15 мин.

Гендерные махинации, допинг, секрет молодости… Откровения чемпионки мира по лыжным гонкам

1 февраля Рите Николаевне Ачкиной исполнилось 86!

Кажется, это самое большое интервью первой белорусской медалистки зимних Олимпийских игр Риты Ачкиной для белорусского же СМИ. Наверное, виной тому отъезд в Москву, представляя которую она и стала бронзовым призером Олимпиады 1968 года в лыжной эстафете. А еще — победительницей и обладательницей бронзовой награды чемпионата мира 1966 года.

В Москве, в обычной советской хрущевке под снос, она живет и сейчас. Найти Риту Николаевну оказалось непросто, но упорный поиск окупился сторицей.

Читайте откровенное интервью чемпионки. В нем много интересного и неожиданного…

— Я родилась в 1938 году и, пусть вам это и покажется странным, немного помню время, когда началась война. Мы тогда жили в Могилеве, и там все были в шоке от того, что немцы стремительно продвигаются вглубь БССР. Было решено уходить из города.

Помню, как мы шли — бабушка, дедушка и сестра моей мамы с двумя детьми. Пришли в одну из деревень, очень устали, и нас там пустили в баню. Помылись, потом взрослые сели решать, что делать дальше, и, ничего не придумав, побрели назад. Идти в неизвестность им уже не хотелось.

Вернулись в Могилев. Вырыли землянку в огороде и там жили, потому что все время были бомбежки. Мы с дедушкой смотрели в щелку, как шел бой, как наши отступали — я хоть и малая совсем была, но страсть какая любопытная.

Помню, один красноармеец забежал к нам и попросил попить. И бабушка спросила еще у него: «А ты, сынок, не знаешь такого Тимофеева Георгия, его еще Жоржем зовут?» Это был бабушкин сын. Но солдат покачал головой… Бабушка дала ему и попить, и поесть с собой, и он ушел.

А потом пошли немцы — они перебегали от дома к дому по улице и стреляли вслед нашим. Через какое-то время наступило затишье. Дедушка мой тоже любопытный был, вышел из землянки на улицу, и я вслед за ним.

А там повозка, на ней дядька — едет и собирает трупы. И с самого верха тот наш солдатик лежит…

Еще помню, как в нашем доме немцы жили, и офицер давал нам сахар: «Киндер, ком цу мир».  Сахар был кусковой, вкуса необыкновенного, нам очень нравился. И еще во дворе у нас стоял немецкий пулемет.

И все, потом уже почему-то в памяти не отложилось, как они ушли, а наши пришли. Только уже когда по радио объявили, что победа, то все выскакивали на улицу, кричали и бросали вверх шапки.

— Вы ничего пока не сказали про папу и маму.

— Они вместе учились в Минском физкультурном институте, и когда я родилась, то меня отправили к бабушке — кто ж ребенка в студенческое общежитие поселит? Отца призвали в армию как раз перед войной — как только он закончил институт. Отправили его служить в Брест, а мама осталась доучиваться в Минске.

Когда началась война, то всех студентов распределяли по партизанским отрядам. Мама была связной одного из таких — имени Сталина. Он базировался в Могилевской области.

У меня даже справка об этом есть. Мамы своей не помню совершенно, а бабушка даже и не знала, что мама была партизанской связной.

В институте физкультуры стоит памятник погибшим студентам в годы войны, и на нем высечено — Валентина Новикова-Ачкина. Ачкиной она никогда не была, но так как мой папа заслуженный учитель республики, да и боксер был отличный, решили, что лучше так.

Немцы арестовали маму в феврале 1944 года. Вроде как выдала ее подруга — не знаю, по своему умыслу или не выдержала пыток. Потом ее повесили в Минске, в парке Янки Купалы. Их там всех вешали — подпольщиков и партизан.

После войны отец вернулся в Минск и продолжил занятия боксом. Помню, перед фильмами всегда показывали киножурнал, и там один из сюжетов был про его бой с польским боксером. И я закричала на весь зал: «Папа, папа!» Я его тоже почти не видела. Он к нам приехал один раз, узнал все про маму и уехал.

В Минске он женился, взял женщину с ребенком. Правда, мачеха была очень хорошая, все время звала меня к ним.

В школе узнала, что у нас есть лыжная секция и тренер там — Иван Васильевич Житков. Но была одна проблема — он тренировал только мальчиков. Тогда считалось, что девочки ленивые и сразу сбегают.

Попросила знакомых ребят: «Возьмите меня с собой, краснеть не будете». Я же знала, что не только папа у меня спортсмен, но и мама тоже — только не в курсе, чем она занималась.

Короче, назначили день тренировки. Это в Печерском лесу, там лыжная база была. Пришла, стою в самом конце колонны и думаю: только бы не потеряться в этом лесу. А я первую тренировку была в группе сильнейших ребят. И хорошо пробежала, в середине — хотя страсть как было трудно, но я перетерпела. На второй тренировке такая же картина — я не отстала.

А на третьей Иван Васильевич построил всех и неожиданно показал на меня: «Запомните, ребята, вот эта девочка когда-нибудь станет чемпионкой». Я бежала домой, словно на крыльях: «Бабушка, я буду чемпионкой! Тренер сказал!»

Ну и действительно потом так и случилось. На своих первых больших соревнованиях — это было первенство БССР — я стала первой среди юниорок и второй среди женщин.

— Так вы вундеркинд.

— Можно и так сказать. Я всегда была физически развитой девочкой. На улице в футбол играла, в волейбол, была заводилой во время всех спортивных мероприятий. Думаю, что меня тянули в спорт гены родителей.

— В спортивных архивах отыскал любопытный документ, датированный 1955 годом. «Товарища Риту Ачкину, занявшую два первых места на чемпионате республики по лыжному спорту, премировать женскими туфлями стоимостью 311 рублей 10 копеек, отрезом шелка штапель 5 метров стоимостью 92 рубля, тапочками кожаными стоимостью 35 рублей 7 копеек и лыжными брюками стоимостью 38 рублей 81 копейка, общей стоимостью 476 рублей 98 копеек». В те времена, наверное, это было настоящее богатство.

— Набор завидный, да… Но, если честно, я не помню такого. И бабушки и дедушки уже давно нет, некому вспомнить. Хотя жили мы бедно. Отец же не помогал. Бабушка только потом на алименты подала, и он платил мне 36 рублей. А дедушка получал 30 рублей. И это было на всех.

Я уже говорила, что мачеха меня очень любила, и потому в десятом классе я переехала в Минск и там уже закончила школу. Жили мы в Орловском переулке, возле хлебозавода. В коммуналке, в одной комнате — их трое и я.

Отец не хотел, чтобы я поступала в спортивный институт, говорил: «Надо идти в народно-хозяйственный». Но он уехал летом работать в пионерский лагерь, а я поступила в ИФК. Он только и сказал по возвращении: «Дура ты, дура…»

А затем институтский тренер устроил выступать за Белорусский военный округ. И даже не спросил меня. Но неплохо получилось.

Помню, поехала за округ на чемпионат СССР, и меня сразу взяли в штат ЦСКА. А за институт бегать уже не имела права, хотя училась там на втором курсе. Но это было выгодное предприятие — в ЦСКА мне платили 100 рублей. Я была богатая студентка. Прибавьте сюда еще 36 рублей институтской стипендии.

— Перспективная невеста.

— На сборах в Свердловске познакомилась с солдатом-москвичом. Он в меня влюбился, а я — в него. Когда оканчивала институт, то он позвал меня к себе. Вот так я и стала москвичкой.

— Вас пробовали удержать в Минске?

— Никто не удерживал. Меня ведь звали и в Украину тоже — один прыгун.

— Видимо, у нас тогда было плохое спортивное начальство.

— Даже не знаю. Я купила билет и сразу уехала в Москву. Там была коммуналка. Но тогда почти все девчонки, с которыми я дружила в сборной Союза, так жили. Никто не шиковал.

Когда сыну было шесть лет, дали двухкомнатную хрущевку — на нашу семью и свекровь. До сих пор там живу. Конечно, потом можно было ее поменять. Но мы все усилия направили на дачу. Очень хотелось иметь место, куда можно было бы выехать на выходные.

— В 1964 году вы берете два серебра на чемпионате Союза и едете на Олимпиаду в Инсбрук, где становитесь десятой на «пятерке». О медалях мечтали?

— Если честно, то нет. Рано мне было за них бороться. Я тогда еще толком и не понимала, что это такое — Олимпиада. Мы только в деревне и сидели, никуда не выезжали, ничего не видели. И такая же картина была и через четыре года в Гренобле. Два раза в день тренировки, и все.

— Инсбрук стал местом триумфа Клавдии Боярских, которая завоевала три золотые медали — максимум того, что можно было выиграть. Позднее чемпионка рассказывала историю о том, что Евдокия Мекшило — партнерша по команде — говорила ей: «Хоть бы ты упала!» Это об атмосфере в советской сборной.

— Дело в том, что Клавдия у нас была не совсем женщина, но и не мужчина. Все знали об этом, но молчали. Она же выигрывала медали для страны. А Евдокия — прямой человек, в лицо ей все и высказала. Боярских никто не любил, хотя я к ней нормально относилась.

Мы же тренировались у одного тренера — у Зои Дмитриевны Болотовой.

Когда ходили в баню, она всегда рукой прикрывалась. И спиной вечно поворачивалась. Наверное, чтобы я не видела грудь, но ее никогда и не было. Как-то все скрывалось, даже ее медицинская карта отдельно от всех лежала.

Клавдия Боярских

Когда перед Олимпиадой 1968 года сказали, что будут это дело проверять, то ее в Гренобль не пустили. В Болгарии была такая же лыжница Крастана Стоева и где-то еще — мы их тоже на Олимпиаде уже не увидели.

Когда я на первенстве Союза в 1965 году выиграла все дистанции, то Болотова была чрезвычайно этому факту удивлена. Потому что Боярских в силу своей конституции проигрывала чрезвычайно редко. Я так думаю, что тот период у нее был женский.

— Вы с ней никогда об этом не говорили?

— Нет. Никогда ничего не обсуждали, не ругались, не спорили. «Здравствуй — здравствуй». Дружбы не было, но и злости или ненависти тоже. Руководство везет ее, и что мы могли с этим сделать?

А с Мекшило мы хорошо дружили. Она тоже за Вооруженные силы выступала и всегда звала меня к себе в Ленинград.

— На чемпионате мира-1966 вы взяли золото.

— Хорошее воспоминание, было очень приятно. В эстафете бежали вместе с Боярских и Алевтиной Колчиной. На «пятерке» я была третьей, впереди Колчина и Боярских.

Рита Ачкина, Алевтина Колчина и Клавдия Боярских после победы на чемпионате мира-1966

Алевтина была очень сильная, но когда Боярских появилась, то стала практически все выигрывать. Когда человек мужеподобный, то с ним бороться очень трудно.

У нас же и в других видах спорта было много таких людей, но они все потом тоже резко ушли.

— На Олимпиаде-1968 года вы стали шестой на «пятерке», Галина Кулакова там выиграла серебро, Колчина — бронзу, и вместе с тем в эстафете сборная СССР осталась лишь третьей. Чем это можно объяснить?

— Я приболела тогда. На Игры приехала в очень хорошей форме, на тренировке мужики из сборной не могли от меня убежать. Но потом пошла на массаж в очень холодное помещение, и это стало ошибкой.

Простыла, сопли потекли, а тогда уже допинг появился. У нас его не было, а у шведок — похоже, уже да. И нам сказали, что капать ничего нельзя, потому что могут быть неприятности.

Нос не дышал, а бежать надо. И потому только себя виню. Хотя девочки и тренер мне ни слова не сказали, но это чувствовалось.

— Откуда знаете, что у шведок был допинг?

— Когда он появился, то все страны его покупали. А у нас, видимо, не было денег. А в 1972 году, когда Кулакова стала чемпионкой, она уже бегала на допинге. И если бы я была, то тоже принимала бы, потому что тогда всех заставляли.

— Что за допинг?

— Даже не знаю, таблетками давали или как. Но точно знаю, что он уже был в сборной. У Кулаковой в 1976-м медаль забрали из-за него (был обнаружен эфедрин. — Bet News).

— Кто, на ваш взгляд, был лучшей советской лыжницей?

— Колчина. Она потом уехала в Эстонию, там и умерла — как-то в безвестности. Даже не знаю, где и похоронили. А у нас сейчас в Москве спортсменов хорошо хоронят — всех на Троекуровском кладбище.

Алевтина Колчина

— Вы участвовали в двух Олимпиадах вместе с другим белорусом — конькобежцем Эдуардом Матусевичем. Говорят, он тоже уже умер, но никто толком не знает его судьбы после окончания спортивной карьеры.

— Я его практически не знала, мы жили вместе с биатлонистами. А конькобежцы — поближе к своему стадиону, и мы с ними практически не пересекались. Но жаль, конечно, если его уже нет.

— Как вас наградили за бронзу на Играх?

— Я тогда на премиальные «Жигули» купила. А потом «Москвич».

— По окончании карьеры вы работали учителем в школе.

— Поступила в Тимирязевскую академию преподавателем. Свекровь умерла, а сын пошел в школу, надо было его растить. Тренером стать было не вариант — это же надо за город ездить, и тренировки постоянно вечером. Потому и выбрала преподавание, тем более и отец у меня заслуженный учитель.

А потом решила, что для хорошей пенсии надо идти работать в техникум. Я там была уже руководителем физвоспитания, и зарплата стала больше на 100 рублей — 250.

У меня потому и пенсия лучше, чем у всех, с кем я бегала. У них 25 тысяч, а у меня — 40. И еще доплата за олимпийскую медаль — 30 тысяч, за золото «мира» — еще 20. Итого 90.

— Обеспеченная старость.

— Мои внуки не хотят, чтобы я умирала. Я им всем помогаю, за детсад правнукам плачу. Их у меня пять человек — девочка и четыре мальчика.

— А ведь могли бы и путешествовать, как западные пенсионеры.

— Мне это совсем неинтересно. Я была и в Норвегии, и в Швеции, и в Париже. И даже воспоминаний никаких не осталось.

А вот по России путешествовать интересно. Столько лет там жила и ничего не видела, а вот сейчас езжу по экскурсиям и получаю большое удовольствие. Ну и родную Беларусь каждый год посещаю, люблю эту страну. И россияне тоже отмечают, что там очень уютно и чисто.

— Муж ваш рано ушел из жизни.

— Да… Он служил в девятом управлении КГБ, охранял членов правительства. Был биатлонистом, мастером спорта, ну и динамовцем, конечно.

Работа у него была хорошая, дослужился бы до полковника, а ушел майором. Погиб в автокатастрофе. Правда, это в нерабочее время случилось. Врачи упустили, оперировали, но не знали, что у него язва 12-перстной кишки. Да он и сам не знал.

Цыганка как-то к нему прицепилась, еще в молодости. Мол, давай погадаю. Он отмахнулся, но она не отстала: запомни, говорит, цифру 3 — с ней будет связана твоя смерть. Когда он отметил 31 год, то сказал: ну все, буду жить. А ушел в 43.

Я потом вышла замуж за полковника в отставке. Он умер от рака поджелудочной. И тоже неожиданно, поджелудочная трудно лечится. Все думал, что радикулит, а потом как выяснилось — за два месяца и сгорел.

— Однако поделитесь секретами вашей молодости.

— Я часто бываю в санаториях — почти каждый год туда езжу. В спортивный диспансер хожу, чтобы поддерживать в форме позвоночник.

Как бы что у кого ни болело, надо двигаться. Сидение на одном месте — это медленная смерть. Каждый день просыпаюсь в 7 утра и начинаю делать часовую гимнастику.

Ложиться на пол не могу, потому что у меня протезы кругом — тазобедренный сустав, да и колено тоже. Остеохондроз давал о себе знать, но терпеть боль не хотела, сразу меняла суставы.

У меня есть деревянная доска на кровати, ложусь на нее и делаю упражнения. И потому у меня нет позвоночных грыж, сутулости, спина прямая, руки работают отлично. Я много двигаюсь, только что не бегаю — из-за колен.

Но хожу очень быстро. Лыжные палки в руки — и вперед. В нашем Серебряном бору всех мужиков обгоняю.

— Лыжи достаете из кладовки?

— Уже нет. Как-то пошла коньковым ходом по парку и, видно, не в ту лыжню попала. Упала и все. Коленом-то опереться могу только на мягкое, а тут наст. Что делать-то? Люди подняли, конечно, но мне было стыдно. Все-таки я чемпионка мира.

На следующий день подарила свои лыжи кому-то и забыла о них. Кроме прогулок, хожу еще и в бассейн — два раза в неделю.

— Сколько еще собираетесь пожить?

— Внуки хотят, чтобы я жила как можно дольше, до 100 лет. Но я хочу дождаться того времени, когда дом наш снесут и я получу квартиру в хорошем доме — с хорошим этажом. Так как я человек известный, то, думаю, мне с его выбором помогут.

Квартиру правнуку обещала. У меня прописаны внук и его сын, который занимается борьбой. Ему 7 лет. Хочу получить хорошую трехкомнатную квартиру, только я могу это сделать. У меня под это дело и письма будут из спорткомитета.

Так что мне еще минимум лет пять продержаться надо…

Фото: ЦСКА, zviazda.by, ТАСС.

Галина Кулакова
лыжные гонки