Трибуна
33 мин.

Конор Ниланд. «Ракетка. В туре с «золотым поколением» тенниса — и остальными». 6. Деньги не говорят, они ворчат и кричат

Пролог

  1. Посев

  2. Азартная игра

  3. «Никогда не знаешь»

  4. Interstate 5

  5. Уровни игры

  6. Деньги не говорят, они ворчат и кричат

  7. Зеленый, белый и золотой

6. Деньги не говорят, они ворчат и кричат

Если в туре Futures было мало славы, то финансовое вознаграждение было еще меньше. Тур управляется Международной федерацией тенниса (ITF), которая также курирует турниры Большого шлема и Кубок Дэвиса. Призовой фонд Futures в $15 тыс. звучит солидно, пока ты не поймешь, что эти деньги придется распределить между всеми тридцатью двумя участниками одиночного и тридцатью двумя участниками парного разрядов. Призовой фонд в одиночном разряде выглядит следующим образом: $1 тыс. для победителя, $750 для занявшего второе место, $480 для полуфиналистов, $275 для четвертьфиналистов, $200 для участников второго круга и $90 — спасибо, что пришли! — за проигрыш в первом раунде. Однажды, после того как я получил штраф в $75 во время проигрыша в первом раунде, мне выплатили монетами остаток в $15.

Игроки во Futures быстро осваивают навыки бережливости. Не желая быть обманутым отелями, предлагающими услуги прачечной по завышенным ценам, я сам стирал свои вещи куском мыла в раковине и развешивал их в ванной для просушки.

На турнирах Challenger иногда предоставляли бесплатную еду в течение дня — обычно это был базовый шведский стол с курицей, макаронами, рисом и фруктами. В остальном, пользуясь обслуживанием номеров или питаясь в ресторанах, я старался, чтобы мои блюда были настолько простыми, насколько позволяло меню. Я избегал салатов (которые, как я часто подозревал, мылись в местной непитьевой воде) и предпочитал мясо и вареные овощи, боясь испортить турнир пищевым отравлением.

Места проведения турниров Futures сами по себе были отличным примером сокращения расходов. Обычно они проводились в отдаленных отелях или национальных теннисных центрах. Как правило, на матчах присутствовали только игроки, судья, родитель или тренер, изредка подружка и местный мальчишка подавальщик мячей, по поводу которого нельзя было положиться, что он хоть раз видел теннисный матч. Они часто выходили на корт во время разминки и даже во время розыгрыша очков, забирая один мяч так медленно, что рисковали попасть под следующий.

Официальные гостиницы на Futures были едва ли на ступеньку выше базовых хостелов, а транспорт до и от кортов ходил нерегулярно, если вообще предлагался. Часто игроки приезжали в маленький городок в воскресенье вечером перед турниром и обнаруживали, что все рестораны закрыты, включая гостиничный, и были вынуждены запасаться бананами и батончиками на ближайшей заправке. В таких условиях, когда игроки буквально боролись за свою карьеру, они были на взводе. Я видел, как ракетки летели в козырек ресторана клуба на корте, в соседнее дерево и в руку судьи на линии. Я видел, как полотенце со злостью разрывается на части набором нетронутых американских зубов, а девятилетние дети, подающие мячи, уворачиваются от злобно выпущенных ракеток.

Получать тренировочные мячи было очень больно. Некоторые турниры взимали с игроков депозит за новые тренировочные мячи, а вместо них старались как можно чаще выдавать тебе старые. На одном из соревнований в Турции я оказался в очереди за разгневанным французским игроком, которому только что вручили тренировочные мячи с истекшим сроком годности. Он пробормотал про себя, что это cauchemar, кошмар. Местный организатор смертельно обиделся, приняв это слово за cochon — свинья. Миллфилд, по крайней мере, научил меня достаточному французскому языку, чтобы я понимал разницу, и вступился за него, дабы разрядить напряженность.

На уровне Challenger Tour тратилось больше денег, призовые фонды были немного выше, и игроки чувствовали, что о них больше заботятся. В аэропорту тебя часто встречал представитель турнира, а между отелем и местом проведения турнира обычно курсировал официальный транспорт. В рамках турниров для прибывающих игроков предоставлялся зал, а иногда и стойка регистрации. Типичная комната отдыха игроков в Challenger Tour была гораздо скромнее, чем на ATP Tour. В Дохе, например, лаунж ATP находился рядом с бассейном и в тридцати секундах ходьбы от кортов, а снаружи стоял новенький «Мерседес», готовый отвезти тебя обратно в «Ритц-Карлтон», когда ты захочешь. Однако зал Challenger Tour имел преимущество перед залом Futures в том, что он существовал. Во время тура лаунж используется как убежище от фанатов и охотников за автографами. Это было бы ненужным излишеством в туре Futures, учитывая, что там не было фанатов.

В июне 2007 года я попал в основную сетку турнира серии Challenger с призовым фондом €127,5 тыс. в чешском городе Простеёве. Это был значительный скачок по сравнению с призовым фондом Futures в €15 тыс., и я получил доступ в зал для профессиональных игроков впервые после наблюдения за Агасси на турнире ATP в Сан-Хосе. Стандарт был высок: первая ракетка турнира занимала двадцать седьмое место в мире, а вторая — тридцать седьмое. Однажды утром Иван Лендл завтракал в моем отеле, а Томаш Бердых — 25-й номер мирового рейтинга и слишком хороший игрок для этого турнира — тренировался там в течение недели, разъезжая на синем кабриолете БМВ с его лицом на боку. Благодаря уровню соперников неделя стала важной вехой в моей карьере, когда завеса профессионального тенниса, подобная «Волшебнику страны Оз», была приоткрыта для меня.

Однако комната отдыха для игроков в Простеёве не вдохновляет. Усталые южноамериканские мужчины лет двадцати-тридцати сидели за большими круглыми столами, покрытыми белой скатертью, перед которыми были разбросаны пустые бутылки из-под воды, старые банановые шкурки и выброшенные теннисные обмотки. Я заметил, что у бразильца Флавио Саретта, входящего в топ-100, на шее вытатуирован штрих-код. Хуан Пабло Гузман из Аргентины — он выглядел как боксер в полусреднем весе — на самом деле заунывно дул в губную гармошку, а двое его соотечественников смотрели на это со стеклянными глазами. Я видел, как итальянец Андреас Сеппи молча боролся за победу в третьем сете своего матча, когда его вторая подача сильно барахлила. После этого он направился прямо к регистрационному листу массажистов, где вяло написал свое имя, чтобы через час получить восстановительное растирание. Эти ребята были хороши, но, похоже, не очень-то веселились. Это была и их работа.

Во время тура деньги, или их отсутствие, были постоянным предметом озабоченности. Помню один случай, когда отец присоединился ко мне в дороге, и за ужином я решил попытаться его развеселить.

— Я просто подумал. Не правда ли, это была отличная инвестиция, когда ты сделал для нас площадку на заднем дворе? Разве мы все не преуспели в этом?

— Что? Это была ужасная инвестиция, никто из вас не заработал на ней ни копейки! А я все еще плачу по полной программе!

Он говорил так, как будто бы он не преуспел, но в этом была своя правда.

К концу карьеры мой общий заработок составил $247 686. Разложите их на семь лет, вычтите налоги, перелеты, поезда, отели, тренировки... Скажем так, я не вышел из игры с «золотым яйцом».

Федерер, Джокович и Надаль заработали более $100 млн. призовых в карьере и во много раз больше — на спонсорских сделках. Федерер стал первым миллиардером в этом виде спорта. Игроки такого уровня также получают скромные семизначные гонорары за участие в некоторых турнирах ATP, потому что организаторы не видят ни одного турнира, достойного этого названия, без них: вспомните Агасси и его стакан воды.

Остальным приходится платить за участие в турнирах.

Проведи достаточно долгое время за пределами топ-100, среди безвестных спортсменов, и можешь потерять способность мечтать. Жизнь сводится к тому, чтобы свести концы с концами. Проезд, проживание, тренер, физиотерапевт, одежда, снаряжение и вступительные взносы — все это в совокупности делает расходы непомерными. Шестикратный чемпион турниров Большого шлема в парном разряде хорват Иван Додиг однажды в начале своей карьеры спал под мостом на турнире, потому что не мог позволить себе гостиницу.

Завершение турнира Futures проходит по привычной схеме. Забронировав билеты на следующее мероприятие, ты рассчитываешься с долгами и подводишь итоги недели. В 2021 году французский игрок Сара Чакаревич выложила в Инстаграм свою платежную ведомость с турнира Futures за $25 тыс., и оказалось, что ее призовые деньги за вычетом вступительного взноса, штрафа и налога составили всего €2,25. Да, запятая стоит в правильном месте.

Первым долгом, с которым приходится рассчитываться, был натяжение струн на ракетку. Ни один уважающий себя игрок не путешествовал без катушки собственных струн, которую в начале турнира передавали стрингеру [Специалист по натяжке струн на ракетку, прим.пер.]. Если тебе везло, ты получал их бесплатно от спонсора, а если нет, то платил $250 за катушку — этого хватало примерно на шестнадцать перетяжек, за которые турнирный стрингер (или Джонни Блейз) брал около $15 за каждую. Стандарт натягивания струны на соревнованиях Futures был неравномерным: ты мог попросить определенное натяжение и не получить его.

Натяжение ракетки для профессиональных игроков очень важно. Примерно через час игры в теннис в жарких условиях на профессиональном уровне твои струны еще не будут подвержены опасности разрыва, но их натяжение уменьшится на полкило или килограмм. А против подач со скоростью 190-210 километров в час и форхэндов со скоростью 160 километров в час это может сильно повлиять на твою способность контролировать мяч. Игроки, входящие в топ-150, как правило, имеют пару свеженастроенных ракеток на каждый матч. У Федереров и Надалей обычно по шесть-семь свежих ракеток на каждый матч, и они не пользуются турнирным стрингером. Их натягивает одна из частных струнных компаний, которые выезжают на самые крупные мероприятия. Парни на Futures будут использовать ракетку до тех пор, пока не порвется струна, что, как они надеются, произойдет не чаще одного раза в неделю. Рубин Стэтхэм, давний игрок Futures и Challenger, изобрел легкую портативную машинку для натягивания струн под названием Pro Stringer, которую он продавал игрокам, предпочитающим самостоятельно натягивать струны в своих гостиничных номерах. Бывший номер 1 в Новой Зеландии, Стэтхэм заработал на этом побочном увлечении гораздо больше денег, чем на призовых.

После того как ты оплатил свою натяжку струн и собрал все, что осталось от катушки, тебе предстояло оплатить все штрафы, полученные во время турнира. Мои штрафы обычно стоили того, что я ругался от досады на решения линейных судей, которых я помогал финансировать. (В туре Futures не было технологии Ястребиный Глаз) Штрафы на турнирах Большого шлема передаются в фонд развития тенниса, чтобы развивать теннис в неблагополучных районах, но я понятия не имею, куда делись наши штрафы на соревнованиях Futures.

Одним из способов отвоевать немного денег в низших турах было участие в парных играх. В турах есть несколько специализированных парных игроков, но в ранних раундах их соревнований часто участвуют одиночники, которые с удовольствием регистрируются вместе, чтобы получить лишние пару сотен фунтов призовых. Иногда для игрока, ориентированного на одиночные игры и проигравшего свой одиночный матч ранее в тот же день, послеобеденный парный матч не стоил того, чтобы его выигрывать, так как они должны были забронировать билеты на следующий турнир на следующее утро. Это приводит к тому, что в парных играх часто встречались «танкующие», когда парная команда делала все, чтобы проиграть, чтобы один из них (или оба) мог продолжить свое выступление в следующем турнире. Ко мне часто обращались с предложением сыграть в парном разряде, но я редко соглашался, так как предпочитал немного отдохнуть. Сэм Варбург, калифорниец, который вошел в топ-150 ATP и с которым я играл, когда учился в Беркли, а он — в Стэнфорде, никогда не мог понять моей логики. «Но ведь в парном разряде первого круга гарантирован призовой фонд, — сказал он мне однажды в недоумении. — Чувак, ты что, не любишь деньги?» Возможно, он был прав. Сэм квалифицировался на Открытый чемпионат США и Уимблдон в одиночном разряде, но в середине двухтысячных покинул Challenger Tour, чтобы устроиться на работу в технологическую индустрию в Сан-Франциско. Думаю, в конце концов он задумался над последствиями своего вопроса.

Игрокам Futures также приходится оплачивать расходы на гостиницу для себя и своих тренеров, из-за чего счета за натяжку струн кажутся копейками. Хотя некоторые турниры серии Challenger оплачивают проживание игроков, они привлекают игроков с более высоким рейтингом — обычно не ниже 275-го места в мире. Во Futures разрез более изменчив. Все зависит от места проведения турнира и количества других событий Futures на этой неделе, поэтому может составлять от 500 до 1500. Гостеприимство Challenger не распространяется на оплату тренера, поэтому у тебя есть выбор: жить в одной комнате с тренером или оплатить ему отдельный номер.

Между тем на турнире ATP в Дохе, который я посетил в конце своей карьеры, Федерер и Надаль занимали, казалось, по целому этажу отеля для своих свит. Мать Надаля и его тогдашняя девушка Мария Франциска мило улыбались мне, когда я заходил с ними в лифт. На Открытом чемпионате Австралии Надаль устроил в своем отеле логово в стиле Бэтмена, сканируя ключ-карту, чтобы попасть на этаж, чьего номера не было в лифте.

Самым точным видимым показателем богатства в теннисе является размер свиты игрока. Мало того, что у ведущих игроков есть управляющие компании, которые помогают им заботиться обо всех банальностях, на которые остальные тратят столько времени и сил, по крайней мере двое из моих современников (Федерер и Энди Маррей) фактически владеют собственными компаниями. Теннисисты, независимо от рейтинга и доходов, занимаются малым бизнесом. Им и их командам — включая тренеров, инструкторов по физической подготовке, диетологов, психологов, физиотерапевтов и врачей — нужны перелеты, поезда, такси и жилье. За топ-игроков все делают агенты, свита и (в некоторых случаях) национальные федерации, так что им не нужно беспокоиться ни о чем, кроме подготовки, игры и восстановления. Возможность сосредоточиться исключительно на собственных результатах — это роскошь, которой большинство игроков просто не могут себе позволить.

Еще одним напряженным делом было получение виз для въезда в страны для участия в турнирах. Например, в июле 2010 года я отправился в Россию и Китай, чтобы сыграть в трех турнирах ATP Challengers, что означало два полных дня бегать между двумя посольствами в Дублине, запрашивая, получая и заполняя анкеты с турниров, а также доставляя пакеты заявок и фотографии до крайнего срока. Я гордился тем, что представляю Ирландию, но при этом сохранил паспорт Великобритании, так как он помогал мне заполнять несколько визовых анкет. Я могу оставить один из двух паспортов в посольстве для оформления, а по другому паспорту отправиться за границу на неделю или две. К тому времени это была моя четвертая поездка в Россию, поэтому я уже имел опыт оформления необходимых виз — но для этого нужно было пройти через крайне недружелюбного администратора в консульстве и отсутствие какой-либо заметной системы очередей.

Четыре года назад я планировал лететь с турнира в Канаде в Саранск в России, но меня не пустили на борт самолета. За несколько часов до вылета российское консульство в Монреале сообщило мне, что моя виза не была выдана, так как им не прислали нужные документы. Региональная федерация тенниса в России сообщила, что одобрила мою визу, и прислала мне электронное письмо, чтобы я забрал ее в консульстве. Я пропустил турнир, и ATP оштрафовала меня на $250 за отказ от участия, заявив, что «трудности с поездкой и визой не считаются приемлемым оправданием для невыполнения обязательств». После долгих просьб и уговоров, длившихся несколько недель, они в конце концов отказались от штрафа. Турниры в странах, требующих специальных виз, были немного слабее, поэтому иногда хлопоты стоили того.

Федерер, Надаль и Новак Джокович — три величайших игрока, когда-либо бравших в руки ракетку, и в любую эпоху они выиграли бы несколько турниров Большого шлема. Но эпоха, в которую они выиграли свои Большие шлемы (шестьдесят шесть между ними на момент написания книги), была организована таким образом, чтобы расширить и углубить ров между элитой и остальными. Это похоже на то, что Уоррен Баффет сказал о Джеффе Безосе: «Не стоит давать такому парню фору». Они и так были лучше, а тут еще спорт давал им еще большее преимущество.

В 2009 году ATP Tour изменил систему рейтинговых очков. Количество очков, предлагаемых победителю турнира Большого шлема, увеличилось вдвое — с 1000 до 2000. Лучшие турниры категории Шлема, в которых участвуют лучшие игроки мира, были переименованы в турниры ATP 1000, поскольку теперь победителю предлагалось 1000 рейтинговых очков: в два раза больше, чем раньше. Однако рост количества очков не был повсеместным: количество очков, которые можно получить за меньшие достижения на топ-турнирах, увеличилось на меньший процент, и то же самое произошло со всеми результатами на других уровнях ATP (ATP 500 и ATP 250) и, что еще более существенно, на турнирах Challenger и Futures. Другими словами, богатые становились еще богаче.

В рамках этого изменения очки мирового рейтинга каждого игрока были в одночасье удвоены. Так что если в новогоднюю ночь 2009 года ты ложился спать с двумя очками ATP, то проснулся с четырьмя. Но если ночью у тебя было 500 очков, когда ты свернулся калачиком, то на завтрак ты садился с 1000 очков. Это было бы вполне логично, если бы каждый уровень достижений на каждом отдельном турнире был бы удвоен: это означало бы, что повсеместное увеличение очков на турнирах сопровождалось бы повсеместным увеличением существующих рейтинговых очков, что позволило бы избежать внезапных и несправедливых перекосов в мировом рейтинге. Но на более низких уровнях игры количество предлагаемых рейтинговых очков не удвоилось — даже близко. Это означало, что в одночасье расстояние между игроками, попадающими в число участников турниров ATP Tour, и игроками, пытающимися вырваться из туров Futures и Challenger, преодолеть стало сложнее. Изменения наиболее сильно отразились на игроках возрастной когорты чуть младше меня, выступающих в низших турах, которым теперь приходилось выигрывать больше матчей и тратить больше времени на накопление очков, чем раньше.

Были приняты и другие решения, которые оставили меня в уверенности, что спорт благоволит своим самым большим звездам. Например, в 2001 году на турнирах Большого шлема количество сеяных игроков было увеличено вдвое — с шестнадцати до тридцати двух, что стало еще одним подспорьем для лучших. Посев — это способ распределить игроков, занимающих первые места в жеребьевке, чтобы они не играли друг с другом в первых раундах. Это означало, что Федерер, Надаль и Джокович в первых раундах смогли обойти тридцать два лучших игрока мира, тогда как раньше они обходили только шестнадцать лучших. Это помогло им более четко проложить свой путь к титулу.

Хотелось бы сказать, что изменение рейтинговых очков вызвало всеобщее возмущение, но это не так. У игроков Challengers и Futures не было профсоюза, у них не было времени и денег, чтобы нанять адвокатов для борьбы за свой угол. По правде говоря, мы все были слишком заняты, чтобы обращать на это внимание. Мы просто погрязли в заблуждениях, которые были нам необходимы, чтобы выжить в этом мире: «Если я буду продолжать выигрывать теннисные матчи, если я буду упорно работать, это случится». Мы повторяли про себя эту мантру, как другие повторяли ее нам, когда нам было по семь лет.

Ни один игрок, поднимающийся по теннисной лестнице, не может выжить только за счет призовых денег, и я не стал исключением.

Некоторые игроки могут построить свою карьеру за счет национального финансирования. Например, уроженка России Елена Рыбакина выиграла Уимблдон в 2022 году, несмотря на запрет на участие в турнире российских теннисистов. Ее допустили к соревнованиям, потому что она представляла Казахстан, а не Россию. Эта практика продолжается уже несколько десятилетий. Во время моей карьеры казахстанская команда Кубка Дэвиса почти полностью состояла из игроков российского происхождения, которым выдали казахстанские паспорта, чтобы Казахстан появился на теннисной карте. Казахстан сделал большие государственные инвестиции в теннис, и они начали с легкой победы — вручения казахстанских паспортов целой коллекции полностью сформировавшихся российских игроков, которые не были достаточно хороши, чтобы попасть в российскую команду Кубка Дэвиса, но были достаточно хороши, чтобы конкурировать с одними из сильнейших теннисных стран мира. Это был один из шагов в гораздо более длительном игровом плане, в рамках которого они разработали отличную программу развития, инвестировали в объекты мирового класса и проводили международные турниры. Ирландец Дэйв Майли в настоящее время является руководителем отдела разработки. В течение многих лет он занимал должность директора по развитию ITF и, к всеобщему недоумению, не получил должность генерального директора Ирландской ассоциации тенниса, когда подал заявку. Вместо этого он отправил свои таланты в Казахстан.

Пока я был в туре, ирландское государство предлагало мне финансирование, но оно было организовано весьма загадочным образом. В 2007 году грант высшего уровня в размере €40 тыс. в год был бы очень полезен для меня, но чтобы его получить, я должен был войти в тройку лучших теннисистов мира или дойти до полуфинала турнира Большого шлема. Так что если бы я оказался рядом с Федерером, Надалем и Джоковичем и заработал $100 млн., Ирландский совет по спорту добавил бы к этому стипендию в размере €40 тыс. Эти деньги можно и нужно было направить на перспективных молодых игроков, которые действительно в них нуждались. Разумеется, деньги, теоретически выделенные на стипендии высшего уровня — для игроков категории, которая никогда не существовала в Ирландии, — вообще не были потрачены.

Как только я вошел в 250 лучших в мире, я получил право на ежегодный грант в размере €12 тыс., которого, хотя я и принял его с благодарностью, не хватало для развития моей карьеры в течение месяца. Поэтому я полагался на спонсорскую помощь. Ни один игрок не может выжить в турах Futures и Challenger без какой-либо спонсорской поддержки, если только у него не очень богатые и щедрые родители. Теннис в колледже, хотя и был живописным путем в профессиональный мир, стал своего рода подготовительной школой для сбора средств, поскольку открывал доступ к сети богатых незнакомцев, которые измеряли свою доброту в долларах. Пользуясь этой добротой, ты избавлялся от утомительного процесса знакомства с людьми. чтобы попытаться убедить их в том, что ты им нравишься.

К 2005 году, когда моя карьера в колледже была почти закончена, я начал задумываться о необходимости сбора денег. Некоторые другие ребята налаживали отношения с потенциальными донорами. Пэт Брио, например, был в моей команде в колледже и дошел до 120 места в мире в парном разряде. Он учится на инженера, и на этом пути ему помогла спонсорская помощь бывшего студента-инженера, который дал деньги на теннисную программу в Беркли. Это была естественная связь.

На этой арене царит жесткая конкуренция, и игроки колледжа не только соперничают с другими игроками за покровительство, они часто конкурируют и со своими колледжами. В отличие от футбола или баскетбола, теннис не является приносящим деньги видом спорта для американских колледжей, и им необходимо ежегодно приносить около $1 млн., чтобы финансировать этот вид спорта. Я видел, как это происходит: в один момент тренер пытается выбить у богатого парня деньги на программу, а в другой — игрок выбивает у того же парня деньги на свою профессиональную карьеру после колледжа. Иногда тренеры держат парня в команде в надежде получить крупное пожертвование от богатых родителей, мечтая о мире, в котором им больше никогда не придется собирать деньги.

Мой успех на NCAA придал мне больше уверенности при обращении к спонсору. В поисках покровительства тренер в Ирландии свел меня с ирландским бизнесменом, который ранее спонсировал другого ирландского теннисиста. За несколько дней я составил письмо и отправил его ему. Бизнесмен ответил через неделю, попросив встретиться со мной в его роскошном дублинском офисе. Он был прямолинеен и немного пугающ. Он хотел посмотреть мне в глаза и разобраться во мне и сказал, что если он собирается дать мне хоть какие-то деньги, то хочет увидеть эквивалент бизнес-плана моей карьеры. Обри Барретт стал моим помощником в процессе ухаживания, и мы сели за стол, чтобы составить план следующих трех лет моей карьеры.

Год первый: Октябрь 2006 – декабрь 2007

Ожидаемый рейтинг: от 500 до 300

Причины достижения рейтинга: Этот год станет для него самым сложным в физическом и психологическом плане и может повлиять на его турнирный график.

Второй год: Январь 2008 – декабрь 2008

Ожидаемый рейтинг: от 300 до 150

Причины достижения рейтинга: Он сможет играть в теннис с постоянной интенсивностью и, следовательно, будет более спокоен за свой стиль игры.

Третий год: Январь 2009 – декабрь 2009

Ожидаемый рейтинг: от 100 до 200

Причины достижения рейтинга: Он будет гораздо более сильным, полноценным спортсменом, имеющим опыт стабильной игры в теннис высокого уровня против соперников мирового класса.

Я отправил этот план бизнесмену, и через две недели он написал мне, чтобы договориться о встрече в одном из отелей Лондона. «Он называется «Клэриджес»», — написал он. Я никогда о нем не слышал. Мы с Обри встретились с ним в холле, и я пробормотал что-то, глядя на свои туфли, когда он спросил, не хочу ли я выпить. «Спасибо, вода из-под крана подойдет». Обри попросил чай Эрл Грей, и я поморщился от намека на расточительность.

Мне не стоило беспокоиться. Он сказал, что ознакомился с моим планом, вручил мне кредитную карту и телефон BlackBerry и сказал: «Держи меня в курсе, сынок». Это было все. Всякий раз, когда я возвращался в Дублин с тура, я заходил к нему, и мы болтали о том, как у меня дела. Вскоре я понял, что спонсорство — не совсем точное слово для обозначения того, что это было, — скорее, это была благотворительность. На моей футболке не было логотипа. Личный и неформальный характер договоренностей создавал неловкую динамику. Я все время пытался произвести на него впечатление, зная, что он в любой момент может решить спустить все на тормозах. Он ничего не говорил, чтобы оказать на меня давление, и единственное, о чем он меня попросил, — это сыграть сет с его пятнадцатилетним сыном, который играл в клубе.

За свою жизнь я сыграл много теннисных сетов, но ни один из них не был настолько странным, как этот. В основном потому, что я понятия не имел, как к этому подступиться. Неужели мне можно уничтожить сына моего спонсора? Или он будет недоумевать, зачем тратить деньги на парня, который не может легко обыграть его сына? В конце концов, обескураженный тем, что мне пришлось идти по этому социальному канату, я выиграл с нелепым счетом 7:6.

Я был очень благодарен своему спонсору за поддержку. Возможно, даже слишком — я слышал истории о том, как южноамериканские профи финансировали свою жизнь в туре, отдавая 80% призовых денег куда менее щедрым спонсорам. Некоторое время после получения спонсорства я играл не особенно хорошо, и, оглядываясь назад, понимаю, что это было похоже на те редкие случаи, когда я получал уайлдкард на турнир. Я был так занят тем, что говорил: «Спасибо, спасибо, спасибо», что забыл о том, что нужно быть достаточно жадным, чтобы выходить на поле и выигрывать теннисные матчи.

Спонсорство означало, что мне не нужно было просить денег у родителей, по крайней мере, какое-то время. Благодаря этому все теннисные соревнования выглядели более легитимными, более профессиональными, более взрослыми. Реальность заключалась в том, что это еще не было настоящей карьерой. Люди моего возраста уже подумывали о женитьбе и покупке домов, а я, хороший теннисист, но зависящий от благотворителя, беспокоился о том, как прозвучит заказ чашки чая. Я постоянно анализировал себя, зацикливался на своем мировом рейтинге и переживал, что не совершенствуюсь. Если я не становился лучше с каждым днем, значит, чьи-то деньги смывались в унитаз. Потребление чужих денег превращает теннисистов в благотворителей, а их карьеру — в проект тщеславия. Я никогда не забуду, как однажды другой спонсор говорил с игроком, которого я знал, как будто он был скаковой лошадью: «Я куплю твою ногу и дам €20 штук».

В июне 2008 года я играл матч первого круга турнира Challenger на открытом корте в Карсоне, штат Калифорния, в тени футбольного стадиона «Лос-Анджелес Гэлакси». День в Лос-Анджелесе выдался прохладным и ветреным, что меня вполне устраивало, ведь я вырос, играя на ветру в Лимерике. Я повторял папину мантру для игры в таких условиях: больше работы ногами, больше права на ошибку и терпение.

Моим соперником был американец Райан Свитинг, который вошел в 60 лучших в мире и впоследствии был недолго женат на Кейли Куоко, звезде американского ситкома «Теория большого взрыва». Выигрывая сет и 5:4, я подавал на победу. При счете 40-30, матч-пойнт, я немного напрягся, и мои ноги замедлились. Дополнительная работа ногами.

Но я допустил еще две ошибки и проиграл очко. Терпение.

Я должен был отправиться в душ, с очками и призовыми деньгами в сумке, но вместо этого мне придется снова набирать очки. В расстройстве я достал из кармана мяч и отбил его в другой конец корта. В это же время пожилой судья на линии — ему, наверное, было лет семьдесят — поменял позицию для смены подающего и оказался прямо на пути моего мяча. Под действием моего гнева и дуновения ветерка мяч попал в него. Он остановился, медленно опустился на колени, а затем на землю. Я подбежал. Он выглядел потрясенным, но уже начал приходить в себя, когда я подошел к нему, его очки были набекрень. Судья на линии был сбит. Сцену было не искупить. Я подошел к своему креслу, а Свитинг — к своему. По рации арбитр попросил судью турнира, парня по имени Майкл Лук, подойти на корт. Я знал, что будет дальше. Как только ситуация была пересказана Майклу, он сказал, почти извиняясь: «Послушай, Конор, у меня нет выбора. Мы закончили». В тот момент я просто хотел, чтобы судья на линии был в порядке, и он таковым и был. Я пожал руку Свитингу и ушел с корта, не совсем понимая, куда идти и что делать. Один из австралийских игроков сказал: «Очень не повезло, приятель».

Я позвонил папе после матча. Он сказал мне: «Если ты собираешься бить по мячу в гневе, отправь его за пределы чертовой площадки, чтобы он никого не задел». Предел ошибки.

На соревнованиях я жил в американской семье, а через пару дней зашел в компьютер в их комнате, чтобы забронировать билеты, и обнаружил письмо от спонсора:

Конор, надеюсь, ты справился со своим вылетом на прошлой неделе. Мне было жаль читать об этом. Боюсь, что с конца июня этого года я не смогу продолжать оказывать тебе поддержку. Надеюсь, ты сможешь найти кого-то другого, кто подхватит эстафету. Всего наилучшего.

Если несчастье идет троицей, то вылет был первым, а потеря спонсора — вторым. Третий наступил, когда мне пришлось пересказать эту историю герою моего детства Питу Сампрасу.

Я знал одного парня, жившего в Лос-Анджелесе, по имени Грант Чен, который работал с командой Калифорнийского университета, когда я учился в Беркли. Теперь он был менеджером Сампраса на полставки и, зная, что я проиграл в Карсоне, написал мне, чтобы узнать, не хочу ли я сыграть с Питом. В то время Сампрасу было тридцать шесть лет. Он завершил карьеру в 2002 году, но до сих пор удерживает рекорд по количеству титулов Большого шлема среди мужчин. В последнее время он играл в выставочных матчах и в туре для бывших чемпионов.

Изначально тренировка должна была проходить на корте, который был у Сампраса дома, но в срочном порядке ее перенесли в Калифорнийский университет, где сестра Пита Стелла была главным тренером женской теннисной команды. Возможно, Пит слышал о моем вылете и беспокоился за свои окна. Волнуясь, я приехал на пятнадцать минут раньше и сел на корт, завязывая шнурки, внимательно наблюдая за туннелем, который ведет на центральный корт из раздевалок. Ровно в 11 утра Сампрас появился из темного туннеля на ярко-голубом корте, простая черная сумка Nike была накинута на его покатые плечи, солнце отбрасывало силуэт, который стал таким знакомым мне по телевизору. Почти двадцать лет наблюдая за ним, я досконально знал его походку и движения тела. Я знал, как он стряхивает пот с бровей указательным пальцем правой руки перед подачей важного очка, и как его язык слегка высовывается изо рта, когда он глубоко сосредоточен. Я попытался изобразить спокойствие, когда он пожал мне руку, так как знал, что таков стиль Пита. Мы обменялись парой слов перед началом сессии, и он спросил, как я провел свой последний матч. Какое время для светской беседы с героем моего детства. «Так что, да, я получил вылет, вообще-то. За то, что попал по голове линейного судьи». Он посмотрел на свои ботинки и издал звук «О».

В течение часа мы хорошо потрудились. Его удары от земли были низкими и плоскими. Он повредил спину, играя в баскетбол, поэтому не делал подач, а значит, мне не удалось увидеть его, возможно, самую культовую стойку: он стоит у задней линии, его левая пятка на земле, пальцы ног направлены к небу, когда он начинает изгиб, дугу и поворот своего движения подачи.

Когда мы присели передохнуть он спросил обо мне, о моем рейтинге и о том, сколько мне лет. В конце концов я решил не просить его сфотографироваться со мной. Мне больше хотелось заслужить его уважение, чем получить фотографию. Я хотел быть таким же скромным, как и Пит.

Когда я учился в Миллфилде, я занимался дополнительно с опытным британским тренером Гэри Нотоном, который рассказывал о так называемом «Клубе топ-200». Когда теннисист попадает в топ-200, объяснил он, ATP забирает его на тренировочный уик-энд, своего рода церемонию посвящения в большой спорт. Это произвело на меня впечатление, и ощущение таинственности Клуба Топ-200 не покидало меня и в декабре 2010 года, когда, после того как я сам вошел в Топ-200, ATP отправила меня и еще девятнадцать игроков в Лондон на информационный уик-энд, который они назвали Университетом ATP. Мне прислали по электронной почте карту отеля и сказали, чтобы я сам нашел дорогу туда. Очевидно, это было рядом с Биг-Беном.

«Мы с нетерпением ждем возможности подарить вам незабываемые впечатления от обучения, развлечений и товарищества», — говорится в письме с приглашением. Я ожидал, что уроки товарищества будут довольно короткими.

Организаторов турниров, агентов и телеведущих собрали в конференц-зале нашего отеля, чтобы провести тридцатиминутные беседы о тонкостях и нюансах тура. Среди выступавших был бывший детектив из Скотланд-Ярда. Он представлял недавно созданное подразделение «Антикоррупционное подразделение в теннисе», официальный антикоррупционный орган профессионального тенниса, созданный для контроля за игроками в связи с растущим присутствием онлайн-ставок. Он использовал слова, которые я никогда раньше не слышал в таком контексте, например «растлитель», и предупреждал нас о том, что в нашу жизнь врываются незнакомцы, которые пытаются выудить у нас внутреннюю информацию или заманить нас сдать матч. Иногда, по его словам, это были товарищи по игре, действовавшие по чьему-то поручению. Эти люди, продолжал он, будут щедры, угостят вас ужином, перелетом.

Я еще не встречал желающих угостить меня сэндвичем на турнире, не говоря уже о билете на самолет. Мне также показалось, что те из нас, кто пробился в ATP Tour, не были большой проблемой для «Антикоррупционного подразделения в теннисе». Мы были игроками на подъеме, которым было что терять. Проблема заключалась в расплывчатом понятии «профессионал»: игрок Futures тура, который может немного поработать тренером на стороне. Игроки в этих матчах Futures также подвержены взяткам, предлагаемым в обмен на сдачу матча. Они не зарабатывают денег, но им нужны деньги, чтобы оставаться в туре.

Невозможно придумать вид спорта, более подверженный сдачам матчей и подтасовкам, чем теннис. Кроме того, в теннисных матчах можно найти множество мини-событий и рынков: игроки могут делать ставки на очки, геймы, сеты и матчи. То же самое можно сказать и о крикете — но в профессиональном крикете нет такого количества матчей, как в профессиональном теннисе. Помню, однажды я прочитал исповедальную статью одного зависимого от азартных игр человека, который рассказывал, что проводит будние дни на Филиппинах, делая ставки на матчи Futures. С точки зрения того, кто сдает матч, добраться до теннисиста проще, чем до спортсмена в командном виде спорта, и легче почувствовать уверенность в том, что этот игрок сможет сдать матч, что менее вероятно в командном виде спорта, если только азартному игроку не удалось подкупить всю команду. Эти матчи почти никто не смотрит, так что все сомнительное, скорее всего, останется незамеченным. А рынков так много, что коррумпированному игроку не обязательно сдать весь матч — иногда достаточно одного сета или даже одного гейма.

Спустя восемь лет после предупреждения «Антикоррупционное подразделение в теннисе» аргентинский игрок Николас Кикер был дисквалифицирован на шесть лет, будучи признанным виновным в подтасовке результатов двух матчей на турнире Challenger Tour в 2015 году. (Он признался, что сдал лишь один матч) Кикеру запретили играть, когда он совершал большой прорыв в своей карьере. За несколько месяцев до этого он дошел до третьего раунда Открытого чемпионата Австралии, но его грехи были совершены, когда он поднимался по карьерной лестнице. Его история была подробно описана в Financial Times, после того как Кикер согласился на интервью, сказав, что хочет привлечь внимание к низкой зарплате, которую получают большинство профессиональных теннисистов. Кикер, как и многие другие игроки, с трудом покрывал расходы, связанные с поездками по миру в рамках турниров Futures и Challenger. Его отец трижды перезакладывал семейный дом, а мать брала дополнительные смены на работе. На одном из мероприятий Challenger в Колумбии Кикер получил сообщение от человека, который связался с ним в начале того года и предложил оплатить перелет и машину. Парень оказался подставщиком и в Колумбии предложил Кикеру $15 тыс. за победу в первом сете и последующее поражение в двух оставшихся сетах против соперника из Эквадора, Джованни Лапентти.

Кикер легко выиграла первый сет — 6:2. По мере того как шансы на то, что он проиграет матч, увеличивались, на этот исход ставились огромные деньги. Кикер должным образом разыграл второй и третий сеты, но это оказалось сложнее, чем предполагалось: он почти случайно выиграл. Если посмотреть запись на YouTube, то кажется очевидным, что происходило — Кикер бил вторые подачи в середину сетки, а его обратные удары в решающей партии были просто шокирующими. После этого выяснилось, что на матч было поставлено $840 тыс., что в четыре раза больше, чем на любой другой матч на той неделе. Букмекерская контора почти сразу же подняла тревогу в «Антикоррупционное подразделении», что привело к началу расследования, которое закончилось отстранением Кикера. Половина шестилетней дисквалификации была приостановлена при условии, что он не совершит повторного проступка, и в 2021 году он вернулся в теннис.

Сдача матчей — не единственный вид коррупции, которой подвержен теннис. В начале 2010 года папа поехал со мной на закрытый турнир Challenger в Бельгии, и мы сели смотреть матч в один из моих многочисленных свободных часов. Трибуны были мало заполнены, но недалеко от нас сидел парень, что-то тихо бормотавший в телефон. Папа подслушал и обнаружил, что он быстро повторяет счет по телефону.

Ха! Какой теннисный ботаник, подумал я.

Он объявлял счет, как только заканчивалось очко, и зачастую реагировал быстрее, чем судья. В конце концов мы поняли, что его скрытые обновления с этого незначительного матча были сделаны не из любви к спорту. Нет, он сообщал счет кому-то на том конце линии за секунду или две до того, как судья вводил его в систему, которая затем передавала его на сайты букмекерских контор. Для некоторых людей эти несколько секунд проницательности могут стоить больших денег. Тур придумал для этого название — «кортсайдинг», под которым понимается «передача данных о счете матча третьей стороне в целях заключения пари». В 2020 году испанский игрок Джозеф Родригес, не имеющий рейтинга, был отстранен от тенниса на четыре года и оштрафован на $15 тыс. за кортсайдинг на турнире Futures в Питтсбурге. Кроме того, было установлено, что за шесть месяцев он сделал семьдесят пять онлайн-ставок на теннисные матчи. Когда они изъяли его телефон, в нем были восстановлены заводские настройки.

Однажды, в ночь перед матчем Challenger, телефон в моем номере зазвонил. Это было необычно. Изредка парни звонили тебе в комнату, чтобы попытаться договориться о разминке на следующий день после позднего окончания, но со смартфонами это стало редкостью. Я медленно поднял трубку.

— Здравствуйте? — сказал я с опаской.

— Нииланд? — спросил голос. Это было распространенное неправильное произношение. Я не стал его поправлять.

— Да, кто это?

Прямого ответа на этот вопрос не последовало. «Завтра у вас матч, вы можете проиграть?»

— Хм, — сказал я. Финансовые трудности профессионального тенниса могут довести игрока низшего ранга до отчаяния, а отчаяние может размыть грань между добром и злом. Но какой-то инстинкт заставил меня положить трубку так быстро, как только я мог.

Приглашаю вас в свой телеграм-канал, где переводы книг о футболе, спорте и не только!