Три Смерти Михаэля Кутцопа
Было бы глупо пытаться убедить себя, что именно таким он и был на самом деле. Этот родился не из утробы матери, а из одной решающей ситуации, предваряющей смерть. Томаш родился из фразы Einmal ist keinmal (Единожды – все равно что никогда), Тереза — из урчания в животе. Он родился из Михаэля Кутцопа, из трагедии имени Михаэля Кутцопа. Бундеслига, сезон 1985-1986, матч 33-го тура Вердер Бавария. Он — это вариация Михаэля Кутцопа, существующая в моей голове уже более восьми лет. Вариация Михаэла Кутцопа схожа с настоящим Кутцопом не более, чем цветок и уродливое, карикатурное изображение этого цветка.
Вариация Михаэля Кутцопа, в противовес Бетховенским вариациям, не проникает внутрь бесконечности многообразия его личности — она наоборот сознательно скользит по поверхности, удаляясь от настоящего живого человека. Михаэль Кутцоп как защитник бременского Вердера — всего лишь Харон повествования, предваряющий и перенаправляющий настоящую историю футбольного матча в плоскость Жизни и Смерти.
…Может ли попранная единожды справедливость быть восстановлена нечестным способом? Оправдывала ли благая цель — пощечина баварским хамам, выбранное судьбою средство — несправедливо назначенный пенальти в ворота Жан-Мари Пфаффа? Трагизм ситуации заключается в том, что в плечо Сорену Лерби попал именно Руди Фёллер. Пропустив после первого свидания с мюнхенцами ровно половину сезона, впервые после травмы выйти на поле он был готов в ответной игре второго круга, а если и не был готов — то все равно вышел, ибо так требовал сюжет. Для восстановления справедливости, для торжества правосудия, для того чтобы чаша весов «Бавария заслуживала поражения!» перевесила чашу с дурнопахнущим и несправедливо назначенным пенальти, приговор должен был исполнить тот, кто стал бы символом Сезона Справедливости — кучерявый Руди. Но Жан-Мари Пфафф знал, Удо Латтек знал (Пфафф: «Латтек готовил меня к возможному удару Кутцопа еще до игры. Он сказал, что если будет 11- метровый, то бить будет Михаэль»), Людвиг Ван Бетховен знал: «Так должно быть. Выложи-ка портмоне!” - на домашнем стадионе музыкантов должен состояться не гимн во славу Вердера и справедливости, а трагедия. Михаэль Кутцоп, вариация Михаэля Кутцопа с золотым кольцом во рту из моей головы, еще не загримированный баварскими плевками, уже играл свою великую роль в великой трагедии.
Лучший сингл, хит сезона «Играйте в него, а не в мяч! В мяч вы сыграть не успеете, Фёллер слишком быстр» из альбома «Установки и пожелания Удо Латтека перед матчами с серьезными соперниками». Бавария из клуба, которым гордилась вся Германия, всё больше укреплялась в позициях еврокубкового неудачника и агрессора на арене внутренней, паразита, скупающего все лучшее и ломающего все Прекрасное. Рецензия к альбому от Пауля Брайтнера: «Я уверен, что мы должны учить молодых игроков играть грубо, в кость. Я понимаю, что это звучит дико, но почему нельзя вслух сказать о том, что делается втихую! Это относится и к школьникам, и к профи — чтобы не дать сопернику забить, используйте любые средства. Не удается помешать в пределах правил — фолите. Лучше штрафной, чем гол. Ведь все так поступают, а если в открытую говорят другое, то попросту врут. Или они не футболисты». Все предельно просто — Аугенталер не успевал сыграть в мяч, а потому сыграл в Фёллера. Неизвестно, желал ли Клаус лишить соперника их ключевого форварда на полсезона, но вышло именно так. Подозреваю, что он не ведал, что творил — но ведь и Эдип не ведал, а всё же выколол себе глаза! Латтек после матча был невозмутим — игрок всего лишь выполнил его установку. Победа Баварии 3:1. Казалось, что уж на этот раз мюнхенцы доигралась. На Аугенталера началась Всебундеслиговская Охота со стороны костоломов других команд. После важнейшей победы над Вердером Бавария не выдержала испытание Гладбахом и проиграла 2:4. Перед предпоследним матчем сезона 1985-1986 отставание от Вердера составляло два очка...
Сезон, начавшийся с комедии имени баварца Хельмута Винкльхофера (в первом матче Баварии в сезоне, в Леверкузене, защитник отправил мяч в сетку собственных ворот, да так, что гол был признан «голом месяца») не мог закончиться ничем иным, кроме трагедии. Это был сезон — великий дионисий. Так должно быть.
Три минуты до конца. Руди Фёллер, плечо Сорена Лербю. Свисток Фолькера Рота. Пенальти.
Ключевая роль сатира, древнегреческого козла от помощника Латтека — Эгона Коордеса. Он со всей силы запуливает мяч на трибуны, и пока его отыскивают, происходят последние приготовления для выхода на сцену Михаэля Кутцопа.
«Пфюглер дернул меня за ухо. Пока возвращали мяч, в меня плюнул, наверное, каждый баварец».
Самое тяжкое бремя сокрушает нас, мы гнемся под ним, оно придавливает нас к земле... Но самое тяжелое бремя суть одновременно и образ самого сочного наполнения жизни.
Что бы выбрал Михаэль Кутцоп, тяжесть или легкость, если бы это священное право у него было?
Вариация Михаэля Кутцопа с золотым кольцом во рту, в гриме из слюней и звериной ненависти одиннадцати баварцев, ощущаемой физически, всем естеством, подходит к отметке, находящейся в одиннадцати метрах от линии ворот.
Жан-Мари Пфафф: «Я не шевелился, пока он разбегался. Я двинулся вправо, а мяч полетел в левый угол. До сих пор я слышу звон от удара мяча в алюминиевую стойку. Прекрасный звук!».
До сих пор я слышу звон от удара мяча в алюминиевую стойку, и вместе с ним, вместо него - «тихий, чистый металлический тон, будто золотое кольцо падает в серебряную чашу».
…Михаэль Кутцоп, после двадцати двух реализованных пенальти в карьере подряд, в предпоследнем матче Чемпионата не смог реализовать двадцать третий. Больше всего в этой истории Вердера меня, глупого, расстраивал факт, что матч с Баварией состоялся в предпоследнем туре. Да, мне было безумно жаль бременцев, я считал, что над ними поиздевались незаслуженно, а вместе с ними поиздевались и над Справедливостью и Духом Игры, но ведь у них оставалось двухочковое преимущество и матч последнего тура! Их устраивала ничья! Как можно было проиграть Штугарту?... Трагедия Вердера тогда для меня была еще и трагедией нелепости – если вы, ребята, имея шанс все исправить, сами спускаете свои устремления в унитаз, кроме низменной жалости вы ничего не заслуживаете.
Лишь сейчас я понимаю, что время действия – предпоследний тур – придает трагедии имени Вердера еще больший смысл, еще большую драматичность. Ошеломительность разочарования заставляет людей ломаться от собственной злости и самолично вручать подлецам трофей. А те что? – те принимают. Уж они, баварцы, точно ни в чем не виноваты – их роль была честна от начала и до самого конца. Произошедшее на Везерштадионе было настолько сильно и тщательно заготовлено и разогрето «до», так остро и слюновыдилительно (ага, баварские плевки) «во время», что, когда волею ли Афины или Зевса, это вкуснейшее из блюд – «Привкус Победы» назовем его – было из-под носа Вердера унесено, судьба матча последнего тура была решена. Да, исключительно формально можно было приготовить на скорую руку из отличных ингредиентов новое блюдо, скажем, салат из морепродуктов, и поместить его в свою серебряную салатницу, но … ты не можешь избавиться от ошеломительности утраченной возможности окунуть баварское рыло в унитаз. И тогда ты громишь салатницу, лавку, посуду, проигрываешь швабам, больше никогда не подходишь к «точке»…
Трагедия имени Вердера в том, что матч с Баварией играли в предпоследнем туре. Трагедия имени Вердера в том, что им был дан Шанс, Подарок Судьбы – несправедливо назначенный пенальти – чтобы восстановить Справедливость, а они им не воспользовались. Но было ли это чем-то большим, чем усмешкой, насмешкой Богов, подобно тому, как игрались с троянцами Боги на Олимпе, хотя было известно заранее, что они обречены? Чтобы уничтожить, сломить дух бременцев, их нужно в их Надежде и жажде крови вознести до Олимпа – чтобы сбросить оттуда, с наивысшей из возможных точек.
Сыграй Вердер 0:0, безо всяких пенальти от Михаэля Кутцопа, легкая неудовлетворенность («Играли-то лучше! Отскочили, паразиты! Ничего, хрен вам, а не салатница!») только добавила бы задора, и Штутгарт был бы разрушен, подобно Карфагену. Но Вердеру суждено было стать символом величавой трагедии, трагедии-назидания, трагедии-насмешки Богов. Вердеру «подарили» шанс только затем, чтобы растоптать, очернить, отрубить Справедливости голову на глазах громады Бремена.
Но кто должен был стать проводником Воли Богов? Пфафф? Клоун не может быть героем!
«Вспомните: синий холм, крест, толпа. Одни – вверху, обрызганные кровью, прибивают тело к кресту; другие – внизу, обрызганные слезами, смотрят. Не кажется ли вам, что роль тех, верхних – самая трудная, самая важная. Да не будь их, разве была бы поставлена вся эта величественная трагедия?».
Вариация Михаэля Кутцопа родилась из необходимости. Ему суждено было стать палачом против своей воли. Кутцоп полагал, что забьет свой двадцать третий пенальти подряд, Пфафф – что развеселит Кутцопа до промаха. Заблуждались оба. Вариация Михаэля Кутцопа с золотым кольцом во рту пробила одиннадцатиметровый в правый от себя угол, и угодила в штангу. Кольцо выскользнуло изо рта и разбило вдребезги серебряную салатницу, принадлежавшую бременцам по справедливости, но не по праву. Матч последнего тура не имел никакого значения.
Почему настоящий Михаэль Кутцоп попал именно в штангу? Потому что трагедия не терпит фарса. Слишком глупым был бы удар мимо ворот. Пфафф был гениален в тот день, но клоун, даже самый великий, не может и НЕ ДОЛЖЕН быть героем. Мяч угодил в стойку, кольцо угодило в серебряную чашу (салатницу), чтобы все мы имели возможность услышать тишину. Тишину, предваряющую Смерть.
«… Он видел весь мир разделенным на две противоположности: свет – тьма, нежность – грубость, тепло – холод, бытие – небытие. Один полюс противоположности был для него позитивным (свет, тепло, нежность, бытие), другой – негативным. Деление на полюс позитивный и негативный может нам показаться по-детски наивным. За исключением одного примера: что же позитивно - тяжесть или легкость?
Парменид ответил: легкость – позитивна, тяжесть – негативна»
Я выбираю легкость.
“Казалось, что среди чеканных звуков собственных шагов он слышит рядом какой-то неопределенный звук, чистый, тихий металлический тон. Возможно, это лишь казалось ему». Будто золотое кольцо падает в серебряную чашу. Будто кожаный мяч стукнулся в алюминиевую стойку.
Прекрасный звук. Величественный звук.
На самом деле, смерть, которую мы так ждали — это вовсе не смерть, пусть и локальная, футбольной справедливости длиною в сезон, не смерть Вердера и Рехагеля, не смерть надежды на отмщение Руди Фёллера. В следующем туре трагический Вердер проиграет Штутгарту лишь для того только, чтобы Удо Латтек мог еще чуточку позубоскалить («Кто такой Рехагель? Он так ничего и не выиграл, а у меня 12 трофеев!»). «Справедливость» будет растаптываться столько раз, что всем наскучит ее замечать и тем более защищать. Вердер еще неоднократно будет чемпионом, а Рехагель перестанет быть неудачником (что будет злить старину Удо: после победы Рехагеля с Вердером : «Меня бы он не обыграл!»; после победы Отто с Кайзерслаутерном: «Кому проиграли звание? Рехагелю!!! Мать-мать-мать...»). Настоящий Михаэль Кутцоп, я надеюсь, жив-здоров, разве что звон в ушах до сих пор тревожит его...
Стук мяча об алюминиемую стойку нужен был для создания тишины, той минимальной толики тишины, которая просто необходима для пришествия красоты-смерти. Смерти вариации Михаэля Кутцопа. Смерти Трагедии.
Мне потребовались долгие футбольные годы, чтобы избавиться от информации, видений, звуков, хаоса, смешения клоуна с Кутцопом и кучеряшками тетушки Кэт, стуков кожаных мячей о серебряные чаши, проглоченных золотых колец, тонн ненависти и плевков, чтобы из этого родилась личная трагедия, из трагедии — вариация трагедии, из вариации — красота смерти, из красоты — тяжесть, из тяжести — легкость, из легкости – вариация трагедии, из новой вариации трагедии – ее смерть.
И сегодня...
Im gonna rest my chemistry.
Парменид мог бы мной гордиться. Легкость позитивна, тяжесть — негативна. И сегодня я избавился от тяжести.
Прощай, вариация Михаэля Кутцопа. Прощай, трагедия имени кожаного мяча, попавшего в алюминиевую стойку.
И... приветствую, нелепость миллионов ударов мячей о каркасы ворот. Всего лишь ударов мячей о каркасы ворот.
