Галерея не сыгравших. Ричард Кирклэнд. Две жизни Пи Уи, или Тюремный рок. Часть третья
Пи Уи ещё не исполнилось тринадцати – а он уже сделал несколько важных для себя умозаключений. Главным из которых было следующее: он точно знает, что хочет для своей семьи и себя самого гораздо большего, чем может дать ему окружающий мир. И он не сомневался, что образование ему никак в этом не поможет. Даже учителя это, в общем-то, подтверждали. И он усматривал для себя только один путь: улицу, а значит – криминал. Пи Уи действительно не видел тогда других вариантов, ну, или просто не хотел их видеть.
И здесь снова стоит отметить всё ту же важную черту характера Кирклэнда.
Он с раннего детства, как уже говорилось, очень разумно смотрел на свою существование – и подходил к нему весьма трезво. Куда рациональнее, чем тот же Джо Хэммонд. Вряд ли дело только в том, что Джо был с малых лет предоставлен сам себе, а за Риком как-никак присматривали родители. Просто у Кирклэнда с детских ногтей прослеживался некий внутренний стержень, который у Разрушителя так, по большому счёту, никогда и не проявился.
Поэтому Рик, в отличие от будущего приятеля, и не думал о том, чтобы бросить школу. Конечно, назвать Кирклэнда примерным учеником, или, уж тем более, «ботаном», было бы просто смешно. Ричард не заморачивался по поводу учёбы и совсем не налегал на учебники (тем более, как уже ясно, у него была куча других дел – гораздо более, как сам он считал, полезных для него в то время и… э-э-э… ну, скажем так, интересных). Но и окончательно на школу, как Хэммонд, он не забивал – посещал её, чтобы не выгнали; одним словом, прикладывал для учёбы ровным счётом столько усилий, чтобы дотянуть до конца. При этом, опять же, уже тогда Кирклэнд, не в пример Разрушителю, задумывался о будущем. Ричард строил далеко идущие планы – он собирался продолжать образование и поступать в колледж. Наверное, в то время Рик и сам бы не смог объяснить, зачем ему это нужно – очень трудно поверить в то, что он хотел стать врачом, инженером, да любым специалистом в какой бы то ни было отрасли народного хозяйства или сфере обслуживания и приносить пользу стране и обществу. На повестке дня у него были совсем другие вопросы и интересы, разговор о которых пойдёт ниже. Просто, повторюсь, он смотрел на жизнь очень рассудительно. И отлично понимал, что чувствовать себя в этой самой жизни с дипломом можно поувереннее. Пусть даже он Рику наверняка никогда и не пригодился бы – но с ним будет как-то понадёжнее. Диплом нужен был Кирклэнду для того… для того… да просто для того, как говорится, «чтобы было». Была ещё одна причина, из-за которой он поступил в колледж, может быть, самая основная – но о ней чуть ниже.
В общем, он и раньше не усердствовал в учёбе. А уж после знакомства с Билли Блэйзом и вовсе забыл о ней. Он отсиживал в классах ровным счётом то количество уроков, которое требовалось, чтобы не вылететь, а всё остальное учебное время тоже проводил в школе – но в совсем другом месте.
Когда в средней школе «Чарльза Хьюза» на 23-й улице начинались занятия, в самых её недрах, в подвале, открывался игровой притон. И Пи Уи был его главной звездой. Он играл в крэпс со своими более богатыми (на тот момент) товарищами почти каждый учебный день. Иногда мог выиграть по 400 баксов.
Если вспомнить, то Джо Хэммонд тоже мог срубить за одну только ночь на игре в крэпс столько, что этого с лихвой хватало на оплату квартиры, в которой он жил с бабкой. Но Разрушитель, по воспоминаниям очевидцев, действительно был фантастически везучим в этом плане человеком, настоящим гением крэпса; у него и впрямь было что-то вроде дара во всех этих играх.
Джо Хэммонд рассказывал, что одного ночного выигрыша хватало на оплату ренты за квартиру. За ту же одну ночь Пи Уи со своей бандой выигрывал в крэпс столько, что при желании мог бы купить весь многоквартирный дом, в котором проживал его приятель... да что там дом! – всю улицу, наверное... Вот только Джо, говорят, играл честно – а Пи Уи не очень...
Пи Уи таким счастьем похвастать не мог. Но всё равно – побеждал каждый раз. Потому, что Билли Блэйз уже преподал ему один из своих учебных курсов, а Рик оказался талантливым учеником: «Билли отлично разбирался в игре в кости, что было очень полезно в Гарлеме в те годы. Он показал мне некоторые секреты. Я, понимаете ли, использовал свои, специальные, шулерские кости – особым образом утяжелённые. Единственный способ, с помощью которого можно было бы определить, что это специальные кости – это кинуть их в воду. Они сразу пойдут на дно. Обычные кости останутся плавать на поверхности. Вот так я выигрывал в школе». Но школой дело не ограничилось – то была лишь детская шалость, вершина айсберга, мелочь, почти что невинный мухлёж. Дальше – больше: «Гарлем был настоящим городским казино, огромным игорным залом Нью-Йорка, каждый, кто любил азартные игры, приходил сюда, верно? Ну, так мы прокрадывались по ночам в залы, где играли в кости, и закрепляли магниты под игорными столами. И когда на следующий день игра возобновлялась, мы туда приходили – и Билли мог заграбастать за раз по шестьсот тысяч. Всё из-за тех магнитов, которые были приклеены под столом, и из-за костей, которые мы успевали подменить на наши. И мы использовали ещё одну хитрость, одну такую маленькую штучку: если вы по ней щёлкнете, всякий раз, когда щёлкнете – благодаря магнитам кость переворачивается. То есть, например, вам нужно выкинуть «шестёрку» – но каждый раз, стоит щёлкнуть по этой фиговине – и у вас выпадает «семь», и вы остаётесь в проигрыше. Используя всё это, мы выигрывали у других хастлеров больше 600-т тысяч за вечер в месте, которое в Гарлеме все знали под названием «Большой дом». А они даже ничего не заподозрили! Это может показаться странным, но одна из первых вещей, которым научил меня Билли – это то, что хастлер – самый лёгкий в мире объект для обмана. Потому что он ни за что на свете не поверит в то, что кто-то пытается обуть его самого!..»
К тому моменту, когда Пи Уи исполнилось тринадцать, его старшие товарищи и «коллеги» по криминальной жизни – Билли Блэйз, Синий Сок и Дёрганый Санни – уже считали себя очень крутыми ребятами и были уверены, что смогут реализовать любой свой план – какой захотят. «И они мне сказали: «Ну, парень, у тебя верное сердце, мы знаем, что ты никогда не зассышь и не предашь». То есть они дали понять, что полностью доверяют мне, что я никогда не расколюсь и никого из них не выдам, если что. Я не знаю, как они это почувствовали, но, думаю, люди вроде нас с ними – я бы назвал таких людьми улицы – очень чутко ощущают подобные вещи и разбираются в том, чего ты стоишь на самом деле, гораздо лучше других. Я бы скорее умер, чем подставил их. И они это отлично знали.
И ещё они почувствовали, что я приношу удачу, я – тот, кого называют «счастливчиком», и что мозги у меня работают лучше, чем у всех у них, вместе взятых. Пару раз было такое, что они собирались кое-что провернуть, а я им говорил: «Не-не-не, чуваки, не стоит этого делать». И потом разъяснял, почему именно не нужно этим заниматься – и они отказывались от своей задумки. А затем находились люди, которые всё-таки пытались обтяпать это дельце, и чем это для них заканчивалось? Да тем, что они оказывались за решёткой! То есть парни отлично понимали, что я – неотъемлемая часть компании, я в ней многое значу, и никогда не делали того, на что я не соглашался Как-то ночью мы брали очередной ювелирный магазин, но что-то пошло не так – может, сигнализация сработала, может, ещё чего-нибудь… В общем, нас там прищучили владельцы. Все растерялись, никто не знал, что делать – кроме меня. Я успел изнутри прицепить наручники к дверным ручкам, чтобы хоть ненадолго задержать хозяев, и крикнул парням: «Давайте, бегом наверх!» Мы галопом заскочили на второй этаж, нашли там здоровую мусорную урну, разбили окно и выпрыгнули с другой стороны здания. Так мы и убежали. Я не знаю, откуда всё это появилось у меня в голове, просто я чувствовал, что нужно сделать именно так, что так мы спасёмся – и всё. То, что позволило мне стать большим человеком в преступном мире, то же самое делало меня и большим баскетболистом: я мог видеть ситуацию как бы со стороны, быстро её оценивать, предугадывать, как она будет развиваться дальше, просчитывать на несколько ходов вперёд – и корректировать её наилучшим для себя образом; другие ребята не могли всего этого увидеть. Так было и с ювелирными магазинами, и с мячом на площадке».
Банда существовала в таком составе до того момента, пока Пи Уи не закончил среднюю школу.
Кстати, каким бы странным это ни казалось, даже несмотря на свой совершенно особый талант, несмотря на то, что он уже был настоящей легендой Ракер-парка, Пи Уи проходил в основной состав баскетбольной команды далеко не в каждой школе, в которой учился. Да-да, так и было. Виной тому – бунтарская натура Пи Уи, который не признавал никаких авторитетов и не терпел ничьей власти над собой. Такой вот, к примеру, эпизод…
Однажды в неполной средней школе «Вадли», в которой на тот момент учился Ричард, белый преподаватель по физкультуре, которого звали Уилберт Смирни, пригласил Пи Уи поиграть в бейсбол. Но сделал это таким тоном, который Рику чем-то не понравился. И он отказался. И состоялся между ними по этому поводу горячий диалог следующего содержания:
– Я хочу, чтобы ты отбил мяч, Пи Уи.
– Я не хочу играть, мистер Смирни.
– А ну, пошёл! Давай! Вперёд! Пошёл, я сказал! – учитель вышел из себя и в то же время был в замешательстве, не зная, как же ему поступить с этим обнаглевшим недоноском, который осмелился перечить – и сохранить лицо перед всем классом.
– Мужик, я тебе говорю: я не буду играть.
– Нет, нет, нет. Нет! Давай, сейчас твоя очередь! Ты пойдёшь и будешь делать то, что я тебе скажу. Бери биту!
– Мужик, я тебе говорю: я не хочу играть.
– Нет, нет! Я тебе сказал: иди и отбивай мяч!
– Чувак, да у тебя крышу совсем снесло, что ли?
Мистер Смирни начал насильно совать биту Пи Уи в руки. Тот взял её и… треснул препода по башке. Не знаю, насколько сильным был удар; Ричард и сам этого не знает. Потому что он сразу бросил биту на землю и что есть духу понёсся домой.
Новость об этом инциденте разнеслась по округе со скоростью лесного пожара; она летела быстрее, чем бежал Пи Уи. Поэтому его бабка услышала её прежде, чем тот успел вернуться домой, и уже позвонила на работу матери Рика. Мать через бабку передала Пи Уи, чтобы он закрылся в их комнате, сидел там тихо, как мышь, и не смел и носа оттуда показывать, пока не придёт отец (который к тому времени вернулся из своего таинственного отъезда). Когда тот вошёл в комнату, Рик, по его же выражению, «пережил несколько минут маленького ада», правда, не стал уточнять, в чём же именно это выразилось.
Он так никогда и не узнал, что же случилось с мистером Смирни – потому что больше не вернулся в «Вадли». Его оттуда исключили и перевели (или, как говорил он сам, «приговорили») в школу имени Джеймса Отиса (или просто в «Джеймс Отис») на 116-й улице, в которой учились только мальчики. До определённого момента Пи Уи, не переставая, думал, почему же его никак не обвинили и не наказали за то, что он ударил мистера Смирни. «Но потом я понял…»
Пи Уи никогда особенно не распространялся на тему того, как ему училось в «Отисе», но и из тех кратких и туманных слов, которыми он характеризует своё пребывание в этом заведении, становится ясно: даже ему, уже столько повидавшему и пережившему, было там совсем непросто и иногда даже страшновато, поскольку царили там звериные нравы: «Джеймс Отис» был самой плохой школой в самом плохом районе, который мы знали, как «район краснокожих» – потому что там заправляла банда, члены которой называли себя «краснокожими». И «Отис» стоял прямо в центре их территории – чуть ли не рядом с их штаб-квартирой. Попасть в «Отис» было наказанием уже само по себе…»
Но все эти обстоятельства не помешали Пи Уи и его собственной банде, скажем так, «расширить сферы бизнеса»: «Когда я учился в «Отисе», мы вышли на фондовую биржу». Самое интересное, что Кирклэнд нисколько не преувеличивает и не шутит; и, когда он говорит «фондовая биржа», он и имеет в виду самую настоящую фондовую биржу, а не что-то ещё. И они и впрямь на неё «вышли»…
Изворотливый ум Пи Уи не знал ни минуты покоя в поисках возможностей для обогащения. И даже Уолл-стрит – сама Уолл-стрит - не смогла ускользнуть от его пристального внимания и не самых длинных, но очень цепких рук. Как вспоминает сам Кирклэнд: «Мы побили эту биржу, когда мне было 13...» А вы говорите: «Волк с Уолл-стрит», «Волк с Уолл-стрит»...
… 9-о сентября 1962-о года Питер Эррингтон Третий занимался обычным делом – восседал за столом в своём офисе на Уолл-стрит. В тот день он заработал много денег для своих клиентов – а значит, и для себя самого, любимого, тоже – и имел полное право быть собой довольным. Хотя на часах было уже 16:30, рабочий день Эррингтона лишь немного перевалил за экватор – он будет трудиться ещё долго после того, как рынок официально закроется на сегодня.
В дверь просунула голову секретарша Бет: «Если у вас больше ничего нет для меня, мистер Эррингтон, могу ли я быть свободна?» «Да-да, Бет, можете идти. До свидания, увидимся завтра утром». Питер одарил секретаршу слабой улыбкой и вновь погрузился в потоки цифр на экране, отображавшем котировки акций на момент закрытия биржи.
Эррингтон Третий был замечательным образчиком прирождённого дельца – в том виде, в каком их обычно принято было изображать в социалистические времена (кто, как и я, хоть немного эти времена застал и читал в раннем детстве стишки Самуила Маршака «Мистер Твистер», тот отлично поймёт, о чём я сейчас). У нас таких тогда называли «бездушными карьеристами». Но, услышав о себе что-то подобное, Эррингтон бы совсем не обиделся – напротив, это было бы для него весьма лестно, потому что в США-то таких людей называют совсем по-другому: человек, стремящийся воплотить в жизнь американскую мечту. Питер родился в семье из, скажем так, нижней прослойки среднего класса и упорно шёл к своей цели. Он был аккуратен до одержимости, столы и стулья в его кабинете стояли на строго определённых местах – и не должны были быть сдвинуты ни на сантиметр. Его костюм всегда был тщательно выглажен, и если на него садилась хоть мельчайшая пылинка, Эррингтон сразу же с брезгливым видом убирал её лёгким щелчком.
Больше всего на свете он любил деньги; он и жил для того, чтобы их делать, чтобы стать в конце концов очень-очень богатым. Втайне Питер мечтал о том, что когда-нибудь сделает такую же карьеру, как и братья Кеннеди, или их отец Джозеф (книга Кеннеди-старшего даже была у него практически настольной, он перечитывал её три раза), но пока он был просто брокером на Уолл-стрит. Да, с постепенно растущей репутацией, да, старательным, но, в общем-то, вполне себе заурядным 33-летним дельцом, который старался заключить для клиентов сделку повыгоднее и имел с этого свои проценты. Он приучил смотреть себя прямо в глаза клиентам, и в его голосе, когда он с ними разговаривал, одновременно ощущались надёжность, властность и убедительность; даже мысли не возникало усомниться в его словах – это всё равно, как не верить в то, что завтра утром взойдёт солнце…
Внезапно, ни с того ни с сего, в памяти у Питера всплыла одна физиономия. Чёрная физиономия. Молодая нахальная чёрная физиономия. Он и видел-то её всего пару раз, да и было это, наверное, уже больше полугода назад.
Эррингтон был суеверным человеком, а поэтому забеспокоился и даже немного испугался: почему, почему я вспомнил его именно сейчас? Должна же быть для этого какая-то причина?.. Да ладно, успокойся. Всё это – лишь нервы. Это был только цветной ребёнок, хулиган, а может, даже и малолетний гангстер. И нет никаких шансов, что наши пути снова пересекутся. Ни в коем случае это до меня не дойдёт… Питер глубоко вздохнул и выкинул все эти нехорошие мысли куда подальше, с головой уйдя в подробный анализ изменений курса голубых фишек…
В половине десятого вечера Питер решил, что на сегодня хватит, и пошёл к шкафу – надеть свой дорогой пиджак и чёрное кашемировое пальто. И вдруг резко остановился. Питер прислушался к диктору, который ровным голосом читал новости. Эррингтон повернулся, посмотрел на телевизор, стоявший здесь же, в офисе – и его прошиб холодный пот…
«Чуть более двух часов назад Рудольф Джефферсон был арестован в своём доме в Восточном Гарлеме и задержан по подозрению в получении доходов от продажи украденных ценных бумаг. Согласно нашим источникам, речь, видимо, идёт об облигациях, которые таинственным образом исчезли из брокерской конторы на Уолл-стрит несколько месяцев назад».
После этих слов Питеру стало жарко. Значит, предчувствие его не обмануло; так вот почему он вспомнил сегодня рожу этого сопляка… Он пошатнулся и чуть не рухнул на один из стульев. Потом дотащился до своего кресла, покрытого дорогой кожей, полуупал-полусел в него и уставился в экран телевизора.
А там показывали мужчину лет 45-и с наручниками на запястьях, которого полицейские вели к машине. И снова Эррингтон почувствовал холод под ложечкой.
«О, Боже. О, Боже. Иисусе. Господи Боже. Подождите-ка минутку… Вот дерьмо… Подождите, подождите… – он сидел в кресле, закрыв глаза, пытаясь привести мысли в порядок. – Иисус Христос… Я же знал это. И эта морда… Я знал, что это случится… Но что это за парень, которого они арестовали?»
Он подумал о своей мечте разбогатеть, о том, что теперь этого, возможно, уже никогда не случится, о том, что его, ещё хуже того, чего доброго, могут посадить в тюрьму… О, Боже. О, Боже. Вот дерьмо! Вот же дерьмо!!!
Потом он кое-что вспомнил.
Так. Та-а-ак. Так-так, постойте-ка, о чём он там говорил? Как он его называл? А, ну да, заяц…
Питер ничего не смыслил в спорте, поэтому тому чёрному пацану пришлось ему объяснять, кто же это такой – заяц. «Ну, знаешь, в беге бывают такие люди. С ними заранее договариваются, что они будут задавать темп для других – тех, кто действительно борется за высокое место, будут тащить их за собой. А потом, выложившись, они сходят где-то через две трети дистанции. Вот это и называется заяц. Если тебе это более понятно, можешь назвать такого человека жертвой. Но есть, конечно, одно условие: за свои труды заяц получает неплохие деньги». Ну да, так он и говорил: нам нужен заяц. Он говорил, что в конечном итоге кто-то обязательно будет арестован. Да. Это было одним из обязательных пунктов первоначального плана. Он так сказал. Теперь я точно вспомнил. Так, значит, тот мужик в наручниках и был нашим зайцем…»
Питер расслабился. Но звуки сирен пожарных машин, пронёсшихся по улице, заставили его вздрогнуть, и снова страх холодной змеёй начал заползать в грудь… Он сцепил пальцы на затылке и стал вспоминать ту встречу в деталях. Блин, ведь получается, что он сам всё это вроде как инициировал. О, Боже…
Потом Питер не раз думал, что даже не может понять, как же он оказался в его офисе. Кто его пропустил через главный вход в здание, почему его не остановила Бет… Он просто взял – и словно бы материализовался в помещении из ниоткуда. Ещё пару секунд назад здесь никого не было, и вот Питер поднимает глаза от документов – и видит, что перед ним сидит чернокожий парнишка, на вид – лет двенадцати. Сидит с таким уверенным видом, словно имеет прав на этот офис не меньше, чем сам Питер. И лыбится так нагло, что Питеру видны два ряда белоснежных зубов. Он хотел было возмутиться, вызвать секретаршу, строго спросить, что делает в кабинете этот молодой человек… Но тут этот мелкий поганец заговорил – и Питер забыл обо всём на свете. Пи Уи (а это был, конечно, он) заверил Питера, что «всё нормально, не дёргайся. Никаких проблем».
Пи Уи изложил суть дела, ради которого он пришёл по душу Эррингтона. И изложил на удивление лаконично, чётко и понятно для человека, который не заканчивал экономического факультета в каком-нибудь колледже и вообще – пока ещё ничего не заканчивал, потому что ему 16 лет (Питеру было трудновато в это поверить – ему всё-таки казалось, что сидящему перед ним собеседнику 12, уж больно доходной тот был на вид).
– Короче, ещё раз – всё, что от тебя требуется, это заменить необоротные облигации на оборотные. Это просто. А потом тебе нужно будет отправить их – анонимно, ясное дело – вот этому вот человеку вот в этот банк. Никто не сможет проследить этого до начальной точки – то есть до тебя. У нас есть парень, который примет в банке эти облигации – и он ничего не будет о тебе знать.
– Ты в этом уверен?
– Угу, я в этом уверен.
– А ты уже проделывал такое раньше?
– Ну, пару раз было. Это, получается, будет третий. Это просто, чувак, точно тебе говорю. Не парься, всё будет зашибись!
– Так, то есть там получится 400 тысяч в оборотных облигациях. И я получаю 200 из них, верно?
– Ага, точно. Ловишь прям на лету.
– Знаешь, я всё-таки как-то нервничаю…
– Да ладно, я же тебе сказал – расслабься, не ссы; у нас всё схвачено. Просто подумай ещё раз, чувак. Успокойся, мы знаем, что делаем.
– Ну, а вдруг кто-то всё же попадётся?
– Ты никак не въедешь. Кого-то поймают. Так всё и задумано: кто-то точно попадётся. Рано или поздно кто-то попадётся.
– Хм-м-м…
– На тебя не смогут выйти. Никто не знает о том, что ты в этом участвуешь, кроме меня. И при этом парень, который попадётся, не знает меня.
«Вот так, когда мне было тринадцать, мы побили фондовый рынок. Мы использовали эти трюки, чтобы сделать сотни тысяч долларов, и все, кто так или иначе с нами соприкасался, как-то посредничал, были людьми в дорогих костюмах и галстуках. Я даже не знал основ того, как работают банки, пока не повзрослел. Но я уже тогда разбирался в изнанке, теневой стороне этой банковской деятельности; вы понимаете, о чём я? Я знал, как проворачиваются эти вещи. Если бы мне нужно было прийти в банк и открыть там счёт, или провести какие-то операции с уже открытым счётом, я бы не смог этого сделать, потому что я просто не знал, как всё это происходит. Но я уже знал, как победить банк, как побить банк.
Как это работало? Ну, у нас был свой человек в банке – и благодаря этому мы переигрывали, если так можно сказать, фондовый рынок. Кто-то работал в банке, а кто-то – на фондовом рынке. Единственный человек, которого могли поймать – это тот, на чей адрес шли деньги наличными и чеки из банка.
Человек на фондовом рынке будет связан с человеком в банке – но друг друга они знать не будут. Люди, которые могли ворочать миллионами долларов в необоротных облигациях, меняли их на оборотные, мы продавали их через банк, а деньги шли тому человеку, чей адрес мы называли.
Конечно, кто-то из нас говорил этому парню заранее: «Вот, мол, смотри. Если тебя вдруг повяжут, то ты получишь где-то от полугода до года. Ну, максимум, тебя засадят на полтора года. Это – самое большее, что они могут тебе выписать. Но рано или поздно это точно произойдёт».
Этого человека могли вычислить по номеру его социальной страховки, а потом выйти на его имя. Никто из нас никогда не получал денег и чеков, мы просто забирали у него потом свою долю. Это был кто-то посторонний; мы предупреждали его о том, чем всё закончится – но он был готов пойти на это, потому что многие люди согласятся пожертвовать восемнадцатью месяцами своей жизни, если взамен им предлагают заработать сотни тысяч долларов за секунду, за одну секунду.
Мы занимались этим в течение трёх лет – начали, когда мне было 13, и закончили незадолго до того, как мне исполнилось 17. Ребята из нашей компании забирали себе половину, другую получал человек с фондового рынка. И никто – ни те, кто действовал на рынке, ни те, кто работал в банке – никогда, ни разу не попались.
Знаете, почему такое стало возможным? Потому что мы были нужны этим парням – на фондовом рынке и в банках – этим «белым воротничкам», которые хотели совершить преступление, но не могли, у них не хватало духу, кишка была тонка. И они начинали искать кого-то вроде нас. Мы провернули это вместе с тремя парнями с фондовой биржи – каждый год работали с разными; Эррингтон был одним из них. И, соответственно, трёх парней, которым направлялись деньги из банка, за это время арестовали».
Примерно в то же время Рик занялся новым видом деятельности. Билли Блэйз, Дёрганый Санни, Синий Сок и Пи Уи во многом завязали с торговлей наркотиками и сосредоточились на более легальном бизнесе: кредитовании населения. Он рассказал об этом родителям, но, конечно, зная о том, что отцу это не понравится, представил всё в максимально благородном виде: «Часто я давал деньги почти на ветер, потому что совсем не был уверен в том, что мне их вернут. Давал даже 14-15-летним подросткам. Они приходили ко мне со своими проблемами, и я давал им денег, чтобы они могли их решить. Так что, прежде чем я окончил среднюю школу, я уже вовсю был задействован в этом бизнесе». На самом деле были, наверное, и те, кому деньги нужны были позарез действительно для того, чтобы справиться с какой-нибудь бедой – на операцию, чтобы спасти жизнь своему ребёнку, или ещё на что-то в том же роде. Но подавляющее большинство клиентов Пи Уи составляли всё те же люди – похожие на него самого. Они просто хотели разбогатеть побыстрее и попроще – одолжить денег, купить на них наркотиков, а потом перепродать их подороже. Вот такие «проблемы» они и решали.
«Как-то к нам пришёл какой-то парень и говорит: «Слушайте, я хочу занять денег. Я знаю, что у вас они есть. Мне нужно 300 кусков, чтобы я мог провернуть кое-какое дельце. Дайте мне их – и через тридцать дней я верну вам в полтора раза больше». И всё выгорело! Нам это, конечно, понравилось – ведь это оказалось так легко!» Так ребята вошли в этот бизнес. Они давали кредиты, которые не требовали никакого обеспечения. Никаких документов. И никаких поручителей.
Пи Уи ссужал желающих деньгами по той же схеме, на следующих условиях: они берут не менее 100-а тысяч – и через тридцать дней возвращают ему 150 тысяч. Это выглядело, вроде бы, не так грязно, как торговля наркотиками; правда, методы они при этом применяли всё те же – отвратительные: «Но нужно было дать понять людям, что мы – не те, кто будет ждать и терпеть всякие проволочки, не те, кого можно просто кинуть; что нам нужно возвращать деньги в срок. Для этого нам приходилось использовать разные способы. Я имею в виду, что мы много раз отправляли наших клиентов в больницу. Если кто-то задерживался с выплатами, мы находили его и выбивали из него деньги – палками и кастетами с шипами. Это были жестокие уроки – кровь частенько так и хлестала».
Самой крупным кредитом стала сумма в два миллиона наличными. Они дали их какому-то белому парню. «Ну да, мы, чёрные ребята, заработав денег на продаже наркотиков, ссужали ими белых. Самые большие суммы всегда просили белые. Когда мы занимались с наркотой, нашими главными конкурентами были итальянцы и кубинцы. Поначалу – как раз итальянцы. Но, когда в гетто пришли кубинцы, всё изменилось. Смотрите: когда вы имеете дело с итальянцами, то сталкиваетесь с двумя сторонами мафии. На одной из них – те, кто вообще не хочет связываться с наркотиками. А на другой – те, кого эти первые называют ренегатами, и им, в принципе, по фигу все эти установленные каноны и правила, главное – нажиться. И всё-таки даже они придерживаются каких-то неписаных законов. Но кубинцы – они и есть кубинцы, тут ни убавить, ни прибавить. Когда они появились, то просто нарушили все правила этой игры. И полностью сломали её. Они стали работать на условиях… потом умные ребята-экономисты сказали мне, что на их языке это называется «консигнацией». Знаете, что это значит? Кубинцы продавали наркотики сразу в долг – то есть там не нужны были деньги немедля, здесь и сейчас. Их можно было отдать потом. Значит, вы становитесь их должниками. И при таком раскладе ребятам, которые имели дело с кубинцами, уже не требовались мои деньги. И вот тогда я вышел из этого бизнеса, которым занимался – не было никакой выгоды в нём оставаться».
Иногда, очень-очень редко, Пи Уи и сегодня надевает что-то вроде этой шубы – правда, больше, что называется, для смеха, ну, и чтобы вспомнить молодость, когда он с этими шубами не расставался. Впрочем, разговор о том направлении в моде, законодателем которого был Кирклэнд, ещё впереди...
А тем временем Пи Уи уже заканчивал школу. К тому моменту его родители были в курсе, чем он занимался: «Знали ли мои мать и отец, чем я занимался? Знали. Сначала узнал отец, а потом и мать тоже. Она узнала это незадолго до того, как я собрался в колледж, но отец – гораздо раньше. Не мог же я говорить, что всё это время продаю газеты?
Когда он узнал, он… ну, он просто сказал: «Как же так? Как всё это могло случиться?» Мой отец был азартным игроком. Он часто играл после работы. И он ненавидел Билли Блэйза. Мой отец отлично его знал. И вот, когда он услышал о какой-то нашей проделке, он разыскал Билли, и между ними состоялся горячий разговор. И, когда я потом увидел Билли, он мне сказал: «Эй, чувак, твой отец приходил ко мне поговорить. Он всё знает». Я его спросил: «Почему ты ему рассказал?» А он мне ответил: «Знаешь, что? Вообще-то, не так уж и много мне пришлось ему рассказывать – он и так неплохо знает о наших делах». Ну, и когда я вернулся домой, отец засыпал меня вопросами. И потом он сказал: «Но как, почему? Я не понимаю». И я ему честно ответил, почему. Я сказал ему: «Пап, потому, что я не хочу оказаться в том же положении. Нет, не подумай, я не то, чтобы не ценю того, как вы с мамой нас воспитывали, растили, как вы боролись с этой жизнью, через что прошли. Но я просто не хочу оказаться в том же положении, не хочу, чтобы моя жизнь была такой же».
***
Последней школой для Рика стал «Чарльз Эванс Хьюз» – именно там он заканчивал выпускной класс.
В «Чарльзе Эвансе» Кирклэнд вёл себя примерно, по крайней мере, учителей бейсбольными битами по головам не бил, а потому безо всяких заморочек получил место в основной баскетбольной команде. В последнем классе он набирал по 50 очков за игру. И из школы он выходил уже, можно сказать, официально завоевав звёздный статус – его признали all-city-разыгрывающим. Если вспомнить, что Нью-Йорк на протяжении нескольких десятилетий называли не иначе, как «городом разыгрывающих» (правда, это звание на сегодняшний день уже ушло в историю), то аванс весьма почётный – и ко многому обязывающий.
Школьная команда «Чарльза Эванса Хьюза». Парнишка в верхнем ряду, тот, что второй справа, под 95-м номером, и есть Пи Уи.
В Гарлеме ещё есть люди, которые с трепетом и придыханием вспоминают один летний день, когда Пи Уи выиграл приз MVP в матче, в котором играли лучшие старшеклассники, так сказать, All-Stars среди школьников Нью-Йорка (причём это было за пару лет до того, как сам он закончил школу) – и при этом он даже не успел завершить тот поединок. Потому что его в тот же день пригласили на другую игру, проходившую неподалёку – поважнее и поинтереснее, и соперники там тоже были покруче – например, сам Чемберлен. «Боб (МакКэллоу) спросил меня как-то, хотел бы я принять участие в этакой своеобразной All-Star Game, где будут играть несколько профессионалов, и в том числе Чемберлен. Конечно, я не мог отказаться от такого вызова, потому что самая важная и ценная вещь в Ракере – это ваша репутация. А где ещё завоёвывать себе реноме крутого парня, как не в игре против Уилта, тем более, что он уже не так часто появлялся в парке? Ракер был главным полигоном, если вы доказали там, что умеете играть, то значит, вы могли проявить себя везде, в том числе и в профи. Парк чётко разделял игроков на просто хороших и действительно великих. И настоящее величие к вам приходило только тогда, когда вас признавали в Ракере болельщики. О вас могли трезвонить в газетах, вы могли быть звездой в NCAA – но, пока вы не доказали своей игрой в парке, на что вы способны – для местных болельщиков вы оставались нулём, пустым местом, им было всё равно, что о вас пишут в СМИ. Там было ещё несколько парней из НБА, помимо Уилта. Всех уже не помню, но точно был Хэппи Хэйрстон (пусть на счету последнего и нет ни одного участия в All-Star Game и других заметных достижений, кроме чемпионства в составе «Лэйкерс»-72, но игрок – просто превосходный)». Толком не отдохнув, Пи Уи вылетел на площадку – и, набрав 30 очков, взял второй за день трофей MVP, на этот раз – в борьбе с настоящими корифеями. На тот момент ему было 16 лет…
Пи Уи собирался продолжать образование и поступить в колледж – но уже не в Нью-Йорке. Ему захотелось вырваться из этого столь привычного для него мирка. И Ричард покинул Гарлем – и ради учёбы тоже… хотя точнее, конечно, будет сказать – просто ради получения диплома. Но всё-таки в основном по другим причинам.
Дело в том, что ещё до отъезда его взгляды на происходящее вокруг начали постепенно меняться. Бандиты калечили людей. Бандиты убивали людей. Бандиты убивали друг друга. И Пи Уи вдруг просто стало страшно. И он не видел выхода из всего этого, если бы остался в Нью-Йорке. «Эта жизнь была всем, что я знал. Как если бы меня с самого рождения привязали лицом к дереву, так, что глаза смотрят в упор на кору, которая больно царапает лоб. И всё, во что упирается взгляд – это только кора. Я не видел другой точки отсчёта. Не видел других возможностей. Нет прошлого. Нет будущего. Нет перспектив. Нет надежд. Я перестал слышать песни своих предков. Всё, что я видел – это кора. Только это – с первой минуты жизни. Я не мог охватить взглядом всего дерева. Не мог увидеть, что там, наверху, есть листва». Поэтому Пи Уи так и не разглядел в тот момент просвета в этой листве, через который на него смотрело чистое небо. Заметь он его – и перед ним открылся бы другой мир. Но это произошло позже, гораздо позже. Ради того, чтобы увидеть наконец это небо, Рику придётся пройти ещё через многое…
«Я любил и Билли Блэйза, и Синего Сока – глубоко любил их обоих, действительно любил. Но Сок был опасным типом – вам стоило только посмотреть ему в лицо, и вы сразу же это понимали. Он, и Билли, и Санни начали убивать людей. Вот тогда-то мы и разбежались. Я даже не думал лишить кого-нибудь жизни, потому что я всегда знал, что только у Бога есть на это право, вы понимаете, о чём я? То есть, если бы мне пришлось защищать свою семью, я бы, пожалуй, мог это сделать, такое было бы возможно, но убить из-за денег – нет, я знал, что никогда не смогу сотворить такое. Ну, да, я тогда выстрелил в сторону полицейских, и огрел учителя битой по голове, но у меня даже в мыслях не было, что я могу кого-нибудь из них убить».
Впрочем, стоит, конечно, справедливости ради упомянуть, что заповедь «не убий» Рик соблюдал и по другим причинам – уже совсем не религиозным, а сугубо прагматическим: «И даже когда я начал заниматься этими кредитами, и кто-то не мог вернуть их вовремя, я очень быстро понял: этому парню – должнику – может повезти, ему может улыбнуться какой-нибудь счастливый случай, он, в конце концов, просто может сорвать большой куш, играя в крэпс, и отдаст эти деньги, но если он будет мёртв, он уже никогда не заплатит вам. То есть, это просто бессмысленно – забирать чью-то жизнь».
Так что Пи Уи на какое-то время покинул Нью-Йорк. Теперь Билли Блэйз, Дёрганый Санни и Синий Сок были далеко. И это, вполне возможно, спасло Рику жизнь. Потому что именно в это время и Билли, и Сок, и Санни как раз начали превращаться уже в настоящих бандитов. А Пи Уи гангстером себя в то время не считал (хотя, по сути, он, конечно, и был гангстером). Он думал о себе, как о предпринимателе, американском капиталисте. Но совсем не похожем, например, на Марка Рича – миллиардера, основателя одной из крупнейших трейдинговых компаний, который в 1983-м бежал из США в Швейцарию после того, как был обвинён в уклонении от уплаты налогов в размере 48-и миллионов долларов. Нет, Пи Уи не собирался скрывать свои деньги и переводить бизнес куда-нибудь в ЮАР с её апартеидом или в Нигерию, где процветала военная диктатура Сани Абачи. Подобные сделки казались ему чем-то аморальным (ну да, ни больше не меньше). Хотя настанет момент – и он пойдёт неверной дорожкой Марка Рича…
Итак, Пи Уи решил поступать в университет. Его выбор пал на «Киттрелл-колледж». Впрочем, и выбора-то особого не было. На дворе стояла середина 60-х – период самого что ни на есть «махрового» расизма. И пусть в лиге уже играли и Чемберлен, и Бэйлор, проблема оставалась – и даже, кажется, отношение к ней нисколько не менялось, не трогаясь с мёртвой точки. Всем ещё памятны были истории, как из «Сент-Луис Хокс» выживали сначала Вуди Солдсберри, а потом Клео Хилла только за то, что они были чёрными и пытались доказать, что способны на площадке на куда большее, чем просто выполнять всю грязную работу, – ведь это было всего-то год-два назад. И это были далеко не единичные случаи. Пройдёт ещё несколько лет – а Спенсер Хэйвуд будет жаловаться, что его, одного из лидеров «золотой» олимпийской сборной-1968, несмотря на все его заслуги и награды, притесняют в колледже и считают «недочеловеком». Что уж говорить про те времена… Многие афроамериканцы – включая подчас даже самых талантливых – в 60-е годы были вынуждены играть за команды так называемых «чёрных» колледжей, которые создавались специально для них. «Киттрелл» как раз входил в их число.
О времени пребывания Пи Уи в «Киттрелле» мало что можно рассказать. В СМИ на государственном уровне внимания чемпионатам среди команд «чёрных» колледжей почти не уделялось, а ещё правильнее будет сказать – их практически не замечали.
«Киттрелл-колледж» располагался в округе Хендерсон в Западной Каролине, в маленьком провинциальном городке – в местности самой что ни на есть сельской. И само учебное заведение было под стать – весьма скромное, даже захудалое, где и учебная программа-то была неполной и рассчитана всего на два первых курса. Здание было построено на скорую руку и казалось на вид не прочнее спичечного коробка. Но, как уже говорилось, Рику было не до жиру, учитывая его цвет кожи и то, что в школе он успехами в плане успеваемости, мягко говоря, не блистал. Как признавался сам Кирклэнд, он даже выделил из своих сбережений энную сумму – специально для того, чтобы подмазать администрацию какого-нибудь колледжа, чтобы те зачислили его к себе студентом. Уж не знаю, дошло ли дело до дачи взятки, но, так или иначе, Кирклэнд оказался в «Киттрелле» (предполагаю, что всё-таки дошло, потому что всё то время, что Рик провёл в колледжах, он, будучи одним из лидеров своих команд, играл «за просто так» – спортивной стипендии, которая вообще-то полагается в таких случаях, ему так и не выделили. Впрочем, сам он был этому даже рад: «Так я чувствовал себя немного более свободным» – а свободу люди, подобные Кирклэнду и Хэммонду, ценят даже выше, чем большинство остальных… Свобода эта заключалась в том, что Рик ни разу, по его же собственным словам, не переступил порога учебной аудитории; всё это время он, как и в школах, продолжал играть в кости, и, тем не менее, успешно двигался к получению степени бакалавра – благодаря тому, что отлично играл в баскетбол, пусть и без стипендии).
«Мне запомнилось, что за счётом во время матча следил студент из ребят повнимательнее, который записывал его на большой доске мелом и тут же стирал, стоило кому-то набрать очередные очки, записывал – и стирал, и так далее. Команде гостей оставалось только молиться и уповать на честность и добросовестность этого парня, на то, что он не будет приписывать очки своим. Впрочем, это был один из таких, ну, знаете, последних оплотов сельского чёрного Юга, а поэтому его пока не затронули современные веяния, и там ещё были в ходу такие штуки, как общечеловеческие ценности вроде честности, там во многом ещё сохранялся патриархальный уклад – так что и счёт, как правило, указывали правильно».
«Киттрелл-колледж» – альма-матер Пи Уи. Да уж, совсем не «Гарвард»...
Достоверно известно, что средняя результативность Пи Уи в «Киттрелле» составляла 41 очко за игру. Ясное дело, что эта цифра свидетельствует не только о силе Кирклэнда, но и о слабости соперников. Но при этом, конечно, нельзя просто взять – и всё списать на то, что противники были совсем уж плохи. Просто сам Пи Уи был уж очень хорош.
На протяжении 60-х годов в лиге регулярно появлялись выдающиеся исполнители, которые, выходя на позиции первого номера, могли похвастаться завидной результативностью: это, в первую очередь, Оскар Робертсон и Джерри Уэст; сюда же относятся и Уолт Фрэйзер с Дэйвом Бингом. Да и те же Боб Коузи и Ленни Уилкенс провели по несколько сезонов именно в таком ключе. Но всё же было этих людей совсем немного, да и сам вопрос, насколько кое-кто из них соответствует понятию «классического разыгрывающего», очень дискуссионный.
Пи Уи, если бы он только изъявил со своей стороны желание играть в НБА (хотя там всё было совсем не так просто – но разговор об этом ещё впереди), надо думать, имел все шансы войти в эту блестящую когорту. Потому что все, кто сталкивался с ним на площадке – будучи его партнёром или соперником – в один голос говорят, что он с видимой лёгкостью и элегантностью вёл игру своей команды и при этом был великолепным скорером. Лучше всего об этом свидетельствует следующий факт: на турнирах в Ракере на рубеже 60-70-х годов Рик Кирклэнд трижды(!) становился лучшим снайпером, обходя при этом даже своего приятеля Джо Хэммонда. И я не зря поставил восклицательный знак. Конец 60-х – начало 70-х – это период наибольшего расцвета Ракер-парка, конкуренция там была поистине запредельной; достаточно вспомнить, какие люди принимали участие в летних лигах Ракера, включая суперзвёзд НБА вроде Ирвинга. И трижды становиться лидером по результативности – это великое достижение безо всякого преувеличения (возможно, что Пи Уи его даже улучшил бы – но, начиная с 71-о года он потрясал своей игрой совсем другую публику в совсем другом месте).
Пи Уи оставил свою шиншилловую шубу до пола, уже ставшую его непременным атрибутом, в Нью-Йорке. Тем не менее, несмотря на все попытки смешаться с толпой и ничем себя не выдавать, он всё равно сразу же выделялся на фоне остальных студентов – как правило, выросших в такой же сельской местности, как и та, в которой располагался колледж. Гарлем буквально пёр из него – сразу было видно, что он дитя его улиц. И летом 64-о, когда начались каникулы, он вернулся – на эти улицы и к этой пьянящей и опасной жизни. Ему было девятнадцать.
Баскетбол позволил ему провести этот год на юге, в месте, которое по сравнению с Гарлемом можно было бы назвать идиллическим и даже благословенным. То была краткая отсрочка, отпуск, после которого он вновь лицом к лицу столкнулся с привычной действительностью…
***
Как-то Пи Уи ночь напролёт развлекался в баре Рыжего Рэндольфа Шалимара на углу 123-й улицы и Седьмой авеню. И вот, уже ранним-ранним утром, до него долетела фраза, которая мигом разогнала хмель в голове и усталость от бессонной ночи в теле. Он стоял у барной стойки, навострив уши, чтобы получше слышать, о чём ведёт разговор небольшая компания, только что расположившаяся у входа, и опустив лицо, потому что невозможно было поверить в случившееся. Один из них говорил: «Эй, чуваки, они просто убили Синего Сока!»
«…Синий Сок… Ему было всего двадцать два, но, если бы вы поспрашивали в округе – никто бы вам не смог рассказать, каким он был в детстве. Мало кто знал, кто его крестил, кто дал ему имя при крещении. Да, по-моему, и само-то имя мало кто слышал – для всех он был просто «Синий Сок». Только мы знали, что это имя у него есть, и на самом-то деле звали его Эрнест Эдвардс. Немногие были в курсе того, как он рос, как он жил всё это время, кем были его родители, как жили они – и были ли они живы вообще. Была ли у него кровать, спал ли он на ней, как другие нормальные дети, или лежал на полу… Он был ребёнком улиц. И вся его жизнь проходила на этих улицах. Для меня он так и остался кем-то, в ком уживались одновременно и взрослый жёсткий мужик, и задиристый подросток. Я знал, что он мог быть и жестоким, и нежным. Сейчас я понимаю, что он, наверное, был обречён, только появившись на свет. У него не было шансов. Ну, вам просто этого не понять, если вы лично не знали Сока или кого-нибудь вроде него. В конце концов, это должно было случиться – потому что Сок был бандитом. Он убивал людей».
Поначалу очень трудно было всё это осознать и уложить в голове. В Синем Соке было меньше метра восьмидесяти, но он был таким коренастым и широкоплечим, что смахивал на небольшую ходячую скалу. Аура угрозы, которая неизменно его сопровождала, делала его в глазах окружающих ещё внушительнее. Он казался несокрушимым. «У Сока в то время как раз что-то было с ногой, и он передвигался на костылях. Последнее, что он сделал, как мне потом рассказывали – это швырнул костыль в одного из парней, которые стояли над ним и стреляли».
Семь человек расстреляли Синего Сока внизу, на Ленокс-авеню, неподалёку от места, где она пересекается со 120-й улицей. Полтора года спустя та же участь постигла Дёрганого Санни, которого прикончили, когда он выходил из квартиры своей подружки на 127-й улице, между Ленокс-авеню и Пятой авеню. Никто не был арестован за эти убийства, никто даже не был задержан в качестве подозреваемого.
«Почему их убили? Ну, видите ли, в тех местах как-то не принято задавать такие вопросы. Такое случается, скажем так. Просто Сок и Санни дошли до той точки, когда они стали уже настоящими бандитами. Они пересекли границу. Есть грань, до которой вы просто пытаетесь выжить и заработать денег. Но, когда вы переходите эту грань, вам уже начинает нравиться то, чем вы занимаетесь, вам доставляет удовольствие чувствовать себя крутым, вы считаете это нормальным. И вот тогда вы просто начинаете использовать людей, злоупотреблять этим – и вы превращаетесь в гангстера. Вы используете людей – более слабых, или менее сильных, чем вы – называйте, как хотите. И вот к этому они пришли. Всем было ясно, что это – лишь вопрос времени.
Тогда, в первые дни, это казалось таким странным, потому что Сок и Санни были уже очень хорошо известны в окрестностях, у них был определённый авторитет, и вдруг они оба просто исчезли с этих улиц – сначала один, потом другой. Я помню, как возвращался из «Киттрелла» и думал о том, почему мы разошлись, когда я узнал, что они делают и как они это делают. Я помню, как объяснял им, что выхожу из компании, потому что больше не могу быть с ними, не могу заниматься тем, чем занимаются они. Но, вы знаете, они так радовались за меня, когда услышали, что я поступил в колледж. Можно сказать, даже восхищались мной…
Мог ли и я погибнуть так же, продолжая жить той жизнью? Ну, люди вокруг постоянно умирали, включая моих друзей. Вы понимаете, что я имею в виду? Но, раз уж вы посвятили себя этой жизни, то вы должны быть готовы и к тому, что умрёте гораздо раньше, чем могли бы. Ваша жизнь – всегда на грани, и вы должны всё время поддерживать свою репутацию, потому что ваша репутация – это всё. И вы никогда не знаете наперёд, когда какому-нибудь дураку взбредёт в голову попробовать отнять у вас вашу жизнь.
Единственное, что я мог – это защищать свою семью по мере сил. Люди, которых я любил, которые мне нравились, никогда не переступали порог того дома, где я в это время жил – я не был уверен, что сам там в безопасности, и не хотел рисковать их жизнями».
Билли Блэйза не стало в 1997-м. Он умер в больнице, когда ему было 55. «В заключении патологоанатома было сказано, что он умер в результате «естественных причин». В общем-то, никто толком не знает, почему же он умер. Многие думают, что на самом деле его убили наркотики, которые он стал употреблять задолго до смерти.
Когда я сидел в тюрьме, Билли уже серьёзно подсел на кокаин. Но Билли попробовал его гораздо раньше – ещё когда мы начали заниматься кредитами. Билли забирал свою долю и пускал её на продажу и покупку наркотиков. Сначала он нюхал кокаин, потом начал колоться – в предплечья, в плечи чуть выше локтя.
Для меня это тоже было странно. Я никогда не видел его жену, я даже не знаю, был ли он официально женат, но вот как-то я встретил одного парня, и оказалось, что это – его сын. Мы часто разговаривали с ним о его отце, и я увидел в нём так много от самого Билли... И он живёт той же жизнью. Он совсем недавно вернулся из тюрьмы – месяца три-четыре назад после трёхлетнего срока. И он продолжает жить так же. Я не знаю, почему так происходит. Может быть, потому, что Билли с детства приучал сына к тому, что никакой другой жизни просто не может быть».
***
Выступления Кирклэнда за «Киттрелл» и его 41 очко за игру в среднем не остались незамеченными – и его пригласил в свои ряды «Норфолк Стэйт» из Вирджинии (на титульном фото к этой части – Пи Уи как раз в майке «Норфолка» под 44-м номером).
«Норфолк» был таким же «чёрным» университетом – но рангом куда повыше. Он входил в CIAA – Центральную Межвузовскую Спортивную Ассоциацию. Исторически сложилось, что её составляли в большинстве своём как раз такие вот «чёрные» учебные заведения, из них-то она и образовалась. В свою очередь, CIAA является одним из подразделений второго дивизиона NCAA.
В истории CIAA хватает интересных личностей. Ну, например, это оттуда вышла целая компания персонажей, при упоминании имён которых людей моего возраста начинают душить ностальгические рыдания и первое, что приходит в голову – ну, вот же, вот она, вот это и есть настоящая «старая школа» во плоти: Бен Уоллес, Чарльз Оукли, Энтони Мэйсон, Рик Махорн. Также мои сверстники отлично помнят таких людей, как Эвери Джонсон, Дэррелл Армстронг и Линдси Хантер. Или Бобби Филлса, которого сам Джордан называл едва ли не самым жёстким и неудобным для себя защитником во всей НБА и которого сгубила любовь к быстрой езде. В разные годы там играли люди, которые предпочли карьеру шоуменов профессиональному спорту, вроде волшебника Маркеса Хэйнса, который был способен вести мяч со скоростью 6 ударов в секунду, или Джеки Джексона – одного из самых потрясающих данкеров в истории баскетбола, о котором я сказал пару слов в предыдущей «истории». Именно из CIAA, что, конечно, совсем неудивительно, пришёл и первый афро-американец в истории НБА – Эрл Ллойд. Там же отметился и один из титанов Ракер-парка – Эрл Козёл Мэниголт. Там выступали те, кто имел несчастье родиться лет на двадцать раньше, чем надо бы, прежде всего – уже упоминавшийся Клео Хилл, о котором мне приходилось читать и слышать, что это, возможно, был лучший игрок своего поколения и, если бы не расовые проблемы, тогда… Насчёт лучшего не знаю, но уже в те дни, в начале 60-х, Хилл, говорят, мог похвастаться вертикальным прыжком с двух ног в 44 дюйма и умел забивать сверху, взмывая в воздух с линии штрафных бросков. Опять же – верить в это или нет, особенно в последнее, учитывая, что в Клео всего-то 185 см – пусть каждый решает для себя. Но те, кто видел его в игре, говорят, что таким же прыжком обладал в то время только тот же Джеки Джексон, и иногда называют Клео предтечей Джордана и Дэвида Томпсона. Кое-кто из знающих людей характеризует Хилла, как потенциально «одну из главных звёзд лиги, возможно – главную». Бесспорно одно: Хилл обладал в совершенстве едва ли не всеми возможными видами бросков – джамп-шотом, сет-шотом, даже чем-то вроде крюков с обеих рук и многими-многими другими – и к этому добавлялся совершенно запредельный для разыгрывающих того времени атлетизм (опять же, включая всё, что только под этим подразумевается – и физическая сила, и прыжок, и скорость, и подвижность, ну, и так далее). Этот сплав мог бы произвести революцию в тогдашней НБА – но увы... Самым красноречивым фактом, говорящем об уровне таланта Хилла, является то, что именно его, а не Эрла Монро, признали лучшим игроком в истории университета Уинстона-Сейлема, в котором оба учились.
Судьба Клео Хилла (на правом фото он – в форме университетской команды) – одна из самых мрачных, а, называя вещи своими именами, – позорных страниц в летописи НБА, о которой сама ассоциация предпочла бы вспоминать пореже. Возможно, выбери его на драфте другая команда – из какого-нибудь северного штата – всё сложилось бы по-другому. Но Хиллу не повезло вдвойне: он не только родился не в то время, но и попал не в то место – в южный Сент-Луис, один из оплотов расизма: «Потом я долго думал, как это вообще случилось: почему именно они выбрали именно меня?» Ответ на этот вопрос знал главный тренер «Хокс» Пол Сэймур, которому просто нужна была мощная команда, а на всё остальное, и цвет кожи в том числе, он не обращал внимания: «Мы проиграли предыдущий финал «Бостону», и, чтобы этого не повторилось, нам необходимо было увеличивать нашу огневую мощь – и Хилл как раз великолепно для этого подходил. Нам требовался сильный игрок – а Клео Хилл был сильнейшим игроком». В первой же игре за «Хокс» Клео набрал 26 очков – великолепное начало, но тот дебютный матч в НБА, по сути, так и остался для Хилла единственным полноценным. Белые ветераны команды (а весьма быстро после начала сезона Клео вообще остался единственным чернокожим в «Сент-Луисе») – Боб Петтит, Клайд Ловелетт и Клифф Хэган, к слову, все, как один, члены Зала славы – увидев такую прыть со стороны новичка, просто испугались за свои лидирующие позиции, к тому же им очень не понравилось то, что Сэймур выдвигает талантливого первогодка на ведущие роли: «Это значит, что теперь мы будем делать меньше бросков, набирать меньше очков – и получать меньше денег». Сэймур выпускал Клео в старте ещё в нескольких следующих матчах – но они превратились для него в настоящий ад. Когда тебя бойкотируют – штука очень неприятная, но если такое происходит на игровой площадке – это в сто раз хуже. Команда сговорилась и просто перестала давать своему разыгрывающему мяч, а когда он его всё-таки каким-нибудь образом получал, бросал по кольцу и промахивался – все демонстративно поворачивались к щиту соперника спиной и не шли бороться за подбор. Тренер вёл с игроками воспитательные беседы, даже выписывал какие-то штрафы – но ничего не помогало. Партнёры (хотя – какие уж там партнёры) продолжали подвергать Хилла остракизму, а вскоре и Сэймур – его единственный союзник – вылетел из команды как раз из-за того, что хоть как-то пытался поддержать Хилла, в котором продолжал видеть нового лидера «Хокс». Пришёл новый тренер – и Клео остался один против целой команды недругов и самодура-владельца – и едва ли не против всего города. Его сразу же усадили в запас, потом фактически отстранили от тренировок с командой, а потом... Впрочем, рассказывать о трагедии Клео Хилла вот так – в двух абзацах – это значит проявлять к нему неуважение, а мне этого не хочется. Скажу только, что сам Хилл потом говорил, что дело не в расизме, а в очках – и контрактных деньгах за эти очки. А тот же Петтит не упускал случая клятвенно заверить общественность, что он не был ни инициатором, ни участником травли Клео. Оно и понятно – кому же хочется быть задействованным в этой грязной истории и иметь такое пятно на репутации, особенно если ты – один из главных идолов в истории лиги; вот только мало кто словам Петтита верил. Так или иначе, НБА таким вот образом попросту убила в Хилле игрока – возможно, великого игрока. Надо отдать ему должное: он не сломался психологически и нашёл в себе силы стать потом успешным тренером.
Были те, кому повезло побольше – они всё-таки состоялись, как игроки, и даже стали вполне себе звёздами своего времени, хотя и кое-кому из них не дал раскрыться до конца всё тот же расовый вопрос: Вуди Солдсберри, Уолтер Саймон, Колдуэлл Джонс, Дик Барнетт, Джулиус Кей, Тед МакКлэйн, Нэт Клифтон, Бен Уорли. Сия участь (весьма печальная, надо сказать, потому что об этих людях до определённого момента почти ничего не знали в стране благодаря очень невысокому статусу колледжей, в которых они учились, хотя они уже тогда имели право на славу ничуть не меньшее, чем другие звёзды) не обошла стороной и тех, кого сегодня мы называем легендами (ну, или почти легендами): Уиллиса Рида, Сэма Джонса, Эрла Монро или Боба Лава.
Был такой человек и в «Норфолке». Ну, называть его «легендой» в масштабах всей лиги – это, конечно, перегнуть палку. Зато к нему вполне применимы следующие фразы: один из лучших лёгких форвардов 70-х; один из лучших двусторонних и просто универсальных игроков в истории НБА; один из самых недооцениваемых баскетболистов лиги (иногда его даже называют «королём недооцениваемых игроков»); ну, и всё-таки – настоящая легенда, пусть и для двух команд. Многие недоумевают, почему его до сих пор не включили в Зал славы. Всё это – о нём, о Роберте Дэндридже, или просто Бобби Ди, известном также под прозвищем «Борзая».
Боб Дэндридж относится к числу тех игроков, которые мне наиболее импонируют даже не своим стилем, а отношением к игре. Такого парня хотел бы видеть у себя каждый нормальный тренер, и любой партнёр мечтал бы выходить с ним на площадку. Для Дэндриджа не существовало на паркете такого понятия, как «я» – были только «мы» и «команда», ради которой он готов был пожертвовать многим (что собственно, и происходило на протяжении большей части его карьеры).
Очень сложно судить о том, насколько же высок был уровень Боба на самом деле; по-моему, об этом вообще никто не может сказать с уверенностью – может быть, даже он сам. С ним случилась любопытная история. Он дважды становился чемпионом, причём оба раза это происходило в командах, для которых тот титул так и остаётся единственным по сей день: в «Милуоки»-70-71 и в «Вашингтоне»-77-78. Играя за «Норфолк», Боб отличался завидной результативностью, были матчи, в которых он набирал больше полусотни очков. Но, придя в «Милуоки» с драфта-69, Дэндридж по определению не мог претендовать на какую-то очень значительную роль в команде, потому что под первым номером на том же драфте «Бакс» выбрали человека, от которого все ждали, что он станет мессией – и тот все ожидания с лихвой оправдал. Речь идёт, естественно, о Кариме (тогда ещё – Лью Алсиндоре). По итогам дебютного сезона Дэндридж вошёл в первую команду новичков – и, кажется, уже готов был замахнуться на нечто большее. Но весной «Милуоки» выменяли в «Цинциннати» Оскара Робертсона – пусть уже и изрядно постаревшего (тому было 32 года), но ещё совсем не утратившего звёздного блеска. Так что Дэндридж оставался на заднем плане. В 77-м он в качестве свободного агента подписался с «Буллетс». В «Вашингтоне» уже был сложившийся дуэт лидеров – «большие» Элвин Хэйс и Уэс Анселд. Так что по прибытии Бобу сразу же вручили уже ставшую ему столь привычной партию третьей скрипки (с чем он совсем и не спорил). Его приход в «Вашингтон» позволил Кевину Греви, который до того играл на некомфортной для него позиции третьего номера, уйти на второй, а сам Борзая стал отличным «внешним» дополнением к играющим внутри Хэйсу и Анселду. Со стороны кажется, что Боб – большой везунчик, который оказывался в нужное время в нужном месте и срывал главный куш. Но это совсем не так. Потому что в лагере болельщиков команд, за которые он играл, бытовало такое мнение: «Да, конечно, не будь у нас Карима и Оскара (или Элвина и Уэса) – мы бы ни за что не взяли перстни. Но и без Борзой нам бы не видать их, как своих ушей». Это – лучшая характеристика Боба; он был ключевым действующим лицом обеих чемпионских команд. По сути дела, Боб был в «Милуоки» и «Вашингтоне» элементом того, что нынче модно называть «большим трио».
С одной стороны – ему повезло, что его карьера прошла бок о бок с такими легендами, с другой – это, кажется, так и не позволило ему раскрыться до конца. Он почти всё время оставался как бы в их тени, выходя на сцену лишь тогда, когда это было необходимо. Даже Уэйн Эмбри, генеральный менеджер «Бакс», после того, как команда выиграла титул, счёл нужным особо отметить именно Боба, сказав, что для большинства болельщиков его вклад в чемпионство на фоне игры Абдул-Джаббара и Робертсона, к сожалению, остался недооценённым: «Все говорят о Кариме и Оскаре, но Боб – это тот парень, который каждый вечер выходил на площадку, приносил нам очки и при этом бился в защите с самыми опасными игроками соперника».
Пожалуй, правильнее всего назвать Дэндриджа баскетболистом, который всегда знал своё место на площадке – и находил свою нишу в любой игре (как говорил сам Боб: «Я горжусь тем, что играл с двумя суперзвёздами в двух разных командах. И я был в поиске: как бы мне вписаться в это уравнение так, чтобы ничего не нарушить, никому не помешать, а, наоборот, помочь. Так я стал неотъемлемой частью двух этих команд»). И был очень работоспособным: «Я постоянно носился туда-сюда по площадке. Я всё время был в движении и поэтому делал много перехватов – за это меня и прозвали «Борзая». И пусть я, как правило, не был первой опцией в атаке, я всегда искал для себя возможности. Бежал в быстрые прорывы (кстати, такое прозвище в «Милуоки» мне дали и за это тоже), делал открытые броски. Я был третьим вариантом в нападении – но я умел найти возможности для броска. На Кариме постоянно сдваивались, и он скидывал мяч мне. Это было время, когда для ребят, игравших на позиции лёгкого форварда, наступил настоящий расцвет. На ней играли многие лучшие парни в той лиге – потому что она требовала универсализма. Вы занимали промежуточное положение между «большими» и «малышами». Вы должны были уметь подбирать, вы должны были уметь отработать в защите, вы должны были уметь убежать в быстрый прорыв – иногда при этом сами ведя мяч». Если посмотреть на статистику Боба, то видно, что это был действительно универсальный игрок: 18.5 очка, 6.8 подбора, 3.4 передачи, 1.3 перехвата в среднем за игру в течение карьеры.
Дэндридж был одним из тех, очень немногих, кто способен отзащищаться против оппонентов сразу на четырёх позициях – с первого по четвёртый номера (и этот факт тем удивительнее, что в Роберте даже нет двух метров). Единицы могли закрыть таких монстров, как Джон Хавличек, Рик Бэрри, Уолт Фрэйзер, Боб Лав и Чет Уокер; Борзая – один из них. «Я был молодым парнем, и это было для меня вызовом. О`кей, если тренеры мне сказали, что я не буду забивать столько, сколько хочу и могу, потому что для этого есть другие ребята – тогда я буду выходить и защищаться изо всех сил». В сезоне 78-79 он вошёл в первую команду лиги по игре в защите, хотя сам неизменно отзывается об этом с иронией: «Когда сегодня я пересматриваю записи своих игр, то вижу, сколько ошибок допускал на своей половине; так и хочется крикнуть: эй, раззява, куда ты смотришь?! Блин, ты, блин, возьми вон того игрока!» Рик Бэрри так отзывался о Дэндридже: «Он был абсолютно выдающимся игроком. Он относится к тем парням, которых вы просто не можете не уважать, потому что знаете: каждый вечер он выходит на паркет для того, чтобы оставить там всего себя без остатка. Он был великолепным шутером, мог поставить вас в глупое положение своими финтами. Он доминировал за счёт скорости над более медленными игроками, не боялся проходить к корзине. Но он был не из тех, кто будет бить вас только своей ошеломительной скоростью, невероятной подвижностью; нет, он много чего умел и отлично понимал, как ему использовать с максимальной отдачей тот талант, что у него был».
Бобби Ди делал то, что в данный момент больше всего было нужно его команде. В математике есть такая штука, как «необходимое и достаточное условие». А Дэндридж был пусть и недостаточной, но необходимой деталью чемпионского конструктора сразу в двух командах.
Прочитав всё это, можно подумать, что Боб был первоклассным «чернорабочим», элитным ролевиком – но и это тоже абсолютное заблуждение. «Чернорабочие» не набирают по 18.5 очка за игру за карьеру – тем более, играя рядом с такими звёздами (хотя тот же Анселд, конечно, скорером и близко никогда не был). А в плэй-офф, как и любой по-настоящему классный игрок, Дэндридж поднимал результативность до 20.1 очка за матч (и делал по 7.7 подборов и по 3.7 передачи). Далеко не каждая из куда более известных и раскрученных звёзд может таким похвастаться. Ролевик не принимает участия в четырёх All-Star Game (и, будь Боб на площадке не таким альтруистичным, этих участий на его счету, надо думать, было бы побольше). «Чернорабочего» не выберут во вторую пятёрку по итогам чемпионата – как это было с Дэндриджем в сезоне 78-79, где он составил компанию Абдул-Джаббару, Уолтеру Дэвису, Уорлду Би Фри и Филу Форду. И вряд ли он будет всерьёз претендовать на звание MVP – а в том же сезоне Борзая был одним из соискателей награды. И «чернорабочему» никогда не доверят право на бросок в самые-самые последние секунды седьмого матча серии плэй-офф, когда решается абсолютно всё – ему просто не дадут мяч. А вот партнёры в концовках нередко искали именно Дэндриджа, потому что тот, помимо всего прочего, обладал тем самым пресловутым инстинктом убийцы в полной мере.
Его торговая марка – джампер со средней дистанции, с разворотом, обычно – когда он стоял рядом с лицевой линией, даже получил своё название: «парашют». Пол Сайлас, который дважды подряд встречался в составе своего «Сиэтла» с «Вашингтоном» Дэндриджа в главных финалах (первый остался за «Буллетс», второй – за «Суперсоникс»), так рассказывал о своём сопернике: «Он был великолепным шутером – особенно со средней, одним из лучших, которых я видел в своей жизни. Он действительно бросал так, как почти никто другой. И он по-настоящему понимал и читал эту игру. Когда им нужно было забросить – даже в «Милуоки», где он играл с Оскаром и другими, ещё раз повторю: даже с Оскаром – мяч давали ему, и он блистал. Ну, а в «Вашингтоне» он вообще был одним из тех, кто определял действия всей команды. У него была редкая способность: забивать большие броски в нужное время. Он чувствовал игру – и передавал это ощущение партнёрам на площадке. Он был очень, о-о-очень умным игроком и всегда вписывался в игровую схему команды именно таким образом, каким это было нужно в данный момент. Посмотрите ещё раз, как он своим данком в седьмой игре финала 77-78 вколачивает последний гвоздь в крышку гроба «Суперсоникс».
Просто вышло так, что на его долю всегда доставалась самая грязная и неблагодарная работа, от которой он никогда не увиливал и даже, кажется, испытывал удовольствие, выполняя её – хотя мало кто её замечал, особенно болельщики. Яркий пример – победный для «Вашингтона» плэй-офф 77-78, в котором Бобби Ди выпала крайне незавидная участь: он поочерёдно рубился с двумя иконами, идолами.
Сначала, в полуфинале Восточной конференции, с Джорджем Гервином из «Сан-Антонио». Конечно, сказать, что он смог закрыть Айсмэна (как, кстати, написано в ряде источников) – это явно погрешить против истины. Потому что была в этой серии у Гервина, например, игра, в которой он набрал 46 очков, а всего в том полуфинале в среднем – по 33 с хвостиком. Какое уж тут «закрыл»… Тем не менее, снайперские подвиги Гервина не помешали «Вашингтону» одержать победу в серии и пройти в финал конференции, хотя в той личной стычке Дэндридж Айсмэну, конечно, уступил. В финале конференции Боба ждал сам Доктор Ирвинг. И вот ему-то Борзая не дал развернуться – Джулиус набирал в серии лишь 21.5 очка за игру (впрочем, и в регулярке именно в том сезоне особо высокой результативностью Ирвинг не отличался). При этом сам Док толком отзащищаться против Дэндриджа оказался не в состоянии: тот набирал почти по 23 очка. Особенно шокирующим в этом плане выглядит 3-й матч, в котором Боб просто деклассировал Ирвинга: дал тому набрать жалкие 12 очков, а сам забросил 30.
Боб-Борзая против Доктора.
Стоит отметить и следующий плэй-офф. «Вашингтон» вновь встречался с «Сан-Антонио», на этот раз – уже в финале Востока, и снова Боб противостоял Гервину. И опять он в этом не преуспел. Но здесь как раз и проявился многогранный талант Дэндриджа: раз уж он не может достойно играть в защите – он попытается конкурировать с Гервином в атаке, как бы глупо это ни звучало. Поняв, что Джорджа ему толком не сдержать, он в очередной раз нашёл свою нишу в игре – и стал гораздо активнее действовать в нападении. И пусть далеко не в каждом матче серии он сумел поддержать темп, заданный Гервином, в ряде игр Бобу удалось практически не отстать: 1) 25 очков против 34-х Гервина, 2) 21 против 22-х, 3) 28 против 29-и, 4) 6 против 42-х, 5) 13 против 28-и, 6) 20 против 20-и. Ну, и настоящей дуэлью, ярчайшей перестрелкой стала решающая, 7-я игра, в которой Гервин снова накидал в кольцо «Буллетс» 42 очка. Но это был как раз такой день, когда законы математики перестают работать – и 37 очков Дэндриджа перевесили 42 Гервина, потому что последние свои пару баллов Боб набрал за восемь секунд до конца игры, после фирменного парашюта с трёх с половиной метров с правой стороны лицевой, и они помогли «Вашингтону» пройти в главный финал.
Сам Бобби Ди говорит о своей игре в атаке с усмешкой: «Ну, сейчас мой стиль – броски с 3-5-и с лишним метров – устарел, конечно. Для сегодняшних болельщиков, если вы не очень высоко прыгаете, не забиваете эффектных данков, не бросаете трёхочковых, вы, в общем-то, и вовсе не игрок. Но я рос тогда, когда главным критерием, основным содержанием игры была её эффективность».
Впрочем, когда дело доходит до серьёзного разговора, Дэндридж, наверное, с затаённой грустью замечает: «Уж если быть до конца откровенным, то, когда я читаю о себе где-нибудь в газетах или книгах, что меня недооценивают, я с этим согласен. И считаю, что заслуживаю быть членом Зала славы ничуть не меньше, чем многие из тех, кого туда включили. Просто, наверное, люди, которые голосуют сегодня, слишком молоды, и даже не слышали моего имени». И, тут же поменяв тон и широко улыбнувшись, добавляет: «Но многие вещи на этом свете – не в нашей власти. Попаду я туда, или нет – плакать по этому поводу не собираюсь».
Да, когда всю жизнь играешь в тени таких титанов, как Абдул-Джаббар, Робертсон, Хэйс и Анселд, легко остаться незамеченным. Но, когда майку с твоим номером поднимают под своды арены, и тот же Большой О говорит о тебе: «Боб был настоящим игроком, парнем, на которого мы могли положиться в любой момент. Мы зависели от него. На площадке он был очень жёстким и пахал до седьмого пота», – честное слово, это дорогого стоит. Как замечательно сказал один журналист: «Значение для своих команд некоторых суперзвёзд в баскетболе – оно более неуловимо, более неосязаемо, чем у каких-то других, раскрученных игроков. Боб Дэндридж как раз является прекрасным примером такого парня: игрока, который не ставил себе целью становиться первой суперзвездой, он желал другого – сделать лучше команды, за которые выступал».
Такое немаленькое отступление о Дэндридже я сделал в силу ряда причин. Во-первых, чтобы добавить в эту «историю» ещё немного баскетбола. Во-вторых, чтобы показать, какие бриллианты, пусть их было и немного, выступали в CIAA. Ну, и в-третьих, раз уж у Кирклэнда в «Норфолке» был такой партнёр – грех не рассказать о нём поподробнее, по-моему, он этого заслуживает. Ведь именно в дуэте с ним Рик наводил страх на всю CIAA (тем более, что, повторюсь, тип игроков, подобных Бобби Ди – тех, кого называют «теневыми лидерами», «незаметными героями», «бесшумными убийцами» – мой самый любимый; так что я просто не мог пройти мимо). Ну, а теперь пришла пора возвращаться к самому Пи Уи, который как раз присоединился к команде.
К Пи Уи, который по сей день входит в топ лучших игроков в истории HBCU (historical black colleges and universities – исторические «чёрные» колледжи и университеты) – даже несмотря на то, что он не сыграл ни одного матча в НБА или АБА.
И кто же, как ни Боб Дэндридж, может поведать о появлении Рика в «Норфолке» и о его пребывании там? А Бобу есть, что порассказать...
В процессе работы над материалом использована книга Рэндалла Робинсона «The Reckoning»
