Дэвид Голдблатт. «Игра нашей жизни» 6: Вы не знаете, что делаете. Неправильное управление английским футболом
Английское путешествие. Футбол и урбанистическая Англия, ч.1 и ч.2
Играем в расовую игру. Миграция, этническая принадлежность и идентичность
Вы не знаете, что делаете. Неправильное управление английским футболом
Последний оставшийся в живых? Английский футбол и гендерная политика
Заключение/Благодарности
***
В футболе больше политики, чем в политике.
СВЕН-ЙОРАН ЭРИКССОН, 2004
I.
Возможно, нужен взгляд иностранца, чтобы увидеть то, что смотрит нам в лицо: футбол — это политическая игра. Везде, где на карту поставлены власть, деньги и статус — а футбол предлагает все три — будет борьба за то, кто устанавливает правила, кому достается награбленное и кому достается слава. Английский футбол, который считал себя старательно аполитичным, за последние двадцать лет стал крайне политизированным. Это не был назидательный процесс. Хью Робертсон был одним из длинной череды правительственных министров, ответственных за спорт, которые были раздражены управлением английским футболом. В 2011 году он заявил, что «футбол был худшим управляемым видом спорта в стране»[1]. Была и конкуренция. Скачки и бокс и их связь с игорной индустрией беспокоили правительства; конечно, руководящие органы других популярных видов спорта, регби, крикета и тенниса, также подвергались критике за их организационный склероз и дилетантизм. Футбольная ассоциация (ФА) столкнулась с теми же проблемами, что и большинство других спортивных организаций в стране, но с мировоззрением, институциональной структурой и кадровым составом, еще более неподходящими для стоящих перед ними задач, и с бесконечно более высоким уровнем освещения в прессе, если не пристальным вниманием.
Это не то, ради чего ФА начала это дело в 1863 году, и когда внешний мир обратился с призывом, она крайне неохотно признала его авторитет или собственную неизбежно политическую роль в посредничестве между многочисленными заинтересованными сторонами футбола. В первую очередь ФА рассматривала себя как хранителя футбола, изобретателя и держателя правил, посвятившего себя продвижению и развитию игры — концепции развития, лишенной коммерческих или идеологических интересов. Таким образом, ФА всегда считала себя суверенным органом в своих собственных владениях, законным и высшим органом власти в футболе. На внутренней стороне обложки собственного справочника было написано: «Опубликовано по распоряжению Футбольной ассоциации», что является заявлением независимого органа, подобного тем, которые сопровождают парламентские приказы и правительственные документы. Но ФА не была левиафаном. Она всегда рассматривала себя как добровольное объединение и любительскую организацию, свободную от формальных структур правительства или пагубного влияния коммерциализма, основанную в подавляющем большинстве на добровольном труде, организации любительских соревнований и тренерской деятельности. Ее концепция суверенитета и управления в первую очередь направлена на то, чтобы вывести из игры институты как государства, так и рынка.
Что касается рынка, то в 1880-х годах ФА заключила непростой мир с профессионализмом и Футбольной лигой. Как мы видели, она сохранила определенную степень контроля над экономикой профессиональной игры, ограничив выплаты и дивиденды директорам клубов, но оставила большую часть деталей, касающихся трансферов, заработной платы и других вопросов Футбольной лиге — баланс сил, который продержался почти столетие[2]. Но к середине 1980-х автономия ФА как от политической, так и от экономической власти начала рушиться. Масштабы беспорядков на матчах с начала 1970-х годов и масштабы реагирования полиции уже потребовали широкого участия правительства. «Эйзел» и Брэдфорд сделали футбол насущным вопросом государственной политики. «Хиллсборо» и его судебные последствия втянули всю футбольную индустрию в длительные, а ныне и полупостоянные отношения с государством. Одновременно ранняя коммерциализация крупнейших клубов, разговоры о суперлигах и обещание денег платного телевидения начали ускорять темпы перемен в английском футболе. Справиться с этими коммерческими и политическими изменениями в одиночку было для ФА достаточно сложно, но задачи управления футболом должны были стать бесконечно более сложными. Футбольной ассоциации Англии все чаще приходилось иметь дело с международными институтами, такими как ФИФА, УЕФА и Европейская комиссия, в то время как ей бросали вызов снизу активисты низового звена, включая организованные группы болельщиков, движение за права болельщиков и активисты за разнообразие, которые пытались бороться с моделями неравенства и исключения в игре по признаку пола, инвалидности, этнической принадлежности и сексуальной жизни. Секретарю ФА Фредерику Уоллу никогда не приходилось сталкиваться с понятием гендерного бюджетирования, и Стэнли Раусу не приходилось отчитываться перед Комиссией по равным возможностям. Теперь это пришлось сделать их преемникам. Агенты, букмекеры и спонсоры, все когда-то второстепенные действующие лица, приобрели новое значение и поставили перед ФА новый круг проблем.
Прежде всего, ФА пришлось иметь дело с футбольной экономикой, которая внезапно стала намного больше, более нестабильной и более глобальной, чем когда-либо прежде. Ничто лучше не иллюстрирует масштаб изменений, чем изменения в балансовой ведомости ФА. В конце 1980-х оборот Футбольной ассоциации составлял около £3-4 млн., и почти все ее доходы поступали от продажи билетов на «Уэмбли». Контракты со спонсорством на футболках, подписанные со сборной Англии, которые тогда многие считали вульгарными, исчислялись сотнями тысяч фунтов, а не миллионами. К 2011 году оборот Футбольной ассоциации Англии превысил £300 млн., спонсорские сделки и трансляции Кубка Англии и сборной Англии по футболу составили около ста миллионов каждая, а коммерческий долг стадиона «Уэмбли» был в два раза больше. Тем не менее, даже такой уровень роста привел к тому, что ФА по экономическим размерам сравнялась с одним крупным клубом и значительно уступала Премьер-лиге в целом.
Проблемам масштаба соответствовали проблемы сложности. Там, где когда-то ФА имела дело с небольшой и относительно известной группой журналистов печатных изданий и телерадиовещания, отношения с которыми в лучшем случае были уютными, а в худшем — почтительными, в 1980-х годах состав прессы и ее требования начали меняться. В дополнение к знакомым всем лицам футбольная пресса теперь включала торговцев грязным бельем из таблоидов, неустанных ищеек новостей с большого количества новых 24-часовых спортивных и новостных каналов, постоянно расширяющийся корпус иностранной прессы и случайные набеги со страниц экономики и бизнеса. ФА долгое время имела дело с Министерством внутренних дел и полицией, но в новых условиях ей пришлось общаться почти со всеми прочими правительственными ведомствами. Министерство иностранных дел, когда-то равнодушное к международному футболу, теперь проводило тщательные консультации по заявкам на международные турниры. ФА вступила в переговоры с Казначейством и налоговыми органами по поводу всевозможных сомнительных методов бухгалтерского учета в футболе; с недавно созданным Департаментом культуры, СМИ и спорта по поводу национальных проектов, таких как «Уэмбли» и Олимпийские игры; и с департаментами образования, здравоохранения и местного самоуправления, которые были заинтересованы в использовании футбола как элемента их социальных программ. Парламент также проявлял все больший интерес к Футбольной ассоциации, поскольку отборочный комитет по культуре, СМИ и спорту почти каждый год, начиная с 2000 года, публиковал отчеты по некоторым аспектам управления футболом. Общепартийная парламентская футбольная группа также была плодовитой. И то, и другое отражало тот факт, что впервые значительная часть политического класса Вестминстера была настроена на футбол и на каком-либо уровне вовлечена в него.
ФА не легче было ориентироваться в международной политике. После воссоединения с ФИФА в 1948 году Футбольная ассоциация Англии сохранила определенное влияние и положение в мировом руководящем органе, которое сохранялось во время пребывания Стэнли Рауса на посту президента с 1963 по 1974 год. С избранием Жоао Авеланжа президентом ФИФА возник новый международный порядок, при котором небольшой запас доброй воли и политического капитала Футбольной ассоциации сошел на нет, а ее способность усвоить новые правила футбольной дипломатии оказалась крайне недостаточной. Политика на европейском уровне была столь же опасной, в то время как Футбольная ассоциация Англии пыталась проложить себе путь через властные структуры УЕФА, получившие огромное влияние благодаря успеху своей Лиги чемпионов. Европейский союз, Европейский парламент, Европейский Совет и Европейский суд справедливости — все они выносили решения по футбольным вопросам в течение последних двадцати лет, включая вмешательство в регулирование трудовых контрактов, функционирование рынков вещательного телевидения и честность международного футбольного управления.
Это было бы сложной задачей для самой гибкой и адаптируемой организации. ФА не была ни той, ни другой. Скорее, ее культура и образ действий, воплощенные в метониме Ланкастер-гейт, представляли собой гибрид щепетильной провинциальной ратуши и кланового клуба бизнесменов. В период с 1910 по 1929 год ФА арендовала у Британского музея дом на Рассел-сквер, 42. Очевидно, в офисах водились привидения, они были слишком сумеречными и древними даже для ФА. В этом контексте переезд в дом 22 по Ланкастер-гейт на западе Лондона, где ранее располагался безвкусный отель «Иден Корт» и штаб-квартира Ассоциации британских прачечных и чистильщиков, выглядел как шаг в современный мир; но не настолько современный. Стэнли Раус был явно не в восторге, когда стал секретарем, написав, что ФА была «во многих отношениях тихой заводью, когда 4 августа 1934 года я приехал туда, чтобы начать свою работу... Не было никаких проблем с парковкой моего "Хиллман Минкс", так как на дороге редко встречалась какая-либо машина... Штат состоял из пяти человек»[3]. При Раусе и его преемниках Ланкастер-гейт был миром запутанных коридоров и душных комнат для заседаний комитетов; чернильных промокашек и реестров в кожаных переплетах; протоколов, извинений, изменений к протоколам и любых других дел; деревянных шаров и кожаной сумки для жеребьевки Кубка Англии и призрака Альфа Рэмси, пьющего свою утреннюю чашку чая. Дэвид Дэвис, недавно пришедший из BBC, был ошеломлен, когда присоединился к ФА в качестве исполнительного директора:
Вход... в здание на Ланкастер-гейт в 1994 году было похоже на возвращение в 1894 год... мне казалось, что я бывал и в более современных музеях. Выцветший портрет королевы, написанный, когда она была очень молода, смотрел вниз. За стеклом на довольно пыльных полках стояли серебряные трофеи из самых странных мест по всему миру, некоторые из которых больше не существовали... руководящий орган английского футбола работал с девяти до пяти, с понедельника по пятницу, с часовым перерывом на обед... футбол работал 24 часа в сутки, семь дней в неделю в неделю и обычно делал это именно по выходным[4].
Но тогда Футбольная ассоциация начала 1990-х была организацией, где исполнительный директор открывал должности других людей как нечто рутинное; где глава технического и тренерского отдела был полностью отстранен от профессиональной игры; и где операции организации с прессой были просто смехотворны. До назначения Дэвиса ФА полагалась на то, что по сути было младшими сотрудниками пресс-службы. Идея о том, что у нее должен быть отдел коммуникаций и что она должна стратегически продумывать свое взаимодействие со средствами массовой информации, не была поддержана. Это была организация, которая, несмотря на то, что становилась все более вовлеченной в правительственные инициативы и законодательство, не имела специальных политических связей или разведданных любого рода. Навыков, необходимых для управления коммерческими и политическими аспектами Футбольной ассоциации, было настолько мало, что Кен Бейтс, догматичный и самоуверенный владелец «Челси», был признан разумным выбором для руководства проектом нового стадиона «Уэмбли».
В эпоху такой турбулентности и сложности организация, созданная для того, чтобы иметь дело с более мягким социальным порядком, всегда будет испытывать стресс и дисфункции, и в ФА это проявилось в виде все более быстрой текучести кадров высшего звена. На троих Альф Рэмси, Рон Гринвуд и Бобби Робсон проработали почти тридцать лет на посту главного тренера сборной Англии. Всего за два с лишним десятилетия после ухода Робсона, от Тейлора до Ходжсона, сборная Англии съела еще семерых. Председатель правления ФА тоже раньше занимал этот пост дольше, и с 1966 по 1996 год его занимали всего три человека: Эндрю Стивенс, шотландский врач из Шеффилда, заядлый курильщик, Гарольд Томпсон, деспотичный оксфордский химик, и Берт Милличип, добродушный, но скучный адвокат из Вест Бромвича. За годы, прошедшие после ухода Милличипа на пенсию, у ФА сменилось пять председателей: Кит Уайзман, ушедший в отставку после своего участия в скандале с секретными платежами, всеми высмеиваемый и в значительной степени невидимый Джефф Томпсон, а затем в быстрой последовательности лорд Трисман, Дэвид Бернштейн и Грег Дайк.
Аналогичная картина наблюдается в период пребывания на посту секретарей и главных руководителей. На Фредерика Уолла и Стэнли Рауса приходится почти все первые шестьдесят лет XX века. Денис Фоллоуз, Тед Крокер и Грэм Келли пробыли на этих должностях около десяти лет каждый, пока Келли не был вынужден уйти в отставку вместе с Уайзманом. С тех пор люди менялись гораздо чаще. Адам Крозье продержался всего два года, прежде чем его реформаторское рвение вступило в конфликт с экономическими и политическими интересами Премьер-лиги, и он был изгнан. Сменивший его Марк Палиос имел резюме, включавшее профессиональную карьеру в «Транмир Роверс» и «Крю Александра» и партнерство с бухгалтерскими гигантами PricewaterhouseCoopers, не говоря уже о том, что он был признан Лучшим финансистом 2003 года. Идеальный человек для этой работы ушел через полтора года после того, как стало известно о его романе с секретаршей в штаб-квартире ФА по имени Фария Алам, что стало еще более проблематичным из-за неуклюжего сокрытия, предпринятого пресс-службой Палиоса[5]. Брайан Барвик, опытный спортивный телевизионный менеджер, сумел продержаться четыре года, но был выставлен на дверь новым председателем лордом Трисманом, который усомнился в его политической пригодности. Его преемник Иан Уотмор, несмотря на то, что смог справиться с туманными сложностями программы электронного правительства Уайтхолла и руководил подразделением премьер-министра, продержался немногим более года, прежде чем уйти в отставку в раздражении из-за очень медленных темпов перемен и масштабов сопротивления реформам внутри организации. Назначение Алекса Хорна в 2010 году делает его пятым исполнительным директором — не считая Дэвида Дэвиса на посту временного управляющего — всего за десять лет.
Рассматриваемая в определенном свете, возникает почти искушение возразить, что ФА справлялась не так плохо, как могла бы. Обремененная собственной устаревшей самооценкой и неудачными, скомпрометированными структурами принятия решений, ФА постоянно играет в догонялки с более широкими изменениями в мировом футболе. Однако это всего лишь искушение. Как показывает политическая борьба за управление футболом, она также была виновником своей собственной некомпетентности.
II.
Неправильное управление английским футболом шло своим особым курсом, но часто оно прослеживалось по сверхъестественно сходной дуге с неправильным управлением страной в целом. В начале 1990-х годов нация пережила долгую медленную смерть консервативного правления. Администрация Джона Мейджора, охваченная внутренним конфликтом, была смертельно запятнана понятием дрянной работы. В то же время ФА захлестнула волна коррупции и финансовых правонарушений, которые сделали статус-кво несостоятельным. На рубеже веков новоизбранная администрация лейбористов выполнила некоторые из своих обязательств по проведению институциональных реформ, в том числе по управлению футболом. Но неудачная попытка лейбористов реформировать приватизированные коммунальные услуги, такие как водоснабжение, газ и железнодорожный транспорт, пошла тем же путем, что и Целевая футбольная группа: проекты, которые практически не затронули частные и корпоративные интересы. Во время второго и третьего сроков правления администрации лейбористов как правительство, так и футбольные администраторы пережили волну неустойчивого роста, бума, в результате которого деньги хлынули в банковское дело, жилищное строительство и футбол. В свою очередь, росло неравенство, расширялось пространство для злоупотреблений, а уровень задолженности опасно возрастал. Наконец, при коалиционном правительстве, избранном в 2010 году, вся энергия реформ, по-видимому, застопорилась. Банковское дело, подверженный пузырям рынок жилья и футбол — все осталось почти таким же, как было.
Правительство Джона Мейджора было измотано Европой и экономическим кризисом, но оно было сметено крахом легитимности и правдоподобия. Мейджор непреднамеренно дал своим оппонентам риторическую палку, которой они могли его побить. Правительство, объявил он, «возвращается к основам». Его намеренный акцент на проведении мирской политики был истолкован как объединяющий призыв к викторианским ценностям и приличиям. С молниеносной скоростью «Возвращение к основам» стало «Возвращением на свое место», когда в центре внимания оказались сексуальные приключения и интрижки младших министров. Сексуальный скандал усугубился более серьезной коррупцией и продажностью. Городской совет Вестминстера, флагмана местного самоуправления при Тэтчер, был признан виновным в мошенничестве, а член парламента Нил Гамильтон, как было показано, брал деньги за то, что делал парламентские запросы. Кейт Хоуи, член парламента от лейбористской партии, утверждала, что футбол был сделан из того же материала, и в 1995 году воспользовалась парламентской привилегией, чтобы осудить «множество обвинений, скандалов и коррупционных практик, которые окружали игру в последние годы». Она назвала Брайана Клафа, Рона Аткинсона, Джорджа Грэма и Терри Венейблса виновными и заявила, что «миллионы фунтов выкачиваются из футбола в качестве взяток, обмана и договорняков»[6]. Как и во многих других неприличиях той эпохи, Иан Спроут, министр спорта, отказался брать на себя обязательства, предпочтя уйти из футбола, чтобы тот сам себя регулировал.
В прошлом в английском футболе была изрядная доля нетрадиционных финансовых практик. До того, как платежи и профессионализм были официально закреплены, скрытые денежные средства, чрезмерно щедрые расходы и другие стимулы для игроков были нормой. В 1960-х и 1970-х годах неустанно циркулировали истории о Томми Догерти, менеджере «Манчестер Юнайтед», и его сделках на трансферном рынке; Дона Реви из «Лидса» обвиняли в выплатах игрокам соперника, чтобы те не напрягались[7]. Догерти был достаточно пресыщен системой регулирования, о которой он рассказал Ассоциации футбольных журналистов после долгого обеда «...менеджеры должны быть мошенниками и лгунами. Люди говорят, что мы лжем. Конечно, мы говорим неправду. Мы мухлюем. В нашем бизнесе другая мораль»[8]. Субкультура тайных платежей подпитывалась появлением новых денег в начале 1990-х годов, все более глобальным рынком труда для игроков и ростом числа агентов и посредников — и все это благодаря легкому доступу к нерегулируемой оффшорной банковской системе. Возможно, что не менее важно, это была культура, которая могла действовать в уверенности, что никто в их собственных клубах или в ФА не будет следить за ними и их бухгалтерией. К середине 1990-х даже ФА пришлось обратить внимание, в то время как пресса публиковала историю за историей в вихре разоблачений, обвинений, попятных и лицемерия. В новостях доминировали четыре длительные саги: ожесточенная финансовая, юридическая и медийная борьба между Аланом Шугаром, тогдашним председателем Шпор, и его бывшим менеджером и содиректором клуба Терри Венейблсом; параллельное расследование налоговыми органами экзотической бухгалтерской практики «Тоттенхэм Хотспур» в 1980-х годах; отношения между норвежским футбольным агентом Руне Хауге и менеджером «Арсенала» Джорджем Грэмом; и отношения голкипера «Ливерпуля» Брюса Гроббелаара с игорной индустрией Восточной Азии.
Дело против Гроббелаара основывалось на секретной записи разговора между ним и старым другом в отеле в Зимбабве. Он, по-видимому, признался, что получил £40 тыс. за то, что «Ливерпуль» проиграл матч против «Ньюкасла» в 1993 году, а также потерял деньги, когда по ошибке спас свои ворота от гола, который должен был быть забит[9]. Позже выяснилось, что эти деньги можно было проследить до букмекерских синдикатов в Малайзии. Рик Пэрри, тогдашний исполнительный директор Премьер-лиги, говорил от имени большей части футбольного мира: «Никто из нас не хочет в это верить, и я, кстати, тоже, потому что это было бы предательством игры больше, чем любой другой поступок, который я мог бы придумать»[10]. Перед лицом того, что казалось удивительно убедительным доказательством коррупции, футбольный мир был готов поверить во что угодно, кроме идеи о том, что игра на их глазах подвергалась системным манипуляциям. Двое присяжных признали Гроббелаара невиновным, но их решения были отменены постановлением Апелляционного суда, которое было подтверждено Палатой лордов. Гроббелаар был признан виновным в получении денег, но что он действительно повлиял на исход игр окончательно доказано не было. Его наказанием от ФА, которая признала его виновным только в прогнозировании результатов для восточноазиатских букмекерских контор, был штраф в размере £10 тыс. и шестимесячный запрет на участие в матчах.
Такого рода коллективное отрицание было также характерно для финансовых футбольных операций. Слабые стандарты регулирования и бухгалтерского учета, которые были нормой в английском футболе, были вне поля зрения властей, пока затянувшаяся борьба между Шугаром и Венейблсом не вывела их на чистую воду. Пара купила Шпоры в 1991 году у погрязшего в долгах режима Ирвинга Шолара. У Шугара не было недостатка в капитале для инвестирования, но Венейблс, как выяснилось, купил свою долю на основе займов, обеспеченных активами, которыми он не владел или которых не существовало. Это было расхождением в деловой практике, которое привело к открытому конфликту между ними, разжигаемому яростью Шугара по поводу того, что он считал бесцеремонным использованием Венейблсом его денег на трансферном рынке, и назначением недавно обанкротившегося Эдди Эшби эффективным генеральным менеджером клуба[11].
Одновременно британские налоговые органы были заняты расследованием десятков контрактов, подписанных предыдущим режимом в Шпорах. Они пришли к выводу, что фиктивные кредиты, а также бесплатные дома и автомобили, которые сопровождали многие сделки и оставались невидимыми для налоговых органов, были незаконными. Первоначально ответ ФА был твердым: штраф в размере £600 тыс., минус двенадцать очков в Премьер-лиге, и годичный запрет на участие в Кубке Англии. Спустя две судебные апелляции вычет очков и запрет на кубок были отменены, в результате чего остался штраф, который лишь едва затронул бюджет Шпор. Что еще более важно, не было предпринято никаких действий, гарантирующих, что подобное поведение не повторится, поскольку председатели клубов по-прежнему заметно неохотно даже рассматривают возможность проверки их финансов извне.
Такой же легкий подход был применен к Руне Хауге и Джорджу Грэму. В начале 1990-х Хауге захватил рынок скандинавских футбольных талантов. Он мог дешево покупать дома и дорого продавать в Англии, оставляя разницу себе и тем, кто на английской стороне помогал обеспечить завершение сделки. Роль Джорджа Грэма в такого рода сделке стала известна только тогда, когда ему пришлось объяснять почти полмиллиона фунтов стерлингов, не облагаемых налогом, на счете в иностранном банке. В итоге Грэм потерял работу в «Арсенале», был оштрафован на £50 тыс. и отстранен от футбола на год, но к 1996 году он вернул в пять раз больше денег, продав свою историю газете Sun, и вернулся тренировать в «Лидс». Хауге получил двухлетнюю дисквалификацию от ФИФА, но беспрепятственно продолжил свой бизнес на нескольких фронтах.
На протяжении всех этих событий Расследование Рида Премьер-лиги представляли собой постоянно уменьшающийся фиговый листок. Начавшись в 1993 году и четыре года находясь в процессе разработки, Роберт Рид [королевский адвокат] расследовал все, что мог, в связи с обвинениями и претензиями, которые появлялись по поводу сотен трансферов, но, ограниченный в своих полномочиях и средствах, он не смог осуществить таинственные перемещения такого количества денег и такого количества игроков через такое большое количество банковских счетов и все это сложилось в неопровержимый довод. Он не смог даже добиться единодушного мнения своей коллегии из трех человек. Рид высказался и исчез в облаке безразличия[12].
Параллели между дрянной работой в правительстве и в футболе было нетрудно увидеть, и оба они представляли собой заманчивую мишень для оппозиции. В июле 1995 года руководство Новой лейбористской партии впервые вмешалось в дебаты: опубликовало статью в Mail on Sunday от имени Тони Блэра, но голосом его представителя Аластера Кэмпбелла. Крючком стал дорогостоящий трансфер Энди Коула из «Ньюкасла» в «Манчестер Юнайтед» по цене, которая сейчас кажется незначительной, но в то время была еще одним примером экспоненциального роста доходов, зарплат и гонораров в Премьер-лиге. Блэр/Кэмпбелл беспокоились о разрушительных последствиях новых денег, росте неравенства и распространенности махинаций. Последовал еще один материал по случаю залитого сепией восьмидесятилетия Стэнли Мэтьюза, в то время как Кэмпбелл организовал возможность сфотографировать Блэра, чеканящего мяч с Кевином Киганом и сидящего со своей семьей в королевской ложе на «Уэмбли». На конференции лейбористской партии позже в том же году разделение футбола и политики было завершено, когда Блэр разбудил толпу: «Семнадцать лет страданий никогда не мешали нам мечтать о том, что лейбористы вернутся домой»[13].
Это была новая территория. Среди предыдущего поколения высокопоставленных деятелей лейбористской партии Брайан Уолден сочетал парламентскую карьеру с одержимостью «Арсеналом», а Тони Кросленд любил уходить от политики, наблюдая за «Гримсби Таун», но ни тот, ни другой никогда ничего из этого не выгадывали. Признание Гарольдом Уилсоном триумфа сборной Англии на чемпионате мира 1966 года было редким проявлением неуклюжего футбольного популизма. Лейбористская партия Блэра была другой. Отчасти привлечение общественности к футболу было частью меняющегося уклада политической коммуникации, который требовал, чтобы политики больше обращались к глубинке и демонстрировали что-то из своих народных вкусов. Футбол, безусловно, предоставлял эту синтетическую возможность, но среди членов парламента и политических помощников партии была также настоящая группа болельщиков. Преданность Кэмпбелла «Бернли» была неоспорима. Джеффри Робинсон, бизнесмен из окружения Гордона Брауна, был директором «Ковентри Сити»; сам Браун болел за сборную Шотландии и «Рэйт Роверс»; Брайан Уилсон фактически написал столетнюю историю «Селтика»; Кейт Хоуи и Иан Коулман были завсегдатаями на матчах «Арсенала» — действительно, в наборе просочившихся записок о передаче между помощниками Коулмана было ясно, что расписание должно быть очищено и подготовлены оправдания для посещения любой игры «Арсенала» в середине недели в Лондоне. Несмотря на недвусмысленный приказ депутатам-лейбористам не показываться на чемпионате мира 1998 года, ряд шотландских депутатов пренебрегли кнутом и отправились на матч открытия чемпионата между сборными Шотландии с Бразилии. Такой же интерес можно было обнаружить у многих политических советников партии, которые через десять лет сформируют большую часть высшего состава лейбористских лидеров: Эд Боллс («Норвич Сити»), Дэвид Милибэнд и Джеймс Пернелл («Арсенал»), Эд Милибэнд («Лидс Юнайтед») и Энди Бернхэм («Эвертон»). Даже Питер Мандельсон, ныне член парламента от Хартлпула, счел необходимым занять пост президента «Хартлпул Юнайтед». В 1997 году Тони Бенн в качестве повестки против истеблишмента попросил рабочих поддержать «Честерфилд» в их малообещающем участии в Кубке Англии[14].
Отбросив оппортунизм, Мандельсон и Бенн подключились к сильному течению мысли, которое сейчас проходит через лейбористскую партию: футбольные клубы были действующей моделью коллективных действий и социальной солидарности, которые они хотели бы развивать. Более того, они подверглись нападению со стороны нерегулируемого рынка — именно такой сценарий, который требовал, на самом деле оправдывал, новые виды государственного вмешательства и регулирования[15]. Поскольку реальная политическая работа была отложена до окончания выборов, лейбористы составили манифест, в котором предполагалось серьезное расследование финансовых и нормативных проблем футбола и обещалось изучить растущие расходы похода на футбол. Придя к власти, лейбористы быстро продвинулись вперед и создали Целевую футбольную группу под руководством бывшего министра-консерватора Дэвида Меллора (болельщика «Челси»), в состав которой вошли представители профессионального футбола, низового футбола, а также независимые активисты и исследователи. Начнем с того, что работа Целевой группы, которая включала достойный похвалы процесс информационно-разъяснительной работы с общественными слушаниями по всей стране, была сосредоточена на вопросах расизма, инвалидности, ценах на билеты, участии болельщиков в управлении клубами и взаимоотношениях клубов со своими сообществами.
При написании отчета и в поиске подходящих решений эти проблемы неизбежно привели к более серьезным вопросам управления и регулирования. Безнадежное состояние футбольного управления и неадекватность ФА стали еще более ощутимыми за время существования Целевой группы в результате серии крупных судебных дел и юридических постановлений. Комиссия по монополиям и слияниям заблокировала поглощение BSkyB «Манчестер Юнайтед». Управление по добросовестной торговле вынесло решение против установления цен на рынке футболок-реплик, в то время как монополия Sky/BBC на права на трансляцию футбола Европейским судом была признана незаконной[16]. Все это продемонстрировало, что кто бы или что бы ни регулировало футбол, это больше не ФА. Именно эти проблемы и предложение создать независимый регулирующий орган для игры привели к расколу Целевой группы, когда она представила свой окончательный отчет по коммерческим вопросам. Независимые выступали за регулятор с финансовыми и юридическими зубами, ФА и футбольные лиги были против. Однако было ясно, что лейбористское правительство не намерено на данном этапе разбирательства тратить какой-либо политический капитал на навязывание системы регулирования крупным клубам, когда те явно не были готовы с ними сотрудничать. Сумев добиться от Премьер-лиги ежегодного взноса на низовые проекты недавно созданного Футбольного фонда, министры решили не настаивать дальше[17]. После двух лет размывания и отвлечения последние остатки плана регулирования были возрождены в виде Независимой футбольной комиссии (IFC), полуавтономного комитета редкой маргинальности, ограниченного рассмотрением жалоб на продажу билетов, стюардингом и грубым полицейским управлением.
Если судьба Футбольной целевой группы и независимого регулирующего органа не прояснила реальный баланс сил в управлении футболом, то судьба Адама Крозье, исполнительного директора ФА, это сделала. В фундаментальных вопросах полномочий Футбольной ассоциации и ее взаимоотношений с финансами ведущих клубов правили именно клубы. Крозье, ранее являвшийся исполнительным директором Saatchi and Saatchi, пришел в ФА в 2000 году. За свои два коротких года он географически и психологически переместил организацию из Ланкастер-гейт на Сохо-сквер; он создал должным образом функционирующие коммерческий и маркетинговый отделы; исключил злокачественное присутствие Кена Бейтса из проекта стадиона «Уэмбли», тем самым сохранив проект живым; добился назначения первого иностранного менеджера сборной Англии, Свен-Йорана Эрикссона; и привнес в ФА совершенно неожиданный уровень профессионализма и организационной срочности. Чего он не сделал, так это не завел много друзей там, где это имело значение. Не склонный к общению, он редко появлялся в залах заседаний футбольных советов и директорских ложах. Он также проявил слишком большой интерес к тому, чтобы направлять деньги в массовый футбол и к тому, чтобы ФА фактически регулировала футбольные клубы по вкусу многих председателей. Когда выяснилось, что он подписывал контракты ФА со спонсорами, фактически от имени игроков Премьер-лиги, у председателей возникла палка, необходимая им, чтобы его сбить. Председатели Премьер-лиги, возглавляемые двумя образцами хорошего управления, Кеном Бейтсом и Питером Ридсдейлом из «Лидса», использовали заседание Правления Футбольной ассоциации Англии для того, чтобы разразиться такой язвительной атакой, что нахождение в должности Крозье стало невозможным, и он подал в отставку[18].
Можно было подумать, что рвение Новой лейбористской партии к институциональным изменениям в футболе было исчерпано скупой отдачей, которую принесли ее усилия по реформированию игры. Однако министры и депутаты парламента были все больше обеспокоены финансовыми колебаниями футбола и постоянным потоком банкротств, мошенничеств и совершенно неприемлемых долгов. Министры были воодушевлены успехом Комиссии Фостера в области легкой атлетики, который стремился навязать реформу извне и быть выше спорта. Итак, в конце 2004 года, когда Футбольная ассоциация переживала очередной период потрясений после отставки ее исполнительного директора Марка Палиоса, правительство воспользовалось возможностью учредить Комиссию Бернса. Теренс Бернс, ранее высокопоставленный государственный служащий Министерства финансов, уже работал в ряде сложных комиссий лейбористского правительства, консультируя по запрету охоты на лис и обновлению устава BBC. В круге ведения комиссии лорду Бернсу было предложено рассмотреть общеизвестно изменчивые дисциплинарные процессы ФА и интересы массового футбола, но его главными проблемами были именно те, которые определила Целевая футбольная группа, а IFC не смогла решить: как должна была управляться сама ФА и какой была ее роль в более широком управлении футболом? И как можно было бы сделать ее независимой от корыстных интересов, которые до сих пор ее контролировали?
Бернс был резок, сух и говорил по существу. В его докладе, объемом менее дюжины страниц, содержались три ключевых набора предложений[19]. Во-первых, что в Правлении ФА должен быть независимый председатель, привлеченный извне, что правление должно быть меньше, что у профессиональной игры должно быть меньше голосов и что в правление должен быть добавлен независимый неисполнительный директор. По правде говоря, это была не более чем самая базовая форма надлежащего управления, существующая в большинстве частного и добровольного секторов, но в ФА они считались положительно революционными предложениями. Во-вторых, Совет ФА следует расширить, включив в него представителей тех частей игры, которые до сих пор не были представлены, в частности тренеров и болельщиков. И, в-третьих, ФА следует создать регулирующее подразделение, полуавтономное от своей основной работы, которое обладало бы полномочиями и потенциалом для решения вопросов финансов, управления, коррупции и злоупотреблений.
Опубликованный в начале 2005 года под оглушительный хор единодушных голосов Доклад Бернса, более девяти лет спустя, все еще не был полностью реализован. Это было экстраординарное проявление институционального склероза, иногда приводившего к резкой остановке из-за ключевых вето, которые некоторые футбольные деятели смогли наложить на процесс. Совету ФА потребовалось более двух лет, чтобы согласиться назначить независимого председателя, отвергнуть идею независимых директоров или правления меньшего размера и отправить многие из более подробных предложений по реформе правления, подкомитетов, регистрации клубов и финансового регулирования в затерянный в лабиринте мир их собственных структур комитета.
На краткий миг в 2008 и 2009 годах казалось, что дальнейшая реформа возможна. ФА наконец-то приобрела своего первого независимого председателя, назначенца от лейбористов лорда Трисмана. Одновременно партия реформ в футболе приобрела своего самого энергичного государственного секретаря по культуре в лице Энди Бернхэма, который почти десять лет назад занимал пост секретаря Целевой футбольной группы. Бернхэм стремился повысить ставки, призывая футбольный мир отреагировать не только на реформы Бернса, но и на волну финансовых злоупотреблений и банкротств в игре: «Футболу необходимо пересмотреть свои отношения с деньгами», — утверждал он и призвал к большей прозрачности в вопросах владения клубами, прекращению использования долгов для финансирования поглощений, реформе шокирующе несправедливых правил о несостоятельности в футболе и должной осмотрительности в отношении директоров клубов и основных акционеров. Он закончил с популистским размахом, призвав поддержать национальную сборную и пересмотреть идею о том, что в составах клубов должен быть минимум из игроков национальной сборной[20]. Трисман уже двигался в этом направлении, говоря об уровне задолженности в английском футболе и опасных последствиях нерегулирования ее финансов и системы собственности[21]. Итак, речь Бернхэма и его просьба об ответе дали Трисману шанс вынести эту повестку дня на рассмотрение Правления ФА. Он предложил, чтобы ФА ввела тест на «пригодность» для владельцев клубов, схему лицензирования национальных клубов, улучшенные финансовые правила и обзор уровня задолженности в игре. Вспоминая об этом собрании, он сказал:
Премьер-лиге потребовалось две минуты, чтобы отказаться от этого предложения... Председатель Премьер-лиги [сэр Дейв Ричардс] указал, что это [представление] следует проигнорировать и просто признать работу, проделанную Премьер-лигой в основном и профессиональной игрой, напомнив представителям любительской игры, откуда берутся их деньги[22].
К концу 2010 года Трисман ушел в отставку после публикации подробностей частного разговора, в котором он предположил, что иностранные футбольные ассоциации были ответственны за подкуп судей[23]. Дэвид Бернштейн был назначен преемником Трисмана; как предыдущий председатель «Манчестер Сити», его вряд ли можно было считать продвижением в деле независимости от корыстных интересов. Через шесть лет после Бернса Правление ФА приобрело своих первых независимых директоров, включая Хизер Раббаттс, первую женщину в истории Правления ФА, и в состав и без того огромного Совета ФА были внесены незначительные изменения.
В 2010 году парламентский отборочный комитет, занимавшийся спортом, решил войти в те же зыбучие пески, в которые погрузились Целевая группа и Комиссия Бернса. Расследование Избранного комитета по управлению футболом, проведенное в 2010 и 2011 годах, было отчасти пантомимой, отчасти кровопусканием. Лорд Трисман облил грязью ФИФА и представителей Премьер-лиги в ФА и назвал вещи своими именами: «ФА отказалась от регламента». Майк Ли, консультант заявки на чемпионат мира в Катаре, провел блестящую процедуру «не вижу зла, не слышу зла». Ричард Скудамор и Дэйв Ричардс из Премьер-лиги отрицали, что они выступали против реформ или обладали какой-либо серьезной властью. По ключевому вопросу о том, почему было проведено так мало реформ, почему, прежде всего, было проведено так мало финансовых и регулятивных реформ, лорд Бернс был точен, как всегда: «Все сводится к тому, что, по вашему мнению, должна делать ФА. Если она собирается регулировать игру, ей нужно, чтобы в Правлении были люди, у которых нет внешних интересов в происходящем регулировании»[24].
Ни для кого не стало сюрпризом, что комитет заявил, что он «очень разочарован» реакцией футбольных властей на его предложения, которые включали в себя реализацию остальной части Доклада Бернса, а также включение представителей болельщиков в Правление ФА и сокращение количества мест для Футбольной лиги и Премьер-лиги в правлении до всего лишь по одному в каждой. Действительно, футбольные власти оказались настолько ленивыми и непокорными в своем ответе, что председатель комитета Джон Уиттингдейл, политик безупречно консервативных взглядов и не склонный к вспышкам интервенционизма, заявил: «Если футбол не может реформировать сам себя, правительство должно ввести законодательство как можно скорее». Эту точку зрения поддержал консервативный министр спорта Хью Робертсон: «Если футбол не приведет к реформам, тогда мы рассмотрим возможность внесения изменений в законодательство»[25]. С тех пор прошло еще несколько лет, а длинный список предложений и реформ по большей части остается невыполненным. Какими бы тонкими ни были речи Королевской Коалиции, кажется, что никогда не будет места для какого-либо законодательства по этому вопросу.
Это история, в которой есть отголоски другого сектора экономики. Лорд Бернс так выразился об этом в своем выступлении перед Отборочным комитетом: «Нынешний совет директоров таков, как если бы Управление по финансовым услугам... имело контрольный пакет акций банков, которые они регулируют»[26]. Как и в случае с изменениями, охватившими финансовый мир, неолиберальная программа дерегулирования и коммерциализации футбола привела к быстрому экономическому сектору, который принес огромное богатство для небольшого числа людей и создал регулирующую среду, в которой любое представление об общественных интересах и общественном благе сначала осуждалось, а затем отвергалось. И в банковском деле, и в футболе сложились внутренние культуры безразличия, даже презрения к внешнему миру и верховенству закона, и оба были благословлены системами регулирования, в которых могущественные корыстные интересы заботились о себе сами и блокировали вмешательство извне. Оба были объектами бесконечных финансовых и юридических скандалов, призывов к реформированию и созданию комитетов по расследованию, угроз принятия законодательства и вмешательства, и все же оба остаются практически нетронутыми. Статус футбола как национальной игры, возможно, от этого не улучшится, но его офис находится в большей безопасности, чем когда-либо.
III.
Когда ФА не была втянута в бесконечную борьбу за собственную структуру и роль регулятора, оставшаяся энергия была сосредоточена на пяти крупных проектах: проведении Кубка Англии; строительстве нового стадиона «Уэмбли»; двух заявках на чемпионаты мира; управлении национальными сборными Англии; и развитии массового футбола. Первые три демонстрируют, каким образом способность ФА к эффективному управлению была скомпрометирована как мощными социальными силами, находящимися вне ее контроля, так и ее собственным плохим, порой катастрофическим, принятием решений.
Международная футбольная политика была самым слабым местом ФА, в условиях которой она оказалась в конкуренции с футбольными ассоциациями, которые были более безжалостными, лучше поддерживались и менее подвержены несчастным случаям, и вели политическую игру, которую ФА была не в состоянии понять или принять в ней участие. Заявка на проведение чемпионата мира 2006 года стала прощальным подарком Берта Милличипа английскому футболу. Председатель Футбольной ассоциации, воодушевленный успехом Евро-96 и вновь обретенными популярностью и богатством футбола, выдвинул идею заявки незадолго до того, как уйти в отставку после шестнадцати лет пребывания на этом посту. В начале 1997 года Бобби Чарльтон и Джефф Херст получили солидные гонорары, и Даунинг-стрит была готова провести презентацию заявки. Среди множества приглашений одно попало в штаб-квартиру УЕФА в Ньоне. По факсу был отправлен язвительный ответ, информирующий британское правительство о том, что генеральный секретарь УЕФА не будет присутствовать. Оказалось, что УЕФА уже согласился коллективно поддержать заявку Германии[27]. Совместный ответ ФА и ведущих политиков выразил глубокое потрясение. Шокированы и встревожены тем, что мир футбольной политики должен вестись через региональные группировки, голоса блоков, согласованные пакты и сложные недокументированные компромиссы и договоренности? И если заявка еще не была мертва, такая степень политической наивности гарантировала, что она будет уничтожена.
Стало ясно, что УЕФА, какова бы ни была правда, полагал, что Берт Милличип в 1993 году молчаливо согласился именно на такую договоренность с высшими должностными лицами УЕФА и европейского футбола, обменяв поддержку заявки Англии на чемпионат Европы 1996 года на взаимную договоренность о поддержке заявки Германии на чемпионат мира 2006 года. Воспоминания Милличипа о событиях таковы: «В то время Германия заявила, что мы хотели бы объявить сейчас о нашей заинтересованности в чемпионате 2006 года. Все, что я должен сказать, это то, что я вполне мог указать, что мы поддержим вас тогда, но соглашения не было». Как выразился Алан Томлинсон, «Никакого соглашения, но явное понимание и договоренность»[28]. Трудно сказать, не понял ли Милличип суть обмена в этих терминах или обманывал себя и других. В любом случае, наивное оно или лживое, в европейском футболе оно, безусловно, понималось как «джентльменское соглашение», и ничто не изменило этого восприятия. Не испугавшись, Грэм Келли и Кит Уайзман попытались высмеять проблему. Мучительно, но они посмеялись над «джентльменским недоразумением». Заявка, с энтузиазмом поддержанная новоизбранным лейбористским правительством, была решительно обречена на провал. Уайтхолл сыграл свою роль в течение следующих двух лет, откомандировав в заявку высокопоставленных сотрудников Министерства иностранных дел. Тони Бэнксу было разрешено уйти с поста министра спорта, а затем выступать в качестве посла практически на полный рабочий день. Техническая команда ФИФА и исполнительный комитет были награждены вином и отобедали в роскошном дворце Хэмптон-Корт, а в заявке для пущей убедительности были задействованы премьер-министр Тони Блэр и принц Уэльский.
Вклад ФА был удручающим. В запланированном блиц-опросе руководства ФИФА в элитных зонах гостеприимства Франция-98 заявочной команде удалось встретиться лицом к лицу лишь с двумя из двадцати четырех членов комитета. В ходе ожесточенных выборов президента ФИФА в том году Футбольная ассоциация сожгла то, что осталось от европейских полномочий Англии, поддержав Зеппа Блаттера против президента УЕФА Леннарта Юханнсона. Блаттер раздал перед ФА ровно столько обещаний, чтобы они подумали, что он может быть хорошо расположен к ним в процессе принятия решений; обещаний, которые в конечном итоге ни к чему не привели. Увлекаясь миром футбола в качестве зарубежной помощи, ФА добилась голосов стран Карибского бассейна посредством Тринидад и Тобаго, где она профинансировала строительство футбольной академии, и азиатских голосов посредством Таиланда, где она спонсировала молодежный турнир.
То, что и без того было плачевной ситуацией, усугубилось тремя событиями. Сначала Грэм Келли и Кит Уайзман были вынуждены уйти со своих постов после того, как выяснилось, что пара осуществляла секретные платежи в Футбольную федерацию Уэльса; платежи, как стало ясно, предназначались для того, чтобы заручиться поддержкой Уэльса при избрании Кита Уайзмана в исполнительный комитет ФИФА[29]. В следующем году менеджер сборной Англии Гленн Ходдл был вынужден уйти в отставку после своих комментариев об инвалидности, космической справедливости и загробной жизни. Затем, всего за несколько месяцев до того, как должно было быть принято окончательное решение, часть болельщиков сборной Англии в Шарлеруа на Евро-2000 устроила пьяную драку с бельгийской полицией, болельщиками и друг с другом.
Тони Бэнкс был готов сдаться, и только унижение от того, что он уступил этим событиям, удержало заявку в силе. Это было невеселое время, кульминацией которого стало то, что Бэнкс выступил с печально известной горькой и эмоционально хрупкой презентацией перед официальными лицами УЕФА вечером перед финальным голосованием[30]. В последние минуты состязания, похоже, ФА приняла отрицательное решение, шепчась в коридорах ФИФА о том, что разделение голосов между Германией и Англией откроет путь Южной Африке и какой кошмарной проблемой в плане безопасности станет чемпионат мира в Африке. Первый тур голосования принес сокрушительное поражение. Англия получила всего пять голосов, заняв третье место после Германии и Южной Африки. Во втором раунде блок КОНКАКАФ, всегда быстро реагирующий на то, чтобы оказаться на стороне победителя, массово дезертировал. Англия получила два голоса и выбыла.
В 2007 году Футбольная ассоциация Англии объявила о своем намерении подать заявку на чемпионат мира 2018 года. Катастрофа 2006 года была подробно рассмотрена парламентским отборочным комитетом, который пришел к выводу, что предыдущая вылазка была фатально подорвана джентльменским соглашением и не связанной между собой неспособностью официальных лиц ФА эффективно действовать внутри УЕФА и ФИФА[31]. По сравнению с заявкой 2006 года, Чемпионат Англии 2018 был лучше укомплектован персоналом и финансами. Она могла предложить заметно улучшенные стадионы, включая теперь полностью новый «Уэмбли». Энди Энсон, исполнительный директор заявки, предположил, что ахиллесовой пятой последней вылазки было высокомерие. В прошлый раз Англия потерпела неудачу, потому что заявка слишком сильно строилась на идее Англии как родины футбола — историческом факте, который глубоко раздражал часть избирателей ФИФА. На этот раз послание должно было быть менее собственническим, безобидным, но эффективным. На заключительном отрезке радушные приемы были впечатляющими, в то время как принц Уильям, Дэвид Кэмерон и Дэвид Бекхэм поселились в пятизвездочном квартале Цюриха. Их на самом деле не стоило и беспокоить.
Заявке уже пришлось столкнуться с последствиями отставки Дэвида Трисмана и его опасениями по поводу честности других национальных футбольных ассоциаций, а также всеобщей негативной международной реакцией на предложение Премьер–лиги провести 39-ю игру за пределами Англии. Но настоящая проблема, как и предполагал Трисман, заключалась в другом. ФА не только не смогла улучшить свой плачевный послужной список по налаживанию связей и созданию альянсов внутри ФИФА, но и к настоящему времени она все равно играла не в ту игру. Новые схемы власти и влияния внутри организации переместились куда-то не туда, и британская пресса сыграла важную роль в привлечении к этому внимания всего мира. Сначала Sunday Times опубликовала подробности записанных разговоров с нынешними и бывшими должностными лицами ФИФА, из которых стало прозрачно ясно, что голоса некоторых членов исполнительного комитета ФИФА вполне себе продавались[32]. Обычно невосприимчивая к такого рода скандалам, ФИФА фактически отстранила от должности двух членов своей исполнительной власти. Затем, за неделю до голосования, BBC разрешила трансляцию документального фильма «Панорамы», который показал, что многие бывшие и нынешние члены исполнительной власти ФИФА получали огромные секретные платежи от ныне обанкротившейся компании ISL в связи с продажей телевизионных прав на чемпионат мира[33]. В то время как заявка Англии делала все возможное, чтобы проигнорировать эти серьезные обвинения, Цюрих обратил на них внимание, и Зепп Блаттер воспользовался возможностью накануне окончательного голосования напомнить своему исполнительному комитету о «пороках СМИ»[34].
В первом туре голосования Англия получила всего два голоса, и было ясно, что ФА и заявка Англии были всесторонне проигнорированы. Европейская поддержка была такой же скудной, как и в прошлый раз. Голоса КОНКАКАФ, шаткие из-за заявки 2006 года, так и не поступили. Энди Энсон раскритиковал средства массовой информации за дестабилизацию заявки, но это было неискренне. Англия так и не вступила в борьбу. Как позже сообщил лорд Трисман в парламенте, он категорически отклонил просьбы о деньгах или почестях от четырех членов исполнительного комитета ФИФА, включая Николаса Леоса из Парагвая, который считал себя достаточно богатым, но считал, что своего рода баронетство было бы подходящим титулом, чтобы поставить его рядом с орденом Почетного легиона, который французское правительство даровала ему ранее[35]. В каком-то смысле мы должны быть благодарны за то, что у Англии вообще не было шанса и что, несмотря на все ее недостатки, ФА и ее старшие должностные лица не стали бы заниматься вопиющей коррупцией и злоупотреблением властью, которые стали нормой в международной футбольной политике. С другой стороны, трудно поверить, что, вооружившись таким подходом и не имея даже самого элементарного представления о политическом ландшафте, в котором они действовали, ФА и правительство могли согласиться на предложение, которое обошлось в £21 млн. и не было обречено ни на что, кроме унижения. Стоит отметить, что в то время как наследник британского престола и его премьер-министр расчистили много места в своих расписаниях для финальной борьбы за голоса избирателей, Владимир Путин счел необходимым выступить только тогда, когда Россия выиграла заявку на проведение чемпионата мира 2018 года. Вся важная работа была проделана задолго до этого.
Строительство нового «Уэмбли» было более успешным предприятием. По крайней мере, стадион был построен, что было немыслимо при старом порядке. В 1987 году Тед Крокер описал план строительства нового национального стадиона как «вечную несбыточную мечту» и с сожалением отметил, что «это историческое поле, которое хорошо послужило английскому футболу, но все согласны с тем, что оно давно уступило великолепию таких стадионов как "Сантьяго Бернабеу"... и "Ноу Камп"»[36]. Это было сказано по-доброму. Имперский стадион [прим.пер.: Empire Stadium — одно из названий стадиона «Уэмбли»], построенный за несколько месяцев в 1923 году, демонстрировал свой возраст и отчаянную нехватку базовых удобств, но в отсутствие капитала, необходимого для настоящей модернизации здания, лучшее, что можно было сделать — это немного подлатать и покрасить. Спортивно–политический комплекс за пределами ФА также принял это к сведению. Все расчеты, проводившиеся вокруг заявок на Олимпиаду и чемпионат мира, ясно давали понять, что «Уэмбли» не пройдет отбор и где-то нужно будет построить новый национальный стадион. В 1994 году, располагая деньгами от недавно запущенной Национальной лотереи, Sport England объявила конкурс на проектирование и размещение нового национального стадиона.
«Уэмбли» и Футбольная ассоциация Англии приняли вызовы от провинциальных альтернатив, учредили Wembley National Stadium Limited (WNSL) для проведения шоу и, под восторженные возгласы по всей стране, назначили Кена Бейтса, председателя правления и владельца «Челси», руководителем проекта. Грэм Келли, который настаивал на назначении Бейтса, думал, что его опыт строительства недвижимости на «Стэмфорд Бридж» в Челси обеспечит финансовый успех проекта, в то время как его печально известное бесцеремонное поведение было как раз тем, что требовалось, чтобы протолкнуть его через заросли других заинтересованных сторон, вовлеченных в строительство нового «Уэмбли». По обоим пунктам Келли глубоко ошибался. Проект Village Бейтса с «Челси» удерживался на плаву за счет дорогих коммерческих кредитов, в то время как его резкий язык в конечном итоге подорвал как его собственное положение, так и финансовую привлекательность проекта для потенциальных спонсоров.
Sport England выделила WNSL деньги на национальный стадион с толстым списком условий, которые включали предоставление стадиона для проведения крупных соревнований по легкой атлетике и регби. Большая часть государственных денег в размере £120 млн. была потрачена на выкуп старого стадиона и земли вокруг него. Навыки Бейтса в области недвижимости были особенно заметны здесь, поскольку стоимость земли быстро упала до трети от завышенной цены, которую выставила WNSL. В 1999 году были публично представлены первые проекты нового комплекса стадиона — с архитектурной и эстетической точек зрения почти не было несогласных, но по вопросам места легкой атлетики и финансов ФА оказалась втянутой в конфликт. Легкоатлетический лагерь получил временный импульс, когда Тони Бэнкс перешел в заявку на чемпионат мира 2006 года, а его коллега по лейбористской партии Кейт Хоуи стала министром спорта. Она возглавила яростную кампанию по обеспечению надлежащего обслуживания легкой атлетики на «Уэмбли», что привело лишь к исключению легкой атлетики из программы в целом.
Тендерный процесс на строительство стадиона проводился в высшей степени неортодоксальным образом, и все это время стоимость проекта стремительно росла — сейчас она превышает £300 млн.[37] Кризис наступил в конце 2000 года, когда более тридцати банков выслушали Кена Бейтса, выступавшего с громким заявлением о долгосрочных инвестициях, и не поверили ему. Прежде всего, они не верили, что еще один ничего не значащий отель, офисный и торговый комплекс в пригороде северного Лондона стоил бы вложений. В конце концов Бейтс был уволен и заменен Родни Уокером — в целом более трезвым человеком и, как администратор лиги регби, к счастью, свободным от футбольных интересов, — который исключил проект Бейтса из схемы и восстановил достаточный авторитет, чтобы убедить немецкий банк West LB предоставить коммерческие кредиты на £400 млн., необходимые тогда на осуществления проекта.
Пять лет и £798 млн. спустя открылся новый стадион «Уэмбли». И что же купила себе футбольная нация?[38] Близи они купили большое, ничем не украшенное здание в форме блюдца, в четыре раза выше старого «Уэмбли». Если смотреть с дистанции и особенно на горизонт, то они приобрели здание с настоящими архитектурными амбициями — необычное для английского футбола — и в котором сохранилось что-то от своего времени. Огромная стальная арка, возвышающаяся над трибунами, не является ни функциональной конструкцией, ни органичным продолжением истории здания, а преднамеренной визитной карточкой, упражнением в брендинге. Гладко отделанный стеклом и нейтральными тонами, он, как и лучшие современные аэропорты, спроектирован так, чтобы направлять огромное количество людей через широкие залы ожидания и подниматься по эскалаторам в различные пункты назначения, и это также похоже на аэропорт. Та же высококлассная, но в конечном счете безвкусная функциональность характеризует теперь бесчисленные туалеты, забегаловки и коммерческие точки на стадионе. Как и в случае с аэропортами, существует несколько способов перелета. Целых два уровня из пяти залов, окружающих стадион, опечатаны и зарезервированы для тех, у кого есть доступ к сидячим местам премиум-класса и развлекательным ложам. Оказавшись внутри, им больше не нужно общаться ни с кем, не находящимся в их зоне.
Внутри же, как место для реального просмотра футбола, стадион является исключительным: 90 000 мест в волнообразных кольцах вплотную примыкают к полю и придают пространству физическую и визуальную насыщенность. Несмотря на некоторые жалобы по поводу влияния убирающейся крыши на поле, это блестящая сцена. Чего, похоже, здесь не хватает, особенно на матчах сборной Англии, так это атмосферы. Это проблема всех новых стадионов и некоторых старых тоже, но новый «Уэмбли» пострадал особенно. Бизнес-модель, которая эволюционировала, чтобы увеличить астрономические затраты, заключалась в том, чтобы предоставить более 10 000 мест для премиальных пакетов, услуг гостеприимства, корпоративных развлечений и всего остального, что сопутствует по-настоящему дорогим билетам на футбол. Они были проданы до открытия «Уэмбли» в качестве долгового обязательства, гарантирующего владельцам билетов доступ ко всем его матчам в течение десяти лет и, по-видимому, субсидирующего стоимость остальных 80 000 мест, ни одно из которых нельзя приобрести дешевле, чем за £30. Эта часть публики очень четко идентифицируется на стадионе. Можно предположить, что еда здесь хорошая, потому что их блоки ярко-красных сидений всегда пустуют или заполняются с опозданием перед началом матча и после перерыва. Они являются наглядным напоминанием о модели британской жизни клубного/эконом-класса и постоянно снижают жизненный тонус толпы. Дэвид Хилл, присутствовавший на матче открытия с участием сборной Англии на новом стадионе, поинтересовался, не было ли это «рассказом о... том, насколько раболепными мы стали перед равнодушным богатством, и как те, кто остался позади в гонке за достатком, сегодня сидят и смотрят на ее победителей по телевизору»[39]. И все же не все счета оплачены, а долги не все погашены. Стадион «Уэмбли» работает в убыток, и Футбольной ассоциации Англии пришлось сократить расходы и программы, чтобы финансировать поддержание «Уэмбли» открытым и покрыть процентные выплаты[40].
В условиях новой футбольной экономики Футбольной ассоциации Англии приходится с трудом балансировать между императивами коммерческой бизнес-модели и необходимостью сохранять чувство преемственности с прошлым. Эту дилемму оказалось трудно разрешить, когда дело дошло до Кубка Англии. Более века Кубок был жемчужиной в короне старейшего футбольного соревнования в мире. Он был основным источником дохода ФА на протяжении большей части ее существования. Однако его истинная ценность измерялась не продажей билетов, а статусом и культурным весом. С одной стороны, магия Кубка Англии была сотворена снизу. Начиная с 1880-х годов финал Кубка представлял собой, особенно для северных болельщиков, карнавальную поездку в столицу. Для многих из них это было первое в их жизни посещение мегаполиса. Неопределенность и решения в формате «до победного гола» в режиме матчей на выбывание привлекали исключительную публику.
С другой стороны, Кубок был посыпан звездной пылью истеблишмента. Эдуард VII принял роль покровителя ФА в 1901 году, как и все монархи с тех пор. Георг V посмотрел матч сборной Англии против Шотландии по приглашению Футбольной ассоциации Англии в 1912 году, а затем придал своему правлению отчетливо народный оттенок, посетив свой первый финал Кубка Англии в 1914 году. После войны решение BBC транслировать финал по радио поставило его в ту же категорию национального зрелища, что и университетские гребные гонки и День перемирия. В то время как Коронация 1953 года [прим.пер.: Коронация Елизаветы II] может с полным основанием претендовать на звание самого значительного события в первом массовом столкновении Британии с телевидением, финал Кубка Англии того года — «Финал Мэтьюза» — занимает аналогичное место в коллективной памяти. Берт Траутманн, немецкий голкипер «Манчестер Сити» той эпохи, или, возможно, его призрачный автор, поддержал идею Кубка Англии как места воображаемого сообщества: объединенного, порядочного и демократичного. Описывая исполнение гимна «Abide with Me» [«Пребудь со мной»], впервые исполненного в финале Кубка в 1927 году, он заметил: «Тогда женщины и дети с грязных улиц промышленного города наконец-то найдут общий язык с теми, кто живет в величественных домах Англии. Какая разница, если они сбиваются с мелодии или не совсем уверены в словах... это замечательная вещь, и за нее следует уважать британских любителей спорта, независимо от политики и вероисповедания»[41]. Это было банальное предположение, хотя и не подкрепленное большим количеством доказательств, что весь мир повернулся лицом к «Уэмбли» в день финала Кубка.
Поддерживать столь уютный образ англичан как большой национальной футбольной семьи становилось все труднее по мере того, как отступали воспоминания о войне и приходили новый цинизм и новые свободы послевоенного бума. В этом контексте популярный статус Кубка был закреплен за другим поколением благодаря тому, что телевидение восприняло его причудливость в сочетании с новым спектром форм поп-культуры. Радиотрансляции розыгрыша Кубка в обеденный перерыв по понедельникам теперь с теплотой вспоминаются как повод для контрабанды новых транзисторных радиоприемников в школы и на рабочие места. Более десяти лет существовала мода на песни финалов Кубка. Песня «Blue Is the Colour» «Челси», выпущенная в 1972 году, достигла пятой строчки в чарте синглов, как и песня «Ossie's Dream» Шпор группы Chas’n’Dave в 1981 году. «Ливерпуль» проиграл финал в 1988 году, но занял третье место в чартах с «Anfield Rap». С тех пор ничто не приблизилось к ним. Накануне финала 1972 года капитан «Лидса» Билли Бремнер все еще мог сказать: «Я выиграл медаль чемпионата, медаль Кубка Европы и бесчисленное количество кубков Шотландии, но порой я думаю, что променял бы все это на медаль обладателя Кубка Англии». Но тридцать лет спустя кое-что изменилось. В своей автобиографии Рой Кин назвал выход в финал Кубка Англии «не более чем посредственностью». Патрик Виейра из «Арсенала» выиграл Кубок в 2005 году, но напомнил, что это «никак не может компенсировать разочарование от проигрыша чемпионской короны».
Так думают не только игроки. До середины 1980-х посещаемость Кубка Англии следовала за теми же взлетами и падениями, в основном падениями посещаемости футбольных лиг, и оба достигли пика примерно в 1986 году. За прошедшие с тех пор годы посещаемость чемпионата значительно выросла, но средняя и общая посещаемость матчей Кубка Англии оставалась почти неизменной. Более крупные клубы сообщают о значительном снижении по сравнению с их обычной посещаемостью игр в ранних раундах соревнований. Например, в 2012 году посещаемость матчей третьего раунда по всей стране снизилась на 15% по сравнению со средними показателями по лиге. В «Ньюкасле», который принимал «Блэкберн Роверс», она снизилась на 40%[42]. Телевизионный рейтинг прошел тот же путь. В период телевизионного расцвета Кубка в 1970-х годах сам финал мог привлечь около 14 миллионов зрителей внутри страны. С начала 1990-х годов самые высокие рейтинги были зафиксированы с 11 миллионами зрителей, которые смотрели матч «Челси» - «Ливерпуль» в 2011 году, в то время как всего пять миллионов смотрели, как «Арсенал» победил «Саутгемптон» в 2003 году. В эпоху многоканальности телезрители готовы ко всему, но в это же время соревнования в целом и финал в частности не способствовали хорошему просмотру. Последнее серьезное разочарование перед победой «Уигана» над «Манчестер Сити» в 2013 году было в 1988 году, когда «Уимблдон» обыграл «Ливерпуль». Финал 1993 года прошел в хорошей форме, когда «Арсенал» обыграл «Шеффилд Уэнсдей», но победитель сделал это в эпическом стиле после двух матчей и двух таймов дополнительного времени. С 1992 года и с появлением Премьер-лиги разочарования были редкостью. «Манчестер Юнайтед», «Арсенал», «Челси» и «Ливерпуль» выиграли восемнадцать из двадцати четырех финалов, и из этих игр нельзя было пропустить лишь победу «Ливерпуля» в 2006 году над «Вест Хэмом». Многие прочие были низкого качества и неудобоваримы. Чудесная победа «Портсмута» в 2008 году пришлась как нельзя кстати, поскольку эта победа ознаменовала пик процветания клуба перед головокружительным падением, приведшим к банкротству, внешнему управлению и многочисленным вылетам. Победа «Уигана» над «Манчестер Сити» в 2013 году была, пожалуй, еще более чудесной, но в следующий вторник они все равно вылетели в Чемпионшип.
Реакция ФА на эти изменения была осторожной, пытаясь сбалансировать некое подобие традиций, реальных и придуманных, которые составляют культурную столицу Кубка, с требованиями богатых клубов, коммерческих вещателей и спонсоров. ФА проявила себя — в условиях бума, но к ее чести — компетентным коммерческим переговорщиком. В частности, во время пребывания Брайана Барвика на посту исполнительного директора Футбольная ассоциация Англии заключила выгодные сделки по освещению и спонсорству Кубка, что позволило ей увеличить призовой фонд, поддерживая интерес ведущих клубов, и направить часть прибыли на свое развитие. Однако было нечто большее, чем намек на неискренность в отношении изменений в формате соревнования. Когда переигровки финала были отменены и судьба Кубка должна была решаться по пенальти, ФА утверждала, что это произошло потому, что «болельщики хотят увидеть победителя в тот же день», но с равной вероятностью это было связано с расписанием крупных клубов, которые все еще участвуют в еврокубках в мае. Приглушенные тона утренней жеребьевки в понедельник, транслировавшейся в прямом эфире по радио из скрипучих комнат комитета ФА, были отменены и заменены бесхитростной вечерней трансляцией в прямом эфире из неоновой студии. Полуфиналы теперь разыгрываются на «Уэмбли» на том основании, что это дает большему количеству людей возможность хорошо провести день. Конечно, это также является важным элементом в шатком бизнес-плане по удержанию стадиона «Уэмбли» на плаву.
Тихое отчаяние по поводу Кубка Англии остается. По статусу, гламуру, деньгам и телезрителям он просто не может конкурировать с Премьер-лигой или Лигой чемпионов. Несмотря на значительно увеличившийся призовой фонд, обладатель Кубка вряд ли заработает больше £5 млн. Напротив, они более чем удвоят этот показатель, выйдя в групповой этап Лиги чемпионов. Решение УЕФА отказаться от розыгрыша Кубка обладателей кубков, а вместе с ним и от игры обладателя Кубка в Европе, стало еще одним ухудшением. Первым признаком дрейфа стал отказ «Манчестер Юнайтед» от участия в соревновании в 2000 году, что позволило им принять участие в первом Клубном чемпионате мира ФИФА в Бразилии. «Юнайтед» и Футбольную федерацию поносили за этот разрыв с традицией, но участие «Юнайтед» было санкционировано Футбольной федерацией как часть его обреченной кампании по выслуживанию перед ФИФА. С тех пор ни один клуб официально не отказывался от участия в турнире, но безошибочная тенденция к выставлению ослабленных, экспериментальных и молодых составов говорит о многом. Бесконечное восхваление волшебства Кубка в пресс-релизах, маркетинговых выступлениях, газетных колонках и трейлерах телепередач свидетельствует о его окончательном разочаровании.
***
Приглашаю вас в свой телеграм-канал, где только переводы книг о футболе и спорте.
