Диди: Мой роман с «Ливерпулем». Глава 2
«Шпрехен зи скауз?»
Если честно, «Ливерпуль» переживал упадок. Нужно было что-то менять и делать это быстро. Жерар Улье остановил падение, которое бы закончилось для «Ливерпуля» если не забвением, то точно местом в ряду посредственностей Премьер-лиги. Для клуба с такой богатой историей «Ливерпуль» был на волоске от небытия. Никто из нас не хотел становиться неудачниками, и Улье начал разрабатывать план и схемы, которые со временем должны были предотвратить закат «Ливерпуля».
В истории футбольных клубов, как и в карьере футболистов, есть ключевые моменты, когда что-то меняется, и колесо фортуны совершает новый оборот. В такие моменты жизни ты останавливаешься и осматриваешься. Мне посчастливилось пережить потрясающие времена. Я прошёл через смех, славу и иногда даже слёзы.
Иногда я останавливаюсь и спрашиваю себя — как это случилось? Как я дошёл от одного до другого? Нам всем нравится идея мгновенного, стремительного успеха, но в реальности такое случается редко. Длительный успех начинается с едва заметных шагов. Они почти невидимы, но затем совокупность обстоятельств постепенно приводит к возможному успеху. Маленькие удачи помогают сделать большие цели более доступными, более достижимыми, и со временем это безостановочное движение только набирает обороты.
Таким был вклад Жерара Улье в «Ливерпуль». В своей спокойной, уверенной и решительной манере он начал создавать условия для начала движения к успеху. На мой взгляд, это случилось как раз вовремя. Последние пару лет «Ливерпуль» слабел от своей посредственности, которая наверняка стала бы смертью для великого клуба. «Ливерпуль» двигался вниз по наклонной, и если бы это продолжалось и дальше, хорошие игроки вряд ли бы захотели переезжать на «Энфилд», и у клуба было бы мало шансов на привлечение профессионалов. Кто знает, как далеко всё могло бы зайти? Я бы не удивился, если бы клуб закрепился на удобной позиции где-нибудь внизу или в середине турнирной таблицы. Большие клубы — и «Ливерпуль» в том числе, — не застрахованы от подобных ударов судьбы. Спросите кого-нибудь в «Лидс Юнайтед», «Манчестер Сити» или «Саутгемптоне» — все они в последнее время по очереди сдали свои позиции. «Ливерпуль» с лёгкостью мог бы повторить их судьбу, разве что не так драматично.
В этом плане влияние Улье на клуб стало решающим фактором. Забудьте, как закончилось его время на «Энфилде», и вспомните о том, что он сделал для клуба в тех условиях. «Титаник» шёл прямо на айсберг, а Улье спокойно и аккуратно взялся за штурвал. В команде было много необкатанных талантов, и Жерар начал комбинировать их с «иностранным легионом» из новых подписаний. В то время многие из них не были знамениты, но уже имели задатки вырасти в настоящих звёзд — так было с Сами Хююпия, которого подписали из мало известного клуба «Виллем II» за 2,6 миллиона. Эта сделка стала одной из лучших за последнее десятилетие. «Ливерпуль» готовился заново расцвести в своём былом величии.
Попутно с подписанием и адаптацией новых талантов Улье работал и над внутренней системой клуба. Начиная с оборудования для тренировок и заканчивая общим моральным духом и режимом, Улье менял абсолютно всё, чтобы вернуть «Ливерпуль» на путь стабильности и направить его в нужное русло.
Сейчас, оглядываясь назад, я понимаю, что правильно созданные условия и возможность опираться на них сыграли большую роль для команды и меня. Тогда я был далёк от этого, но именно эти изменения стали зелёным светом для старта увлекательного путешествия.
Улье проявил свою веру в меня, забрав меня из «Ньюкасла», поэтому я горел желанием проявить себя в команде. Несмотря на это, я пропустил ключевые моменты предсезонки из-за своей затянувшейся трансферной саги и немного отставал от всех, когда начался сезон. На момент нашей первой игры в лиге против «Шеффилда» я отыграл за «Ливерпуль» всего час в товарищеском матче в Белфасте против «Фейенорда» и тренировался всего десять дней. Этого было мало, но это было всё, что я мог сделать.
Я был рад попасть в состав на первую игру сезона на стадионе «Хиллсборо». Я горел желанием проявить себя в дебюте за свою новую команду. Я абсолютно точно не был в идеальной форме, но — эй, это же «Ливерпуль», и я в старте. Более того, я хотел произвести хорошее впечатление именно в своём первом матче. Мне и так потребовалось достаточно много времени, чтобы доказать свою состоятельность в «Ньюкасле» из-за ранней травмы. Я не хотел ждать, прежде чем меня оценят в «Ливерпуле». Я хотел, чтобы мои одноклубники и фанаты увидели меня сражающимся ради общего дела. Хотел доказать Улье, что он не зря проделал такую большую работу, чтобы заполучить меня на «Энфилд». Возможно, из-за всех этих причин я слишком сильно суетился перед игрой и в этом стремлении впечатлить всех и вся принял глупое решение. Я пустился в подкат, который, будь я в хорошей форме, закончился бы без последствий. В реальности же я порвал связки в лодыжке. Позорище. Мне грозило восемь недель вне строя. Повторялась практически та же ситуация, что в «Ньюкасле», только в этот раз игра была первой в сезоне, а не третьей.
Что за чудесное начало карьеры в «Ливерпуле». Я был подавлен, но способность справляться с подобными неприятностями — часть работы профессионального футболиста. Ты знаешь, что на определённых этапах карьеры травм не избежать, поэтому разрабатываешь собственную стратегию, помогающую смириться с этим. Многие футболисты, услышав, что реабилитация займёт восемь недель, как в моём случае, впали бы в депрессию. Другие за такой промежуток времени успевают значительно откормиться. Я везунчик — могу есть, что хочу, и не толстеть. К тому же, необычный пункт в моём контракте помог мне избежать участи прохандрить все восемь недель, безвылазно сидя в Ливерпуле, который на тот момент был для меня абсолютно незнакомым местом.
Я не считаю себя одним из тех требовательных и выпендрёжных игроков. Мой агент не вёл себя, как Дел Бой в разгаре боя. Однако я действительно последовал совету своего юриста, и мы договорились, что в случае травмы, которая потребует вмешательства специалиста, я смогу пройти лечение у своего личного врача в Германии. Та травма была как раз такой.
Я глубоко доверял доктору Мюллеру-Вольфарту, который следил за мной в «Баварии» и числился терапевтом в немецкой сборной. Мы многое пережили вместе, и, конечно, он знал абсолютно всё обо мне и моих травмах. Я доверял ему, а он хорошо меня знал, поэтому я и настоял на праве увидеться с ним.
Решение было удачным. Я оставался в Мюнхене в окружении семьи и друзей до тех пор, пока не сняли гипс. Когда я вернулся в Ливерпуль, то сразу же приступил к реабилитации. Мне не пришлось слоняться без дела, считая дни — с началом реабилитации передо мной появилась определённая цель, и забрезжил конец непростого времени. Я хотел снова вернуться в команду и стать частью «Ливерпуля».
Восстановление проходило успешно, и хотя я не считал себя готовым выйти на поле, я любил игру всем сердцем и хотел вернуться в неё. Я всё ещё стремился продемонстрировать фанатам и команде, что могу быть частью их будущего. Приближался большой матч — вне зависимости от расположения команд в турнирной таблице матчи против «Эвертона» всегда особенные.
Я уже знал о легендарном дерби между «Ливерпулем» и «Эвертоном». Это соперничество — одно из величайших в футболе, и я очень хотел почувствовать эту атмосферу сам. До начала матча против «Эвертона» оставалась всего пара часов, и я сидел в своей комнате, опустив травмированную ногу в ведро со льдом. В дверь постучали. Я открыл, и на пороге оказался Жерар Улье.
— Диди, сегодня ты играешь, идёт? — сказал он, и его слова были больше похожи на утверждение, чем на вопрос.
На мгновение я заколебался и уже почти отказался, но успел вовремя себя остановить. «Я пришёл сюда, чтобы играть», — подумал я, — «И он хочет видеть меня в команде, так что я сделаю это». Я посмотрел на свою ногу — она была бело-голубого цвета, словно замороженный кусок стилтонского сыра, затем я поднял взгляд на Улье и сказал:
— Да. Отлично. Спасибо.
Я был обрадован и возбуждён, хотя задним умом немного волновался насчёт травмы. Я снова опустил ногу в ведро и задумался об игре против «Эвертона».
Вряд ли я, наполовину поправившийся, с недолеченной ногой, был в хорошей форме, чтобы выйти на поле в своём первом мерсисайдском дерби. В этом круге «Эвертон» играл на нашем поле, и этот день стал катастрофой во всех смыслах.
Спустя всего четыре минуты после начала игры Кевин Кэмпбелл прокатил мяч под Сандером Вестерфельдом и забил первый гол за гостей. В этот миг я понял, что Улье совершил ошибку, выпустив меня в игру, а я слажал, не поставив под сомнение его решение. Сейчас я удивляюсь, почему не расспросил его об этом. Но вот он я, на поле, в разгаре напряжённой игры, которая становилась всё труднее. «Твою мать», — сказал я себе. — «И как я продержусь весь матч на одной ноге?». Мы боролись, чтобы отыграть преимущество, и чем дольше шла игра, чем сильнее становилась боль в моей лодыжке, доводя меня до агонии. Я едва мог опустить ногу на землю и на шестьдесят шестой минуте был вынужден покинуть поле, прежде чем крепкое столкновение с игроком соперника могло ухудшить моё самочувствие. Стивен Джеррард вышел вместо меня, но не надолго. На семьдесят четвёртой минуте наш вратарь, Сандер Вестерфельд, ввязался в драку с Фрэнсисом Джефферсом из «Эвертона». Сандер взбеленился и залепил Джефферсу пощёчину, тот ответил тем же. Какое-то время они обменивались ударами, словно танцевали какой-то дурацкий мерсисайдский народный танец. У судьи не было другого выбора, кроме как удалить с поля обоих. Так как на тот момент мы уже использовали все свои замены, Стив Стонтон был вынужден встать в ворота. Атмосфера накалялась, и отчаявшийся Стивен Джеррард пошёл в опасный подкат под Кэмпбелла, забившего гол, за что тут же был отправлен вон с поля. Мы заканчивали игру вдевятером, в воротах стоял полевой игрок, а я, предвкушая очередной долгий период реабилитации, протирал штаны на скамейке. Дерби редко выдаются настолько хреновыми. Болельщики «Ливерпуля» наверняка смотрели на меня и думали, что Улье купил неудачника. Больше всего я злился на самого себя. Я понял, что иногда нужно быть героем, а иногда — уметь сказать «в этот раз я не смогу помочь».
С точки зрения игрока мои дела шли откровенно плохо. И, всё-таки, я никогда не чувствовал себя счастливее, чем во время своего пребывания в Ливерпуле. Куда бы я ни пошёл в этом городе, меня охватывала радость, а каждый встречный казался начинающим комиком. Мне нравилось ходить по барам, чтобы выпить пива, просто посмотреть на людей и послушать, о чём они говорят. Что-то похожее испытываешь во время отпуска в другой стране, когда всё подряд кажется интересным и необычным. Иногда я просто стоял у барной стойки и слушал самые обычные разговоры. Я старался запоминать шутки, которые слышал вокруг, и получал огромное удовольствие от звуков ливерпульского акцента. Я совершенствовал свои знания английского и наблюдал за простой английской жизнью, так что, помимо способа расслабиться, мои походы можно считать ещё и культурным исследованием. Моей собственной, добровольно взваленной на себя домашней работой в пабе.
Как только я закрепился в составе, то обнаружил, что, куда бы я ни направился, меня стали узнавать всё чаще. С этим у меня не было никаких проблем. Я всегда готов пожать кому-нибудь руку, сфоторафироваться с фанатом и поболтать, если людям этого хочется. Я всегда рад услужить. Хотя большая часть денег в футболе сейчас зарабатывается с помощью телевизионных трансляций, фанаты всё равно отдают свои с трудом заработанные деньги, чтобы раз в неделю прийти на стадион и посмотреть игру. Неважно, кто числится фактическим владельцем клуба, клуб всё равно принадлежит фанатам — особенно такой, как «Ливерпуль». Владельцы приходят и уходят, но если ты — фанат «Ливерпуля», то останешься им на всю жизнь. Фанаты привносят в игру страсть, и их вклад в наши зарплаты для них не пустой звук. Я всегда помнил и ценил это, поэтому ещё ни разу не уклонился от возможности пообщаться с фанатами.
Правда, иногда наступают моменты, когда тебе просто необходимо выпить пива в спокойной обстановке. Это нормально. Тебе нужно место, где можно посидеть и почитать газету «Рэйсинг пост» или в одиночестве посмотреть трансляцию матча, как это делают все остальные. Когда ты — игрок «Ливерпуля» в городе, сходящем с ума по футболу, это не так-то просто. Поэтому как-то я подумал: «Куда можно пойти, чтобы спокойно провести пару часов?». Я знал, что если пойду в любимый паб болельщиков «Ливерпуля», мне там точно понравится, но отдохнуть и расслабиться не получится.
Выход казался мне очевидным. Моя теория гласила, что если в «красном» пабе со мной захотят поболтать все, то в «синем» пабе желающих точно не найдётся. Вот так я и стал завсегдатаем «эвертонских» баров. Я заходил внутрь, заказывал выпивку, по пабу прокатывался шумок подколок, но дальше этого дело не заходило. Всё было крайне дружелюбно. Никто не старался пожать мне руку или обсудить последнюю воскресную игру, и для любого из посетителей было бы кощунством попросить о фото на память. Что интересно, оскорблений я тоже не слышал. Я мог спокойно сидеть в одиночестве, читая газету, смотреть матч или просто думать о своём.
Вот что забавно во всей ситуации с «Ливерпулем» и «Эвертоном» — хотя борьба между клубами напряжённая и ожесточённая, особенно когда две команды встречаются на поле, в их отношениях есть место и уважению. Кто-то может сказать, что я сошёл с ума и вторгся в львиное логово, когда решил зайти в «синий» паб, но за все годы, что я так делал, не возникло даже намёка на конфликт. Сегодня частенько можно услышать, как страдают иностранные игроки, пытаясь устроиться на новом месте, заявляют, что им не нравится город, в котором им платят невероятные деньги, лишь бы они играли. Как по мне, им стоит пересмотреть своё отношение к жизни. Хватит строить из себя примадонн в золотых клетках. Выйдите на улицу и займитесь тем, что делают обычные люди. Откройтесь жизни и станьте частью культуры, а не её заложниками.
К февралю 2000 года я начал закреплять за собой место в составе, и когда мы играли с «Лидс Юнайтед» дома, я забил свой первый гол за «Ливерпуль» спустя всего девятнадцать минут. Это была памятная игра — по большей части потому, что мы выиграли со счётом три-один, и я забил, но судье этот матч тоже запомнился. Когда Патрик Бергер забил свой второй гол, камера поймала судью, Майка Рида, вскидывающего сжатый кулак вверх с криком «да!». Можно было подумать, что это он забил гол, а не Бергер. Был ли он тайным поклонником «Ливерпуля», который больше не мог сдерживать эмоции? По словам Рида, он был рад, потому что перед самым голом Бергера решил воспользоваться правилом в сторону провинившегося, а не засвистеть из-за фола на Владимире Шмицере. Он признался, что потом, приняв такое непростое решение, почувствовал себя реабилитированным, потому что мы забили, а он был просто доволен собой.
Победа против «Лидса» оказалась важной в контексте всего сезона. На финальном отрезке сезона на вершине турнирной таблицы было тесно — к тому же, на тот момент английским клубам предоставляли только три места в Лиге чемпионов. «Лидс» занимал третью строчку в таблице, мы наступали им на пятки на четвёртом месте. Мы хорошо знали, что нам нужно сделать. Если мы сможем выиграть последнюю игру сезона против «Брэдфорда», который боролся за право остаться в Премьер-лиге, а «Лидс» сыграет вничью или проиграет, то мы выйдем в Лигу чемпионов. Это стало бы большим достижением и уверенным знаком того, что после долгих лет застоя «Ливерпуль» начал прогрессировать. У нас были все причины верить, что мы сможем обойти «Брэдфорд», висящий на волоске от второй лиги, и выиграть.
Конечно, «Брэдфорд» был на взводе и сражался за своё право на жизнь в Премьер-лиге. По какой-то причине мы лажали по всем фронтам и играли совершенно беззубо. У нас было очень мало слабых моментов, чтобы выйти вперёд, а я провалился на штрафном ударе в противостоянии с Гуннаром Халле — мяч влетел в штрафную площадь прямо на Дэвида Уэтералла, который с лёгкостью забил. Мы проиграли один-ноль.
«Лидс» сыграл вничью, так что место в Лиге чемпионов было бы у нас в руках, если бы мы только смогли проявить себя против «Брэдфорда». Это был опустошительный конец сезона. Мы были убиты горем, потому что были так близко, и всё равно остались за бортом. Однако, несмотря на разочарование, конец сезона ознаменовался прогрессом «Ливерпуля», который гарантировал нам место в Лиге Европы на следующий год. Курс лечения, назначенный Улье, оказался эффективным, и пациент в лице футбольного клуба «Ливерпуль» шёл на поправку. Если честно, в каком-то смысле подобный исход был лучшим вариантом для нас. Мы были недостаточно готовы для серьёзного сражения в Лиге чемпионов, а Лига Европы давала нам шанс завоевать признание в Европе, в то время как Улье продолжал совершенствовать свою формулу успеха.
В конце сезона Улье продолжил пополнять команду новыми иностранными подписаниями, и на момент подготовки к сезону 2001/2005 французская часть команды значительно увеличилась. Улье определённо разбирался в игроках, которые блистали во французской лиге, и хотел воспользоваться этим преимуществом, приобретая футболистов, которых не заметили другие клубы.
Дело было не в том, что Улье предпочитал окружать себя игроками своей родной страны, чтобы почувствовать себя дома. Он хотел создать интернациональную команду и приложил значительные усилия, чтобы удостовериться, что все игроки, независимо от национальности, следовали одному из его золотых правил.
— В тот момент, когда вы выходите на тренировочное поле или заходите в раздевалку, официальным языком общения становится английский, — постоянно напоминал он команде. У меня не было проблем с этой установкой, даже когда к нам присоединились мои немецкие приятели — Маркус Баббель и Кристиан Циге. Мне было комфортно говорить на английском, и я вовсе не испытывал желания болтать на немецком. Французские игроки иногда предпочитали разговаривать между собой на родном языке, и Улье пару раз отчитывал их за это на командных собраниях. В какой-то момент он устал напоминать им о правиле и довольно жёстко предупредил их на английском:
— Если я ещё раз услышу, как вы разговариваете на французском, на следующий день можете не появляться.
Мне кажется, что Улье держался с французами гораздо суровее, чем с представителями других национальностей.
Человеком, которого в последнюю очередь можно было заподозрить в нарушении языкового правила, был ассистент Улье, Фил Томпсон. Если вы когда-нибудь видели его на канале «Скай», то наверняка знаете, что когда Томмо входит в азарт, ему приходится постараться, чтобы его английский звучал понятно. Иногда это всё равно что наблюдать за человеком с лёгкой формой бешенства, который на языке эсперанто пытается объяснить, что он видит на картинке.
Мнения людей о Томмо расходятся. Улье был сдержанным, вдумчивым человеком, тогда как Томмо был полной его противоположностью. Улье был пряником, а Томмо, как мне кажется, состоял при нём хлыстом. Не знаю, был ли подобный пункт прописан в его контракте, или же он прекрасно понимал, что делает, но он совершенно точно был «плохим полицейским» и мог даже пригрозить расправой, если считал, что это заслужено. Его тирады перед игроками, которые, как ему казалось, не дорабатывали, стали притчей во языцех. Он всегда активно жестикулировал, подчёркивая отдельные пункты своей речи. Он был больше похож на боксёра с тяжёлой формой синдрома Туретта, которого запихнули в изолятор.
Чтобы понять Томмо и его поведение, для начало нужно уяснить, что он болельщик «Ливерпуля». В своё время он играл в нескольких успешных ливерпульских командах и успел побывать как вторым тренером, так и главным. Томмо — эмоциональный, чистокровный фанат «красных», всегда им был и останется до конца жизни. Он прошёл потрясающий путь от трибуны «Коп», на которой стоял ещё ребёнком, мечтая о славе, и до завоевания европейских трофеев.
Именно поэтому его эмоциональность иногда брала над ним верх. Его речи и критические разносы часто были всего лишь непроизвольной реакцией на разочарование, с которым фанаты обычно справляются дома или в пабе. Вместо того, чтобы пинать кошек, как поступают многие болельщики, Томмо пользовался шансом отпинать футболиста, который разочаровал его больше всех. Будучи помощником главного тренера и фанатом одновременно, Томмо мог выпустить пар прямо на месте, в раздевалке, и высказать всё в лицо тому, кто его так расстроил.
Так можно коротко описать мой второй сезон в «Ливерпуле». Мы играли на выезде на старом стадионе «Саутгемптона», «Делле», и вели со счётом три-ноль, до конца игры оставалось всего семнадцать минут. Мы приближались к победе и абсолютно полностью владели игрой. Мы заслужили отрыв в три мяча — казалось, победа уже была у нас в кармане. И всё же мы необъяснимым образом пропустили три гола в этот самый отрезок в семнадцать минут и увезли с собой всего одно очко. По всем меркам это был катастрофический провал. Томмо не мог оставить подобный позор без замечаний.
Когда мы ввалились в раздевалку, мы все, разумеется, были разочарованы, некоторые даже чувствовали тошноту. По дороге в туннель можно было заметить, каким подавленным и разочарованным, если не сказать хуже, выглядел Улье. Я посмотрел на Томмо и понял, что он был не просто разочарован — он буквально полыхал от ярости. Как тренер, он был рассержен, но, как фанат, он был в бешенстве. Когда я увидел его пробирающимся к раздевалке, его ноздри раздувались, и я подумал, что лучше всего будет уйти с его пути. На его лице застыло то самое выражение. Он точно собирался откусить кому-нибудь голову. В стенах «Делла» назревало кровопролитие.
Как только Томпсон добрался до раздевалки, он указал на Маркуса Баббеля и пошёл в абсолютный разнос. Он реально начал вопить.
— Ты смазал подкат, вот почему они забили! — кричал он. Баббель был одним из новых подписаний, поэтому его английский был довольно неуверенным, но несколько ругательств он уже выучил.
Он повернулся, и у него ушло несколько секунд, чтобы понять, что ему сказали. Он помолчал, стараясь расшифровать эту безумную мешанину из скауза и эсперанто. Когда обвинения Томмо наконец дошли до Маркуса, он проорал в ответ:
— То есть, это я виноват?!
Голос Томпсона достиг каких-то нереальных децибел, когда он повторил своё обвинение:
— Ты смазал грёбаный подкат, поэтому они и забили!
Баббель, одновременно пытаясь понять, как разрулить конфликт, и шаря у себя в голове в поисках подходящих английских слов, заговорил ещё громче. Он кричал, но делал это неуклюже, словно робот. Звучало так, будто Арнольд Шварцнеггер говорил через синтезатор речи Стивена Хокинга, у которого к тому же садилась батарейка.
— От-фа-ли, это ты чьёр-тов при-ду-рок! — кричал он на Томпсона. Медленный и густой немецкий акцент придал его словам почти комический оттенок, который в любое другое время вызвал бы лавину смеха.
Глядя на готового взорваться Томмо, можно было с уверенностью сказать, что Маркус выбрал не совсем правильные слова. Но в этот момент Томмо удивил нас всех. Он вспомнил весь свой опыт в качестве бывшего игрока английской сборной и показал нам, что не забыл, как ссориться с соперниками.
— Ты просто schizenhousen! — выдал он. Бескомпромиссный защитник оказался ещё и неплохим лингвистом. Видимо, в течение своей карьеры в сборной он не раз использовал это немецкое словечко.
Баббелю не потребовалось много времени, чтобы понять эту фразу. Как только оскорбление было переварено, бутса Баббеля полетела через всю раздевалку, словно гаубичный снаряд — прямиком в Томпсона. Баббель промахнулся, но удар бутсы об стену не оставил нам никаких сомнений, что это была не просто шутка. Неожиданно Томпсон и Баббель сцепились в рукопашной, и растащить их удалось только хладнокровному Улье. Жерар всегда держался невозмутимо и даже в этой накалённой атмосфере он просто поправил свой пиджак и галстук и сказал Томпсону:
— Сядь на место и успокойся. Мы поговорим об этом в понедельник утром.
Удивительно, но Томмо сделал так, как ему было велено. Он сел на место, пыхтя и отдуваясь. Его лицо приобрело тот красный оттенок, который англичане зарабатывают на каникулах за границей, а жилка на лбу пульсировала, словно неоновый знак на входе в ночной клуб в Бенидорме. Когда все успокоились, было трудно сказать, что во всей этой ситуации стало большим сюрпризом: Томмо, разговаривающий на немецком, или Улье, не пожуривший его за нарушение правила «говорим-только-на-английском».
Улье почти всегда следовал традиции «утра понедельника». Он мог быть в бешенстве, глубоко разочарован или в восторге, но всегда предпочитал немного подождать, прежде чем выносить свой вердикт о различных происшествиях в клубе — даже если ситуация грозила временным разрывом англо-германских отношений в клубе, как это случилось с Томмо и Маркусом.
В эпицентре хаоса, который царил в раздевалке и в тот день, Улье всегда удавалось сохранять спокойствие. Впрочем, даже он не смог полностью сдержать свою злость после той ужасной капитуляции против «Саутгемптона». Стив Стонтон вышел на замену за девять минут до конца игры, когда мы всё ещё вели три-два. Стив, наверное, подумал, что он просто обязан внести свой вклад в матч, и уже спустя пару минут подобрал мяч за сорок ярдов от ворот соперника, и послал его далеко вперёд. «Делл» был стадионом старого образца, с низкими трибунами, и хотя Стив прострелил издалека, мяч почти вылетел за пределы стадиона, ударился о верхушку трибун и срикошетил обратно — прямо в руки вратаря «Саутгемптона», который быстро ввёл его в игру. «Саутгемптон» взял мяч под контроль и незамедлительно пошёл вперёд, чтобы сравнять счёт на последней минуте. Всё, что нам оставалось делать, это тянуть время, оттеснять соперников к угловым флажкам и контролировать мяч, но Стив совершил ошибку, ударив с немыслимой дистанции. Наш план провалился — мы просто не смогли удержать победный счёт.
Улье выразил своё негодование в обычной манере.
— Ещё никогда я не был так близок к тому, чтобы ударить игрока, — довольно спокойно сказал он.
Для футбольного мира эти слова звучали так же, как для верующего — мат из уст святого, потому что Жерар всегда демонстрировал потрясающий уровень самоконтроля. Годами позже Жерару не повезло пережить серьёзные проблемы с сердцем, но даже тогда он проявил поразительную силу духа, храбрость и такую целеустремлённость, которой я никогда не видел до этого. Я не знаю, были ли его проблемы со здоровьем генетическими, но уверен, что его привычка сдерживать всё в себе не сыграла ему на пользу. В футболе полно стрессовых ситуаций, тренеры переживают их чаще остальных, и, говорят, иногда выпускать пар просто полезно для здоровья. Если это действительно так, то Томмо должен дожить до 178 лет.
Разумеется, Жерар не одобрял употребление алкоголя игроками. А какому тренеру это понравится? Я продолжал выпивать не потому, что был бунтовщиком — просто я думал, что знаю своё тело лучше, чем кто-либо другой. Я частенько выпивал бутылочку-другую вина субботним вечером после игры, а иногда даже в середине недели. Я чувствовал, что самым важным для меня была возможность полностью расслабиться. Я всегда поддерживал свою физическую форму на хорошем уровне и знал, когда необходимо хорошенько пропотеть. Поэтому я не считаю, что в физическом смысле — уже вижу, как спортивные учёные стонут от смеха или отвращения, прочитав мои следующие слова, — выпивка или курево как-то на меня повлияли.
Я вовсе не какой-то там особенный фрик по натуре — просто моя задача на игру по большей части заключалась в том, чтобы думать о ходе матча, а не загонять себя до изнеможения. Моей физической формы хватало, чтобы достойно играть на профессиональном уровне, и я доказывал это на протяжении многих лет. Я знал, что стоит мне как следует сосредоточиться на своей позиции, как меня учили великие тренеры — в особенности Джованни Трапаттони, — и я хорошо послужу своей команде. Не секрет, что я был не самой скоростным футболистом. Фактически, я сам — единственный игрок, которого я знаю, который назад бежит быстрее, чем вперёд. Я даже слышал, что на некоторых трибунах «Энфилда» делали ставки, на какой минуте я выйду за пределы центрального круга, и когда сорвусь в полноценный забег по полю. Но такой была моя манера игры, и если я был расслаблен и сфокусирован на том, что мне нужно сделать, я выступал ещё лучше. И в этом случае не было ничего прекраснее, чем бутылка вина, которая помогала мне оставаться в отличном состоянии.
Конечно, Жерар запретил алкоголь в расположении клуба. Он не хотел, чтобы команда сразу после игры накачивалась выпивкой. Впрочем, это не помешало Робби Фаулеру как-то раз активно поддержать нашего спонсора, пивную компанию «Карлсберг». Был один период, когда Робби ужасно страдал из-за многочисленных травм и играл не так много, как ему хотелось. Он ненавидел то время и в день, когда он наконец-то вернулся в строй, ему пришлось несладко. Он просто не смог влиться в игру и был заменён в перерыве. Злясь на себя и на раннюю замену, Робби ушёл с поля прямиком в душ и переоделся. Разумеется, в расположении команды у него не было шансов добраться до выпивки, но этот парень был опытным и знал все углы и закоулки «Энфилда», как и все доморощенные ребята. Он пробрался в зону «Карлсберга» — комнату для гостей недалеко от территории игроков, где с назначения Улье царил сухой закон.
После матча мы переодевались в раздевалке, болтая ни о чём, и тут заметили Робби, ковыляющего к нам. Я подумал, что выглядит он каким-то потрёпанным. Как только Робби подобрался ближе, я сказал Карре: «Слушай, да он же в хлам!». И это действительно было так. Блестящие глаза, невнятная речь, нетвёрдая походка — ошибиться было невозможно. От Жерара тоже не укрылось состояние Робби, но он не сказал ни слова. Несмотря на нарушение алкогольного запрета, Улье просто посмотрел на Робби взглядом понимающего учителя и наверняка подумал что-то вроде: «Что ж, понятно. Увидимся в кабинете директора в понедельник утром». Снова это «правило понедельника» в действии. Казалось, в мире не существует ничего, что не могло бы подождать ещё пару дней. Глядя на Робби, можно было предположить, что именно такое количество времени ему понадобится, чтобы полностью протрезветь.
Разумеется, когда Робби явился на тренировку в понедельник утром, его тут же пригласили в кабинет тренера, и он получил хорошую трёпку. Впрочем, запреты Жерара мало что значили, когда мы оказывались за пределами тренировочного комплекса. Боюсь, Улье даже не задумывался над тем, какой объединяющий эффект на команду могут оказать совместные посиделки за парой стаканов пива.
Например, однажды, вскоре после моего приезда в Ливерпуль, мы с командой выбрались потусить. Судя по всему, они ожидали, что немец в моём лице будет вести себя благоразумно. Мы все порядочно приняли на грудь, и Карра с остальными, несмотря на свою славу, всё никак не могли поймать такси до дома. Я был навеселе, поэтому объявил всем, что организую нам машину. Все посмотрели на меня со смесью непонимания и ужаса, когда я улёгся на середину дороги и закрыл глаза. Я услышал шум приближающейся машины, сжал зубы и начал надеяться на лучшее. Заскрипели тормоза, и машина остановилась прямо передо мной. Я подскочил и подошёл к водителю.
— Даю пятьдесят фунтов, если подкинешь до дома, — сказал я.
Водитель с подозрением оглядел меня, а потом сказал:
— Ладно, парень, где ты живёшь?
Мой задор превратился в замешательство, когда я понял, что не могу вспомнить свой домашний адрес. Парни, которые были со мной в ту ночь, навсегда изменили своё мнение о немцах. Я даже не сомневаюсь, что эти совместные вылазки во многом нас объединили. Был ещё один памятный момент, который, как мне кажется, усилил наше чувство единства.
Мы тогда были в предсезонном туре и как-то вечером отдыхали вместе с Джо Корриганом, который был тренером вратарей. Джо — большой парень, и в своё время, играя за «Манчестер Сити», изрядно подпортил себе физиономию, бросаясь в безрассудные сэйвы. В результате он почти постоянно выглядел так, словно его кто-то избил. Жидкая шевелюра и дряблая фигура тоже не добавляли ему шарма. Мы выпивали все вместе, у меня уже развязался язык, а взгляд расфокусировался, и с каждым стаканом, который я осушал, лицо Джо казалось мне всё более жутким. Не знаю, почему, но в какой-то момент я повернулся к нему и сказал:
— Джо, ты самый уродливый чувак, которого я когда-либо видел.
Прежде чем он успел ответить, я обхватил его лицо ладонями и смачно чмокнул.
Думаю, меня спас инстинкт самосохранения. Джо был крупным мужиком, и мне нужно было срочно ослабить эффект от оскорбления, которое я ему нанёс. Все рассмеялись, включая, слава богу, самого Джо, и инцидент стал всего лишь ещё одним случаем, который укрепил наш командный дух.
Когда бы в «Ливерпуле» ни царили смех и веселье — на или вне поля, — в девяти случаях из десяти в центре всего этого находился один человек. Он был тем парнем, который смешил меня больше всех, и ему до сих пор это удаётся.
Среди всех великих комиков, выросших в Мерсисайде за последние десятилетия — Кен Додд, Стэн Бордмэн, Алексей Сэйл, Джон Бишоп, Том О’Коннор, Кенни Эверетт и прочие, — есть один невоспетый герой комического жанра. В следующей главе я расскажу вам о самом юморном скаузере, который никогда не выступал на сцене. Он — посол культуры из Бутла.
______________________________
Примечания:
1. «Шпрехен зи скауз?» («Sprechen Sie Scouse?» (нем.) в оригинале) — «Вы говорите на скаузе?»
2. Дел Бой, он же Дерек Чисора — британский профессиональный боксёр-тяжеловес, чемпион Великобритании и Европы.
3. Синдром Туретта — генетически обусловленное расстройство центральной нервной системы, которое характеризуется множественными моторными тиками. Страшно представить себе жестикуляцию Томпсона.
4. Ты просто schizenhousen! — хотя Диди утверждает, что это знаменитое немецкое словечко, ни в одном словаре оно не зафиксировано (как, впрочем, и большинство табуированной лексики). Можно предложить, что это — немецкий вариант английского ругательства «shithouse», которое в контексте книги будет переводиться как му... э-э-э, очень нехороший человек.
5. Бенидорм — город в Испании, который за большое количество небоскрёбов, отелей, баров, ночных клубов и проч. называют «испанским Нью-Йорком» и «испанским Лас-Вегасом».
6. Всем, кто догадался, о каком «после из Бутла» пойдёт речь в следующей главе — печеньку за счёт блога ;)
