спустя множество безуспешных попыток им всё-таки удалось остановить машину. С водителем пришлось объясняться с помощью жестов и пантомимы, и, видимо, успешно преодолеть языковой барьер не удалось — прежде чем я это осознал, один из парней взобрался на крышу машины и начал бегать по ней от багажника до капота, проминая своим весом панели.

Не знаю, была ли у водителя тревожная кнопка, но скорость японской реакции поразила меня до глубины души: даже в таком огромном мегаполисе полиции хватило всего пары минут, чтобы приехать на место беспорядка при полном параде, с мигалками и сиреной.

Не забывайте, что парни, с которыми я был в тот вечер, выросли не в хипстерском районе Лос-Анжелеса. Они выросли в Бутле и инстинктивно знали, что нужно делать в подобных ситуациях — сматываться, сверкая пятками. Именно так они и поступили. Они уже были далеко, и только тогда кто-то крикнул: «Валим, это легавые!», а я остался стоять на месте — особого выбора у меня не было.

Даже в хорошей форме я бы не пробежал и ста ярдов так же быстро, как некоторые из нахлебавшихся пива дружков Карры. К тому же, я был травмирован — тремя неделями раньше в матче против «Челси» в меня врезался Майкл Эссьен и в Клубном чемпионате мира я отыграл только десять минут. Но когда все вокруг тебя бегут, что-то в твоём мозгу приказывает — сваливай. И я побежал, да только гораздо медленнее, чем все остальные. Мои товарищи скрылись в неоновом свете токийской ночи, а меня без особого труда догнали маленькие ножки местных полицейских.

В участке дело приобрело серьёзный оборот. Никто не говорил по-английски, а у меня было мало времени. Если я опоздаю, то не успею на самолёт. От меня потребуют объяснений и наверняка оштрафуют на двухнедельную зарплату, а это слишком большие деньги за такси, в котором я так и не прокатился.

Я почувствовал облегчение, когда появился шеф участка и заговорил на правильном английском. На мне всё ещё была клубная экипировка, так что, возможно, именно поэтому он проявил больше снисходительности, чем того требовала ситуация. Мы заключили сделку: так как на машине остались отпечатки кроссовок, а не пальцев, меня попросили оставить отпечаток своей обуви и отпустили, даже не оштрафовав.

Между тем, Карра добрался до отеля. К тому времени он уже начал волноваться, что я не успею, и — вероятно, это волновало его больше всего, — что ему придётся держать ответ перед боссом. Каждые пять-десять минут он названивал в мой номер, но трубку каждый раз брал Сами Хююпия, мой сосед по комнате, которого уже начала раздражать трескотня телефона.

— Нет-нет, Карра, прекрати. Я сплю. Ты же знаешь Кайзера, он всегда возвращается… так или иначе.

В полицейском участке я послушно поставил ногу туда, куда мне указал сержант. Тихий чавкающий звук, и вот я снова свободный человек. Я вернулся в отель даже на несколько минут раньше.

От полиции Токио я больше не слышал, хотя уверен — как только Карра прочитает эту часть, он тут же начнёт учиться имитировать японский акцент, так что в ближайшее время мне стоит ожидать звонка.

В тот день, когда мы ехали в автобусе на игру с «Валенсией», я задумался над случившимся — особенно над тем эпизодом, когда Майкл Оуэн заметил отца Карры в толпе, и все парни рванули к окнам, вопя и ликуя, а Карра стучал в стекло и выражал свою радость воплями пещерного человека. В этом было что-то первобытное. Мы будто были воинами, отправляющимися охотиться на медведей, наши соплеменники провожали нас, и тут среди них внезапно появился старый вождь, которому воины захотели выразить своё почтение.

Возможно, в Карре действительно говорил какой-нибудь ген охотника-собирателя, который и делал его королём стёба и принцем подколов. Если задуматься о том, откуда пошёл стёб, и как он работает, можно предположить, что он зародился ещё во эпоху неолита, когда мужчины шли на охоту, вооружившись кремневыми топорами. Поймать и убить медведя в одиночку было невозможно. Для такого дела нужно было действовать сообща, и цена за ошибку или трусость всего одного человека была огромной — немедленная смерть.

Стёб, как чисто мужская фишка, наверняка возник как способ объединения группы людей на почве юмора. Он помогает всем воспринимать друг друга на равных. Если кто-то один ставит себя выше остальных, это может быть опасно для всех. Так было с пещерными людьми, так же происходит с футбольными командами. Юмор — лингва франка (универсальный язык для межнационального общения — прим. пер.) раздевалок всего мира. Есть добрый, ласковый стёб, который объединяет членов команды, а есть жёсткий и даже грубый — как раз для того, чтобы спустить кого-нибудь с небес на землю. Всё это поддерживает целостность в команде.

Карра блестяще владел обоими видами стёба, но особенно хорошо ему удавалось сбивать спесь с людей, которые считали себя слишком крутыми. Создавалось впечатление, будто эта важная миссия была возложена на него целыми поколениями охотников-собирателей, которые тысячи лет назад бродили по будущему Бутлу.

Обычно Карра одинаково быстро отрезвлял людей и возвращал их в коллектив своими остроумными и своевременными шутками. У нас была возможность наблюдать за мастером своего дела. Никто в команде и думать не смел о том, чтобы поставить себя выше остальных игроков и объявить себя особенным.

Впрочем, я заметил, что стремление Карры унижать выпендрёжников распространялось не только на команду, но и на мир вне поля. Он не признавал показуху в любом виде.

Как-то раз журналист из одной английской газеты спросил его, как бутловские друзья отреагировали на его успех, и он ответил:

— Они ржали надо мной, когда я достал бумажник, чтобы заплатить за выпивку.

Журналист растерялся.

— Но почему? Потому что ты мог позволить себе заплатить?

Карра сделал лицо кирпичом и ответил:

— Нет. Потому что у меня был бумажник.

Он вырос в среде, в которой даже бумажник был знаком отличия от основной группы, и получил своё, когда посмел вытащить его из кармана. С раннего детства его учили не выделяться, поэтому показушники выводили его из себя. Если в раздевалке кто-нибудь вякал лишнее, Карра был тут как тут, с ядерным и отточенным комментарием наготове. Но за пределами поля у Карры не всегда была возможность осадить зазнаек, с которыми он сталкивался. Иногда это его немного напрягало, и он мог дуться до тех пор, пока не найдёт способ побороть систему.

Конечно, мы с Каррой были хорошими друзьями, но в то время я также дружил с парнем по имени Кев Сид — в Ливерпуле он был чем-то вроде знаменитости. Несколько лет назад он вёл популярное шоу на радио, «Завтрак с Кевом Сидом», у которого было много преданных слушателей. Даже если вы не слушали Кева Сида по утрам, жить в Ливерпуле и не знать, кто этой такой, было невозможно.

Я с самого начала понял, что Кев не понравился Карре, хотя он и был моим приятелем. Холодок в отношении Карры к Кеву объяснялся очень просто. Ни Карра, ни я сам не были ни хвастунами, ни показушниками, но Кев был абсолютно другим. Он был шумным и дерзким, любил фотографироваться в компании нужных людей — эдакая ходячая публичность. К тому же, он водил «БМВ» фиолетового цвета с персональным номером «K 5EED» — потом он перевесил его на «Бентли». На этой тачке он всегда парковался перед пафосными ночными клубами, чтобы его уж точно заметили.

То, что Кев поддерживал «Эвертон», меня не парило, а вот Карре это вряд ли помогло проникнуться к нему тёплыми чувствами. Я точно знаю, что Карра каждый день слушал передачу Кева по дороге на тренировку, несмотря на своё презрение к нему. Наверное, это бесило Карру ещё больше, потому что передача Кева в основном проходила в духе «хэ-э-эй, угадайте, с кем я зажигал вчера ночью?». Его девизом было «я — звезда», а привычка козырять именами знакомых знаменитостей частенько приводила к тому, что Кева либо глубоко уважали, либо откровенно осмеивали. В любом случае, смешанных чувств к Сиди не испытывал никто.

Он постоянно вытворял что-нибудь эдакое, чтобы обратить на себя внимание прессы — например, он из кожи вон вылез, чтобы весь мир узнал о его помолвке с бывшей Мисс Великобритания. Он привёл её в гостиницу и дал отмашку для старта масштабного фейерверка, в конце которого на небе появилась фраза «Выходи за меня?». Он участвовал в рождественских спектаклях для детей и очень гордился, если видел себя в костюме Прекрасного Принца на уличных афишах.

Однажды я приехал к нему на рождественскую вечеринку, и на входе в дом стоял огромный надувной Санта Клаус. Каждый раз, когда кто-то проходил рядом с этим чудовищем, срабатывал сенсор, играла музыка, и Санта начинал танцевать брейк-данс. Первые двадцать минут это было забавно. На протяжении вечеринки эта штука срабатывала каждые две минуты, когда люди проходили мимо. В какой-то момент мне надоело. Я посмотрел на Сиди и сказал:

— Санта Клаусу пора закругляться.

Он остался совершенно невозмутимым — эта чертовщина была ему по душе, хотя всем остальным она уже начала действовать на нервы. Тогда я поднял гигантскую игрушку, пронёс её через кухню и вышел на улицу к бассейну Сиди — туда я и бросил Санту, надеясь, что он быстро пойдёт ко дну. Мы продолжили тусить и забыли об этом эпизоде.

В следующий раз я встретил Сиди на Пасху.

— Эй, Диди, — сказал он. — Благодаря тебе, я теперь не могу избавиться от Санта Клауса в бассейне.

— Чего? — спросил я. — В каком смысле? Просто вытащи его!

Сиди мрачно отмахнулся.

— Не могу. Он как-то странно сдулся, а потом наполнился водой. Теперь он прилип к дну бассейна, и никто не может сдвинуть его с места.

Я только посмеялся — подумаешь, трагедия. Сиди, с его-то опытом саморекламы, вполне мог бы обернуть этот эпизод на пользу своему публичному имиджу. Быть заметным и ярким — часть его работы. Сам я таким не был, но к подобному поведению относился нормально.

Карра очень старался не обращать на Кева внимания, но что бы он ни делал, ему просто не удавалось чувствовать себя комфортно. Кев жил на территории ярких выскочек, а Карру с его пещерными инстинктами от этого просто передёргивало.

— Не люблю всю эту показушную фигню: именные номера, моднявые тачки, танцующие санты… бумажники, — говорил Карра.

Мы никогда не развивали эту тему, поэтому чаще всего я просто отмахивался:

— Да ладно, Кев ничего. Его просто надо понять.

Карра обычно отвечал на такие заявления ворчанием. Я видел, что его это задевало, но у него не было возможности поставить Кева на место.

Каждое утро Кев в своём шоу устраивал конкурс предприятий: две разные компании ежедневно соревновались друг с другом, отвечая на вопросы по телефону. Представитель какой-нибудь фирмы висел на трубке, но его коллегам разрешалось подсказывать. Призов не было, зато победившая компания имела право участвовать в конкурсе на следующий день, и так до тех пор, пока её не выбьет кто-нибудь другой. Разумеется, смыслом шоу была самореклама. Чем дольше компания оставалась в игре, тем больше людей в Ливерпуле слышали её название каждый день. Многие из нас слушали эту передачу по дороге на тренировку — неудивительно, что конкурс предприятий частенько обсуждали в раздевалке. Иногда компании оставались в игре около трёх дней, и редко кому удавалось продержаться дольше пяти. Кажется, рекордсменами на тот момент были «Кухни Кливленда». Когда «Кухни Панорама» продержались неделю, мы все думали, что они смогут побить старый рекорд. По прошествии двух недель они всё ещё лидировали, и Карра сказал, что рекорд уже побит. После трёх недель успеха «Панорамы» что-то начало есть Карру изнутри. Он чувствовал, что что-то было не так, и в центре его подозрений стоял Кев Сид.

Когда Сиди объявил, что «Панорама» держится на вершине уже четвёртую неделю, Карра взорвался.

— Эй, Кайзер. Поговаривают, что твой дружок Сиди установил себе кухню от этой «Панорамы», и поэтому помогает им. Он подсказывает им ответы. Маленький скользкий…

Вы наверняка думаете, что профессиональный футболист на вершине своей карьеры мог бы волноваться о чём-то более существенном, но эта сплетня, которую Карра услышал где-то на задворках Бутла, действительно его распалила. У Карры кипели мозги. Он считал, что обязан поставить Сиди на место, и вёл себя так, словно от этого зависело как минимум будущее всего человечества.

«Панорама» лидировала на протяжении сорока двух дней, с большим отрывом побив предыдущий рекорд. Такой прыти от группки установщиков кухонной гарнитуры не ожидал никто, даже университет Ливерпуля не мог выбить их с первого места. Сиди как мог расхваливал новых рекордсменов, поздравляя их с невероятным успехом и упоминая «Панораму» при каждом удобном случае. Карра тихо кипел и матерился, и звук вращающихся в его голове шестерёнок не слышал только глухой. Я, между тем, оказался между двух огней. Я понимал, что если мы с Каррой будем тусить, и нам вдруг встретится Сиди, то Кев решит составить нам компанию, и Карре придётся сдерживать свои эмоции, хотя он в этом вообще не силён. Я понятия не имел, как он с этим справится, но знал, что ему не будет покоя, пока этот груз не рухнет с его плеч.

Новости о бешеном успехе «Панорамы» распространились по всему городу. Сорок два дня без поражения казались слишком подозрительным чудом, и слух о том, что Сиди вот-вот установит себе новую кухню, стал обычной шуткой в Ливерпуле. Никто не знал наверняка, но многие чувствовали подставу.

Спустя где-то неделю после установления нового рекорда, мы с Каррой довольно рано вышли из ночного клуба и впрыгнули в ожидающее у порога такси. Мы уже были готовы отъехать, но тут Карра положил руку на плечо водителя.

— Погоди секунду, дружище. Кто это там идёт?

Было невозможно не узнать эту развязную уверенную походку, предназначенную для чужих глаз — то шагал неугомонный Сиди. Он остановился, как только его кто-то узнал, и вся очередь отвернулась от нашего такси, чтобы поприветствовать ди-джея Сида.

Чувство времени Карры — одна из его самых важных черт как на поле, так и вне его, — сыграло идеально. Пока Сиди купался в лучах славы, Карра открыл окно, высунулся наружу и с яростью своих лучших подкатов заорал:

— Как там твоя новая кухня, Кев Сид? Хренов гадёныш!

Услышав это, толпа засмеялась и поддержала реплику Карры. Все знали, что он имел ввиду. Сиди застыл на месте и как-то сдулся, словно тот его танцующий Санта Клаус. Из знаменитого героя он мигом превратился в пародию на злодея. Думаю, в тот вечер над ним смеялись больше, чем на спектаклях для детей, в которых он участвовал.

Для Карры же это стало выплеском гнева, вызванного сорокадвухдневным рекордом «Панорамы», и способом поставить очередного зазнайку на место. Он считал, что всего лишь восстановил справедливость. Самопровозглашённый защитник скромной части человечества в очередной раз выиграл битву между племенем охотников-собирателей из Бутла и зазнавшихся индивидуалистов вроде Кева Сида.

Несмотря на всё это, мы с Кевом остаёмся приятелями и по сей день. Время от времени мы созваниваемся, и каждый раз нам кажется, что ещё вчера в наших жизнях был тот танцующий Санта и праведный гнев Карры. Думаю, они с Кевом — полные противоположности. Они оба — отличные ребята, но смотрят на вещи с разных перспектив, такое бывает.

Будь то Кев Сид, или новый игрок, перешедший из «Реала», Карра всегда использует своё остроумие на всю катушку, чтобы прощупать новичка и удостовериться, что он не представляет угрозы для всей команды. Здорово, когда кто-то умеет проворачивать подобное. Кстати, пока я тут размышлял, то осознал, что упомянул «Кухни Панорама» целых восемь, а то и девять раз. Чтобы не нервировать Карру, лучше скажу сразу, что это сделано в целях подробного описания истории, а вовсе не потому, что мне поставили новую кухню. Хотя, я ведь только недавно переехал, так что об этом стоит задуматься…

Никто так не опекал мою любовь к Ливерпулю, как этот парень из Бутла. Мы вместе переживали взлёты и падения. Он показал мне места, в которые не забредают туристы, открыл мне настоящий Ливерпуль без прикрас. А ещё он частенько заставлял меня смеяться до упаду. В то время в «Ливерпуле» был прекрасный командный дух, который во многом помогал нам успешно проявлять себя на поле. Атмосфера в команде была тем лишним процентом преимущества, который на профессиональном уровне может стать решающим. Вне всяких сомнений, огромную роль в формировании того чувства единства сыграл один человек — Джейми Каррагер. Мой друг и посол культуры из Бутла.

______________________________

Примечания:

1. «Флэйрс» — ливерпульский паб, расположенный по соседству с легендарным клубом «The Cavern», в котором Битлз дали свой первый концерт. Возможно, Джейми просто промахнулся дверью?

2. Грета Гарбо — шведская актриса, снялась в огромном количестве фильмов, среди которых — оскароносный «Гранд Отель». Фраза «I want to be alone», цитируемая Диди, как раз оттуда, здесь можно ознакомиться с упоминаемым эпизодом.

3. «Кембриджская рампа» — вольный художественный перевод Cambridge Footlights, театрального клуба при Кебриджском университете. Зацените прокачанные знания Диди о британских реалиях.

4. «Пятнадцать минут, шокировавшие мир» — короткометражный фильм в жанре чёрного юмора про финал Лиги чемпионов 2005 (смотреть с русскими субтитрами здесь), в съёмках которого приняли участие Джейми Каррагер, Стивен Джеррард и сам Диди. Камео Филли Каррагера в кинокартине заключалось примерно в следующем:

5. Информация о том, что же сделал Карра на памятной рождественской вечеринке 1998 года, разнится от источника к источнику, но в одном журналисты сходятся единогласно: без взбитых сливок и провокационных танцев со стриптизёршами не обошлось. «Остальное пусть останется читателю»©