67 мин.

Галерея не сыгравших. Эрл Мэниголт. Козел forever! или Из ада – в легенды. Часть восьмая

60

 

Часть седьмая

В 97-м Эрла пригласили помочь команде из школы «Вадли». Правда, формально он в штаб не входил, но в тренировочном процессе играл не меньшую роль, чем главный тренер Стив Романьоли. А, может быть, даже и большую, потому что сам Романьоли говорил: «Я бы не назвал себя тренером. Скорее, я просто энтузиаст-любитель, потому что, вообще-то, я – учитель английского и литературы, и я никогда не думал, что стану тренером баскетбольной команды. Но, когда мне это предложили, я не смог отказаться. А Эрл – Эрл совсем другое дело. Он – настоящий человек от баскетбола. Вот он и вправду может научить парней очень многому». И, между прочим, «Вадли» в те дни выдавал такие отличные результаты, что местные газеты окрестили Мэниголта не иначе, как «неофициальным тренером, которого послал «Тиграм» сам Бог». Это и неудивительно – ведь большинство «Тигров из Вадли» были подопечными Эрла по его турнирам в парке.

Но Романьоли сказал тогда и ещё кое-что: «То, что делает для команды Эрл в спортивном отношении – очень здорово. Но лично для меня гораздо важнее другое. Вы, возможно, знаете, что наш капитан Марк Уолтерс шесть лет назад похоронил старшего брата, Мэнделла. Тогда об этом много говорили, даже писали в газетах, потому что Мэнделл был звездой одной из бронкских университетских команд. Поздним вечером он зашёл с парой друзей в кафе в Южном Бронксе – просто перекусить. Пока они ждали свой заказ, какой-то мужик, который пытался пролезть без очереди, поднял шум, успел поругаться с целой толпой посетителей – и в конце концов достал пистолет и выстрелил. Пуля, одна-единственная выпущенная пуля, угодила Мэнделлу прямо в голову и прикончила его на месте. Знаете, что сказала тогда Мишель Уолтерс, мать братьев? «Я не могу поверить в то, что мой сын погиб, просто зайдя купить гамбургер». Вот так. И это – всего лишь один пример. У любого парня в нашей команде есть какие-то свои проблемы, и немалые. И почти ни у кого из них нет отцов, их воспитывают только матери. В общем, работать с этими ребятами непросто, очень непросто. Но, когда Эрл появился у нас, я увидел, что они меняются на глазах – потому что он в какой-то мере пытается заменить им отца. И у него это получается. Он сам отлично знает весь этот их мир, знает его изнутри. Он сам – один из них. Поэтому ему так легко до них достучаться. Никто не смог бы повлиять на них так, как Эрл; они его отлично понимают. Вот это – самое главное».

Но в феврале 1998-о Эрл в очередной раз попал в клинику – в реанимацию: «Врачи сказали, что у меня проблемы с одним клапаном. Это, наверное, из-за того, что погода резко поменялась». Но все остальные считали, что виновата в этом отнюдь не погода, и слёг Козёл совсем по другой причине. Накануне команда «Вадли», которую уже стали называть непобедимой, в очередной раз выиграла (19 побед подряд в сезоне – и ни одного поражения). Но вдруг до Эрла и до всех остальных дошло очень неприятное известие, которое превратило окончание чемпионата для «Тигров» в сущую формальность. «Приступ случился из-за этого – сказал тогда непосредственный начальник Эрла Люк Закмэн. – Я нисколько не сомневаюсь. Эрл так много работал с этими ребятами. И он так их любит. Он так радовался каждой победе, а потом узнал эту новость – и вот сразу же оказался в больнице».

«Эта новость» заключалась в том, что все результаты «Вадли» были признаны недействительными. Одному из запасных игроков, который в среднем приносил команде по 2 очка за игру, выходя на площадку, когда разрыв в счёте составлял 30 и больше очков в пользу «Тигров», год назад было запрещено выступать из-за плохой успеваемости. Тренеры не имели права задействовать его в матчах. Проблема заключалась в том, что человек, который должен был поставить об этом в известность руководство школы, этого не сделал – и парень продолжал играть. Это была довольно громкая история, о которой говорили и по телевидению – как о примере полной некомпетентности чиновников и ужасающем проявлении бюрократизма. «Это так грустно, – тихо возмущался Эрл. – Эти дети так пахали весь сезон. Да некоторым из них даже трудно добраться до школы – потому что на улице по дороге туда их ждёт столько всякого дерьма… Баскетбол – это всё, что у них есть! Они только год назад начали играть в этой лиге. И, между прочим, им самим приходится покупать себе форму и оплачивать работу судей на матчах – не то, что другим командам! А это, блин, стоит по 120 баксов за игру! Их матери чего-то там пекут, жарят рыбу, а пацаны потом продают это, чтобы заработать хоть немного денег! Тренер Романьоли платит за команду из своего кармана, и его друзья тоже!.. И тут им говорят, что, типа, все победы, вся работа – всё-всё насмарку... Да чуваков, которые приняли это решение, самих под суд нужно отдать – за жестокое обращение с детьми! Дети-то в чём виноваты?!»

Все эти дети, которых он называл «мои новички», стали для него своими – наверное, потому-то доктора и позволили нескольким игрокам «Вадли» посетить ненадолго Эрла, когда его переводили из реанимации в отделение интенсивной терапии. Позволили, как самым близким людям. Они принесли с собой чёрно-жёлтую клубную майку «Вадли» с надписью «Козёл» на спине, которую Мэниголт взял с мокрыми глазами. Плакал и кто-то из «Тигров» – например, свингмэн Фрэнк Перез.

«Я, в общем-то, и не знал, кто он такой, когда играл в его парке, – несколько месяцев назад рассказывал Фрэнк. – Мы переехали сюда из другого района. Я думал, что он был, ну, знаете, просто одним из мужиков, которые приходят в парк каждый день. А потом, когда зашёл разговор, что он приходит к нам в команду, Деррик Мэк (партнёр Переза по «Вадли») мне всё объяснил: «Да ты охренел совсем?! Да он – лучший данкер в истории баскетбола!» Он учил меня, как правильно делать данки. Показывал, как нужно готовить тело к прыжку, когда отрывать ноги от земли… Я, в принципе, умел данковать и раньше, но только после того, как со мной позанимался Козёл, я стал делать настоящие данки».

Эрл открывает свой очередной турнир.

А сейчас Фрэнк говорил: «Мы все стали семьёй. И вот теперь… Я уже видел людей, которые попадают в больницы и потом не возвращаются оттуда». «Да ладно, не дрейфь – значит, я буду тем, кто вернулся, – успокоил его Эрл. – И насчёт чемпионата – тоже не парьтесь. Да наплевать! Намного важнее то, чему вы научились за этот сезон. Вы научились играть сердцем…» (не люблю включать в «просто истории» такие эпизоды – слишком от них отдаёт дешёвенькой мелодрамой; но иногда они случаются и в жизни – и тут уж хочешь не хочешь, а из песни слова не выкинешь).

Другой «Тигр», Джеймс Паркс, тоже не сразу осознал, с кем они имеют дело: «Ну, я с детства слышал все эти разговоры о нём. Но не понимал до конца, что же это за человек, пока не увидел про него фильм… Он умел делать двойной данк!»

А Эрл лежал на больничной койке под капельницей перед телевизором и смотрел All-Star Game. Прошло несколько десятилетий с того времени, когда он шокировал публику своими прыжками. Козёл говорил, что всегда испытывал в такие моменты странные чувства. Ведь он был одним из революционеров, с которых и начиналось то, что он сейчас наблюдал: все эти зубодробительные данки – мельницы, томагавки и всё остальное. Всё то, что зрители сегодня обожествляли на этом баскетбольном празднике, когда-то раскручивал он – и ему подобные. Вся эта уличная эстетика, философия асфальта уже давно завоевала НБА и восторжествовала на её площадках. «Я чувствую, что кое-чего дал этой игре, – не без гордости поведал Козёл журналистам, приехавшим к нему в тот же день в больницу. – Ага. Я смотрю на то, что эти ребята вытворяют сегодня. Ну, конечно, может, у них это получается немного покруче, чем у меня когда-то – но я-то делал это тридцать лет назад. Все эти штуки – ну, там «Шоу-тайм», и всякое такое – сегодня ведь вы именно их называете баскетболом, они – это и есть НБА. Ну, а мы были теми, кто всё это начинал – мы первыми устраивали представления для болельщиков. Посмотрите на то, какой была раньше НБА – пока не появились такие парни, как мы. Там не было места шоу, удовольствию, веселью. А потом пришёл Конни Хокинс – и начался балдёж. Он был из Бруклина. И он делал то, чего никто и никогда не делал. Но он, правда, был высоким. А потом пришёл, типа, я. И я делал те же самые штуки, и ещё всякие-разные тоже – делал их немного по-другому, по-своему – но я-то был совсем не таким высоким, самого обычного роста. Когда пришли мы, думаю, игра и начала меняться».

В этот момент сердечный монитор Мэниголта просигнализировал, что раствор в капельнице заканчивается. Тут же бесшумно возникла медсестра, поставила новую капельницу и сказала ребятам из «Вадли», что визит закончен. Те помогли отвезти Эрла обратно в его палату. И в тот же день пришла ещё одна новость: впервые за сорок лет люди, отвечающие за проведение школьных чемпионатов, отменили своё решение – и узаконили все результаты «Вадли». Впервые за сорок лет существования этой организации случилось что-то подобное. Теперь «Тигры» вновь могли побороться за чемпионство. Почему это произошло – никто не узнал. Может быть, причиной тому были молитвы Эрла («я лежал и упрашивал Господа Бога, чтобы у ребят было всё в порядке»), может – ещё что. Как бы то ни было, шанс исполнить свою мечту парни получили.

Эрл с ребятами из своей команды. И с майкой.

Через месяц с небольшим, 15-о марта 1998-о, состоялась главная игра сезона. И Эрл уже был с командой.

Ещё перед стартом чемпионата, в парке Козла, они принесли что-то вроде торжественной присяги. «Тигры» поклялись друг другу и Мэниголту, что весной следующего года обязательно окажутся в «Мэдисон-сквер-гардене» в качестве одного из финалистов. И клятву свою они выполнили: «Вадли» выиграли все 25 матчей регулярки и плэй-офф – оставался лишь финал.

Но, когда утром они приехали в «Мэдисон», в раздевалке висела тишина – парни были слегка подавлены величием этой спортивной Мекки. Они с благоговением осознавали, что вот сейчас, здесь и сейчас они проходят по тем же коридорам и переодеваются в тех же помещениях, что и миллионеры из «Нью-Йорк Никс». «Я хотел бы, чтобы этот день длился вечно», – прошептал Фрэнки Перез. «Я не могу поверить, что мы здесь! Йоу!» – разыгрывающий Деррик Мэк мог бы этого и не говорить – всё и так было написано на его лице. Большинство из «Тигров» никогда не были в «Мэдисоне» на матчах «Никс» – этим могли похвалиться лишь единицы.

«Нет, ребята, всё это – на самом деле, – давал Эрл последние наставления перед тем, как отправить команду на церемонию представления. – И поймите для себя каждый: то, что вы будете сегодня делать на этой площадке, вы потом будете вспоминать всю оставшуюся жизнь».

Он скажет потом: «Эти ребятишки пережили то, что, наверное, сломало бы большинство взрослых. Вот почему эта игра была так важна для них. Это что-то типа проверки для них, ну, или, там, типа стимула: они сейчас здесь, они будут играть – а значит, жизнь иногда может повернуться к тебе лицом, если только дружишь с головой».

«Тигры» дружили с головой – по крайней мере, в том матче уж точно. Они выиграли у своих соперников из «Марри Бергтрома» 72:63 – и взяли титул. Финальным аккордом матча стал потрясающий аллей-уп, который заколотил на последней минуте центровой «Вадли» Лэрри Моррис: «Этот данк был для Козла. Ага, я сделал его специально для Козла». «Мне сейчас больше ничего не нужно – только облако, чтобы оседлать и сидеть на нём! – орал после матча Фрэнк Перез. – Не хочу, чтобы этот день заканчивался!» «Это был самый лучший день в моей жизни, – говорил стоящий рядом Деррик Мэк. – Но, если бы не тренер Романьоли, если бы не Козёл, если бы не ребята из команды – меня бы сегодня тут не было. Не знаю, где бы я был – но точно не тут. Наверное, курил бы травку где-нибудь на стройке, гробил бы потихоньку свою жизнь».

Ди-Мэк, как называли его партнёры по «Тиграм», успел поменять несколько школ, а в течение двух лет вообще толком и не учился. После того, как он попал в «Вадли», Мэк поверил, что не всё так уж плохо в этом мире.

Но больше всех остальных «Тигров» был счастлив, наверное, Марк Уолтерс – капитан «Вадли» и самый ценный игрок финала, о котором рассказывал Романьоли. Давая интервью после матча, он держал в левой руке свой трофей, а в правой – фотокарточку старшего брата, застреленного шесть лет назад. Всю игру он протаскал её в трусах: «Она, может быть, сейчас немного помятая и мокрая – но это мой талисман. Это самая дорогая вещь для меня. Всё, о чём я думал перед игрой – это о моём брате. Я по-настоящему заиграл только после того, как он погиб. Это из-за него я здесь. Вот поэтому-то я и засунул карточку в трусы – на удачу. Он всегда хотел сыграть в «Мэдисоне» – и сегодня мы играли здесь вместе. Он играл в первой половине – а я во второй».

Самому же Эрлу эта победа, наверное, подарила ещё немного жизни.

А меньше, чем через месяц, он снова очутился в больнице. Козла положили в тот же гарлемский «Беллевью», где он уже проходил лечение.

К нему опять пришли «Тигры». Но теперь всё было куда хуже, чем в феврале. Смотреть на то, каким стал сейчас Эрл, и для взрослых было тягостно – что уж говорить о 17-18-летних ребятах? Он снова превратился в наркомана – но теперь уже против своей воли. Врачи вкалывали ему лошадиные дозы морфина, и он выглядел так, словно погрузился в героиновый транс, как в былые годы – глаза закатились, на лице застыло странное выражение… Но Козёл всё ещё был здесь, цеплялся за жизнь – он пытался что-то сказать, но из горла вырывалось уж совсем неразборчивое и непонятное бормотание.

«Нет, я не хочу видеть его таким», – произнёс один из «Тигров», Али Рахман, который уже знал, что в сентябре вырвется из Гарлема. Вполне возможно, что он окажется даже в одном из престижных университетов Лиги плюща. Совсем неплохо для малыша, который рос в неполной и неблагополучной семье чуть ли не впроголодь. Может быть, ему удастся стать большим человеком. Но эту идею – что он способен достичь в этой жизни многого, очень многого – ему внушил Мэниголт. Да, она исходила именно от Эрла.    

Для этих ребят Козёл не был легендой. Несмотря на все истории о его подвигах в Ракер-парке и на других площадках, он был для них реальным человеком. Тем, кто каждое лето организовывал свою лигу на пересечении 99-й улицы и Амстердам-авеню. Тем, кто учил их жизни по субботам. Тем, кто ничего от них не скрывал и рассказывал всю правду о вещах, которые сам знал лучше всех остальных – начиная от данков и заканчивая наркотиками. Тем, кто де факто был для них тренером – и совсем недавно привёл команду к чемпионству. «Он заботился о нас так, словно мы были его семьёй. Мы бы никогда не выиграли чемпионат без Козла», – скажет через несколько дней Али.

Но сейчас, как бы сильно эти ребята ни чувствовали себя обязанными Эрлу, они не хотели находиться в этой палате. Их разум отказывался принимать, что человек, лежащий перед ними и что-то бессвязно, почти неслышно ворчащий, как в бреду, и есть их Козёл, которого они все так любили. Все они, как и Али, не желали видеть его таким. Это было для них слишком трудно, просто невыносимо. Али спросил у взрослых, можно ли ему выйти из палаты. Он думал, что Козёл его уже не слышит. Но как раз в эту минуту тот заворочался на койке, его взгляд прояснился, лицо оживилось, он посмотрел на Али и вполне членораздельно, хоть и очень хрипло, сказал: «Не вешай нос, новичок. Держись. Держи голову выше…»

14-о мая 98-о года новостные выпуски в стране начинались с печального известия: в элитном медицинском центре «Седарс-Синай», в Лос-Анджелесе, скончался один из тех, кто олицетворял музыкальную культуру Америки на протяжении многих десятилетий, входил в число её символов – Фрэнк Синатра.

Итальянский Гарлем, естественно, воспринял эту новость со вполне естественной горечью. А вот как отреагировали на смерть Синатры в других районах Гарлема, трудно сказать; всё-таки там в любимцах всегда ходили родные чёрные певцы, короли джаза и блюза, а у латиноамериканцев были в почёте свои ритмы и мелодии. В любом случае, если там и грустили по этому поводу, то недолго. Потому что уже на следующий день, 15-о мая, Гарлем погрузился в настоящий траур. Всё это немного напоминало картину, когда ушёл в мир иной сам Холкомб Ракер…

Люди передавали друг другу приглушёнными голосами, что сегодня не стало Козла… О том, что сердце «нашего доброго Короля» перестало биться, говорили в барах, магазинах, кинотеатрах, на остановках общественного транспорта, в школьных классах, у себя дома, просто на улицах… И на игровых площадках, конечно, тоже. Мэниголт ушёл из этого мира тихо, и даже прозаически – просто его загнанное сердце совсем устало и окончательно отказалось гнать кровь по венам. И остановилось. И, хотя все знали, что Козёл совсем плох, никто не хотел верить в то, что его больше нет. Как сказал тогда один из обывателей: «Сегодня у всего Гарлема перехватило дыхание».

Но вот – в «The New York Times» чёрным по белому написано: «К 9-и часам утра пятницы по Гарлему стало распространяться сообщение, что Козёл умер. Эрл Мэниголт, легенда городских площадок, которого Карим Абдул-Джаббар однажды назвал «лучшим баскетболистом его роста в истории Нью-Йорка», скончался в возрасте 53-х лет из-за сердечной недостаточности. За последние годы он перенёс две сложные операции на сердце».

И в других СМИ, не только нью-йоркских, тоже выходили такие вот заметки и статьи. Не скажу, чтобы газеты прямо уж пестрели этими заголовками, что их было очень много – но они были. И в Лос-Анджелесе, и в Вашингтоне… Учитывая, что речь в них шла о человеке, который не только не был звездой или хотя бы просто заметным игроком ни в НБА, ни в АБА, но даже и в колледже провёл всего-то один семестр, сидя, в основном, на скамейке и ругаясь и препираясь с тренером, – я бы сказал, что статей таких было вполне достаточно.

Винсент Маллоцци, например, вспоминает, что в «The New York Times» ему выдали задание: написать некролог. И редакторы выделили под него целых 764 слова – случай исключительный и даже беспрецедентный, учитывая, что речь шла всего лишь об уличном игроке...

Прощай, Козёл...

Джо Разрушитель Хэммонд все эти дни приезжал в больницу – и был рядом, когда Козёл сделал свой последний вдох. Теперь Джо, не стесняясь, рыдал, как ребёнок. Когда он немного успокоился, его спросили: что значит для всего уличного баскетбола смерть Мэниголта? Джо долго шмыгал носом, собирался с мыслями, и, наконец, ответил: «Это всё... Это конец... Смерть Эрла – это конец эпохи уличного баскетбола в Нью-Йорке. Вот вы много можете назвать парней, которые сделали себе репутацию в парках – и только в парках, и больше нигде – и могли творить такое с толпой, как Эрл? Я, типа, хочу сказать, что никто не читал о нас в спортивных колонках в газетах, потому что о нас там ничего и не писали, но о таких, как Эрл, всё равно все знали – по всему городу, все рассказывали о нас друг другу, а потом приходили посмотреть на нас в парки – и никто, ни один человек не уходил разочарованным. Козёл – это один из величайших шоуменов своего времени. И это просто позор, просто какая-то несправедливая х...я, что почти ни у кого не было шансов увидеть его полётов и прыжков на баскетбольных площадках, что он так и не попал в профессионалы. В Ракере должны повесить куда-нибудь повыше одну из его старых маек – чтобы весь мир знал, кто тут играл...»

В то время, как семья усопшего занималась подготовкой к похоронам, на баскетбольную площадку, где Козёл проводил свои турниры с 73-о года, сходились люди, чтобы оставить там букеты цветов.

Тоби Грей, помогавший Эрлу, закрывает ворота на площадку. Сегодня светло и ясно, но этот день для всех – горестный. Грей знал Мэниголта почти 37 лет – они познакомились, когда Козлу было 17, а Тоби – 8. Грей сейчас работает ночным управляющим одного из христианских реабилитационных центров в Манхэттене, а в своё время он сидел с Мэниголтом в той же тюрьме – и тоже за хранение наркотиков.

«Я знал его в хорошие времена и в плохие времена, – говорит Грей. – Но он всегда оставался, в общем-то, одним и тем же человеком. У Эрла было большое сердце – наверное, самое большое среди всех обычных людей, которых вы можете повстречать на улицах. Даже за решёткой его легенда жила. Он мог ходить по тюрьме, как король – как будто и не было вокруг никаких стен, как будто он был на свободе. Знаете, как к нему обращались охранники? «Эй, привет, мистер Мэниголт!»

Люк Закмэн, директор Гарлемского консультационного центра для подростков, в котором работал Мэниголт, рассказывал: «Нам приходится работать с очень трудными детьми, иметь дело со всеми этими проблемами, связанными с ними, и никто не понимал их так, как он. Они шли именно к нему – потому что знали, что смогут поговорить с ним обо всём, и найдут у него отклик и понимание. Люди в общине верили ему, как никому. Может быть, вершиной того влияния, которое он оказывал на окружающих, стала его работа в тренерском штабе «Вадли», когда он помог команде завоевать титул чемпионов города».

Весть о том, что Козёл больше никогда к ним не придёт, быстро донеслась и до «Вадли». Тренер «Тигров», Стив Романьоли, стоял у запасного выхода из школы с некоторыми из своих игроков. «Там было гораздо тише, чем обычно. Никаких шумных разговоров, никаких шуток – а мы ведь выиграли чемпионат совсем недавно, и всё ещё пребывали в эйфории. Но сегодня мы узнали, что умер Козёл. Он провёл с нами не так уж много времени, но и этого ему хватило, чтобы стать членом нашей семьи. Да, наша баскетбольная команда имеет большое значение для местной общины, а Эрл был неотъемлемой частью «Тигров». Мы сразу же приняли его и притёрлись друг к другу – он к нам, мы к нему. Все ребята очень его любили, а он, со своей стороны, оказывал на них такое положительное влияние… Я не знаю, кому ещё было бы такое под силу. Ребята сейчас только и вспоминают щербатую улыбку Козла. Мы замечали её не так уж часто на его лице, но мы все помним, как он светился радостью после победы над «Бергтрамом» в «Гардене». Они никогда не видели, как он играл. Но о том, насколько это легендарная личность, знали все. Мне он запомнился по занятиям, которые мы вместе проводили по субботам в рамках программы по защите прав детей. Перед первым из них он улыбнулся и сказал мне: «Вы можете в это поверить? Все эти маленькие сосунки собрались здесь и будут нас слушать…» Это было для него чем-то необычайным – что дети придут специально ради него, чтобы услышать, о чём он будет им говорить… В следующем сезоне мы должны почтить его память. Может быть, это будут траурные нашивки на форме, или мы повесим что-то, напоминающее о нём, в нашем спортивном зале… Да, победа хороша, но куда важнее другое: по субботам он проводил с ребятами… ну, я даже не знаю, как это назвать… В общем, он давал им уроки жизни. Да, наверное, именно так: он учил их жизни. Он был не тренером – он был чем-то гораздо большим: он был для них наставником. Когда он говорил, в помещении сразу же наступала тишина – они ловили каждое его слово. Потому что они видели, что перед ними – реальный, живой человек, а не кто-то там из этих органов социальной опеки и тому подобных организаций. Вам трудно даже представить себе, с чем пришлось столкнуться мне и Эрлу – с прогулами, с наркотиками, с насилием, с бедностью, с безотцовщиной – с самой смертью. Все эти парни входили в группу риска. После прихода Эрла в команду ситуация изменилась».

Стиву вторил его помощник, Джулиус Аллен: «Знаете, я рос на легендах о Мэниголте. И вот – увидеть его прямо перед собой, когда он уже был стариком, слабым стариком… Но я был, наверное, даже более впечатлён, чем если бы встретился с ним, когда он был на пике своей славы… Он всегда подходил к ребятам, интересовался: «Могу я чем-то помочь?» Было ясно: он понимает, что его время подходит, и он старался дотянуться до как можно большего числа людей».

Конечно, ребята из «Вадли» пошли и на похороны. Хотя им было так же тяжело присутствовать на церемонии, как и неделю назад там, в палате, в которой умирал Эрл.

«Общение с ним было для нас чем-то, – говорил Али Рахман. – Он был для нас настоящей легендой. Нам всем будет сильно его не хватать. Мы проводили с ним 2-3 часа в день – шесть дней в неделю. Мы не могли не прислушиваться к нему, когда он начинал рассказывать нам о своей жизни. Он хотел, чтобы у нас она сложилась лучше, чем у него. Мне очень грустно, что его больше нет, но он сделал нас всех лучше. Честно говоря, я вообще не хотел сюда идти. Ну, правда. Не потому, что я не уважаю Козла. Просто я не хочу видеть, как он лежит в гробу. Не знаю, как я с этим справлюсь».

«Вообще-то он был для нас, как второй тренер, – продолжал форвард Кендалл Хэннон. – Он был на каждой нашей тренировке, на каждом собрании команды».

«Мы приходили на его занятия по субботам, и тренировались с ним в межсезонье. Он был с нами круглый год. Это – тот чувак, который имел полное право давать нам советы – и о баскетболе, и о жизни. Если нам нужно было с кем-то обсудить свои проблемы – ну, там, нелады в семье, в школе, с девчонками, с игрой – мы сразу шли к Козлу. Мы знали, что он всегда в парке – и всегда поможет», – это уже слова Джеймса Паркса.

«Он был первым, кто по-настоящему заинтересовал меня баскетболом, – добавил Лэрри Моррис. – И свой первый приз – награду самому ценному игроку – я тоже получил, играя в его турнире летом прошлого года. Так что теперь баскетбол поможет мне добраться до колледжа. И всё это – благодаря ему. Я многим ему обязан. Он для всего «Вадли» был героем».

Но в жизни часто приходится делать что-то, чего не хочется – и вот несколько «Тигров» направлялись на похоронную церемонию. По пути сюда они видели гарлемских старожилов, которые ещё застали звёздные дни Мэниголта; теперь они собирались в небольшие кучки, закуривали сигареты и тихо переговаривались, вспоминая старые деньки. Потом наткнулись на какого-то паренька лет пятнадцати, который держал школьную сумку. «Тигры» никогда его здесь не встречали и поинтересовались – кто он? Паренёк назвался Ньюэллом Фергюсоном и сказал, что приехал сюда из Бронкса. Ньюэлл никогда не участвовал в турнирах Козла, да и вообще ни разу его не видел. «Но я столько о нём слышал, что, когда узнал, что он умер, просто захотел приехать сюда и как-то выразить своё почтение». Ребята захватили его с собой и проводили к месту прощания.

Али зашёл в здание, в котором стоял гроб, вместе с товарищами по команде Райаном Ноублом и Дерриком Мэком. И тут… «Я увидел, как мой друг падает в обморок, – рассказывал Деррик. – Я здорово за него испугался. И это выглядело очень хреново».

«Надеюсь, что я ничего там не испортил, когда свалился», – смущённо признавался Али. Но «новички», как бы это ни было для них трудно, всё-таки отдали последний долг Козлу, подойдя к открытому гробу. «Он выглядел так, как будто спал, – делился впечатлениями Али. – Тут и я немного успокоился. Но в то же время это вернуло меня к реальности. В ту минуту до меня окончательно дошло, что Козла нет, и больше не будет ничего похожего на те времена, которые мы провели с ним в команде».

«Надеюсь, там, наверху, ему понравится», – пробормотал Деррик. «А я, когда стоял над гробом, кое-что вспомнил, – прибавил Али. – Мне вспомнилось, как Козёл орал на нас в один из первых своих дней в «Вадли». Тогда он нам сказал, что мы никогда не сыграем в «Мэдисоне», никогда не станем чемпионами города, если и дальше будем тупыми дураками. И у него в глазах при этом стояли слёзы – мы все это увидели. Вот тогда-то мы поняли, что ему не всё равно, до нас допёрло, как он о нас заботится. Он так хотел, чтобы мы стали чемпионами. Мне сейчас кажется, что ему это было нужно, может, даже больше, чем нам самим».

«Мне нравится думать, что он смотрит на нас сверху», – продолжил Деррик. Али кивнул, вытер следы от слёз и поплёлся вверх по улице. Но потом он, наверное, вспомнил, что сказал ему Эрл на прощание неделю назад в больнице, выпрямился и принял уверенный и несгибаемый вид. Ну, во всяком случае, изо всех сил попытался это сделать. И голову-то он уж точно держал высоко…

«Я думаю, что он ушёл в мире, – закончил Закмэн. – Впервые в жизни у него появилась настоящая работа – с полным рабочим днём. У него наконец-то появилось его место. И он был так горд за тех детей, которых ему удалось вывести на правильную дорогу».

Эрл часто говорил, что прожил свою жизнь впустую...

... но полным-полно детей в Гарлеме (и не только) считали совсем по-другому.

Президент местного общественного совета Одесса Стюард выдвинула идею о том, что нужно официально переименовать парк «Счастливый воин» в «Козёл-парк» – ведь всё равно все местные жители уже давным-давно называют это место именно так: «Это очень трогательно – чувствовать, что я могу сделать для него что-нибудь. Ведь он так много отдал нашей общине!» В течение одиннадцати дней после смерти Эрла все необходимые формальности были улажены – и состоялась церемония. Всё тот же редактор «SLAM Magazine» Расс Бенгтсон сказал: «Это правильно – его память должна быть как-то закреплена, увековечена. Это – самое меньшее, что мы могли для него сделать. Если бы кто-нибудь изобрёл машину времени, но на ней можно было бы совершить только одно путешествие, чтобы стать свидетелем какой-нибудь великой истории, стать участником какого-либо волшебного лета в этих парках, попасть в толпу зрителей и наблюдать за божественной игрой – я думаю, нет лучшего артиста, на которого стоило бы пойти, чем Мэниголт. Просто нет. Улицы Нью-Йорка давали жизнь столь многим баскетбольным талантам – Джо Хэммонду, Дуэйну Вашингтону, Кенни Андерсону, Роду Стрикленду, Ллойду Дэниэлсу, Марку Джексону, Стефону Марбэри, Раферу Элстону и, конечно же, Конни Хокинсу и Лью Алсиндору. Они принимали мяч друг у друга, из рук в руки – и вместе с ним великое баскетбольное наследие этого города. Но Король в Нью-Йорке мог быть только один, и только он по праву носил свою корону в парках. О нём можно говорить только возвышенными словами – как о Мохаммеде Али, Марвине Гэе, Майкле Джордане. Мэниголт скончался в пятницу в возрасте 53-х лет, но его легенда жива. И он по-прежнему – Король. Покойся с миром, главная уличная легенда; таких, как ты, больше не появится. Мы будем скучать по тебе».

На церемонии собралось немало народу: друзей Мэниголта, членов семьи, тех, кто рос, играя в его турнирах. Один из них, 15-летний Йен Сантана, высказал то, что было в мыслях у всех: «Он показал мне, как идти в жизни нужной дорогой и учиться на ошибках. Когда рядом с тобой такой человек – это гораздо легче делать».

И, конечно, не мог не помянуть старого друга Питер Векси, который написал в своей колонке в «New York Post»: «То, что полторы недели назад один за другим, с разницей в несколько часов, ушли Фрэнк Синатра и Эрл Мэниголт – совсем неслучайно, и, быть может, даже неизбежно. Один из них пел «Fly Me to the Moon» («Унеси меня на Луну» – известная песня, одним из исполнителей которой был Синатра»). А другой мог запрыгнуть на Луну...»

В 2000-м году «Вадли» участвовали в турнире, посвящённом памяти Козла. Для этих ребят время, проведённое бок о бок с уличной легендой, стало незабываемым – так что игры турнира стали для них весьма волнительными. Это было написано на их лицах во время минуты молчания перед первым матчем. «Я думаю о том, как много мы сделали вместе, – говорил «Тигр» Маркус Уайтхёрст, перешедший в выпускной класс. – И о том, как он улыбался во время игр. Он вдохновлял нас. Мы чувствовали это даже в последнем сезоне, и, пусть его уже и не было на нашей скамейке, мы снова стали чемпионами во многом благодаря ему».

Что ж, «Тигры» почтили память своего наставника самым наилучшим образом: в принципиальном матче они разнесли соперников со счётом 83:51. А поединок, к слову, проходил в спортивном зале «Вадли», который теперь тоже носил имя Мэниголта. Тренер Романьоли сказал после игры: «Эрл показал всем, что, независимо от того, как бы плохо и беспорядочно ни прошла какая-то часть вашей жизни – в ваших силах её изменить и искупить какие-то свои ошибки». Новый лидер команды защитник Райан Росадо, у которого в своё время были большие проблемы с успеваемостью, вспоминал: «Я разочаровал многих людей, которые верили в меня, которые на меня рассчитывали. Но после разговора с Эрлом я на всё стал смотреть по-другому. Знакомство с ним стало для меня началом чего-то нового, хорошего». Другой игрок «Тигров», Роско Биггерс, самый результативный игрок матча, рассказывал, что они горды тем, как достойно им удалось помянуть Эрла: «Мы – команда местной общины, а Козёл был хорошим человеком, он заботился о людях в нашей общине. Мы посвящаем этот сезон ему – так же, как посвятили и прошлый. Мы хотим опять стать чемпионами, и, если у нас получится это сделать – это тоже будет для него. Козёл учил меня, что всегда нужно прокачивать свой бросок – как только для этого появляется время. Я стараюсь следовать этому его совету».

В том же 2000-м и весь Нью-Йорк показал, что помнит о своём былом кумире. Две новые баскетбольные площадки назвали его именем – точнее, прозвищем. И два миллиона город выделил на ремонт и перестройку его старого парка. В апреле состоялась церемония открытия после окончания всех работ – и в парк вновь пришло много людей, и среди них были и те, кто никогда не знал Козла лично. «Но я слышал о нём много, очень много. Его наследие будет жить – жить в тех молодых парнях, которых он вдохновил и заставил выйти на правильный путь», – вслед за Генри Стерном, директором департамента городских парков, эти слова повторяло немало собравшихся. Из близлежащей школы целыми классами пришли дети. «Если вы вдруг не знаете, кем был этот человек – спросите у своих родителей, – продолжал Стерн. – Они-то знают».

Это верно. Хотя сам Эрл избегал излишнего внимания и не любил рассказывать о своей жизни праздным собеседникам – делая исключение лишь для подростков, чтобы они учились на его примере. Даже немного удивительно, как он в своё время согласился на съёмки фильма; тут уж одно из двух: либо он хотел, чтобы таким образом о его судьбе узнали побольше детей, либо просто были очень нужны деньги. Но множество мифов и легенд о Козле рассказывали куда больше, чем сам Козёл. И их знал весь Гарлем…

Когда-то Джон Брискер – звезда АБА, благотворитель, большой любимец женщин, боксёр, горлопан, бузотёр, забияка, хамло и просто гопник (и всё это в одном флаконе) сказал: «Я не знаю, как там в других местах, а у нас в Детройте главным признанием считается, когда твоим именем называют спортивные площадки. Награды, трофеи, деньги – это всё круто, но только когда твоим именем назовут баскетбольную площадку в городе – только тогда ты можешь считать себя настоящей звездой». Ну, что ж, получается, что Козёл – настоящая звезда.

«Площадки Козла» – уже официально.

Возможно, всю правду о Мэниголте можно уложить в одной лишь фразе: он, как и большинство тех, кто окружал его, никогда не понимал, на какие высоты может вознести этот дар, которым он обладал. Как-то Карим сказал: «А знаете, в чём была, может быть, главная проблема этих ребят, не только Козла, а почти каждого из них? Да в том, что они сами не осознавали, какой талант им достался. А потому не ценили его. А ведь у кого-то из них были совершенно особенные навыки. Но они смотрели на всё, что творится в их мире, и даже не задумывались о том, что эти способности могут их вытащить из трущоб. Пока был жив мистер Ракер, он не уставал твердить об этом. Но, когда он умер, больше не было человека, который вдалбливал бы им это в головы каждый день». О том же говорил и сам Козёл: «Я не верил в возможность играть в НБА. Не то, чтобы я считал себя недостаточно хорошим для этого, нет – просто, если вы выросли в Гарлеме, то вам, типа, очень трудно поверить в то, что можно отсюда убраться и попасть в какой-то другой мир. В каждом Майкле Джордане сидит свой Эрл Мэниголт – и он может в нём проснуться, если что-нибудь вдруг пойдёт не так. Не могут все и всё делать правильно – кто-то обязательно ошибётся. Ну, я был как раз одним из таких вот… Я часто думаю о том, как непохожа моя жизнь на жизнь Абдул-Джаббара, Чарли Скотта, других ребят, с которыми я играл, которые не загубили своего таланта. А я просто зарыл свой в землю. Всё сводится к этому, в конце концов. Им повезло, а мне нет. Не могут все достичь вершин. Они получили свою награду, а я до сих пор расплачиваюсь. За наркотики. Не всем из нас под силу стать большими людьми».

Что ж, оправдать можно всё на свете – особенно, когда речь заходит о себе самом. Словами можно прикрыться, словно щитом, и успокаивать себя, что, мол, «не я такой – жизнь такая», списывать всё на «им повезло, а мне – нет». В случае с Мэниголтом это отчасти так и есть, конечно – условия вокруг были не самыми подходящими для того, чтобы сосредоточиться на баскетболе и думать только о нём. Да и не было рядом человека, который стал бы для него настоящим гуру, о чём говорил тот же Джаббар.

Эрл часто упоминал, что единственное, в чём он находит утешение, так это в том, что никому и никогда не причинил никакого вреда – только себе самому; и все, кто его знал, тоже повторяли эти слова.

Но это, конечно, не очень-то соответствует действительности – как бы того ни хотелось самому Эрлу, или всем остальным, или, например, мне. Вряд ли управляющий того магазина, из которого Козёл спёр шубы, скажет, что Мэниголт не сделал ему ничего плохого – а ведь это был не единственный факт кражи в биографии Эрла. Да и самоустраниться из жизни своих детей и их матери, появившись лишь через много лет после их рождения, чтобы принять хоть какое-то участие в их воспитании – это тоже не слишком соответствует фразе «не делать никому плохого», и никак не красит мужика. Хотя здесь, конечно, смотря с кем сравнивать. Если с Джо Хэммондом, который продавал наркотики и имел тысячную клиентуру, или с Пи Уи Кирклэндом, чья банда ломала руки-ноги и сворачивала челюсти тем, кто не отдавал в срок взятые в долг деньги – тогда действительно, на их фоне Эрл выглядит чуть ли не ангелом; он, по меньшей мере, и в самом деле никогда не покушался на чьё-либо здоровье. Хотя и неизвестно, чем бы закончился тот эпизод, когда он ехал, чтобы умыкнуть из какого-то места шесть миллионов. Так что хорошо, что его со товарищи ещё по дороге арестовала полиция, и мир никогда не узнал, во что бы вылилась эта история. И, кстати, для самого Мэниголта тоже – второй тюремный срок позволил ему окончательно прозреть, раз уж ничего другого на него подействовать не могло.

Но уже давно известно, что если хочешь что-то поменять по-настоящему – ищешь для этого пути, а не хочешь – отмазываешься всяческими оправданиями. Хватало и других примеров – вряд ли детство того же Нэйта Арчибальда было намного светлее и легче, чем у Эрла. Да и жизнь Конни Хокинса, насколько можно судить, не сильно отличалась от существования Козла – только первый рос в бруклинском гетто, а второй – в гарлемском.Тем не менее, это не помешало и тому, и другому мечтать о карьере профессионала – и добиться желаемого (хотя, конечно, через что пришлось пройти Конни, чтобы осуществить свою мечту – разговор совершенно особый). Есть и другие. Да, таких было гораздо меньше; можно сказать, что на одного Конни Хокинса приходилось десять Эрлов Мэниголтов. Но они показывали, что всё возможно – если только на плечах у тебя голова, а не… голый талант.

Правда, Козёл хотя бы никогда не винил во всех своих бедах кого-то ещё: он повторял, что во всём виноват он, только он сам… И мне лично не очень-то верится в то, что Эрл никогда не жалел, что так и не попробовал себя на профессиональном уровне в лучшие годы; кажется, что это был тот редкий случай, когда Козёл не совсем искренен. Хотя бы потому, что он гораздо чаще остальных заговаривал об этом; от тех же Разрушителя Хэммонда и Пи Уи Кирклэнда такое услышишь намного реже. Джо – вообще человек очень спокойный, даже флегматичный, а называя вещи своими именами – просто ленивый, чтобы всерьёз задумываться об упущенных возможностях и зацикливаться на них. Хэммонд, насколько известно, относится к тому типу людей (и они по-своему даже счастливы, если уж на то пошло), для которых, если они оказались в каком-нибудь очень трудном положении, куда легче свыкнуться и примириться с обстоятельствами, чем предпринять мало-мальские усилия для того, чтобы из них выпутаться – даже если они попали в полное дерьмо. Кирклэнд же и по сей день очень занят, ведёт слишком активный образ жизни – у него и так хватает забот, чтобы заморачиваться на чём-то ещё. К тому же, он и вне баскетбола был и является успешным человеком – и оставался таким практически всегда.

А вот Эрл… Стоит, конечно, упомянуть и о том, что, по крайней мере, на городских площадках Хэммонд и Кирклэнд провели немало лет – и хотя бы там они вкусили, что такое слава, по полной. Мэниголт же даже с уличных сцен сошёл очень уж рано – ведь баскетбол, по большому счёту, закончился для него уже в двадцать два года. И, конечно, у него не могло не остаться это чувство огромной недосказанности в игре; наверняка оно глодало его куда сильнее, чем всех остальных…

И всё-таки, если Мэниголт, говоря, что не жалеет о том, что не стал профи, и кривил душой – то совсем немного. Он всё равно пользовался всеобщей любовью – как никто больше среди корифеев асфальта. Но – и это самое главное – пройдя через пару-тройку кругов ада, он осознал для себя, в отличие от подавляющего большинства своих товарищей, нечто очень важное в жизни. Даже многие нормальные люди, чьё детство, юность протекали в совсем других условиях, этого не понимают и не замечают. Ему же эта жизнь давала и второй, и третий шансы стать Человеком – и он ими наконец-то воспользовался.

Ричард Кирклэнд рассказывал, что считал себя когда-то богатым, имея в кармане миллионы. Но потом понял, что всё это – просто ерунда, и истинно богатым человек становится только тогда, когда влияет на жизнь других людей, помогает им, меняет их к лучшему; лишь такое наследие можно считать правильным. Если бы у Эрла был так же хорошо подвешен язык, как и у Пи Уи, Козёл мог бы повторить то же самое, заменив «миллионы» на «известность и популярность».

И пусть Козёл никогда не был мастаком на гладкие и красивые речи – это неважно. Потому что на деле-то он пришёл к тому же: оставлял после себя правильное наследие. «Я рос без отца – но Эрл заменил мне отца. Для всех, у кого не было отцов, он стал отцом. Другие могут обсуждать все эти вещи: как он высоко прыгал, всё такое прочее, но лично для меня он был прежде всего великолепным человеком; он был таким общим отцом для всего нашего района. Если у тебя что-то было не так – Эрл никогда не отмахивался от тебя; ты мог поболтать с Эрлом обо всём. Он реально помогал ребятам чему-то научиться в баскетболе. Он говорил: «Давай, поставь себе цель: попасть в профессионалы, и иди прямо к этой цели, и не трать времени на всякую ерунду». Когда какому-нибудь пареньку было что-то нужно позарез – Эрл доставал ему это; если у него были большие проблемы – Эрл помогал их решить», – всё это рассказывают о нём дети (ну, теперь-то они уже, конечно, выросли и стали взрослыми мужиками).

Последняя песня «Битлз», записанная группой в полном составе, которой, как считается многими, великая ливерпульская четвёрка подвела итог своему творчеству и символически попрощалась с поклонниками, заканчивается словами: «И, в конце-то концов,/ Сколько любви ты получаешь,/ Столько же и отдаёшь». И то же самое сделал Эрл. Его любили в Гарлеме, как никого другого – но он не оправдал надежд, разочаровал, обманул ожидания всех, не став звездой-профи. Но иногда закрадывается крамольная мыслишка, которую и сам Эрл высказывал не раз: а если бы это случилось, тогда, выходит, и подростки в гетто, сотни подростков лишились бы своего ангела-хранителя?

Нет, он отплатил Гарлему сполна, с лихвой – пусть и по-другому: не прославляя свой район в НБА, но помогая всем, что было в его силах, детям. И может кто-нибудь сказать, что такой способ вернуть долги, к которому в финале привела Козла его судьба, хуже?..

***   

Незадолго до смерти Эрла – может, за пару лет – к нему пожаловала сама Nike. Люди в Nike прекрасно знают, что, когда на улицы опускается зной – значит, в торговых центрах будет ещё жарче. И ещё одну вещь они понимали не хуже: кроссовки с надписью «Козёл» будут хорошо расходиться. Они развернули довольно масштабную компанию – рекламные щиты стояли в метро, на автобусных остановках… На одном из них было написано крупными буквами: «Сделай легенду Эрла Мэниголта реальностью».

Когда Мэниголт заключал контракт с Nike, он попросил пару новых сеток и мячей и двести маек для детей, которые приходят в его парк. В общем, не так уж и много, учитывая, что корпорация, чей годовой оборот насчитывает миллиарды долларов, будет использовать твои имя и легенду. Но… «Мы просто пытаемся увести этих детей с улиц – хотя бы на несколько часов. Знаете, большинство из них не могут просто прийти и поиграть в залах «Риверсайд» или «Гаучо» – их туда не пустят. Раньше таким, как я, там можно было играть – а теперь вот нет. Но у нас здесь тоже хорошие матчи, а, самое главное, – к нам могут приходить все, кто захочет. Ребятам и впрямь не терпится получить эти майки. Ждут не дождутся. Может, это для кого-то, типа, и мелочи, конечно, но только не для всех этих детей. Они мечтают надеть майку с эмблемой парка и логотипом Nike. Это здорово, они сразу почувствуют себя… ну, типа, круче, что ли. Они ведь знают, что Nike – это большая компания. Тот парень, Джерри Эразм (тогдашний менеджер Nike по маркетингу), сказал мне, что это не будет проблемой. Я уже звонил ему раза четыре, даже разговаривал с ним в его кабинете. Он пообещал мне, что сам позаботится обо всём этом. Но он ничего этого не сделал. И, знаете, я такого понять не могу. Это, блин, неправильно, так, блин, нельзя. В последний раз мы говорили где-то за неделю до того, как турнир должен был начаться. Ну, и он мне сказал: «Не звоните мне, говорит, больше, я вам сам позвоню». Ну, и нам пришлось сдвигать начало турнира – а он всё равно ничего не сделал. Вот так. Хорошо, что у меня есть настоящие друзья в этом городе, они скинулись – и мы купили ребятам новые майки».

Nike вообще отличается весьма нечистоплотным отношением к престарелым легендам уличного баскетбола. В истории о Джо Хэммонде я уже рассказывал, как они беспардонно кинули, по-другому и не скажешь, Разрушителя – так что ему пришлось с ними судиться. Единственный, кто смог избежать этой печальной участи – это Пи Уи Кирклэнд. Но все знают, что по части деловой хватки Ричард даст сто очков вперёд многим прожжённым дельцам – и в Nike отлично понимали, что это не тот человек, который позволит водить себя за нос. Поэтому, пригласив Кирклэнда участвовать в их рекламной компании, Nike выполнила все свои обязательства перед ним. С Эрлом получилось не так…

Эразм говорил, что версия Эрла «несколько не точна», но никогда не распространялся, в чём именно, и почему же Nike, для которой нашлёпать эти майки было раз плюнуть, этого не сделала. Нью-йоркские журналисты стали названивать Эразму, чтобы как-то прояснить нехорошую ситуацию, но получали от него одинаковые ответы: «А какое отношение вы имеете к Эрлу Мэниголту? Кто дал вам право задавать мне все эти вопросы? И вообще, мне сейчас некогда…»

Так что кое-кто из журналистов не поленился и написал весьма язвительные статьи в адрес всей Nike и Эразма в частности. В них его называли «просто ещё одним зарвавшимся парнем, работающим в компании, которая продаёт слишком дорогие кроссовки. Nike пытается втюхивать свои кроссовки по 140 долларов ребятам, многие из которых даже не могут найти работу на время летних каникул, потому что та же Nike не производит их в Бруклине, или Квинсе, нет. Они производят свои кроссовки в Южной Корее и на Тайване, в Индонезии и Таиланде». «И чего получается? – возмущался Козёл. – Вон, пройдите по улицам, вы увидите кучу детей, которые толкают крэк, чтобы купить потом себе на эти деньги пару Nike`овских кроссовок. Тут нет для них нормальной работы. Они там, у себя, не понимают, чем приходится заниматься пацанам в Гарлеме, чтобы купить их долбаные кроссовки. Одна пара стоит 140 баксов, а они, блин, не хотят приехать в нашу общину и привезти эти майки».

Некоторые журналисты заканчивали свои гневные публикации так: «Да, конечно, речь идёт всего лишь о нескольких десятках маек. Но этот пример ясно показывает всем нам, что в этом мире настоящее – а что фальшивое. Этот человек, который каждый год ищет деньги, чтобы устроить свой турнир – вот он настоящий, он – подлинная легенда. И его летняя лига – тоже настоящая. Но всемирно известная компания-производитель кроссовок с её рекламными акциями? Нет, они уже совсем не часть легенды. Они – просто обманщики».

Настоящая, подлинная легенда… Что подразумевали под этим журналисты?

Я смотрел «Отскок», уже будучи достаточно хорошо знаком с историей Мэниголта. А поэтому не очень-то внимательно следил за происходящим на экране, а думал о чём-то отвлечённом – в основном, как раз о судьбах Козла и ему подобных. Тем более, что сам фильм на меня особого впечатления не произвёл. Например, я долго не мог уразуметь, что герой Фореста Уитакера – и есть Холкомб Ракер, а когда до меня это дошло, я сильно удивился подобному повороту. Кстати, жители Гарлема даже немного обиделись за это на Эрла и на всю съёмочную группу: «Мистер Ракер был спортивным, подтянутым и худым человеком. Он и близко не был похож на толстяка Фореста. Мистер Ракер был директором паркового департамента и ходил в деловом костюме, а здесь его изобразили каким-то уборщиком-дворником, который не снимает своей рабочей робы. Ну, и зачем это нужно было делать? Что теперь подумают люди, которые не знают, кем на самом деле был мистер Ракер?»

В фильме присутствует целая россыпь баскетбольных талантов: и Лью Алсиндор, и Дин Меминджер, и Джеки Джексон, и Клео Хилл, и Эрл Монро, и Билли Каннингем, и Герман Ноуинс, и Шерман Уайт… Правда, появляются они там совсем ненадолго, так что узнать, что они – это они, можно только из финальных титров. Кого-то из этих ребят играли профессиональные баскетболисты. Например, образ Шермана Уайта воплотил на экране Джером Пух Ричардсон (тем, кто читал историю Хэнка Гэтерса, это имя должно быть знакомо – Пух был одним из лучших друзей Бэнкмэна). Но несколько особняком стоят два человека: 1-й и 5-й номера драфта 95-о года, которые уже успели провести по дебютному сезону в НБА на момент выхода фильма.

1-у пику, Джо Смиту, досталась роль Конни Хокинса. Как-то самого Ястреба спросили: «Вам понравилась работа Джо Смита? Вы консультировали создателей фильма?» На что тот ответил с улыбкой: «Я смотрел это кино два раза, и, наверное, у Джо всё получилось, раз уж люди продолжают мне задавать такие вопросы. Я думаю, он сделал всё, как надо. Единственная проблема в том, что Эрл Мэниголт должен был выглядеть в фильме настоящим героем, поэтому мне, в смысле, Джо, «дали» забить через него всего один раз. Ну, это было «творческое преувеличение» – кажется, так это у киношников называется. На самом деле, я забивал через Мэниголта гораздо чаще».

А вот самого Уилта Чемберлена было доверено сыграть Кевину Гарнетту. Чемберлен у Гарнетта получился довольно недобрым парнем (ну, так, наверное, захотелось сценаристам). Но я, повторюсь, думал совсем о другом…

Вот, о Мэниголте сняли фильм. Есть две картины о Деметриусе Митчелле – и в названии одной из них, которая вошла в золотую фильмотеку документального спортивного кинематографа, тоже присутствует слово «легенда». Или, например, известный продюсер Эндрю Косов, номинировавшийся на «Оскар», узнав об истории Пи Уи Кирклэнда, загорелся идеей сделать на её основе кино: «Потому что это был бы великолепный фильм!» Так оно и было бы, я даже не сомневаюсь, если только снять всё, как надо, без приукрашиваний. Переговоры велись три года, но так ни во что конкретное и не вылились (во всяком случае – пока). HBO подкатывались с таким же предложением к Билли Харрису, но в ответ Малыш, никогда не шедший ни на какие компромиссы, жёстко заявил: «Моя игра не продаётся. И жизнь – тоже» (хорошо – матом не обложил).

«Легенда Эрла Козла Мэниголта»...

...«Легенда Деметриуса Крюка Митчелла». Вроде бы и в том фильме о Пи Уи Кирклэнде, который так и не сняли, тоже как-то обыгрывалось это слово - «Легенда». Легенда, легенда, легенда...

Итак, об этих людях делают кинокартины, в которых, в свою очередь, снимаются известные баскетболисты вроде Гарнетта (ну, правда, на момент съёмок Кевин, конечно, состоявшейся звездой ещё не был – но мало кто сомневался, что он ей вот-вот станет). И мне вдруг пришло в голову: ну, а о самом Гарнетте сделают ли когда-нибудь что-то похожее? Думаю, вряд ли. И уж точно, даже если и снимут, никто не назовёт такой фильм «Легенда Кевина Гарнетта». Потому что нет, по-моему, в его жизни ничего такого особенно легендарного. Да, он тоже рос в неполной семье до определённого момента, и у него тоже были в юности свои проблемы – вроде ареста за драку между чёрными и белыми учениками, в которой сам Кевин, вроде бы, и не участвовал, а так – просто мимо проходил… Ну, а дальше всё шло довольно гладко – и слава Богу, конечно.

Только пусть читатель не подумает, что я имею что-то против Гарнетта. Да, к числу моих любимых игроков Кевин никогда не относился – но это уже, как говорится, мои проблемы, а не его. Я охотно признаю, что Гарнетт – один из величайших «четвёртых номеров», да и просто – один из лучших игроков вне зависимости от амплуа в истории баскетбола. И «прицепился» я к нему сейчас лишь в качестве примера.

Больше того – скажу следующее. И в истории Джо Хэммонда, и Пи Уи Кирклэнда, и в этой, Эрла Мэниголта, я не раз называл их «великими» – сам, или цитируя других. Но на самом-то деле я их таковыми совсем не считаю – по крайней мере, если говорить именно о спортивной стороне вопроса. Это определение я использовал лишь для того, чтобы показать, насколько выше других уличных корифеев они стоят. Великие-то, в моём понимании, – это как раз тот же Гарнетт и остальные вроде него. Уже давным-давно считаю, что талант сам по себе ещё ничего такого его обладателю не даёт. Родиться с ним – это, считай, всё равно, что выиграть в лотерею. И наличие таланта совсем не делает человека кем-то особенным. В моём понимании желание пахать, работать и развивать свой дар – вот главный признак величия. Во многом отказаться от личной свободы, не принадлежать себе на все сто процентов, жить, придерживаясь жёсткого режима, поставить перед собой цель и идти к ней сквозь пот, слёзы, кровь и травмы – вот что позволяет называть кого-то действительно великим. То есть именно то, что делают Гарнетт и другие звёзды. Да, конечно, я сейчас немного всё утрирую и идеализирую, и далеко не каждый из профессиональных спортсменов такой уж прямо режимник, и к тому же их тяжкий труд окупается баснословными контрактами – всё это так. И как-то я уже обмолвился, что для меня любой человек, который достойно делает свою работу, не менее уважаем, чем спортсмен-звезда – будь это столяр-золотые руки или матрос-карась. А уж про учёных, врачей или шахтёров и говорить нечего. И всё же и без меня все знают, что жизнь профи – это не только вечеринки, многоэтажные особняки, машины, красотки и гламурные фотосессии. По крайней мере – для большинства из них (да и не всегда так было – например, легенде «Детройта» Дэйву Бингу, одному из «50-и величайших в истории», в 1966-м не хватило первого контракта на то, чтобы оформить ипотечный кредит).

Именно поэтому, повторюсь, вкалывавший изо дня в день Гарнетт и остальные – на мой взгляд, поистине великие. А в чём спортивное величие Хэммонда, Кирклэнда и Мэниголта? В том, что они не смогли отречься от вольной жизни, когда перед ними встал такой выбор? В том, что не захотели пожертвовать своей драгоценной свободой ради игры в НБА? Да, Кирклэнд изобрёл кроссовер и спинмув, да, допустим, что Хэммонд набивал за одну лишь половину игры полсотни очков через Доктора Джея, да, пусть Мэниголт делал двойной данк, доставал четвертаки со щита и чуть ли не на кольцо верхом садился. Ну, и что? В итоге-то, они просто развеяли по ветру свой великий талант, который мало кому даётся. Да нет, это можно назвать, как угодно – только не проявлением величия...

Молодой Гарнетт в роли Чемберлена.

Так почему же тогда Джо Разрушитель – наркоман, наркодилер, вор, уголовник, Пи Уи – грабитель, наркоторговец, один из отцов гарлемского криминального мира, уголовник, Эрл Козёл – наркоман, вор, уголовник – это самые настоящие легенды? Почему? Как могут все эти люди считаться подлинными легендами? И даже я с этим спорить не могу и не хочу, а воспринимаю это, как факт, с которым вполне согласен, потому что и для меня все они – легенды? В чём здесь секрет?..

Одна из самых ранних, а потому раслывчатых и неясных, но всё-таки вполне осознанных картинок из моего золотого детства – как отец агитирует меня болеть за «Спартак». Наверное, он приводил какие-то аргументы, возможно, даже делал экскурс в историю и что-то там рассказывал о том, что был такой вот почти непобедимый супергерой-гладиатор-богатырь Спартак – может быть, что-то в этом роде и было. Но мне точно запомнилась другая его фраза: «За «Спартак» играет народный футболист – Федя Черенков». Она, наверное, и была в глазах отца решающим доводом в пользу красно-белых. И даже тогда, хотя во мне было от горшка два вершка, я ощутил, что у отца к этому самому человеку какое-то очень особое отношение – просто я никогда не слышал, чтобы о ком-то он говорил так.

Мне было тогда от силы года четыре, может – пять, и весь спорт, и «Спартак» в частности, меня интересовали меньше всего на свете. Поэтому я и не стал уточнять, что это значит – «народный игрок». В то время мне были любопытны какие-то совершенно другие вещи. Да и вряд ли отец смог бы мне объяснить, как это понимать, даже если бы я и спросил.

И лишь много лет спустя, когда я действительно задался таким вопросом, я уразумел, какой смысл спартаковские фанаты, да и не только спартаковские (впрочем, людей того поколения всё-таки куда правильнее, по-моему, называть именно спортивными болельщиками), вкладывают в это словосочетание.

Для отца Черенков всегда был «Федей» – как, наверное, и для всех болельщиков одного с Черенковым возраста или постарше. Он крайне редко называл его по фамилии – почти всегда только по имени. И не «Фёдором», а именно «Федей», что само по себе подразумевало некое душевное родство с абсолютно, казалось бы, незнакомым человеком. Всех остальных – или по имени и фамилии (Сергей Родионов, Ренат Дасаев), или просто по фамилии. Иногда исключения делались для Кулькова и Баранова, но это потому, что «Василиев» у нас просто повелось звать «Васями» – и никак иначе.

Такого трепетного отношения к кому-нибудь из своих игроков после Черенкова у красно-белой торсиды не было – это можно сказать с уверенностью. И точно так же, не боясь ошибиться, можно предсказать, что человек, которого будут воспринимать так же, уже вряд ли появится вообще – во всём нашем футболе. Черенкова не просто уважали – к нему испытывали самую простую симпатию, любовь. Я ни разу не слышал, чтобы болельщики других клубов, даже заклятые враги «спартачей» – «цээсковцы», «динамовцы» – говорили о Черенкове что-то плохое.

Конечно, не будь он прежде всего гениальным футболистом, не было бы и этого отношения. Но ведь люди постарше отлично знают, что его не было бы и в том случае, если бы сам Фёдор Фёдорович был и другим человеком. Он был звездой, настоящим кумиром – но при этом, рассказывают, сам себя таковым никогда не считал. Любил ездить в метро, а не на машине, приходил за билетами на стадион – и занимал место в конце общей очереди, терпеливо выстаивая до конца и отказываясь пройти вперёд, говорят – раздавал какие-то деньги бомжам. И самое главное, о чём я сейчас хочу сказать – так это то, что он никогда не чурался выйти во двор и поиграть с мужиками. В общем, он был из тех, кого называли когда-то «паренёк из соседнего подъезда». Вот за это спартаковские болельщики – даже те, кто жил, скажем, в Сибири, или на Дальнем Востоке и ни разу не был в Москве – и считали его своим. Если хотите – хотя и не люблю это выражение – «своим в доску», таким же, как и все остальные. Называют его и «человеком ни от мира сего», и «блаженным», но при этом он продолжал оставаться доступным, обычным – в лучшем значении этого слова.

Почему я вдруг заговорил обо всём этом? Да потому, что и среди баскетболистов были такие вот «народные». Вот – хотя бы пара эпизодов.

«Помню, в тот день мы играли в Ракере почти весь день – считай, с самого утра. Ну, и к вечеру уже выдохлись. Да тут ещё пришла жена одного парня и стала загонять его домой – пусть идёт переодеваться, им, мол, пора в гости. Ну, в общем, мы уже хотели завязывать. И тут подруливает машина, и из неё выходит сам Нэйт-Скейт. И – к нам: «Ребят, можно мне с вами поиграть?» Мы такие: «Конечно, Нэйт! Без вопросов!» Ну, и мы там ещё круто побегали – до самой темноты. Я никогда столько очков не набирал – всё потому, что мне повезло оказаться в команде со Скейтом, и он такие передачи раздавал – пальчики оближешь! Пятилетний малыш бы забросил!.. А, да, тот парень послал свою бабу со всеми её гостями на хрен – и правильно сделал!.. Сейчас даже трудно представить, что когда-то такое было возможно…»

«Мы пришли в зал, типа, хотели поиграть, но там уже всё было расписано. Так что мы просто сели на лавку посмотреть. И видим, что чего-то там у них никак не начинается. Тут к нам подходит Джулиус и говорит: «Привет, ребята! У нас тут один чувак не пришёл, нам нужен ещё кто-то в команду для комплекта. Среди вас есть кто-нибудь, кто умеет бросать мяч?» Ну, и все парни показали на меня. Тогда Джулиус меня спрашивает: «Как тебя зовут? Хочешь погонять мяч с нами?» Ну, и я, короче, не заставил просить себя дважды, и они взяли меня вместо того чувака. Мы отлично поиграли, скажу я вам. Правда, Джулиус забил через меня очков 20, а может, и 30, а может – и все 40, неважно. Но я, типа, особо не стал расстраиваться – ведь это ж Доктор Джей! Сегодня вы такого никогда не увидите…»

Первая история принадлежит одному из жителей Гарлема, вторая – филадельфийцу. Когда они случились – и Нэйт Арчибальд, и Джулиус Ирвинг уже были суперзвёздами НБА. И, тем не менее, не считали для себя чем-то зазорным выйти и поиграть с простыми любителями, с кем-то, кого они видели впервые в жизни. Не боялись уронить своё достоинство, принизить свой статус. Но ведь и те, кто эти эпизоды рассказывал, делали это без придыхания, обычным голосом, не повышая тона, не вставляя поминутно реплики: «Ты представляешь?!» или «Да мы поверить не могли!» Да, они понимали, что им сильно повезло оказаться именно в тот вечер именно в том месте, но для них это не было чем-то сверхъестественным, непостижимым, нет – просто удача, и всё. Если бы этого не произошло с ними в тот день, то они могли бы встретиться неделей, месяцем или полугодом позже – и вот так же сыграть. Или это могли быть не они, а их брат, дядя, друг… Конечно, такие эпизоды не были уж совсем в порядке вещей – но и не были чем-то для этих людей поразительным.

Все они, безусловно, отдают должное сегодняшним примам баскетбола, они, ясное дело, считают их звёздами, но при этом часто прибавляют, что, вот, мол, «тогда, в наши дни, эти ребята, вдобавок ко всему, оставались настоящими людьми». Конечно, в этих словах есть доля старческого ворчания на тему «вода мокрее, трава зеленее» – но в чём-то они определённо правы. Сегодня никто из звёзд не приедет вечерком в Ракер просто так – размяться с местными. Если это происходит (а происходит это регулярно – многие считают своим долгом хоть раз отметиться в таком священном месте, как Ракер-парк), то такое событие скорее напоминает пиар-акцию: заранее известна дата, когда парк посетит звезда, к встрече готовятся загодя, задолго, в этот день подтягиваются десятки журналистов, съёмочные группы расставляют своё оборудование, распределяют дополнительное освещение – на случай, если звезда задержится, запоздает, и матч нужно будет начинать позже, когда уже стемнеет…

На этом фоне ещё лучше понимаешь, что имел в виду Питер Векси, говоря: «Я помню, как сильно удивлялся, просто был потрясён, когда только-только появился в парке и увидел, что там происходит. Потом это удивление понемногу ушло, но даже сейчас, когда я вспоминаю те дни, я снова переживаю те же чувства. Те ребята, которые там играли – они ведь делали это бесплатно. Ну, иногда они ставили что-то на победу, но, когда собирались настоящие боги парка – никакие деньги их не интересовали, они просто бились за свою репутацию. А игры там были реально жёсткие: парни получали те же травмы, что и в НБА – ломали пальцы, руки, ноги, растягивали, рвали связки. И всё это – просто так, ни за что, безо всякой страховки. Да, я так и не смог привыкнуть к этому. Я сразу же решил для себя, что все эти ребята – немного сумасшедшие, и до сих пор так думаю».

Это так; виртуозы парка были артистами чистой воды – но, опять же, в самом высшем смысле этого слова. Не кустарями-клоунами-ремесленниками, а людьми, приходившими на площадку просто из любви к искусству – устроить шоу, доставить удовольствие и себе самим, и всем собравшимся боельщикам.

И в этом смысле Мэниголт, Хэммонд, Кирклэнд и другие были для Гарлема самыми что ни на есть «народными». Конечно, сравнивать их именно с Черенковым, мягко говоря, не очень-то корректно – слишком много между ними различий. «Бескорыстный», «нематериальный», «всё отдаст», «никогда не откажет», «скромность для него – образ жизни» – так характеризовали Черенкова, а вот для кумиров Ракера, напротив, заявиться на игру на лимузине, в какой-то невообразимой, сколь дорогой, столь же и безвкусной шубе считалось особым шиком и чуть ли не непременным атрибутом статуса. Невозможно представить себе, чтобы Фёдор Фёдорович был замешан в какую-нибудь криминальную историю, а из уличных актёров каждый второй, если не больше, раньше или позже оказывался в тюряге. И таланта своего он тоже никуда не закапывал, а работал над ним, как дай Бог каждому – не то, что некоторые. И «блаженными» их тоже никто не считал (хотя Мэниголта, как я упоминал, многие и называли «странноватым») – они были насквозь приземлёнными. Нет, эти люди и Черенков, конечно, просто антиподы... И всё же есть между ними и сходство – и его невозможно не заметить. Отношение к ним со стороны публики, эта всеобщая любовь, то, как их принимали болельщики – вот что их роднит. И в особенности – как раз с Мэниголтом. Потому что и тот, и другой никогда не кичились какими-то богатствами – не было у них этих богатств, и вроде как и не нужны они им были, по крайней мере – нужны не до такой степени, чтобы забыть ради этого обо всём на свете; и сами они не были теми людьми, которых называют «публичными». А ещё они похожи друг на друга тем, что один и близко не был выдающимся атлетом на поле – так, паренёк с самыми что ни на есть усреднёнными физическими данными – и даже, пожалуй, хуже того, чуть ли не доходяга, и другой выглядел точно так же на асфальтовой площадке. И поэтому так здорово было видеть, как один дурачит высоченных защитников замысловатыми финтами или переигрывает их просто за счёт светлой головы, а другой – заколачивает данки или блокирует броски верзил-великанов при том, что он ниже их на полторы головы. И, пусть это казалось небольшим чудом, но, когда все эти вещи вытворяли такие вот – самые обычные – люди, так просто было представить иногда на их месте самого себя…

Да, ясное дело, время не стоит на месте, меняется мир, меняемся и мы сами. И то, что было естественно ещё вчера, сегодня выглядит уже диковатым (ну, и наоборот, кстати, тоже). И вряд кто-нибудь скажет об этом лучше, чем Рэй Брэдбери в далёком 1953-м устами своего брандмейстера Битти: «...Постарайтесь представить себе человека девятнадцатого столетия: собаки, лошади, экипажи – медленный темп жизни. Затем двадцатый век. Темп ускоряется. Книги уменьшаются в объеме. Сокращённое издание. Пересказ. Экстракт. Не размазывать! Скорее к развязке!.. А теперь быстрее крутите пленку!.. Сокращайте, ужимайте! Пересказ пересказа! Экстракт из пересказа пересказов!.. Одна колонка, две фразы, заголовок! И через минуту все уже испарилось из памяти. Крутите человеческий разум в бешеном вихре, быстрей, быстрей! Руками издателей, предпринимателей, радиовещателей, так, чтобы центробежная сила вышвырнула вон все лишние, ненужные бесполезные мысли!..» Но в то же время как-то упрекать нынешних звёзд, что они не хотят рисковать и получать травмы, а поэтому уже добрых лет сорок не участвуют в летних уличных турнирах (хотя и были исключения) – это просто глупо. Как раз потому, что всё меняется...

Но при этом кому-то удаётся совершить в жизни нечто такое, что возносит его выше всех этих перемен, над капризами моды, у кого-то получается оставаться вне формата – над ними невластны обычные жизненные законы. А поэтому, хоть сам я и гораздо моложе, но отлично понимаю того мужичка лет 45-и, уже изрядно подвыпившего, который сидел за столом, грустно смотрел на стакан и повторял, покачивая головой: «Да-а-а, такого, как Федя, больше не будет» (эту картину я наблюдал спустя пару дней после смерти Черенкова). И, когда те старики – из Гарлема, из Филадельфии, из Вашингтона, Детройта, Чикаго, Калифорнии – многим из которых довелось некогда столкнуться на простой уличной площадке с баскетбольными кумирами, рассказывают об этом и завершают свои истории теми же самыми словами: «Больше такого уже не будет», их я тоже понимаю.

Для них, этих стариков, сегодняшние звёзды – это кто-то, живущий в своём мире, по ту сторону экрана, куда простым смертным доступ закрыт, им не пожмёшь руку, до них не докричишься. Они частенько словно прячутся за образами, которые создали им СМИ, и трудно разглядеть, что же на самом деле они из себя представляют; иногда кажется, что они сливаются с глянцевыми фотографиями в журналах, с теми, кого можно увидеть в рекламных роликах, и в них есть что-то от бездушных лощёных манекенов. Эти старики к такому не привыкли – и уже вряд ли когда-нибудь привыкнут. Вот поэтому-то Нэйт Арчибальд, Джулиус Ирвинг и некоторые другие для них «по-настоящему великие» – потому что они всегда оставались живыми, реальными людьми. Поэтому для мальчишек в Гарлеме таким «по-настоящему великим» был Марио Эли – отнюдь не великий баскетболист. Зато все знали, что, став чемпионом, он не забывает о них, и скоро приедет, и привезёт показать свои перстни, а потом снимет футболку и не постесняется побросать с ними мяч...

А что уж тогда говорить про уличных мастеров? Настоящими героями парка, так или иначе, были именно они. Потому что профи приезжали и уезжали, а они-то оставались тут. Их можно было встретить где-нибудь на улице, подойти, поприветствовать, сказать пару слов – они были здесь для всех своими, плоть от плоти, кость от кости. И даже, если у тебя не было этой самой пресловутой репутации, иногда обстоятельства могли сложиться так, что ты оказывался с ними на одной площадке – им не хватало человека, чтобы начать матч, у кого-то вдруг обнаружилось срочное дело, и ему пришлось выйти из игры, кто-то получил травму – тогда могли позвать тебя на замену. И ты потом рассказывал до глубокой старости, что поиграл с этими ребятами бок о бок. Они были простыми и доступными для своих, но как же дорого было гарлемцам осознание того, что в следующую субботу вот этот вот человек, с которым ты сейчас обменялся шутками, может втоптать в асфальт какую-нибудь раскрученную знаменитость! Только тот, кто родился и жил в этом месте, мог до конца ощутить и понять ту гордость, с которой какой-то здешний обитатель где-нибудь в баре оглашал под ликующий рёв только что услышанную новость: «Вы слышали? Джо Разрушитель послал «Лейкерс» куда подальше с их контрактом, сказал им, что ему всё нравится здесь, в Гарлеме! Он остаётся с нами!»

Да, они были непутёвыми, совершали кучу непоправимых ошибок – но местные готовы были всё им простить. Потому что вот вчера Джо Хэммонд купил всей окрестной детворе по паре новеньких, дорогущих кроссовок. И хоть все знают, что заплатил он за них «грязными» деньгами, вырученными от продажи наркотиков, кому из гарлемцев до этого какое дело? Какая разница – ведь, кроме Разрушителя, больше такого никто не сотворил бы. Зато вся ребята просто на седьмом небе от счастья! Может быть, ничего приятнее с ними в этом году уже и не случится!.. В гетто, как и почти на всём остальном земном шаре, не принято делать что-то просто так. А они могли это себе позволить – и делали...

– Благотворительность? – говорит приятель Козла, Дэйв Эванс. – Ну да, благотворительность… Сегодня чуть не каждый день слышишь что-то такое – один пожертвовал миллион туда-то, другой два – туда-то. А где они, эти миллионы? Мы их тут не видим. Куда они пошли? А кто его знает? На благотворительность – и всё тут. У Эрла никогда не было денег – ни больших, ни маленьких, вообще никаких. Но он, и Пи Уи Кирклэнд сделали для нашей общины столько, сколько не сделал никто. Вот эти ребята – да, они реально нам тут помогают. У любого ребёнка спросите.

Ну, тут, конечно, Эванса занесло – все эти деньги, которые жертвуют современные спортсмены, идут, куда надо. И кто-то мог бы ответить Эвансу, куда и на что именно они тратятся. И есть немало тех, кому эти деньги спасли жизнь. Но, если посмотреть на всё с его, чисто «местечковой» точки зрения – многое можно если и не принять, то хотя бы понять. Конечно, прочитать где-то в газете или увидеть по телевизору, что кто-то отдал на благотворительность столько-то – это одно, а вот когда ты держишь в руке мяч, который достал Мэниголт, на тебе надета майка, деньги на которую выбил Мэниголт, ты можешь потрогать стойку щита, который когда-то здесь устанавливал Мэниголт – это уже совсем другое. К тому же, далеко не каждую звезду, которая могла бы себе это позволить, тянет заниматься благотворительностью…

В общем-то, никто так и не смог заменить уличных легенд 60-70-х годов (во многом и из-за того, что именно на этот период пришлась «золотая эра» городской игры). Наверное, и поэтому тоже дети иногда по сей день заговаривают о Джо Разрушителе Хэммонде и Эрле Козле Мэниголте, а не о ком-то другом. И это по-настоящему здорово, что они – эти рассказы про титанов с асфальтовых площадок – не умирают на улицах Нью-Йорка, да и других баскетбольных городов, так долго. Ибо здесь, в этих каменных джунглях, их, возвысившихся на фоне всех соперников, тоже великих – вспоминают, как богов. Вне зависимости от того, зафиксированы ли их подвиги в каких-нибудь книжках или нет. К тем, кто, по большому счёту, так и не сказал своего слова в баскетболе, к персонажам вроде Пи Уи Кирклэнда, люди, видевшие их в игре, относились с не меньшим уважением, чем к тем, кому это самое слово удалось произнести в полный голос – к Джулиусу Ирвингу, например, или к Нэйту Арчибальду.

И в то же время, болельщики воспринимали их немного по-другому. И их репутацию в глазах поклонников тоже нельзя сравнивать. Она, эта разница, трудноуловима, и вряд ли существуют на свете единицы, в которых её можно измерить. На неё не купишь особняк где-нибудь в престижном районе города, или коттедж в пригороде. Вся жизнь Козла прошла на улицах, но в конце концов он, к счастью, вышел на прямую дорогу, стал куда мудрее после всех этих кошмарных наркотически-тюремных лет. Он не был в состоянии приобрести себе вышеупомянутые особняк или коттедж, но у него всегда было кое-что, пожалуй, более дорогое и ценное – оно самое, народное признание.

Когда я работал над этой «просто историей», то натыкался несколько раз на выложенные в интернете письменные работы американских студентов – что-то вроде сочинений на тему «Мой герой». И героем этим для них выступал как раз Эрл. Причём они честно признавались, что, конечно же, не видели, да и не могли видеть, как он играет, никогда не общались с ним – и вот, поди ж ты, он для них всё равно герой. На каких-то сайтах собирают голоса, чтобы подать петицию на приём Эрла в Зал славы. На форумах в ветках, где идёт обсуждение на тему «Лучший баскетболист в истории», я встречал следующие реплики: «Да вы чего, с ума сошли?! Какой там Джордан, какой Джеймс? Эрл Мэниголт – вот кто лучший!» Да, сталкивался я с таким совсем редко – ну, может, пару раз, но, согласитесь, кое о чём это говорит. А есть те, кто просто искренне считает Рики Дэвиса незаконнорожденным сыном Эрла Мэниголта – потому что у такого крутого данкера в отцах может быть только Козёл…

Как-то друга Эрла, Джеймса Сэмьюэлса, которого я цитировал в предыдущей части, спросили: может ли он в одной-двух фразах описать то, что значил для общины Гарлема Мэниголт. Тот сразу же ответил: «Знаете, в Америке рассказывают сказки о Поле Баньяне, Билле Пекосе, Джоне Генри (дровосек-великан, ковбой-сорви-голова и кузнец-силач – популярные персонажи народных сказок), ну, и о всяких там других героях. А здесь, у нас, в Гарлеме, детям рассказывают про Козла».

Многие ли известные люди, и, уж тем более, бывшие наркоманы, могли похвастаться, что о них не только писали книжки и снимали фильмы, но и рассказывали детям сказки?..

Ловите момент – Эрл улыбается. Или это только так кажется?..

Вот из всего этого и соткан легендарный образ Эрла Мэниголта. Из этого – и, наверное, ещё из чего-то, о чём я не написал – потому что просто не могу, не умею подобрать таких слов, чтобы поведать об этом.

По Гарлему и по сей день ходят о нём всякие байки. Да, конечно, их услышишь уже гораздо реже, чем десять и, тем паче, двадцать лет назад. Ведь и тех, кому посчастливилось увидеть его трюки собственными глазами, сегодня совсем мало. Пролетит ещё несколько десятилетий – и вслед за ними уйдут те, кого Козёл наставил на путь истинный в своём парке. Пробежит ещё какое-то время – и не останется даже их детей и внуков, которые слышали от своих отцов и дедов, что был вот такой великий игрок, но ещё более великий человек, во многом благодаря которому они стали людьми, а не закончили свой век со шприцем в вене где-нибудь в грязной подворотне, а, значит, и эти дети, и внуки тоже должны быть ему благодарны. И, если кто и будет тогда вспоминать, что существовал когда-то на свете Эрл Мэниголт по прозвищу Козёл – то разве что уж самые завзятые, эрудированные и продвинутые знатоки уличного баскетбола (если, конечно, таковой ещё будет актуален, и у него останутся свои почитатели).

Как говорится, в масштабах вселенной это время – лишь краткий миг, просто ничто. Но вот по нашим обычным меркам – это целая человеческая жизнь. Или две. Или даже чуть больше. В общем – очень долго.

И всё это время легенда Эрла Мэниголта будет жить, а значит, и сам он тоже будет незримо присутствовать в этом мире. И это правильно – так и должно быть. Ведь легендам – если только это настоящие легенды – положено жить долго.

На то они и легенды.   

Эрл Мэниголт
стритбол