Галерея не сыгравших. Эрик Хэнк Гэтерс. Быть Бэнкмэном, или Knocking on Heaven`s Door… Часть вторая

Я здесь несколько раз вещал, что Кимбл и Гэтерс, мол, покидали стены школы в ранге уже весьма известных людей, даже звёзд. Но при стоит понимать: вся эта известность, весь звёздный налёт распространялись главным образом на Филадельфию. Звёзды-то звёзды – но, по большому счёту, местного разлива. В куда меньшей степени это касалось Кимбла, по-прежнему котировавшегося заметно выше, но вот к Хэнку относилось на все 100. В Филадельфию наезжали рекрутеры, в том числе и из самых престижных колледжей, но их взгляды на Гэтерсе особенно не задерживались. Разве только для того, чтобы оценить его физику: «Н-да, ну видно, конечно, что в плане атлетизма – тут уж «всё при нём». Быстро бегает, высоко прыгает, здоровый, под щитами должен хорошо толкаться. Нет, это всё неплохо, неплохо, кто бы спорил? Но вот умел бы он вдобавок к этому ещё хоть что-нибудь… Ну, хотя бы штрафные научился попадать для начала, что ли… А какая, вы  говорите, у него была статистика в последнем классе? 19.5 очка и 15.1 подбора в среднем за игру? Ну, тоже здорово, но ведь это же ещё ничего не гарантирует, вы сами понимаете… А какой у него рост? 2.01? И он играет центрового? Вы серьёзно? Ну, знаете… Вот его приятель, Кимбл, куда более универсален… А вообще, мы, понимаете ли, приехали посмотреть сюда на Пуха Ричардсона, вот его нам и предоставьте». Вот как, например, вспоминала об Эрике Лия – в будущем мать племянника Хэнка, Джордана: «Я училась тогда в UCLA и дружила там с Пухом Ричардсоном. И однажды он познакомил меня с этой парочкой своих друзей, которые приехали к нему в гости – с Бо и Хэнком. Я сама играла в баскетбол в школьной команде, так что кое в чём разбиралась. И, знаете ли, Эрик меня тогда совсем не впечатлил. Помню, что со смехом спросила его: «Ты даже не можешь забить штрафные! Как ты вообще стипендию-то умудрился получить?» Нет уж, в моём представлении он совсем не был тогда хорошим игроком. Бо Кимбл? Ну-у-у, это уже совсем другая история… Но при этом, пообщавшись с ним подольше, я поняла: Хэнк отлично осознаёт сам, что у него нет тех навыков от рождения, что у Бо, он не так мастеровит, не так опытен, играть для него совсем не так же… какое бы слово подобрать?.. естественно, что ли, как и для Кимбла. И он пахал до седьмого пота. Работа, тяжёлый труд – вот с чем ассоциируется у меня Эрик. Много ли таких игроков, которые при росте 2 метра с небольшим  набирают столько очков и собирают столько подборов?»

Но упорство и усердие – это такие качества, которые не всегда разглядишь с первого раза. К тому же - большой вопрос: дадут ли они какой-то положительный результат, если не прилагаются к такой штуке, как талант? Так что UCLA, «Кентукки», «Северная Каролина», а равно и все прочие гранды проходили мимо – в сторону того же Ричардсона, которого, как уже говорилось, завербовал как раз UCLA…

Но был один человек из колледжа рангом пониже (да чего уж там – в подмётки вышеназванным не годившегося), который уже пару лет не спускал с ребят пристального взгляда. Человек этот – Дэвид Спенсер, главный помощник Стэна Моррисона. Того самого тренера команды южнокалифорнийского университета (USC – в дальнейшем), которого Хэнк и Бо пугали рассказами о нравах в «Доббинс Тек».

USC – это вам не какие-нибудь там «Кентукки», «Дьюки», «Коннектикуты» и всякие прочие «Индианы». Да и вообще – конференция Pac-10 была в тот момент… не то, чтобы весьма хиленькой, но и в авангарде NCAA не числилась. Нет, UCLA с сеньором Реджи Миллером и тем же Пухом Ричардсоном были по-прежнему сильны, но золотое десятилетие, когда они почти безраздельно властвовали на площадках NCAA с середины 60-х до середины же 70-х, давно миновало – оставалось только сдерживать скупую мужскую слезу, вспоминая о тех временах. Лучшие дни «Аризона Уйлдкэтс» и другой «Калифорнии» - той, которая «Голден Бирз» - ещё только начинались… На общем фоне USC мало чем выделялись. Да, у команды были большие традиции (как и, опять же, у всех остальных) – она существовала аж с 1907-о года, но в величие эти традиции не выливались. На момент прихода в стан «Троянцев» Гэтерса и Кимбла они лишь 2 раза за всё это время доходили до «финала 4-х» - и оба раза уступали в полуфинале. И было это уже настолько давно, что практически превратилось в неправду: в 1940-м и 1954-м годах. Не всё было так уж, правда, плохо. USC иногда всё же давали стране угля – в смысле, выпускали для НБА (и АБА) звёзд. Здесь и Мэк Кэлвин, и Гас Уильямс, и Билл Шерман… А я, как болельщик «Финикса», и вовсе не могу не поблагодарить USC персонально – за то, что они взрастили Пола Уэстфала (пусть даже он оказался в «Санз» в результате обмена, а не пришёл с драфта)… Были, были достойные парни - Клифф Трент Робинсон, Роберт Пэк… В сегодняшней лиге честь своей альма-матер поддерживают с разной долей успеха, скажем, ДеРозан, Тадж Гибсон, Вучевич, Ник Янг, Мэйо … К тому же, буквально в предыдущем сезоне «Троянцы», к удивлению многих, выиграли свою Pac-10 и вышли в «мартовское безумие» (из которого, впрочем, вылетели в первом же раунде). И всё же, называя вещи своими именами, USC совсем не входили в топ. Это ещё мягко говоря…  

Спенсер, родившийся в пригороде Филадельфии и периодически туда наведывавшийся, как раз в одной из игр «Доббинса» и заприметил парочку – когда они были ещё джуниорами. И сразу обратил на них внимание. Сначала – на Бо, а потом и на Хэнка. «Дэвид позвонил мне и сказал: слушай, я тут нашёл двух ребят. Они играют в отличной команде – она просто доминирует среди школ Филадельфии. Думаю, у них есть всё, чтобы стать основой для нашей команды. Один из них очень талантлив – Бо; ну, а другой – самый трудолюбивый парень, которого ты когда-нибудь встречал в жизни», - вспоминает Моррисон. «Эй, но я совсем не имел в виду, что Хэнк был просто отбросом, бесполезным придатком к Бо, - добавляет сам Спенсер. – Я видел, что он очень одарённый атлет – очень быстрый, резкий, как взрывчатка, прыгучий… Ну и – да, это был самый трудолюбивый парень, которого я когда-либо видел. И ещё я чувствовал в нём то самолюбие, ту гордость – на площадке и за её пределами – которые могут привести человека к большому успеху. Если Хэнк за что-то брался – он пытался это сделать лучше всех. Это касалось абсолютно всего. Включая его внешний вид. Вы никогда не увидели бы Хэнка непричёсанным, его одежда всегда – как с иголочки. Даже если он просто вышел прогуляться – он выглядел исключительно здорово. А самое главное, как я думал в тот момент – это то, что именно Хэнк помог мне завербовать Бо. Я тренировал его в USC всего лишь год, и я бы охарактеризовал наши отношения, скорее, как братские: когда младший приходит к старшему, чтобы о чём-нибудь посоветоваться. А когда я узнал, как они жили, то не переставал удивляться, как эти ребята остались нормальными людьми. Переезд в USC взорвал их мир…»

Именно Дэвид Спенсер, по большому счёту, и открыл ребят для NCAA. И, проработав с ними всего год, продолжал и дальше поддерживать тесные отношения с Гэтерсом и Кимблом, став в будущем агентом Бо.

В общем-то, Гэтерс всё решил для себя уже в тот момент, когда Моррисон и Спенсер впервые встретились с ребятами лично и пообщались. Он отдавал себе отчёт в том, что играть за какой-то действительно крутой университет ему не светит. При этом он не испытывал большого желания, в отличие от большинства потенциальных студентов, оставаться в родном городе или учиться хотя бы где-нибудь поблизости. Он уже наелся этим по горло. Ну, и наверняка наличествовало чувство обиды на филадельфийскую «большую пятёрку» - ни Пенсильванский университет, ни «Ла Салль», не «Сент-Джозеф», ни «Темпл», ни «Вилланова» ни разу не дали знать, что он им любопытен. Все словно сговорились, дружно проигнорировав Гэтерса. Ну, и пошли они все тогда куда подальше!.. А здесь – у него вдруг появляется возможность вырваться из этой опостылевшей помойки, которая называется домом, и махнуть из клоаки Рэймонд Розена, да ещё и куда – в саму солнечную Калифорнию! Это похоже на чудо, на сбывающуюся сказку!

«Когда я  приглашал парней посетить USC и увидеть всё на месте – то предупредил их: вообще-то кампус находится в не самом лучшем месте. Совсем рядом от него – Южный Централ (ага, тот самый, которому «не грози») и Уоттс, которые считаются в Лос-Анджелесе такими же трущобами, как и Рэймонд Розен в Филадельфии. Конечно, я сказал, что в самом кампусе всё спокойно, но за его пределами может случиться всё, что угодно», - рассказывает Спенсер. Для полноты картины стоит добавить, что это спокойствие обеспечивается шестиметровой стеной и рядами колючей проволоки, отделяющими студгородок от неблагополучных районов. «Когда Хэнк приехал сюда, то попросил взять его с собой в Уоттс и провести что-то вроде экскурсии, чтобы сравнить. Ну, я отвёз его туда. Сначала он решил, что я его разыгрываю. Он вертел головой во все стороны и говорил: «Ну же, Спенс, давай, покажи мне, где этот Уоттс, где эти трущобы – я хочу их видеть!» Я ему отвечаю: «Вот это, Хэнк, и есть Уоттс». А он никак не мог мне поверить: «Да ладно, хорош гнать, Спенс! Покажи!» «Серьёзно тебе говорю – мы едем по Уоттсу!» Он сделал большие глаза, помолчал, а потом ошарашенно сказал: «Слушай, у нас такие места считаются пригородом, там средний класс живёт…» После джунглей Филы улицы Уоттса казались Эрику какими-то роскошными дворцами из восточных сказок. «Я могу уместить всё в два слова: солнце и веселье! – делился Хэнк своими впечатлениями после первого посещения USC. – Хотя меня поразило то, что дети не играют на улицах. Я-то, считай, вырос на уличной площадке! Мы там даже зимой играли. Иногда, чтобы побросать мяч в кольцо, приходилось очищать площадку от снега. Мы играли всю ночь – до 3-4-х утра! В это время обычно гасили уличное освещение, но мы быстро научились, что нужно делать. Мы возились с переключателями – и сами включали себе свет! Сейчас я понимаю – нас запросто могло шарахнуть током, могло бы убить, но мы об этом не задумывались… Но всё остальное мне очень понравилось! Люди в кампусе такие дружелюбные, и всегда готовы прийти на помощь. И они показались мне очень искренними. Теперь всё это не выходит у меня из головы!» И о чём тут после такого долго думать? Вот и отец Хэган говорит: давай-давай, Хэнк, благословляю тебя на то, чтобы ты свалил из этого адского места! Ну, конечно же, господа, если только вы не шутите, я согласен, я готов – хоть сейчас! В каком месте нужно поставить подпись? А ты-то чего молчишь, Бо? Язык проглотил, что ли?

Для Кимбла и впрямь всё было не столь очевидно. Начать с того, что он вообще не был так скор, категоричен и однозначен в принятии решений, как его друг. К тому же Бо отлично знал, что в глазах специалистов он всё-таки занимает существенно более высокие позиции, чем Хэнк. А вдруг он привлечёт внимание кого-нибудь покруче USC? Вон – целый ворох этих приглашений валяется на столе. Был и ещё один фактор. Бо тоже, по его словам, не прельщала перспектива играть в команде местной «большой пятёрки» - но ради одной он готов был сделать исключение: «Вот по поводу «Темпла» я бы подумал». И как раз рекрутеры «Темпла» встречались с ним и беседовали насчёт «вербовки» (возможно, именно поэтому Кимбл выделял для себя именно «Темпл» - потому что остальные им не интересовались, и он тоже на них обиделся). Моррисону пришлось нанести личный визит Кимблу. Встреча в квартире у Бо продолжалась долго, произвела на него очень благоприятное впечатление, но он всё ещё колебался. И здесь сыграло свою роль то, что в этой паре ведущим был именно Гэтерс, а Кимбл – ведомым. Эрик постоянно капал приятелю на мозги: езжай да посмотри своими глазами, как там всё круто! «Я ездил туда один, и, когда вернулся в Филли, первым делом встретился с Бо и сказал ему, что очень хочу, чтобы следующие четыре года мы провели вместе в USC. Ну, через пару месяцев он наконец собрался и съездил туда. И теперь он только и говорит об этом!» «Я отказался от множества приглашений из других колледжей. В конце концов я выбирал из «Темпла» и USC. Вообще-то я склонялся к тому, чтобы остаться дома – мне понравилось общение с представителями «Темпла». Но оказалось, что в USC всё намного лучше», - говорил полгода спустя Кимбл. Когда он понял, что Хэнк для себя всё окончательно решил – то не стал идти против течения. Что же теперь, вот так взять – и расстаться с другом? Его-то «Темпл» не приглашает… И буквально в самый последний момент Бо решился: ну уж нет! Калифорния – так Калифорния…

Держись, солнечная Калифорния! Я иду!

Компания в USC собиралась весьма многообещающая. Уже дал своё согласие играть за «Троянцев» перспективный разыгрывающий Рик Гранд. Ну и, самое главное, USC удалось залучить к себе участника McDonald`s All-American последнего созыва Тома Льюиса, которого Моррисон рассматривал уже, как едва ли не состоявшуюся звезду. А теперь к ним присоединялась ещё и пара из Филадельфии. Конечно, никто не прочил им выход в «Финал четырёх», но по местным меркам  рекрутинговая компания была проведена неожиданно здорово. У каждого из них были свои резоны выбрать USC. Гэтерс хотел уехать из Филли и совмещать учёбу и игру с калифорнийским солнышком. Кимбл поступил в USC, потому что туда поступил Гэтерс. Ну, а, например, Льюис, которого после участия в All-American желали видеть у себя очень многие колледжи, сам просто хотел оставаться поближе к дому, так что сузил выбор до USC и Калифорнийского университета в Ирвайне. После чего остановился на USC – потому, что Pac-10 была попрестижнее, чем Pacific Coast Athletic Assn… В общем, в рейтингах рекрутинг-класс USC того сезона входил ни много, ни мало -  в число четырёх лучших по стране…

Кимбл с ходу вписался в игру USC, по большей части выходя в старте и закончив чемпионат с 12.1 очка за игру. И, как и Льюис, вошёл в пятёрку лучших новичков Pac-10 по итогам сезона. Гэтерс же чаще оставался в запасе (хотя и несильно отставал по количеству игрового времени от Бо), принося в копилку команды по 8.3 очка и 5.1 подбора. Немного, совсем немного. И всё же Хэнк оказывал влияние на игру – которое нельзя измерить количеством проведённых минут и всякой там прочей арифметикой.

Журналисты с первых же матчей позиционировали Хэнка, как «самого сильного духом» игрока «Троянцев». Под этим подразумевалось, естественно, не активное размахивание полотенцем на скамейке. И не столько та атмосфера разрядки, которую всегда создавал своим присутствием Эрик (Моррисон вспоминал, что несколько раз игроки встречали его просто гомерическим хохотом, чуть ли не истерикой. Он тщетно пытался узнать, что же такого в нём смешного, пока случай не помог ему. Однажды он подходил к классу, где собиралась команда, чуть раньше времени – и услышал там всё тот же хохот и… свой собственный голос. Это Эрик занимался одним из своих любимейших дел: пародировал тренера. «У Хэнка был отличный слух, и он мастерски владел своим голосом. Я заглянул в щёлочку и увидел, как он стоит у доски и подражает мне, а все остальные просто со смеху покатываются. Он был полон жизни»).

Одна из немногих фотографий Хэнка в форме USC.

Но я сейчас – не об этом. Люди, которые вспоминают Гэтерса, в общем-то, говорят одно и то же, просто чуть разными словами, в разных вариациях. От них практически не услышишь, что Хэнк врезался им в память какими-то присущими именно ему чисто игровыми фишками и коронками. Нет, конечно, как у любого большого (я имею в виду совсем не габариты, а отношение) игрока, они у него, эти коронки-фишки, наличествовали. Но было их у него немного, а в тех, что имелись – не было чего-то такого уж особенного и незаурядного. Да, красиво забивал сверху, но много ли вы видели парней, красиво забивающих сверху? Несколько десятков, а то и за сотню, думается, наберётся. Нет, Хэнк был не из тех, о ком какой-нибудь болельщик скажет: «Блин, я вот не помню, как его звали… Джонни Джонсон, что ли… А может – и Томми Томпсон… или Билли Уильямс?.. А, ладно, не важно. Главное, я помню, как он своими кроссоверами отправлял оппонентов в буфет – вот это, я вам скажу, было что-то!» А второй ему ответит: «Ага, а тот парень? Я, правда, тоже забыл, как его зовут, но вот его флотер на входе в краску будет всегда стоять у меня перед глазами! Это было божественно; я такого больше ни у кого не видел…»

А что же можно было бы сказать о Гэтерсе?.. Я уж не знаю, насколько уместно проводить какие-то параллели между баскетболом и боксом… Хотя, я же говорю сейчас не об отдельно взятых видах спорта, как таковых, а всё о нём же – об отношении к Великой Игре, где бы участники этой Игры его ни проявляли – на ринге ли, на паркете ли; так что – вполне уместно. Тем более, когда рассказываешь о Гэтерсе. Хэнк отлично знал, что совсем неподалёку от того дома, где он жил, чуть ли не через дорогу, располагается одно из самых почитаемых спортивных мест Филадельфии – зал, где тренировался легендарный Джо Фрэйзер, и, конечно же, с детства был не меньшим фанатом бокса, чем баскетбола или бейсбола. Он и свой стиль описывал чуть ли не боксёрскими выражениями: потрясти, перерубить наших соперников, обработать их по полной – и потом сломать. Так что и не скажешь, что здесь следствие, а что причина: то ли врождённый бойцовский характер привёл Хэнка к такому интересу к боксу, то ли наоборот – сама атмосфера, присущая боксу, ковала и закаляла характер… И, выходит, неслучайно в качестве эпиграфов я выбрал строки из одного из лучших, на мой взгляд, художественных произведений о боксе и слова одного из величайших боксёров – хотя какое, казалось бы, всё это отношение может иметь к баскетболу?

Ну, так вот. Во время работы над материалом у меня в башке очень часто мелькал образ Артуро Гатти. Наверное, только у продвинутых донельзя специалистов и аналитиков до мозга костей от бокса возникало желание разбираться в каких-то нюансах и тонкостях техники и стиля Гатти. У меня же, как и у большинства простых любителей, с первых секунд его боёв была только одна мысль: «…мат… как же он… мат… как же этот мужик… мат… как же он дерётся!!! мат…» Артуро в моём представлении не боксировал – он всегда только дрался, сражался, бился – так, как это делали, наверное, гладиаторы, когда от направленного вниз или вверх пальца зрителей зависело всё… Конечно, бокс сам по себе навевает ассоциации с боями на арене Колизея сильнее, чем что-либо ещё. Но такие, как Гатти, возводят это ощущение в абсолют – когда ты, наблюдая за ними, просто обо всём забываешь и куда-то улетаешь (помню, как страстно желал… могу даже сказать – редко, когда чего-то так желал - чтобы неукротимый Артуро в 2005-м в своём стиле «начистил репу» лощёному и продуманному Мейвезеру, хотя и понимал, что вряд ли такое возможно; увы…)

Вот то же самое – и с Гэтерсом. Он был эдаким «Гатти от баскетбола». То же нежелание, или, скорее, неумение уступить сопернику хоть в чём-то, та же «бескомпромиссность до смерти». Когда ты – уже с языком на плече, уже дыша через раз от усталости, валясь с ног, чуть ли не на карачках ползая от изнеможения – тем не менее, уделываешь своего, быть может, более мастеровитого соперника. Или хотя бы не бросаешь бороться, пытаешься это сделать. Держась только лишь на одном характере. Кто-то может играть, а может и не играть. А кто-то – не играть не может. Понимаю, что последние фразы прозвучали как-то совсем уж неуклюже и нескладно, но в них – весь Гэтерс. Хэнк не мог не играть. Процитирую Спенсера, который скажет об этом, конечно, куда лучше меня: «Посмотрите ту игру с «Луизианой». У них были Шакил О`Нил и Стэнли Робертс – оба по 7 футов (Гэтерс был ниже почти на 15 см). Как всё начиналось? Хэнк бросает по кольцу 7 раз – и все 7 раз его блокируют. Или Шак, или Робертс. Они его блокируют. Каждый его бросок. Ещё раз повторю: 7 раз подряд. 7 раз подряд блокируют самого результативного игрока лиги. А матч транслируется по одному из национальных каналов. А чем всё закончилось, помните? 48 очков. 48 очков против Шака. В общем-то, это всё, что вам нужно знать о Хэнке. Это было частью его личности. Я иду на вы. И больше меня ничего не волнует. Ах, так вы меня накрыли? А как насчёт этого? А вот этого? Вот такой он был» (впрочем, забегая вперёд, оговорюсь, что об этой игре, навеки вписанной золотыми буквами в историю NCAA, я, естественно, расскажу ниже достаточно подробно).

Так что же можно сказать об игре Эрика? «Ну, а чем он вам так запомнился?» - «Как чем?.. Ну, он… хм… э-э-э… вот… Ну, он с такой силой засандаливал данки… Он с такой мощью выходил на подбор…» «И это всё, что ли? Что-то уж совсем не впечатляет…» - «Не впечатляет?! Ну да, он не показывал чудес с мячом, не ломал соперников анкл-брейкерами. Да, он не делал слепые передачи из-за спины через раз. Да, забить два штрафных подряд было для него настоящим подвигом. Согласен: посмотришь на него – игрок, как игрок, ничего особенного. Но… Вы видели, с какой страстью он борется под щитами? Да рядом с ним воздух дрожал, как при старте ракеты! Вы вообще видели, с каким огнём в глазах он делает всё на площадке, насколько он отдаётся игре?! Видели хоть раз, как он идёт в прорыв? Тогда какие у вас ещё, мать вашу, могут быть вопросы?! Да мне в такие моменты хотелось вскочить на кресло с ногами, сорвать с себя майку и, размахивая ей, орать: «Давай, Хэнк, пошёл, Хэнк, вперёд, Хэнк! Надери им всем задницу!» Да он в эти мгновения становился земным воплощением Джаггернаута! Не впечатляет… Да я балдел от его игры! И все, кто её видел – тоже! И отстаньте от меня с вашими тупыми вопросами…»

Вот об этом – о том, что в скаутских сводках фигурирует под таинственным (по крайней мере, когда я впервые с ним столкнулся, для меня он и впрямь был таинственным) термином «intangibles» - я и говорил, когда завёл речь о влиянии Гэтерса на игру. Об этой неукротимости, неугасимом огне в сердце, духе победителя – а применительно к таким людям все эти заезженные слова совсем не выглядят излишне громко и пафосно. То, благодаря чему через пару лет Хэнк и станет лидером той самой – «самой весёлой и бесшабашно-безбашенной» - команды. От игры которой в целом и самого Эрика в частности у болельщиков будет появляться непроизвольный позыв писать кипятком, не вставая с кресла…

Впрочем, всего этого могло бы и не быть. Оставайся Хэнк и дальше в USC – и кто его знает? – быть может, так и выходил бы все четыре года со скамейки, и был бы никому, кроме скаутов, неизвестным. Хотя, конечно, учитывая всё вышенаписанное – вряд ли. Тем более, что во второй половине чемпионата он стал играть всё более заметную роль – уже не только из-за этих самых intangibles, но и за счёт непосредственно игровых навыков (а вот Бо – наоборот, сдал). Так или иначе, в этот момент в его карьере произошла судьбоносная перемена, в результате которой он и стал тем, кем стал…

Дело в том, что Хэнк и Бо после окончания первого курса стали самыми непосредственными участниками разгоревшегося скандала. И даже его прямыми зачинщиками. Сказать, что тот эпизод всколыхнул всю спортивную Америку – это, конечно, перегнуть палку, но конфликт был действительно громким. Газеты с интересом следили за его развитием, да и телевидение не обходило своим вниманием тоже. Всё-таки, когда маститые звёзды-ветераны НБА, всё и всем доказавшие и показавшие, чей апломб подтверждён делом, контрактом, регалиями, национальной славой и много ещё чем, высказывают наставнику и руководству команды своё «фи» – это одно. А вот когда ещё ровным счётом ничего не достигшие студенты поднимают бунт на корабле и открытой войной идут на своего тренера и администрацию колледжа – это было чем-то из ряда вон…

Стэн Моррисон, по большому счёту, является лишь эпизодическим персонажем этой истории – парни оставались его подопечными всего один сезон. И, тем не менее, именно благодаря ему жизнь Хэнка сделала крутой поворот. Правда, Стэн воздействовал этой перемене весьма оригинальным образом – уйдя в отставку.

Наверное, стоит оговориться. Для тех, для кого спорт замыкается узкими рамками – от стартового свистка до финального – до конца этой главы не будет ничего интересного, как не будет и самого баскетбола. Для тех же, кто уже давно понял: как театр начинается с вешалки, так и спорт и результат начинаются с качественной или не очень работы обслуживающего персонала (уложить и протереть паркет, подстричь газон, залить лёд), и, пройдя по сложному лабиринту – через массажные столы, медицинские кабинеты, тренажёрные залы, аналитические отделы, отделы менеджмента, видеокомнаты с их терабайтами терабайтов информации, видеоотчётов и личных впечатлений скаутов, через исчёрканные черновики, где тренеры расписывают свои хитроумные тактические схемы, через «высшие этажи власти», где восседают в своих офисах господа владельцы команд, через очень-очень многое, о чём мы, простые смертные, даже и не подозреваем - а как раз на игровой-то площадке этот спорт и результат и находят своё логическое завершение, этого баскетбола будет достаточно. Просто это – не парадная и яркая сторона его, со смачными блок-шотами, зубодробительными данками, решающими трёшками за секунду до конца игры и симпатичными чирлидершами на десерт. Речь пойдёт о другой, теневой, закулисной его стороне – которая пронизана той тонкой и эфемерной, и, тем не менее, до невозможности важной материей, которая срастается из множества нюансов в отношениях между разными людьми, имя которой -  «командный микроклимат». О том, что незначительные и мелочные, на первый взгляд, индивидуальные интересы и цели этих отдельных людей, о которых мы, опять же, даже не догадываемся, могут сплестись в гордиев узел противоречий, и когда это происходит – то команда оказывается в состоянии грогги, и только тут, когда всё грязное бельё вывешивается на всеобщее обозрение, болельщики обо всём и узнают. Когда один-единственный сделанный вовремя (или не сделанный) телефонный звонок, на который вовремя ответили (или не ответили) может определить на ближайшие несколько лет уж если и не судьбу франчайза – то, по меньшей мере, судьбу одного отдельно взятого игрока точно. А также просто о том, что иногда может случиться в команде NCAA. Ну и, наконец, о том, как дружба Хэнка и Бо чуть было не дала трещину…

Итак. Я специально ничего не говорил о выступлениях «Троянцев» в том сезоне. Потому что говорить-то, по правде, и нечего. В 28-и играх они одержали лишь 11 побед, а в своей конференции баланс был попросту убийственным: 5 побед - 13 поражений. И унизительное последнее место. И всё это, напомню, на фоне того, что в предыдущем сезоне USC первенствовали в Pac-10, а летом их пополнение выглядело перевешивающим все потери. Так что от них ожидали уж если и не прогресса – что команда сможет пройти в основном турнире дальше первого раунда – то хотя бы повторения прошлогоднего результата. Ведь состав-то на бумаге выглядел весьма боевито. Но – только на бумаге. На деле получился громкий пшик. Точнее говоря – тихий. Оказалось, что команду весь сезон разъедали внутренние противоречия. Это можно назвать типичным проявлением «звёздного синдрома» - когда в одном месте собираются несколько талантливых парней, не способных унять своё честолюбие ради общего дела.

Вот хронология последующих событий. Как обычно и бывает в таких случаях, первой полетела голова Моррисона. Хэнк и Бо были просто ошеломлены, когда однажды вечером узнали, что Моррисон больше не их тренер. «Я очень разочарован… Я ужасно расстроен, - прокомментировал Эрик. – Нас не было бы здесь, если бы не Спенсер и Моррисон…» «Я хочу знать причины, почему Моррисон больше не является нашим тренером, - вторил Бо. – Сейчас я просто ощущаю пустоту. Он делал прекрасную работу. Я был просто поражён, когда он сказал нам, что уходит. Он должен быть здесь. Наши результаты ничего не значат! Он поддерживал нас до самой последней игры с «Орегоном». Он, в конце концов, собрал рекрутинг-класс, который считался четвёртым в стране. Мы уже привыкли к нему, понимали его с полуслова, а теперь нам придётся иметь дело с другим тренером». После этого Гэтерс и Кимбл сказали, что не собираются уходить из USC, но и не могут утверждать с уверенностью, что останутся. Гроза собиралась…

Команда выбрала свой «комитет», который был уполномочен от лица остальных встречаться с кандидатами на тренерский пост, в который и вошли Эрик, Бо, Льюис и Гранд. «Да, мы, конечно, будем учитывать их мнение, - заявил спортивный директор USC Майк МакГи. – Они будут представлять команду и встречаться с кандидатами на территории кампуса». Дальше слов дело не пошло. Хотя одна такая встреча и впрямь состоялась – с Дженом Бартоу, после чего комитет, так сказать, самораспустился…

21-о марта МакГи пригласил их в свой офис. Что происходило там – сказать сложно, потому что даже сами участники встречи рассказывали о ней по-разному.

Том Льюис вроде бы в категоричной форме довёл до сведения МакГи, что если к их рекомендациям не прислушаются – они покинут стены колледжа. Сам Льюис потом отрицал, что ставил какие-либо ультиматумы своему руководителю. «Нет, там не было никаких требований или угроз – ни с нашей стороны, ни со стороны университета, - подтверждал Гранд. – Я не думаю, что кто-то из нас покидал офис, разозлившись». Однако Бо и Хэнк сказали немного другое: что МакГи разговаривал с ними свысока, и Кимбл охарактеризовал атмосферу встречи как «реально холодную».

Общественное мнение сразу же записало ребят в злодеи, окрестив их компанию «четырёхголовым монстром». Что не соответствовало реальности: если у них и были общие интересы, когда они заходили в офис, по выходе из него каждый уже преследовал свои цели. Льюис и Гранд объединились между собой, то же самое относилось и к Кимблу с Гэтерсом. Но даже внутри дуэтов были всё те же противоречия. У каждого были свои индивидуальные проблемы.

Между тем, МакГи уже сделал свой выбор. Бывший тренер «Айовы» Джордж Рэвелин 26-о марта, летя в Лос-Анджелес, где он должен был давать первую в качестве наставника «Троянцев» пресс-конференцию на следующий день, прямо в самолёте из газет с удивлением узнал, что он ещё даже не успел толком вступить в должность – а у него уже большие проблемы с игроками. Он прочитал, что одним из главных требований было то, чтобы тренер представлял западное побережье (в то время, как Айова находится почти в центре США), а также то, чтобы он непременно взял в свой штаб Спенсера (это наверняка исходило от Хэнка и Бо). Впрочем, такое же условие выдвигал и один из топ-новичков штата Крис Мунк, за которым активно охотились рекруты USC (что не помешало ему позже выбрать как раз USC – хотя условие это выполнено не было). Если первому критерию Рэвелин не соответствовал с оговоркой – в своё время он 11 лет проработал с «Вашингтон Стэйт» из Pac-10, то второму – однозначно. Джордж сразу же заявил, что забирает из «Айовы» своих ассистентов и никто другой ему не нужен.

Конечно, такие новости не могли не встревожить Рэвелина. И на вопрос о разгорающемся конфликте, заданный на пресс-конференции, он ответил американской пословицей: «Вы не можете позволить индейцам сбежать из их резервации. Но иногда возникает такая ситуация, когда их необходимо отпустить. Но, в принципе, я всегда находил общий язык с молодыми людьми. В любой команде в первые две недели я устанавливал с ними нормальный контакт – и всё работало». В общем, дал понять, что силком удерживать никого не собирается – но давайте хотя бы поговорим, для начала…

Причины того, что парни не хотели работать с Рэвелином, даже ещё не пообщавшись с ним, по-видимому, лежали в следующем. Моррисон был для них этаким добрым папашей, жертвой чего и пал, не сумев твёрдой рукой сколотить настоящий коллектив из нескольких талантливых индивидуальностей. Рэвелин же имел славу человека куда более жёсткого и властного, который со своими подопечными особенно не церемонится. Так что ребята, кажется, с трудом представляли, как смогут ужиться с человеком, практикующим совсем другой стиль управления командой.

Через неделю после пресс-конференции Рэвелин назначил командное собрание, где сказал, что у игроков есть чуть меньше месяца (до 1-о мая) на принятие решения – оставаться или уходить. Кому-то хватило двух недель – в частной беседе Гранд сказал, что будет и дальше играть за USC. Встречался Рэвелин и с Льюисом, и с Гэтерсом. Причём после этой встречи Хэнк рассказывал друзьям, что общение с Рэвелином ему очень понравилось. А вот Кимбл на индивидуальное собеседование не явился – без объяснения причин и просьб перенести его на другое время.

Примерно в этот момент Рэвелин начал подозревать, что он – далеко не единственный человек, который «ухаживает» за мятежными студентами. Он не стал уточнять детали, но дал понять, что за ними начали охоту другие колледжи – а это, учитывая тот факт, что парни всё ещё были стипендиатами USC, было грубейшим нарушением правил NCAA, деянием, так сказать, «уголовно наказуемым». Люди, близкие к ситуации, говорили, что эти подозрения не имели реальной почвы, что во всём виновата дезинформация и общая атмосфера недосказанности и чуть ли не паранойи и шпиономании, царившая в те дни в команде. Например, когда один из студентов USC растрезвонил, что узнал среди пассажиров рейса из Лас-Вегаса Хэнка и Бо, из спортивного отдела колледжа сразу же полетели слухи, что были они там не просто так, а встречались с легендарным Джерри Тарканьяном, который заманивал их в свою команду UNLV. История стала принимать уже какой-то детективный оттенок. Благо, что некоторые источники пытались развеять эти слухи, сообщая, что Гэтерс и Кимбл просто проводили там время с друзьями, развлекаясь азартными играми (до которых Эрик был большим охотником – когда смог это себе позволить).

Чуть позже Рэвелин заявил, что получил звонки уже от шести тренеров других колледжей, которые ставили его в известность, что на них выходили представители Льюиса, Гэтерса и Кимбла с предложениями по игрокам. Взбешённый Джерри назвал это «откровенным вымогательством» со стороны троицы.

Сами же ребята смотрели на происходящее другими глазами. Они посчитали сигналом для себя, когда один из их приятелей, Майк Канада, рассказал, что МакГи вызывал его к себе и объявил, что USC больше не будет выплачивать ему стипендию – хотя он не имел к «заговору» никакого отношения. Парней бросило в дрожь, а сам бедолага Канада покидал офис МакГи в слезах. Так что тому пришлось объясняться с журналистами, которые внимательно следили за ситуацией и тут же сливали всю информацию широким массам, на тему того, что, мол, «он всё неправильно понял, конечно, он остаётся на стипендии, и вообще: это не в наших правилах – заниматься такими делами…» Как сейчас модно говорить – дезавуировал свои предыдущие слова, неловко отшучиваясь...

Также мятежники заметили, что в кампусе стало появляться что-то уж слишком много «призывников», заканчивающих школу. Обычно их поменьше. Вывод один: раз Рэвелин встречается с ними и предлагает стипендию, значит, на нас уже не рассчитывает? На это тренер честно ответил, что ему приходится привлекать много рекрутов просто потому, что он не уверен, что в итоге решат эти трое. Объяснение вполне логичное, но Льюис, Гэтерс и Кимбл посчитали его для себя оскорбительным…

21-о апреля Рэвелин решил, что пора разъяснить ситуацию. Его начинало поджимать время: он мог рассылать письма с приглашениями для рекрутов только до 15-о мая, а он всё ещё даже не знает, на какое количество стипендий он может рассчитывать. В 3 дня он пригласил троицу к себе. Правда, при этом сам опоздал, приехав в свой кабинет только в 15:45, так что парни не стали его дожидаться и смылись. Хотя Льюис предупредил секретаршу, что тренер сможет найти его в спортзале. Рэвелин там его и застал и предупредил, что Льюис должен принять решение до 25-о апреля. На следующий день он поставил об этом в известность и Кимбла с Гэтерсом. Те через полчаса появились в его кабинете собственной персоной. Сам разговор тоже занял полчаса. Как потом говорил Кимбл: «Это была очень хорошая встреча. Но всё-таки это было совсем не то, как в тот момент, когда Моррисон рассказывал в моей гостиной в Филадельфии о том, как здорово в USC. Это было совсем не то чувство, которое привело меня в Калифорнию. Но я никогда не требовал именно того или этого тренера. И вообще, не надо делать из нас плохих парней. Мы никогда не говорили, что не хотим играть за Рэвелина. Мы уважаем Рэвелина». На этой встрече у ребят была определённая цель – но они её не достигли. «Мы с Бо сказали Джорджу, что ничего не имеем против него самого или его помощников. Но наша неуверенность – это нормальная реакция, ведь нас приглашал Стэн Моррисон, и мы ехали к нему и Дэвиду Спенсеру. А теперь их в команде нет, и конечно, нам нужно подумать».

Они попросили ещё хотя бы неделю. На вопрос: «Почему именно неделю? Что, несколько дней так критичны?» Бо ответил: «Мы ещё ни в чём не уверены». Рэвелин посчитал, что из-за этой задержки формирование состава может полететь коту под хвост (справедливо, надо сказать, посчитал) – и отказал: я сказал – 25-о апреля, значит – 25-о апреля. На прощание он предупредил парней, что на днях улетает в Айова-Сити, чтобы продать там свой дом, и дал им номер телефона, по которому его можно будет найти – чтобы они непременно с ним связались в следующую пятницу (крайний срок)…

На фоне всей этой неразберихи Эрик и Бо стали не очень-то в ладах между собой. В принципе, им очень нравилось в USC, местная система поддержки для таких студентов, как они, которая подразумевала индивидуальные занятиями со своими преподавателями – что-то вроде репетиторства, только бесплатно. Царящая в колледже «семейная троянская» атмосфера пришлась им очень по душе – даже дома они далеко не всегда её ощущали.

И вот, когда Хэнк узнал, что в следующем сезоне тренером будет уже не Моррисон – вся эта семейственность начала для него рушиться: «Тренер Моррисон, может, и не был лучшим изо всех возможных, но мы все любили его. Там не было такого, чтобы мы сказали: вот, мы хотим этого тренера, давайте нам его! Мы просто хотели высказать свои взгляды, дать какие-то свои рекомендации насчёт того, каким должен быть этот новый парень. Но МакГи не стал нас слушать. Но, поймите, мы с Бо оказались за 3000 миль от родного дома, и просто немного растерялись от того, что тренера, к которому мы ехали играть, уволили». И всё же Гэтерс, по большому счёту, был доволен, когда пришёл именно Рэвелин. Главным образом потому, что тот тоже родился в Филадельфии, знал все эти улицы, а вдобавок – его команды играли в стиле, который куда больше подходил Хэнку и Бо, чем стиль Моррисона. Да и вообще – Рэвелин вроде бы пытался завербовать Хэнка в «Айову», когда тот ещё не выбрал USC. И после личной встречи он решил, что остаётся. Хотя недопонимание никуда не делось: «Через пару недель он встретился со мной и назвал меня «Бо». Он думал, что я – это Бо Кимбл. Я подумал: блин, он даже не знает точно, кто я такой!»

Но вот здесь-то Бо и заартачился. У него было ко всему совсем другое отношение. Он просто сломался (друзья рассказывали, что в те дни Кимбл частенько плакал), когда узнал, что Моррисона уволили. И при этом занимался самобичеванием, потому что считал, что не случись в его игре спада во второй половине сезона – и «Троянцы» выиграли бы больше матчей, и всё было бы нормально. Он обвинял МакГи в том, что спортивный директор оказывал на Моррисона давление, подталкивая того к отставке, и все эти обиды только усилились после той самой первой встречи с МакГи 21-о марта. Рэвелином Бо тоже был недоволен. Ведь тот не стал приглашать Спенсера! В этом вопросе Эрик был с ним солидарен, но он смог бы смириться. А вот Бо – нет. Как же так – ведь это же Спенс нас нашёл! Мы не можем его предать! Они спорили, переходя на ругань, пока однажды вечером и вовсе чуть не подрались в ресторане прямо на виду у остальных посетителей…

А в ту пятницу, в этакий своеобразный дэдлайн, у себя дома, в Айова-Сити в Коннектикуте, Рэвелин уже четыре раза названивал в свой офис, интересуясь, давали ли о себе знать его (пока ещё – его) игроки. Льюис говорил потом, что он звонил в офис, но не застал там Рэвелина, а домашнего номера ему не дали. Бо рассказывал, что звонил, и этот номер ему дали, он звонил и по нему, но никто не ответил, а возможности оставить сообщение у него тоже не было, потому что телефон был без автоответчика: «Он дал мне номер, чтобы я нашёл его в Айове. Но за всё это время я разговаривал с ним в общей сложности только полтора часа. Мне действительно нужно больше времени, чтобы всё обдумать. Я просто не был уверен, что полностью вписываюсь в его планы. Я пытался дозвониться тренеру Рэвелину в Айову, чтобы попросить больше времени, но не смог». Тренер ответил, что парни просто врут – автоответчик у его телефона есть, но на нём не было ни одного сообщения. Версию Льюиса он тоже подверг сомнению: «Я дал чёткие указания своему секретарю – чтобы он перенаправлял их ко мне, если они выйдут на связь. Если бы любой из них позвонил и сказал, что нужно увидеться – я бы в ту же минуту поехал в аэропорт, сел на самолёт и полетел в Лос-Анджелес, чтобы встретиться лицом к лицу. Я и семью предупредил, что в любой момент могу сорваться с места». Так или иначе – на связь с Рэвелином никто не вышел.

Одно из главных действующих лиц той нашумевшей истории – Джордж Рэвелин.

Все сроки прошли – а они так и не определились с выбором. И тут стало ясно, что всё-таки Хэнк-Бо – это настоящие друзья. Потому что Рэвелин, чувствуя, что отношения с Кимблом наладить очень трудно, предлагал в беседе наедине Гэтерсу остаться, даже если Бо уйдёт. Но Эрик категорически отверг саму возможность такого: «Кимбл сделал Гэтерса, а Гэтерс сделал Кимбла. Мы должны держаться вместе». Хотя сам Хэнк потом вспоминал, что были моменты, когда всё было «на грани»: «Мы часто спорили в те дни. Мы были близки к тому, чтобы плюнуть на всё, плюнуть друг на друга, чтобы Бо пошёл своей дорогой, а я – своей. Но тут я получил то письмо от Рэвелина. Я был ошеломлён…»

В субботу, на следующий день, Эрик убедил Кимбла позвонить отцу Хэгану. Тот посоветовал ребятам оставаться в USC. Бо ответил, что подумает. Хэнк испытал большое облегчение…

Третий инициатор скандала – Том Льюис – тоже чувствовал себя обиженным. Правда, в отличие от Кимбла, не столько из преданности к Моррисону, сколько из-за недоверия к Рэвелину. Да и вообще: даже если бы Моррисон остался, не было никаких гарантий, что Льюис не ушёл бы. Он быстро разочаровался в выборе самого учебного заведения – как только увидел, как мало болельщиков собирают на трибунах «Троянцы». У Льюиса тоже, как и у Гэтерса и, в меньшей степени, Кимбла, было не самое благополучное детство. Но на Тома оно подействовало совсем по-другому, чем на Эрика – он стал нелюдимым, ни к кому особенно не прислушивался и доверял лишь очень ограниченному кругу людей. К тому же капризный и избалованный вниманием Льюис открыто ревновал к славе некоторых партнёров по команде – особенно джуниора Деррика Дауэлла. Дошло до того, что Том начал говорить, что не останется в команде на следующий сезон, если в ней всё ещё будет Дауэлл. В свою очередь, Бо и Хэнк ответили на вопросы Льюиса о дальнейших планах, что будут учиться и играть где угодно – но только не вместе с таким эгоистичным человеком и игроком, как он. К тому же у Бо и Хэнка и здесь были свои интересы: надежда, что место Льюиса в случае его ухода мог бы занять Деррик Гэтерс, который из-за 10-месячной разницы в возрасте учился в «Тафт Джуниор Колледже», но со следующего курса получал возможность перевестись в USC…

И вот в понедельник на столе у МакГи лежало письмо, адресованное всем троим, в котором Рэвелин оповещал их, что больше не нуждается в их услугах. Позволю себе изложить текст этого письма полностью, как достаточно любопытного документа: «1985-86-й академический год ознаменовался беспрецедентным количеством перестановок в тренерских штабах университетских команд по всей стране. USC вошёл в число таких учебных заведений, когда я был назначен главным тренером его команды 27-о марта 1986-о.

В результате, вы и десятки других студентов-спортсменов испытали чувство неопределённости и неуверенности относительно своего будущего. Это вполне естественно. После моего приезда вы высказали озабоченность по поводу того, останетесь ли вы и дальше членами команды USC.

Я понял и оценил вашу позицию. И я рассудил – и продолжаю верить, что это было правильным решением – что вам необходимо предоставить достаточно времени, чтобы вы могли взвесить все «за» и «против» без чрезмерного давления.

Однако сейчас прошёл уже почти месяц. За этот период у нас было две возможности встретиться и обсудить темы, представляющие взаимный интерес, в частности: баскетбольную программу USC и как она будет строиться и развиваться под моим руководством. Это были плодотворные и содержательные встречи, во время которых я также пытался убедить вас остаться и помочь команде университета. В дальнейшем у вас была возможность связаться со мной, если бы у вас возникли какие-либо дополнительные вопросы. Я уверил вас в своей полной и постоянной готовности к общению – по телефону или лично.

21-о апреля мы встретились в последний раз, чтобы обсудить ваше положение, и я был вынужден просить вас объявить своё решение – остаётесь ли вы в баскетбольной программе USC - не позднее 25-о апреля. К сожалению, эта дата прошла – и она прошла без общения с вами. Честно говоря, я считаю, что 29 дней – это вполне достаточный срок для того, чтобы определиться. После тщательного рассмотрения вопроса я обратился с просьбой к спортивному директору университета не продлевать ваши стипендии на 1986-87-й академический год. Я также сообщаю вам, что у вас есть право обжаловать непродление вашей стипендии в соответствующих инстанциях. Если вы желаете покинуть USC и обсудить перевод в другое учебное заведение – вы можете запросить отчисления у своего спортивного директора, Майка МакГи.

Я хочу, чтобы вы поняли - это решение принято не под влиянием минутной слабости и не продиктовано чувством мести. Я считаю, что оно абсолютно правильно, и этот эпизод послужит полезным прецедентом в истории спортивных программ USC. В предстоящем сезоне необходимо действовать целенаправленно. Дальнейшая задержка просто неприемлема.

Желаю вам успехов, крепкого здоровья и удачи в вашей дальнейшей учёбе».

Только тут стало ясно, что все трое со свойственной молодости легкомысленностью считали, что Рэвелин их просто пугает, и всё это время они думали, что дальше слов дело не пойдёт. Письмо с известием о лишении стипендии стало для них, как гром среди ясного неба.

Первым его прочитал Льюис - и был ошеломлён. Он не был уверен, что останется в USC, но при этом считал, что конечное решение будет принимать только он, а не кто-то ещё. «Его трясло, когда я увидел его позже в спортзале, - рассказывал Гранд. – Большинство считало, что Том не вернётся, но я не думаю, что сам он для себя всё уже решил. Независимо от того, какие проблемы возникали у нас в команде, ему здесь нравилось. Он любил университет».

Хэнк тоже испытал потрясение, прочтя письмо: «Я в замешательстве, и немного расстроен, конечно. Да, он установил срок для меня, Бо и Тома. Но мы так ничего и не решили. Что касается планов на будущее – я пока даже не знаю, что делать дальше». Но он всё ещё рассчитывал, что останется в USC, обвиняя во всём МакГи, но не Рэвелина. С одной стороны - он по-прежнему надеялся, что мог бы играть в команде Рэвелина, с другой - он уже вообще ни в чём не был уверен: «Я не собираюсь сжигать все мосты. Но я не чувствую, что тренер хочет видеть нас в команде, и я не собираюсь оставаться в том месте, где я не нужен». А для Кимбла и вовсе подтверждались все худшие предчувствия, которые зародились в тот момент, когда ушёл Моррисон. Он узнал о содержании письма от Эрика и даже не  счёл нужным ознакомиться с ним лично. Они тут же позвонили отцу Хэгану – и тот посоветовал им начинать подыскивать другой колледж.

В четверг, первого мая, Бо и Хэнк получили свои документы в канцелярии – и вольны были выбирать, что делать дальше (Льюис сделал то же самое днём позже). И здесь произошёл самый непонятный эпизод этой малоприятной истории. Накануне Кимбл, чувствуя себя виноватым и считая, что своей нерешительностью он загнал Хэнка в угол, дал телевизионное интервью и пошёл на попятную, заявив, что они готовы остаться в USC, если Рэвелин со своей стороны рассмотрит такую возможность. Увидев это интервью, Рэвелин организовал с ними очередную встречу и пообещал, что вернёт им их стипендии. Кимбл прокомментировал, что он был впечатлён этой беседой, но тут уже Хэнк прибавил, что он чувствует – тренер был неискренен, когда разговаривал с ними, и сказал, что вероятность их окончательного ухода из USC составляет 85 процентов. А на следующий день Рэвелин собрал пресс-конференцию и объявил, что эпизод окончательно исчерпан – и Льюис, и Гэтерс, и Кимбл покидают колледж.

Хэнк сделал официальное заявление – с такими же официальными формулировками: «Я решил не обжаловать отзыв моей стипендии, хотя и практически уверен, что выиграю апелляцию. Крайний срок, установленный тренером Рэвелином, истекал ещё до начала моих экзаменов. Я хотел подождать до их окончания, но путаница и повышенное внимание, которое привлекло решение Рэвелина, мешает мне сосредоточиться на подготовке к экзаменам. Я, действительно, полюбил USC, тренера Стэна Моррисона и его помощников, и, возможно, по прошествии времени, так же сблизился бы и тренером Рэвелином и его помощниками. Но теперь уже невозможно этого узнать». Примерно в том же духе высказался в своём заявлении и Бо: «Когда я поступил в USC прошлой осенью, я почувствовал огромную любовь и заботу о моём благополучии со стороны тренера Стэна Моррисона, его тренерского штаба, болельщиков, студентов и преподавателей. Атмосфера была отличной, всё было похоже на сон. Все мы мечтали о светлом будущем, но эти мечты разбились вдребезги. Я уверен, что фанаты и студенты понимают, о чём я сейчас говорю. Я принял перемены в тренерском штабе и искренне верил, что через какое-то время, узнав тренера Рэвелина получше, я бы всё-таки стал полноценным членом «троянской семьи». А в интервью Хэнк рассказал: «Я думаю, что мы могли бы стать очень хорошей командой. Я чувствовал, что смог бы наладить отношения с Рэвелином и играть за него. Он привнёс бы в команду нечто новое. Я считал, что нужно что-то решать, и сказал Бо: не время сидеть – надо определяться. И вот тут я получаю это письмо – в учебной аудитории. Помню, что мне было и больно, и почему-то весело одновременно. Я рассмеялся и посмотрел на лицо Бо, а на нём было написано: ну вот, я же тебе говорил…»

Эпизод продолжал широко обсуждаться. Критики Рэвелина говорили, что он всё-таки должен был сам договориться со студентами так или иначе, раз они с ним не пообщались, или обратиться за советом к Моррисону, который хорошо их знал. Другие, наоборот, ругали самого Моррисона, что он никак не повлиял на ситуацию. «Может быть, я сделал ошибку, не посоветовавшись с Моррисоном, - признавался Рэвелин. – Но я чувствовал, что не должен вовлекать Стэна во всё это. Это были не его проблемы, и это было бы нечестно по отношению к нему. Может, я и неправ. Но я думаю, что последнее, на что стоило пойти – это привлекать Моррисона». Высказывались туманные предположения, что Рэвелин опасался расследования и последующих санкций со стороны NCAA на предмет того, что произошло в команде ещё при Моррисоне. NCAA поставило руководство USC в известность, что два игрока баскетбольной команды – неназванные, но все сразу решили, что это Хэнк и Бо – в течение сезона 1985-86 неоднократно вели телефонные переговоры с неизвестной стороной и летали на самолёте, билеты на который оплачивала та же сторона. Всё это – без ведома Моррисона, что было строжайше запрещено. Гэтерс и Кимбл заявили, что билеты, по которым они летали на рождественские каникулы домой, в Филадельфию, оплачены ими лично, так что в итоге дело заглохло – но Рэвелин, возможно, и впрямь побаивался, что его вновь поднимут… 

У всех участников этого инцидента остался на душе нехороший осадок. Парни ощущали, что их предали, и чувствовали вину друг перед другом. «Я выглядел полным дураком. Я решил, что остаюсь играть с Рэвелином, хоть и практически не знал этого парня, и изо всех сил убеждал в этом Бо. А за нас уже всё решили. Мне просто больно…» «На нас оказывалось такое давление. Если бы я понял, что Рэвелин нам доверяет – я бы остался. Это очень важно – чувствовать себя частью чьих-то планов. Я этого не ощутил. Ещё 24-о апреля мой лучший друг, Хэнк, сказал мне, что собирается остаться в USC. Хэнк хотел, чтобы и я остался, и всегда говорил, что «Кимбл сделал Гэтерса, а Гэтерс сделал Кимбла», и мы не должны разделяться в это время. Но я так и не определился до 25-о апреля. И я уверен, что именно из-за моей нерешительности мой лучший друг теперь оказался в таком положении. Я чувствую себя очень плохо – вероятно, это из-за меня Хэнк потерял свою стипендию».

Своя правда была и у Рэвелина: «Мне было необходимо знать чётко: кто станет частью программы, а кто – нет. Вы представьте, в каком положении я бы оказался, если бы эти молодые люди пришли ко мне, скажем, в июле, и заявили: мы уходим? Я не думаю, что они виноваты в этом – они хорошие ребята. Но они получали слишком много плохих советов, больше, чем Рейган по Ливии. Мне их жалко. Я с большим сочувствием отношусь к студентам, но я был уполномочен для принятия решений и выполнения определённой программы. У меня нет с этим проблем. Я могу жить в ладу с самим собой и спокойно смотреть на себя в зеркало. Бывают ситуации, когда ты должен делать то, что считаешь правильным, не задумываясь о той критике, которая прозвучит в твой адрес. Я стараюсь принимать справедливые и честные решения. Но я знаю – я несовершенен. С другой стороны: ответственность – это не улица с односторонним движением. Или вы хотите сказать, что студенты проявили какую-то ответственность? Если быть до конца откровенным – не думаю, что они хотели такого результата. Они говорят, что по-настоящему любят университет. Они говорят, что чувствовали себя здесь, как члены семьи. Они сказали, что у них не было никаких проблем лично со мной».

Интересно ещё и то, что после конфликта его прямые участники так и не поняли: что же это было? Они остались в полном замешательстве. Рэвелин так и сказал: «Прошло уже полтора месяца, а я так и не могу разобраться: в чём была проблема, и была ли она вообще?..»

Уж не знаю, насколько это было увлекательно, конечно; думаю – не очень. И не уверен, что нужно было уделять столько места этому скандалу, но, может быть, для истинных любителей NCAA было немного познавательно. Ну, а самое главное – надо же было объяснить, почему в судьбе Хэнка произошёл тот самый решающий поворот: перевод в другой колледж...

А жизнь шла дальше – надо было думать, чего теперь-то делать? Каких-то конкретных планов не было. Парни ездили в «Пеппердайн» - но сразу сказали, что ни в чём не уверены (возможно, потому, что туда же направил свои стопы из USC Льюис): «Я считаю, что любой колледж – это новая возможность, - заявил Бо. – То, что мы посетили «Пеппердайн», ещё ни о чём не говорит». Сам Бо был совсем не прочь вернуться в Филли – во всё тот же «Темпл»: «Я не исключаю никаких колледжей из Филадельфии. Мы, может быть, скоро вернёмся домой». Вот только тренер «Темпла» - Джон Чейни – никак на это не отреагировал. К тому же у «Темпла» была репутация заведения, которое крайне неохотно принимает в свои стены перебежчиков…

А вот Хэнк совсем не горел желанием возвращаться в родные пенаты. Да и отец Хэган не советовал. Когда он узнал, что его подопечных всё-таки выперли из USC, то тут же порекомендовал им не покидать Западное побережье и искать себе новое пристанище там. Его можно понять: он боялся, что парни, вернувшись домой, рано или поздно всё же попадут в трясину своих гетто – и так там, вполне возможно, и сгинут с концами… Впрочем, в душе Хэнк и сам не хотел этого – даже и без наставлений отца Хэгана: «Я знаю наперёд, что было бы, если бы мы приехали в Филли на переговоры с местными колледжами. Нашлось бы полным-полно людей, которые стали бы показывать на нас пальцами со словами: «Ну вот, помните, что я вам говорил? Я ведь предупреждал, что они ошибаются, сильно ошибаются, уезжая в эту Калифорнию. Вот они и вернулись. Всё, как я и говорил!» Я не знаю, почему ни один университет из «большой» пятёрки не выбрал нас. Вот мы и уехали в Калифорнию». Нет, Хэнк был не из тех, кто быстро сдаётся… Да и «Темпл» продолжал молчать, так что и Бо уже засомневался: «Единственная команда, ради которой я бы вернулся домой – это «Темпл». Я не очень люблю «большую пятёрку». Они не слишком-то усердствовали, чтобы завлечь меня. Они почему-то очень скептически отнеслись к нашим возможностям».

Но нашёлся один человек, сделавший ребятам такое предложение, от которого они не смогли отказаться. И соблазнил он их не только и не столько тем, что сам родился в Филадельфии, играл там за команду «Сент-Джозефа» под руководством самого Джека Рэмси, долго тренировал «Ла Салль» и отлично знал, что почём. Помнится, в «Формуле любви» заезжие гастролёры предлагали наивной (на первый взгляд) крестьянской девице «большой и чистой любви» на сеновале. А этот человек купил парней обещаниями «настоящей и быстрой игры». Он спросил ребят: «Хотите играть быстро? Ну, так тогда идите к нам! «Пеппердайн» бежит – а мы-то мчимся! Мы открываем свои, новые двери! У нас каждый может показать всё, на что способен!» И ещё тем, что «наш колледж – это тот же самый университет Сент-Джозефа (один из филадельфийской «большой пятёрки») – но только с пальмами!» Правда, сезон придётся подождать: по правилам NCAA, после перевода в другой колледж Бо и Хэнк должны были его пропустить. Но вот когда «отсидка» закончилась – этот оригинальный господин с полным правом мог сказать: «Я просто счастлив, что эти парни из Филадельфии оказались здесь, со мной. Мы поладили, и я рад быть с ними в одной лодке. Я думаю, это начало чего-то очень хорошего, чего-то замечательного…»

Решение было принято. Решение судьбоносное… Собственно говоря, главная история о Хэнке Гэтерсе только теперь-то и начинается. Или, точнее говоря, в этот момент она превращается из истории Эрика Гэтерса в историю человека, которого через год с небольшим вся NCAA узнает под прозвищем «Бэнкмэн»…

Потому что – кем он был в USC? Да, называя вещи своими именами, в общем-то, никем. А кем он стал, уйдя оттуда? О-о-о…

Судьбоносное решение… И в чём-то роковое.

Играть и жить по «Системе». Или «Лойола-рок-н-ролл». Или галопом под ритм безумного маэстро. Или анатомия ран-энд-гана. Или страсти по ап-темпо. Или «Плесни в огонь бензина». Или… да как хотите, так и называйте это исступление на паркете!

Далеко парням переезжать не пришлось. Новый дом они нашли здесь же, практически по соседству – в Лос-Анджелесе, так что завет отца Хэгана не покидать Западное побережье оказался исполненным. Домом этим стал университет «Лойола Мэримаунт» (LMU в дальнейшем).

Конечно, если брать в расчёт причины чисто спортивного характера – то выбор этот был совсем неочевиден и неоднозначен. Как рассказывал сам Хэнк: «Я вообще ничего не знал о LMU. Когда я ещё учился в USC, я ездил в лагерь Пита Ньюэлла, который он организовал специально для «больших» игроков. Там я один раз видел команду LMU на площадке, но я даже не знал, кто это такие. Но отец Дэйв рассказал мне о тренере Уэстхеде, а слова отца Дэйва – это как молитва для меня. После личного разговора с Уэстхедом я понял: нет в стране другого такого места, и нет другого такого тренера, где и для кого я так хотел бы играть». Если USC занимал в табели о рангах NCAA совсем невысокие строчки, то LMU котировался ещё существенно ниже, чем первый университет, в котором учился Хэнк. До прихода туда Гэтерса и Кимбла LMU, как правило, подметали подвалы своей West Coast Conference, периодически оседая там на предпоследних-последних местах (как это случилось и в том сезоне, который ребята вынуждены были пропустить). USC хотя бы изредка, но воспитывал звёзд и просто хороших игроков для НБА. А кого воспитал LMU за 70 с лишним лет своего существования? Гм, гм, ну, вопрос, конечно, интересный. И очень трудный. А может, и наоборот – выеденного яйца не стоящий. Потому что никого он не воспитал. За все эти годы из его стен вышли лишь 7 игроков, засветившихся в НБА  (последним таким был как раз Кимбл – и было это уже почти 25 лет назад). И провели эти семеро на всех в главной баскетбольной лиге мира 707 матчей – в среднем немногим больше, чем по сезону на брата. И самым известным (или единственным известным) из них стал… верно – Рик Адельман, славный своими тренерскими, но отнюдь не игровыми свершениями. В общем, ясно, что LMU занимали позиции совсем уж на отшибе баскетбольной NCAA. Но…

Но был у них один фактор, которым могло похвастаться далеко не всякое захолустное (я сейчас говорю исключительно о спортивной составляющей, естественно, а не о географическом местоположении университета) учебное заведение страны. Ну, действительно, мало кто мог похвалиться тем, что его баскетбольную команду тренирует человек, не так уж давно приводивший к чемпионству клуб НБА. А вот в LMU такой человек за пару лет до прихода туда Хэнка-Бо появился. Речь идёт, конечно же, о неповторимом Поле Уэстхеде.

Рассказывать что-то о нём людям, которые знакомы с этим именем, вряд ли стоит. А тем, для кого оно совершенно ново… К сожалению, лаконизм явно не относится к числу моих добродетелей, поэтому я просто не понимаю, как можно уложить биографию этого человека в два абзаца. И не смогу этого сделать. К тому же – тешу себя надеждой, что когда-нибудь вплотную подойду и к материалам о тяжкой тренерской доле, тем более что тема эта с каждым прожитым годом становится мне всё ближе и роднее (старею, наверное). И вот здесь имена Лэрри Брауна и Уэстхеда будут первыми в списке. Первый – потому что его тренерская и игроцкая, да и вообще – жизнь вне паркета – действительно интересна, а второй… А второй обладал (хотя, почему обладал? Наверняка и сейчас обладает) настолько нетривиальными взглядами на баскетбол, как вообще считанные единицы в истории этой игры. Поэтому хоть что-то сказать о нём всё-таки надо. Ведь кто был главным творцом всех успехов одной из самых ярких команд-золушек в истории NCAA? Кимбл или Гэтерс, или кто-то ещё из их партнёров? Конечно же, нет (хотя никто не умаляет их заслуг). Таковым был именно Уэстхед.

Человек, благодаря которому в баскетболе появился такой своеобразный… ну, можно даже сказать, бренд, как «Paul-Ball». Человек, которого прозвали «Guru of Go». Честно говоря, я долго думал, как же лучше перевести последнее словосочетание на русский, но так и не нашёл понравившегося варианта. «Гуру хода»? «Наставник движения»? Нет, это всё совсем не то. Вот, помнится, некоторых военачальников, самым известным из которых был Александр Васильевич Суворов (когда он ещё был генералом) за их ультимативно-наступательно-яростно-атакующий стиль ведения боевых действий так и называли: «Генерал Вперёд». Вот это, пожалуй, ближе всего к истине – Уэстхед и есть такой вот «Генерал Вперёд», только на баскетбольном паркете. «Иду на вы!» - всем своим видом показывал игрок Эрик Хэнк Гэтерс, направляясь к центральному кругу перед стартовым спорным. «Иду на вы!» - незамедлительно отзывался тренер Пол Уэстхед, устраиваясь на своём месте на скамейке…

Вот это и есть сумасшедший маэстро Пол Уэстхед собственной персоной.

Пол бережно лелеял и развивал этот свой стиль на протяжении всей карьеры. Кто-то скажет: подумаешь, ну и что такого-то? Даже сегодня, когда истина «Перстни выигрывает защита» утвердилась, кажется, незыблемо, иногда появляются утописты-безумцы вроде того же Д`Антони, который идёт наперекор всем, пытаясь доказать обратное. Это так. Вот только игра любимого «Финикса» времён Д`Антони (определение «любимый» относится исключительно к «Финиксу», а не к временам Д`Антони – мне гораздо больше по душе команда первой половины 90-х, которой руководил Уэстфал и которую для меня олицетворял совсем не Баркли, а Кевин Джонсон… ох, кажется, Остапа понесло: как и любой порядочный болельщик, стоит завести речь о «своей» команде – и я с лёгкостью забываю о главной теме и улетаю в другую вселенную…) Так вот. Игра «Финикса» времён Д`Антони – самый выпуклый и запомнившийся, наверное, пример ран-энд-гана последних лет – несмотря на все красивые названия вроде «Семь секунд или меньше» - смотрелась репетицией оркестра, который под мерный стук метронома наигрывает не то, чтобы похоронный марш, конечно, но какую-нибудь довольно-таки минорную пьеску, медляк, в общем, по сравнению с тем, что делали на паркете команды Уэстхеда – и LMU в особенности. Последним местом, где Уэстхед культивировал свою философию (без особого, надо сказать, успеха), была женская команда орегонского университета. И вот что говорит о тех временах разыгрывающая команды Ниа Джексон: «Безусловно, «Система» - это целый процесс. Я-то думала, когда училась в школе, что привыкла к высоким скоростям, умею регулировать и управлять действиями команды, играющей в ап-темпо баскетбол. Но «Система» - это что-то совершенно иное. Вы действительно, реально должны затрачивать на атаку меньше семи секунд (один из игроков LMU, Джефф Фрайер, рассказывал в интервью: «Не знаю, как было в других командах, которые тренировал Пол, но в «Лойоле» он требовал, чтобы мы доводили дело до броска меньше, чем за шесть секунд. Он так часто произносил одну цитату, что я запомнил её навсегда: «Когда конец кончал бы всё, - как просто! Всё кончить сразу!» Это, по-моему, Шекспир, если не ошибаюсь – «Макбет». Этим он давал нам понять, что мы должны быстро двигать мяч и быстро бежать сами»). То, что вы считаете быстрым, что считает быстрым весь остальной мир – для Уэстхеда это совсем не быстро… Знаете, какой самый большой кайф от того, что играешь «Систему»? Возможность загонять соперника. Когда ты видишь, как он во время каждой паузы задыхается, согнувшись в три погибели – и понимаешь: ещё немного – и он свалится…» В начале 70-х Led Zeppelin сыграли миру свой «Rock and Roll» - всем рок-н-роллам рок-н-ролл, а во второй половине 80-х «Лойола Мэримаунт» сыграли свой ран-энд-ган – всем ран-энд-ганам ран-энд-ган…

Конечно, сказать, что Пол выдумал в баскетболе что-то такое уж новое и революционное, нельзя. В конце концов, в 60-х годах прошлого века ран-энд-ган был в НБА, как сейчас принято говорить, основным трендом, и играть как-то по-другому, расставляя оборонительные ловушки и душа соперника на каждом шагу, считалось чем-то вроде моветона. Но времена менялись - а взгляды Уэстхеда на игру оставались прежними. При этом все основные положения быстрой атакующей игры принимали у него подчас какие-то глобальные, всеобъемлющие, гипертрофированные масштабы, выходя «за…» А уж когда ввели трёхочковую линию!..

Впрочем, сам Уэстхед и не претендует на то, чтобы запатентовать свой подход. Он говорит, что «заболел» им ещё в 70-х – когда был ещё совсем «зелёным», начинающим тренером в «Ла Салле». И подсмотрел он его совсем не у какой-нибудь североамериканской команды. «Однажды летом мне довелось побывать в Сан-Хуане, в Пуэрто-Рико. Это было что-то вроде развивающей лиги, или они там к олимпийским играм готовились… В Филадельфии, где я родился и вырос, меня приучали к консервативному баскетболу, основанному прежде всего на розыгрыше мяча. Вообще-то в тот момент меня можно было отнести скорее к лагерю поклонников защитной игры, нежели атакующей. Но в той лиге я увидел команды, которые показали мне совершенно иной путь. Для меня это стало настоящим откровением! Я сказал себе: вау, к этой игре можно подойти совсем с другой стороны! Я смотрел, как эти ребята носятся туда-сюда по площадке и бросают джамп-шоты «с ходу», «на лету». И подумал: моим парням необходимо сделать 6 передач и поставить 5 хороших заслонов, чтобы кто-то вышел на открытую позицию, бросил тот же джамп-шот – и промахнулся. А здесь - они бегут через всю площадку, получают мяч и делают открытые броски – безо всяких проблем. И подумал: если они играют так быстро и результативно, то почему мы должны совершать эту нудную, тяжёлую работу в нападении в соответствии с устоявшимися схемами?» Вот за такие мысли Пола и называли частенько «безумцем»… В том же году он встретился с Сонни Алленом, который практиковал нечто похожее – игру, основанную на быстрых прорывах – в университете «Олд Доминиона» и даже выиграл с ним второй дивизион. Сонни посвятил его в тайны своей концепции – и именно из симбиоза игры «Олд Доминиона» и пуэрто-риканских команд и возникла та гремучая смесь, которую сам Уэстхед назвал весьма лаконично, академично, сухо и невыразительно – просто «Система». Уэстхед был удивлён, что основные положения философии Аллена уложились буквально в несколько предложений. И даже уточнил: «Это всё?» «Всё», - кивнул Сонни. Правда, когда сам Уэстед в первый раз захотел изложить постулаты своей «Системы» на бумаге – они тоже не заняли много места, два-три листочка (впрочем, потом разрослись в целую книжку). На прощание Пол поинтересовался: «Эй, если всё так просто – почему так не играют все?» Сонни усмехнулся: «Чтобы играть в такие игры, нужно быть немного сумасшедшим!» Но когда это останавливало Уэстхеда? «Ну, так я как раз немного сумасшедший», - ответствовал Пол и пошёл лепить свои команды.

Лиричный и сентиментальный учёный-литературовед, находящий утешение и покой в Шекспире и дзене. Непримиримый уличный боец во главе своей команды. Примерный семьянин, послушно посещающий все соответствующие мероприятия и праздники. Удивительно, как всё это уживалось в одном человеке. А вот уживалось…

Теперь он точно знал, как должны и будут играть все они: яростная атака, от которой у соперников перехватывает дыхание, а болельщики теряют дар речи. Хотя не стоит думать, что Уэстхед стал прямо таким уж романтиком от баскетбола, для которого результат отходил куда-то на задний план, а самым главным было – повеселить зрителей и самого себя. Он преследовал и вполне себе прагматичные цели: «Я всегда думал, что это – тот способ, с помощью которого вы можете побить команды более талантливые, с большей глубиной состава - команды, более сильные во всём. Потому что скорость может измотать и изнурить кого угодно. Скорость – это тот механизм, который, если только он отлажен по-настоящему хорошо, может вытащить вас в любой игре. Если вы способны поддерживать такую скорость – у вас всегда есть шанс выиграть». Иными словами – измочалить, побить оппонента скоростью до такой степени, что сначала у него закружится голова, потом ему захочется сесть прямо на паркет, потом – лечь, вытянув ноги – а у вас ещё останется чуточку сил, чайная ложечка – и вот тут-то вы его и уделаете…

Зачатки всей этой концепции просматривались ещё в «Ла Салле», продолжали оформляться и формироваться в чемпионском для «Лэйкерс» сезоне 1979-80, когда Уэстхед нежданно-негаданно для самого себя стал главным тренером – и выиграл. Что-то похожее мелькало в «Чикаго», когда Уэстхеда попросили из «Лэйкерс» (почему и как это произошло – это отдельный и не самый короткий разговор), хотя он и пробыл тренером «Быков» лишь сезон. Но по-настоящему его «Система» «повзрослела» и зацвела буйным цветом именно в LMU.

Ещё раз повторюсь: его взгляды, видение игры не просто далеки от ортодоксальных. Они иногда даже не просто нелогичны и иррациональны, подчас они, как это было в «Лойоле» или особенно потом – в «Денвере», могут показаться откровенно бредовыми, где-то на грани с паранойей («У Гэтерса всего 201 см? Ну и что? Ничего страшного, это даже хорошо! А зато он быстро бегает! Так что будет играть у нас центрового»). Но ему периодически удавалось доказывать их право на существование! Работа тренера определяется, естественно, результатами (хотя это можно назвать излишне формалистическим подходом). И у Пола иногда с этими его безумными идеями и взглядами получались оглушительнейшие провалы, навсегда оставшиеся в летописях всяческих антирекордов. Как с теми же «Наггетс», например. В его первый сезон там «Денвер» был первым в лиге по результативности, лишь самую малость не добрав до красивого круглого числа – 119.9 очка за игру. Но при этом – и первыми по пропущенным очкам (только с конца, то бишь – последними) – 130.8! Фантастика просто, а для болельщиков «Самородков» - сюр какой-то во плоти вперемежку с фильмом ужасов! Счета вроде 135:145, 129:155, 136:128, 126:125, 150:145 (как правило – не в пользу «Наггетс») были в том сезоне для «Денвера» не каким-то необычайным явлением, а вполне себе заурядным, чуть ли не ежематчевым событием. Причём, замечу, безо всяких там дополнительных двух-трёх пятиминуток – за 48 минут игрового времени! Это я ещё умолчал о самых результативных играх, вроде той, в которой «Финикс» набросал в корзину «Наггетс» за одну лишь первую половину… 107 очков! Так что ничего удивительного, что «Денвер» тогда одержал лишь 20 побед при 62-х поражениях… И у критиков, кричащих: «Уэстхед – дурак! Идиот безмозглый!» была почва для подобных мыслей. Ещё одной любимой темой у недоброжелателей-традиционалистов было то, что так играть в плэй-офф ну никак нельзя. Ну, ладно ещё  - в регулярке, хотя и там – тоже дурость. Но уж в плэй-офф-то… Сам Уэстхед отвечал им весьма категорично: «Все умные люди говорят, что это может принести результат в каком-то одном отдельно взятом матче, но, когда вы попадёте в плэй-офф – вас там всё равно притормозят, и сильная оборонительная команда в любом случае вас побьёт. А я бы сказал, что всё это – полная фигня. Я никогда не верил в это – и не верю до сих пор. Всё работает так же. Какая разница – перебегаете вы соперника в одной игре или в серии из семи матчей? Единственный совет, который я могу здесь дать: не подлаживайтесь под других, дёрните за рукоятку ещё раз, затяните ремень ещё на одну дырочку – и начинайте играть ещё быстрее!»

Лично я так и не определился с тем, как же стоит относиться к тренерской деятельности Пола. По-моему, тут просто невозможно мыслить категориями «хорошо-плохо». С одной стороны: если ты подбираешь, формируешь, учишь свою команду играть так, что потом, по ходу матча, даже когда это необходимо, внести какие-то, даже незначительные, коррективы в её тактический рисунок очень трудно, почти невозможно – она к этому попросту не готова; если ты из матча в матч упрямо гнёшь свою линию, не очень-то присматриваясь к сильным и слабым сторонам соперника; если не можешь и – хуже того – не хочешь сыграть иногда в большей степени не от своих плюсов, а от минусов противника – вряд ли это можно отнести к твоим тренерским достоинствам. Уэстхед и сам не отрицает этой своей упёртости: «Это путь, по которому я всегда шёл. Я шёл по нему в самом начале – в «Ла Салле», и шёл потом – уже в НБА, когда тренировал «Лэйкерс» и «Буллз», до прихода в LMU. Просто иногда это работает, а иногда – нет».

При этом… Я тут несколькими абзацами выше обмолвился, что Пол, помимо прочего, преследовал своей «Системой» вполне практические цели – убить соперника темпом, так что, мол, не стоит держать его за такого уж романтика. Но в этом – лишь доля истины, весьма незначительная. Потому что вся правда в том, что Пол прежде всего – это просто адепт чистого атакующего баскетбола, играть как-то по-другому для него неприемлемо и непонятно; в чём-то он – даже мечтатель (одной из таких «мечт»… да что там «мечт» - Пол всерьёз был уверен, что когда-нибудь, играя «Систему», LMU сможет набрать 200 очков за вечер; а что прикажете делать, когда LMU забивает команде Международного университета США 181 очко? Тут даже у самых заядлых скептиков пропадёт желание крутить пальцем у виска и мелькнёт мысль: блин, а ведь смогут же… а что? Поднатужатся немного в следующей игре – и точно смогут!) Вот это, считает Уэстхед, и есть Игра! «Если нам удастся сыграть так, что я смогу сказать: сегодня мы были идеальны! – в такой вечер мы сможем набрать 240 очков. Я серьёзно». «Почему я везде играю «Систему»? Да потому, что это – самый захватывающий, самый лучший стиль игры! В ней заложен самый глубокий смысл. Игра длится всего 40 минут (Пол говорил это как раз в бытность тренером LMU), так зачем тратить время на витиеватые передвижения по площадке, когда можно просто бегать туда-сюда? Когда я смотрю баскетбол по телевизору и вижу, как команды ухищряются, выбирая какие-то извилистые пути для себя на паркете – в моём понимании это «игра наполовину». А я хочу, чтобы вы играли в полную версию игры. Время, время, время – вот главная драгоценность в игре! Простота, простота, простота – вот в чём смысл! И это – совсем неплохо… Это красиво, и рискованно, и опасно для противника. Если у нас всё идёт как надо, нас никто не может остановить». И как можно называть человека глупым, если игра любой его команды заставляет зрителей забывать обо всём и просто взирать на происходящее с открытым ртом? Не думая о конечном результате, а наслаждаясь самим процессом. На лице Уэстхеда неизменно появляется улыбка, когда он вспоминает о LMU: «Больше ни одна команда не создавала такого ощущения у меня; ребята знали, что могут летать, словно ветер, и прессинговать по всей площадке 40 минут – а если потребуется, то и больше; даже в сложных ситуациях они получали удовольствие от игры и могли сказать соперникам: я не знаю, выиграем мы сегодня или нет, но мы набросаем вам кучу мячей, и вы, парни, точно устанете… Они чувствовали, что темп игры диктуем именно мы. Поверьте – это волшебное ощущение для тренера: знать – не надеяться, а именно знать – что игра проходит по твоему сценарию. Выиграешь ты в итоге или проиграешь – это в любом случае очень увлекательно». Нет, всё-таки Пол, конечно, не совсем нормальный. А как ещё расценивать эти его слова: какая, мол, разница - выигрываешь или проигрываешь; главное, чтобы все вокруг – игроки, болельщики, я сам – получали от этого удовольствие. И я почему-то не сомневаюсь в его искренности – вряд ли он, говоря эти слова, просто выпендривался и рисовался. Однажды один из соперников повернулся к Бо и сказал: «Слушай, ваш тренер – просто чокнутый чувак!» «Ага», - с безмятежным видом согласился Кимбл. Тоже мне, мол, новость. Мы-то давно об этом знаем. И нам это нравится. Или сумасшедший, или и правда неисправимый авантюрист-романтик…  

 Всё было бы куда яснее, если бы у Пола не было в активе никаких успехов. Но и здесь у Уэстхеда был ответ всем этим крикунам – и даже не один. Потому что «иногда это и вправду работало» - и не так уж редко. Тут вам и чемпионство тех «Лэйкерс», и титул с женскими «Финикс Меркьюри» (таким образом, Пол стал пока единственным тренером в истории, который брал перстни и с мужиками, и с женщинами). Причём «Меркьюри» выиграли всё в том же фирменном стиле Уэстхеда – он и девчонок заставил носиться по площадке, как газелей, сопровождая эту беготню обилием бросков – так, что те не так уж сильно отстали бы и в том, и в другом в сезоне 2006-07 от Нэша и компании из «Санз» под руководством Д`Антони (утрирую, конечно, но не сильно…) И тогда, после той победы, уже Уэстхед мог сказать от чистого сердца: «Все критики куда-то подевались. Что-то я больше не слышу их криков…»

То же самое было и в LMU – «Система» работала и давала такие результаты, что ого-го! Что-что? Какой ещё LMU? Ну, я знаю полным-полно калифорнийских команд, но ни о каких «Львах» и слыхом не слыхивал! И вот: приходит Уэстхед, внедряет свою «Систему», проходит ещё пара лет, начинают играть Гэтерс и Кимбл – и про LMU знают уже все, кто хоть мало-мальски интересуется в США баскетболом! Потому что: как же можно не знать такую банду? «Одну вещь я вам могу сказать с полной уверенностью. Когда играет LMU – это гарантия захватывающего зрелища, и без разницы – проиграем мы или выиграем. Люди просто любят смотреть, как мы играем. Кажется, что после каждой игры к нам подходит какой-нибудь парень из команды соперников и говорит: да, ребята, вам просто повезло, что вы имеете возможность играть вот так! Это очень весело. Когда мы играем – скучно никому и никогда не бывает!» Бо, набиравший к тому моменту, когда давал это интервью, 36.3 очка в среднем за игру, знал, что говорил – так оно и было.

Новый колледж, новая команда, новая форма, новый тренер, новая игра – всё новое. И сама жизнь тоже новая. Ну, для Хэнка-то – уж точно.

Да, обычно и соперники LMU забивали 100 очков или больше. Но Уэстхеда и команду это не беспокоило. Потому что это было заложено в самой идее «Системы»: давайте, давайте, устроим гонку, кто кого, кто первым придёт к финишу, нам так будет даже интереснее! Бросок каждые семь секунд! Вы сами знаете: если всё пойдёт, как надо, вы нас просто не догоните! В общем, как говаривал Рой Джонс: «Мне весело в бою!»

Я не психолог и не берусь сказать, как такое могло зародиться в голове весьма спокойного человека, практически флегматика в обычной жизни, литературоведа, в совершенстве знающего творчество Шекспира, имеющего степень бакалавра в области английского языка, обладателя двух дипломов о высшем образовании, каковым и является Уэстхед. А вот поди ж ты – родилось…

Кому-то, каким-нибудь особо рафинированным и утончённым ценителям баскетбола, такая игра могла бы показаться примитивной и уж совсем дубовато-туповатой. Выходишь на площадку, тренер достаёт из кармана стартовый пистолет, следует выстрел – и знай себе беги-бросай, словно ты спринтер какой-нибудь, а не баскетболист! Тут не поспоришь: это были совсем не «Сан-Антонио», из сезона в сезон балующие нас своими интеллектуальными «шахматами на паркете». А тут «Львы» представали каким-то стадом молодых бизонов, застигнутых и накрытых с головой брачным периодом, и несутся они – и сами не знают куда и зачем. Полный ахтунг… в смысле – хаос… Хэнк Герш в «Sports Illustrated» охарактеризовал игру «Лойолы», как «перемену в школе, когда четвероклассники выбегают из классов».

Но ведь иногда так хочется, чтобы тебе во время спортивных соревнований срывало крышу от нахлынувших чувств. Болельщики на играх LMU как раз такое и испытывали. А самое главное – не так уж всё было просто и кондово. Если присмотреться – становилось ясно, что бизоны-то, конечно, бизоны, но каждый из них знает и куда бежать, и когда бежать, и зачем бежать. Хаос вполне осмыслен и даже организован…

«На самом деле – это вполне целенаправленная система игры, но люди, смотрящие матчи, просто этого не понимают, - объяснял Хэнк перед одной из игр. – Они просто видят парней, которые бегают туда-сюда и бросают каждые пять секунд или около того. Это – очень весёлая система; в ней вам не приходится заниматься тем, что у вас плохо получается, а все ваши плюсы она использует на полную катушку. Это – просто». «Ну да, просто, - с улыбкой соглашался со своим подопечным Уэстхед. – Просто на словах, но реализовать её на практике – это совсем другое дело. Вы не сможете включить «Систему» на пять минут, а потом просто взять – и вернуться к игре в нормальный баскетбол в обычном режиме. Не получится. Множество тренеров в межсезонье говорят, что в следующем сезоне они попробуют играть в похожем стиле. При этом глаза игроков загораются, они начинают улыбаться. Но за то время, которое проходит между первой тренировкой и первой игрой, весь энтузиазм испаряется. Запустить такую игру – это слишком сложно для игроков. А если они не верят в неё, не полностью преданы ей – тогда всё вообще обречено на провал… Кому-то для того, чтобы постичь основы «Системы», требуется несколько недель, а у кого-то уходит на это пара лет».

«Мы прессингуем по всей площадке, - присовокуплял Бо. – И единственный способ разбить этот прессинг – атаковать корзину. Так что другая команда может бросать лэй-апы или простые джамперы. Это лёгкие броски. Но наша защита заставляет вас чувствовать себя некомфортно – вы никогда не знаете, где мы располагаемся. И вдруг вы подпадаете под наш высочайший темп. Дело в том, что эти лэй-апы и джамперы уже совсем не так легко бросать, когда ваши ноги устали, а вам нужно уходить от нас по всей площадке. Вам приходится делать вещи, которых вы обычно не делаете. Ни одна команда не может контролировать наш темп и диктовать нам свои правила. Даже если вы – самая медленная команда в стране, вы неожиданно обнаруживаете, что необходимо играть на наших скоростях – иначе никак. Так мы контролируем ход и темп каждой игры».

Ещё раз скажу: «Система» - это и просто, и сложно одновременно. Лекси Петерсон, ещё одна из баскетболисток «Орегона», говорила: «Поначалу было очень тяжело понять, как всё это должно работать. Потому что мы не просто должны бегать туда-сюда – нам необходимо выполнять параллельно с этим кучу всяких штук. Основы «Системы» – не такая уж трудная для постижения вещь, но выучить тонкости и реализовать её – это нелегко».

Стоит отметить и то, что «Система», как и любая другая… э-э-э… система, требовала необходимых деталей и элементов – и только тогда превращалась в действующий механизм. Ведь первые пару сезонов она в LMU совершенно не работала – нужных исполнителей не было (уже говорил, что команда заняла последнее место в своей конференции перед началом того сезона, когда к ней присоединились «отступники» из USC). Однако в лице Хэнка и Бо таковые появились – и тут уж понеслась! (не зря именно тогда, а не раньше, у «Львов» на спортивных куртках появились яркие надписи «Run The System», а сам Уэстхед сказал: «Как только мы получили Хэнка и Бо, я понял: у нас появились парни для «Системы»). И здесь ещё один интересный вопрос: что появилось раньше – яйцо или курица? И точно так же можно сказать: пока не было Гэтерса и Кимбла, команда не играла, а мучилась, «Система» стояла. Но пришли эти ребята – и запустили её, став необходимыми и достаточными условиями для её работоспособности, ведущими шестерёнками, ключом зажигания и сцеплением. То есть без них вроде бы – никуда. Это так. Но ещё правильнее будет сказать по-другому. Сильная команда становится таковой, когда в неё приходят сильные игроки. У Уэстхеда не было такой возможности: в такой непрестижный колледж, как «Лойола», готовых звёзд не завлечёшь никакими коврижками. И Пол пошёл от обратного, «от противного»: он создал такую команду, придумал такой стиль игры, который превращал вроде бы и не самых заметных ребят в доминирующих игроков. Вновь задам тот же вопрос, что и в конце предыдущей главы. Кем были Хэнк и Бо до «Лойолы»? Да так, небесталанными парнями (причём относительно Эрика это утверждение далеко не всем казалось бесспорным) – и никто не видел в них какой-то искры Божьей. А кем их сделала «Система»? Звёздами безо всяких там «но» и «если». Такая уж это была штука, эта «Система», и таким было одно из её свойств: превращать подходящих исполнителей в настоящих звёзд… Недаром Бо делал ответные реверансы в сторону своего тренера: «Мы любили Уэстхеда. Мы получали такое удовольствие от игры! Тренер давал нам огромные возможности. Да, на тренировках приходилось тяжело, но во время игры он отпускал вожжи – и предоставлял нам свободу. Много ли вы знаете тренеров, которые могут отказаться от полного контроля над игрой в пользу игроков? Они для этого слишком высокомерны…»

                                                                                                   Продолжение следует...

Часть первая

Comments

[Тэмаш]

Очень круто!