4 мин.

Откровенно. Андре Агасси

37

 

КОНЕЦ 

Я ОТКРЫВАЮ ГЛАЗА и не знаю где я или кто я. Не удивительно - я провел полжизни не зная этого. И все же это странно. Это замешательство пугает все больше. Всеобьемлюще.

Смотрю вверх. Я лежу на полу возле кровати. Теперь я помню. Я слез с кровати на пол посреди ночи. Я так делаю почти каждую ночь. Лучше для спины. Слишком много часов на мягком матрасе вызывают агонию. Я считаю до трех, потом начинаю длинный и мучительный процесс подъема. С кашлем и стонами я поворачиваюсь на бок, потом скручиваюсь как зародыш, затем переворачиваюсь на живот. Теперь я жду, чтоб кровь начала пульсировать.

Я молод, относительно говоря. Мне тридцать шесть. Но я просыпаюсь словно девяностошестилетний. После трех декад спринтов, остановок на пятачке, высоких прыжков и жестких приземлений мое тело больше не ощущается как мое. Особенно с утра. Следовательно, мой разум не ощущается как мой. Открывая глаза я незнакомец сам для себя и пока, опять это не ново, по утрам это проявляется все чётче. Я быстренько пробегаю по основным фактам. Меня зовут Андре Агасси. Мою жену зовут Штефани Граф. У нас есть двое детей - сын и дочка - пяти и трех лет. Мы живем в Лас Вегасе, Невада, но временно разместились в номере Нью Йоркского отеля Four Seasons, потому что я участвую в U.S.Open 2006. Моем последнем U.S.Open. Фактически моем последнем турнире вообще. Я играю в теннис, чтоб заработать на жизнь, хотя я и ненавижу теннис, ненавижу тайно и по-черному, всегда ненавидел.

Как только идентификация закончена я встаю на колени и шепотом говорю: Пожалуйста, пусть это закончится.

И сразу же: Я не готов к тому, чтобы это закончилось.

Теперь я слышу голоса Штефани и детей из соседней комнаты. Они завтракают разговаривая и смеясь. Мое непреодолимое желание увидеть их и прикоснуться к ним, плюс сильная тяга к коффеину, дают мне силы поднять себя в вертикальное положение. Ненависть ставит меня на колени, а любовь поднимает на ноги.

Беглый взгляд на часы у кровати. Семь тридцать. Штефани дала мне выспаться. Усталость накопленная за последние дни невыносима. Кроме физической нагрузки и изнуряющей массы эмоций в воздухе витает близость завершения карьеры. Теперь усталость перерастает в первую волну боли. Я поднимаю спину. она поднимает меня. Такое впечатление, как будто кто-то прокрался ночью и поставил один из этих противоугоночных блокираторов для руля на мой позвоночник. Как я могу играть на U.S.Open с такой спиной? Неужели я проиграю последний матч своей карьеры?

У меня врожденный спондилолистез. Это значит, что позвонок в нижней части спины вылетает когда захочет и живет своей жизнью (это и есть причиной моей косолапой походки), позвоночный канал сужается в этом месте, нервам не хватает места и при малейшем движении они защемляются. Тогда они посылают сигналы и боль охватывает мою ногу, что заствляет меня затаить дыхание и издавать нечленораздельные звуки. В такие моменты единственный выход это лечь и ждать. Однако, иногда такой момент наступает во время матча. Единственное лекарство в таком случае - изменить свою игру: двигаться иначе бегать иначе, делать все иначе. Вот когда мои мышцы охватывают спазмы. Все избегают перемен и мышцы не исключение. Получив приказ "Изменить", они присоединяются к восстанию позвоночника и совсем скоро все мое тело находится в состоянии войны с самим собой.

Гил, мой тренер, мой друг, мой суррогатный отец, обьясняет это так: Твое тело говорит, что больше не хочет этим заниматься.

Мое тело говорило это слишком долго, отвечаю я Гилу. Так же долго, как это говорил и я.

С января, однако, мое тело кричало об этом. Оно не хочет завершать карьеру - оно уже это сделало. Мое тело переехало в Флориду, приобрело там жилье и белую панаму. Так что мне пришлось договариваться с моим телом и просить повременить с пенсией на пару часов тут, на пару часов там. Большинство переговоров вращается вокруг уколов кортизона, который временно успокаивает боль. И все же, пока укол сработает, это приносит очередные мучения.

Меня укололи вчера чтобы я смог играть сегодня. Это был третий укол в этом году и тринадцатый за карьеру. Пока наиболее тревожный. Врач (не мой лечащий врач) бесцеремонно заявил, что снимает с себя отвественность за последствия. Я лицом вниз вытянулся у него на столе и медсестра стянула мои шорты. Врач сказал, что нужно воткнуть 7-дюймовую иглу как можно ближе к проблемным нервам. Но напрямую к ним не добраться. Его попытки сделать это заставляют меня выть от боли. Сначала он засовывает иглу, потом устанавливает мне на спину аппарат с помощью которого смотрит как близко к нервам находится игла. Ему нужно пробраться к нервам ни в коем случае не коснувшись их. Если это случится, то боль поставит крест на моих попытках сыграть. И, возможно, изменит мою жизнь. Двигаясь в разных направлениях он маневрирует иглой пока мои глаза не заполняют слезы.

Наконец шприц пуст. В яблочко, говорит врач.

Кортизон вливается вовнутрь. Обжигающее чувство заставляет меня закусить губу. Потом это маленькое место у меня в позвоночнике, в котором находятся нервы, начинает набухать, пока я не чувствую, что давление разорвет меня на куски.

Давление значит что все сработало, говорит доктор.

Совсем скоро боль почти пропадает, становится даже приятной, поскольку понимаешь, что она предшествует полному облегчению. Наверное, любая боль ведет себя так.

 

logoАндре Агасси