10 мин.

Андре АГАССИ: «В моей работе с Новаком нет стресса, но есть колоссальный прессинг»

    Интервью Андре Агасси корреспонденту швейцарского издания LeMatinDimanche Кристиану Депонту.

Ноле и Андрюша

 

- Вы остаетесь самым возрастным первым номером рейтинга АТР в истории тенниса. Роджер Федерер не смог побить этот ваш рекорд. Испытываете облегчение?

- О каком рекорде вы говорите?

- Самый возрастной первый номер рейтинга.

- Ох… Не знал. Федерер, Надаль, эти ребята отправили в архив уже столько рекордов, что сложно сравнивать. Да я на самом деле и не думаю о такого рода вещах. А уж об этом рекорде и подавно.

- Вот вы смотрите за тем, как Федерер в свои 36 летает по корту, в то время как вы в этом возрасте еле стояли на ногах (журналист сама тактичность, но чего не сделаешь, чтобы лишний раз превознести Наивеличайшего. – прим.перев.)… Что можете сказать по этому поводу?

- Только то, что Федерер уникален. Во всем: в величии, точности, легкости. Он играет в теннис настолько не так, как другие. Когда я говорю «легкость», не поймите меня неправильно: так играть совсем непросто. Но Федерер создает именно такое ощущение тем, как контролирует буквально все, находит решение на каждую проблему. Имея такой богатый арсенал возможностей, он может позволить себе избегать тех физических усилий, с которыми сталкивается большинство современных игроков. Он это знает, он может умно использовать свои права на участие в турнирах, управлять своими усилиями, брать паузы, чтобы позаботиться о здоровье, разучить новые приемы, продолжать вкладываться в свой прогресс. Все это в контексте, конечно. Ну и, конечно, мы не можем отрицать тот факт, что Федерер навсегда оставил свой след в теннисе (люблю Агасси! Вроде интеллигентно удовлетворил швейцарского товарища, отсыпав кулек комплиментов, но если прочесть внимательно, но возникает некая тень сомнения. – прим.перев.).

- В этом сезоне вы вновь возникли в туре по просьбе Новака Джоковича. Насколько сильно изменился тур, атмосфера, окружение, условия?

- Это как с детьми. Уезжаешь надолго, возвращаешься – и хватаешься за голову: «Боже, как они выросли!» Не знаю, как будет развиваться нынешнее поколение, но смотрю на этих больших парней и впадаю в ступор при мысли, что они еще вырастут. Их удары мощны, их движения стремительны, размеры поражают воображение. Когда я первый раз увидел Киргиоса, сказал себе с долей сарказма – «Я в шоке!» Фактически, наш вид спорта переживает феноменальную эволюцию. Игроки становятся все выше, все мускулистее, все подвижнее. А Федерер еще и умнее… Ну и как тут втиснуться при такой плотности? Это вынуждает индивидуумов приближаться к границам неисследованного.

- Да, но в конце концов побеждают снова Надаль и Федерер…

- Да. Проблема молодых игроков в том, что… что они молоды, точно. Несмотря на их скорость и силу, им понадобится несколько лет, чтобы достичь матерости Надаля или Федерера. Заматереть тактически, технически, физически. Это почти за пределами здравого смысла – то, как эти двое, а так же Джокович и Маррей, смогли так надолго установить свое превосходство, постоянно эволюционируя, развиваясь, становясь все лучше. Ни одно поколение раньше настолько уверенно не метило свою территорию.

- Не привязано ли это поколение к рекордам значительно сильнее, чем ваше?

- Думаю, что да, конечно. Уверен, что, когда Сампрас побил рекорд по количеству титулов ТБШ, только самые чокнутые фанаты тенниса знали, каких точно игроков он опередил. Макинрой, Коннорс, Лэйвер – эти люди были настоящими бойцами, но никто из них не был помешан на том, чтобы выиграть побольше ТБШ. Сегодня же это абсолютный критерий, точка отсчета. Масс-медиа создают искусственный ажиотаж вокруг этого: эволюция средств массовой информации к мгновенной и максимально громкой подаче информации создало культ рекордов, которые нужно бить. Эти перемены произошли в 90-х, поначалу было очень интересно…Вдруг мы начали все считать. Но что значат эти цифры на самом деле? Борг завершил карьеру в 26, устал. И он ни разу не сыграл на АО, потому что было слишком далеко ехать.

- Вы поначалу тоже.

- Давайте не будем говорить обо мне, я не имею отношения к этой теме. Лендл был помешан на Уимблдоне. Коннорс делал главную ставку на ЮСО. Каждый преследовал очень личную цель, не заботясь о, назовем это так, будущем наследии. А у Рода Лэйвера был большой перерыв (пять лет, с 1963 по 1967, он выступал как профессионал, которые тогда не были допущены к розыгрышу ТБШ, и снова начал их выигрывать только с началом Открытой эры. – прим.перев.). Почему мы с таким упорством пытаемся сравнивать друг с другом такие далекие исторические периоды? Рекорды важны, но, с другой стороны, думаю, что мы придаем им слишком большое значение.

- Для нас, швейцарцев, они особенно важны…

- (смеется) Ну, что ж, пускай будут.

- Но четыре года назад вы назвали Надаля величайшим, особенно потому, что он много раз обыгрывал Федерера (только в этом году «личка» несколько выровнялась – 23:15 в пользу Рафы, но мы все помним о 23:10. – прим.перев.)…

- (прерывает) Это не единственная причина, но да.

- Но в этом году 4:0 в пользу Федерера. Остаетесь при своем мнении?

- Абсолютно. Но опять-таки, насколько это важно? Мой выбор чисто произвольный. Из соображений шкурной неискренности, я мог бы сейчас защищать противоположную точку зрения и с пеной у рта доказывать, что именно Федерер лучший. У этих дебатов нет рациональной базы, в конце концов все все равно сводится к «если что», «и если бы» и так далее. Это просто спор ради спора, только и всего. Это ничто иное, как демократические дебаты, и – простите меня, 8 миллионов швейцарцев, но я голосую за Надаля. Для начала по той самой причине, которую вы упомянули: игрок не может считаться лучшим среди всех, если его соперник столько раз его обыгрывал.

- Вы вернетесь в тур вместе с Джоковичем?

- Мы договорились встретиться в Австралии. Но мы постоянно на связи. Если Новак чувствует, что я могу ему помочь, я буду с ним.

- Какого рода помощь ему требуется?

- Я бы сказал, что Джокович на 90% имеет все предпосылки, чтобы снова стать лучшим. Ему по силам сделать это и без меня. Уверен в этом. Но так же я знаю, что если он научится делать некоторые вещи иначе, если он изменится хотя бы на 10%, он сможет стать еще лучше. Жизнь меняется для всех и всех меняет. В какой-то момент тебе приходится совмещать такие понятия, как семья и успех. Не всегда легко найти баланс, обрести душевное равновесие, установить тождество. Моя цель сделать так, чтобы Новак добился всего этого как можно легче.

- Его проблемы больше психологические, чем технические?

- В какой-то момент вы начинаете открывать в спорте меньше, чем спорт открывает в вас. Это очень тревожит, гарантирую! И тогда все, что ты можешь, это научиться быть максимально эффективным. Ставить перед собой четкие цели. Находить максимально простые способы их достичь. Сегодня Новак идет весьма извилистыми путями. Но он настолько физически силен, что эти его зигзаги его не исчерпали. Если в моих отношениях с Новаком я смогу использовать его интеллект, его аналитический склад ума для того, чтобы справиться с его сердцем, если я смогу помочь ему отчетливо понять, где и в чем его цель, когда он выходит на корт, теннис для него, я уверен, перестанет быть таким трудным.

- Пепе Имаз по-прежнему присутствует?

- Кто, простите?

- Пепе Имаз, «гуру».

- Я не знаком с этим человеком. Я имею дело непосредственно с Новаком.

- Будучи игроком, вы были практически запрограммированы на то, чтобы быть эгоистом и нарциссом. Теперь вы полностью поглощены другими. Как происходит такая трансформация?

- На самом деле все далеко не так карикатурно. В теннисе все твое время посвящено достижению одной цели – победить. Больше ничего не существует. Карьера – это сплошное напряжение, навязчивая идея, постоянная одержимость.  Не хотел бы говорить о нарциссизме, хотя какая-то доля зацикленности на себе определенно может присутствовать. Постепенно вся твоя жизнь сводится к единственной цели, ты выстраиваешь вокруг себя команду, и ничто не может вмешаться в твои эксклюзивные отношения с твоей целью. Ты живешь в постоянном стрессе, с утра до ночи. В стрессе от того, чтобы все было сделано правильно, в нужном порядке. Такая жизнь поглощает тебя. Говорю совершенно определенно: эта чертова конкуренция, это чертово соревнование снедают тебя. Жизнь превращается в жесткое предписание: предписание правильно питаться, предписание хорошо восстанавливаться, в предписание хорошо все это выдерживать.

- И вам нравится снова влетать в ту жизнь, которую вы оставили позади? Теперь вы видите теннис иначе?

- Я все вижу иначе! Начиная с тенниса. Я приезжаю в Париж, я приезжаю в Нью-Йорк, я вижу всех этих игроков, безмятежно или не очень принимающих эту жизнь. Я же на корте никогда не ощущал даже малейшего давления. Моей проблемой был стресс. Стресс от того, чтобы все прошло, как ожидалось, аккуратно, спокойно. Стресс от того, что все мое внимание целиком сосредоточено на теннисе. Много стресса… Сегодня, в моей работе с Новаком, нет стресса, как раз наоборот. Но я ощущаю большое давление, и это все меняет.

- Вы узнали, что такое прессинг?

- Совершенно верно. Когда я играл, где, спрашивается, было все это давление? Я не делал ничего сложного: передвигай ноги, фиксируй мяч, оставайся собранным, делай свою работу, и что случится, то случится. И наоборот, теперь, если ты выносишь какое-то суждение и твой совет может управлять действиями человека всю жизнь, потому что этот человек верит в тебя, твоя главная и единственная надежда на то, что ты прав. Вот это прессинг.

- И какие советы вы даете своим детям?

- У меня нет никаких целей, связанных с моими детьми. Джэйден (16 лет) на хорошем уровне играет в бейсбол, и жизнь покажет, сложится у него там карьера или нет. Я просто счастлив, что он не выбрал теннис. Как отец, я совершенно не желаю заранее знать все те вызовы, с которыми придется столкнуться моему ребенку. В теннисе я тридцать лет. Я слишком много знаю. Единственный честный совет, который я мог бы дать моим детям, выбери они этот вид спорта, это – «в школу, детки, идите в школу!» Про бейсбол же я не знаю ничего.

- Какие сейчас у вас отношения с отцом, который затолкал вас в теннис?

- Мы видимся почти каждый уик-энд, он живет минутах в 15 от моего дома. Время прошло. Я его понял. Вероятно, намного лучше, чем он понимает меня. Но все в порядке, все без излишеств. Дело в сострадании. Он это он, и я показываю ему свое сострадание. У него было очень бедное детство, в котором не было много любви. Туалет в доме был дыркой в земле. Мой отец хотел, чтобы у его детей была лучшая жизнь, он жаждал реализовать Американскую мечту.

- Борис Беккер как-то признался нам, что в своей книге он допустил «некоторые преувеличения». И добавил – «Как и Андре». Это правда?

- Было бы некорректно говорит о преувеличениях. Но я уложил свою жизнь в 400 страниц, и для того, чтобы люди лучше поняли, кто я такой, чтобы они поняли тот внутренний путь, который я прошел, я избирательно припоминал некоторые специфические моменты. Мне понадобилось три года, чтобы выстроить эту историю. Я старательно подбирал каждое слово. Но знаете, как говорят: ни один фильм не станет лучше книги, и никакая книга не может быть длиннее жизни. Я сделал выбор. Но преувеличения? Нет. Никаких.

- Вы писали о том, что момент, в который вы сняли свой парик, сбрили свои последние волосы и показали себя таким, как есть, был сравни освобождению. Как вы думаете, сейчас большинство игроков являются рабами своего имиджа?

- С момента, когда мир завоевали социальные сети, мы все живем с безудержной потребностью вызывать сопереживание. Но я боюсь, что это плохая концепция. Проводя время в описаниях себя и своих действий/переживаний, вы вызываете не столько сочувствие, сколько нездоровое любопытство. Если вы в какие-то моменты нарушаете сложившуюся в глазах других некую правильность, это может вызвать шум. Но если реагировать на каждый слух, совершенно не зная, кто вы, послание становится неуслышанным. Нужно говорить правду, иначе вам вернется грязным эхом. Известность это громкоговоритель, очень мощный и очень опасный (ни фига не въехала в эти заумь! Для меня Андре слишком умный, видимо.  :)) – прим.перев.).

(Простите, но очередную заумь про Лас-Вегас и «реалии современной жизни» ака теракты, я переводить не стала. Слишком пафосно)