13 мин.

О «Турандот» Шомы Уно: к Олимпийскому прокату

310

Это заключительная, третья часть серии "Восток по-итальянски": первую часть (о "Мадам Баттерфляй" Сатоко Мияхары) можно прочитать здесь, вторую (о "Турандот" Суй/Хань -- здесь).

Переводы с японского взяты из группы Шомы вконтакте. Все переводы с английского мои.

 

Улыбки и слезы

Широкий круг болельщиков фигурного катания впервые увидел японского фигуриста Шому Уно в финале серии Гран-при 2015го года. На тот прокат произвольной программы под музыку из оперы Пуччини "Турандот" Шома вышел в немного забавном ярко-зеленом костюме, который некоторые комментаторы сразу сравнили с костюмом Лепрекона и Питера Пэна. 

 

Но все умиление зрителей и комментаторов быстро сошло на нет, когда зазвучала музыка: невысокий фигурист с милым детским лицом сразу продемонстрировал и солидный прыжковый арсенал с двумя четверными прыжками, и огромную скорость катания, и зрелость и выразительность интерпретации этой непростой музыки. Но когда в арии "Nessun dorma" зазвучало кульминационное "Vincerò!" ("Я буду побеждать!"), Шома окончательно потряс изумленных зрителей необычным и редким элементом: кантилевером (заклоном назад на кораблике).

Хотя в итоговом протоколе соревнований Шома остался на вполне заслуженном третьем месте, оставшись позади великолепных Юдзуру Ханю и Хавьера Фернандеса, в тот момент он одержал по меньшей мере одну важную победу: победу над сердцами многих тысяч болельщиков, включая и автора данных строк.

В тот момент многие комментаторы не жалели восторженных эпитетов в адрес юного японца и его программы. Тара Липински, работавшая в прямом эфире канала CBC, сразу предрекла Шоме большой успех: "он похож на маленького Лепрекона в этом костюме, и я думаю, что он найдет свою медаль в конце радуги после такого выступления".

Бронза финала Гран-при, действительно, стала заслуженной наградой тому выступлению и первым большим успехом Шомы на международной арене, однако вторая половина сезона обернулась горьким разочарованием. На чемпионате мира, проходившем в Бостоне, Шома выходил на прокат "Турандот" с тем же 4ым местом после короткой программы, как и в финале Гран-при, но на этот раз продемонстрировать идеальный прокат не удалось: фигурист очень болезненно упал на втором четверном тулупе, сбил дыхание, после чего долго вставал и вынужден был заканчивать прокат через сильную боль. В уголке Kiss & Cry после проката, а затем и возле арены после окончания соревнований, Шома не мог сдержать слез — то падение, отбросившее его на 7ое место по итогам турнира, принесло не столько физическую, сколько душевную боль. Боль от несбывшейся мечты, от рухнувших надежд, от нереализованного потенциала. Улыбка от первых успехов обернулась слезами разочарования.

 

Ту боль хорошо запомнили многие болельщики Шомы, но только в относительно недавних интервью его тренеров Михоко Хигучи и Мачико Ямады стала постепенно открываться истинная психологическая глубина переживания той Бостонской неудачи:

 

Михоко Хигучи:

«Несмотря на то, что он смог хорошо подготовиться к соревнованию, он не смог сохранить хорошую форму в Бостоне. Он был раздражен на себя и попал в порочный замкнутый круг. Что ему ни говорили - ничего не слушал…

После возвращения с соревнования Уно изменился, как будто стал другим человеком. Он начал сам ставить себе задачи и определять ход тренировок. …

Именно потому что была та досада, неудовлетворённость, он сам начал высказывать своё мнение на словах. Это было такое соревнование, которое явно изменило Шому.

 

Когда в начале этого сезона Шома объявил о возвращении к "Турандот", многие восприняли этот шаг в контексте популярной практики возвращать наиболее удачные старые программы в олимпийский сезон, хотя уже тогда казалось странным, что возвращается именно "Турандот", а не, скажем, очень удачная программа последнего сезона под танго Астора Пьяццоллы, "Loco". Многие посчитали это решение попыткой воспроизвести Олимпийский триумф японской фигуристки Шизуки Аракавы в 2006 году. В тот момент, думаю, мало кто связал "Турандот" с теми Бостонскими событиями в марте 2016го года.

Между тем, именно с пост-Бостонского сезона в лексиконе Шомы впервые появляется важное мотто: закончить сезон с улыбкой. То же самое мотто стало определяющим в его характеристике новой "Турандот": 

 

"музыка во второй части [ария Nessun dorma] отличается от программы двухгодичной давности, и подъем музыки к концу сильнее, чем два года назад. Поэтому я хочу успешно прыгать все прыжки до кульминационной точки, хочу, чтобы к концу (программы) поднималось настроение зрителей, и моё тоже, и (хочу) с восторгом заканчивать программу. Я хочу вместе со зрителями растрогаться и чтобы у всех была улыбка".

 

Идея закончить сезон с улыбкой, как и желание во что бы то ни стало закончить программу с улыбкой (так, чтобы не осталось сожалений об упущенных шансах), как и сама идея возвращения именно этой программы, именной этой, пусть и слегка измененной, музыки, и даже близких по дизайну костюмов (о которых я скажу чуть позже) — все это в свете переживаний того Бостонского результата представляется не чем иным как попыткой преодолеть то страшное разочарование и залечить ту травму (тот невроз даже) новым прокатом программы, попыткой повернуть время вспять и изменить те неудачные обстоятельства, переиграть все заново. Попыткой, наконец, реабилитироваться и вернуть улыбку зрителям и самому себе.

Чтобы осуществить все это, новая "Турандот" должна была стать (и стала) сильнее, мощнее, выразительнее: усложнился технический арсенал фигуриста, усилилась динамическая мощь в новой интерпретации музыкального материала, стал шире и экспрессивнее жест. Не последнюю роль в этом преображении программы сыграл и костюм, выбранный на Олимпийский сезон: в сине-золотом костюме маленький Лепрекон превратился в сказочного золотого принца.

 

Костюм и образ

История костюма чрезвычайно интересна и несомненно важна для интерпретации основного образа самой программы. Костюм был заказан японскому модельеру Сатоми Ито еще в январе 2017го года, то есть чуть менее чем за год до начала Олимпийского сезона. Заказ поступил спустя всего несколько дней после возвращения Сатоми из путешествия по Риму, поэтому неудивительно, что основные идеи "Турандот" переплелись с некоторыми впечатлениями модельера от того путешествия.

В Риме одним из главных впечатлений Сатоми стала одна из местных церквей с голубыми колоннами, украшенными золотом (предположительно, речь идет о церкви Santa Maria sopra Minerva, которая приведена на картинке ниже). 

 

 

"В тот момент, когда я услышала про этот заказ, я сразу решила, что я буду использовать голубые и золотые цвета, которые я увидела [в церкви]. …

Nessun dorma является основной частью программы, поэтому я постаралась придумать такой дизайн, который соответствовал бы словам арии. Я поняла, что рассвет — это ключевой образ арии. Принцесса старается узнать ответ [имя принца Калафа] до рассвета, в то время как Калаф хочет, чтобы рассвет поскорее наступил, поскольку он уверен в своей победе".

 

Так голубой и золотой цвета костюма, вдохновленные посещением Римской церкви, превратились соответственно в цвет утреннего неба и символ могущества принца Калафа — основного героя оперы. Небесная тематика усилилась искусственными "звездами", царское происхождение принца — добавлением в костюм многочисленных украшений и камней (сразу подчеркну, что речь здесь идет об основном костюме этой программы, а не запасном желтом, использованном недавно на турнире четырех континентов). 

 

Костюм не только создает очень высокий уровень притязаний главного героя, заодно намекая и на притязания самого фигуриста, но и определяет основные образы программы, ее основную драматургию, определяет во многом то, "о чем" эта программа в принципе. Постановка "Турандот" для одиночника — задача не такая простая, ведь эта опера прежде всего о взаимодействии героев (путешествующего инкогнито принца Калафа и жестокой принцессы Турандот), а не портретные зарисовки каждого из них. Можно себе представить перенос такого взаимодействия на лед в парном катании или танцах, но один фигурист не способен сыграть обе роли одновременно. Играть же Калафа без Турандот (или наоборот) — пустая затея.

Именно поэтому эта программа и не о Калафе или истории покорения Турандот. Она вообще не о героях оперы. Решающую роль в ней играют несколько ключевых образов, мотивов: прежде всего, мотив победы и преодоления, звучащий в кульминации арии Nessun dorma ("Vincerò! Vincerò!"). Победы над жестокой и неприступной Турандот — в контексте сюжета оперы. Но для фигуриста Шомы Уно — и победы над собой, над своими разочарованиями, над своей болью Бостонского чемпионата. "Турандот" связала воедино историю восточного принца Калафа и личную драму японского фигуриста Шомы Уно.

 

О "большом стиле" и "широком жесте"

Не только шикарный сине-золотой костюм фигуриста, но и сама музыка Пуччини — ее высокий нерв напряжения, ее колоссальный динамический потенциал и выразительная мощь, особенно ощутимая в новой интерпретации программы — потребовали соответствующих выразительных средств. "Большой стиль" оперной сцены требует "большого стиля" в хореографии программы.

Программы Шомы часто ругают за некоторую пафосность, за чрезмерность жестикуляции, даже за грубость выразительных средств. Однако большая часть этой критики не учитывает того, что выразительность "Турандот" нельзя оценивать по телевизионной картинке. Широкие жесты и позы Шомы (распростертые руки, использование пальцев, динамичное положение корпуса, ног), его мимика, его огромная скорость на льду -- все это попытки максимально заполнить собой "театральное" пространство арены ("сцены"), создать "широкий жест, выводящий наружу внутреннее чувство" (Станиславский).

Прокат Турандот на ЧЧК

 

На экране телевизора, как и на отдельных фотографиях, что-то из этого, конечно, кажется чрезмерным, наигранным, пафосным, но образ, создаваемый Шомой, предназначается не телевизионным камерам, а зрителям, заполнившим трибуны катка. С высоты трибун чрезмерность уходит, а остается яркий, четко артикулируемый "жест" (в противовес "пластическому бормотанию" многих фигуристов, увлекающихся мелкими и суетливыми движениями). Как и некоторые живописные полотна, эта хореография требует соответствующего расстояния и высоты для правильной оценки.

 

О направленности "большого стиля" этой программы напрямую на зрителя не так давно сказал сам Шома в одном из интервью:

 

"На ежедневных тренировках я тренируюсь и всегда очень много думаю, как выразить эту музыку [Турандот] своим телом — как это выглядит, как это интерпретируют, если сейчас я двигаюсь вот так. Я думаю о своих движениях с точки зрения зрителей".

 

Из этой ориентации на "большую сцену" арены и ее зрителей вытекает и ширина жестов, стремление заполнить все пространство арены собой (и заодно компенсировать не самые выдающиеся антропометрические данные), сделать жест более внушительным, весомым, четко артикулируемым — только на расстоянии эта пластика обретает необходимую выразительность, а с ней и мощь воздействия, ту притягательность, которую неизменно ощущают "живые свидетели" прокатов Шомы. Отсюда — иногда нарочито четкая фиксация каждого жеста, использование пальцев для "продления" линии руки, взгляд не прямо вперед, а чуть наверх, на зрителя, подчас преувеличенно "драматическая" мимика, использование динамичных положений корпуса, и так далее.

 

Широкие жесты рук 

 

Руки, пальцы, динамика корпуса

Взгляд, мимика

В недавнем документальном фильме, освещающем путь Шомы на Олимпийские игры, есть одна примечательная сцена, в которой Шома смотрит и комментирует один из своих ранних прокатов "Турандот", еще с одного из летних шоу.

В конце этого интереснейшего фрагмента Шома замечает:

 

"Вот здесь я хочу добавить силы. Наверное, надо, чтобы на соревновании это выглядело сильнее.

Сейчас рука опущена вот так, пальцы направлены вниз [показывает]. Если выпрямить, будет по-другому смотреться. Когда они так висят, руки кажутся слабыми. Лучше будет отвести назад и зафиксировать".

 

Этот фрагмент показателен не только тем, как сам фигурист осмысливает и интерпретирует собственную хореографии (как он участвует в создании пластического образа), но и идеей передачи "силы" с помощью вытянутых линий руки и правильной подачи жеста. В этом фрагменте кроются важные зерна "большого стиля" этой программы, важный ключ к пониманию ее хореографического языка, столь созвучного театральному стилю самой оперы Пуччини.

 

Эпилог

Всего через несколько часов после публикации этого поста Шома выйдет, пожалуй, на решающий прокат этой программы — на тот самый прокат, ради которого во многом эта программа и создавалась. Выступая последним номером в произвольной программе, Шома выйдет на арену, сделает несколько кругов по льду, несколько резких движений руками и корпусом, и наконец встанет в центр катка. В установившейся тишине зала он будет слышать только собственное дыхание, биение собственного сердца, будет чувствовать только огромное напряжение арены, ждущей — чего?.. В этот момент зазвучит великая музыка Пуччини и Шоме будет дан тот шанс на исцеление раны Бостонского чемпионата мира 2016го года, которого он так ждал — шанс на улыбку. Шанс на главную победу в своей жизни: победу на самим собой и собственными нервами.

 

Улыбнется и расстрогается ли он в конце, когда в финале арии Nessun dorma начнет свой фирменный заход на кантилевер?

Улыбнутся ли зрители в Пхенчхане и тысячи поклонников Шомы по всему миру с последними звуками программы?

 

Post-scriptum

Та самая улыбка -- прокат удался

После проката

Эмоции в КиКе -- Шома одержал свою главную победу

Серебряный призер Олимпийских игр

До новых встреч и новых побед!

logoШома Уно
мужское катание