Сид Лоу. «Страх и ненависть в Ла Лиге» 6. Дон Сантьяго
Примечание автора/Примечание о валюте и языке
***
Автобус «Бареселоны» отъехал от «Чамартина» тем вечером, когда случились 1:11 и направился напрямик в Каталонию, полицейский сказал водителю: «Езжай на Кастеллану и ни за что не останавливайся». «Мы сделали именно так, как он сказал», — вспоминал Франсеск Кальве. Четыре месяца спустя он вернулся, и на этот раз вряд ли могло быть что-то более необычное — по крайней мере, на первый взгляд. Луиса Миро, вратаря, пропустившего одиннадцать мячей, больше с ними не было, но были Курта, Райх, Розаленх, Эскола, Мартин и Сезар. Когда они прибыли в Мадрид, их встретил Альберто Алькосер, мэр, и отвез на скачки на ипподроме Сарсуэла, а оттуда в Толедо, в восьмидесяти километрах к югу, чтобы посетить Алькасар. В тот вечер они присутствовали на банкете в отеле «Палас» под председательством генерала Москардо, где к ним присоединился мадридский «Реал». Игроки ели вместе; звучали тосты и заявления о взаимном уважении.
Перед матчем между двумя командами на следующий день были розданы букеты цветов, а после президент «Мадрида» подарил каждому игроку «Барселоны» по зажигалке, а клубу презентовал серебряную вазу. Два месяца спустя мадридцы отправились в Каталонию на ответный матч. Команды провели совместную тренировку и вместе сфотографировались перед, тем как Барса победила со счетом 4:0. Мэр Барселоны и Москардо были почетными гостями. Мадридских футболистов принял городской совет, их отвезли на представление в театр Лисео, подарили часы и они посетили базилику Монсеррат, духовный дом Каталонии с ее черной Мадонной, для того, чтобы поцеловать которую они выстроили в очередь. В конце игры был вручен трофей. Они назвали его Кубок мира.
Луис Галинсога был в восторге. Человек, чья миссия в качестве нового редактора La Vanguardia Española заключалась в «кастилизации» газеты, а позже он написал хлесткую агиографию Франко как Стража Запада, заявил: «Если и были обидчик и обиженный, то после всех свидетельств привязанности и товарищества это теперь не более чем далекое, смутное воспоминание». Кубок мира был срежиссированным примирением между «Мадридом» и «Барселоной», навязанной и фальшивой гармонией. Организованное на сцене братство показало, насколько обеспокоены были власти. Правительственный циркуляр запрещал газетам любое упоминание об 11:1, которое могло бы «обострить страсти между различными регионами Испании», и результат привел к немедленным последствиям.
Президент «Барселоны» подал в отставку, но тот, кто его заменил продержался на своем посту всего тридцать пять дней, прежде чем на это место был назначен полковник Хосе Вендрел Феррер. Участвовавший в военном деле против Республики в 1932 году Вендрелл Феррер был вынужден покинуть Франко во время гражданской войны и оставил свой пост директора общественного правопорядка в Ла-Корунье, чтобы взять на себя ответственность за суды — еще один лоялист Франко. Один из коллег-директоров описал его выдающееся «качество» как «постоянное желание оставаться дисциплинированным, избегая малейших трений с руководящими органами спорта».
В то же время на мадридский «Реал» было оказано давление, чтобы он также сменил своего президента, и 6 августа 1943 года Антонио Перальба «подал в отставку». Мадрид официально обратился к Кастильской федерации футбола с просьбой назначить президента, и 15 сентября в должность вступил новый человек. Он пришел, чтобы олицетворить клуб, руководя им в течение тридцати пяти лет и создав величайшую команду в истории.
Сантьяго Бернабеу был для режима безопасным вариантом: у него были друзья в Федерации, он был правым вингером и добровольно пошел воевать во время войны. Практически первое, что сделал Бернабеу, придя к власти — это послал телеграмму в «Барселону», чтобы «расширить узы привязанности и благородного спортивного соперничества» между двумя клубами. «Я не собираюсь, — заявил он журналистам, — позволять напряженности продолжаться еще хотя бы неделю. Там, где "Барселону" освистывали, им будут аплодировать». Если его братская решимость и была искренней, то продлилась она недолго.
Приход Бернабеу на пост президента мадридского «Реала» стал началом новой эры, и он пришел, чтобы определить клуб. Навязывая свою личность институту клуба, создавая новую структуру, строя новый стадион, который в конечном итоге будет носить его имя, Бернабеу был мадридским «Реалом», а Висенте дель Боске называл его «моральным и духовным лидером». Как говорит Альфредо Ди Стефано: «Бернабеу безумно любил клуб — и он разбирался в футболе. Он был там всем».
«Всем» — не преувеличение: Бернабеу был продавцом билетов, администратором по экипировке, временным агрономом, делегатом, помощником тренера, тренером и секретарем. Будучи игроком в течение шестнадцати лет, директором в течение девяти, он будет президентом до своей смерти во время чемпионата мира 1978 года, хотя он утверждал, что сказал своей жене, занимая этот пост, что останется на посту президента «на год, не больше». Вместо этого он изменил «Мадрид» до неузнаваемости, сделав его крупнейшим клубом в мире, и выиграл шестнадцать чемпионских титулов, семь Кубков, шесть европейских кубков и один Межконтинентальный кубок.
Отец Бернабеу умер, когда он был маленьким, один из семерых детей в семье, Сантьяго не скрывал своей преданности матери. Бернабеу получил диплом юриста и не женился, пока ему не перевалило за сорок — тогда он взял в жены вдову Валеро Риверы, члена правления, который был убит в тоннеле Усера левыми ополченцами во время гражданской войны. Будучи футболистом, Бернабеу делал свои первые шаги в Эль-Эскориале, куда переехала его семья. Его брат Антонио привел его в мадридский «Реал» в возрасте четырнадцати лет. Другой брат, Марсело, уже был в клубе, и когда тренеры вручили Сантьяго пару перчаток, Марсело вмешался, пригрозив забрать Сантьяго домой, если они не заиграют его на позиции центрального нападающего. Бернабеу присоединился к основной команде в семнадцать лет, дебютировал в восемнадцать и играл до тридцати, хотя в его карьере также был один сезон в «Атлетико», о чем он не особо распространяется.
Футбол в то время был игрой, меньше основанной на технике, и больше на грубой силе, и ее у Бернабеу было в избытке. Описанный как футболист с ударом, он был инсайд-форвардом с небольшой скоростью и мастерством, но он был мощным и мог сильно пробить по мячу. Он дебютировал за «Мадрид» в марте 1912 года в матче против команды английских эмигрантов и забил гол, сделал хет-трик в матче с «Барселоной» в 1916 году и был частью команды, выигравшей Кубок Испании в 1917 году, хотя из-за травмы он пропустил финал. Он забил много голов; в 1922 году Madrid Sport сделал громкое заявление о том, что он, «душа» своей команды, забил более 1000 голов. Тем не менее, он не играл за сборную Испании, и этот опыт выделял его. Ему сказали, что он не будет играть лишь тогда, когда он разминался перед игрой в Лиссабоне в декабре 1922 года; из-за желания, чтобы каждый регион был представлен, его место занял баскский форвард Франсиско Пагаса. «В национальной команде регионализм не должен побеждать», — пожаловался он.
Бернабеу не был особенно богатым человеком, учитывая, насколько могущественным он стал. Он был прямолинеен, и его отношение могло быть противоречивым, а версии его истории менялась. Католик, но критикующий Церковь, обвинив ее в одном интервью в том, что она «сдерживала эволюцию в течение шести или семи столетий», он был религиозным человеком, который, по словам своей жены, «не любил монахов или монахинь»; монархист, который периодически заявлял, что он республиканец; франкист, который шутил с диктатором, но также публично критиковал режим, а позже возмутился им, после того как его планы по реконструкции стадиона были отклонены, несмотря на личное одобрение Франко.
Директор при Бернабеу, а затем и сам президент, Рамон Мендоса описал Бернабеу как «архаичного» человека, который принадлежал предыдущему столетию, и все же он так долго был впереди игры, и в некоторых аспектах его отношение было на удивление либеральным. Грубоватый и бесхитростный, он говорил о джентльменском поведении, был жестким и авторитарным, но ругался как солдат. Он мог бы быть образцом уважения, но без колебаний сказал жене одного игрока, что, когда ее муж уйдет на пенсию, ей придется оставить его в руках клуба, чтобы они могли сделать его племенным жеребцом.
Строгий, жесткий человек Альфредо Ди Стефано вспоминает, как Бернабеу ходил по стадиону, одержимо выключая свет, но при этом курил огромные сигары, а его жена говорила, что он ужасный ипохондрик. Он был гордым испанцем, который серьезно относился к роли патриотического посла мадридского «Реала», вернувшись из поездки в США, Аргентину, Уругвай, Чили и Кубу в 1927 году, дабы объявить: «Мы с большим упорством проводили испанскую пропаганду». Он также был сторонником централизации, одержимым Каталонией. «Его взгляд на нацию был унитарным и централистским; он был гигантом из прошлого», — заметил Мендоса. Бернабеу описал кастильцев как самых cojonudo из испанцев, охрененными. Он пояснял: «Жители meseta, центрального плато Испании, сформированные холодом и жарой, были достаточно выносливы, чтобы иметь возможность навязать себя другим регионам. Кастилия распространила свой язык по всему миру, и Кастилия была родиной всех подвигов, которые сделали Испанию великой. Мне жаль каталонцев, галисийцев и басков, но кастильцы были более лихими, чем все они на поле боя, лицом к лицу, и они побеждали их в любую эпоху».
Каталонцы в Испании известны своей бережливостью, и этот стереотип воплощен во фразе la pela és la pela: деньги есть деньги. Бернабеу пошутил о том, что президент Барселоны убил собаку на таможне, чтобы не платить за нее пошлину, и во время серии интервью, проведенных в 1976 году, рассказывал такую историю своему биографу Мартину Семпруну. Все началось с объяснения Бернабеу: «Когда я был игроком, у меня был друг, самым большим недостатком которого было то, что он был каталонцем, и, что еще хуже, он этим хвастался». Затем Бернабеу рассказал случай о том, как он привел этого друга в бордель в столице после того, как «Мадрид» разгромил «Барселону» со счетом 3:0. Его друг попросил девушку, которая могла бы «сделать это по-каталонски», на что мадам спросила своих сотрудниц, может ли кто-нибудь его удовлетворить должным образом. После того, как большинство покачали головами, понятия не имея, чего хочет клиент, заговорила молодая девушка. Бернабеу продолжал свой рассказ: «Я понятия не имею, чего ты хочешь, — сказала она. — Я даже не думаю, что существует способ делать это по-каталонски, но мне все равно. Я сделаю то, что скажешь. Ты покажешь мне, и, если мне это понравится, я возьму с тебя лишь половину»....
«Мой друг ответил: "Ты уже это поняла"».
Бернабеу выступал против президентства Рафаэля Санчеса Герры до гражданской войны и сказал Семпруну: «Я никогда, никогда не был членом политической партии, будь то красная или facha [фашистская]». Это было неправдой. Его брат Антонио был депутатом парламента CEDA [прим.пер.: Confederación Española de Derechas Autónomas — Испанская конфедерация независимых правых], а Сантьяго был в Эль-Эскориале в апреле 1934 года, когда их радикальное молодежное крыло, Juventud de Acción Popular (JAP — молодежное движение партии), провело свой самый знаменитый митинг рядом с монастырским дворцом Филиппа II, шестнадцатого века императорского короля — событие, которое Хосе Антонио Примо де Ривера, лидер открытой фашистской испанской фаланги [Falange Española], описывал как «фашистское зрелище».
Бернабеу, «известный спортсмен», был спортивным секретарем JAP. А JAP была воинственной в своем неприятии левых, регионального сепаратизма и либерализма, требуя нового государства для Испании и «уничтожения» политических противников в своем стремлении к возрождению Patria, или Отечества. Спорт сыграл свою роль в этой программе: придя к власти, JAP пообещали, что ежедневная физкультура будет обязательной для всех школьников, и настаивали на необходимости «довоенного» образования для воспитания нового поколения патриотов. Оно требовало «юношеского духа любви к Отечеству и более крепкого тела благодаря здоровым физическим упражнениям, чтобы в каждом гражданине был солдат, если тот понадобится Отечеству».
Когда началась гражданская война в Испании, Бернабеу укрылся в мадридской больнице, притворившись медбратом с поддельными документами, а затем укрылся во французском посольстве, откуда сбежал во Францию. Затем он вернулся в Испанию, проник в националистическую зону через Ирун на границе и в возрасте сорока трех лет добровольно поступил на службу в войска Франко. Он служил под командованием генерала Муньоса Грандеса, который позже возглавит Голубую дивизию на Восточном фронте во время Второй мировой войны, и был частью сил, которые взяли Барселону в марте 1939 года. Он описал, как брал деревню за деревней в Каталонии, где старушки выглядывали из-за занавесок, а старики в отчаянии рыдали. «Когда пенсионер плачет от ненависти, это потому, что городу уже ничем не помочь», — сказал он.
«Я принял чью-то сторону в гражданской войне и позже пожалел об этом, — вспоминал Бернабеу в 1970-х годах. — Мне не нравится говорить об этом, особенно после стольких лет, когда я уже не знаю, кто были хорошими парнями, а кто плохими. Я искал в бинокль Муньоса Грандеса, но позже пришел к выводу, что выбрал не ту сторону: самое худшее в войне то, что она создает больше плохих людей, чем убивает». Его замечания были неискренними, и не только потому, что довольно застенчивое предположение о том, что все, что он делал, это смотрел в бинокль, невозможно. Он был награжден Военным крестом Мерито, Крестом Герры и Крестом Кампании, и никогда не было никаких сомнений в том, на чьей стороне был Бернабеу и на чьей стороне он вообще окажется. Ранее он настаивал: «Во время войны я был добровольцем против коммунизма и остался бы им и сегодня, несмотря на свой возраст».
Заняв пост президента мадридского «Реала», он назначил личного друга Франко, генерал-лейтенанта Эдуардо Саенса де Буруагу, почетным президентом, и на протяжении всего его правления в совете директоров были военные.
В Libro de Oro, опубликованном в честь пятидесятилетия клуба в 1952 году, в тоне и формулировках, неизменно применяемых к Франко, Бернабеу описывался как «человек железной воли», для которого «серьезность и бережливость» были ключевыми качествами как игрока, так и директора. «Сантьяго Бернабеу, — гласила газета, — столь же лаконичный, столь же настойчивый, столь же вдумчивый для мадридского "Реала" каким был Филипп II был для Испании: ее лучший король. Мало слов, много дела». Агиографический тон продолжался: «С ним во главе нашего клуба мы знаем, что ничего плохого случиться не может, что мы преодолеем все препятствия... его железный кулак на пульте управления, его глаза, всегда настороже, нерушимая вера в величайшую из судеб. Под руководством Бернабеу мадридский "Реал" переживает золотой век как клуб, находящийся в самом первом ряду. Лучше меня, никто не смог бы сейчас стать валютой мадридского "Реала", валютой, которую заработал Бернабеу».
Бернабеу был первопроходцем, одержимым способностью футбола приносить доход и преисполненным решимости максимально использовать свой потенциал для зарабатывания денег с помощью показательных матчей и турне, выплачивая огромные гонорары игрокам, преисполненный решимости утвердить превосходство своего клуба над остальными. В конечном счете, однако, этот подход был дорогостоящим: возросший доход не мог соответствовать возросшим расходам, и клуб был вынужден продолжать занимать. Преимущество заключалось, как отметил лояльный Бернабеу вице-президент Раймундо Сапорта, в том, что Banco Mercantil знал, что требовать возврата долга будет крайне непопулярным делом, и были другие банки, готовые занять их место. Но в конце концов кредит иссяк, и «Мадриду» пришлось столкнуться с реальностью.
В сентябре 1961 года Сапорта написал Бернабеу, чтобы сообщить ему о встрече, которую он должен был провести с банком в попытке сократить долг клуба. «Мы живем за счет "блефа", что мы миллионеры, и благодаря этому у нас все еще есть доверие людей, — отметил Сапорта. — Мы должны продолжать следить за тем, чтобы люди думали, что мы купаемся в золоте, чтобы не возникло никакой тревоги или критики». В следующем году Сапорта сослался на «настоящую битву» с банком, а еще через год, в сентябре 1963 года, он описал финансовое положение клуба как «пугающее». Они сократили долг на 7 миллионов песет, но он по-прежнему составлял 43 миллиона ($728 тыс.), и это сокращение стало возможным только благодаря продаже Луиса дель Соль в «Ювентус» за 27 миллионов песет. «И, — предупредил Сапорта, — другого Дель Соля [на продажу] у нас нет». Он сказал Бернабеу: «Мы не можем продолжать сражаться. Мы на грани банкротства».
Одним из немногих предложенных Сапортой средств правовой защиты, которые, по его признанию, были бы непопулярны, было прекращение «помощи журналистам», которая обходилась клубу в 2 миллиона песет в год. Это предложение помогает подчеркнуть, что Бернабеу был человеком, который стремился контролировать все, включая общественное мнение. Он следил за каждой мельчайшей деталью с помощью Сапорты, который, поскольку время шло, а Бернабеу все чаще отсутствовал, фактически сам стал управлять клубом. С Бернабеу нужно было консультироваться по всем вопросам, начиная от цен на билеты и заканчивая отношениями игроков и судьями на матчи. Как выразился один бывший футболист «Мадрида», Бернабеу знал, когда у самого незначительного судьи в низшем дивизионе был день рождения, и тому присылали подарок.
Он говорил о манерах и приличиях, но был готов играть жестко. Он «с негодованием» подловил директора «Барселоны», пытавшегося подписать контракт с одним из его игроков, Рафаэлем Юнтой Наварро, в кафе на Гран-Виа. Бернабеу затаился в засаде с адвокатом и тщательно расставил свидетелей. Некоторые преподносили это как разрушение якобы хороших отношений, построенных на Кубке мира, но Бернабеу это опроверг. Кроме того, он был способен на подобные трюки. Он с радостью рассказал историю о том, как он сорвал подписание «Барселоной» Луиса Моловни. Однажды утром Бернабеу взял газету на железнодорожном вокзале Реуса в Каталонии и был встречен заголовком, сообщающим, что «Барселона» подписывает контракт с Моловни из «Марино», что в Лас-Пальмасе на Канарских островах. Прочитав, что представитель «Барселоны» Рикард Кабот отправляется на лодке на Канары, Бернабеу позвонил по телефону и сказал Хасинто Кинкосесу пойти в банк, снять 100 тыс. песет банкнотами по сто песет, лететь прямо туда и получить подпись Моловни, рявкнув: «Хватит бездельничать и подпиши его». К тому времени, когда прибыл Кабот, Моловни уже был игроком «Реала». У «Марино» было 75 000 песет наличными. В своем первом дерби против «Барселоны» Моловни забил победный гол на последних минутах матча.
«Бернабеу не был Богом, — говорит Амансио Амаро, еще одно приобретение Бернабеу, присоединившийся к клубу в 1962 году, — но...»
Это «но» висит тяжким грузом.
«Мы испытывали к нему огромное уважение».
Страх?
«Нет, не совсем. Но он был порядочным, прямым и прямолинейным человеком. Человеком, привыкшим принимать решения».
Все в Мадриде относятся к Бернабеу как к отцу. Довольно суровому, строгому патриарху. Человеку, который не терпел дураков и всегда поступал по-своему. «Он обычно вдалбливал нам, что смирение жизненно важно», — говорит Амансио. Здравомыслящий, серьезный, скромный, трудолюбивый. Дело было не только в том, что ты должен был вести себя хорошо, но и в том, что тебя должны видеть хорошо себя ведущим. Здесь не могло быть ничего показного. Мы не выходили на поле с выпяченной грудью, думая, что мы лучшие, даже если так оно и было. Смирение, смирение, смирение». Никто не осмеливался перечить ему. Иногда Бернабеу называл игроков «детьми». А еще он не слишком интересовался модой. Один игрок мадридцев вспоминает, как бросился в ванную, чтобы принять душ, когда Бернабеу появился в отеле команды. Другие помнят, как президент требовал, чтобы они постриглись. Командные обеды часто проходили в тишине, и он отказывался позволять им покупать машины, и уж точно не шикарные машины: Альфредо Ди Стефано потребовалось два года, чтобы обзавестись чем-то подобным.
Он также запретил им вступать в профсоюзы. В 1969 году, когда делались первые шаги к созданию профсоюза игроков, он был самым враждебным из президентов испанского футбола к этой идее и заставил двух ее зачинщиков, Пирри и Рамона Гроссо, публично выступить против нее. AFE [прим.пер.: Asociación de Futbolistas Españoles — Ассоциация футболистов Испании] вплоть до 1977 года официально так и не была создана.
Авторитарная фигура, Бернабеу обладал отвратительным характером. Раймундо Сапорта написал коллеге-директору, чтобы рассказать ему о ярости президента и его собственных неудачных попытках успокоить его. Это было типично, и его боялись не только директора. Знаменитыми были поучания Бернабеу, гигантская сигара во рту, сыплющиеся ругательства. Он спускался в раздевалку и срывал форму со своих игроков, сыпал оскорблениями и угрозами. У этих поучений даже было название: Santiaguinas.
Он требовал полной самоотдачи. Первым игроком, которого он наградил высшей наградой клуба — Лауреадой, был Пирри — и больше из-за мужества, чем из-за голов. Пирри сыграл одну игру в 1975 году со сломанной челюстью, и он смеясь даже вспоминает: «Что ж, мне вкололи столько, что я едва ее чувствовал». Но игра, которая принесла ему награду, проходила в 1968 году. «Я был со сборной в Багдаде и приехал на игру с температурой тридцать девять или сорок градусов, — вспоминает Пирри. — Мне сделали укол и я вышел на поле. Во время игры я сломал ключицу, но продолжал играть, потому что замен не было. Когда они попытались вытащить иголки, я ругался на чем свет стоял. Дон Сантьяго зашел в раздевалку и вручил мне за это Лауреаду. Ты всегда хотел играть, что бы с тобой ни произошло. Именно этого он сам и хотел. Я помню другую игру, в которой я играл с рукой в гипсе. Я ее совсем не чувствовал, но я бы сделал это снова и снова».
«Бернабеу также очень присматривал за тобой, — настаивает Игнасио Соко, еще один президентский любимчик, выступавший за "Мадрид" с 1962 по 1974 год. — Ты был для него не просто футболистом. Он хотел знать все. Он присматривал за тобой и за твоей семьей. И он ставил меня в пример другим: не знаю, чем же я ему так понравился, но он это делал. Наверное, потому, что я был парнем, который воевал и сражался, который много бегал. Я всегда выкладывался на 100% и жил упорядоченной жизнью. Он называл меня Paleto [деревенщиной]. Когда я завершил карьеру, мне полагался прощальный матч, потому что я проработал в клубе десять лет. Я сказал, что хочу сыграть против чемпионов Европы, которыми тогда была мюнхенская «Бавария». И он сказал: «Из-за чего ты хочешь играть против "Баварии"? Из-за себя или из-за "Баварии"?»
«Я сказал: я хочу, чтобы стадион был переполнен».
«И он сказал: "Предоставь это мне, я все устрою". И знаете кого он привез?»
Кого?
«Панатинаикос».
Я этого не понял.
«Я тоже сначала не понял. Но "Панатинаикос" был дешевле, а их тренером был Пушкаш. Они взяли по две песеты за билет, и стадион был переполнен».
Переполненный стадион — вот чего всегда хотел Бернабеу. Это была навязчивая идея, о которой говорили еще в 1931 году, когда он был директором. Если первое, что сделал Бернабеу, вступив в должность — это послал телеграмму братства в «Барселону», то вторым было изложение повестки дня своего президентства. Пункт первый: новый стадион вместимостью более 100 000 человек. В центре внимания тут была не «Барселона»: в 1947 году Бернабеу рассказывал знакомым, что, если бы они подождали еще год, мадридский «Атлетико» принял бы лидерство, которое было бы невозможно переломить.
Трудно отдать должное тому, насколько диковинным было предложение Бернабеу. Как он объяснил в 1961 году: «Идея гигантского нового стадиона для тогдашнего "маленького" мадридского "Реала" была широко описана как "бессмысленная!"» Мадридский «Реал» закончил сезон 1942/43 на десятом месте, едва не вылетев из дивизиона. В домашних матчах на них приходили в среднем лишь 16 000 человек, Европа находилась в состоянии войны, а Испания переживала кризис. Была причина, по которой 1940-е годы были названы «Голодными годами», и есть причина, по которой, как бы легкомысленно это ни звучало, существует целое поколение низкорослых испанцев. Автаркия [прим.пер.: от др.-греч. αὐτάρκεια — самообеспеченность; самодостаточность. Закрытая экономика, предполагающая абсолютный суверенитет] была избранной экономической политикой диктатуры, нормирование не прекращалось до 1952 года, уровень жизни не достигал довоенного уровня до 1954 года, цены стремительно росли, а зарплаты падали, дефицит был катастрофическим, болезни широко распространены, и страх все еще охватывал население. Конечно, футбол был спасением, особенно в то время, когда хлеба было мало, но такой большой стадион просто казался невозможным.
Однако Бернабеу был настроен решительно. Оставшись без гроша в кармане, отвергнув свой первый подход и в конечном итоге согласившись финансировать менее 5% проекта, он получил кредит от Рафаэля Сальгадо, президента Banco Mercantil e Industrial, считающегося близким к Фаланге, в обмен на официальную связь с клубом. Он также организовал выпуск облигаций среди болельщиков. «Этот великий и прекрасный стадион стал доступен для нас без какой-либо государственной, муниципальной или институциональной помощи, — сказал Бернабеу английским посетителям. — Он вырос прямо из сердец и надежд нашего верного ядра сторонников, их друзей и других мадриленьо, чье воображение было захвачено нашими планами». Это было неправдой: «Мадриду» не только были предоставлены официальные средства, но, как продемонстрировал Карлес Торрас, DND также потратила 980 тыс. песет на облигации стадиона. На эти деньги «Мадрид» купил два земельных участка площадью 23 845 квадратных метров и 8 722 квадратных метра соответственно рядом со старым стадионом «Чамартин» за 3 млн. песет. Хотя они заработали 1 млн. на продаже прежнего стадиона, это все равно была огромная сумма.
В его безумии был метод: стадион, как он и предполагал, оказался рядом с будущим расширением Кастелланы и теперь может похвастаться одним из самых гламурных адресов в европейском футболе. Для присмотром за строительством был нанят Педро Мугуруса, тот же архитектор, который руководил реконструкцией музея Прадо и большей части Гран-Виа и который строил мавзолей Франко «Долина павших». Работы начались 27 октября 1944 года. Стадион был открыт в декабре 1947 года матчем против португальской команды «Белененсеш», который мадридцы выиграли со счетом 3:1. Перед игрой его благословил капеллан Франко.
За три месяца в «Мадриде» появилось 8000 новых членов. К 1948 году их было 43 000. К середине 1950-х годов они были самой значительной командой в мире, подписывая самых значительных игроков. «В лице Сантьяго Бернабеу мадридскому "Реалу" повезло, что у клуба был человек, который опережал свое время и шел на риск, — говорит Хорхе Вальдано. — В подавленной Испании, где не было даже цемента, он построил стадион на 120 000 человек. А затем, чтобы заполнить его, он соблазнил величайших звезд своего времени».
Соко сидит на «Бернабеу» и машет рукой, стараясь, чтобы всем хватило его внимания. «Он создал этот стадион, и ему говорили, что он сумасшедший: семь песет [около пятнадцати пенсов] за билет? "Куда ведет нас этот безумец, это погубит нас..." А теперь посмотрите. Он был особенным человеком, другого такого, как он, никогда не будет».
«Новый "Чамартин" сегодня является лучшим футбольным полем в Испании, — говорится в сообщении Libro de Oro. — Именно Бернабеу, этот неотразимый дирижер, пробудил энтузиазм музыкантов, дабы сделать возможными самые красивые и совершенные произведения. Да, можно сказать, что новый "Чамартин" — это Эль-Эскориал этого монарха, способный воплотить в жизнь величайшие мечты». Это было опубликовано в марте 1952 года. И все же, даже в 1952 году не «Мадрид» по-настоящему нуждался в новом стадионе, таков был шум, чтобы увидеть их игру; не «Мадрид» заполнял стадион благодаря лучшему футболисту страны, первой настоящей суперзвезде послевоенной эпохи; не «Мадрид» доминировал в испанском футболе; и это был не «Мадрид», который мог бы с полным основанием претендовать на звание лучшей команды в мире.
Это была «Барселона».
***
Приглашаю вас в свой телеграм-канал, где только переводы книг о футболе.
