Травма Тимофея Мозгова – медицинский детектив. Три года он шел к разгадке
Тимофей Мозгов выпал из баскетбола на тысячу дней. Это уникальный случай, ведь даже после разрывов крестообразных связок или ахилла игроки обычно возвращаются максимум через год. Здесь же российский центровой, его тренеры и врачи на протяжении трех лет пытались определить причину болей в колене.
Тимофей Мозгов все же вернулся – он доиграл остаток этого сезона в «Химках» и теперь должен помочь сборной России в преодолимпийском турнире.
Мы попросили самого игрока и его российского агента Максима Шарифьянова восстановить события последних трех лет и рассказать, через что пришлось пройти Мозгову для возвращения на площадку.
«Орландо» (сезон-18/19)
Последние полноценные матчи Тимофей Мозгов провел за сборную России в отборочном турнире перед чемпионатом мира-19. В конце июня-начале июля национальная команда уступила Франции и победила Бельгию.
С началом сборов в «Орландо» у Мозгова сначала диагностировали повреждение связки надколенника. В январе он перенес операцию по удалению кисты, но она так и не решила всех проблем.
Тимофей Мозгов: «В Лос-Анджелесе и в «Бруклине» я целый сезон отбегал без проблем. Колено немного беспокоило. Но вроде разбегаешься – и все нормально. Но по чуть-чуть, по чуть-чуть – и…
После «Бруклина» была сборная, и вот там как-то совсем худо стало.
После отдыха нога, как и положено, потеряла тонус, и возвращаться было очень тяжело.
Затем я поехал в «Орландо». Отбегал всю предсезонку и еще подумал: «С таким коленом в сезоне далеко не уедешь. Просто не вариант: как на спущенном колесе в «Формуле-1». У меня тогда как раз и палец на руке пополам согнулся, я в любом случае пропускал месяц и решил, что надо сейчас заняться еще и коленом, потому что терпеть дальше было невозможно.
В этот момент один из докторов Орландо сделал мне «волшебный укол», который должен был решить проблему, но, естественно, ничего не помогло. Только две недели потеряли».
Максим Шарифьянов (агент Мозгова): «Первоначальный диагноз – это повреждение связки надколенника, так называемая «травма прыгуна». Она восстанавливается довольно просто: нужно закачивать бедро, приводить в порядок четырехглавую мышцу бедра и перестраивать работу задней поверхности бедра, передней поверхности бедра, чтобы с колена убирать нагрузку.
Первую операцию на колене Тимоха перенес в 2015-м, после лучшего сезона в карьере, состоявшего из 102 игр. Ему тогда удалили кисту в жировом теле, хотя какие-то врачи говорили, что бесполезно трогать жировое тело, потому что оно потом отрастает и эта киста вроде бы и не давала болезненные ощущения. Из-за операции он очень долго набирал форму, по сути, только к декабрю стал полноценно бегать. И тот сезон, хоть и чемпионский, был немного смазан, потому что с точки зрения баскетбола все было не так, как хотелось бы.
В Орландо ему делали многократные МРТ этого колена, просвечивали его, как только можно, и увидели, что эта киста снова отросла.
Осенью сначала в Нью-Йорке сделали полуконсервативную операцию – откачали жидкость из кисты и ввели в нее множество препаратов. В начале января же ее снова резали, уже в Майами, сделали полноценную артроскопию».
Мозгов: «Меня смотрели и орландовские доктора, и врачи со стороны. Мы сначала закачивали ногу, кучу всего делали. Потом доктор мне говорит: «Есть два варианта: либо мы делаем тебе укол, и через месяц будешь бегать, либо мы делаем операцию, и через месяц будешь бегать». Я спрашиваю: «Какой шанс успеха?» Он отвечает: «Укол – 25%, операция – 75%». Я подумал, что 75 лучше, чем 25, если учесть, что и там, и там срок восстановления – месяц. Наверное, лучше сделать операцию.
Вот мне сделали операцию. И что вы думаете? Не помогла совсем.
Месяц проходит, два проходит. Я себя лучше не чувствую. А нога после операции имеет свойство атрофироваться мгновенно. Закачивать ее очень сложно, особенно когда проблема никуда не делась. Обычно, когда тебе делают операцию, ты восстанавливаешься, потом делаешь упражнения, начинаешь закачивать ногу. А здесь ты хочешь восстанавливаться, но не можешь даже начать. Чтобы вы понимали, насколько было плохо: я тогда вообще не мог разогнуть колено, только с дикой болью. Ничего не помогает.
Я мучился, мучился, мучился – отмучился до конца сезона. И мне сказали: «Ну, все. Езжай домой, ты нам больше не нужен».
Возвращение в Россию (сезон-19/20)
В мае 2019-го Тимофей Мозгов приехал в Россию. Уже была договоренность о том, что следующий сезон он проведет в родных «Химках», где собирают лучший состав в истории подмосковного клуба.
После обследования выяснилось, что у Мозгова на протяжении почти восьми лет существовали проблемы с биомеханикой коленного сустава.
Мозгов: «Мы вернулись в Россию. При этом было непонятно, что делать дальше. Игроки НБА же не ходят к непонятным докторам, у нас все самые лучшие врачи мира. В НБА так принято, что тебя – пока ты еще кому-то нужен – везде впихивают, чтобы тебя осмотрели».
Шарифьянов: «Мы попадаем в Санкт-Петербурге к остеопату-реабилитологу Кириллу Коноваленко, который работал в хоккейном СКА, в мини-футболе, в пермском «Амкаре». На первом же сеансе он Тимоху ставит и говорит: «Так у вас была серьезная травма на правой ноге, причем две разные травмы, травма голеностопа и травма колена. У вас приведение правой стопы и правого колена «иксом» смотрит внутрь».
Мы вспоминаем, что в 2011-м году у Тимохи была травма в «Денвере», сразу после перехода из «Никс». Они тогда играли с «Оклахомой», и Ник Коллисон прилетел ему на ногу, причем виноват был Кеньон Мартин, свой же: он толкнул Коллисона в спину, и тот завалился на Тимохину ногу, а Тимоха с правой ноги нес лэй-ап. И получается снаружи на правую ногу Тимохе упали 120 килограммов. И у него было очень сильное растяжение связок голеностопа и колена внутрь. С тех пор с этим «иксом» он и бегал.
И в «Кливленде», и в «Орландо» были внештатные остеопаты, но никто из них не заметил таких серьезных изменений. Было очень странно, что никто не стал этим заниматься. Выявление – это первый шаг к выздоровлению, и мы его сделали у нашего, российского специалиста. У нас особых претензий к «Мэджик» нет: они настаивали на том, что нужно качать бедро, и связка восстановится. Это правильная тактика. Но из-за того, что проблема заключалась не только в этой связке, то это и не работало.
Кирилл направил нас в эту сторону.
Во-первых, оказалось, что коленная чашечка вообще не двигается. У коленной чашечки должен быть нормальный ход при Тимохиных габаритах четыре сантиметра, а у него же было около сантиметра или около того. Она зависла в верхнем положении и все время растягивала связку.
Вторая проблема – это голеностоп. У него в голеностопе не было вообще никакого зазора, голеностоп был запрессован с наклоном внутрь.
На протяжении двух месяцев Тимоха каждую неделю приезжал в Питер. Кирилл ему разрабатывал коленную чашечку, просто чтобы вернуть биомеханику движений и работал над голеностопом. Когда это вернули, движение стало более естественным, это был первый шаг к выздоровлению.
Постепенно мы выровняли ему ногу. Это масса упражнений: на бедро, на голеностоп, на икру. По состоянию на середину лета мы были уверены, что проблема найдена, она решена. То, что у него оставались болезненные ощущения, было связано с повреждением собственно связки, которая периодически и болела.
Раз в месяц мы делали контрольные МРТ. И тут снова вылезла проблема с жировым телом. Мы поехали в Мюнхен, там работает доктор, который безоперационно занимается этими жировыми телами, лечит их уколами и рентгенотерапией (это когда тебе колено бомбардируют рентгеновскими лучами)».
Мозгов: «В Мюнхене я делал уколы, они мне хорошо помогали. Я летал туда два-три раза в месяц, оставался там на две-три недели. Лечился, лечился, лечился. Делал специальные упражнения».
Шарифьянов: «Он тренировался как сумасшедший. И, несмотря на то, что его все равно беспокоило колено, он и так выглядел хорошо и разматывал всех в команде.
Уже была запланирована дата, когда он будет играть – против «Автодора» на выезде. И тут сезон останавливают из-за коронавируса».
Мозгов: «К этому моменту, когда я смотрел, как народ играет, то думал, что у всех болит колено. Настолько у меня болело колено… Мы даже были в Испании: там мне делали тесты, которые должны были сказать, не фантомные ли это боли. Когда проблемы длятся столько времени, то боли могут идти не из колена, а из головы.
Я тогда думал, что у всех болят колени, но все бегают, а я один такой – не могу терпеть».
Шарифьянов: «У испанцев была одна из версий, что это фантомные боли. По МРТ все вроде было чисто и беспокоить там нечему, якобы связка уже целая, а значит, это психосоматика. Не уверен, что это имело место быть. Это такое объяснение, когда не можешь найти настоящую причину».
Мозгов: «В Мюнхене доктор мне сказал: «Тебе уже нельзя делать операцию на колене. Тебе уже 34. После такой операции ты не восстановишься, надо лечить вот так». Мне вроде становится лучше, начинаю тренироваться с командой в полную силу. Причем физически я себя лучше чувствовал тогда, чем когда вернулся сейчас: я уже прыгал, забивал сверху. Если заметили, я вчера в первый раз сверху положил. До этого было очень тяжело, я еще от нагрузки просел.
Я начинаю тренироваться с командой, мне становится лучше. И тут приходит коронавирус. Я опять не играю, два месяца на карантине. Делаю упражнения, но после карантина понимаю, что лучше не стало, а даже наоборот хуже.
Что делать? В Мюнхен не полетишь, потому что вся Европа закрыта.
Я решаю, что нужно делать операцию – здесь, в Москве».
«Химки»/Лос-Анджелес (сезон-20/21)
Летом 2020-го Мозгов переносит третью операцию на колене – теперь по восстановлению хряща. Несмотря на мучительное восстановление, она тоже не дает окончательного облегчения.
Мозгов формально сохраняет место в «Химках», но уезжает в Лос-Анджелес, где снова ищет ответ на вопрос, что же его по-прежнему беспокоит.
Шарифьянов: «В Москве есть такой хирург Вячеслав Монахов. В августе 2019-го, еще перед сезоном, когда Тимохе делали профилактический укол, он сказал: «Я совершенно четко вижу повреждение хряща». Потом, когда мы ездили в Мюнхен и в Испанию, они подтверждали, что есть повреждение хряща, но не рекомендовали в этом возрасте оперировать. Несмотря на то, что сейчас сетки на хрящ ставят много кому, очень долго считалось, что вред от операции на хряще не превысит пользу.
Хрящ смягчает нагрузку, а если он дырявый (а у Тимы была дырка полтора-два сантиметра), то это очень неприятно. К тому же, из-за повреждения хряща под ним начался отек кости.
Тимоха продолжал реабилитацию и тренировки, но боль не уходила. Так что мы решились: 10 июня 20-го года прошла последняя операция, ему поставили специальную сетку на хрящ».
Мозгов: «После этого я два месяца хожу на костылях. Два месяца не наступаю на ногу и не сгибаю ее вообще. Чтобы вы понимали, даже на горшок сходить не могу нормально. А у меня нога-то длинная: я не могу сесть с прямой ногой. Когда идешь в туалет, приходится объявлять: «Я иду в туалет, пожалуйста, имейте внимание». Короче, кошмар.
Мы этот кошмар два месяца переживаем, потом я начинаю понемногу наступать на ногу, а она у меня за это время совсем атрофировалась. Мне доктор говорит: «Первую неделю нагружаешь 10-15 процентов веса, потом – 30-40, потом на пятую-шестую неделю упражнений можешь нагружать полный вес». Я наступаю на ногу, а в самой стопе ощущение, как будто наступаешь на гвозди, такая чувствительная стала. И ты ходишь и мучаешься. Потом работаешь на аппарате, который тебе ногу сгибает: каждую неделю ты на нем добавляешь несколько градусов в сгибе ноги. Ой, это ужас.
Через два месяца снимаю такой огромный чехол с колена, еще через месяц выбрасываю костыли и наколенник, который я носил, чтобы не сгибать ногу. Начинаю делать упражнения…
И, наверное, я слишком рано начал бегать. Побежал – и мне так хуже стало, и я весь такой расстроенный. На следующий день на ногу уже не встать. Думаю: «Блин, ну что, опять что ли».
Тут еще зима начинается. А я плохо переживаю зиму, очень не люблю. И говорю семье: «Все, собираемся, полетели в Лос-Анджелес, погреемся на солнце».
Прилетаем в Лос-Анджелес. Опять начинаю восстановление с нуля.
Одновременно я записываюсь к одному доктору в Лос-Анджелесе – доктору Юну, это знаменитый дядька, почему-то я к нему не попадал до этого. Я к нему приезжаю и говорю: «Вот такая вот проблемка, не могу это сделать, не могу то». Он отвечает: «Слушай, ну я уверен, что это у тебя последствия операции». Я отвечаю: «Сто процентов, что это не сустав, и не последствия операции. И вообще непонятно, что это». Он говорит: «Давай проверим». «Как?» «Я тебе прямо в колено введу целый шприц лидокаина, и весь твой сустав внутри будет обезболен. Тебе должно это помочь». Он вводит, мы ждем 15 минут, пока это подействует. Я начинаю делать упражнения, которые не получались, и мне ничего не помогает. Он говорит: «Ага, интересно».
Мы понимаем, что остается только одно: в колене есть такое жировое тело, это прокладка, которая занимает много пространства, там много нервных окончаний, и это такая чувствительная зона. У меня была куча операций в этом жировом теле, представьте, что оно все искромсано, а должно быть мягкое, должно двигаться.
Через неделю прихожу снова: мне делают хитрую процедуру, такие определенные уколы, которые должны разбивать и убирать шрамы в жировом теле. Он говорит: «Три дня вообще ничего не делаешь, потом начинаешь потихоньку работать». Через три дня начинаю работать, думаю: «Ого, оказывается, колено может не так сильно болеть»…
Отчитываюсь перед ним. Он говорит: «Надо еще раз». Еще раз – мне еще легче становится. И потом через два месяца он добивает: мне совсем хорошо становится.
У меня сразу повышается объем работы. Сразу могу делать больше веса, больше повторений. Начинаю бегать, закачиваю ногу, делаю много упражнений.
Понимаю, что время уже поджимает, нужно поторопиться».
Лето-2021
В апреле Мозгов вышел на площадку в матче с «Енисеем», а затем отбегал за «Химки» еще шесть матчей.
После окончания сезона он готовится к играм предолимпийского турнира. Говорит, что все по-прежнему не идеально, но вроде бы основные проблемы с коленом уже позади.
Шарифьянов: «Как видишь, четкого сценария здесь не было: чтобы нашли, устранили, и он побежал. Это такая цепочка действий, где каждое звено отбрасывало назад, хотя все диагнозы были верными. Мне кажется, около пяти различных специалистов внесли свой вклад в общую реабилитацию.
Мы никогда не думали о том, во сколько выйдет реабилитация, это был вопрос принципа, чтобы вернуться.
У нас почему-то считают, что человек полгода просто отдыхает. Но как только он слез с костылей, там сразу пошли ежедневные тренировки, по три-четыре часа. Жалею, что у нас не было камеры с собой, потому что периодически, когда я там оказывался, Тима в Химках тренажеры ронял от злости. Иначе невозможно, когда ты делаешь какие-то вещи, которые должны помогать, а они не помогают. Понятно, что ментально это тяжело».
Мозгов: «Я никогда не терял надежду. Не буду врать, у меня были мысли: «Зачем ты все это делаешь? Столько времени прошло».
Но меня поддерживала супруга. У меня есть друзья, которые тоже меня поддерживали. Полтора года я работал с тренером Юре Драксларом из «Химок». Это тоже один из тех людей, помимо семьи, кто верил в меня. Он принимал огромное участие – ездил со мной везде, разговаривал с докторами, старался объединить всю систему восстановления.
Ну и я сам чувствую, что я еще могу играть в баскетбол. Я пытался адекватно оценивать обстановку: мне не двадцать лет, большой перерыв, и нужно задуматься, что будет дальше. И все же головой я понимал, что еще не все потеряно. Когда возникали мысли «зачем, почему?», я всегда говорил себе: «Давай-ка ты попробуешь, а потом уже будешь думать».
Шарифьянов: «Колоссальный плюс Тимохи в том, что он привык работать, не задавая вопросов, надо оно или нет. Это не совсем так, как в книгах пишут, что человек идет к какой-то своей цели, у него высокая идея. Не знаю другого такого игрока, который ежедневно в течение трех лет – за минусом тех периодов, когда он был на костылях – работал и у которого бы не опустились руки. Я бы сам, конечно, давно сдался: невозможно копать и не видеть свет в конце туннеля. А он это делал, несмотря ни на что.
Мы-то в нем никогда не сомневались.
Но, когда было уже вот-вот близко, для меня было неприятным открытием, как на нас смотрят со стороны. Посмотреть хотя бы комментарии на Sports.ru, когда появились новости о том, что Тимоха сыграет с «Енисеем». Такое ощущение, что мы какие-то дурачки: зачем-то носимся и продаем картинку, которой не существует, пытаемся кого-то где-то зачем-то развести. Для нас это всегда был вопрос времени: восстановление затянулось, так бывает, но он хочет играть, он готов играть. У нас мысли не было, что это какой-то пиар-проект, что мы хотим кому-то что-то доказать, это даже не обсуждалось.
Трехлетний простой получился уникальным. Даже если абсолютно здоров, но три года не будешь трогать мяч, то возвращение будет нереально сложным.
Сейчас мы столкнулись с тем, что очень тяжело вернуть навыки после того, как ты потерял столько времени. У Тимохи в мелочах это видно: в механике работы мышц, в каких-то ощущениях, даже в том, как он решения принимает. Это еще должно вернуться.
Главный талант Тимохи – в том, что он привык работать. Мы все время вспоминаем историю из «Денвера», когда был локаутный сезон. Они провели 66 матчей за 122 дня. И Тимоха тогда практически не выходил, проиграл конкуренцию Куфосу. Но Джордж Карл всегда повторял: «Вот за эти 122 дня Мозгов сыграл только 2 полноценные встречи по 30 минут. При этом у него было всего 3 выходных. И мои тренеры-помощники бросали жребий, кому из них ехать с ним работать, потому что он их задолбал».
Это ключевое, благодаря чему он вернулся».
Фото: Gettyimages.ru/Doug Pensinger; globallookpress.com/Depo Photos/ZUMAPRESS.com, Dmitry Golubovich/Global Look Press; bckhimki.ru/Сергей Киврин и Андрей Голованов ; youtube.com/Матч ТВ; instagram.com/mozg25
Мозгову здоровья и играть до пенсии!
У меня была похожая история - во время игры адски начало болеть колено на сгибании. При этом нестабильности, большого отека сустава и прочих симптомов повреждения крестов не было. В итоге через полтора года, кучу врачей и артроскопическую операция, стало понятно, что повреждён хрящ. Сложная операция, полтора месяца без малейшей опоры на поврежденную ногу, долгая реабилитация. Сейчас вполне могу играть, но латеральная скорость ушла, т.к. бережешь колено. Как баскетболисту играть после операции на хряще - представить не могу, там вся нагрузка и игровые движения - это насилие над коленями.
Ещё есть история футбольного вратаря Митрюшкина, который на ровном месте повредил хрящ, долго устанавливал это, и сейчас после нескольких лет восстановления пока так и не вернулся на прежний уровень.
Достойно только уважения, когда человек уже заработавший на всю оставшуюся жизнь, мучается три года (в 30+ лет) только ради того, чтобы доказать самому себе, что он еще может играть
Надеюсь наш биг мазафакер еще попылит в свое удовольствие, в энергосберегающем режиме наказывая заезжих гастролеров