10 мин.

Елена, Сербская Орхидея

2 k

vanda - уже признанный мастер фанфикшена. Один из ее нестареющих рассказов посвящен Елене Янкович, за которую мы обе сейчас будем болеть в финале ИУ.

О тебе вспоминаю я редко

И твоей не пленяюсь судьбой.

Но с души не стирается метка

Незначительной встречи с тобой.

Анна Ахматова, 1913

МЕЖДУ РЕЙСАМИ

(святочный рассказ)

Душан понимал, что шансов у него мало, но настроение было подходящее, делать все равно нечего, а скучная работа осталась позади. Сейчас он вознаградит себя. Если удастся. Поздним вечером 24 июня 2017 года, самолет приземлился в старом аэропорту Нови Сад.

Душан ступил на землю, летняя ночь Сербской Воеводины поглотила его, и он пошел к бетонному зданию на краю аэропорта, выстроенному в духе старых железнодорожных вокзалов. Он не знал, жива она или нет, по-прежнему ли в этом городе и какую носит фамилию. Он волновался все сильнее, когда листал телефонную книгу, отыскивая номер ее отца, который за эти шестнадцать лет вполне мог измениться.

Нет. Адвокат Веселин Янкович – Бульвар Короля Петра Первого, 31. Он попросил позвать Елену Янкович.

Женский чуть насмешливый голос ответил:

- Елена теперь госпожа Янович. А кто ее спрашивает?

Но Душан повесил трубку. Он выяснил, что хотел, а времени у него было всего три часа. Он не помнил никакого Яновича - и когда листал телефонную книгу, снова встревожился. Она ведь могла, выйдя замуж, переехать в другой город. Нет, Младжан Янович – Златне Греде, 24. Он облегченно вздохнул. Это за рекой.

- Я слушаю!

- Здравствуйте. Можно попросить госпожу Янович? Говорит ее старый знакомый.

- Я вас слушаю.

Он сразу узнал - или это только почудилась ему? - своеобразное очарование ее голоса.

- Это говорит Душан Марьянович. Мы с вами виделись в последний раз, когда нам было по шестнадцать лет.

- Да? - с вежливым удивлением спросила она; но он так и не понял, рада ли она и узнала ли его. - Душан! - повторила она. Теперь в ее голосе слышалось нечто большее, чем просто попытка вспомнить.

- ...Когда ты возвратился? - Потом теплее: - Где ты?

- На аэродроме, звоню из здешнего банка. Через несколько часов улетаю.

- Так приезжай.

- А не поздновато ли?

- Господи, нет, конечно! - воскликнула она. - Я сижу дома одна, пью кофе с ликером. Скажи шоферу...

По дороге Душан перебирал в памяти их разговор. Его слова "на аэродроме... из банка" доказывали, что он, возможно, деловой человек, и возможно, его бизнес респектабелен. Еленка одна - и это могло означать, что она теперь не очень привлекательная особа и у нее нет друзей. Муж, возможно, в отъезде или уже спит. И может быть, оттого, что мысленно он всегда видел ее шестнадцатилетней девочкой, упоминание о ликере немного покоробило его. Но он тут же с улыбкой подумал, что ведь ей уже около тридцати.

Машина въехала в город, но Душан не узнавал почти ничего. Сербские Афины? Старый школьный пафос... Нет, город и правда милый. Дорога свернула к дому, и в дверях освещенной комнаты возникла прелестная темноволосая женщина, придерживая рукою шаль.

Он наконец воочию увидел ее, вздрогнул и, выходя из такси, спросил: - Госпожа Янович?

Она включила свет над подъездом и не отрываясь глядела на него широко открытыми, испытующими глазами. Потом сквозь недоумение проступила улыбка.

- Душан, это и правда ты! Как мы все меняемся. Вот это встреча!

Они вошли, перебрасываясь ничего не значащими фразами, повторяя: "Сколько лет, сколько зим", - и у Душана ёкнуло сердце. Отчасти оттого, что ему представилась их последняя встреча, - когда она, задрав нос, проехала мимо на велосипеде, - а отчасти из страха, что говорить будет не о чем. Как на сборе бывших однокашников: чувствуешь, что прошлого не вернуть, и из всех сил скрываешь это в суете шумного веселья. Он с ужасом понял, что эта встреча может оказаться тягостной и пустой.

И очертя голову начал: - Ты всегда была хорошенькая. Но я не ожидал, что ты стала такой красавицей.

Это подействовало. Он вовремя сообразил, что к чему, сделал смелый комплимент, и из скучающих друзей детства они превратились в малознакомых людей, которые нравятся друг другу.

- Хочешь сливовицу? Минералку? - спросила она. - Нет? Не подумай, ради бога, что я пью втихомолку, просто сегодня меня заела хандра. Я ждала мужа, а он позвонил, что задерживается на два дня. Он очень милый, Душан, и очень красивый. Вроде тебя, и волосы такие же, - она запнулась, - по-моему, он увлекся кем-то в Белграде, не знаю...

- Глядя на тебя, этому не поверишь, - сказал он. - Я был женат шесть лет и, было время, точно так же мучил себя. Но в один прекрасный день раз и навсегда покончил с ревностью. Когда моя жена умерла, я понял, что это было правильно. Теперь в памяти осталось только хорошее - ничто не испорчено, не запачкано, не за что корить себя. Она внимательно смотрела на него, участливо слушала.

- Сочувствую, - сказала она. И, выждав сколько положено, продолжала: - Ты очень изменился. Ну-ка, повернись. Я помню, отец говорил: "У этого парня есть голова на плечах".

- И ты не поверила?

- Нет, я задумалась. До тех пор я считала, что у всех есть голова на плечах. Мне это запомнилось.

- А что еще тебе запомнилось? - спросил он улыбаясь. Елена вдруг встала и быстро отошла на несколько шагов. - Ну, это уже нечестно! - с упреком сказала она. - Наверное, я была взбалмошной девчонкой.

- Вот уж нет, - твердо сказал он. - Знаешь, пожалуй, я все-таки выпью.

Елена наливала сливовицу, все еще отвернувшись, и он сказал: - Ты что думаешь, другие девчонки никогда не целуются?

- А ты о чем-нибудь другом можешь говорить? - спросила она. Но тотчас, смягчившись, добавила: - А чего, там! Все равно было хорошо. Как в песне поется.

- А помнишь, как катались на санях?

- Еще бы! А пикник в гимназии Йово Йововича? И еще на Петроварадине в то... ну, в общем, летом. Сани он помнил лучше всего - как он целовал ее холодные щеки в углу саней, а она смеялась, запрокинув голову к белым, холодным звездам. Другая парочка сидела к ним спиной, и он целовал ее тонкую шею и уши, но ни разу - губы.

- И еще вечеринка у Докич, на Руменачки пут, где играли в почту, а я не пошел, потому что болел свинкой, - сказал он.

- Я не помню.

- Ну как же, ты была там. И тебя целовали, а я с ума сходил от ревности... С тех пор я никогда так не ревновал.

- Странно, не помню. Может быть, я старалась забыть.

- Но почему? - удивился он. - Мы были совсем невинные дети. Знаешь, Еленка, когда я рассказывал жене о своем детстве, я всякий раз говорил ей, что любил тебя почти так же, как ее. Но, наверное, не почти, а так же. Когда мы отсюда уехали, ты у меня застряла в сердце, как заноза.

- Тебя это так... так глубоко задело?

- Еще бы! Я... - Он вдруг сообразил, что они стоят в двух шагах друг от друга и он говорит так, словно и сейчас влюблен в нее, а она смотрит на него - и ее губы полураскрыты, а глаза затуманены.

- Говори, - сказала она. - Стыдно признаться, но мне приятно тебя слушать. Я не знала, что ты тогда так страдал. Мне казалось, что страдала только я.

- Ты! - вскричал он. - Неужели ты не помнишь, как бросила меня возле аптеки. - Он рассмеялся. - И еще показала мне язык!

- Совершенно не помню. Мне казалось, что это ты бросил меня. - Ее рука легко, словно в утешение, опустилась на его руку. - У меня наверху альбом с фотографиями, я его не открывала целую вечность. Пойду разыщу. Минут на пять Душан остался один и думал, как безнадежно по-разному люди помнят одно и то же событие и еще, что взрослая Еленка столь же пугающе влечет его к себе, как влекла девочкой. За полчаса у него в душе появилось чувство, которого он не испытывал с тех пор, как умерла жена, и не надеялся, что еще испытает когда-нибудь.

Сидя рядом на кушетке, они открыли альбом. Елена поглядывала на него и счастливо улыбалась.

- Это все-таки так приятно, - сказала она. - Так приятно, что ты такой милый и так красиво вспоминаешь обо мне. Знаешь что?.. Знала бы я это тогда! Когда ты уехал, я ненавидела тебя!

- Как жаль, - мягко сказал он.

- Теперь - нет, - успокоила она его и добавила внезапно: - Поцелуй меня, и давай помиримся... Вот так верная я жена, нечего сказать, - заметила она через минуту.

Он был взволнован, но еще больше смущен. Кого он целовал? Еленку? Или только память о ней? Или эту милую робкую незнакомку, которая тут же отвернулась от него и перевернула страницу альбома?

- Погоди, - сказал он. - Я не успеваю разглядеть фотографии.

- Больше не надо. Я и сама не каменная.

Душан произнес одну из тех банальностей, которые могут значить и очень много, и ничего.

- Правда, ужасно будет, если мы влюбимся друг в друга снова?

- Перестань! - Она рассмеялась, часто дыша. - Все прошло. Это была минута. Минута, которую мне надо забыть.

- Не рассказывай мужу.

- Да ладно! Я рассказываю ему все.

- Ему будет неприятно. Никогда такое не рассказывай мужчине.

- Хорошо, не буду.

- Поцелуй меня еще, - вырвалось у него, но Елена перевернула страницу и радостно показывала ему фотографию.

- Вот ты, - воскликнула она. - Смотри!

Он поглядел. Мальчик в шортах стоит на пристани, позади него видна парусная лодка. - Я помню тот день, когда тебя снимали. - Она с торжеством рассмеялась. - Снимала Данька, а я потом стащила у нее карточку.

Первую минуту Душан не узнавал себя на фотографии, потом пригляделся и окончательно убедился, что это не он.

- Это не я, - сказал он.

- Нет, ты. Мы ездили в Петроварадин, вспомни, в то самое лето, когда мы... ну, когда мы лазили в пещеру. Там на стене ещё была смешная надпись «Фрэнсис+Зельда=», а чему равно не написано.

- Какую пещеру? Я был в Петроварадине всего три дня. - Он наклонился к слегка пожелтевшей фотографии. - Нет, это не я. Это Душан Максимович. Мы были немного похожи.

Теперь она глядела на него во все глаза, откинувшись назад, как-то сразу отдалившись. - Но ты и есть Душан Максимович! - воскликнула она. Ее голос звучал громче.

- Хотя нет. Ты Душан Марьянович.

- Я так и сказал, когда звонил.

Она вскочила, ее лицо исказилось.

- Марьянович! Максимович! Что я, с ума сошла? Или это ликер? Я немного выпила перед тем, как ты приехал. Стой-ка! Что я тебе наговорила?

Он переворачивал страницу альбома, стараясь сохранить невозмутимость. - Ничего особенного, - сказал он. Перед его глазами снова и снова мелькали картины, в которых не было его: Петроварадин - пещера - Душан Максимович.

- Все-таки это ты меня бросила!

Елена говорила с другого конца комнаты. - Никому об этом не рассказывай, - сказала она. - Пойдут слухи.

- А рассказывать-то и не о чем, - неуверенно ответил он. И подумал: "А ведь она и правда была взбалмошная девчонка". Его вдруг охватила жгучая бешеная ревность к маленькому Душану Максимовичу - его, который навсегда покончил с ревностью.

В пять шагов он оказался рядом с ней, и словно не было ни этих двадцати лет, ни Младжана Яновича.

- Поцелуй меня еще, Еленка, - сказал он и встал на одно колено возле ее кресла, положив ей руку на плечо.

Но Елена отпрянула.

- Вы опоздаете на самолет. -

Ерунда. Я могу полететь на другом. Какая разница!

- Пожалуйста, уходите, - холодно сказала она. - И постарайтесь понять, каково мне сейчас.

- Неужели вы совсем меня не помните, - вскричал он, - неужели забыли Душана Марьяновича!

- Помню. Вас я тоже помню... Но все это было так давно. - У нее снова стал чужой голос. - Такси вызовите по номеру, восемьдесят четыре восемьдесят четыре.

На пути в аэропорт Душан все время покачивал головой. Он уже пришел в себя, но не мог до конца понять, что произошло. Только когда самолет, взревев, устремился в черное небо и они, оторвавшись от земли, сами стали маленькой планетой, отрезанной от остального мира, он подумал, что этот случай чем-то напоминает их полет. Пять ослепительных минут он жил, как безумный, сразу в двух мирах. Неразделимо и безнадежно смешались в нем шестнадцатилетний мальчик и тридцатидвухлетний мужчина. А еще он многое потерял за эти часы между рейсами, но вторую половину жизни человек постоянно что-то теряет, и потому, вероятно, это было не так уж важно.

(с) vanda