Тимоти Белла «Баркли. Биография» Глава 6
Эпилог/Благодарности/Фотографии
***
4-и-2 на 35-ярдовой линии Оберна, и 87 000 с лишним зрителей на стадионе «Джордан-Хэр Стэдиум» кричат, насмехаются и делают все необходимое, чтобы сделать последний розыгрыш игры абсолютным адом для начинающего квотербека Ол Мисс и удержать преимущество в 6 очков.
Ветреным осенним вечером на Плейнс идущие под №11 «Тайгерс», вялые в течение первого часа игры против незадачливого соперника, с рекордом 3-6, находятся в режиме выживания.
Даже после поражения на тоненького от будущего чемпиона страны LSU, мало что могло сдержать фанатов Оберна в часы сбора перед началом игры в 19:00. В зале «Фойе Холл» кусочки грудинки, ветчины и куриных тендеров запивают бокалами Miller Lite, Truly и любого бурбона, который только пожелаете. Палатки, из которых играют Кенни Чесни, The Ramones и Канье Уэст, занимают десятки кварталов вокруг стадиона, заполненные всеми — от нетерпеливых первокурсников, раскрасивших свои тела в слова «ОБЕРН», до улыбающихся семидесятилетних стариков, которые десятилетиями приходят на одну и ту же вечеринку.
Рассказов о легенде Чарльза Баркли в Оберне достаточно, чтобы заполнить бездонный колодец, но только Роб Шулер может сказать, что он был там в 2004 году, когда его друг убедил группу парней из Алабамы припарковаться на лужайке перед домом их братства во время игры за «Айрон Боул». Когда Шулер, линейный нападения Оберна в 80-х годах, постучал в дверь и объяснил плачевную ситуацию за несколько минут до начала игры, братья из братства растерялись при виде выходящего из машины на их лужайке сэра Чарльза. Они разрешили им припарковаться там с одним условием: они хотели выпить пива с Чарльзом после игры.
«Мы обыграли их, и Чарльз вернулся, выпил с ними пива и сфотографировался с парнями из братства, — вспоминал Шулер. — В день "Айрон Боула", когда все ненавидят всех, те ребятки из Алабамы, которые ненавидят Оберн, ни слова не сказали об Оберне; все было посвящено Чарльзу Баркли. Они поняли, что он — икона Оберна и Алабамы. Если бы я припарковал там свою машину без Чарльза, ее бы сожгли».
Помимо традиционного полета War Eagle и специального предматчевого пролета местного подразделения самолетов F-35 Lightning II, эти последние секунды на «Джордан-Хэр» стали самыми оглушительными за всю игру. Толпа испускает коллективный вздох, когда защита «Тайгерс» добирается до не справившегося со своей задачей квотербека, и время на часах истекает, провозглашая очередную победу.
К тому времени, когда вы доберетесь до пересечения Колледж-стрит и Магнолия-авеню, болельщики уже свернут «Уголок Тумера», покрыв деревья туалетной бумагой. Когда студенты не решают вопросы, связанные со следующей порцией напитков и еды, здесь тоже может происходить волшебство. Возьмите гимнастку Саманту Серио, которая обручилась, завернув в «Уголок Тумера» в ночь своего последнего домашнего матча в качестве студентки. Серио привлекла к себе внимание общественности после того, как в апреле 2019 года на соревнованиях получила травму ноги, несовместимую с карьерой, и дошло до того, что она умоляла людей перестать делиться вирусным видео с самым страшным моментом в ее жизни. Еще не оправившись от операции, она была потрясена, когда ей сказали, что Чарльз, который никогда не видел ее раньше, послал её пожелания миллионам зрителей во время трансляции «Мартовского безумия».
«Это была одна из самых важных вещей, в которых я нуждалась тогда, — сказал Серио. — Такие люди, как Чарльз Баркли, делают это... потому что это Оберн».
Очередь в «Скайбар», заведение на крыше и популярное место в самом центре города, теперь растянулась за угол, и в нее вливаются как молодые, так и пожилые люди.
Добро пожаловать в самую красивую деревню в Плейнс.
* * *
Приехав в Оберн осенью 1981 года Чарльз Баркли оказался в незнакомом месте, но на относительно знакомой территории.
Непривычно: он находился более чем в ста шестидесяти километрах от единственного дома, который он знал до этого момента. Привычно: колледж, в котором большинство составляют белые, а среди более чем 18 000 студентов кампуса всего около 430 чернокожих. Хотя у него был опыт обучения в преимущественно белой начальной школе и смешанной старшей школе, «море белых лиц поначалу пугало».
«Одной из моих первых реакций, когда я приехал в Оберн, было: "Господи, здесь нет чернокожих"», — сказал он однажды. В своей автобиографии, написанной совместно с Роем С. Джонсоном, он отмечал: «Я не знал, что будет. Я не знал, смогут ли эти фермерские дети справиться со мной и моим возмутительным отношением и стать моими друзьями, или они отвернутся от меня, потому что я черный».
Итак, во что именно он ввязался? В отличие от других районов Глубокого Юга, до этого момента чувство страха и неуверенности коренилось в истории колледжа, которое в основном отражала холодный подход к чернокожим людям в классных комнатах. В конце 1800-х годов, когда школа была Алабамским политехническим институтом, ее президент Уильям Лерой Браун, просветитель Нового Юга, который ранее возглавлял армию Конфедеративных Штатов в Ричмонде, штат Вирджиния, во время Гражданской войны, считал, что чернокожие люди лучше подходят для обучения на производстве, чем для учебы в колледже. Это было в дополнение к позиции школы против женщин в классе, которым было отказано в высшем образовании в Оберне до 1892 года. Хотя Ральф Браун Дрейгон, возглавлявший университет с 1947 по 1965 год, не был согласен с губернатором Джорджем Уоллесом в вопросе сегрегации, некоторые выпускники Оберна оставались категорически против прекращения сегрегации. Один из них писал, что «десегрегация станет жертвой глупых белых девушек, подвергнет их мысленному контролю и приведет к появлению полукровок», согласно The Village on the Plain.
Гарольд Франклин, который в январе 1964 года подал в суд на колледж, чтобы его приняли, и стал первым чернокожим студентом Оберна, вспоминал, как его остановил полицейский штата и потребовал предъявить студенческий билет. Взгляды, которые он получал от своих сокурсников в тот первый день, в какой-то степени щекотали его.
«Они не очень хотели, чтобы я там был, поскольку Оберн хотел оттянуть десегрегацию как можно дольше, — сказал Франклин. — Больше всего меня поразили студенты, которые смотрели на меня так, как будто я мог быть инопланетянином или кем-то в этом роде. Они и раньше видели афроамериканцев, но, возможно, не в Оберне».
Аналогичный прием был оказан и чернокожим студентам-спортсменам. Когда Юго-Восточная конференция начала полностью интегрироваться, Том Госсом-младший пришел в Оберн в 1970 году в качестве принимающего и стал первым чернокожим спортсменом, окончившим колледж. В книге «С улицы: Мой упорный путь к интеграции в Обернском университете», Госсом рассказал о преимущественно хорошем опыте общения с товарищами по команде и тренерами, но и о жизни в изоляции и одиночестве человека, которого некоторые называли «ниггером с улицы».
«В то время Оберн не был инклюзивной средой, но я не могу сказать, что в этом была какая-то подлость, — сказал Госсом, старейший из ныне живущих чернокожих спортсменов школы. — Тебя просто как бы игнорировали».
Элементы этой культуры перекочевали в 80-е годы, сказал Верн Стрикленд, нападающий мужской баскетбольной команды. «Все ладили друг с другом, но богатые белые дети сходили с ума от того, с кем они общаются и с кем стоят рядом в очереди в школе, — сказал Стрикленд. — Если ты не был спортивным фанатом, мы им были просто неинтересны».
Все первоначальные опасения, что его не примут в почти полностью белый колледж, были быстро развеяны, когда Чарльз приехал в кампус, заявив, что у него никогда не было проблем с расизмом или расистами во время учебы.
«Я понимаю, что во многом они относились ко мне потому, что я был спортсменом, но атмосфера в Оберне действительно напоминала одну большую семью, — сказал он соавтору Рою С. Джонсону. — Это также был опыт, который укрепил мою веру в то, что черные должны уметь иметь дело с белыми, и наоборот, в любой ситуации. Неважно, что они чувствуют друг к другу, потому что, в конце концов, ни один из них не поменяет свой цвет».
* * *
Для программы, которая не выигрывала в течение пяти лет, когда Чарльз приехал в город энтузиазм был понятен.
При весе в 114 кг внешний вид Чарльза обеспокоил людей из спортивного отдела, особенно Денниса Уилсона, руководителя университетского отдела здоровья и работоспособности человека. Перед началом сезона Чарльза взвесили под водой, чтобы измерить процент жира в его организме.
В переоборудованном молочном баке емкостью почти два кубических метра Уилсон, используя принцип перемещения Архимеда для измерения плотности тела, заставил Чарльза лечь лицом вниз в 40-градусную воду и выпустить весь воздух, оставаясь неподвижным в удерживающей его раме. Результаты, которые он получил после шести пробных запусков 15 октября 1981 года, удивили Уилсона.
«Его процент жира в организме составлял 17,3%, что довольно много для спортсмена студенческого возраста и больше похоже на обычного мужчину студенческого возраста, который не занимался спортом, — сказал Уилсон. — Но моей рекомендацией Сонни было не включать его ни в какую программу по снижению веса, поскольку он так много работал, что с ним все будет в порядке».
В середине октября, когда начались первые официальные тренировки, Симс, болельщик Оберна, получал от студенческого менеджера отчеты о том, как идут дела у Чарльза. «У него глаза на лоб полезли, — вспоминает Симс. — Он сказал: "Мистер Симс, мы никогда не видели ничего подобного"».
Когда Винс Томпсон писал для студенческой газеты Auburn Plainsman, он получил работу директора по спортивной информации школы. Задание на этот день заключалось в том, чтобы присутствовать на тестах в прыжках в высоту для всех игроков. Очередь Чарльза — та, которую Томпсон помнит до сих пор.
«Я видел, как он буквально залетел на 107-сантиметровый деревянный ящик с абсолютной легкостью», — сказал Томпсон.
Во время игры «пять по пять» Сонни Смит ставил новичка с четырьмя менее талантливыми игроками против стартового состава — и команда Баркли всегда побеждала. Ни одна битва с товарищем по команде не была более ожесточенной, чем с Дарреллом Локхартом, высоко оцениваемым 206-сантиметровым мощным парнем. В сцене, до жути похожей на его поединок с Бобби Ли Хёртом менее чем за год до этого, Чарльз заблокировал первые несколько бросков Локхарта, дав знать о себе своим товарищам по команде, тренерам и всем студентам, которые приняли его за футболиста.
«Чарльз так запугал Даррелла, что в итоге он стал овощем, — сказал Смит. — В конце концов, мне пришлось остановить Чарльза, чтобы тот не опекал его».
Локхарт не знал об этом в то время, но его новый товарищ по команде хотел послать сообщение самому высокому игроку.
«Позже я узнал, что он приехал в Оберн с затаенным гневом. Он знал, что если ему удастся убрать лучшего игрока, то он сможет стать лучшим игроком, — сказал Локхарт. — Он пришел и сосредоточился на мне, и я не буду лгать, он надо мной хорошенько поработал. Он блокировал мои броски; он делал все это. Он заставлял меня работать, что делало меня лучше».
Помощник тренера Мак МакКарти признал, что тренерский штаб «как бы натравливал их друг на друга» с неоднозначными результатами.
«Они были настолько хороши, что влияли на игру других игроков, — сказал МакКарти. — Чарльз не мог справиться с физической силой и мастерством Даррелла, а Даррелл не мог справиться с атлетизмом и необузданностью Чарльза».
После одной из первых тренировок Баркли догнал Симса. Когда он пошел в Оберн, он наметил ряд целей, которые хотел достичь во время поездки на машине с бустером [прим.пер.: Болельщик программы, который так или иначе участвует в её жизни].
«Мистер Симс, вы помните те цели, о которых мы говорили? Я изменил их, — сказал Симс Чарльзу. — Он сказал: "Я знаю, что буду играть в основе. Я все еще хочу попасть в сборную лучших новичков". Он говорит: "Я не хочу быть одним из трех лучших игроков по подборам в SEC [Юго-Восточной конференции] — я хочу лидировать в SEC по подборам в течение трех лет". И он сказал: "Я хочу покинуть Оберн после третьего года обучения и стать кандидатом в первую пятерку на драфте"».
* * *
Команда легко провела выставочные матчи и открытие сезона, причем Чарльз был ведущим подбирающим в обеих играх, а в первом матче регулярного сезона он сделал 5 блоков. Но 2 декабря 1981 года «Тайгерс» уступали Стетсону три очка менее чем за минуту до конца матча и потерпели позорное домашнее поражение на глазах у менее чем трех тысяч болельщиков. Однако когда Смит посмотрел на своего форварда-новичка, он увидел нечто другое — и не смог вставить ни слова.
«Он был настолько уверен в себе, что это было смешно, — сказал Смит после встречи с прессой. — Он никогда не замолкал, даже когда я пытался что-то сказать».
В момент, который предвосхитил следующие четыре десятилетия, Чарльз не переставал говорить, перечисляя многолетние сильные программы, которые «Оберн Тайгерс» могли бы победить, если бы захотели — Индиану, Кентукки, Северную Каролину, Нотр-Дам. По мнению Чарльза, та же программа Оберна, которая никогда не участвовала в «Мартовском безумии», могла легко играть против некоторых команд настоящих голубых кровей этого вида спорта.
«Он выбрал несколько победителей, чтобы приравнять нас к ним, но я думаю, что через некоторое время мы все начали ему верить, — признался Смит. — Он заставил нас поверить, что мы сможем победить Стетсон».
Они так и сделали, победив Стетсон со счетом 60-59, а Чарльз с 10 подборами возглавил команду по подборам во второй игре подряд, выйдя со скамейки запасных, несмотря на то, что сыграл меньше половины матча. Журналист Рик Брэгг освещал игру для Anniston Star и описал необычный эффект, который рано проявился у парня из Лидса.
«Но, признал Смит, для 17-летнего парня, которому еще предстоит сыграть больше семнадцати минут в студенческом баскетбольном матче, Баркли дает о себе знать», — написал Брэгг в Star.
Однако то, что он радовался двузначным показателям на подборе в матчах с колледжами Миссисипи и Теннесси Текс, вряд ли отражало то, как он будет честно бороться с соперниками из SEC в то время, когда эта конференция была самой интересной в стране.
«То, что происходило в SEC в 80-х годах, было невероятно веселой, захватывающей конференцией, — сказал журналист Sports Illustrated Александр Вольф. — Это был не просто Кентукки и кучка "Вашингтон Дженералс". Помимо талантов, это было во многом обусловлено тренерами с настоящими личностями, которые вызывали у спортивных журналистов желание освещать баскетбол».
Дополнительное внимание стало еще одним элементом поражения Оберна в начале сезона от Теннесси 12 декабря 1981 года. Но поражение было почти второстепенным, учитывая, что их молодой новичок набрал 21 очко и 11 подборов, выйдя со скамейки запасных. После игры Смит быстро назвал имя Чарльза в стартовом составе.
Хотя это было первое поражение в сезоне, Чарльз привык побеждать, и это было видно.
«Я сидел в раздевалке и плакал, как ребенок. Один из моих товарищей по команде увидел меня и подошел к тому месту, где я сидел. "Почему ты плачешь?" — спросил он. "Чувак, я не привык проигрывать. Я ненавижу это чувство", — вспоминал Чарльз после игры. — Он начал смеяться. "Мужик, тебе лучше не плакать здесь после каждого проигрыша. Ты нас затопишь"».
Когда он не кричал, он был новым мучителем конференции. Он собрал коллекцию доминирующих матчей, которых не было ни у одного новичка, включая 25 очков и 17 подборов в поражении от идущим под №3 Кентукки перед более чем 23 000 болельщиков на «Рапп Арена», что сразу же сделало его силой, которую признают в баскетболе крупных колледжей. Однако его первый великолепный отрезок в Оберне вызвал насмешки, которые преследовали Чарльза до конца его игровых дней.
* * *
Эй, Толстяк, ты работаешь в «Бургер Кинг»?
Фанаты в Батон-Руж собирались сделать так, чтобы Чарльз Баркли знал, что они считают его толстопузым. Талантливым, но, тем не менее, толстопузым.
В ответ Чарльз не кричал и не показывал им средний палец. Вместо этого он послал воздушные поцелуи в сторону студенческой секции LSU. Он набрал 24 очка в поражении с разницей в 1 очко, но он не позволил болельщикам соперника забраться ему в голову, пока он добивался успеха.
«Ах да, я слышал все, что они сказали. Это значит, что они любят меня, — сказал он журналистам после игры. — Они просто часть семьи».
Когда он сказал, что слышал все, что они говорили, форвард мог также иметь в виду то, как его называли тренеры и товарищи по команде: «Толстяк». В одной из первых историй о нем, написанных газетой штата, в статье обозревателя Alabama Journal Дарриала Рэя от 20 января 1982 года под заголовком «Это не конец, пока толстяк не запоет», Чарльз получил возможность уточнить, что он принимал свои любовные клички.
«Меня это не беспокоит, — сказал он журналу о своей персоне "Толстяка". — Меня так называли в школе. Я толстый, но сейчас у меня нет планов похудеть. Все идет слишком хорошо для меня».
Предсезонные опасения Смита и тренерского штаба по поводу 17,3% жира в организме Чарльза и его неспособности удержать вес сохранялись на протяжении всего первого года обучения. Это было подтверждено в рассказах людей, близких к программе, например, комментатора Джима Файффа, который однажды вспомнил, как Чарльз проносил три огромные пиццы в свою комнату даже после того, как съедал послематчевый сэндвич.
Когда ему исполнилось девятнадцать лет, Чарльз был в тупике, рассказывая о том, как он стал таким большим, и в то же время ему все больше нравилось говорить о своих особых привычках в еде и о том, как он скучает по маминой стряпне, особенно по ее жареной курице.
«Я ем только два раза в день, — сказал форвард-первокурсник. — Все дело в перекусах. Я всегда ем конфеты, печенье, пирожные или что-то в этом роде. Но у меня есть маленький холодильник в комнате. Сейчас у меня там индейка, но в основном я храню холодную нарезку и тому подобное. У Даррелла [Локхарта] в комнате есть плита, и мы часто используем ее для приготовления закусок».
Когда дело дошло до контроля за состоянием Чарльза, маленький холодильник в его общежитии в Сьюэлл Холл стал постоянным бичом существования тренерского штаба. Тренеры Оберна взвешивали Баркли каждый день во время его первого курса. Тренеры гоняли его от задней линии до задней линии, от бровки до бровки, до верхушки стадиона и обратно. Это распространялось даже на бег после наступления темноты по всему городу.
Смит подумал, что поскольку рентгеновские снимки его запястий показывают, что он все еще может расти, он может только надеяться, что это не означает, что его питание тоже продолжится.
«Этого было у него не отнять, — сказал Смит. — Можно разбить тарелку, можно следить за его пищевыми привычками. Я даже послал с ним тренеров на занятия и в столовую».
В то время как пресса следила за начинающей звездной жизнью новичка, у Смита и директора по спортивной информации Оберна Дэвида Хаусела возникла идея: что если Оберн будет рекламировать вес Чарльза как способ привлечь внимание и помочь занять места в практически пустом «Мемориал Колизеум». Спустя годы Смит полностью признает, что использовал вес Чарльза в интересах программы: «Приходите, ребята, и посмотрите на этого маленького, большого парня, который играет больше, чем большие парни».
«Мы привлекали внимание тем, что Чарльз был таким тяжелым, — сказал Смит. — Мы упорно работали над тем, чтобы получить известность любым способом, и это был один из способов ее заполучить. Мы продавали жир, мы продавали все, что угодно, и Чарльз был продаваемым товаром, и реально был таковым».
Размышляя о рекламных акциях, которые проводил Оберн, чтобы привлечь интерес жаждущей футбола публики, считающей баскетбол занятием, которым занимаются зимой перед весенним футболом, Хаусел сказал, что, вероятно, в этом не было необходимости, учитывая, что Чарльз сам себя продавал.
«Чарльз не нуждался в продвижении. Баскетбол Оберна просто следовал за ним по пятам, — сказал Хаусел. — Он сам был шоу».
Однако не надо переиначивать, потому что в тот первый сезон Оберн проигрывал с натяжкой, и это случалось часто. Для команды, не привыкшей побеждать, индивидуальный успех их новичков был не менее приятен.
«Вы говорите о парне весом около 127 кг, который мог решительно стоять под корзиной, подпрыгнуть и поднять руки над квадратом», — отметил Филлип Маршалл, спортивный редактор газеты Montgomery Advertiser. Он добавил о команде: «Они все еще были не очень хороши, но он очень быстро стал очень популярным парнем».
Чарльз прошел долгий путь с тех времен, когда в младших классах Уоллес Ханикатт велел ему сдерживаться и не забрасывать сверху.
«Я стараюсь вваливать сверху как можно быстрее и как можно больше раз, — сказал он. — Это дает другой команде понять, что я могу забивать и добраться до кольца».
В бросках сверху Баркли есть и агрессия, и радость. Подъем происходит внезапно. В быстром отрыве его бедра и ноги поднимаются так высоко, что кажется, будто Невероятный Халк взлетает на качелях. Спуск — это непредсказуемость, предлагающая множество вариантов, начиная от рева, который разносится по арене, или всякий ужас, сказанный в сторону болельщиков соперников и заканчивая озорной ухмылкой, которая говорит тебе, что он не только наслаждается тем, что забрасывает сверху через тебя, но и собирается сделать это снова.
На тренировках Смит снова и снова просил Чарльза: не забрасывай сверху, когда убегаешь в отрыв.
«Каждый раз, когда он это делал, он вваливал за обод и смотрел на меня так: "Что ты собираешься с этим делать, Сонни?" — сказал Смит. — Я сказал: "Если ты еще раз повиснешь на ободе, ты уйдешь отсюда". И он повис на нем, и я прогнал его с тренировки».
Вскоре после этих бросков сверху пришли и победы. Соперники начали относиться к Оберну более серьезно, особенно после того, как Чарльз набрал 18 очков и 12 подборов в овертайме победы «Тайгерс» над №9 Кентукки дома, отомстив за поражение на «Рапп Арена». Теперь он и побеждал, и хорошо выглядел при этом, даже если эти две вещи не всегда шли в ногу.
Однако он привлек внимание Доминика Уилкинса из Джорджии, действующего игрока года по версии SEC и одного из лучших претендентов на уход с драфта НБА в том году. Будучи одним из самых интересных игроков в стране, человек, чьи захватывающие броски сверху и неземной атлетизм принесли ему прозвище «Человек-видео нарезка», был озадачен, когда «маленький» центровой, рост которого был скорее 193 см, чем 198 см, решил бросить вызов Уилкинсу во время их первой встречи 23 января 1982 года.
«Когда я впервые увидел его игру, я подумал: "Кто этот большой толстый паренек?" — сказал Уилкинс. — В следующей игре я понял, кто он такой, когда он прошел всю нашу переднюю линию и забросил сверху». Он добавил: «Он мог двигаться так грациозно, так легко при таком размере, и я сразу понял, кто передо мной».
* * *
По общему мнению, первый год Чарльза был годом дикого индивидуального успеха и некоторого улучшения команды. Он закончил год, набирая в среднем почти 13 очков, 10 подборов и 2 блока, лидируя в SEC по подборам в качестве новичка. Он был признан лучшим новичком года по версии SEC, а также был включен в третью сборную новичков по всей стране и вторую сборную Юго-Восточной конференции. Команда финишировала с результатом 14-14, выбыв во втором раунде турнира SEC. Почти трехматчевое улучшение по сравнению с предыдущим сезоном, с победами над рейтинговыми соперниками в Кентукки и Теннесси, дало некоторый импульс перед межсезоньем.
Но под всеми этими обещаниями семейный и личный стресс настиг Чарльза. Первый год обучения в Оберне был самым долгим в его жизни, и он регулярно тосковал по дому, скучая по матери и бабушке. Примерно в то же время его брат Дэррил испытывал трудности в школе и в конце концов бросил учебу после девятого класса. Чарси и Джонни Мэй стали беспокоиться, что его поздние прогулки с неподходящими людьми приведут к неприятностям.
Хотя на публике он улыбался, говоря о своем весе, его отношения со Смитом стали напряженными из-за того, что тренер приставал к Баркли по поводу его тела. К концу первого курса Чарльз весил 126 кг, набрав за сезон около 12 кг.
«У Чарльза никогда не было проблем с дисциплиной. Он никогда не огрызался и не высказывал своего мнения на площадке, — сказал Смит. — Он справлялся со всеми оскорблениями, которые ему приходилось терпеть от меня, словесно, пока все не стало так плохо примерно в то время».
Это было предметом разногласий на протяжении всего года, и почти развалилось еще до того, как Чарльз начал вышел в стартовом составе. Когда Смит снова накричал на него за то, что он не усердно работал на тренировках в начале сезона, подросток решил, что с него хватит.
«К черту. Я пошел», — вспомнил Чарльз, как сказал Смиту.
Вернувшись в свою гостиную в Лидсе, Чарльз был встречен плачущей матерью и бабушкой, которая понимала, к чему он клонит, но все еще была ошеломлена тем, что ее ребенок собрал чемодан и вернулся домой через пять игр после начала своего первого сезона.
Чарси умоляла сына вернуться в колледж, чтобы получить шанс на лучшую жизнь; шанс помочь изменить качество жизни семьи — вот почему она убирала дома все эти годы.
«Ты должен остаться хотя бы на один год, — сказала она. — Мне все равно, что ты будешь делать после этого, но ты должен вернуться в Оберн и закончить первый год. По крайней мере. Ты должен остаться. Ты должен просто остаться».
Он слушал Чарси, потому что знал: каким бы упрямым он ни был, она права. Он был нужен своей семье, только не в Лидсе.
Сезон закончился, но чувства, которые он питал к Смиту, остались в основном все теми же. И решения не маячило на горизонте.
«Я начал думать, не совершил ли я большую ошибку, по-настоящему большую ошибку, — вспоминал Чарльз Джонсону в 1992 году. — И это не имеет никакого отношения к нашим регулярным взносам в колонку проигрышей».
«Ошибкой был Сонни Смит».
***
Если хотите поддержать проект донатом — это можно сделать в секции комментариев!
Приглашаю вас в свой телеграм-канал, где только переводы книг о футболе и спорте.
