59 мин.

Преданья старины глубокой. Клео Хилл. Зарезать без ножа, или Времена не выбирают. Часть четвёртая

60

 

Часть третья

Гейнс характеризовал Хилла, как очень покладистого, сговорчивого, спокойного и просто доброго малого, готового выполнять все указания тренера – практически всегда. Но весной 61-о Клео позволил себе проявить эмоции – и это был первый и последний такой случай за период обучения в «Уинстон-Сейлеме»…

«Да, за два дня до начала турнира NAIA 1961-о года он чуть было не бросил колледж. Это была единственная проблема в наших с Клео отношениях, сколько я его знаю.

Как сейчас помню: во вторник, 7-о марта, он пришёл в канцелярию, чтобы прояснить некоторые вопросы насчёт своей учёбы. И там кто-то сказал ему, что он не посещал какие-то курсы по английскому языку. Пока он не закончит их, он останется без диплома. Для Клео это стало настоящим сюрпризом! Этой весной он уже прошёл педагогическую практику, необходимую для диплома. А теперь, после того, как он отучился четыре года, кто-то ему заявляет, что в ближайшие несколько месяцев он не получит этого диплома, вопреки всем его планам и ожиданиям.

Ну, тогда Клео отправился в общежитие, собрал свои вещички и сказал соседям по комнате, что он уезжает домой, в Ньюарк, потому что педагогический колледж Уинстон-Сейлема всё это время просто водил его за нос.

Клео даже не пришёл ко мне, чтобы всё это уладить! Впервые я узнал о том, что происходит, когда несколько обезумевших студентов ворвались прямо в учебную аудиторию, в которой я читал лекцию, и начали орать, что моя звезда уже находится на полпути к автобусной остановке.

Я не стал паниковать. Я постарался всех успокоить и сказал, что ожидаю Клео на тренировке, которая начинается в 6:30 вечера. Один из профессоров колледжа, доктор Джозеф Паттерсон, имел большое влияние в кампусе, так что я часто обращался к нему, чтобы решать проблемы подобного рода. Он нашёл Клео и вернул его назад – где-то около 6-и вечера. Все уже разминались, и Клео тоже был готов к игре».

Кое-кто из тех, кто плохо знал Хилла, могли посчитать его излишне легкомысленным молодым парнем, и увидеть в этом эпизоде лишнее тому подтверждение. Однако Гейнс, успевший за четыре года познакомиться с подопечным очень близко, придерживался обратного мнения: «Уже потом я понял, что Клео, скорее всего, и не смог бы выбраться из Уинстон-Сейлема – у него просто не хватало денег, чтобы купить билет на автобус до дома. Он блефовал, чувствуя, что угроза оставления им колледжа подействует на канцелярию – и все вопросы по нему будут решены положительно. Он всё просчитал».

На последнем курсе Хилл продолжал доводить толпы болельщиков до экстаза своими бросками. Клео показывал себя во всей красе, используя все старые трюки, которым он научился ещё на улицах, и добавляя к ним новые; и мало у кого в запасе была такая уйма всех этих уловок и фокусов. Он набирал в среднем по 26.7 очка за игру, и это позволило ему «украсть» рекорд «Кельта» Сэма Джонса по общему количеству очков за карьеру в CIAA: на счету Клео их набралось 2 503, средняя результативность за всё время обучения в «Уинстон-Сейлеме» – 23.2 очка за матч (потом этот рекорд побил уже Монро)... Вся команда одержала 26 побед и уступила лишь 5 раз, увенчав сезон, как уже упоминалось, вторым подряд титулом чемпионов CIAA. 

О том, кем был Клео для всего университета и лично для Гейнса, лучше всего свидетельствует такой отрывок из воспоминаний Большого Дома: «Как-то мне позвонил из Филадельфии Леон (Леон Уайтли, бывший игрок «Баранов», который после окончания колледжа стал для Гейнса кем-то вроде главного вербовщика – естественно, на добровольных и безвозмездных началах) и сказанул такое, от чего я просто расхохотался в трубку, потому что был уверен – это не может быть правдой:

– Мистер Гейнс, у меня есть парень, который может стать для вас следующим Клео Хиллом.

Я помню, что он говорил очень серьёзно – и оставался серьёзным даже тогда, когда я рассмеялся ему прямо в ухо.

Я не верил, что было возможно такое, что мне могло так сильно повезти – и мне снова удастся поработать с игроком, столь же талантливым, как Клео. С того момента, когда я начинал в 1946-м, и до 1961-о, когда Клео закончил учёбу, я тренировал такое множество баскетболистов. Многие из них были великолепными, удивительными игроками, которые помогали «Уинстон-Сейлему» брать титулы CIAA, но только один из них был Клео Хиллом.

Клео с его бросками – любым броском с любой точки площадки. Клео, с которым так легко было работать. Клео, который уже тогда показывал, что может стать хорошим тренером, потому что другие парни любили его и следовали за ним. Он был суперзвездой, но никто в команде не завидовал тому вниманию, которое уделяли ему я, или газеты, или, позже, скауты из НБА. Клео всегда стремился к тому, чтобы и всем его товарищам воздавалось по заслугам. Да, он был моей суперзвездой, но он никогда не относился к этому особенно серьёзно, не заморачивался над этим, и меня заставлял делать то же самое. Одним словом, я не верил, что смогу найти второго такого же игрока всего лишь через пару лет после того, как Клео выпустился из колледжа.

И снова я ошибся. И снова я случайно наткнулся на великого игрока. И снова моя философия о хороших вещах, которые случаются просто так, сами собой, оказалась благом для меня и для всего университета.

Этого многообещающего игрока звали Вернон Эрл Монро.

Я сдался и сказал Леону, чтобы осенью 1963-о он прислал Монро ко мне. Но Леон ответил, что у Эрла есть лучший друг, Стив Смит, и они согласны приехать, только если я возьму их обоих. Или они будут учиться в «Уинстон-Сейлеме» вдвоём – или здесь не будет ни одного из них. Я сразу же вспомнил, что уже слышал как-то такое – когда Клео потребовал взять в университет Арти Джонсона.

Когда Леон сообщил, что рост Стива был всего 178 см, я прямо весь съёжился. Он, конечно, был повыше, чем Арти Джонсон с его 170-см, но всё равно куда ниже, чем мне было нужно.

Может быть, это было лишь моё воображение, но мне кажется, что Леон всё время нашёптывал по телефону, зомбируя меня: «Клео… Клео… Клео… Второй Клео…» И я согласился принять их обоих.

Прошло почти двадцать пять лет, прежде чем я признался Леону, что игрок, которого он нашёл для меня, был того же уровня, что и Клео…»

Гейнс, Монро – и трофеи, которые они завоевали в «Уинстон-Сейлеме».

Из «Уинстон-Сейлема» в НБА Клео приходил, имея сразу два громких прозвища, которые замечательно описывали его главные сильные качества (разве что о высочайшей скорости умалчивали). Первое, «Пулемёт», обычно дают тем, кого не просто невозможно остановить, если у них пойдёт бросок, а шутерам, у которых как раз гораздо чаще идёт, чем не идёт. Второе – «The Skyscraper» – буквально переводится, как «Небоскрёб», хотя в данном случае правильнее будет поменять порядок слов: «Скребущий небо»; имелось в виду, что Хилл прыгал так высоко, что мог достать пятернёй до потолка. Пожалуй, эти прозвища говорят о Клео даже побольше, чем пара включений в команду All-CIAA и в первую команду NAIA All-American.

Общее мнение (общее мнение тех, естественно, кто самолично видел Клео на паркете), что представлял из себя Хилл на момент выхода на драфт, выразил всё тот же Гейнс: «Клео, бесспорно, был одним из лучших и наиболее разносторонне одарённых баскетболистов на всей американской сцене. У «Сент-Луиса» были большие проблемы с угрозой с дистанции, с бросками с периметра – и именно это они хотели от него получить. Но мы говорим о парнишке, который так же здорово играл и около кольца, и над кольцом… Что делает художника настоящим художником? То, что, освоив необходимые фундаментальные навыки, он начинает привносить в них уже своё собственное искусство – и это ставит его на другой уровень. А он был истинным художником». Позже Большой Дом печально добавит: «Но американская публика была лишена возможности оценить его по достоинству, увидеть его реальное мастерство». Как говорили потом, у Хилла было всё необходимое, чтобы стать великим в НБА – кроме правильной команды…

И вот, такой игрок – по выражению Гая Роджерса, «игрок особого сорта» – появился в тренировочном лагере «Ястребов». Что для самого Клео – «потрясающего Клео Хилла», как его уже давно величали в «Уинстон-Сейлеме» – было, безусловно, приятно. Но при этом и неожиданно: «Я вообще-то и не помышлял о том, что могу попасть в НБА. Но в 1960-м я узнал, что Эла Эттлса выбрали в пятом раунде драфта, и это зародило во мне надежду…»

***

Вряд ли в то время нашёлся бы хоть один чёрный баскетболист, который впал бы в эйфорию, узнав, что в результате обмена или после драфта он оказался в «Сент-Луисе». Ни для кого не было секретом: это – худшее место во всей НБА, если ты – чёрный; там тебе не обрадуются сильнее, чем где бы то ни было.

Я не думаю, что хоть кто-нибудь из нас способен в полной мере понять, что же это такое – быть афроамериканцем-игроком в Сент-Луисе начала 60-х. Впрочем, почему обязательно – игроком? Просто – быть афроамериканцем в Сент-Луисе. Ведь для местной публики не имело никакого значения, чем именно ты занимаешься на арене – убираешь мусор и моешь полы или играешь; ты – чёрный, и этим всё сказано. Знай: когда ты выбегаешь на паркет, и трибуны заходятся в криках «Ниггер! Мартышка! Кун!» – они орут это не только чёрным из команды соперника, это относится в той же степени и к тебе самому. Ибо, если ты чёрный, нет разницы, майка каких цветов на тебе надета – их любимой команды или какая-то другая.

Я уже говорил о том, что немало болельщиков в Сент-Луисе сдавали свои сезонные абонементы в знак протеста против появления афроамериканцев в команде и засыпали офис «Хоукс» злобными письмами. Грег Маречек, местный пионер в области спортивного вещания, обозреватель и писатель, о переезде «Хоукс» в Атланту говорит прямо: «Я думаю, в том, что мы потеряли команду, сыграл какую-то роль и расизм в Сент-Луисе. То, что чёрные звёзды вроде Билла Расселла приезжали к нам, и их отказывались обслуживать в ресторанах, не могло не испортить репутацию города. Правда, я не скажу, что расизм здесь был на первом месте, и многие игроки, и тогдашнее руководство тоже, считают, что переезду команды в большей степени поспособствовали другие обстоятельства, более значимые». Уж если такой человек, как Маречек, то есть один из немногих журналистов, знакомых со всей подноготной житья-бытья «Ястребов» лучше кого бы то ни было, всерьёз рассматривает в качестве причины для смены прописки расизм, пусть и отмечая, что были и иные факторы, повесомее, уже наводит на определённые мысли... А ведь есть и другие, и они-то уверяют, что так оно и было: на момент переезда команда продолжала ходить в контендерах, занимала первые места в дивизионе – но ведущие роли в ней играли уже афроамериканцы. Вследствие этого интерес к «Хоукс» в Сент-Луисе падал, это отражалось на посещаемости – и содержать команду в городе стало уж совсем нерентабельно…

Да, можно расписывать всё это в самых мрачных тонах, приводить всё новые и новые противные подробности – но, повторюсь, никому из нас просто не дано до конца осознать, каково приходилось афроамериканцам в Городе курганов («Вы открывали дверь в ресторане в Сент-Луисе, и, если вас не выгоняли оттуда сразу, то предлагали такую еду, что её жрать не станешь. Такое бывало тогда во многих городах, но в Сент-Луисе это переходило все границы. Если вы были чёрным, лучше вам было свалить оттуда куда-нибудь – и держаться подальше. Болельщики – это вообще особая статья, они были ужасными, я бы даже назвал их насквозь порочными; конечно, речи о физическом насилии по отношению к игрокам не шло, и то хорошо, но весь этот расистский яд буквально расплёскивался вокруг. Они костерили на чём свет стоит вас самих и всех ваших предков до двадцатого колена», – говорил Эрл Ллойд). Чтобы ощутить это, нужно было жить там и тогда.

Но всё же определённое представление обо всём этом дать необходимо – хотя бы потому, что многие считают проблему расизма искусственно раздутой и даже надуманной, а это совсем не так, особенно в те годы. Лучше всего здесь было бы привести слова самого Клео Хилла, но он вообще был небольшим любителем давать интервью, а уж время, проведённое в «Хоукс», и вовсе старался лишний раз не вспоминать (и это неудивительно). Поэтому процитирую Ленни Уилкенса – он отыграл за «Сент-Луис» восемь сезонов и натерпелся достаточно, так что ему есть, что порассказать. Ну да, того самого Ленни Уилкенса, у которого, если верить Элу Феррари, не было никаких проблем в команде и в городе. В своей книге «Мои сорок лет выживания в НБА» Ленни уделяет немало места этой теме. Вообще говоря, Уилкенс – мулат (афроамериканцем был его отец, а вот мать имела ирландские корни и была белой). Но тогдашней публике в Сент-Луисе было всё равно, сколько чёрной крови течёт в чьих-то венах – половина, четверть или чайная ложка – главное, что она в ком-то есть…

«Стоило мне впервые приехать в Сент-Луис – и я сразу же понял, насколько здешняя жизнь отличается от той, к которой я привык. С первых же дней тренировочного лагеря. Мы поселились в отеле «Шератон» в деловой части города, и, когда вышли на улицу и стали искать место, чтобы поесть, нас все отказывались обслуживать. Я, в общем-то, уже знал об этих порядках в городе, потому что, ещё когда учился в колледже Провиденса, мы однажды играли в Сент-Луисе. Так что я был готов к такому. Но до сих пор, когда я об этом вспоминаю, то начинаю злиться.

Вскоре мне стали приходить письма. Это были письма от болельщиков. Я видел, как Клиффу Хэгану и Бобу Петтиту, признанным звёздам нашей команды, тоже приходили письма от болельщиков; они начинали читать их – и расплывались в улыбке. Я рассчитывал на что-то подобное – поэтому быстро разорвал несколько конвертов. Я не подумал, что мне не стоило этого делать. Я очень быстро узнал, что тех, кто мне написал это, совсем не назовёшь поклонниками. Мне не нужно было этого читать…

На первых порах мои товарищи по команде ничем мне не помогали, никак не поддерживали. Они просто были продуктом своего времени. И Хэган, и Петтит росли на Юге, они привыкли к сегрегации – и в школе, и в колледже, для них это было нормально и естественно. Вообще, в те дни отношение к новичкам в команде со стороны ветеранов было совсем не таким лояльным и мягким, как потом – хотя бы тогда, например, когда я уже сам стал тренером. Так было, в общем-то, по всей лиге, но в «Сент-Луисе» – жёстче, чем где-либо ещё. Не буду рассказывать, в чём именно это заключалось, но, конечно, всё это было очень неприятно, и энтузиазма не вызывало… Прошло немало времени, прежде чем что-то в этом плане начало меняться. Только после того, как они увидели, что я умею играть и приношу реальную пользу команде, всё наладилось. Тогда Петтит и Хэган стали смотреть на меня по-другому, интересоваться, как у меня дела, всё ли в порядке. Я благодарен им за это, потому что мне было очень тяжело в Сент-Луисе, в этом месте меня встретили совсем негостеприимно.

Чтобы вы понимали, я вырос в Бруклине. А там действуют суровые законы: если ты меня ударил, то тут же получишь сдачи. Я не знаю, как другие могли мириться со всем этим – я имею в виду эти унижения в Сент-Луисе. Я никогда не мог. Для меня это было неприемлемо.

Когда доктора Кинга (Мартина Лютера Кинга) не стало в 1968-м, никто из игроков «Хоукс» даже не заикнулся о том, чтобы пропустить следующую игру в знак траура. Но, если бы мы, чёрные, собрались и решили на это пойти – мы бы это сделали. Потому что мы были очень сплочёнными. Мы росли вместе в 50-60-е и прошли через многое…

Я купил дом в Молин-Экрсе – это немного к северу от Сент-Луиса, и мы с семьёй в него переехали. Не прошло и нескольких дней, как по всей округе на домах стали вывешивать таблички «Продаётся» – потому что никто не хотел жить с чёрными соседями. У нас была собака, маленький щенок колли, и как-то раз я оставил его на заднем дворе, а сам ушёл по своим делам. Когда я вернулся, то увидел, что он лежит на боку, и у него вся пасть в пене – его кто-то отравил. Я расстроился, конечно. И я был в ярости. Да, я бы не позволил себя запугать. Может быть, я был молод и глуп, но запугать бы себя я не позволил.

Ещё рядом с нашим домом был навес, под которым стояла соседская машина. И я заметил, что каждый раз, как гуляю со своей маленькой дочкой по двору, сосед, если он сидит в машине, не выходит из неё – лишь бы не видеть нас. Вот это меня взбесило. Тогда я стал каждый вечер, в шесть, когда сосед возвращался домой, выходить во двор и нарочно крутиться там, так что он опять садился в автомобиль и подолгу сидел там. Моя жена решила, что я сошёл с ума. В конце концов, настал момент – и соседи обнаружили, что мы – такие же люди, как и все остальные, как и они сами. Но некоторые из них так с нами и не разговаривали (напомню, что за годы выступлений за «Сент-Луис» Уилкенс пять раз принимал участие в All-Star Game – но продолжал всё это время оставался парией в глазах многих окружающих…)

Мы на протяжении довольно долгого времени делили номер в отеле на выездах с Майком Фармером (Фармер – белый). Но, как только тренером стал Гарри Галлатин, он расселил нас. Он сказал, что чёрные игроки должны жить на выездах только с чёрными, а белые – с белыми. Я знаю: конечно, Галлатин будет сегодня это отрицать, но я-то отлично помню все эти его слова. Огромное количество генеральных менеджеров, владельцев и тренеров были очень предвзятыми. Они даже указывали нам, кому и с кем жить в отелях». Ну да, у Ленни, как и говорил Феррари, не было никаких проблем. Вообще не было...

Ленни Уилкенс и Гэйл Гудрич.

Эти проявления расизма можно назвать бытовыми, но у него была и другая сторона, о которой я уже говорил – положение чёрных игроков во внутрикомандной иерархии.

Это где-нибудь в «Бостоне» действовало правило «от каждого – по способности, каждому – по труду», это там в лидерах ходили Боб Кузи – и Билл Расселл, Том Хайнсон – и Сэм Джонс... Если ты играешь в «Сент-Луисе», можешь не раскатывать губы; твой удел – таскать рояль за «Гнездом».

Так, в сезоне 1959-60 в составе «Сент-Луиса» числился Кэлвин Рэмси. Рэмси был одной из главных уличных легенд Бронкса – там его имя называют в одном ряду с Пабло Робертсоном, Джеки Джексоном, Конни Хоукинсом и Нэйтом Арчибальдом. Для нью-йоркских мальчишек вроде Эрла Козла Мэниголта Кэл был настоящим кумиром. Но за «Сент-Луис» он провёл всего… 4 матча. И вовсе не потому, что был так уж плох и не отвечал требованиям лиги: «Блин, это всё из-за чёртовой квоты, принятой в НБА. Я стал её жертвой. Послушайте, я вам поясню, что имею в виду. Учась в колледже, я делал в течение трёх лет в среднем по 17.4 подбора за игру (при том, что рост Рэмси был всего 194 см). На последнем курсе я вплотную приблизился к отметке в 20 подборов за матч; в то же время Чемберлен собирал по 18 отскоков, а Бэйлор – по 18.3 (цифры, названные Рэмси, немного не соответствуют официальным, но в данном случае это не так важно).  Вот так-то. «Хоукс» задрафтовали меня, но мне пришлось сидеть за спинами Хэгена и Петтита. Я даже и мечтать не мог, что буду выходить в старте вместо кого-то из них. Но, ребята, я сыграл всего четыре матча за «Ястребов» до того, как они меня выставили на драфт отказов (за это время Кэл набрал 17 очков и сделал 19 подборов, проведя на площадке в тех четырёх играх в общей сложности лишь жалких 35 минут). В ноябре 59-о «Никс» забрали меня с драфта – для того, чтобы пару месяцев спустя снова на него выставить. А я набирал в «Нью-Йорке» по 11 с лишним очков и собирал по 7 подборов за матч (от себя добавлю – Рэмси добился таких показателей, опять играя очень немного – проводя на паркете всего по 22 минуты в среднем за игру). Сегодня с такой статистикой я заключил бы миллионный контракт. А тогда я даже не смог закрепиться в «Нью-Йорке». Тренер сказал мне, что они вынуждены от меня отказаться. Мол, слишком много чёрных в составе – у них уже были Вилли Ноллс и Джонни Грин.

Я был лишь одним из множества чёрных, которые были хороши для НБА, но так там и не заиграли. Когда я играл потом в Восточной лиге, то, поверьте мне, видел там полным-полно парней, которые были не хуже, если не лучше, чем ребята из НБА.

Возвращаясь к «Сент-Луису», могу сказать, что, например, и Петтит, и Хэган не отказывались тренироваться вместе со мной, и у меня не было с ними каких-то особых проблем. Да, если говорить о самом городе, то он был не очень большим, и там хватало ресторанов, которые не стали бы меня обслуживать. Но на команду я не могу жаловаться. Там играл Сихуго Грин – он был моим идолом, когда учился в «Даквесне». Но, каковы бы ни были причины для этого, я всегда чувствовал, что меня сдерживают и не дают показать, на что я способен на самом деле.

И ещё, конечно, та история с Клео Хиллом… Хилл не был хорошим игроком в колледже. Нет, он был великим игроком в колледже. Но, придя в «Сент-Луис», он оказался в самом центре всех этих конфликтов, свар – и лига, по существу, выбраковала его. Если хотите, то Хилл был слишком ярким, слишком блестящим баскетболистом, я даже читал, как о нём так и писали что-то в этом духе; на самом деле в то время это означало быть слишком чёрным. У него там возникли большие проблемы с белыми «Ястребами» – Хэганом, Петтитом и Клайдом Ловеллеттом – и больше в лиге он не играл, насколько я помню…»

На момент появления Хилла в «Сент-Луисе» Рэмси в команде уже не было; цветную диаспору «Ястребов» составляли трое: Фред ЛаКур, Сихуго Грин и Вуди Солдсберри (ну, и ещё, конечно, Ленни Уилкенс, но он был в армии).

Фред ЛаКур выбивается из общего ряда, хотя его беды тоже проросли на расовой почве – знавшие Фреда и про него судачили, что он, мол, родился слишком рано, когда движение за гражданские права ещё не набрало силу, а потому и он никогда не стал тем, кем должен был стать. Но, объективно говоря, они, эти беды, начались задолго до «Сент-Луиса» – а там просто достигли своего апогея. Дело в том, что у Фредди развелось слишком много тараканов в голове – и он был уже не в силах с ними справиться.

Кое-кто сравнивал Фреда с Хэнком Луизетти – человеком, о котором у нас почти никто и почти ничего не слышал только лишь потому, что Хэнк никогда не играл в профессиональной лиге, что не помешало ему стать одним из величайших новаторов в истории баскетбола (был одним из первых, если не первым, игроком, бросавшим одной рукой, зависая в воздухе) и вполне заслуженно попасть в Зал cлавы. В общем, Луизетти был велик – безо всякого преувеличения, велик настолько, что для многих было даже кощунственно кого-то с ним сравнивать – примерно так же, как для вас кощунственно сравнивать кого-то с вашим самым любимым игроком. Однако сам Хэнк отдавал ЛаКуру должное: «Самый лучший старшеклассник изо всех, кого я когда-либо видел. Никогда больше не встречался с молодым парнем, который умел бы так много, как Фред. В игре с командой школы, в которой я сам когда-то учился, он набрал 39 очков. Я нисколько не сомневаюсь, что, даже учась в средних классах школы, он мог бы попасть в основной состав команды любого колледжа в стране».

И так о ЛаКуре говорил далеко не только Луизетти. Например, тренер университета «Стэнфорд» Хоуи Дэллмар отлично помнит, как Фред набрал 41 очко и привёл свою команду к шокирующей победе над «Стэнфордом»: «Я не мог поверить своим глазам. Но я видел это: парень, заканчивающий школу, творил такие вещи, которые сделали бы честь любой звезде-студенту. Я думал, что самый лучший баскетболист-школьник – это Том Гола, до того момента, пока не встретился с ЛаКуром. Потому что после той игры я вполне допускаю, что ЛаКур был так же хорош, как и Гола – а может, и лучше. Нужно было наблюдать за ним каждый день, чтобы оценить его до конца. Он чувствовал себя на паркете, как рыба в воде. Он даже ещё не был выпускником, а уже знал не только то, что он будет сейчас делать на площадке, но и что будут делать его партнёры. Он казался просто тощим подростком, но одного взгляда было достаточно для того, чтобы понять: этого парня ждёт светлое будущее; он делал всё просто безукоризненно. Он был Оскаром Робертсоном для всего Западного побережья. Он умел бросать, отдавать, вести мяч и был очень самоотверженным. Умел играть на любой позиции. И делал всё это так непринуждённо».

Том Мескери, друживший с ЛаКуром много лет с самого детства и даже посвятивший ему один из своих сборников стихов, говорит: «Если не брать в расчёт Джейсона Кидда, я не думаю, что хоть кто-то в Северной Калифорнии был в столь юном возрасте одарён в той же степени, что и ЛаКур».

Тренеры университетов изо всех уголков Северной Калифорнии съезжались в Сан-Франциско, чтобы посмотреть на Фреда и не скрывали: «Да, большинство из нас здесь ради него. Мы уже видели, как он играл в прошлом году, и хотим увидеть это ещё раз – оно того стоит; наблюдать за ним – истинное удовольствие». ЛаКура признавали Игроком города в Сан-Франциско и Игроком года в Калифорнии. Лишь два уроженца Сан-Франциско удостаивались звания «Мистер Баскетбол» в Калифорнии дважды подряд – ЛаКур и Джейсон Кидд.

Фред ЛаКур получает одну из своих наград «Мистер Баскетбол». Пока он – «Оскар Робертсон с Западного побережья», и ещё не вступил в безнадёжную борьбу со своими демонами, да и сами-то эти демоны спят...

Но тот же Мескери вспоминает, что после поступления в университет Сан-Франциско у ЛаКура начались большие проблемы: он прогуливал занятия, пил, курил и до посинения играл в карты. Тренер университетской команды, Фил Вулперт (который воспитал для НБА Билла Расселла), объяснил, почему это случилось: «Он всячески пытался интегрироваться в белую культуру – но раз за разом получал щелчки по носу. При этом сам он не хотел, или просто не мог, идентифицировать себя, как чёрного человека (Вулперт не совсем прав: ЛаКур, если уж вдаваться во все тонкости, был французским креолом – его род вёл своё происхождение от брака французского переселенца с индианкой). Корнем всех бед была эта его расовая двойственность. Поэтому бедолага просто потерялся… Эта его личная дилемма оказалась самой сложной и неразрешимой проблемой, с которой я сталкивался, работая со студентами. Я встречался с его родителями у него дома и пытался как-то обсудить этот вопрос, но мне тут же указали на дверь».

В 1960-м ЛаКура задрафтовали «Ястребы» – что лишь усугубило все его неприятности. Общая атмосфера вокруг, само собой, никак не улучшала его душевное состояние.

К тому же Фред наткнулся в команде на то, о чём рассказывал Уилкенс – на не самое дружелюбное отношение к новобранцам со стороны опытных игроков…

Ладно, достаточно пока о ЛаКуре – к нему я ещё ненадолго вернусь ниже.

История Сихуго Грина тоже не показательна – с ним всё самое плохое также случилось ещё до перехода в «Хоукс», так что пребывание в «Сент-Луисе» на его карьеру негативно уже повлиять не могло.

У Сихуго Грина незавидная участь – в анналах баскетбольной истории он навсегда останется «тем самым человеком, которого задрафтовали перед Биллом Расселлом». Благодаря этому Сихуго иногда называют одним из самых известных бастов (правда, весьма редко – наверное, потому, что мало кто о нём вообще помнит).

На самом деле всё было не так уж однозначно.

Расселл, безусловно, был главным претендентом на первый номер драфта-1956. Пит Ньюэлл, известнейший тренер, говорит, что «мало кто знает о том, что Расселл, по большому счёту, пришёл в баскетбол очень поздно. В школе он играл всего один год, даже половину того сезона. Но, ещё когда он был фрешменом, то в полной мере проявлял этот свой великий талант блок-шотера; он блокировал броски, не совершая фолов и не отбивая мяч куда попало. Фил Вулперт в университете Сан-Франциско ставил игру, основанную на жёстком прессинге, быстрых отрывах и активной борьбе за подборы на чужом щите. Расселл идеально для всего этого подходил». Но, как бы удивительно это ни звучало сегодня, сомневающихся в светлом будущем Билла в НБА тоже хватало.   

Так, Лестер Харрисон, владелец «Рочестер Роялз», которые и выбирали на том драфте первыми, был от Билла совсем не в восторге: «Послушайте, баскетбол в 1956-м отличался от сегодняшнего. У нас не было скаутов и ассистентов главного тренера, потому что мы их не нанимали. Телевидение толком не освещало студенческие матчи. Все, кто у нас был, – это главный тренер и генеральный менеджер, и мы ориентировались на мнение тех тренеров университетских команд, которых знали лично. Что-то, похожее на настоящий скаутинг, начиналось лишь тогда, когда стартовали финальные серии студенческой лиги в «Мэдисон-сквер-гардене». За неделю мы могли увидеть на тренировках и в играх лучших студентов страны; там мы за ними и следили. Конечно, я уже слышал о Расселле и о тех успехах, которых с ним добилась его команда. Но своими глазами я увидел его тогда в первый раз. Так вот, Расселл выглядел настоящим лодырем. Он не делал вообще ничего, только ныл на площадке, не переставая. Один нью-йоркский журналист написал тогда, что этому парню должно сильно повезти, чтобы он попал в лигу, а я подумал: «И этот игрок может стать первым номером на драфте?»

В то же время Леонард Коппетт, автор нескольких книг о профессиональном спорте, вспоминает: «Расселл участвовал в двух турнирах в Нью-Йорке по ходу его последнего курса в университете, и многие говорили: «Нет, он не умеет набирать очки. Это явно не его сильная сторона. Всё, что он делает – это ставит блок-шоты». Но не меньше было и таких, в том числе и я, которые им отвечали: «Какого чёрта вы вообще несёте? Защита этого парня изменит всю игру! До него ещё не было никого похожего!» Для меня увидеть молодого Расселла было тем же самым, что и увидеть молодых Уилли Мейса (легендарнейший бейсболист) или Кассиуса Клея – а вы все знаете, кто это такие».

«Да, – самодовольно усмехался Ред Ауэрбах. – У меня хранятся вырезки из старых газет, в которых чёрным по белому написано, что Билл Расселл станет вторым Уолтером Дьюксом (между прочим, очень даже неплохой центровой, участник двух All-Star Game). И это – в самом лучшем случае. Там утверждалось, что Уолтер был мощнее и лучше бросал, и единственное, что их роднит – это подборы. Но я переговорил с тренерами, которых знал. Первым был Билл Рейнхардт, мой старый тренер из университета Джорджа Вашингтона. И он сказал мне: «Расселл будет супер-игроком».

«Я заканчивал карьеру в «Бостоне», когда «Селтикс» уже тренировал Ауэрбах, – вспоминает один из первых афроамериканцев в НБА Дон Барксдейл. – Потом я вернулся в Сан-Франциско. И Ред попросил меня составить для него что-то вроде скаутского отчёта по Биллу. Я сказал ему, что он, конечно, не скорер, но делает блок-шоты так, как никто до него. Ещё он собирал по 12-15 подборов за матч. Я предположил, что он может стать хорошим игроком на профессиональном уровне, но я даже и подумать не мог, какое влияние он окажет на баскетбол в целом».

Частенько говорят, что вдобавок к тому, что Расселл произвёл не самое выгодное впечатление на Лестера Харрисона, уже было известно, что Билл отправляется в составе сборной на летние Олимпийские игры-56 в Мельбурне, которые «летними» были только по названию, а проходили в ноябре-декабре. Так что Лестер, мол, был совсем не уверен, что Расселл – это тот игрок, которого он согласен ждать едва ли не половину регулярки. Правда, при этом забывают, что, отыграв лишь несколько матчей за «Роялз», сам Сихуго Грин отправился служить в армию и вернулся в команду лишь в сезоне 1958-59 – и в «Рочестере» об этом тоже, конечно, не могли не знать заранее.  Так что дело здесь не в ожидании, а совсем в другом: до Лестера дошла информация, что Билл претендует на контракт в 25 000 долларов в год – сумма для «Рочестера» абсолютно космическая. В придачу к этому, Расселл не скрывал, что перспектива играть в маленьком захолустном провинциальном городке, каковым Рочестер в то время и был, в его планы никак не входит.

Положение Харрисона осложнялось и тем, что в Рочестере была настоящая беда с посещаемостью. По словам Ауэрбаха, Уолтер Браун (напомню – первый хозяин «Селтикс»), будучи совладельцем известного ледового шоу «Ice Capades», предложил Лестеру устроить недельные гастроли фигуристов во дворце, в котором играл «Рочестер» – чтобы привлечь народ. При этом Браун брал все расходы на себя – при условии, что «Роялз» не станут выбирать Расселла под первым пиком. Сам Харрисон говорил, что договорённость насчёт шоу и впрямь была – но объяснялась она его дружескими отношениями с Брауном, и со стороны последнего это было исключительно жестом доброй воли, не имевшим ни малейшего отношения к драфту. 

Из-за всего этого подписание Расселла выливалось для Харрисона в такой геморрой, что он выбросил эту мысль из головы – и «Рочестер» выбрал под первым номером Сихуго Грина. Как сказал Леонард Коппетт: «Харрисон задрафтовал Сихуго Грина просто потому, что он мог заключить с Грином контракт». Была и ещё одна причина, которая, быть может, выглядит самой логичной – ведь в составе «Рочестера» играл великолепный Морис Стоукс. Сам Лестер пояснял: «Грин был хорошим проспектом. А у нас уже был Морис Стоукс на позиции центрового, и он был бы так же велик, как и Расселл, если бы не эта травма… Послушайте, и что я должен был делать в этой ситуации?» Правда, спустя годы Харрисон не упускал случая упомянуть, что Ауэрбах и Расселл его попросту подставили и обвели вокруг пальца. Его можно понять – при всех объективных и субъективных помехах, при том, что на этой позиции у тебя уже есть игрок, обещающий вот-вот стать гением, при том, что ты не можешь удовлетворить финансовые аппетиты потенциального новичка, при том, что сам он не желает выступать в твоей команде и ты уже нацелился на другого человека – всё равно, наверное, выглядишь немного ущербным в собственных же глазах каждый раз, когда вспоминаешь, что ты прошёл мимо Билла Расселла и взял Сихуго Грина.

Одним словом, Сихуго, будучи выбранным под 1-м номером, просто оказался заложником всех этих хитросплетений.

Но, конечно, «Рочестер» отдал предпочтение Грину не за красивые глаза. И даже не за то, что он родился на Восточном побережье, хотя этот факт сыграл ему на руку – для Лестера Харрисона он был преимуществом; как рассказывали знавшие его, он особенно симпатизировал игрокам из этих мест.

При всём при этом Сихуго выглядел железным кандидатом на второй пик, который, к слову, был как раз у «Сент-Луиса». Марти Блэйк вспоминает, как Ауэрбах позвонил ему и начал зондировать почву на предмет того, как бы выменять игрока, которого выберут «Хоукс». Причём Ред не называл конкретных фамилий – и Блэйк решил, что Ауэрбах охотится именно за Грином: Марти, конечно же, ничего не подозревал о закулисных договорённостях между «Бостоном» и «Рочестером», а потому был твёрдо уверен, что Расселл уйдёт под первым номером в «Роялз», а значит, под вторым будет доступен Сихуго…

До того момента, пока в UCLA не пришёл Лью Алсиндор, и Джо Вуден не сформировал легендарную команду-династию, главным соревнованием в студенческой баскетбольной постсезонке считался Национальный турнир вызова, (NIT – National Invitation Tournament). Он был куда престижнее своего аналога в NCAA. В 1955-м чемпионом NIT стала команда университета «Даквесн». В финале, который, как обычно, проходил в «Медисон-сквер-гарден», победу «Даквесну» принёс его лидер – защитник Си Грин, набравший 33 очка.

Партнёр Грина по «Даквесну» Мики Виноград (ну да, такая вот фамилия) вспоминает Си, как весьма малоразговорчивого парня («из него слова не вытянешь»), который постоянно ходил в толстых плотных серых носках в зелёную полоску, на манер охотничьих: «Он считал их своим талисманом и не расставался с ними даже на площадке».

И ещё он очень высоко прыгал. «В той финальной игре с «Дейтоном» он несколько раз опекал 213-см Билла Юла – и ничего, справлялся. А было-то в самом Си всего 190 см. У меня так и стоит перед глазами, как он взлетает и блокирует один из бросков Юла. Но самое главное – это его проходы. Он мог заранее предупредить, как будет обыгрывать вас – и всё равно обыгрывал, хотя вы уже знали, как именно он собирается это сделать. Он всё равно оставлял вас в дураках этим своим взрывным первым шагом. Си любил пофилонить в матчах со слабыми командами, когда результат был обеспечен и без него, но, когда мы играли против сильных соперников, он всегда выкладывался на полную катушку».

В студенческом баскетболе Грин был настоящей звездой, о чём свидетельствовали два включения в команду All-American (по разу – в первую и во вторую). Его коньком действительно был атлетизм; сочетание скорости, подвижности и прыжка превратило Сихуго в яркого слэшера и позволило Нелли Кингу, директору отдела спортивной информации «Даквесна», назвать Грина «Джулиусом Ирвингом своего времени». В своём последнем сезоне за «Даквесн» Си набирал в среднем по 24.5 очка и делал по 13.2 подбора за игру.

Выйди Расселл на драфт годом позже или раньше – и выбор Грина под первым номером не вызывал бы таких вопросов и даже выглядел бы в какой-то мере закономерным. Например, на его коллекционной карточке, когда он уже был в составе «Сент-Луиса», можно прочитать следующее: «Изящный, обладающий высоким прыжком выпускник «Даквесна», выбиравшийся в All-American, в прошлом сезоне обрёл себя, добавив результативные действия в атаке к своей прекрасной игре на площадке. Будучи бриллиантовым шутером в колледже, Грин вновь нашёл свой бросок, положив в кольцо соперников 700 очков – почти в два раза больше, чем в любой из трёх его предыдущих сезонов в НБА. Его коронка – бросок в прыжке одной рукой из любой точки трёхсекундной зоны. Адепт лэй-апов после проходов».

«Обрёл себя», «нашёл бросок»… Да, по большому счёту, вопросы о том, оправдал бы Грин выданные ему авансы, и смог бы он добраться хотя бы до одной All-Star Game, так и останутся открытыми – даже несмотря на то, что Си провёл в лиге 9 сезонов и сыграл 500 с лишним матчей за 4 команды (формально этих команд было даже больше, поскольку дважды франчайзы, за которые выступал Си, меняли названия и прописку). По иронии судьбы, карьеру он заканчивал именно в «Бостоне», оказавшись бок о бок с человеком (вот уж действительно – неисповедимы пути Господни), благодаря которому имя самого Грина чуть не стало нарицательным – Биллом Расселлом. И другая легенда «Кельтов», Томми Хайнсон, высказался о Грине следующим образом: «На уровне НБА он был не особенно-то хорошим игроком. Вся эта шумиха вокруг него поднялась только из-за того, что он был из Нью-Йорка».

Что ж, Хайнсон, наверное, имеет право на такое суждение: ведь он говорит об игроке, который на протяжении карьеры набирал в среднем лишь по 9.2 очка за матч, а в своём лучшем сезоне – по 12.7, оставшись без каких-либо личных свершений.

Но не стоит забывать, что дела у Си не задались сразу. Он ещё не успел толком освоиться в лиге, как повредил колено, а потом его загребли в армию. После демобилизации он вернулся в «Роялз», которые к тому моменту переехали в Цинциннати – и снова получил травму колена, ещё более тяжёлую. Учитывая уровень тогдашних хирургии и реабилитации, для многих это становилось приговором. После операции он превратился совсем в другого игрока, лишившись своей главной фишки – атлетизма. К тому же, просматривая старые газеты, в «Chicago Daily Tribune» за 23-е декабря 1958-о можно наткнуться на такую вот коротенькую заметку, даже, скорее, просто новость, свидетельствующую о том, что неприятности у Си были не только с коленями: «Сихуго Грин, звезда «Роялз», выписался из больницы»: «Цинциннати, 22-е декабря. – Сихуго Грин, звезда баскетбольной команды «Цинциннати Роялз», в понедельник покинул больницу «Крайст-Госпитал», в которой он с 8-о декабря проходил курс лечения после того, как упал и потерял сознание на тренировке. Тесты выявили, что причиной этого стал кратковременный спазм сосудов головного мозга» (выходит, что в 58-м всё ещё были люди, для которых Си являлся звездой – хотя бы в «Chicago Daily Tribune»). Марти Блэйк рассказывал, что даже детали обмена между «Цинциннати» и «Сент-Луисом», в результате которого последние и получили Грина в 1959-м, обговаривались буквально в тот момент, когда Сихуго в очередной раз лежал под ножом на хирургическом столе: «Ему снова оперировали колено. А в первых двух сезонах он сыграл в общей сложности всего лишь 59 матчей из-за проблем со здоровьем. Помню, что наш владелец, Бен Кернер, ещё отпустил тогда одну из своих обычных шуточек: «Живым или мёртвым, но он нам достанется». После того, как Сихуго поправился, он весьма прилично отыграл за нас несколько сезонов».

«Прилично» – это самое правильное слово. Приходя в «Сент-Луис», Грин уже не претендовал на что-то существенное, всё больше и больше свыкаясь с ролью крепкого середняка, который в очень удачный для себя вечер может и 20 с лишним очков набрать, но на что-либо действительно значительное не способен. В общем, гнобить и убирать Сихуго с центра сцены ни у кого не было нужды – он и так был актёром массовки. 

После «Сент-Луиса» Сихуго попадёт в «Чикаго» – и доиграется там даже до капитанства.

Чего никак не скажешь про третьего, и самого заметного, представителя цветной общины в «Сент-Луисе» (опять же – вынося за скобки Ленни Уилкенса) – бунтаря Вуди Солдсберри, или просто Сола (о нём я уже чуть-чуть писал в «Дорогах, которые мы выбираем»). Он и сам по себе был весьма колоритным персонажем, но, что гораздо важнее, история его карьеры в «Сент-Луисе» как раз очень характерна как пример того, какой статус был тогда у одарённых чёрных игроков в большинстве команд НБА (в особенности – в тех же «Хоукс»).

Чтобы лучше всего себе представить, каким был Вуди – вспомните Денниса Родмана. А, может, вы смотрели записи игр с Риком Махорном? Ну, уж Рашида Уоллеса-то видели? Я не хочу сказать, конечно, что у всех перечисленных одна игровая манера. Но все они слеплены из одного и того же теста – из того же самого, что и Вуди Солдсбери. Кажется, когда поблизости нет подходящих соперников, эти люди начинают воевать сами с собой, потому что по-другому не могут.

Вуди начал играть лишь в восьмом классе, когда тренер наконец-то обратил внимание на стройного, словно газель, и в то же время отличавшегося завидной физикой, широкоплечего юнца: «Да я и не собирался гонять мяч; я хотел заниматься плаванием – но пришёл тренер и уговорил меня». Правда, Вуди был отнюдь невысок для «большого» – всего-то 201 см, но весил при этом 99 кг, и, кажется, состоял исключительно из мускулов и мышц, словно отлитых из стали. Быстро выяснилось, что парень не обделён не только силой и статью, но и талантом. К 11-у классу он уже был настоящей звездой команды. И уже тогда проявлялся непокорный характер Вуди: «Мой отец хотел, чтобы я пошёл учиться после школы в UCLA, потому что он не желал, чтобы я уезжал из дома (семейство Солдсберри проживало на окраине Лос-Анджелеса). А я, короче, пошёл в «чёрный» колледж на севере Техаса, потому что там фрешменам можно было играть в основной команде (в первом дивизионе NCAA в те годы первокурсникам разрешено было выступать только за резервные составы). Выбрать UCLA? Да я это и за нормальное поступление в колледж-то не считал – ведь он был совсем под боком! А я-то как раз хотел убраться подальше из дома».

Оказавшись в Хьюстоне, в глубинах Юга, Вуди быстро понял, с чем ему здесь придётся иметь дело: «Как-то я и несколько моих товарищей по команде пошли в кинотеатр – хотели посмотреть новый фильм с Мэрилин Монро. И увидели, что в Хьюстоне, оказывается, чёрные и белые сидят в разных кинотеатрах. Мы сунулись в один – а там бабка-билетёрша на нас напустилась: «Вы, мол, не можете сюда войти!» Тут мы все такие: «Ох ты, блин, ни фига себе! Ну, добро пожаловать в Хьюстон!»

Тренер студенческой команды, Эд Адамс, был поборником строгой дисциплины, фундаментальной функциональной подготовки (в «Северном Техасе» Вуди ещё больше оброс мускулами) и быстрой игры: «Хороший человек. Он стал для меня кем-то вроде отца, научил меня ответственности. У меня ещё детство в одном месте играло, и он с этим боролся, воспитывал меня. У него все в семье были, типа, воспитателями. Эта тяга к воспитательству была у них в крови. Брат был ректором, сестра – училкой в школе… Я, помню, как-то ночью сбежал из общаги, чтобы встретиться с подружкой. Где-то к 4-м утра я вернулся – чуть жив. И вот я тихонько захожу в комнату, там полная темнота, собираюсь лечь, включаю свет – и вижу, как он сидит на моей кровати. Всё, что он мне сказал, было: «Ну, хорошо, давай-ка, переодевайся». Он вывел меня на беговую дорожку, а сам сел в свою машину и включил фары. И вот, по этой дорожке я бегал до 8-и утра. Ребята уже идут на лекции – а я всё ещё мотаю круги вокруг стадиона! Потом он сказал мне по-быстрому принять душ, чем-нибудь перекусить – и предупредил, чтобы я и не вздумал пропускать сегодня занятия. Ну, короче, после этого по ночам я больше никуда не шлялся».

Команда Северного Техаса, ведомая софомором Солдсберри, дошла до финала турнира NAIA: «Там играли чемпионы своих конференций. На самом деле, там должен был быть ещё и «Теннеси» – они тоже победили в конференции. Но, блин, они всё устроили так, что там оказалась всего одна «чёрная» команда – мы. Всего одна – из тридцати двух. Все остальные команды были «белыми» из «белых» колледжей». В финале «Северный Техас» проиграл, но и это было огромным достижением; ещё никогда «чёрные» университеты не заходили так далеко в этом турнире.

Сам Вуди сразу же попал на карандаш к «Бостону» и «Миннеаполису». Но они не могли заполучить его, поскольку ему ещё предстояло учиться два года; зато это правило не распространялось на Эйба Сапертейна, который тут же начал обхаживать Сола и предлагать ему всяческие вкусности: «Он пригласил меня в гости, чтобы я посмотрел вместе с ним, как играет его «Гарлем», и меня тут же доставили в Чикаго, где тогда была штаб-квартира «Глобтроттерс». Ну, в перерыве мистер Саперстейн суёт мне толстую пачку денег. Там были мелкие купюры, но в общей сложности доходило до тысячи долларов. Для меня эта пачка выглядела, как все деньги мира. Ну, в смысле, я хочу сказать, что для меня и десять долларов в те дни были большими деньгами. А он начинает со мной говорить, говорить, толкать мне всё это – ну, там, про поездки в Европу, и всё такое прочее. И, короче, всё это звучит, конечно, очень интересно и заманчиво, но я-то жду не дождусь, пока он свалит, потому что всё, чего я хотел в тот момент – это пересчитать те деньги».

Саперстейн поселил Солдсберри в отель, вручил ещё тысячу долларов – на этот раз в конверте – и стал ждать решения Вуди. «А я ни хрена не знал о том, как ведутся все эти переговоры и всё такое в то время – только то, что ни в коем случае нельзя соглашаться на первое же предложение. Ну, и я, короче, отказался – хотя на самом-то деле я очень хотел принять уже первое его предложение».

Но Солу нужны были деньги. Очень-очень: «Моя подружка забеременела и вернулась в Лос-Анджелес. На первых порах она ничего не говорила своим родителям, ну, а я – своим. Наверное, мы надеялись, что этот ребёнок как-то испарится сам собой, или ещё что-то в том же роде… В конце концов, она рассказала об этом родителям, и я тоже вернулся домой. Я рос в верующей семье, так что я заявил родителям, что мы поженимся, и я дам ребёнку свою фамилию».

Бракосочетание состоялось в ноябре 1954-о, в марте у Вуди родилась дочь Дебра Ирен, а уже в мае Солдсберри заключил контракт с «Глобтроттерс» на 12 000 долларов: «Это был хороший контракт. Правда, блин, он уже не выглядел таким хорошим, когда чуть позже я узнал от ребят, какие деньги на нас наваривают. Да, на нас делали просто огромные деньги».

Солдсберри присоединился к «Глобтроттерс» в Нью-Йорке всего лишь за день или за два до того, как они начинали своё очередное масштабное турне по 32-м странам мира. «В субботу вечером, перед самым отъездом, мы пошли смотреть мюзикл «Мистер Вандерфул» с Сэмми Дэвисом-младшим. За кулисами мы много фотографировались с Сэмми, потому что мистер Саперстейн занимался, помимо «Глобтроттерс», ещё много чем – в том числе и всякими такими развлечениями. Там был я, и ещё несколько парней – остальные просто ещё не успели собраться. Ну, и на следующий день мы отправились в Лондон…

Если ты попадал в «Глобтроттерс», или к нашим конкурентам, «Гарлем Ренессанс», то значит, ты был крут. Очень крут. Это было единственное место, где могли играть чёрные. НБА была организована в 49-м, но им было далеко до нашей популярности, это точно. Сейчас все думают, что «Глобтроттерс» – это такое весёлое шоу, а сами игроки – клоуны, шуты гороховые, которые потешают публику всякими там трюками с бросками, фокусами с дриблингом. Но мы, старые «Глобтроттерс», и «Ренессанс» тоже, часто играли в официальных турнирах по всему миру, играли в серьёзную игру – и постоянно били «белые» команды. А они не могли нас побить. Эйб просил нас не набирать много очков в этих матчах, но мы посылали его про себя куда подальше.

Но скоро я обнаружил, что быть одним из «Глобтроттерс» – это значит играть в основном для белых зрителей. И они будут терпеть то, что мы разделываем «белую» команду, только до тех пор, пока это будет весело. Поэтому нам всё-таки приходилось быть теми ещё комиками, и для зрителей мы играли в постановочный баскетбол. Мы играли в нормальную игру где-то первые четыре минуты – а потом начинали то, что называли между собой «Шоу-тайм». Вот откуда «Лейкерс» спёрли это словечко – от нас. Мы играли в бейсбол баскетбольным мячом. Мы играли в футбол – и Леон Хиллард бросал мяч по корзине, как в футболе.  Иногда он попадал, иногда – нет, но мяч всегда пролетал близко от кольца… Мы творили всё, что в голову приходило. Медоуларк Лемон (между прочим, член Зала Славы) засовывал мяч себе под майку, Леон Хиллард показывал свой волшебный дриблинг… Лемон стал наследником Гуза Тейтума (ещё одного члена Зала Славы), первой великой звезды-шоумена «Троттерс». Гуза все звали Баскетбольным Клоуном-Принцем, и он им и был, блин. Он был лучшим в этом. Медоу привнёс в это кое-что своё. И он тоже был хорош. Он играл центрового, как и Тейтум – при том, что в нём было чуть больше 190-а см, как и в Тейтуме. Ясное дело, в НБА он бы не смог играть в центре. А у нас я никогда даже и не видел, чтобы он играл на другой позиции. Конечно, НБА его бы и на пушечный выстрел к себе не подпустила.

Все были слишком увлечены, всем было слишком весело, чтобы думать о расизме, понимаете, что я имею в виду? Я говорю о том, что даже для самых упёртых парней мы были самым лучшим семейным развлечением – для их детей и для них самих… Короче, об этом обо всём можно долго рассказывать…

Вуди в майке «Глобтроттерс».

Игра за «Глобтроттерс дала мне возможность посмотреть мир. За два года я побывал в 80-и странах и провёл больше 500-т матчей».

Проблема была в том, что Вуди сам чувствовал: стиль «Глобтроттерс» ему, и ещё нескольким его товарищам, не слишком подходит – их натура требует серьёзного баскетбола: «Когда мы играли в настоящую игру, Медоу там не было. Он появлялся на площадке, только когда начиналась шоу-часть. Так что мы старались сделать наше преимущество по очкам побольше к тому моменту, потому что в шоу-части всё было задумано так, что мы должны были проигрывать много очков. И всё равно, когда начинался «Шоу-тайм», мы пытались придать ему более реальный вид, что ли… Короче, мы хотели играть в серьёзный баскетбол. Просто это – единственный способ, чтобы узнать, насколько ты хорош на самом деле. Так что всё это время в душе мы были не очень довольны тем, чем нам приходится заниматься, даже злились».

«Настоящие» игроки вымещали недовольство положением друг на друге – обычно прямо на площадке: «В «Глобтроттерс» был форвард Энди Джонсон, бывший лидер портлендского университета. Он тоже был из Калифорнии, ну, и мы с ним сразу стали конкурировать. Он был тем ещё трэш-токером. Ага, иногда он говорил смешные вещи. Ну, мы с ним быстро подружились – и в то же время оставались соперниками. Он бесил вас, потому что нёс весь этот трэш-ток, не закрывая рта – но всё, что он болтал, он подтверждал на площадке, потому что он был крутым игроком (Джонсон тоже попадёт в НБА, правда, ненадолго, и они даже поиграют там за одну команду – «Филадельфию»). Он был реально сильным парнем – и очень быстрым. Я тоже мог его достать и заставить выкладываться по полной. Для этого мне достаточно было сказать, типа: «Ну, ты, все эти обезьяньи штучки со мной не пройдут, я те ща переломаю твои жирные косолапые лапы». Мне было всё равно, чего он там сделает… Обычно он показывал рукой на площадку, и мы тут же шли выяснять отношения. Это здорово помогало нам поддерживать форму… Нам было по фигу, где всё это происходило, чего творилось вокруг. Всё, что мы видели в такие моменты – это мяч. Такое часто случалось. Первый раз – когда мы были в Риме. Был такой, знаете, приятный солнечный денёк. Вечером мы с Энди вышли погулять и начали о чём-то спорить. Я даже уже и не вспомню, о чём. И у нас аж всё зудело – мы утра не могли дождаться, когда откроют зал и мы на площадке разберёмся один-на-один, кто прав. Мы только-только приехали в Рим, шатались весь день по улицам, жарились на солнце, глазели по сторонам – на город, на красивых женщин, на все эти произведения искусства, статуи и всё такое – но мы тут же об этом забыли; всё, что нам было нужно – это стыкнуться один-на-один. Вот такое у нас с ним было противостояние». «Ну, мы с ним просто были такими вот людьми, – подтверждает Джонсон. – И у нас с ним был одинаковый характер».

«Помню, что, когда Расселл был сеньором и только что выиграл свой второй чемпионат NCAA, мы с ним встретились, – рассказывал Солдсберри о ещё одном примечательном эпизоде. – Я знал, что «Троттерс» хотели заграбастать его и как раз сделали предложение. Ага, Эйб давал ему хорошие деньги, очень хорошие. Но Билл был серьёзным баскетболистом. Я сразу его предупредил, что все эти клоунские игры «Троттерс» не придутся ему по нраву…» «Это точно, – со смехом подхватывает Джонсон. – Это из-за Сола Билл не оказался в «Глобтроттерс». Расселлу стоило бы сказать ему за это «спасибо!»

За такой разудалой жизнью в разъездах незаметно пролетели два года, за которые Вуди как раз успел бы закончить колледж, если бы продолжал учёбу, а не мотался с «Глобтроттерс» по всему миру. Теперь он был доступен для НБА.

А в лиге о нём не забыли. На драфте-1957 Сола выбрала «Филадельфия» – под общим 60-м номером (далеко не под последним – всего их на том драфте было 84). Неугомонный нрав Солдсберри вновь дал о себе знать: в принципе, его всё устраивало в «Глобтроттерс», кроме одного – он устал от этих подставных игр и хотел попробовать себя на серьёзном уровне, потому что, как уже говорилось, «это единственный способ, чтобы узнать, насколько ты хорош на самом деле». В коллекционной карточке Сола 58-о года так и написано: «Вуди тяготили эти шутливые игры, он концентрировался на настоящем баскетболе. В результате, он стал специалистом на обеих сторонах площадки». В общем, Вуди не очень долго раздумывал о том, стоит ли ему подписывать контракт с «Филой»…

«Моя первая игра за «Воинов» была в предсезонке, против «Балтимора». Я запомнил её на всю жизнь, точно, – потому что на трибунах среди болельщиков сидел сам Большой Папочка Липскомб, игравший за «Балтимор Кольтс» (Юджин Липскомб – американский футболист и профессиональный рестлер). Он сидел на одном из нижних рядов в окружении целой толпы девиц». «Но вообще-то чёрный цвет в зале (Липскомб тоже был афроамериканцем) всегда был почти незаметен, – говорит Джонсон. – На протяжении наших первых лет в лиге нам всё время казалось, будто нас занесло ненароком на собрание грёбаных ку-клукс-клановцев, мать их».

В «Филадельфии» Солу во многом позволялось играть так, как он умеет. За пару лет в «Глобтроттерс» Солдсберри, при всей своей приверженности серьёзной игре, не мог не выучиться нескольким штучкам-дрючкам, типичным для «Гарлема», и теперь периодически показывал что-то эдакое в матчах «Уорриорз», чем приводил в восторг болельщиков, оставаясь при этом тем же самым жёстким и неуступчивым парнем, словно вырубленным из дуба. И этого оказалось достаточно, чтобы по итогам дебютной регулярки Вуди признали лучшим новичком сезона. К слову, таким образом он установил рекорд, который не побит по сей день (и, пока количество команд в лиге не вырастет, или, что выглядит уж совсем невероятным, руководство НБА не решит увеличит количество раундов драфта, побить его нельзя – только повторить; да и эту-то возможность, учитывая уровень современного скаутинга, стоит рассматривать чисто теоретически) – больше ни разу в истории НБА лучшим новичком не называли игрока, выбранного под 60-м номером драфта. На второй год Сол продолжил в том же духе – набирая по 15.4 очка и делая по 11.5 подбора, он попал на All-Star Game.

Тогда же он познакомился с Сонни Хиллом – я уже рассказывал о нём в истории Эрла Козла Мэниголта, когда писал, что сам Чемберлен отзывался о Сонни с огромным уважением. Сонни – и впрямь личность для филадельфийского баскетбола абсолютно знаковая, и мало кто может с ним сравниться по тому вкладу, который он внёс в развитие и популяризацию игры в Городе братской любви. Рост Хилла – меньше 180 см, и это помешало попасть ему в НБА (хотя Уилт называл Сонни одним из самых великих данкеров, которых он когда-либо видел). Так что Хиллу пришлось играть во второстепенной Восточной лиге (где именно в те дни хватало действительно крутых чёрных баскетболистов – из-за квоты). Потом он работал радиокомментатором на матчах «Филадельфии», но, конечно, дело всей его жизни – это летняя лига Сонни Хилла, призванная уберечь детей от негативного влияния улиц (в своё время там занимались, в числе прочих, и Хэнк Бэнкмэн Гэтерс с Бо Кимблом). Сегодня это – очень масштабная организация, но тогда Хилл об этом ещё не помышлял – он был просто подростком: «Я много слышал о Вуди Солдсберри ещё до того, как он появился в Филадельфии. Как-то раз он увидел меня на уличной площадке, сам подошёл ко мне и сказал: «Эй, а ты умеешь играть». Ты слышишь такое, поднимаешь глаза – и видишь перед собой профессионала, городскую звезду… Когда ты – ещё сопляк, то не думаешь о том, чтобы попасть в НБА. Но, когда такие слова тебе говорит не кто-нибудь, а пионер, первопроходец – это что-нибудь да значит…»

В начале 60-х в Филадельфии стартовала известнейшая лига Бэйкера, и Сонни Хилл стал тем, кто запускал её. Она была ориентирована в большей степени на профи, которые могли, участвуя в ней, поддерживать в межсезонье форму, и проводилась не на улице, а в закрытых залах, где риск получить травму был меньше (потом пальму первенства у лиги Бэйкера перехватил турнир в Ракер-парке). И Хилл говорит, что всё это стало реальным только благодаря Солдсберри и Джонсону: «Без них ничего бы не вышло. Тысячи и тысячи филадельфийских парней не смогли бы заниматься баскетболом организованно – и стать потом профессионалами. Они не только помогли мне раскручивать эту лигу, они вовлекли в этот процесс всё местное сообщество. Всё, о чём бы я их ни попросил, они тут же выполняли. Сегодня такое уже вряд ли было бы возможно, но в те дни люди были попроще…».

Однако осенью 60-о Вуди обменяли в «Сент-Луис». Эл Эттлс говорил, что это произошло потому, что он пришёл в «Филу» и вытеснил Вуди из состава, став четвёртым афроамериканцем в команде. Возможно, так оно и было. Но, думается, скорее причина обмена была совсем в другом. Просто снова дал себя знать мятежный нрав Сола: он никак не мог договориться с руководством «Воинов» о новом контракте – и те предпочли сбагрить его куда-нибудь. Быть может, именно Эттлсу пришлось бы искать другую команду, если бы Вуди был более уступчивым.

Потому что Сол действительно был классным игроком. Впрочем, иногда можно прочитать, что его называют ни много ни мало «худшим баскетболистом в истории лиги». И этому даже есть формальное доказательство – ещё один рекорд, который установил Солдсберри, но теперь уже со знаком «минус». У Солдсберри – худший показатель «win shares» за всё время существования НБА, причём он настолько худший, что хуже, кажется, уже и впрямь никогда не будет: – 7.9 (у занимающего предпоследнее место в этом малопочётном списке Фреда Хилтона – 3.5). Не буду забивать читателю голову всякими длинными формулами, просто скажу, что «win shares» пытается определить (именно пытается, а не определяет) вклад каждого игрока в общекомандный успех и рассчитывается на основе личной, командной статистики и усреднённой статистики по всей лиге.

Если говорить конкретно о Солдсберри, то такой ужасный «win shares» в его случае вызван столь же плачевным процентом попаданий с игры – 34.8. Вуди сам всегда признавал, что с броском у него явно не всё в порядке. Причём у него не то, что напрочь отсутствовала техника – как раз-таки техника-то была, но была она столь корявой и своеобразной, что без слёз не взглянешь. Сол объяснял это не столько тем, что поздно пришёл в баскетбол, сколько тем, что у него долго не было нормального мяча, и он швырял в кольцо на улице всем, что под руку попадётся – чуть ли не ворохом тряпок, туго перевязанных шпагатом. А какой бросок можно отработать, если кидаешь в корзину тряпки?

Другое дело, что, вдобавок к этому, Вуди относился к своей ахиллесовой пяте уж очень самонадеянно. В запале борьбы он не обращал внимания, если бросок у него не пошёл, и не мог остановиться. Наоборот – злился и думал: «Вот, сейчас ещё мячик брошу, попаду – и прорвёт!» Как Сэр Чарльз Баркли, который метал трёхи, вообще не раздумывая, хотя сам знал лучше всех – снайпер из него всегда был хреновый. Помнится, в свой последний сезон в «Финиксе», когда в любимых «Санс» уже начинались смутные времена, и каждая победа была на вес золота, Толстяк в самый решающий момент выплюнул трёшку – и, естественно, промазал, уже не в первый раз похоронив команду. После игры Баркли клялся и божился (и я нисколько не сомневаюсь, что был он при этом совершенно искренен), что больше никогда в жизни не подойдёт к дуге, а если и подойдёт – то бросать ни за какие коврижки не станет, и так далее… Вы, наверное, уже понимаете – в следующей же игре Чакстр накидал достаточно дальних плюх, и хорошо, если хоть одна из них залетела по адресу… Вот так же было и с Солдсберри.

Вообще, и здесь тоже всё не так просто. И этот самый показатель «win shares», как и многие другие, далеко не всегда объективен, и у него хватает критиков. В случае с Солдсберри он действительно мало о чём говорит. На самом деле Вуди был не просто хорошим игроком – он был игроком, который приносил реальную пользу команде (а для меня с определённого момента хороший игрок и игрок, приносящий команде пользу – совсем не одно и то же). Сами посудите, стал бы другого лично Билл Расселл убеждать и даже уговаривать вернуться в баскетбол, чтобы помочь «Бостону» (об этом эпизоде – в конце истории)?

Да и не всё было так уж плохо с броском, как можно подумать. Кто вышел на первый план в той самой полуфинальной серии с «Лейкерс» прошлой весной, когда «Ястребы» потеряли из-за травмы Ловеллетта и стояли на грани, проигрывая 2:3? Всё верно – неукротимый Сол; Вуди оттёр мощным плечом в сторонку самого Клиффа Хэгана, расчехлил этот свой корявый-прекорявый бросок, отгрузил в корзину «Лос-Анджелеса» 48 очков в оставшихся двух матчах – и на пару с Бобом Петтитом втащил «Сент-Луис» в финал за шиворот (за что и получил неофициальное звание лучшего игрока Западного плей-офф).

Редкое сочетание впечатляющих габаритов, мощной физики и при этом проворства и скорости, свойственных «маленьким» игрокам, вкупе с задиристым нравом делало его ещё и элитным защищающимся баскетболистом. Как писалось в той же коллекционной карточке Солдсберри: «Он великолепен в борьбе под щитами. Выступая за «Троттерс», он развил свою уникальную манеру блокирования бросков соперника. Скореры НБА, берегитесь, вы – в опасности!»

То, что Вуди в итоге оказался именно в «Хоукс», само по себе выглядело достаточно странно и курьёзно. В лиге тогда, как уже отмечалось, и вовсе было мало чёрных игроков, а уж тех, кто осмеливался открыто выступать против проявлений расизма, среди них было ещё меньше. И Сол был как раз одним из них – он всегда говорил, что думал, не заботясь о последствиях и никого и ничего не боясь. И вот – такой человек попадает в самое сердце расистского Юга. Но была на то своя причина: Солдсберри считался если и не единственным, то одним из очень немногих игроков в НБА, способных закрыть самого Элджина Бэйлора. Ну, закрыть, это, пожалуй, сильно сказано – просто Солу периодически удавалось помешать Бэйлору набирать слишком уж много очков. Не сказать, что это происходило так уж часто, но такое всё равно выглядело фантастикой. Журналисты в Сент-Луисе так и говорили: владелец «Хоукс» Бен Кернер, мужик вообще-то очень жадный, готовый удавиться за лишнюю копейку, тем не менее, не пожалел отдать «Филадельфии» добротного игрока Эда Конлина и прибавить к нему ещё 15 000 долларов наличными, чтобы заполучить Вуди и решить с его помощью «проблему Бэйлора». Потом те же репортёры спекулировали на тему того, что Солдсберри готовится противостоять Бэйлору, бегая по гаражу и с разгона врезаясь с закрытыми глазами в ворота, а затем берёт в руку молоток и колотит им по собственным рёбрам. Не знаю, практиковал ли что-то похожее Вуди в самом деле, но в его случае все эти шуточки выглядели очень даже уместно. Так, в одном из матчей Элджин в первой половине издевался над Петтитом и Хэганом всячески и разнообразно, выдавая точные броски сериями. После большого перерыва «Сент-Луис» «повесил» на Бэйлора Вуди – и тот не просто закрыл, а прямо-таки законопатил Элджа – 1 бросок из 12-и с игры. В общей сложности Элджин набрал 23 очка – на 11 меньше своего среднего показателя. Обескураженные «Озёрники» проиграли и в раздевалке кляли судей за то, что те давали делать Солу всё, что он хотел. Уже перейдя в «Чикаго Пэкерс», Сол остался верен себе, показав, что не зря уже лос-анджелесские газетчики прозвали его «Человек-Дубинка» за ту агрессивную игру, которую он демонстрировал против Элджа и всех остальных. В первом же матче, в котором «Чикаго» встречались с «Лейкерс», он пару раз въехал в Бэйлора, уронил его на паркет и в итоге затмил Элджина, позволив тому набрать лишь 17 очков, в то время, как Уолт Беллами набросал 42, а сам Сол – 24. «Лейкерс» вновь проиграли, и это – лишь два примера…

О да, Солдсберри уже тогда был самым настоящим «плохим парнем». Кермит Вашингтон, Люк Джексон, Морис Лукас, Джефф Руленд, Рик Махорн, Билл Лэймбир, Деннис Родман, Ксавьер МакДэниэл, Чарльз Оукли, Энтони Мейсон, Рон Артест и ещё несколько других, подобных им – кого-то из них называют «самым жёстким» в летописи НБА, других причисляют к «главным засранцам». Вуди, безусловно, входит в этот список, и занимает в нём одну из высших строчек; он подпадает под обе категории – просто о нём подзабыли за давностью лет, а ведь именно он был одним из тех, кто прокладывал дорогу для всех вышеперечисленных. Вуди использовал на 100 процентов своё защитное искусство, но он ещё и стремился запугать и подавить оппонента не только физически, но и психологически (во многом благодаря этому, говорят, ему удавалось сдерживать Бэйлора – под такой опекой Элджин, бывало, просто сдувался). В частности, именно Сол был, возможно, самым первым настоящим трэш-токером в лиге. Этот отборный трэш-ток он захватил с собой с пустырей и закоулков окраин Лос-Анджелеса – и теперь щедро поливал им противников, чем тоже сильно выделялся на общем фоне, ибо в то время такое поведение на площадке было чем-то далёким от нормы.

Во гневу Вуди был страшен. Разъярённому Солдсберри было абсолютно всё равно в такие минуты, кто перед ним, и какая у противника весовая категория. Как-то он задал настоящую трёпку Бобу Кузи, уступвшему ему в росте 16 см, в следующий раз от него досталось Ли Шеферу, в котором были те же 201 см, что и в самом Вуди, а в одной из игр Сол надрал задницу Филу Джордону, который был заметно выше. «Танцевал» Вуди и с Дольфом Шейесом, и с Томом Хайнсоном, и с Дэйвом Гэмби… И был неоднократно изгоняем с площадки за драки.

Вуди Солдсберри был одним из первых и наиболее ярких представителей, по большому счёту, вымирающей в нынешней НБА игровой специализации – «энфорсеров». Точнее, просто был вынужден им стать... На этом фото он борется с Бобом Петтитом – уже после ухода из «Сент-Луиса».

Всё это, конечно, здорово, но дело в том, что потенциал Вуди был куда выше – и, окажись он в других условиях, это имя сегодня вспоминали бы почаще. Солдсберри был не просто агрессором-провокатором, который выходит на площадку только для того, чтобы залезть под кожу соперникам и прибегает для этого ко всем доступным средствам; он принадлежал к тому не самому распространённому типу энфорсеров, которые реально здорово играют в баскетбол.  Но его постигла та же судьба, что и Нэта Клифтона, о котором я рассказывал в первой части: оба пришли в НБА из «Гарлем Глобтроттерс», оба были способны на очень многое – и обоим пришлось превратиться в тех, от кого на протяжении большей части карьеры в лиге были востребованы и эксплуатировались лишь их трудолюбие, самоотверженность, готовность выполнять за себя и за тех парней самую грязную, незаметную и неблагодарную работу и умение играть в обороне. Макс Джеймсон, выбранный на том же драфте-1957, говорил: «Я не думаю, что люди когда-нибудь увидели весь тот талант, который был заложен в Вуди. Он стал новичком года. Но он выбрал неудачное время для того, чтобы родиться чёрным. Всё, чего от него хотели – это чтобы он подбирал и защищался. Но если бы ему дали разбежаться и играть в скоростной баскетбол, он мог бы стать основополагающим игроком команды, потому что он был быстрее ветра…»

«Он был лучшим форвардом из тех, что я видел, – сетовал Чарли Уорд, раскатывавший по стране вместе с «Глобтроттерс» в качестве запасного члена команды (на случай, если один из основных актёров труппы заболеет). – Он умел делать всё. Я видел, как он играет за «Филу». Открывается в углу, получает передачу от Тома Голы и точно бросает в прыжке. Потом сам находит классным пасом под самым щитом Чемберлена – и тот спокойно закладывает свой очередной данк. Потом забирает мяч в высоком прыжке под своим кольцом и несётся в быстрый отрыв…»

«Ага, я научился кое-чему из того, от чего балдеют болельщики, когда играл за «Троттерс», – продолжает уже сам Вуди. – Но, блин, когда я пришёл в «Сент-Луис», то сразу же понял: никому здесь всё это на хрен не сдалось. Знаете, как они мне сказали? Мол, не суйся не в своё дело, иди толкайся под щитами, корячься в защите и выключай из игры самого крутого соперника. Короче, я должен был стать кем-то вроде прислуги для лидеров «Сент-Луиса», чернорабочим. И всем было по фигу, что я-то умел гораздо больше, по фигу потому, что я был чёрным…»

И даже при таком раскладе у Вуди хватает игр, в которых ему удавалось настрелять за 20 очков (а мог и за 40).

Вдобавок к этому, как уже упоминалось выше, Солдсберри никогда не молчал и всегда говорил то, что думает: «Вуди был откровенным – слишком откровенным в то время, когда подобные вещи не слишком-то поощрялись, если они исходили от чёрных игроков, – это уже слова самого Клео Хилла. – Конечно, это никому не нравилось. На таких, как он, с лёгкостью вешали ярлыки «смутьяна», «нарушителя спокойствия». В те дни, если вы были чёрным, вы всегда должны были только улыбаться…»

Так, про Вуди пока тоже хватит, тем более, что совсем скоро он снова появится в этой истории.

Пришла пора, наконец, возвращаться к самому Клео, тем более, что он уже присоединился к ЛаКуру, Грину, Солдсберри и всем остальным в тренировочном лагере «Хоукс» и был готов окунуться в баскетбольную и около-баскетбольную жизнь Сент-Луиса. Ну, или не готов…

 

В процессе работы над материалом использована книга Кларенса Гейнса «Они называют меня «Большой Дом».

                                                                                                                  Продолжение следует...

 

Клео Хилл
logoНБА
Вуди Солдсберри