59 мин.

Преданья старины глубокой. Клео Хилл. Зарезать без ножа, или Времена не выбирают. Часть вторая

60

 

Часть первая

Неладно что-то было в стане «Сент-Луиса» тем летом, летом 61-о.

На бумаге команда по-прежнему смотрелась грозно и казалась забитой звёздами под завязку.

В первую очередь речь, естественно, о двукратном MVP, семикратном (на тот момент) участнике All-Star Game,  великом Бобе Петтите (семь попаданий в первую символическую сборную по итогам сезона к лету 61-о), абсолютно лучшем четвёртом номере своей эры – второй половины 50-х – первой половины 60-х годов (конечно, где-то неподалёку всё это время был и Дольф Шейес, но по-настоящему выдающихся сезонов у Боба побольше; собственно, все сезоны в его карьере – в той или иной мере выдающиеся, чего не скажешь о Шейесе; да и выглядел Петтит поярче Дольфа).

Далее – главный помощник Петтита, третий номер Клифф Хэган (к лету 61-о – 4 участия в All-Star Game, два попадания во вторую символическую сборную).

Следующим ключевым персонажем для «Сент-Луиса» был Клайд Ловеллетт – один из лучших центровых тех лет (4 участия в All-Star Game, одно попадание во вторую символическую сборную на тот момент).

Каждый из них играл в последней All-Star Game-1961, прошедшей в Сиракузах; Петтит и Ловеллетт вышли в стартовой пятёрке. И каждый – будущий член Зала славы. Это трио верховодило и на площадке, и в раздевалке. По сути, оно было «командой в команде»; журналисты вполне официально называли его не иначе, как «Большое Трио», но среди игроков «Сент-Луиса» они были известны под другим особым прозвищем – «Гнездо».

Слева – направо: Клифф Хэган, Клайд Ловеллетт, Боб Петтит. Они же – «Большое Трио», они же – «Гнездо», они же... впрочем, об этом позже.

Были в «Хоукс» заметные люди и помимо «Гнезда». Так, пару лет назад из «Миннеаполиса» подтянулся знаменитейший Лэрри Фауст – легендарный центровой 50-х (8 участий в All-Star Game, одно попадание в первую символическую сборную и одно – во вторую). Или авторитетный тяжёлый форвард Вуди Солдсберри – тот самый, чьё место в составе «Уорриорз» занял Эл Эттлс; Вуди тоже успел отметиться в All-Star Game, ещё играя за «Филадельфийских Воинов», и был третьим после Рэя Феликса и Мориса Стоукса афроамериканцем, которого признали лучшим новичком сезона.

Правда, год назад на пенсию ушёл суперзвёздный разыгрывающий «Ястребов» – Слэйтер Мартин, но новичок Леонард, или просто Ленни, Уилкенс сделал всё, чтобы отряд не заметил потери бойца. Он вполне достойно заменил Мартина и тоже грозил вот-вот дорасти до звёздного статуса (хотя начало карьеры Уилкенса и не назовёшь светлым и радостным – ему пришлось изрядно попотеть и вытерпеть немало насмешек со стороны Сеймура, прежде чем тренер в него поверил).

Это действительно была великолепная обойма. «Сент-Луис» конца 50-начала 60-х выглядел командой, которой было вполне по плечу заложить вторую после «Лейкерс» Джорджа Майкана династию в НБА. Если бы не…

Ну да, если бы на Востоке тогда же не сформировалась ещё более мощная банда; она-то и оказалась на вершине, став царём горы.

«Царём» этим был, ясное дело, «Бостон» Реда Ауэрбаха. Причём породил этого монстра (я о «Бостоне», а не о Реде), пусть и косвенным образом, именно «Сент-Луис». Во-первых, Ауэрбах тренировал как раз «Ястребов» в сезоне 1949-50 (правда, тогда они ещё не переехали в Сент-Луис и назывались «Чёрными Ястребами»), но поссорился с владельцем «Блэкхоукс» Беном Кернером и подал в отставку, после чего и оказался в «Бостоне». А во-вторых, именно «Хоукс» выбрали на драфте-1956 Билла Расселла. Впрочем, все заинтересованные стороны уже загодя были в курсе, что «Ястребы» его у себя не оставят и тут же обменяют в «Бостон» – Ауэрбах подсуетился и заранее договорился о трейде. У того обмена, который повлиял на расклад сил в лиге так, как ни один другой в истории НБА, была своя подоплёка, и было много причин, благодаря которым он стал возможен – я ещё остановлюсь на них достаточно подробно в той, главной истории из цикла о «не сыгравших». Пока же отмечу лишь, что важнейшими обстоятельствами здесь, как ни крути, были всё те же – насквозь расистская атмосфера в Сент-Луисе и деньги; «Хоукс» при всём желании просто не могли удовлетворить финансовых запросов Расселла, а вот «Бостон» – вполне.

«Сент-Луис» получил за Билла сразу двух звёзд – одну действующую, но на глазах стареющую, в лице Эда Маколи, и вторую, которая, напротив, ещё не сыграла в лиге ни одного матча – того самого Клиффа Хэгана. А «Бостон» заграбастал себе Расселла – и этим всё сказано. Так годы, которые должны были стать самыми славными в летописи франчайза «Хоукс», трансформировались в начало золотой эры «Селтикс».

В результате рубеж 50-х-60-х стал периодом бескомпромиссного противостояния «Кельтов» и «Ястребов»; оно, если говорить сухим газетным языком, «подарило болельщикам множество незабываемых и эффектнейших моментов». В течение пяти лет, с 57-о по 61-й, эти команды четырежды встречались в главных финалах, и только в сезоне 58-59 «Сент-Луис» взял небольшую передышку, уступив своё место «Миннеаполису».

И лишь раз «Хоукс» праздновали победу – в 1958-м. Между прочим, это был последний титул в истории НБА, добытый командой, не имевшей ни одного чёрного игрока в составе. Хотя, если быть уж совсем точным, таковой в том сезоне у «Ястребов» всё же был, звали его Уорти Паттерсон. Но Уорти провёл за «Сент-Луис» лишь 4 матча в регулярке, а в плей-офф на паркет ни разу выходил и чемпионом не считается (и на общей чемпионской фотографии «Хоукс» его тоже нет).

Впрочем, бытует мнение (особенно – в среде фанатов «Бостона»), согласно которому то чемпионство «Сент-Луиса» – везение чистой воды. Дело в том, что в третьей игре, при равном счёте в серии (и при равном счёте в матче – 49:49), Расселл пытался заблокировать бросок Петтита и очень неудачно приземлился, заработав тяжёлое растяжение связок правого голеностопа. Следующие два матча Билл пропустил вовсе, а в шестом, в котором «Ястребы» и завоевали титул, хоть и появился на паркете, но толком не играл, а мучился. Мол, если бы не эта травма, то не видать «Ястребам» перстней, как своих ушей.

Если уж на то пошло, я и сам не готов с пеной у рта доказывать обратное, и вообще как-то умалять «фактор Расселла». Вполне может статься, что так оно всё и было (хотя многие утверждают, что, даже будь Билл в порядке, он всё равно ничего не смог бы поделать в шестой игре с Петтитом – уж больно вдохновенный баскетбол показал в ней Боб, набрав 50 очков; то выступление Петтита считается одним из самых впечатляющих в истории финалов). В конце концов, даже без Расселла «Бостон» убедительно взял четвёртую игру, в пятой уступил всего два очка, а в шестой, ставшей последней, с «одноногим» Биллом на площадке, и вовсе – лишь одно.

Безусловно, травма Расселла – определяющий эпизод серии. И всё же списывать всё только на неё, на удачу, – это, по-моему, слишком поверхностно подходить к вопросу. Говорить, что «Сент-Луису» тупо фартануло – значит, забывать или умалчивать о том, что «Ястребы» и сами по себе были ох, как хороши.

Хороши настолько, что ещё в двух финальных сериях… Кстати, не могу не сказать вот о чём. Когда сегодня я читаю, что мы, мол, только что явились свидетелями лучшего финала в истории лиги, то становится даже как-то обидно за стариков. Обидно даже не столько из-за самой этой фразы насчёт «лучшего финала» (каждый имеет право на собственное мнение), сколько из-за той категоричности, с которой её нередко произносят. Да, я отлично понимаю, что те же серии «Бостона» с «Сент-Луисом» вряд ли кто-то из нас видел (разве что – отдельные матчи), почти никто о них ничего не слышал, и большинству любителей баскетбола они вообще неинтересны – потому что НБА начинается для них, в лучшем случае, где-нибудь с начала-середины 90-х. Пусть всё это так, пусть игра тогда была иной – но ведь это же ещё не повод списывать всё, что было раньше, в утиль? Там тоже хватало своих коллизий и перипетий – да ещё каких! А какой был накал!..

Ну, да ладно. Так вот, «Хоукс» ещё в двух финальных сериях были хороши настолько, что, пусть и проигрывали, но сумели довести дело до семи матчей – и выжимали из страшных и ужасных «Кельтов» все соки, выматывали им все нервы. Оба раза ни те, ни другие не могли оторваться на пару побед, чтобы хоть немного перевести дух; стоило выиграть одним – и тут же, в следующей игре, соперники восстанавливали статус-кво. В серии 57-о года четыре из семи матчей завершились с разрывом в два очка, и сразу в двух из них (первом и седьмом) пришлось играть по два(!) овертайма. Оба закончились с одинаковым счётом – 125:123; в первом победу праздновал «Сент-Луис», в седьмом – соответственно, «Бостон», причём у Петтита был отличный шанс отправить игру и в третий овертайм – но на последних секундах он промазал простой бросок. В серии 60-о года драматизма было поменьше, и обошлось без овертаймов, но в целом она протекала в том же ключе – «Хоукс» портили «Кельтам» кровь до последнего…

В следующем сезоне всё шло, вроде бы, по заведённому порядку – если смотреть глазами стороннего наблюдателя. «Бостон» снова был лучшим на Востоке – и то же самое столь же уверенно сделал и «Сент-Луис» на Западе, одержав на пятнадцать побед больше занявших второе место в конференции «Лейкерс», которые как раз переехали в Лос-Анджелес. (или, точнее говоря – в дивизионе, потому что конференций тогда ещё не было).

Однако на этом сходство и заканчивалось…

По некоторым высказываниям наставника «Ястребов» Пола Сеймура можно сделать вывод, что ещё в ходе регулярки его начали терзать смутные сомнения. Внешне всё было прекрасно, как всегда, но он-то находился на тренерском мостике, внутри команды, и знал лучше других, что там происходит – и ему это не нравилось.

Сеймур появился в команде лишь годом раньше, летом 60-о, но этого короткого срока хватило, чтобы многое понять (а, может быть, в том-то и дело, что он смотрел на всё свежим, незамыленным взглядом). Он чутко уловил, что «Сент-Луис» пока ещё не начал выдыхаться и сдуваться – но этот момент уже не за горами. Представители «Гнезда» приближались к критическому по тогдашним спортивным меркам возрасту – Петтиту было двадцать восемь, Хэгану – двадцать девять, а Ловеллетту – уже тридцать один. Для тридцатидвухлетнего доигрывающего Лэрри Фауста и вовсе вторая часть пословицы о старом коне, который борозды не испортит, но и глубоко не вспашет, была гораздо актуальнее первой. На этом фоне выделялся совсем молодой Ленни Уилкенс, но уже было известно, что летом «Хоукс» лишатся своего основного разыгрывающего на неопределённый срок – дядюшка Сэм призвал Ленни отдать долг родине (в смысле – Уилкенса должны были загрести в армию).

Пол Сеймур и сам в своё время был классным игроком. И, как выяснится в дальнейшем, – просто благородным человеком...

В то же самое время «Бостон», напротив, становился всё более сыгранным, искушённым и монструозным. Правда, супер-пара защитников «Кельтов» – Боб Кузи и Билл Шерман – тоже была не первой молодости (для Шермана это вообще был последний сезон в карьере), зато две другие звезды, Расселл и Том Хайнсон, только выходили на свой пик. Да и второй эшелон в лице Фрэнка Рэмзи и особенно Сэма Джонса (самодостаточной величиной в «Селтикс» Сэм станет совсем скоро – а пока он ещё был именно великолепным помощником для Расселла, Кузи, Шермана и Хайнсона) выглядел куда крепче, чем у «Сент-Луиса».

Сеймур отчётливо понимал: его парни могут выдать ещё одно, ну, может быть, пару больших усилий – после чего если и не поедут с ярмарки чуть ли не в полном составе, то и удержаться на таком уровне не смогут. И даже этого будет недостаточно для того, чтобы выйти со щитом из очередного противостояния с «Селтикс», – здесь нужно приложить сверхусилие, прыгнуть выше головы. Но Пол считал, что «Сент-Луис» в его нынешнем виде уже не в состоянии сотворить чего-то эдакого – команда достигла своего потолка, и дальше будет только хуже (в чём и был прав).

Так что брать своё (а это, опять же, значило – обыгрывать «Бостон») нужно здесь и сейчас, потом уже будет поздно. Сколько ещё сезонов есть у «Ястребов», чтобы побиться за титул, одному Богу известно – но вряд ли много.

И этим проблемы «Хоукс» не исчерпывались. Причём возраст и скамейка были даже не самыми весомыми из них. Больнее всего по «Сент-Луису» била архаичная, медленная и тянучая, как патока, игра команды в нападении, построенная исключительно на индивидуальных действиях «Большого Трио» под кольцом; она всё меньше и меньше отвечала современным требованиям – по крайней мере, если замахиваться на что-то значительное и тягаться с «Селтикс». Которые как раз эти требования задавали и диктовали – и тренер это видел со всей отчётливостью. Но для того, чтобы как-то варьировать свои атакующие схемы, «Ястребам» срочно нужно было усиление – кто-то, способный с ходу выдвинуться на лидирующие позиции, добавить огневой мощи с дистанции, которой катастрофически недоставало «Сент-Луису» в предыдущих финалах, придать необходимый импульс и стать тем самым недостающим грузом, который перевесит чашу удачи на сторону «Сент-Луиса».

И этот «кто-то» на примете у Пола уже имелся – правда, в текущем сезоне он помочь «Сент-Луису» ничем не мог, потому что ещё был студентом. Все, имевшие отношение к тому «Сент-Луису», вспоминают, что Клео был креатурой исключительно Сеймура, и решающее слово оставалось за ним; тренер, мол, горячо убеждал генерального менеджера «Хоукс» Марти Блэйка, что «этот парень – тот, кто необходим нам, как воздух» – и своего добился. На самом деле, наоборот, первым увидел Хилла наверняка как раз Блэйк, который неустанно носился по городам и весям Америки в надежде намыть несколько крупинок золота в тоннах песка и ила, заглядывая даже в самые непрестижные учебные заведения (подробный разговор об этом – ниже), и от Марти Сеймур узнал о существовании такого таланта. Так или иначе, без ума от игры Хилла был и Сеймур, и Блэйк – и выбор пал на Клео. 27-о марта 1961-о, как раз в тот день, когда «Сент-Луис» должен был играть матч полуфинальной серии Запада с «Лейкерс» (драфты тогда проходили в самый разгар плей-офф), Марти Блэйк на церемонии в Нью-Йорке объявил, что под восьмым номером «Ястребы» забирают Клео Хилла.

Здесь, как правило, возникает первый вопрос, связанный с Клео. Мол, если он обладал настолько громадным потенциалом, что его и оценить, и измерить-то трудно, то почему же он ушёл уж если и не под первым пиком, то хотя бы не под вторым-третьим?

Ну, прежде всего нужно напомнить, что драфты тогда отличались от нынешних. Команд в лиге было меньше (а именно – восемь), а вот раундов – гораздо больше. Так, драфт-61 состоял из 15-и раундов, в которых было выбрано в общей сложности аж 107 игроков. При таком раскладе быть восьмым – совсем неплохо.

Но если говорить более серьёзно и по существу, лучшим ответом на этот вопрос служит само название учебного заведения, которое заканчивал Хилл – «Уинстон-Сейлем».

«Уинстон-Сейлем» готовит будущих школьных учителей и относится к числу так называемых «традиционных исторически чёрных колледжей» – то есть ВУЗов, предназначенных прежде всего для обучения афроамериканцев. Основная часть таких университетов сосредоточена между Теннесси и Мэрилендом.

Учитывая все эти квоты в НБА на количество чёрных игроков в командах, а также резко отрицательное отношение к самому факту присутствия афроамериканцев в составе со стороны многих владельцев и болельщиков, нет ничего удивительного, что в те годы для всего остального мира эти ВУЗы существовали где-то за стеной, в параллельной вселенной, а ещё правильнее будет сказать – и вовсе не существовали. Всё, что в них происходило, всем вокруг было просто глубоко побоку – и баскетбола это, конечно же, тоже касалось. Марти Блэйк в то время был, возможно, вообще единственным человеком из НБА, который по-настоящему любопытствовал: а что же, собственно, делается за этой стеной? И обнаруживал, что там можно выловить подчас очень крупную рыбу.

Сеймур – к счастью или к сожалению – прислушивался к мнению своего генерального менеджера и тоже живо интересовался этим вопросом.

Тему «чёрных» колледжей я уже затрагивал в истории Пи Уи Кирклэнда – он учился как раз в одном из таких.

В основном, из этих заведений выходили будущие звёзды американского футбола, но выпускали они и баскетболистов – будущих членов Зала славы. Именно «чёрные» университеты взрастили для НБА таких суровых и брутальных представителей «старой школы», как Рик Махорн, Чарльз Оукли, покойный Энтони Мейсон и Бен Уоллес. Они играли уже гораздо позже – в 80-90-00-е, но почти каждый столкнулся с теми же проблемами: о них попросту толком ничего не знали. Одного Оукли выбрали достаточно высоко – под 9-м номером. Махорна взяли под 35-м, а Мейсона – под 53-м (что не помешало ему, проведя год в Европе, всё-таки вернуться в НБА и попасть на All-Star Game уже на закате карьеры, да и вообще – стать одной из самых колоритных и запоминающихся фигур в лиге тех лет). Ну, и, наверное, даже не стоит напоминать лишний раз, что Биг Бен вообще пролетел мимо драфта – а на что он был способен, мы тоже отлично знаем.

Были, конечно, и обратные примеры – Зелмо Бити и Эрл Монро. Им повезло – их оценили; Бити в 63-м выбрал тот же «Сент-Луис» под общим 3-м номером перед Джоном Хавличеком и Четом Уокером (спасибо следопыту Блэйку), а Монро – «Балтимор» в 67-м под 2-м пиком. Но об Эрле уже были наслышаны – его имя гремело в Филадельфии и в нью-йоркском Ракер-парке, ещё когда он был мальчишкой. А столь высокая позиция Бити на драфте, по словам Марти Блэйка, явилась большим сюрпризом для остальных генеральных менеджеров: «Первым, что я от них услышал после церемонии, было: «Да ты совсем сбрендил! Чего ты накурился, а?!» Потому что никто из них не видел Зелмо в деле». Так или иначе, это были исключения из правил.

Уиллис Рид, Боб Лав, Боб Дэндридж, Трак Робинсон – все эти выпускники «чёрных» колледжей стали звёздами, и только Рид попал в топ-10 – «Нью-Йорк» забрал свою легенду под 8-м номером (который тоже, учитывая всю его последующую карьеру, был неприлично заниженным); остальные уходили в 3-4-5-м десятках. Наиболее показателен случай Дэндриджа, о котором я рассказывал в «Тюремном роке». «Милуоки» выбрал его под 45-м номером, а Боб стал одним из лучших лёгких форвардов 70-х (2 чемпионства, 4 All-Star Game). Но он и близко не был тем, кого принято сегодня называть «стилом», «кражей на драфте». То есть человеком, который уходит под сравнительно низким номером потому, что в студентах чего-то такого особенного вроде и не показывает, и никто от него никаких больших свершений не ждёт; или речь идёт просто об авантюрном варианте, когда определённый потенциал у новичка, кажется, есть, но заранее толком и не угадаешь, провалится парень или взлетит, ничего с ним не понятно, так что генеральные менеджеры не решаются связываться с ним, пока один из них всё-таки не забирает парня на свой страх и риск – а на профессиональном уровне тот вдруг выстреливает и начинает блистать. Нет, в «Норфолке», где учился Дэндридж, он уже давно ходил в настоящих суперменах – все знали, что, если нужно, он может зачехлить самого опасного игрока в команде соперников, и при этом ещё и полсотни очков им отгрузит. То есть там для всех было очевидно – в худшем случае, перейдя в лигу, он не затеряется и будет надёжным, крепким игроком старта, но, вообще-то, ему прямая дорога на самый верх. Тем не менее – 45-й номер, ведь в НБА, как выяснилось, никто как-то не рассчитывал, что Бобби так засверкает, потому что там и не догадывались, на что он способен на самом деле. Или тот же Пи Уи Кирклэнд, партнёр Дэндриджа по «Норфолку». Напомню, что он уехал в «Чикаго» и вовсе под 172-м номером, но, по воспоминаниям очевидцев, в тренировочном лагере по всем статьям переиграл другого новичка «Быков», Норма Ван Лира, который через несколько лет станет звездой лиги и одним из лучших защищающихся игроков в её истории.

Кстати, в «Бостоне» тоже был свой выходец из «чёрного» колледжа – тот самый Сэм Джонс (ну да, «Кельты»-то не гнушались в поисках хороших игроков обращать внимание и на эти «теневые» студенческие лиги). Уход в отставку Билла Шермана позволил Джонсу раскрыться по-настоящему, развязал ему руки – и, хотя Сэму было уже под тридцать, оставшиеся на его долю сезоны он провёл на таком уровне, что тоже стал звездой под стать остальному составу «Селтикс» и в итоге попал в Зал славы. А под каким номером его выбрал «Бостон»? Всё верно, – под тем же 8-м.

Возвращаясь к Хиллу, стоит отметить и то, что его драфт сам по себе оказался скуден на громкие имена. Лишь четыре его представителя добрались до All-Star Game –  Уолт Беллами, Том Мескери, Билл Бриджес и Дон Коджис. При этом лишь Беллами ушёл существенно раньше Хилла – под 1-м номером; Мескери выбрали под 7-м, а Коджиса и Бриджеса – даже ниже Клео, под 21-м и 32-м соответственно.

Так что, учитывая статус «Уинстон-Сейлема» и самого Хилла, 8-й пик для него – это, скорее, очень даже высоко, а не наоборот. За всю историю лиги в общей массе сыгравших там выпускники «чёрных» колледжей составляют мизерный процент, а уж выбранных в первом раунде среди них – и вовсе ничтожное количество. Так что каждый из них мог по праву этим гордиться.

А пока Клео переваривал последние события и потихоньку готовился к переезду (уж не знаю, какие чувства при этом преобладали у него в душе: радость ли от того, что со следующего сезона он начнёт играть в НБА – или огорчение от известия, что делать это он будет в «Сент-Луисе», а не где-то ещё), худшие опасения Сеймура подтверждались.

В финале Запада «Сент-Луис» с превеликим трудом (как говорил когда-то преподаватель, тренировавший нашу академическую команду – «с ободранными ушами») прошёл «Лейкерс» Бэйлора и Уэста (а ещё – Руди ЛаРуссо, Хот Рода Хандли и Фрэнка Селви). «Ястребы» «горели» и висели на волоске, уступая в серии 2:3, причём следующий матч проходил в Лос-Анджелесе. Атмосфера в нём была соответствующей – и Сеймур, и Фред Шаус, тренер «Лейкерс», схлопотали по техническому фолу, но «Ястребы» выиграли – 114:113. В решающей игре «Хоукс» спаслись – опять на тоненького (105:103).

Спаслись для того, чтобы сойтись в главном финале в очередной, четвёртый раз, с «Бостоном» – и в третий раз уступить, но теперь уже безропотно. «Хоукс» были выжаты, как лимоны – «Кельты» же свежи и бодры (и, наверное, веселы). Первая же встреча, в которой «Бостон» жестоко разгромил и унизил «Ястребов», привезя им почти 40 очков разрыва, стала предвестием последовавшего падения. «Сент-Луис» смог взять лишь одну игру – первую по возвращении домой, когда «Селтикс» подрасслабились. В остальных «Бостон» был заметно сильнее и лучше – во всём (правда, виной этому и то, что теперь уже Клайд Ловеллетт, как и Расселл три года назад, был травмирован и не мог играть в полную силу, а несколько матчей пропустил совсем – хотя вряд ли его присутствие что-то изменило бы кардинальным образом). Итог – 4:1 в пользу «Кельтов».

Когда заканчивались предыдущие финалы, «Ястребы» наверняка чувствовали досаду, злость, могли сетовать на невезение в каких-то эпизодах, думать: «ну, в следующий-то раз мы их, конечно, уж точно…» – но им нечего было стыдиться; да, они проигрывали – но с тем же успехом могли и добиться успеха, настолько равными казались команды по силам. Сейчас же превосходство «Бостона» для всех было очевидным…

Сеймур был разочарован. В частности, ещё рельефнее, чем раньше, проявился самый главный изъян его команды: в «Сент-Луисе» просто некому было создавать и нагнетать опасность с дистанции. Великолепное «Большое Трио» «Хоукс» по-прежнему было в строю – но, как показывала практика, этого уже было недостаточно для главной победы. Время не стояло на месте, и баскетбольная мода – тоже; и законодателями этой моды, как и говорилось, были именно «Кельты». Но теперь у Пола появилась надежда; он рассчитывал, что больше такого не повторится, и уже в следующем сезоне многое (или всё) будет иначе. Он раздумывал над таким печальным исходом финала – и всё сильнее и сильнее верил в Клео Хилла. Сеймур видел в нём решение проблемы, того человека, который поможет «Сент-Луису» развиться в нечто новое и более отвечающее пусть и не слишком стремительно, но всё же меняющейся баскетбольной действительности (да, ещё очень-очень долго никто не сможет следовать этим новым веяниям, кроме самого «Бостона»). Через пару месяцев после окончания серии с «Селтикс» он даст то самое интервью журналистам Сент-Луиса, где на все лады будет расписывать достоинства Клео…

Я не знаю, каким психологом был Сеймур по жизни. Но летом 61-о он определённо проявил себя плохим знатоком человеческих душ. И это довольно удивительно, ведь Пол, казалось бы, должен был гораздо лучше понимать, что творится в головах у его подопечных – хотя бы потому, что окончательно завязал с баскетболом совсем недавно; ещё год назад он, будучи играющим тренером «Сиракьюз», выпускал сам себя на паркет, правда, совсем редко. Но… Ему, как и Ауэрбаху, было наплевать, кто играет в его команде – он просто хотел выигрывать; он полагал, что, если у Хилла – талант, то разве имеет значение что-то ещё?..

Но Пол, судя по всему, не понимал, в каких реалиях он вынужден теперь существовать и работать. Года в «Сент-Луисе» ему было недостаточно, чтобы разобраться во всём этом. Ему бы оказаться в тех же «Селтикс», или в АБА – вот там он со своей тренерской философией был бы на своём месте. Но в «Бостоне» хватало своих прогрессивных людей, а первые матчи в АБА пройдут лишь через несколько лет. В Сент-Луисе же его подход к формированию состава выглядел даже не новаторским, а попросту утопическим, идеалистическим… Возможно, сказалось то, что вся игровая карьера Сеймура и начало тренерской прошли в «Сиракьюз», то есть на Севере, где отношение к чёрным всегда было несколько иным. Попав же на Юг, Пол, кажется, даже не задумывался о том, что здесь не стоит говорить кое-какие вещи вслух. Петь дифирамбы чёрному новичку, когда лидерские позиции в твоей команде уже давно распределены между белыми, и никто из них не собирается отказываться от своей роли – это, как минимум, недальновидно и легкомысленно, а, называя вещи своими именами, – довольно глупо. Да, пожалуй, Сеймур и не предполагал, какой эффект в раздевалке «Сент-Луиса» вызовет его беседа с газетчиками. И, конечно, Пол и представить себе не мог, что, проталкивая кандидатуру Хилла, он выписывает Клео приговор, а, давая то интервью, окончательно и бесповоротно этот приговор утверждает…

Сеймур вообще во всём этом спектакле сыграл противоречивую роль. Бывают в книгах или в кино (как правило – в комедиях) такие злополучные герои – они вроде и положительные, потому что хотят лишь добра, вот только на выходе все их благие намерения оборачиваются, в лучшем случае, всякими забавными недоразумениями, так что всем было бы спокойнее, если бы они просто сидели на месте и никуда не совались. Вот только история Клео – далеко не комедия, а совсем наоборот…

Впрочем, сейчас, спустя много лет, можно сказать, что Сеймур как раз меньше всего заслуживает в свой адрес каких-то порицаний. По большому счёту, он совершил единственную ошибку: не учёл микроклимата в команде, того менталитета, который пронизывал систему «Сент-Луиса» на всех уровнях – от игроков до высшего руководства. Он-то был готов пойти на самые радикальные шаги, если они потребуются для конечной победы – но не подумал о том, что многие в «Хоукс» не согласны пожертвовать своими личными интересами ради общего блага. Хотя для тренера это упущение просто непростительно, в первую очередь именно здесь он должен всё взвесить и проанализировать, принимая решения; но в этом-то и была проблема Сеймура: он руководствовался тем, как должно быть, а не тем, что есть. Он хотел выигрывать. И изначально-то он был прав, прав в главном: если ты талантлив, если можешь приносить победы, то какая разница, чёрный ты – или белый, христианин – или мусульманин, или, что столь же важно в истории Клео, зелёный новичок ты – или маститый ветеран. Более того, Сеймур – единственный участник этой драмы, который не запятнал своего имени и вызывает искреннюю симпатию (кроме самого Хилла, конечно). И перед ним нужно снять шляпу хотя бы за то, что он не бросился спасать собственную задницу, не предал Хилла и стоял за него до последнего, понимая, чем ему самому это грозит; и даже когда это «последнее» наступило, Пол пытался помочь Клео, чем мог…

Один из «Ястребов», Эл Феррари, скажет впоследствии: «Все неприятности начались с того момента, когда задрафтовали Клео Хилла. А потом Сеймур сказал в интервью журналистам: «Хилл – это парень, который выведет нас из пустыни». Мы, игроки, просто сошли с ума. Мы только что выиграли пятьдесят один матч в регулярке, снова дошли до финала, а годом раньше затянули серию с великим «Бостоном» до семи матчей, а теперь этому пареньку нужно выводить нас из пустыни?! Сеймур просто подставил его этими своими высказываниями. То интервью сразу же здорово накалило обстановку в команде. Хилл не был таким уж ярким баскетболистом, он не был великим игроком. Это Сеймур пытался сделать из него великого игрока, видел в нём второе пришествие, а он просто не мог играть на таком уровне. Он был великим игроком для команды из маленького колледжа, но на профессиональном уровне не сумел показать того же. К несчастью, некоторые истолковали эту ситуацию неправильно, они решили, что виной всему – расистские настроения в нашей команде. Просто Хилл был чёрным, поэтому все акцентировали внимание именно на этом. А это не так. Ленни Уилкенс, тоже афроамериканец, только что провёл впечатляющий сезон, достойно заменив на месте разыгрывающего будущего члена Зала славы Слэйтера Мартина – и с ним всё было нормально. Так или иначе, наше падение началось с того момента…»

«Клео Хилл был протеже Сеймура, и он поставил на него всё. У нас были Джонни МакКарти, Си Грин и, конечно, молодой, подающий надежды на звёздное будущее Ленни Уилкенс. Но он [Сеймур] хотел, чтобы Хилл стал лидером, и я никогда не смогу уразуметь, зачем ему это было нужно. Должно быть, Сеймур видел в нём копию Боба Кузи – а Хилл ей не был», – вторил Феррари Клифф Хэган.

В общем-то, их можно понять. Ну, правда – ты играешь за команду несколько лет, становишься чемпионом, по сей день являешься одним из главных претендентов, тебя обожает публика… И вот тренер, который и сам отработал с тобой всего ничего, приводит парня, который пока – никто, и звать его никак, и говорит, что теперь он будет лидером и спасителем… Кому такое понравится?

Но, во-первых, как бы там ни было, это не оправдывает того, что последовало дальше.  А во-вторых… а во-вторых, просто запомните пока все эти фразы – и насчёт того, что Хилл был не на что не способен, и что у Уилкенса не было особых проблем, и все остальные.

А сейчас более актуален другой вопрос, основополагающий – и для этой истории, и для истории любого «не сыгравшего»: насколько хорош был каждый из них на самом деле? И, действительно, имелись ли у Сеймура хоть какие-то предпосылки, чтобы разглядеть в Хилле кого-то особенного – будущего корифея?

Здесь-то и начинается самое интересное. Ибо все основания для этого у Сеймура были… И, когда о Хилле говорят, что он, мол, «опередил своё время на многие годы», эта фраза совсем не кажется пустой, сказанной просто ради красного словца. Видеокадров с игрой Клео за «Уинстон-Сейлем», конечно же, почти не сохранилось, но на тех, что есть, Хилл показывает баскетбол, который выглядит абсолютно современным; окончательно сложиться этому впечатлению мешают лишь чёрно-белый цвет да помехи и дефекты плёнок, характерные для съёмок конца 50-х-начала 60-х. Как будто эти ролики сделаны недавно, а потом режиссёру почему-то взбрела в голову блажь оформить их в ретро-стиле…

Да, быть может, Пол был никудышным психологом. Даже – скорее всего. И к гениям тренерского цеха его тоже, конечно, никак не отнесёшь. Но он не был круглым идиотом, не разбирающимся в игроках. Сеймур сам был звёздным защитником, отыграв 13 чемпионатов за «Сиракьюз» (3 участия в All-Star Game, 2 включения во вторую символическую сборную по итогам сезона), прежде чем окончательно снял баскетбольную майку и присоединился к тренерскому штабу. Ему по сей день вместе с партнёром по «Сиракьюз» Редом Рочей принадлежит рекорд по количеству времени, проведённого в одном матче плей-офф: 21-о марта 1953-о в игре с «Бостоном», вылившейся в триллер-марафон с четырьмя овертаймами, и тот, и другой отбегали по 67 минут. В 1961-м Сеймур был тренером сборной Запада на All-Star Game. И именно Пол задрафтовал двух первосортных защитников для «Нэшионалз» – Дика Барнетта и суперзвезду 60-х Хэла Грира, так что он явно ориентировался в том, у кого есть талант, а у кого – не очень, особенно, когда дело касалось тех, кто выступает в его «родном» амплуа.

Коллекционная карточка Сеймура 1957-о года:«Когда Пол в прошлом сезоне стал играющим тренером «Нэшионалз», команда барахталась на последнем месте. Под его грамотным руководством они закончили чемпионат на втором. Является искусным игроком задней линии; конёк Пол – создание возможностей для открытых бросков и разрушение атак соперника. Просто создан для быстрых прорывов». О, да, насчёт «быстрых прорывов» – это в самую точку. Сеймур был ярым их приверженцем в качестве игрока – и, придя тренером в «Сент-Луис», строил через них игру «Ястребов», для чего ему и был так необходим Хилл. Ну, хотел строить...

Когда слушаешь людей, знавших Клео Хилла по «Уинстон-Сейлему» или ещё раньше, по Ньюарку и Нью-Йорку, то понимаешь, почему Сеймур связывал с ним такие ожидания. И ещё – почему они считали самого Хилла тем, кто мог бы устроить революцию в баскетболе, двинув его вперёд, выдающимся новатором, раздвигавшим границы игры – а иначе он просто не смог бы в них втиснуть все свои таланты скорера, которыми обладал в избытке. Они говорят, что другие игроки, выступавшие в Восточной лиге, где и прошла львиная доля карьеры Хилла, могли бы стать стартёрами в командах НБА, если бы получили шанс, в то время, как Клео была уготована роль звезды. Что был лишь один человек, равный Хиллу по безграничности, разнообразию и отточенности атакующих навыков в те дни – сам Элджин Бэйлор…

И людей этих слишком много (и есть среди них и настоящие легенды, которым не к лицу нести полную чушь), чтобы счесть их слова просто преувеличением или заблуждением, ну, или самообманом.

Кстати, здесь нужно подчеркнуть один немаловажный аспект, а именно: уж если берёшься за рассказ, подобный этому, самое главное – это максимальная непредвзятость. Не готов поручиться, что у меня получится оставаться беспристрастным на все сто процентов, как бы я ни старался – но я попробую, насколько смогу, честное слово. А поэтому попытаюсь как можно более полно осветить точки зрения обеих сторон конфликта (другой вопрос, что не так-то и просто это сделать – по той причине, что одна из этих сторон предпочитала никогда особенно не распространяться о тех событиях). А там уж – пусть читатель сам решает, чей взгляд ему ближе и кто в данной ситуации прав, а кто – виноват. 

Пока же, забегая вперёд, скажу, что согласиться с Хэганом можно, по крайней мере, в одном – да, Хилл не был вторым Бобом Кузи. Это верно. Потому что, если ему и суждено было кем-то стать, так это первым Клео Хиллом…

***  

Роналд Стротерс, автор книги «Каторжная работа», одна из основных сюжетных линий которой посвящена как раз Хиллу, вспоминает: «Когда я рос в Нью-Йорке в 50-х-начале 60-х годов, то баскетбольное величие в моих глазах олицетворял не Билл Расселл, или Оскар Робертсон, или Элджин Бэйлор, или Уилт Чемберлен – гиганты НБА. Понимаете, для меня все они были в одном списке; а Клео Хилл был вне любого списка. С того самого момента, как я вообще стал понимать, что такое баскетбол, Клео Хилл был для меня императором. Я был слишком мал, чтобы увидеть игру Хилла за высшую школу Южной стороны, потому что сам учился в начальной. Но к тому времени, когда я перешёл в среднюю школу, я уже столько о нём слышал! Мой старший брат был одного возраста с Клео, они играли вместе на уличных площадках – в баскетбол или бейсбол, и вообще, были друзьями, так что он мог много мне порассказать о Хилле из первых рук. Все ровесники уважали меня за это, я был для них «тем самым парнем, чей старший брат иногда тусуется вместе с самим Клео Хиллом.

Стоит где-нибудь заговорить о Хилле, как глаза моего брата начинают сверкать, а в его голосе слышатся громовые нотки: «Клео Хилл, вне всяких сомнений, был самым совершенным игроком в нападении изо всех, кого я видел. Я смотрю НБА, смотрю профессиональный баскетбол на протяжении последних 56-и лет, и я ни у кого больше не видел такого броска, как у Клео Хилла.

Я помню Чинка Гейнса (Дик Гейнс – один из первых легендарных нью-йоркских уличных игроков). Он играл за «Сетон Холл» и был там настоящей суперзвездой. Чинк был здесь одним из лучших, на самом верху. Однажды он вышел против Клео; ох, вот это была крутизна, скажу я вам! Наблюдать за ними было сущим удовольствием!

Клео был одним из тех, против кого вы выходите с таким, знаете, настроем, я мол, не дам ему попасть ни одного броска, ну, ладно, о`кей, один всё-таки дам (брат Стротерса имеет в виду игру один-на-один, что-то вроде наших «21»-о или «33»-х, когда игрок бросает по кольцу, набирая очки, но, стоит ему промахнуться, мяч переходит к сопернику – и так далее, пока кто-то первым не доберётся до определённой цифры и выиграет). И вот, вы даёте ему сделать один этот бросок, один несчастный бросок – и, уж конечно, он его попадёт, с любого места на площадке, из любого положения. И всё, понеслась, пиши пропало! После этого он может набрать 20 очков подряд Запросто! Клео был настолько силён, что вы просто не могли его остановить. Никто не мог его остановить! И дело не только в этих его бросках; кроме них, он мог подпрыгнуть до луны, и он мог носиться по площадке, когда у всех остальных уже язык был на плече от усталости, потому что он был великолепным атлетом. Вы бы никогда не смогли застать его с сигаретой в зубах или за стаканом со спиртным – он шарахался от этого, как от огня, когда был молодым, да и потом тоже. Мы с ним были лучшими друзьями. И я уверен, что даже сегодня он держит себя в форме, потому что он – абсолютно потрясающий атлет».

Брэд Паркс, автор статьи о Клео, говорит, что ключом к полному пониманию спортивного феномена Хилла является одно непременное условие – нужно было видеть самому, как он играет. И именно поэтому у очевидцев его выступлений не возникает никаких колебаний относительно его способностей. Поэтому, когда публикуют рейтинги лучших спортсменов в истории тех самых традиционных «чёрных» университетов («Historically black colleges and universities» (HBCUs)), и Хиллу иногда отводят в них место где-нибудь ближе к 10-у, а не выше, «это вызывает такое возмущение у его поклонников: «Те, кто составлял этот рейтинг, просто никогда не видели, как он играет! Вам нужно было своими глазами видеть всё это. А если вы ни разу не смотрели за его игрой вживую, то даже не представляете, на что она была похожа. Да это всё равно, что вручать Нобелевскую премию по литературе писателю, книг которого вы не читали ни разу в жизни».  

Для людей вроде старшего брата Стротерса включение Хилла в список «лучших из лучших» – безоговорочная истина, что-то, само собой разумеющееся, не требующее никаких обсуждений и доказательств, потому что «если вы утверждаете обратное, значит, вы просто не видели, как он играет, или вообще ни хрена не разбираетесь в баскетболе». Они свято верят в то, что «в сегодняшней игре Клео вообще бы процветал, натягивал всех и каждого. ЛеБрон – такой же невероятный атлет, но по части бросков он Клео не ровня. Все, кто были после Клео, шли по его стопам. По сей день никто, ни один человек, не развил и не усовершенствовал такого количества разных бросков, как он. Я даже не знаю кого-то, кто усовершенствовал бы пару видов бросков, а Клео отшлифовал их все! Может быть, где-нибудь во всей стране, на какой-нибудь уличной площадке и был ещё кто-то, похожий на Клео, но на уровне НБА таких не было. Ни у кого не было такого многообразия бросков. Для меня бесспорно, что он – лучший атакующий игрок изо всех, кого я видел».

Ещё одна цитата из книги Стротерса: «Клео Хилл, баскетболист, одарённый настолько, что это даже трудно себе представить, чьё имя стёрто, которому не досталось и толики той славы, которую он заслуживал – и совершенно не по его вине, потому что в первой же команде лиги, за которую он играл, его оклеветали и очернили. Фактически, он был частью этой лиги всего один сезон. Карьера, которая обещала стать одной из ярчайших в истории, была уничтожена. Те, кто видел, как он играет, единодушны: он был одним из лучших, одним из самых лучших, чья нога когда-либо ступала на баскетбольную площадку. Тем, кто лишь слышал о нём – то есть, тем, кто родился после 1960-о – воспитанным на игре Майкла Джордана, Кобе Брайанта, ЛеБрона Джеймса и других, это кажется преувеличением. Каждый из перечисленных наслаждается своим положением и высоким статусом; проблема в том, что у Клео Хилла ничего этого не было – были только навыки баскетбольного Геракла, о которых помнят очевидцы его игры.

Но случившееся с Хиллом стоит рассматривать в более широком смысле, потому что у него украли его карьеру – а у всех нас украли его. Он был лишён возможности показывать свой поразительный дар; мы были лишены привилегии наблюдать за его нетленным талантом и за тем, как развивается его великолепная карьера; команда и лига слишком быстро захлопнули книгу истории на страницах с мини-сагой о Клео Хилле; теперь преданные поклонники Клео Хилла стараются убедить скептиков в том, каким бриллиантом он был. Забыть о Хилле не дают и его человеческие качества; если сравнивать их с личностями некоторых звёзд, за которыми мы наблюдаем в последние годы, его впору канонизировать. Те, кто похитили его карьеру, ограбили всех нас».

Вот так. Нет, конечно, относиться ко всем этим горячим речам можно по-разному, и сейчас вряд ли хоть кто-то из нас воспримет их уж очень всерьёз – хотя бы потому, что мы-то как раз не имели удовольствия наблюдать за игрой Клео Хилла. Но, с другой стороны, очень трудно поверить и в то, что вся эта шумиха, все эти восторги могли возникнуть на пустом месте – вокруг какой-нибудь заурядной звезды микрорайона. Поневоле начинаешь сомневаться и задумываться о том, что дыма без огня не бывает… Опять же – все знают, кто такой Эрл Монро, а, между тем, по итогам голосования, проводившегося несколько лет назад, именно Хилла признали лучшим игроком в истории «Уинстон-Сейлема», а Жемчужина остался вторым. Удивительно…

Когда современники Хилла – такие, как Стротерс, жители Нью-Йорка или Ньюарка, или те, кто в Северной Каролине ходил на матчи «Уинстон-Сейлема», начинают вспоминать Клео, то сама собой закрадывается мысль, что люди моего поколения примерно так же рассказывают о Джордане. «Одарённый». «Неописуемый». «Экстраординарный»… Все эти слова, и ещё много похожих, постоянно используют видевшие игру Клео. Они говорят, что эти моменты невозможно забыть, и часто прибавляют одну очень значительную фразу: «до Хилла». То есть подразумевают, что до него баскетбол был совсем иным.

Конечно, лучше всех остальных Клео, как игрока, знал тот, кто тренировал его на протяжении четырёх лет в «Уинстон-Сейлеме» – Кларенс Гейнс.

Гейнс – сам по себе персона эпохальная; человек-глыба – во всех отношениях.

Ему, в принципе, тоже не слишком повезло, как и Хиллу (правда, судьба Гейнса оказалась несравнимо счастливее, чем у его воспитанника) –  будь на дворе другие времена, и Кларенс наверняка оказался бы во главе команды из куда более известного и престижного университета. Но, решись на такое в те дни администрация какого-нибудь «большого» колледжа – их никто просто не понял бы. А потом он и сам не захотел куда-нибудь уходить, потому что прикипел к «Уинстону» и душой, и сердцем, и всем, чем только можно. Так что 47 лет (почти полвека!) фигура Гейнса возвышалась на тренерском мостике «Сейлема».

Вот именно – возвышалась. Кларенс был здоровенным мужиком и внушал трепет одним лишь своим внешним видом (190 см роста и 120 кг веса – и это ещё, когда он был молод). Когда Гейнс учился в университете «Морган Стэйт», один из собратьев-студентов, увидев его в первый раз, ошарашенно произнёс: «Слушай, парень, да ты огромный, как целый дом!» С того дня прозвище «Большой Дом» приклеилось к Кларенсу до конца жизни…

Кларенс Большой Дом Гейнс. Возвышается...

Кларенс занимался и баскетболом тоже (хотя был, по его собственному признанию, очень посредственным игроком), но с такой антропометрией, понятное дело, он был создан для американского футбола. Да ещё и музицировал – был трубачом в школьном оркестре (вот бы на это посмотреть). В «Морган Стэйте» Гейнс занимался тем же самым – был членом футбольной команды (за что и получал стипендию), играл в баскетбол (всё так же паршиво); разве что вместо трубы он, несмотря на комплекцию, серьёзно занялся беговыми дисциплинами. Причём в футболе он был просто великолепен – все четыре года Кларенс входил в символические сборные CIAA (Central Intercollegiate Athletic Association – Центральная межВУЗовская атлетическая ассоциация, в которой раньше были собраны команды практически всех «чёрных» колледжей) и дважды – даже в All-American.

Окончив колледж и став бакалавром химии, Гейнс собирался учиться дальше – уже на дантиста (только представьте: заходите вы в стоматологический кабинет на приём, и тут на вас надвигается эдакая живая гора, сжимая щипцы, которые в громадной руке кажутся крошечными, и ласково приговаривая: «Ну, что тут у нас?» Да я бы, наверное, в штаны наложил ещё раньше, чем сел в кресло; зато и про зубную боль тут же забыл бы). Однако, футбольный тренер «Моргана» уговорил Гейнса на время отправиться в качестве ассистента в «Уинстон-Сейлем», где в то время всеми видами спорта заведовал всего один человек.

Но уже совсем скоро непосредственный руководитель Кларенса ушёл из «Уинстона», и он обнаружил себя «ответственным за всё», что касается спорта – вообще за всё. В одночасье он стал главным тренером по американскому футболу, по баскетболу, по лёгкой атлетике – и ещё менеджером по продаже билетов на соревнования. Всё это Гейнс совмещал с преподавательской деятельностью. Успев стать тренером года в CIAA по футболу, Кларенс решил сосредоточиться на чём-то одном – и выбрал баскетбол. А заодно получил степень магистра.

Гейнс выиграл 8 титулов CIAA, а в 1967-м стал первым тренером, который победил в национальном чемпионате NCAA с командой из «чёрного» колледжа. Правда, это событие не прогремело на всю страну, несмотря на весь интерес к студенческому баскетболу: речь шла всего лишь о втором дивизионе NCAA (в первый афроамериканские ВУЗы попросту не допускались), но для людей знающих тот триумф «Сейлема» был сродни чемпионству «Лестера» в АПЛ в прошлом сезоне. На сегодня Кларенс занимает 15-е место среди тренеров по количеству побед в чемпионатах NCAA за всю историю (828).

В каком-то отношении Гейнса, наряду с Джоном МакЛендоном (многие идеи которого… э-э-э… подсмотрел и позаимствовал, или, как говорят многие, попросту спёр легендарный Дин Смит, работавший в университете Северной Каролины с Джорданом), можно назвать величайшими «чёрными» тренерами. Хотя у нас о них почти никто ничего не слышал, да и в Америке эти имена что-то скажут лишь ограниченному кругу рядовых болельщиков – а жаль. Да, безусловно, были наставники с афроамериканскими корнями, которые могли похвалиться куда более значимыми достижениями – тот же Ленни Уилкенс, или Эл Эттлс, или Нолан Ричардсон. А из-под крыла, скажем, Джона Томпсона вышло куда больше звёзд НБА – Гейнс же может похвастаться лишь Эрлом Монро (хотя, конечно, ни в коем разе нельзя сравнивать их рекрутинговые возможности).

И всё-таки вряд ли кто-то из тренеров-афроамериканцев столько же сделал именно в плане развития баскетбола. Здесь МакЛендон и Гейнс – впереди. Неслучайно Кларенс стал одним из считанных чёрных тренеров, введённых в Зал славы баскетбола (их, ежели не ошибаюсь, на сегодня всего-то шестеро). Причём именно Гейнс удостоился этой чести самым первым – ещё в 1982-м (правда, МакЛендон попал в Зал ещё раньше – но как раз «за выдающийся вклад в развитие баскетбола», а как тренера его включили туда лишь в этом году). При всём при этом, в отличие от многих и многих тренеров, имеющих дело со студентами, Гейнс ставил во главу угла именно образование и не уставал повторять: «Учитесь; учёба – вот единственная вещь, которая поможет вам жить лучше», а когда подопечные спрашивали: «Тренер, тренер, а как же победы?», он, подумав, отвечал: «Ну, и это, конечно, тоже».

В общем, рассказывать о Большом Доме можно (и нужно) очень много – потому что, если не о таких людях, то о ком же? Да и есть о чём порассказать. Но всё-таки эта история – не о нём, а о Клео Хилле…

А Клео вполне мог пролететь мимо «Уинстон-Сейлема», поскольку его кандидатура поначалу совсем не прельстила Гейнса. Помог Хиллу, и сам о том не ведая, его вечный приятель-соперник Эл Эттлс.

В середине 50-х годов прошлого века тренеры в колледжах, мягко говоря, не очень часто видели своих потенциальных новичков очно, вживую, чтобы самим оценить, что те умеют (а уж о видеозаписях и речи не велось). Им приходилось ориентироваться на мнения своих знакомых – школьных тренеров, или энтузиастов-любителей, добровольно и практически безвозмездно занимавшихся доморощенным скаутингом, или вообще тех, кто имел к баскетболу весьма отдалённое и опосредованное отношение, но был настолько впечатлён игрой какого-нибудь парнишки, что решал, будто он вполне может получить спортивную стипендию в университете... Этот мир – мир студенческого спорта – полнился слухами и домыслами. И хорошо, если какой-нибудь из них соответствовал правде хотя бы наполовину – это уже можно было счесть настоящей удачей.

Вот об этом и рассказывает Гейнс в своей книге «Они называют меня «Большой Дом»: «Я несовершенен, и иногда мне не везёт. Порой два этих фактора сходятся, и тогда я совершаю ошибки.

Например, в 1956-м Уолтин Янг, выпускник «Уинстон-Сейлема», позвонил мне и предложил рекрутировать одного горячего тинейджера из Ньюарка. Когда я услышал, что он – защитник, его рост – всего 183 см, а вес – 79 кг, я поблагодарил Уолтина, но сказал, что этот парень мне не нужен. У меня уже были все необходимые мне защитники. Я хотел заполучить большого, тяжёлого парня, а не этого хлипкого защитника.

Но от Уолтина было не так-то легко отделаться. Сам он был слишком маленьким, чтобы играть в баскетбол, но добровольно следил за табличками, на которых вёлся счёт во время наших матчей, с 1950-о по 1954-й годы. Он видел много баскетбола – и умел разглядеть талант. После окончания колледжа Уолтин устроился на работу в департамент, отвечающий за места общественного отдыха в Ньюарке. Это предоставило ему исключительную возможность отслеживать перспективных ребят для меня. Он прочитал в газетах о том, как этот защитник играет за команду высшей школы, а потом увидел своими глазами, на что он способен на уличных площадках. Уолтин был абсолютно уверен, что этот парень – лучший изо всех, кто когда-либо появлялся на его площадке.

Пока Уолтин наблюдал за ним и оценивал его спортивные способности, его всё больше и больше впечатляло то, как ведёт себя этот парень, с какой добротой он относится к младшим ребятам. Он находил возможность, чтобы подсказать всей этой мелюзге, как им нужно играть, прямо во время матча. Уолтин решил: это – показатель того, что парень может стать настоящим лидером на площадке.

Тогда я призадумался насчёт этого проспекта, которого предлагал мне Уолтин. В самом деле, этот парень может оказаться добрым, внимательным и заботливым малым, который, к тому же, умеет играть в баскетбол. Он может быть лидером на площадке – а в таких нуждается любой баскетбольный тренер. Но в нём только 183 см! Даже для середины 50-х это было маловато. Какой-нибудь форвард ростом 190 см с небольшим мог просто перемахнуть через 183-см защитника и положить мяч в корзину.

Я сказал: «Нет, Уолтин. Он мне не нужен, пусть его забирает кто-нибудь другой. Вот если ты увидишь кого-нибудь вроде него, но хоть чуточку повыше – вот тогда мне и звони».

Теперь Уолтин постоянно напоминает мне об этом роковом телефонном разговоре. Я не знал, что этот игрок всегда хотел попасть именно в «Уинстон-Сейлем», но, когда я от него отказался, он поступил в северо-каролинский Сельскохозяйственный Технический университет в Гринсборо, к Кэлу Ирвину.

Тем парнем был Эл Эттлс; у него была замечательная карьера в колледже, но, став профессионалом, он играл даже ещё лучше. «Филадельфия» выбрала его в 6-м раунде в 1960-м. Он отыграл 11 лет и набрал 6 328 очков; звучит не очень, но он всегда был защитным игроком. Я однажды слышал, как Эттлс шутил по поводу того, что один из партнёров по «Уорриорз» испортил лучший его вечер в 1962-м, когда Эл реализовал восемь бросков с игры из восьми. Этим партнёром, испортившим Элу его звёздный час, был Уилт Чемберлен, набравший в тот же вечер 100 очков (байка это или нет – точно неизвестно, но один репортёр, вроде бы, начал свой репортаж о том матче словами «Херши, Филадельфия. – Уилт Чемберлен и Эл Эттлс набрали вчера вечером 117 очков на двоих в матче, в котором «Филадельфия Уорриорз» победили «Нью-Йорк Никс» со счётом 169:147»).

Эл оставался с «Воинами» и после того, как закончил играть, заступив на пост главного тренера команды; он был им с 1970-о по 1983-й. Он оказался хорошим тренером – Уолтин Янг понял это ещё тогда, в 1956-м, когда смотрел, как он инструктирует маленьких пацанов. В 1975-м Эл Эттлс стал первым чёрным тренером, выигравшим чемпионат НБА (здесь Кларенсу немного изменяет память: первым чёрным тренером, приведшим команду к титулу, был Расселл с «Селтикс» в 1968-м). Он всё ещё остаётся с «Уорриорз» (Гейнс говорит о 2004-м годе, когда вышла его книга), отдав все 45 лет своей потрясающей карьеры всего одной профессиональной команде. Когда сегодня я изредка встречаю его, то шучу, что он бы пошёл ещё дальше, если бы я рекрутировал его в своё время для своей команды. А он мне отвечает, что, если бы я это сделал, то всё бы разрушил».

Если помните, самый принципиальный оппонент Хилла Эл Эттлс не верил в то, что может попасть в НБА, и хотел стать школьным учителем. Однако судьба уготовила ему совсем другую участь: вместо этого он превратился в настоящую легенду «Уорриорз». Эттлс – человек в истории «Воинов» уникальный: он успел побывать и игроком, и главным тренером, и генеральным менеджером. И всё – в одной команде.

Ту пилюлю было нелегко проглотить, и ещё труднее – переварить, так что Большой Дом запомнил её навсегда. И постарался в дальнейшем не допускать подобных оплошностей.

«Когда Уолтин позвонил мне год спустя, в 1957-м, и сообщил, что нашёл для меня ещё одного проспекта, я был готов выслушать его куда более внимательно, чем в прошлый раз, когда он описывал мне Эла.

Уолтин сказал, что наблюдает, как этот парень играет на уличных площадках, ещё с того момента, как он был джуниором в высшей школе. Теперь он сеньор, и пока не связан никакими обязательствами ни с одним ВУЗом. Поговорив с игроком, Уолтин выяснил, что тот хотел бы поступить в колледж, но с его оценками будет проблематично это сделать.

Я спросил его, какой у этого игрока рост и сколько он весит. Я слушал голос Уолтина в телефонной трубке – и качал головой. В пареньке было всего 185 см и 84 кг. Он был совсем немногим выше Эла Эттлса, которого я забраковал год назад как раз потому, что тот был слишком низким. Но теперь-то я знал, как ошибся с Элом. Я склонялся к тому, чтобы довериться Уолтину, и всё же продолжал сомневаться по поводу этого нового игрока.

Тут Уолтин сказал, что я должен рекрутировать парня, пока его не перехватили. Причём он хочет попасть в какой-нибудь колледж, который примет их обоих: его самого и его лучшего друга. А этот его лучший друг вообще был настоящей находкой со своими 170-ю см – и это ещё, когда он приподнимался на носочки.

То есть, получая парня с ростом всего 185 см, я забираю в нагрузку ещё одного – 170-сантиметрового!

Я помню, как спросил Уолтина: «Чего?» Я бы мог наговорить много нехороших слов, слишком много, но, к счастью, я отлично помнил о своём горьком опыте.

Уолтин сказал, что мне лучше поторопиться и не затягивать с принятием решения. Колледж «Уилберфорс» из Огайо уже пытался рекрутировать этого парня, но их тренер отказался брать его маленького друга, и они вдвоём вернулись в Ньюарк. Сейчас они планируют податься в университет «Шоу», рядом с Роли. И, если с «Шоу» у них тоже ничего не выгорит, то, как слышал Уолтин, мой старый приятель Кэл Ирвин уже пообещал взять их в свою команду – в тот самый Сельскохозяйственный университет.

Через несколько дней этот парень и его маленький друг появились в моём кабинете – без предупреждения, безо всяких предварительных звонков. Они спросили, можно ли им потренироваться с командой. Когда я увидел, как парнишка начал двигаться по залу, то сразу подумал: я его беру. Одного-единственного беглого взгляда было достаточно, чтобы понять, насколько он мастеровит. Да, может, он и был невысок, но он умел играть в баскетбол достаточно хорошо, чтобы попасть в мою команду. А когда я с ним поговорил с глазу на глаз, то обнаружил, что он, вдобавок ко всему, ещё и совсем не дурак, и уже тогда правильно смотрел на жизнь.

Я действительно верю, что иногда что-то хорошее происходит с вами само собой, просто так. Я так это и называю: «наткнуться на что-то хорошее». И вот вам короткая история о том, как я случайно наткнулся на Клео Хилла, одного из лучших спортсменов, с какими мне приходилось иметь дело за 47 лет. Если бы только Клео Хиллу дали шанс конкурировать с остальными в НБА на равных, когда он ворвался в профессионалы в 1961-м, он мог бы стать первым Майклом Джорданом – за двадцать с лишним лет до того, как пришёл сам Майкл Джордан.

Клео был звездой в высшей школе Южной стороны в Ньюарке, набирая в среднем по 29 очков за игру. Он пересекал Гудзон, чтобы поиграть в турнире Ракера, так что у него уже была высокая репутация в Нью-Йорке, когда Уолтин рассказал мне о нём. В это время он начал привлекать внимание со стороны «чёрных» колледжей, хотя «белые» ВУЗы, по-видимому, им не интересовались. Когда «Уилберфорс» и «Шоу» отказались принять вместе с ним и этого его лучшего маленького друга, Артура Арти Джонсона, я пообещал, что возьму их обоих».

Действительно, допуск к участию в турнире Ракера – это едва ли не лучшая характеристика для нью-йоркского молодого игрока в то время (хотя до истинного расцвета парка ещё оставалось несколько лет), но вообще Гейнс говорит об этом как-то уж очень лаконично. От себя добавлю, что уже мальчишкой Хилл был легендой у себя в Ньюарке. Как и едва ли не любой школьник в то время, Клео занимался сразу несколькими видами спорта – в том числе, например, и бейсболом, но именно в баскетболе он преуспевал больше всего. И «высокая репутация» была у Клео не только на улицах, но и в мире официального баскетбола Нью-Йорка. В своей школе он побил все рекорды, и на момент прихода в «Уинстон-Сейлем» его уже дважды выбирали в команду All-City, попадал он и в All-State-сборную. А на улицах и в парках Хилл был известен под гордым и ко многому обязывающим прозвищем – Скайуокер (прямо как Дэвид Томпсон в будущем). «Да, я был достаточно хорош на школьном уровне, – весьма скромно рассказывал о себе сам Хилл. – Меня уже знали, как игрока. Эйб Саперстейн уже контактировал со мной и обещал место в «Глобтроттерс» (ещё одна великолепная рекомендация для того времени)». Это вполне закономерно: широченный арсенал бросков Хилла и невероятные прыжки действовали на публику завораживающе и уже не отпускали.

«Да, я хотел играть за Большого Дома, – вспоминает Эттлс. – Но у него уже был полный комплект защитников. Тогда я пошёл в другое место, в Гринсборо, и уже там услышал, что в «Уинстон-Сейлем» приехал Клео. Клео был из Ньюарка, как и я. Так что я его отлично знал. Пожалуй, он был величайшим старшеклассником-баскетболистом изо всех, кого я когда-либо видел. Просто ошеломительный игрок. Страшный игрок. Всего лишь чуть выше 180-и см ростом – но он мог выпрыгнуть из зала и владел любым броском, какой вы только захотите – и с той, и с другой руки. Не могу припомнить, чтобы он чего-нибудь не умел в баскетболе. Сейчас таких называют «неудержимыми» («unstoppable»)… Когда мы учились в последних классах школы, то как-то вышли вместе, в одной команде, против банды, в которой были собраны ребята гораздо старше нас. Они были реально жёсткими парнями, среди них было даже несколько человек, которые играли в полупрофессиональных командах. Они называли себя «Неукротимые кулаки», или что-то вроде того. И вот мы вышли против них. Они не проигрывали уже очень долго – так долго, что, кажется, были уверены, что никто их не победит. А мы были такими молодыми, можно сказать, ещё подростками-засранцами, которые, наоборот, верили, что им по силам одолеть любого. Да… Ну, в общем, мы их сделали – благодаря тому, что у нас был Хилл. Клео просто порвал их. Он накидал 41 очко, собрал все подборы, накрыл все броски… После игры эти старшие ребята смотрели на него так, что, казалось, сейчас они на него набросятся и пришибут прямо на площадке. Для них всё было очень серьёзно, они бились за свою репутацию, здесь мог оказаться какой-нибудь представитель профессиональной команды, в то время такое часто бывало; он мог положить на них глаз – а тут приходит какой-то сопливый пацан и уделывает их по полной программе. А Клео просто хохотал. Но этим парням было не до смеха… Если говорить о нём именно с точки зрения таланта, то он был хорош, как никто…»

Сначала было необходимо разобраться с учёбой. И Кларенс с удовлетворением отметил, что его начальное впечатление о Клео оказалось правильным – он действительно был весьма сообразительным малым.

«Моей первой мыслью относительно Клео было записать его на курсы для отстающих по английскому, чтобы он знал его на достаточном для учёбы в колледже уровне. Он проявил себя очень хорошо; подозреваю, что его способность к обучению всё это время спала – а теперь наконец-то вырвалась на волю. Пока Клео был фрешменом, ему и впрямь были нужны все эти курсы и факультативы для отстающих. Но, когда он стал сеньором, он уже сам учил английскому остальных ребят-спортсменов прямо в больших общих спальнях. Здесь, в нашем колледже «Уинстон-Сейлем», мы открыли, что Клео был куда умнее, чем это всегда себе воображали его учителя в высшей школе. Просто никто никогда не давил на него, чтобы он включил и задействовал свои мозги. А мы надавили».

«Да, это верно, – соглашался Клео. – Мне нужны были эти коррекционные курсы. Гейнс научил меня, как нужно работать над собой. Мы поговорили с Кларенсом один-на-один, и я поклялся ему, что буду учиться нормально. Встретившись с таким отношением, попав в такую среду, с моим стилем игры у меня, думаю, начало кое-что получаться…»

Кое-что… Да, теперь настал черёд баскетбола. Недаром Гейнс с первого взгляда понял: этот парень умеет играть; получив возможность понаблюдать за ним повнимательнее, Большой Дом увидел, что мало кто делает это так же хорошо…

«Если способности Клео в учебных аудиториях радовали меня, то его навыки на баскетбольной площадке просто поразили. Вскоре после того, как он приехал в «Уинстон-Сейлем», я пригласил его в свой дом на завтрак. Пока Клара (супруга Гейнса) готовила еду, я прогулялся с ним в городской парк неподалёку, в котором была площадка с кольцами. Там на моих глазах он сделал где-то 20 бросков с расстояния, на котором на обычной баскетбольной площадке располагается центральная линия (сколько из них Хилл реализовал, и реализовал ли вообще, Гейнс почему-то не написал)».

К середине 50-х за уроженцами Нью-Йорка и его окрестностей закрепилась слава дерьмовых шутеров, чем дальше от кольца – тем хуже. Не берусь сказать, насколько она соответствовала действительности, да и в Нью-Йорке всегда были люди, готовые доказать делом обратное – но такое вот нелестное мнение о них бытовало. Тем большим сюрпризом оказалось для Кларенса мастерство Хилла…

«Я начал проверять его дальше. Он мог бросать любой рукой. Он владел любым типом броска. Джампер правой рукой, крюк правой рукой, крюк левой рукой… Но в особенности хорош у него был старомодный сет-шот, при котором игрок стоит обеими ногами на площадке, смотрит на корзину и выпускает мяч из рук без каких-либо лишних движений. Он попадал почти каждый такой бросок. Это выглядело невероятным… А когда он выпрыгивал, то в воздухе казалось, что на самом деле он гораздо выше, на несколько сантиметров, чем было на самом деле».

«Ну, в то время, в середине 50-х, каждый бросал крюком, – рассказывал сам Хилл. – И, если у вас не было сет-шота с двух рук, мистер Керес никогда не взял бы вас в свою команду (Фрэнк Керес, который тренировал команду средней школы, в которой учился Клео; один из тех, кто впервые начал внедрять серьёзные, «правильные» тренировочные программы в школьном баскетболе). Джамп-шот тогда ещё был только в стадии становления. В ходу были сет-шот двумя руками, сет-шот одной рукой, и потом вы уже могли учиться бросать джамп-шоты. Каждый учился бросать именно в таком порядке. Да, я умел бросать с любой точки площадки. Крюки из углов – одной рукой, другой рукой, джамп-шоты, я мог убежать в быстрый отрыв, мог вести мяч любой рукой. Всё это не составляло для меня никакого труда». На немногих кадрах, запечатлевших игру Хилла в «Уинстон-Сейлеме», можно увидеть всё это – и ещё, например, то, как Клео проходит к кольцу, разворачиваясь с дриблингом вокруг оси – как это будет делать через несколько лет его правопреемник в «Рамс» Эрл Монро.

Хилл изумлял Гейнса всё больше и больше…

«В рамках празднования 25-летней годовщины проведения баскетбольного турнира CIAA два члена команды «Бараны из Уинстон-Сейлема» (согласен, прозвище у подопечных Гейнса было так себе) были удостоены наград на банкете, проводившемся в честь бывших игроков. Клео Хилл и Джек Дефэйрс вошли в символическую сборную величайших игроков всех времён CIAA. Наставник Кларенс Гейнс был назван «Тренером года» CIAA, а «Могучие Бараны» выиграли турнир». Но пока до этого момента ещё ох, как далеко...

«Одна из самых потрясающих вещей, которые я видел, это как он тренировался в зале – тренировался сам, без меня. Я даже не был уверен, что он вообще знал, что я тоже здесь и наблюдаю за ним. Он выключил всё освещение в зале – все лампы, кроме одной, позади него. В зале было так темно, что я едва-едва мог разглядеть кольцо. А он делал бросок за броском, бросок за броском под всевозможными углами к корзине.

Когда я спросил его, для чего он практикуется в тёмном зале, он ответил – чтобы лучше чувствовать бросок, лучше чувствовать кольцо. Он просто повторял свои эксперименты на уличных площадках. Как-то, когда день уже подошёл к концу, и все, ответственные за работу спортивного зала, ушли домой, и зал закрыли, студенты, которые так же, как и Клео, играли раньше на улицах, продолжили свой матч на асфальтовой площадке. Тьма сгущалась; освещение шло только от уличных фонарей, расставленных рядом. Так что Клео просто воспроизвёл и воссоздал те условия, в которых он играл раньше – словно вернулся к себе домой, на уличные площадки Ньюарка. Эффект от этой своеобразной разновидности практики в затемнённом зале был двояким: он оттачивал своё восприятие броска при том, что кольцо можно было с трудом разглядеть, и в то же время развивал чувство самого кольца относительно своей позиции на площадке. После того, как он затвердил, установил опытным путём, как нужно бросать, чтобы поразить кольцо в темноте, ему можно было даже не смотреть на корзину в ярко освещённом зале.

Спустя годы я понял, что Клео был одним из самых…»

Честно говоря, эта фраза Гейнса привела меня в некоторое замешательство. Дело в том, что он назвал Клео «one of the most scientific players», что переводится буквально, как «один из самых научных игроков». Звучит на русском как-то уж очень косноязычно. Да и вообще, что это значит – «научный игрок»?

Кларенс, характеризуя таким образом своего студента, имел в виду не только то, что Клео был очень умным баскетболистом (например, Эрла Монро Большой Дом «научным» не именовал). Этим Гейнс хотел сказать, что Хилл и впрямь подводил под свой стиль некую научную базу. Уже тогда, чуть позже середины 50-х, в глазах Хилла баскетбол был не просто игрой; он расценивал его, как сумму многих и многих составляющих. Клео препарировал и раскладывал на отдельные элементы все действия на площадке – и собственные, и соперников тоже. Он разбирал их по косточкам, поверял статистикой и использовал не только инстинкты-рефлексы (которые тоже были развиты на высшем уровне), а руководствовался вместе с тем и всеми этими выкладками, определяя, что именно и в каких случаях нужно делать, чтобы решить эпизод на паркете в свою пользу наиболее эффективно и рационально. Он исследовал игру, имея чёткие цели: определить, что и так хорошо, а над чем ещё нужно поработать, где нужно приплюсовать, а где – урезать, что лишнее, а чего не хватает, что нужно исключить на паркете, а что – добавить, что мешает, а что – помогает. Он оптимизировал свой баскетбол. Из таких потом выходят хорошие тренеры… Вот на что намекал Гейнс, когда, ставя Монро и Хилла на одну ступень, всегда отмечал, что они совсем непохожи – первый был романтиком, игроком-лириком, а второй – сугубым физиком (как в переносном, так и в прямом смысле): «Люди очень любят сравнивать его с Эрлом Монро. А они-то были совсем, совсем разными баскетболистами. Клео был «научным». То есть абсолютно, до мозга костей «научным». Не было ни одного фактора в игре, который он бы не изучил со всех сторон. А Эрл был таким инновационным, креативным, зрелищным. Благословлённым… Эрл сам признавался, что не знает, что выкинет в следующую секунду. А Клео точно просчитывал каждый свой ход. Он хотел познать все грани игры до тонкостей. В случае Эрла движения, выбор момента для броска и типа самого броска, всё то, что называется «принятием решений», были более спорными и нередко – неверными, если сопоставлять его в этом с Клео.  Я помню, как говорил сам Эрл: «Баскетбол – это вам не ядерная физика. Я просто живу игрой, и когда я попадаю, я попадаю». Но я относился к ним обоим, как к великим музыкантам. Они были настоящими художниками. И я воспринимал их, как детей, потому что они для меня такими и были».

То же самое подразумевал и Ричард Гловер, сам член Зала славы CIAA, который говорил, что ему сильно повезло, потому что он «имел удовольствие играть с ними обоими, с двумя живыми легендами. Когда Клео Хилл был сеньором, я играл с ним в свой первый год в «Уинстон-Сейлеме», а когда сам учился на последнем курсе, то к нам в команду пришёл фрешмен Эрл Монро. Они были очень разными. Монро притащил с улицы столько всяких штук, которым он никогда бы не научился в организованном баскетболе, потому что там так не играли. Ну, например, он очень любил показывать «йо-йо», как мы это между собой называли. Он умел создать у всех, и в первую очередь – у своего опекуна, полное впечатление того, что ведёт мяч очень неуверенно, словно в первый раз в жизни, вот-вот его потеряет... Защищающийся против него игрок, естественно, готовился его перехватить. А потом Эрл делал такое резкое движение рукой, что казалось – всё, он всё-таки упустил мяч. Опекун машинально дёргался вперёд, протягивал руку, чтобы схватить мяч – а тот прямо у него перед носом стучался в паркет и возвращался обратно к Эрлу! Монро последним движением кисти так подкручивал мяч, что тот, ударившись о площадку, отлетал назад прямо к нему в руку! Толпа просто на ушах стояла от его фокусов… Клео такого не умел. Но у него были свои козыри. Впервые я увидел, как человек забивает сверху, разбегаясь и выпрыгивая с линии штрафных, когда это сделал Клео. Он был способен на такое задолго до Джордана, задолго до Джулиуса. Даже сегодня, когда вы на это смотрите, у вас замирает сердце. А представьте себе – хотя бы попытайтесь на минуту – каково это было увидеть тогда, в самом начале 60-х, и не где-то там, далеко, по телевизору, а прямо здесь, у тебя на глазах!..

Никогда не предугадаешь, что мог сделать Монро в следующее мгновение. Когда он начнёт ведение с этим своим странным дриблингом, сколько раз он при этом развернётся вокруг себя, на каком развороте выбросит мяч в корзину по высокой дуге… Это невозможно было предсказать. Что будет делать Хилл, было гораздо понятнее. Но только легче от этого не становилось. Потому что – что толку в том, если ты знаешь, что вот сейчас он пустится в проход или бросит свой крюк? Ведь при этом ты понимаешь и то, что остановить-то этот проход и крюк ты всё равно не сумеешь…

Хилл был кем-то особенным на площадке. Может быть, за всю последующую жизнь я видел лишь одного, максимум – двух игроков, которых мог бы поставить в один ряд с Хиллом».

Однако, многие из тех, кто поиграл и против Хилла, и против Монро, вспоминают, что Клео по стилю был похож на Жемчужину – та же изворотливость на площадке, та же артистичность, переводы за спиной, неожиданные передачи из-за спины, когда никто даже не видит, откуда вылетает мяч…

 

В процессе работы над материалом использованы книги:

Роналда Стротерса «Каторжная работа: Кто расскажет вам историю?»

и Кларенса Гейнса «Они называют меня «Большой Дом».

                                                                                                                  Продолжение следует...

 

logoНБА
Клео Хилл