Тимофей Мозгов завершает карьеру. Мы поговорили с ним о ярчайших моментах
Тимофей Мозгов, чемпион НБА и обладатель бронзы Евробаскета и Олимпийских игр, официально объявил о завершении карьеры только на прошлой неделе. После ухода из НБА центровой потратил несколько непростых лет на восстановление травмированного колена и вернулся в баскетбол зимой 2022 года. В феврале он неожиданно попрощался с подмосковной «Руной», за которую поиграл совсем немного, и как будто пропал. И вот спустя полтора года он предстал уже совсем в другой роли: его девелоперская компания презентовала фитнес-центр, часть нового жилого комплекса в Видном.
Ниже Тимофей Мозгов рассказывает:
🏠 о строительном бизнесе, которым занимается вместе с золотым призером Евробаскета-2007 Никитой Шабалкиным;
🥽 о своей жизни в Лос-Анджелесе и в Москве;
⚠️ о любви к Counter-Strike;
🦀 о взгляде на современный баскетбол – от Йокича до Леброна;
🏆 и о самых примечательных моментах карьеры – от финалов НБА до удивительного дебюта в сборной России.
Мозгов плакал, когда завершал карьеру
– Где вы пропадали?
– Да я не пропадал. Я просто не пощу все подряд, как остальные. Надо, видимо, начинать.
– Расскажите, что случилось в феврале 2022 года? Вы долго восстанавливались, только вернулись в баскетбол, играете за «Руну»…
– В феврале я понимаю, что пора заканчивать, собираю вещи и еду домой.
Самое интересное, что за эти три месяца мы очень породнились с командой «Руна», в понедельник с удовольствием пойду к ним на игру. Мы расстались, но не перестали быть друзьями.
Для меня это было очень сложное решение. Я присоединился к команде по ходу сезона и ушел до конца сезона, да и толком форму-то не набрал, два раза переболел, тяжелые были времена…
Просто понял, что пора заканчивать.
– Как это произошло?
– Скажем так: события в стране помогли мне определиться быстрее.
– Но стран же много…
– У меня получился тяжелый период возвращения после травмы. Я очень хотел выступать именно в «Химках», но не сложилось: команда, которая играла в Евролиге, перешла во вторую лигу. Я смотрел на это с большой печалью и со слезами на глазах.
Когда я подписывал контракт с «Руной», вопрос денег был второстепенным, на первом месте находилась семья. У меня два ребенка и жена, они за мной достаточно поездили, мне хотелось, чтобы им было комфортно.
– Вспомните сам момент, когда вы решили, что надо уходить…
– У меня в детстве был такой опыт. Я учился в 6-м классе, еще в Петербурге, и получил двойку за четверть по русскому языку. Моя мама тогда сказала: «Едешь сейчас на тренировку, заходишь в раздевалку и говоришь тренеру: «Я получил двойку, не буду тренироваться, пока не исправлю». Не я еду с тобой, а ты едешь сам». А мне лет 10-11, не помню. У меня был ужасный стресс, я зашел со слезами на глазах, говорю тренеру, что так и так. Понятно, что я был ребенком, и тренер все сам понял.
И вот здесь было то же самое. Я приехал на тренировку и сказал ребятам: «Спасибо большое, но я заканчиваю. Извините, что так сильно вас подвел. Мы только начали вместе играть, и я взял и уехал. Но я все – заканчиваю».
На самом деле, ребята меня очень поддержали. Команда действительно для меня стала семьей за несколько месяцев.
Опять же, все это со слезами на глазах. Так что, если у вас есть вопрос о том, когда я плакал в последний раз, то теперь знаете.
– Серьезно?!
– Серьезно. Спросите у любого из тех, кто был в ростере тогда. Не то что я ревел прям как девчонка, но слезу пустил.
– А почему вы никогда не объявляли об этом публично – взяли и пропали, а агенты постоянно забрасывали, что Мозгов вот-вот вернется в НБА…
– У агентов работа такая. Возможно, тогда они действительно надеялись, что я смогу вернуться.
Понимаю, что сейчас уже нет: мне надо провести какое-то нереальное время в тренажерном зале, чтобы себя подготовить. Я давно уже не тренируюсь так, как раньше. По-прежнему хожу в тренажерный зал, где-то даже бегаю в баскетбол с любителями, но это далеко от профессионального спорта.
Ты вообще не понимаешь, насколько профессиональный спорт тяжелый, пока в нем находишься. Когда варишься в этом, ты как будто пилот судна: для тебя все кнопочки понятны. А когда ты не знаешь, как это все устроено, ты заходишь в кабину и думаешь, что этому невозможно научиться. Пока я был в спорте, для меня все было понятно: где-то я был в лучшей форме, где-то в худшей, но все было просто. А сейчас, когда столько уже не тренируешься, ты смотришь на то, что люди делают, и осознаешь, что это, конечно, очень тяжело.
Сомневаюсь, что смогу все это проделать заново. И, если честно, не вижу в этом смысла. Та же нога у меня до сих пор не в порядке: я могу бегать и прыгать, даже играть в баскетбол, но для профессионального спорта она уже негодна.
– А не жалко тогда, что столько времени потратили на восстановление?
– Жалко. Если бы я знал, что мне придется восстанавливаться так долго, то, может, я бы и закончил раньше. Оглядываясь назад, страшно вспоминать объем работы в тренажерном зале, сколько я ездил в Мюнхен, в Питер ездил каждую неделю… Это было очень тяжело. Если бы я знал, с чем мне предстоит столкнуться, я бы даже не начинал. Сказал бы: «Да пошло оно все»…
Просто тогда стыдно было заканчивать. Нужно было восстановиться, победить, а потом уже думать, что делать дальше.
Калифорния – место с лучшим климатом
– Чем вы занимались эти два года?
– Частично занимался вот этим – строительством жилого комплекса в Суханово…
– А как? Вы же в Америке живете?
– Да, безусловно, большую часть времени я провел в Америке. Но я и в Москве этим занимался, и по телефону многие вопросы решали.
Это все начиналось много лет назад, в 2019 году. У меня даже есть видео, на котором мы с Никитой Шабалкиным приехали сюда первый раз и смеялись как два дурачка, потому что здесь вообще ничего не было, пустая поляна.
Из Москвы просто так не уедешь. Она для меня родная стала. Никогда не любил Москву, у меня жена – москвичка, я всегда с ней ругался, потому что она обожала Москву, а я – нет. А теперь я тоже люблю Москву.
– Почему?
– Не знаю даже. Приехал как-то сюда и думаю: «Как же здесь классно, один из лучших городов в мире». Еще бы климат был потеплее, не было бы зимы…
Я сам с собой спорил долго в голове, а потом пришел к этому…
– Давайте перечислим, что вам нравится в Москве.
– Во-первых, здесь все рестораны хорошие. Здесь вообще нет плохих ресторанов.
Во-вторых, куча всего для детей: и кружки, и все.
В-третьих, у меня здесь много друзей.
Я просто влюбился, и все. Хотя, когда приехал первый раз в Москву, подумал, что это просто ужас. Пробки на Ленинградке, тогда еще везде были светофоры, не было развязок. Сейчас все по-другому, мне нравится…
– Но вы редко здесь бываете.
– «Редко» – это сколько? Был здесь полтора месяца назад, сейчас приехал снова. Некоторые люди уезжают и потом 30 лет не возвращаются. Я же так не могу. У меня братья, родители здесь, я хочу сюда возвращаться.
Вопрос о том, хочу ли уезжать отсюда, тоже открыт. Но это наше с женой семейное дело, не будем…
– Было впечатление, что вы уже уехали, ваши дети же учатся в Америке…
– Старший в школу ходит, младший – в детский сад. Дети должны учиться.
Это ничего не значит: до этого мы долго жили в Москве.
У меня такая карьера – я поменял много команд. Я и в Кливленде пожил, и мой ребенок в Бруклине ходил в первый класс, в Орландо – во второй класс, здесь – в третий класс. Сейчас пошел в шестой.
«Уехал» – это понятие, которое не применимо к моей семье. Мы и там пожили, и здесь пожили.
– Дом все же – Лос-Анджелес?
– Дом – это когда мы все вместе. Пока там. Но здесь у меня тоже дом, машина, друзья. Нет такого, что я приезжаю в Москву и открываю ее заново…
– Почему Лос-Анджелес, только из-за климата?
– Да, обожаю. Зимой не холодно, летом не душно.
В Калифорнии вообще лучший климат. Это единственное место в мире, где можно с утра посерфить, а в обед на лыжах кататься.
Я вот тоже встал на лыжи первый раз. В Калифорнии есть небольшой горнолыжный курорт в Биг-Бэре, а еще есть Маммот-Моунтин, вот я там катался. Был там дважды прошлой зимой – от моего дома всего четыре часа на машине. Я спонтанно встал на лыжи – совершенно не собирался, но так получилось. Мне понравилось так, что я поехал туда еще раз. А потом еще и третий. Учусь понемножку.
– Из чего состоит ваша жизнь там?
– Много времени занимаюсь детьми. Еще, когда я там, то много разговариваю по телефону – по ночам. А еще много думаю – думаю, что пора уже что-то придумывать, о том, что у нас здесь происходит здесь с Никитой, с нашим девелоперским проектом. Он без меня с ума сходит, ему нужна моя помощь, а я – там.
Днем отвожу детей на тренировки, забираю из школы, сам хожу в зал, начал вот играть в теннис, заказал себе клюшки для гольфа… Днем схожу с ума от безделья, а ночью разговариваю по телефону.
– «Много думаете». Какие мысли?
– Ой, это мои мысли, я о них даже жене не говорю. На сегодня я не готов отвечать на вопросы о будущем. Не потому, что не хочу, а просто и для себя не совсем понимаю. Есть определенные интересы, есть первые шаги, но ничего конкретного – пока я сам ничего толком не понимаю, зачем я буду об этом рассказывать.
Тяжело, когда тебя за руку всю жизнь водили и говорили: «Здесь ты играешь, здесь ты тренируешься», тяжело потом самостоятельно не только самоорганизовываться, но вообще входить в этот мир.
– Почему будущее не связано с баскетболом?
– Я не говорил, что не связано с баскетболом. Это вы сказали. Возможно, и с баскетболом. Что точно могу сказать: агентом не буду.
– По чему вы больше всего скучаете в баскетболе?
– Больше всего скучаю по соревнованиям – по духу соперничества, по борьбе. В игре ты всегда с кем-то соревнуешься, пытаешься доказать, что ты лучше, стремишься к победе. Скучаю по тем временам, когда являлся частью большой команды, это очень круто.
– Вы всегда говорите, что деньги не меняют людей, а раскрывают. Что вы узнали о себе за это время?
– Да, наверное, ничего нового. Думаю, что многие люди обманывают себя, когда говорят, что деньги не нужны. Деньги – это такая штука, которая помогает всем. Любишь ты их или нет, но с деньгами жить гораздо проще. Их можно любить жадно, а можно просто наслаждаться…
– Не было ли идеи помочь «Химкам»?
– Думаю, что тех денег, которые у меня есть, надолго бы не хватило. Бюджеты клубов сейчас огромны. Куда мне?! Я не Шакил О’Нил. Мои копейки бы там размазались. Я готов их поддержать медийно, на встречи сходить, выпрашивать деньги. А просто дать им что-то – да у меня столько нет. Мне бы хватило финансировать команду пару месяцев, даже не целый сезон. Это все такие большие деньги, даже страшно подумать.
Мозгов и Шабалкин построили жилой комплекс в Московской области
– Как распределяются обязанности внутри вашей девелоперской компании?
– На самом деле, у нас много людей, мы не только всем вдвоем занимаемся.
Никита – генеральный директор. Мы вдвоем – учредители. Мы постоянно разговариваем с ним и определяем основные вопросы: куда двигаться, что делать, какие задачи поставить. У нас есть ребята, которые на месте решают поставленные задачи. Понятно, что не все. Огромную часть задач решает Никита.
– Есть понимание, когда вернете инвестиции?
– Это секрет фирмы.
У нас есть понимание, но, конечно, это не год и не два…
С любым бизнесом есть куча проблем. Например, мы долго решали, как быть с фитнес-центром – продать или оставить, потому что это большая нагрузка. Решили оставить, но управлением фитнес-центром занимается фитнес-оператор, потому что сами бы мы не потянули все: нужно обучить тренеров, найти тренеров, сделать программы для детей… Здесь тренерского персонала человек 50. Этим всем нужно распоряжаться и давать указания, иначе все это поплывет не туда.
Изначально мы себя видим как большую строительную компанию. Фитнес – это не побочный бизнес, но небольшое ответвление, вишенка на торте в отрыве от остальной деятельности.
– Какие дальнейшие планы у большой строительной компании?
– У нас в разработке есть несколько больших проектов в Подмосковье. Один – в Пушкинском районе (там целая история, он побольше, нужно дополнительно строить школу), другой – в Видном.
– И вы прямо руками все разруливаете?
– Лично я – нет, но Никита разруливает.
Так получилось, что мы заходили в бизнес вместе: я тогда еще играл, а Никита уже нет. Наши обязанности были четко распределены с оглядкой на будущее. Я на сегодняшний день влился еще недостаточно глубоко. Хотя сказать, что я ничем не занимаюсь, было бы неправильно. Нет такого, что я проинвестировал и сижу на пеньке – ничего не делаю. Я принимаю участие, но в некоторые вещи не лезу, потому что там ногу сломаешь, этим занимаются специально обученные люди: инженеры, финансисты…
Кажется, смотреть Counter-Strike веселее, чем баскетбол
– Насколько глубоко вы погружены в баскетбол?
– Не сильно.
Все мои друзья очень любят со мной баскетбол смотреть, потому что им интересно, как я анализирую моменты. Они обращают внимание на тех, кто много забивает, а я им говорю: «Мне не нравится, как он играет – передерживает или что-то еще». Мы никогда не узнаем, к чему команды готовятся на тренировках, к чему они готовятся в защите, но я хотя бы могу это разобрать по тому, что они делают, поэтому людям со мной смотреть интересно. А вот сам я целенаправленно смотрел только финал НБА.
– В чем, по-вашему, главное преимущество Йокича?
– Йокич – это такой талант, который невозможно даже объяснить. Возьмете Леброна Джеймса, и все понятно: большой, быстрый, атлетичный, талантливый, еще и умный. Все качества, которые можно представить, у него есть.
Возьмете Йокича и кого угодно еще – Эмбиида, Пламли или, например, меня. Я не был звездой, но был хорошим баскетболистом, играл в НБА. Возьмите нас двоих, разделите зал на две половины, чтобы на одной половине я работал с мячом, а на другой – он. Мы будем бросать, забивать сверху, будем много всего делать. И будет видно, что на одной стороне – чувак из НБА, который и так забивает, и так может сделать, а на другой – Йокич, который смешно бегает и бросает свои странные штучки: трехочковые швыряет и прочее, у него же очень нетипичный для «большого» стиль игры. Конечно, выберут любого, но только не Йокича.
И это, конечно, удивляет. Если посмотреть на него без команды, то кажется, что он высокий парень и неплохой баскетболист. А на деле он разрывал эту лигу последние несколько лет. Уникально.
– Как вы относитесь к тому, что в НБА как будто не играют в защите?
– Это, наверное, не совсем правда. Они играют в защите, но уровень техники, атлетизма в современном баскетболе настолько вырос, что защите тяжело справляться.
Все знают, как играть в защите, но не все умеют. Вот есть люди, которые водят машину хорошо, а есть те, которые водят 20 лет, но так и остались «чайниками». Так же и в баскетболе: есть люди, которые вроде бы на площадке, но не умеют или не хотят, или не понимают. В защите надо много читать, очень много делать. А есть люди, которые много лет играют только за счет того, что хороши в нападении.
– Вы играли с настоящим Леброном. Чем отличается сегодняшний Леброн?
– А почему он ненастоящий?
– Налажал с «Денвером».
– Да как налажал?! Человек играет 21-й год: люди столько не живут, сколько он отыграл. Посмотрите на его статистику, она у него практически не колеблется. Мне кажется, ему надо все же скидку делать.
Помните «Сан-Антонио» с Данканом, Джинобили и Паркером, все говорили, что они старели, все их списывали… Когда я пришел в лигу, уже говорили, что это старики играют. А они потом еще и чемпионами стали.
Леброну – 38 лет, он самый старый в лиге и показывает такую статистику, которую и молодые суперзвезды не показывают.
А нарваться на «Денвер»… Да такую команду, как «Денвер», невозможно было в этом сезоне пройти, она всех вперед ногами выносила. В семи матчах их никто бы не обыграл. Они и как команда здорово смотрелись, и персонально каждый выглядел очень здорово.
– А есть игроки, за которыми вы следите?
– Нет, честно говоря, я больше люблю играть в баскетбол, чем смотреть его.
– Возможно, вы смотрите другой спорт?
– Будете смеяться, но я люблю смотреть Counter-Strike. Играть я тоже люблю, но на это, к сожалению, нет времени.
У меня целая история. Я был совсем маленький, когда мои родители пытались заняться коммерцией и на последние деньги открыли компьютерный клуб. К сожалению, эта история угасла. Когда я туда зашел в первый раз, то боялся кнопку на клавиатуре нажать, чтобы случайно что-нибудь не удалить. А через какое-то время стал в этом клубе администратором, мне было лет 13-14. Тогда мне только сделали операцию, и нельзя было бегать, я мог только сидеть. Целыми днями я сидел на месте, брал денюжку, включал компьютеры, ну и сам играл, что еще делать.
Когда я был в «Химках», то мы иногда брали компьютеры, подключали их вместе и играли в Counter-Strike два на два. Мы тогда, помню, летели в Турин на «Финал восьми» Еврокубка и прямо в самолете уселись играть. Тренер вошел и говорит: «Вы чего, совсем больные?!»
Сейчас в компьютерные игры не поиграешь особо. Чтобы хорошо поиграть, нужно ведь сидеть до 3 часов утра. А до 3 утра не посидишь. Когда я выступал в НБА, то в 12 уже выключал компьютер – куда, надо отдыхать, а то если себя не дисциплинировать, это превращается в болезнь. Думаю, что все мы слышали про этих знаменитых «танкистов»: дети обосранные и голодные, а они в «Танки» играют. У нас до этого не доходит.
– Смотрели ли вы чемпионат мира по баскетболу?
– Я не смотрел, но хотел. Не смотрел потому, что находился в Америке, а матчи всегда показывали в 3-4 часа.
Последний раз, когда я вставал ночью, чтобы посмотреть баскетбол – это было давным-давно, я играл в «Химках», и мы просыпались ночью, чтобы посмотреть Матч всех звезд НБА. И тогда я понял, что никогда в жизни я больше не проснусь, чтобы смотреть баскетбол. Не готов я, не понимаю этого. У меня отец тоже все время смотрел баскетбол ночью. Я ему говорю: «Ложись спать, завтра посмотришь». «Нет, надо смотреть». Ну, надо, значит, надо.
– Сейчас США и Канада проиграли на чемпионате мира, и поднялась волна про то, что НБА – это шоу, цирк, а интеллектуальный баскетбол в Европе. Что думаете?
– Для меня было сюрпризом не то, что Америка проиграла, а то, что Германия выиграла. Никогда бы не поставил на них. Поздравляю ребят оттуда.
То, что Америка проиграла, неудивительно.
Во-первых, каждый год НБА бьет рекорды по количеству иностранных игроков. Это значит, что баскетбол в мире становится сильнее.
Во-вторых, по моим ощущениям США привезли даже не вторую сборную по силе. Люди, которые приехали, не являются полноценными звездами. Эдвардс – единственный, кто приближается к звезде, но все равно в моем понимании он пока не звезда. Остальные – игроки среднего уровня.
Самое интересное для меня – что будет дальше. Все суперзвезды уже заявляют, что готовы ехать на Олимпиаду в 2024 году. Я, как игрок сборной России, которая отбиралась на Олимпиаду, понимаю, что чувствуют ребята, которые не выиграли чемпионат мира и теперь не попадут в олимпийскую сборную. Где справедливость по отношению к людям, которые прошли весь этот путь, отобрались на Олимпиаду, но не попадут в команду, потому что в 2024 году приедут большие звезды?
Понятно, что тогда мы увидим, насколько сильный баскетбол в США или остальной мир подтянулся. Но почему сильнейшие не ехали до этого? Леброну такие вопросы нельзя задавать, потому что он часто играл за сборную и вообще авторитет, но вообще такая проблема остается.
Нельзя сказать, что баскетбол НБА глупый. Это всегда был баскетбол, который построен на личных данных.
Конечно, в Европе не такая быстрая игра, в НБА совершенно другой темп, совершенно другое количество владений. До стадии плей-офф в НБА люди совершают много глупых бросков и принимают много необдуманных решений. В плей-офф же все более-менее включают мозги. В Европе так часто бывают зарубы, что чуть ли не в первой игре сезона одно очко определяет дальнейший сезон. И потому каждая атака в Европе ценится намного выше, чем в НБА. Все хотят это владение до верного разыграть, а не просто прибежать и бросить.
– Вы же вспоминали такую историю в «Нью-Йорке», когда вы вели 20 очков…
– Точно, я еще тогда не понимал, что в НБА 20 очков за последние 5 минут легко отыгрываются. И вот мы ведем 20 очков в третьей четверти, я думаю: «Ну, надо сушить потихонечку. Забирать атаки, тянуть время». А тренер Майк Д’Антони всегда хотел, чтобы команда бежала: легкие очки, транзишн, больше атак. Мы практически выиграли уже, а он все равно кричит: «Надо бежать, надо бежать». И все бегут, бросают. Три неподготовленных броска, в ответку несколько трехочковых, и остается уже 10 очков. А за четверть 10 очков отыгрываются легко.
Не помню, проиграли ли мы тогда или нет, но я сидел и думал: «Господи, что же мы делаем. Куда вы бежите, остановитесь, убивайте время. Чуть ли не кричу: «Стойте-стойте!» По-моему, мы все равно выиграли очко в очко, хотя могло получиться так, что у нас в начале четвертой четверти было «+20», и мы бы спокойно закрывали.
– Какой бы совет вы дали себе молодому?
– Понятно, что я не Стефен Карри, но у меня всегда был хороший бросок: я хорошо атаковал со средней, мог попасть трешку. Но так получилось, что я с детства был большим парнем, и мне всегда говорили, что я должен идти под щит и работать там. Я бы дал себе совет разнообразить игру и где-то даже вступать в конфликт с тренерами, но бросать с дистанции чаще.
Сейчас, когда я вижу, что кто-то может бросать, то говорю ему: «Не слушай тренеров. У тебя тренеров будет сто штук. Если ты будешь делать и то, и то, у тебя будет больше шансов. Если у тебя есть возможность забить трешку, то надо бросать». Понятно, что нельзя прибежать и швырять, но нормально, если в ритме нападения ты получаешь мяч, растягиваешь оборону и совершаешь трехочковый.
Я бы дал себе совет уделить этому больше времени и переступить через тренеров где-то. С самого детства нужно себя заставлять, потому что, когда ты приходишь в баскетбол, себя тяжело перестраивать. Команда тебя по-другому видит, тренеры – тоже. Надо с самого детства говорить: «Ребята, я бросаю трешку. Хотите – не хотите, живите с этим».
Я бы вернулся в детство и сказал себе: «Не слушай никого. Бросай».
Блатт и Кемзура, Кириленко и Леброн, «Кливленд» и сборная
– Что делает особенным тренером Дэвида Блатта?
– Дэвид, помимо того, что классный тренер, очень хорошо понимает людей и умеет психологически с ними работать. Тренер – это не только человек, который рисует комбинации и говорит: «Играйте это». Для этого нужно уметь управлять командой, понимать, когда она устала, смотреть, когда она переутомлена физически и морально, делать разгрузку, где-то пошутить…
Он, конечно, в этом был очень хорош.
Еще он постоянно рассказывал поучительные истории. Однажды получилось смешно. Он рассказывал одну историю, когда я играл за сборную, а потом то ли в финале НБА, то ли в плей-офф начинает рассказывать ее снова, когда я уже был в «Кливленде». И тут я сижу и думаю: «Ага, а я-то уже это слышал». И тут на меня так посмотрел выразительно: «Не вздумай! Ты все знаешь, но молчи».
Это такая знаменитая байка о том, что в раю есть все. И вот ты садишься за стол пировать. У тебя на столе накрыта вся еда, все, что ты хочешь. Только есть одно условие: тебе дают метровую ложку, и ты не можешь поесть самостоятельно, ты должен кормить другого.
Посыл – в том, что не каждый сам за себя, а каждый должен помогать партнерам.
– Почему у него не получилось в «Кливленде»?
– Все сложилось неудачно. Когда он приходил в клуб, никто же не знал, что Леброн вернется. Тренер Блатт много где побывал, но в НБА он работал первый раз. И тут ему сразу приходится работать с такой суперзвездой.
Мы тогда проиграли в первом финале, в 2015-м. После драки кулаками не машут, но у нас не было двух основных игроков. Честно говорю, если бы не травмы, если бы Кевин Лав и Кайри Ирвинг не сломались, то у «Голден Стэйт» не было шансов. Нам нужно было где-то найти 40 очков за матч и полностью перестроить игру. Конечно, Леброн много на себя тогда взял, но этого немного не хватило. И даже так мы забрали две игры. Думаю, в здоровом состоянии мы бы их просто вынесли. Но что делать, жаловаться не приходится. У всех бывают травмы, такой это спорт.
В первом сезоне «Кливленд» финишировал не на первом месте в конференции, первой была «Атланта», которую мы потом обыграли в финале конференции 4-0, без шансов. Команда плохо стартовала, а потом пришли мы с Шампертом и Джей Аром – и команда полетела, мы всех выносили, но «Атланту» догнать так и не могли.
На второй же год мы уже шли первыми. Это был первый случай, когда первая команда конференции уволила тренера. Но у нас действительно были проблемы, команда не играла в тот баскетбол, который был за год до этого. Для генерального менеджера это было непростое решение. Он сказал нам тогда: «Понимаю, как вы на меня смотрите. Это тяжелое решение. Время покажет».
Мы победили, значит, все было правильно.
– Вы играли в сборной с лидером Кириленко и в «Кливленде» с лидером Леброном. В чем разница между ними?
– Андрей – игрок другого плана. Он никогда не забирал себе мяч, никогда никого не обыгрывал в одиночку, но очень хорошо вписывался именно в командную игру. Когда мы играли на Олимпиаде или на Евробаскете, Леха Швед, например, владел мячом гораздо больше. Андрей разбавлял себя по всей площадке, никогда не перетягивал одеяло на себя. Он был хорош везде – хорошо защищался, хорошо нападал и потому мог легко со своими талантами вписаться в любую команду. К тому же он был хорошим сокомандником, всегда говорил много умных вещей. Вы бы с ним пообщались, узнали бы, что он за человек. Он не забирал себе мяч, но был лидером по игре и авторитетом по любым вопросам.
– Сейчас вы вспоминаете победы или, скорее, ту атмосферу, которая была в сборной?
– Саму победу – вернее, третье место на Олимпиаде, но для нас это победа – вообще не вспоминаю. Я думаю о тех теплых ощущениях, о том опыте, который мы получили вместе на чемпионатах Европы и Олимпиаде. У нас действительно была очень крутая сборная.
У меня есть вопросы к тому, что в сборной России сейчас. Думаю, что к нам тоже были вопросы, но сборная у нас была классная, мы друг за друга стояли, у нас была отличная атмосфера в раздевалке. Там было приятно находиться, там хотелось выступать. А вот почему сейчас никто не хочет выступать, это другой вопрос. Люди отказывались от выступлений за сборную еще до всего, что началось в прошлом году.
У Дэвида Блатта была команда, куда все ехали с удовольствием и никто не хотел пропускать. Я не берусь обсуждать то, что сейчас происходит. Наверное, будет неправильно на кого-то нападать.
– Ваш взлет начался неожиданно: как раз с выступления за сборную, где вы и не должны были играть, но внезапно стали ее лидером, набрали тогда 25 очков. Вы сами считаете это стечением обстоятельств?
– Да нет, я уже достаточно много играл до этого.
Я тогда поехал на сборы в качестве третьего центрового, у нас было трое центровых: Саша Каун, Дима Соколов и я. Так получилось, что у Саши Кауна со спиной были проблемы, и он со сборов отправился на операцию. Поехали на Евробаскет мы с Димой. И по плану видно было, что я не особенно должен был принимать участие в играх. А Димка как раз был хорош тогда после «Ростова».
Димку очень уважаю, но он как-то не очень начал выступать сразу. И тренер меня поставил: а я наоборот, голодный и все делал. Он меня потом выпустил в старте, я очень много играл, после этого уехал в НБА…
За год до того как меня позвали в сборную, я был в «Химках» и вообще не играл. Не мог найти общий язык с тренером Кястутисом Кемзурой, он мне в кошмарных снах снился. Было ощущение, что он меня почему-то недолюбливает, потому что я на тренировках справлялся со всеми задачами и даже где-то лучше был, чем некоторые ребята, и не только не получал игрового времени, но в ответ видел один негатив.
Доходило до смешного. Мы играли с «Триумфом» в Люберцах. Я тогда был молодой, много тренировался, но не играл. Очень часто бывает так, что одна команда заходит в зал сразу же после тренировки другой. И, как правило, те, кто кого-то знает, здороваются со своими знакомыми. Абсолютно рядовая история.
И вот мы бросаем, заходит «Триумф»: американцы с американцами общаются, а я поздоровался с Пашей Сергеевым.
На тот момент я уже не раз давал тренеру понять, что я хочу играть больше, а он меня не выпускает, хотя и понимает, что я могу. Мы приезжаем в гостиницу, и перед обедом должен был пройти просмотр видео. И он перед всеми говорит: «Тимофей, я хотел, чтобы ты сегодня поиграл, но увидел, что, когда зашла другая команда, ты побежал с ними обниматься и целоваться. Даже не знаю, если кто-то из них пойдет в проход, будешь ли ты их накрывать или они такие твои друзья, что ты не будешь защищаться».
И вся команда такая сидит и руками лицо закрывает.
Не было такого, что все броски отрабатывают, а я все побросал и побежал обниматься. Это обычная история: «Привет – пока».
Такие вещи человек говорил, и, конечно, у нас все хуже и хуже отношения становились.
Потом пришел Скариоло, и он абсолютно честно дал шанс всем попробовать: сезон был загублен, и он смотрел людей на следующий год. Виталик Фридзон как играл, так и играл. Тогда еще был Никита в «Химках», у него, помню, начались проблемы. У Дубовицкого тоже начались проблемы. А у меня наоборот, я начал играть больше: молодой, красивый, голодный до игры, много подбирал, много забивал, все, что он хотел, я все делал. Возможно, мне не хватало мощности, я еще был молодым, но тем не менее. С тех пор я начал играть, хотя мы уже ни на что не претендовали.
Возможно, это и была первая ступень, ведь тогда меня позвали в сборную.
– Скариоло что-то изменил в вашей игре?
– Нет, ничего не менялось. Скариоло – очень жесткий тренер, много конфликтов возникало с игроками (не со мной). Но когда он пришел в команду, то просто дал всем шанс. Через какое-то время у него появились любимчики, которым он больше позволял, а кого-то он мог больше ругать, но это нормально. Но на момент, когда он пришел, для него все были равны: кто мог, тот остался в команде, кто не смог, тот остался на бане.
В команде тогда был Лампе, мне тяжеловато с ним было соперничать, он был очень техничный и как раз бросал трехочковые. Жером Мойзо тогда пришел. Всегда были качественные «большие», никогда не было легко.
– Лучший ваш отрезок – это первый сезон в «Кливленде». Как так получилось – это схемы или что-то еще?
– Не знаю, но я себя чувствовал тогда как терминатор. У меня получалось хорошо пик-н-роллы разыгрывать и с Леброном, и с Кайри.
Меня поэтому и взяли в «Кливленд», потому что Дэвид понимал, что я делаю, а что я не делаю. За меня же отдали два пика первого раунда, считалось, что это много. А я просто никогда ничего не выдумывал, и все были довольны. Я сразу влился в коллектив, а дальше было все лучше и лучше. Плюс набрал хорошую форму: чем больше играешь, тем лучше твоя форма. Когда мало играешь, ты можешь бегать хоть миллиард километров, без игры ничего не будет. Ты можешь быть стройным и быстрым, но игровая форма – не физическая форма. Это другое. Это еще один слой реальности формы.
Летом после финала была операция. Я до конца не восстановился перед сезоном, начал играть сезон и с каждым месяцем получал все меньше времени, а к финальной серии – совсем мало. Я выходил в финале, но, конечно, это не сопоставимо с теми минутами, что получал за год до этого. И тем не менее, я был частью команды.
Опять же я был недоволен решением тренера. Сейчас мы видимся с Тайроном Лю, у нас теплые отношения, но в тот момент я, конечно, давал понять, что хочу играть. Но мы же выиграли, какие могут быть претензии: ты был в команде и играл свою роль, тренер решил вот так, но результат есть.
– Что вы детям рассказываете о своей карьере?
– Ничего не рассказываю.
Мой старший сын вообще не фанат баскетбола и злится на меня, когда я ему говорю о баскетболе. Я уже даже не говорю ему ничего, ему окружающие говорят, и он как будто еще сильнее злится от этого.
Маленькому моему – ему 2,5 года – вообще не до этого. Ему нравятся паровозы, поезда, электрички... Про это он готов слушать часами, про баскетбол – не.
Фото: /Christian Petersen, Harry How, Ezra Acayan, Doug Pensinger, Jason Miller, Gregory Shamus; РИА Новости/Алексей Филиппов; Instagram/mozg25, pbcruna, allapirshina
Спасибо. Приятно знать, что у него по жизни после баскетбола все вроде в порядке
ПС: спасибо за материал!