54 мин.

Он был моделью и тренировал Звонареву, но бросил все ради 15-летней. Сейчас она его жена и №4 в России

374

Помните Сергея Демехина? 

Сергей Демехин – бывший теннисист (лучший результат – 673-е место в одиночном рейтинге ATP и 438-е – в парном, 20 финалов «Фьючерсов» в паре), правда, намного лучше у него получалось в модельном бизнесе. Там спортсмен сотрудничал с Armani, Roccobarocco, Abercrombie & Fitch, выходил на подиум на неделе моды в Милане и снимался у одного из главных фотографов мира – Брюса Вебера, которого недавно обвинили в сексуальных домогательствах несколько мужчин. 

В 25 Демехин завязал с обеими активностями и стал тренером. С ним Вера Звонарева дошла до одиночных финалов «Уимблдона» и US Open (оба в 2010 году) и стала второй ракеткой мира. В апреле 2011-го они разошлись. 

С тех пор Сергей будто пропал из тенниса, хотя на самом деле все это время тренировал Веронику Кудерметову. Они встретились, когда ей было 15, и она еще играла юниорские турниры. Сейчас ей 22, она №56 в мире и четвертая ракетка России. За полгода Кудерметова побывала в третьем круге «Ролан Гаррос» и впервые сыграла в основных сетках Australian Open и «Уимблдона» (до этого ни на одном «Шлеме»  не проходила квалификацию). Демехин все еще ее тренер, а с 2017 года – муж. 

Александр Головин встретился с Демехиным и не отпускал три часа. 

Из этого разговора вы в том числе узнаете: 

• почему Сергей уже семь лет не получает зарплату и на что живет;

• полезен ли для девушек секс перед матчами;

• сколько зарабатывают мужчины-модели в Armani;

• кто же виноват в договорняках и игре теннисистов на ставках;

• как агенты разводят игроков и впаривают плохих тренеров;   

• какие на самом деле отношения были у Сергея и Звонаревой и когда он впервые поцеловался с Вероникой. 

Еще недавно у Демехина и Кудерметовой не было денег на поездки по турнирам. Ради них они играли любительские матчи против бизнесменов

– Вы и Вероника. Как все получилось? 

– После того, как я перестал работать со Звонаревой, в одном интервью у меня спросили о целях и желаниях. Я ответил, что очень хотел бы взять человека с нуля и довести его до высот. Пройти этот путь полностью вместе с игроком. Одно дело – когда ты берешь взрослого человека со сложившейся психикой и пониманием жизни и просто учишь теннису, технике, тактике. Это узкое направление. Другое дело – молодой. 

В итоге после Веры я год ничем особо не занимался. Уехал в родной Курск, проводил там время. Потом поступило предложение от Алексея Владимировича Жука – главного тренера ЦСКА, где я сам играл в теннис. Он сказал, что есть Маргарита Гаспарян. Из-за недостатка финансирования у нее отсутствовал тренер. Жук сказал: «Может, заинтересуешься». Начали работать. Речь не шла о каких-то заработках. 

Рита трудолюбивая, присутствовал характер для тенниса. Когда я пришел, она стояла пятой в стране по своему году – после Гавриловой, Путинцевой, Хромачевой. В рейтинге WTA была 950-й. Проработали год – после Кубка Кремля она уже в топ-200. Только за первые три месяца выиграла три подряд «Челленджера», 25-тысячника. 

Я работал бесплатно и смотрел, где можно подработать. На ЦСКА как раз появилась еще одна девушка – Кудерметова. Она мне тоже очень понравилась с точки зрения тенниса. Я увидел большой потенциал. И так сложилось, что ее родители подошли ко мне и спросили, не могу ли я тренировать Веронику. У них ситуация была получше: папа – бывший хоккеист. 

Проблема в том, что девушек надо брать вместе и когда они моложе. Тогда можно бороться с личными женскими ревностями. У меня получилось так, что я сказал: «Рит, давай возьмем еще одного человека. Когда вы поедете на турнир, тебе не нужно оплачивать мои перелет и проживание полностью. Вы можете делить затраты с Вероникой. И я буду какую-то зарплату получать». Как понимаю, Рите эта идея не очень понравилась. Но я был хозяином положения, ей ничего не оставалось. Совмещение продолжалось месяц. 

Через месяц Веронике предложил контракт IMG, они же предоставили бесплатную стажировку в американской академии Боллетьери. Вероника попросила поехать с ней. Было межсезонье, я сказал Рите, что поеду на месяц, вернусь, она закончит отдыхать как раз. И продолжим работу. Вернулся – она уже с другим тренером. Я ничего не знал, но с тех пор работаю с Вероникой. Ей тогда было 15 лет. 

Вероника Кудерметова в 15 лет, 2012-й год

– IMG – значит, Вероника уже в то время была очень талантлива? 

– Она талантливый человек от рождения. У нее хорошая генетика от отца. Выстрелила в 14 лет, когда сыграла полуфинал турнира. который считается неофициальным чемпионатом мира до 16 лет. Там ее заметили IMG, Wilson, Nike. И дали ей контракты, где-то даже на деньги. 

Но основная проблема молодежи – в раннем возрасте на них ложится большой груз. Им нужно подтверждать авансы. Играя на турнире, она понимала, что ей надо обязательно побеждать, потому что если не выиграешь, то что подумают спонсоры. Плюс часто сильно включаются родители. Девушка просто играет в теннис – нормально. Девушка начинает что-то показывать: «О, давайте делать звезду». И начинается преследование собственных амбиций. Это влияет на психологию детей. 

– На Веронику это тоже давило? 

– Конечно. Такое есть во многих семьях, особенно, где кто-то из родителей был успешным спортсменом, как в случае с Вероникой и ее папой. И, будучи профессионалом, он требовал этого и от дочери. Возможно, с парнем бы было проще, но к девушкам нужен совсем другой подход. Ты не можешь сказать ей, что она неудачно сыграла. Как дети в таком возрасте воспринимают подобное? Что ты не просто плохой теннисист, а дочь плохая. Это накладывает большой отпечаток. С этими последствиями мы потом боролись. Поверьте, очень тяжело это пройти. 

– Сейчас прошли? За последние полтора года Вероника 17 раз обыграла девушек из топ-100. 

– Если бы не перечисленные моменты, это случилось бы гораздо раньше. 

Зрители и читатели не знают, с чем еще мы сталкивались на пути. Поверьте, не каждый с этим справится. Но если справятся, то это так закаляет. Поэтому все это результат нашей работы. Просто он пришел сейчас. Мы убрали психологический момент, скинув оковы. 

Кудерметова на «Уимблдоне», 2019-й год

– Через что еще вы прошли? 

– Не хочу, чтобы звучало тяжело и как негатив. Но сложности были с финансами – экономили, чтобы потом была возможность ездить по турнирам. На тот момент уже не было поддержки родителей – у них в один момент не оказалось возможности помогать. Федерация тоже сделала ставку на других спортсменов. Мы были сами по себе.

– Как с этим в других странах? 

– Проблемы есть во многих странах, но у хозяев «Больших шлемов» и всей старой Европы идет поддержка от федераций. Если ты хороший юниор, в тебя вливают деньги. У тебя есть тренер. Взять пример [чемпионки супертурнира в Индиан-Уэллс Бьянки] Андрееску, которую мы видели на 25-тысячниках. Приезжаем – я с Вероникой. Она мне не платит, плюс мы стараемся сэкономить на всем. А Андрееску приезжает с тренером, тренером по ОФП и физиотерапевтом. При этом когда мы пересеклись – в Японии, – один турнир выиграла Вероника, один – Андрееску. 

Сейчас Вероника стала зарабатывать, но мы не можем взять еще одного человека в команду и оплачивать ему проживание и питание. Мы об этом только думаем. А в других странах не так. Канада, Америка – там ездят целые команды. И их оплачивает федерация. Это большой плюс, очень помогает.

У нас же вообще все за свой счет. Веронике приходилось приезжать с турнира и играть в России «профессионал – любитель». Заработать деньги, чтобы на них поехать на профессиональный турнир. Из-за этого мы рано ушли из юниоров, она еще два года могла играть там. Но в 16 лет отыграла последний US Open – на этом закончили. С психологической точки зрения лучше бы еще поиграть. Но с финансовой – инвестировать в юниорский теннис, где не зарабатываешь ни очки, ни деньги, нет смысла. При том, что уровень там как на 10-15-тысячниках, где ты играешь за настоящие деньги. 

– Если Вероника зарабатывала только на дорогу и проживание и не платила зарплату, на что жили лично вы? 

– У нас был хороший тандем с Верой Звонаревой. Мне удалось немного подзаработать за счет процента с ее призовых, плюс оклад. На эти сбережения жил. Когда приезжал в Москву, тренировал спортсменок в ЦСКА – у меня там зарплата 30 тысяч рублей. И я тоже тогда играл турниры «профессионал – любитель».  

– Кафельников говорил, что такие турниры – это игра с богатыми дядями на Рублевке.  

– Сейчас они проходят в «Лужниках». Играют бизнесмены. 

Кафельникова один раз пригласили, заплатили много денег, но поняли, что это не даст гарантии выигрыша. Многое зависит еще и от любителя. Пара с любителем – это вообще другой вид спорта. Если рядом полная дыра, то даже Федерер не сможет перекрыть весь корт. Мы, например, видели, как в паре с любителем выходила действующий игрок топ-100 – Ольга Говорцова. И она терялась, потому что не понимала, как в эту игру играть. Так что дешевле пригласить человека за 10 тысяч рублей, но который в этом понимает. 

При этом там правда хорошие деньги платят. Еще и наша российская действительность, когда приходят мужики и могут сделать такую ставку на матч, за которую талантливый юниор целый год способен ездить по турнирам. Правда, любители ставят только между собой на свою победу: «Кто выиграет – 100 тысяч долларов» – «Давай». И пошло рубилово. 

– Какой максимум вы выигрывали? 

– Если проходит турнир, то 100 тысяч рублей за него. И как бонус еще давали 50 тысяч. То есть 150-200 тысяч за один день.

«Профессионал – любитель» – это хорошая поддержка для инвестиций в себя. Есть еще всякие «Золотые шляпы», где играют ради удовольствия. Там нет ставок, денег. 

Демехин отказался от работы с Лисицки и Скьявоне. Большинство тренеров он считает консьержами – принеси-подай

– Вы всегда тренировали только девушек. Почему?

– Еще когда играл в теннис, поступил запрос от Насти Пивоваровой. Поработал с ней, потом я уехал в академию в США на стажировку. В двух словах с Аллой Кудрявцевой переговорили, она спрашивала, где можно потренироваться. Я посоветовал эту академию. Она приехала и попросила меня выезжать с ней на турниры. Поехал с ней, началась Вера Звонарева. Я начинал разбираться в специфике, и не было смысла менять что-то. 

– Звонарева. Лет семь назад вы говорили, что разошлись с ней, потому что пришел новый тренер, а вы даже были не в курсе. 

– Да, это вопрос к Вере. Тогда она сказала: «Мне нужно новое веяние, я хочу еще одного человека в команду». Если бы пришел известный тренер, то было бы хорошо, и я бы остался рядом. А тут мне назвали фамилию человека, который вообще неизвестен в теннисе (экс-игрок топ-10 СНГ и чемпион СССР среди юношей Карен Кротов – Sports.ru). Я понял, что ничего из этого не выйдет. 

Возможно, она захотела что-то поменять, не могла сказать прямо и придумала историю с тренером. На мой взгляд, все складывалось хорошо. Но я часто вижу, что девушки принимают нелогичные решения. Как вот Осака рассталась с Сашей Баиным – это странно. 

– Вам поступали предложения после Веры? Ходили слухи даже про Ану Иванович. 

– Там была забавная ситуация, ее еще так разыграли. 

В тот момент я находился в Курске и копал в огороде. Реально с лопатой копал грядку. Мне звонит неизвестный номер. Я: «Алло» – «Алло, это Eurosport, Владас Ташев. Тут поступила информация, что вам пришло предложение от Иванович» – «Кто? Иванович? Первый раз слышу». На этом закончили. А потом появились выдержки из разговора с моими смешными картинками типа «Иванович? Кто такая?». А я имел в виду, что просто никто не звонил. 

Предложения поступали. При Рите мне звонили разные игроки и их менеджеры, предлагали работу. Но я объяснял, что у меня есть игрок. Наверное, они сильно удивлялись, что я так говорил: «Если вы хотите, мы можем сотрудничать вместе». Для них это нонсенс, поэтому разговоры заканчивались. 

– А кто звонил? 

– Представители Лисицки, когда она была на пике. Люди Скьявоне. От Ксении Первак. Не уверен, что совсем тактично называть, но была попытка Анны Чакветадзе. Не сошлись характерами при первой же встрече, ха-ха-ха-ха. Мы сели поговорить о взглядах и поняли, что они кардинально различаются. Решили, что лучше даже не начинать – если у нас за чашкой кофе разное мнение, то не надо продолжать. Тем более, я с малых лет знаю характер Анны. И мой характер тоже не подарок. 

– То есть после двух финалов мэйджоров вы отказались от игроков топ-10 и стали работать с юниорками. Разве это не скучно? 

– Здесь вопрос амбиций. Кто-то хочет в телевизоре светиться на мэйджорах, а кому-то интересен сам процесс: самореализация, проверка того, кто ты есть. Конечно, я мало слушал, но все равно читалось: «А, Звонареву взял, она уже была теннисисткой, а ты никто». Но дело даже не в этом. Просто хотелось посмотреть и понять, что такое теннис.. Жить в хостелах, экономя каждую копейку, и в итоге дойти до отеля с кондиционером. 

Да и у игроков высокого уровня есть тенденция частой смены тренеров. Но не по профессиональному принципу, а «угодил – не угодил». Сейчас большинство не тренеры, а консьержи, которые исполняют роль тренеров – принеси-подай. Игрок – работодатель, и ты должен его ублажать. Но чтобы игрок прибавлял, ему надо говорить горькую правду. И говорить в лицо. Только если ты так скажешь, он ответит: «А чего ты такое говоришь? Я другого возьму». Из-за этого рядом с топовыми игроками появляются люди, которые говорят: «Все хорошо, ты самая лучшая. Ты вообще звезда. Ну и что, что ты проиграла – ты все равно лучшая». И у женщин такое в первую очередь. У мужиков меньше. Девушки же любят ушами. 

– У кого в данный момент тренер-консьерж? 

– Тут скорее надо говорить об исключениях. Чья работа мне импонирует – их по пальцам можно пересчитать. Тот же Саша Баин – я видел, как они работали с Осакой. Они начали, когда Осака еще не взлетела, поэтому он ее взял и делал реальную работу. Работа привела ее туда, где она сейчас. 

Наоми Осака и Саша Баин

Другие примеры, которые я назову, мало известны. Мало кто знает, но у тренеров есть свои менеджеры. Менеджеры проталкивают тренеров игрокам. Поэтому в топе мы всегда видим одних и тех же тренеров, которые меняются по кругу. Не буду называть имена, но это и у игроков из топ-10. 

Чтобы вы понимали, что такое теннис: такое же, как и везде на высоком уровне. 

– Вы хотите сказать, что игроки сами не выбирают? За них решают менеджеры? 

– Да, мягкое влияние. Агент с тобой постоянно, и он говорит: «Слушай, я думаю, что этот тренер может дать тебе больше». Он устраивает тренера – тот делает откат. Вот так все устроено. Поэтому и тренеры одни и те же. Они подписаны агентствами. В теннисном мире это все знают. 

А тех, кого не подписывают – работяги, – на втором плане. Часто они с нуля делают игрока, но появляются агенты и говорят: «Все хорошо, только надо выходить на другой уровень. Тебе нужен новый тренер». 

Хороший тренер, например, Тарик Беньябиль. Он с нуля ввел Энди Роддика в десятку. После этого Тарика по какой-то причине убрали, и тренером Роддика стал Брэд Гилберт. Через месяц Энди выиграл US Open. Но это не заслуга Гилберта – это заслуга Тарика, к которому пришли родители Роддика и сказали: «У нас дилемма: отдать его в университет или еще попробовать в профессиональном теннисе». Тарик ответил: «Дайте мне две недели – и я скажу». И оставил человека в теннисе. 

Тарик Беньябиль и Энди Роддик

Я хорошо его знаю, сам попал под его крыло в Америке, тренировался как теннисист. Когда закончил, у него проходил стажировку. Видел, что это за человек – жесткий, напористый, талант, видит все насквозь. Девочкам говорит: «Слушай, надо двигаться, работать, ты чего». А они отвечают: «Ну не, он меня заставляет, он такой жесткий». Зато он не консьерж. Это вообще его слово – он где-то писал об этом статью. И кого он брал – доводил в сотню. Брал игрока из-за тысячи – доводил – от него избавлялись. 

– Когда после Звонаревой вы опустились на уровень юниоров, какое главное открытие сделали?

– Моя ошибка в том, что начал слишком профессионально подходить к тренировочному процессу. А в том возрасте, 14-15 лет, нужен воспитатель, родитель. Хорошо, когда родители понимают, что и как делать. Но таких единицы. У кого такие – те дети сразу добиваются успеха. В основном же просто губят души детей – я много таких видел. Часто родительские амбиции требуют от ребенка то, что он не в силах дать. Тем более психика девушек в этом возрасте подвержена колоссальным нагрузкам. Это нужно понимать всем, кто ведет детей в спорт. 

Сам я в первые моменты с юниорами подходил как техник: учил, как играть, не вдаваясь во внутренний мир и проблемы. А часто психологические проблемы в этом возрасте выходят на первый план. И для гармоничного развития спортсмена важны не только технические тренировки, но и психологическое становление личности. Это большая и сложная работа. А я не вдавался в подробности, не видел, что за этими проблемами стоит. Я не заходил глубоко внутрь – а это главное. Надо излечить человека, если он болен. И достать то, что нужно. 

– Как вы с этим справлялись? 

– Через ежедневное общение. В начале было тяжело, потому что Вероника не делилась со мной. Все держала в себе. Со временем она начала озвучивать мысли, потому что поняла, что меня волнует ее внутренний мир, ее состояние. Я говорил: «Смотри, все не так, как ты думаешь. Человек к тебе плохо не относится. Это просто твое представление об этом человеке». 

В какой-то момент у меня опускались руки, я переставал понимать, что происходит – и судьба свела с психологом, которая сама играла в теннис. Она начала искать пути взаимопонимания: переводить мои слова Веронике, а ее слова – мне. Ее имя – Мариам Шебунина. Она работает в Химках у Островского. У нас был опыт и обращения к другим психологам, но Мариам – совершенно другой уровень, она психолог с клиническим опытом, знаток женских особенностей, располагает к себе, внимательная, наблюдательная, точно чувствует нюансы. И ее методы работы внесли вклад в развитие Вероники как спортсменки.  

– То, что сейчас вы муж и жена, психологически мешает? 

– С одной стороны, помогает, но очень тяжело для Вероники. Разделить личную жизнь и работу сложно. Только с приходом психолога мы начали понимать, чего друг от друга хотим. 

В один момент я даже был готов передать Веронику другому тренеру, но не было возможности. В этом году появилась, но уже нет необходимости. Мы научились друг друга лучше понимать, и сейчас наша задача – найти физиотерапевта. Он мог бы растягивать, заминать, делать массажи, иголки. Сейчас мы сами про себе. И на том уровне, на котором находимся, мы одни такие. 

Я сижу в боксе один. Смотрю в бокс соперницы – а там человек десять. Взять последний «Ролан Гаррос»: у нас в ложе было три человека: психолог, я и агент пришел посмотреть. У Возняцки – нет свободных мест. Но даже если ее не брать, она все-таки топ, а взять китайцев: на уровне 25-тысячников у них такие команды приезжают, что обалдеваешь. Иногда это даже чрезмерно. Большие авансы делать спортсмену неправильно. Но есть просто необходимые вещи. Сейчас вот нам необходим физио. 

Сергей боялся поцеловать Веронику до ее 18-летия. Со Звонаревой у них ничего не было

– Как начались ваши отношения? 

– Сначала возникла человеческая симпатия. В Веронике я увидел то, что не увидел в других. Но не мог понять, что это такое: Вероника молодая, большая разница. Плавно все переросло во что-то настоящее, высокое. Мы счастливы. 

– Когда стало перерастать, у вас была девушка? 

– Я однолюб. До этого в жизни была только одна история – на четыре года, с 17 до 21. Но счастья они не принесли. После них как раз понял, буду один. Потом работал в модельном бизнесе – это неудачная сфера для отношений, а Москва – неудачный город для них. Я видел, что из себя представляют современные девушки, поэтому семейные отношения с ними не строил. 

– Что не нравилось в девушках? 

– Легкодоступность. В моем понимании девушка – это твой тыл. Кому ты можешь доверять, кто не предаст. А то, что я вижу сейчас – ценности семьи, настоящих отношений умирают. Сейчас немодно иметь детей, жениться. Все хотят пожить для себя. Заключить брак в институте, как было у наших родителей, – это нонсенс для современного мира. Все хотят чего-то добиться и только после 30 задуматься. А до 30 они не подразумевают серьезных отношений. 

– Для вас важно было найти кого-то рано, а не в 35 лет? 

– Да. Но для этого нужна уверенность в девушке. Вот Вероника – уникальный человек: в ней есть жесткость спортсменки, чтобы работать и побеждать, целеустремленность, воля. Но в жизни она одна из самых женственных девушек, которые попадались на моем пути. Я уверен, она будет лучшей матерью моих детей. Я счастливчик, что у меня такая жена. 

– Логичный вопрос – у вас не было девушки с 21 года до Вероники. Как пережили те 10 лет? 

– Мимолетные отношения. 

– Хотя вы против них? 

– Но все равно я же молодой человек, этого не убрать. Только это нельзя назвать отношениями. Это то, что происходит везде сейчас. Я сразу обозначал, что отношения мне не нужны. 

– Тиндер? 

– Не тиндер, не через интернет. В жизни, но мы не съезжались и не жили вместе. Отношения не длились больше двух недель: неделя, две, три дня. Из-за того, что ненастоящие, я и разочаровывался. Хотя каждый раз начинал в попытке: «Вот, может, это». И через день понимал: «Нет, не это». 

– Вы сказали, что однолюб. Ходит слух, что у вас были отношения со Звонаревой. Причем сначала начались они, потом она взяла вас спаррингом и только после этого как тренера. 

– Это нонсенс. Всегда шучу, что если бы у нас были отношения, то мы бы и не расстались. Люди просто не понимают, что отношения невозможны на таком высоком уровне. Я никому не посоветую быть в отношениях и работать на достижение цели. Мало кто поймет, на что надо пойти и как поменять себя. 

Если игрок на меня начинал огрызаться, я это жестко пресекал. Другие тренеры отмечали Веру как плаксу и истеричку. У нас с ней тоже были слезы в глазах на корте, но большего она не позволяла. То же самое с Ритой. Но когда начинаются отношения, ты должен подстраиваться под человека. Ты уже не можешь сказать: «Иди работай». Ты не можешь жене, любимому человеку, бросить грубость или жесткость. 

Тем более, у Вероники остались фильтры детского воспитания. Иногда говорю нормально, просто громче: «Вероник, быстрее». А она воспринимает это так, как будто ею недовольны: «Все тебе не нравится». В эти моменты я ходил по лезвию ножа. 

– А Звонаревой вы говорили жестко? 

– Грубостей – нет, но я четко гнул линию: «Вера, я считаю так-то. Ты, конечно, выбирай, но я считаю, что ты делаешь неправильно». 

Отношений у нас не было. На тот момент я вообще работал с Кудрявцевой. Позвонила Звонарева и сказала: «Серег, можно мне в вашу команду?» – «Без проблем, но спроси у Аллы. Если она согласится, я не против». Она позвонила, Алла согласилась. 

И кем я был:тренером или спаррингом? Вот Саша кто был у Серены? Я знаю, что чуть ли не вторым человеком в семье по значимости после отца. Он проходил с ней через все. Мы с ним общались в то время, делились историями. Он решал многие вопросы, помимо того, что просто стучал по мячу. 

– Второй необходимый вопрос к вам. Вы взяли Веронику в 15 лет, стали ее мужем. Со стороны наверняка есть подозрения, что совратили несовершеннолетнюю. 

– Мужем я стал год назад. Долго вообще не мог понять своих чувств, хотя ей уже 18 лет было. Вроде симпатия большая, но я не мог ничего позволить. И когда уже начались отношения, я 500 раз подумал, прежде чем что-то случилось. 

– То есть была симпатия, но вы боялись, потому что ей 17 лет? 

– Да-да. 

Мне нравилась ее женственность, не по годам мудрость. Ты же общаешься, сравниваешь с другими девушками и плавно смотришь, как она относится к семье, сестре. Ты оцениваешь – и в какой-то момент это перерастает во что-то серьезное. 

– Первый поцелуй у вас случился, когда ей исполнилось 18?

– Конечно. До 18 я открещивался из-за разницы. Я даже на 20-летних не смотрел. 

– Я прав, что на турнирах вы живете в одном номере? 

– Да. 

– Считается, что во время соревнований надо воздерживаться. 

– Во-первых, жить в одном номере не подразумевает чего-то такого. Во-вторых, не считаю, что это на что-то влияет. 

– В куче видов спорта тренеры запрещают секс перед стартами. 

– Это у мужчин. Насколько я знаю, у них теряется внутренний стимул, жесткость, инстинкт хищника. Мужчина расслабляется. Но с точки зрения физиологии по энергозатратам – это как яблоко съесть. И ты восполнишь все микроэлементы. Да и лучше любить друг друга – все остальное хреновня. Естественно, не нужно устраивать ночные тусовки. Но когда ты соблюдаешь режим, для девушки это наоборот несет пользу. 

– То есть нет ничего плохого, чтобы заниматься сексом в ночь перед матчами? 

– Считаю, что нет. И читал, что легкоатлетки, наоборот, возят с собой мужиков на старты. Когда требуется дать стометровку, им нужно, чтобы постоянно был кто-то. Для девушки важно чувствовать себя любимой, а любовь проявляется разными способами. Плохо, когда их не любят. Тогда и в жизни проблемы. 

– Отлично, но получается, что вы вместе 24 часа в сутки – на корте, за его пределами и даже в отпуске. И полностью подчинены Веронике, носите за ней сумки, успокаиваете. Это напрягает как мужчину? 

– Наверное, нет, потому что у нас любовь. Она позволяет идти вперед. Да, мы вместе 24 часа в сутки. Моя жизнь принадлежит ей. Я живу ее мечтой. Не могу сказать, что мне не нравится, хотя я растворен в ее жизни и ее достижении успеха. Может, я бы и хотел поехать на шашлычки, но даже мысли такой нет. Есть цель – и мы к ней идем. 

Тяжело, когда что-то не получается, есть проблемы на корте, а вам надо потом прийти и вместе все это отпустить. И продолжать жить как с любимым человеком. Если бы не любовь, то давно сказали бы друг другу до свидания. 

– При этом вы еще и зарабатываете намного меньше жены, причем зарплату платит она. Комфортно в таких условиях? 

– Тяжело было, когда у меня не было денег, чтобы хороший подарок подарить. Я мог пойти заработать, начать тренировать кого-то. Но я не мог оставить Веронику. И вот этот замкнутый круг – просто жесть. Когда рядом твой любимый человек, а ты не можешь поддержать его финансово… 

А зарплата – если бы она не была женой, я бы имел свой процент с ее призовых и оклад. Но Вероника – жена, поэтому у меня нет зарплаты, это наши общие деньги. Она понимает, чем я жертвую. Я не считаю, что много жертвую, но у меня были желания и влечения. Пришлось их оставить. Обычно же тренер приезжает с игроком на турнир – потренировал, до свидания. Хочет – идет в музей. Но я завязан на Веронике. Если она устала и никуда не хочет, я буду рядом. 

– То есть деньги вы не делите? 

– Конечно. У нас семья в нормальном понимании. Браки по расчету, контракты – для меня это дикость. Деньги все у нее на счету. 

– И она переводит вам нужную сумму, когда просите? 

– Да нет. Это общие деньги, просто карточка на ее имя. Когда едем куда-то, оплачивает она. Я ни за что не плачу. Хотя если она захочет сказать до свидания, я останусь ни с чем. 

– Вы хотите купить машину. Что делать в этом случае? 

– Тогда я скажу ей об этом. Но сейчас она сама хочет мне ее купить, я говорю, что не надо. Сейчас лучше потратим на физио. Но я могу взять. Скажу: «Вероника, мне нужны деньги на это». 

– И это будет считаться вашей машиной? 

– На кого зарегистрируем. Да и таких вопросов не возникает. 

– Если хотите подарить подарок? 

– У меня есть деньги пока. Я не буду делать подарки как машина – не могу себе это позволить, и это глупо. Но подарить браслет или колье – могу позволить со своего счета. 

– Только не говорите, что у вас деньги остались от Звонаревой. 

– Что-то оттуда, что-то переводили на мой счет из призовых Вероники. И я же говорю – в основном она платит со своего счета. Соответственно, с моей карточки меньше снимается, и там лежит небольшая сумма. Могу на нее купить очень среднюю машину. И дальше я бомж. Ха-ха-ха-ха. 

Фото Демехина-модели висело на Пятой Авеню в Нью-Йорке. Автор снимка – великий Брюс Вебер, который сильно подставил Сергея

– Как вы стали моделью?

– Играл в теннис, дважды вышел в основную сетку Кубка Кремля в паре с Куницыным и Кравчуком. В одиночке не проходил дальше квала. Но один раз в квале во втором круге попал на канадца Нестора. Парника, хотя он иногда играл и одиночку. Нас поставили в воскресенье на центральный корт, зрителей было относительно много. Больше, чем в понедельник на основной сетке. Я проиграл – помню, как меня сковало. Но матч смотрел тренер-итальянец – Альберто Кастелани. В свое время он тренировал Марка Россе, Типсаревича, Карловича, Хишама Арази, Адриана Войня. И он увидел во мне какой-то потенциал, пригласил в Италию. Там меня содержал – я жил у него бесплатно, тренировался, он давал деньги на питание. 

У Кастелани был знакомый – директор модельного агентства. Он вышел из тенниса – сначала был агентом Воландри. И этот агент-директор сказал: «Давай, попробуй, чтобы заработать какие-то деньги». Так все и началось. Я поехал на кастинг, понравился. 

– Вы сказали, что тренер вас содержал – можно подумать разное. 

– Да, все думают в меру своей распущенности. Но он многих спортсменов так принимал – еще Оливера Мареха. При мне приглашал к себе людей, не связанных с теннисом. Он увлекался балетом, приглашал балеруна с Кубы. Они уникальные по характеристикам, но там не заработать. А он приглашал в Италию, устраивал, они жили у него в доме. А потом добивались успехов. Он щедрый человек, жил не для себя. 

Одного парня нашел в Шри-Ланке. Сначала парень помогал ему по дому, за это просто жил и питался. Потом тренер устроил его на работу. Мы сейчас переписываемся – смотрю, у него уже своя семья, работает. 

В моем случае было так: сначала я жил недалеко от теннисного клуба – в его апартаментах в Перудже, которые он обычно сдавал. Но потом он их, видимо, снова сдал, и я переехал в его дом в 20 минутах от города. Там крепость на горе, в ней меньше 500 жителей. И дом прямо в стене крепости. Основание стены – период этрусков. А кровать, на которой я спал, – XVI века. 

Кастелани – такой деятель культуры: ему нравится Микеланджело, Рафаэль. Атмосфера в его деревне потрясающая! Там куда ни плюнь – старина. В крепости, в которой находится дом, есть церквушка. Заходишь внутрь – полотно Перуджино (итальянский художник эпохи Возрождения, его произведения хранятся в Сикстинской капелле в Ватикане и флорентийской Галерее Уффици – Sports.ru). У нас на это идут смотреть в Третьяковку, а там – висит везде. 

Конечно, место не для молодых. Туда бы приехать – и наслаждаться природой, спокойствием. 

– Заинтересовала кровать XVI века – какая она? 

– Пипец неудобная. Для меня она была очень короткой. Ноги постоянно упирались. А спинки сзади и спереди – деревянные. Я ему долго говорил: «Альберто, давай поменяем?» – «Как это? Это же XVI век» – «Да хрен с ним. Мне спать невозможно». Потом поменял. Ее отнес в другую комнату, а мне купили нормальную. 

Так я жил в Италии, подрабатывал модельным бизнесом. Тренер не мог дать больше денег, чтобы я ездил по турнирам. Поэтому я играл клубные матчи. Чем хороша Европа – кроме профессиональных турниров, там развит теннис на уровне федераций. Ты можешь не играть турниры, но зарабатываешь на жизнь. В России таких турниров нет. А в Европе ты играешь. Ты кайфуешь. Набираешь деньги и опыт, потом раз – заявился на профессиональный турнир. Едешь – играешь. Выиграл – нормально. Проиграл – снова заявился на клубный, чтобы заработать. 

И как-то к нам в Италию приехал один американский агент и привез Леру Соловьеву на юниорские турниры в Милане перед «Ролан Гаррос». Увидел меня, я его заинтересовал как игрок. Но потом, как я узнал, он хотел, чтобы я тренировал Леру. Тогда ею занимался отец, но он был жесткий, перегибал, а этот агент хотел взять меня спаррингом, а отца убрать. Правда, изначально сказал так: «Приезжай в Америку, там есть моя академия, в ней работает хороший тренер Тарик, я тебя буду спонсировать». 

Я приехал. Начал тренироваться – и на меня через соцсети как-то вышло модельное агентство из Майами. Его открыла бывшая известная модель Мишель Помьер. Небольшое агентство, они брали моделей штучно. Есть большие агентства, но там много портфолио. Кто-то из клиентов хочет что-то снять, агентство посылает им презентацию: «У нас есть этот, этот и этот». И до тебя очередь может не дойти. Поэтому лучше работать или с агентом напрямую, или с маленьким агентством. Тогда они заинтересованы в каждом человеке. 

В этом агентстве работал русский, который переехал в Америку. И через него мне начали подкидывать работу. Но параллельно я еще играл в теннис, не оставлял надежды. Вообще, когда только попал в США, на многое в теннисе открылись глаза. Например, с 90-х годов в России покрытия очень быстрые. Протертые. Из-за этого я играл так: подача – выход к сетке. На грунте не мог. Но месяц потренировался – и выиграл 15-тысячник. Для всех это был нонсенс. Мне ребята звонили, смеялись. Тот же Саша Кудрявцев: «Серег, ты – на грунте? Да не поверю». 

– Гугл подсказывает, что вы были моделью Armani и лицом культового американского бренда Abercrombie & Fitch. Как это случилось? 

– Фотошут для Abercrombie & Fitch – уникальный. Во-первых, они использовали мою фотографию два раза. Это единственный случай в их практике. Первый раз использовали мой образ в год съемки или на следующий. Через четыре года – еще раз. Тогда мы с Вероникой как раз приехали в Америку. Идем по Пятой авеню – на входе в магазин Abercrombie & Fitch фигуры ребят с оголенным торсом. Девчонки подходят – фотографируются с ними. Я смотрю – а сзади мой огромный портрет. Подхожу, снимаю футболку, встаю рядом. Они все смотрят, не могут ничего понять, потом начали перешептываться и подходить, уже со мной фотографироваться. В Америке по этой фирме вообще сходят с ума. 

А взяли меня, ни разу не видев в лицо. Я тогда еще совмещал с теннисом, поэтому работал только по direct booking, когда берут по фотографии. Обычно же нужно ездить на кастинги: фирма увидела твое портфолио, ты ей понравился. Следующий этап – они хотят посмотреть тебя, потому что фото можно сделать какое угодно. До кастинга надо добраться. Плюс возьмут или не возьмут, нужно вернуться обратно, потратить деньги на билет. И тут звонит агент из Америки: «Собирай вещи, ты им очень понравился». 

Предыстория вообще смешная – я в Курске, гуляю с друзьями. Ночь, пошли в кабак, выпиваем. Утром просыпаюсь с бодунища, звонок американского агента: «Срочно пришли свои фотографии. Живые – как сейчас выглядишь, так и пришли» – «Сейчас не самый удачный момент» – «Неважно, присылай». Я как-то протер глаза, мама сфотографировала. Я встал анфас, в профиль. Через день: «Все, ты понравился, прилетай». 

Прилетаю в Америку – даже не знаю, что за фирма. В Майами встречает фургон. В нем сидят еще четыре девчонки и трое пацанов. Думаю: «Ну, наверное, это все мы». Едем час на острова Ки-Уэст. Там резорт, океан со всех сторон. Захожу в отель: на кого ни посмотришь – все симпатичные. Потом оказалось, что в отеле в этот момент находится 80 моделей – 40 ребят и 40 девчонок. Из них есть еще и kids. И это все от Abercrombie & Fitch. Две недели  мы жили в этом резорте.

– Тусили? 

– Конечно, вечеринки, алкоголь. Не настолько жестко, как показывают в «Американском пироге». Но разное происходило. При этом шло и ежедневное отсеивание. У нас были классы актерского мастерства, чтобы раскрепощать тебя перед камерой, чтобы ты чувствовал себя свободнее с девчонками. Мы учились как актеры: сидит куча народу, а нас просят: «Изобразите из себя какое-нибудь животное». И ты перед всеми должен не стесняться. 

Плюс две недели они дают на знакомство. Те люди, с которыми потом фотографируешься, становятся друзьями, ты можешь их обнять. Вот так они подготавливали всех перед фотошутами. При этом постоянно фотографировали. И потихоньку отбирали. В конце осталось 12 человек. 

– Вы попали в топ-12? 

– Да. И всех нас потом использовали в рекламе. Кого-то на пакете разместили, кого-то просто в магазине. А меня сделали лицом бренда. Причем все фотографии были сделаны за эти две недели. Любую фотографию, которую они делали за это время, они могли использовать как хотят. Без всяких претензий с твоей стороны, процентов.

Одним из фотографов на резорте был Брюс Вебер. Там я с ним познакомился, понравился. Это он увидел мое портфолио и пригласил на резорт. Дальше уже приглашал не раз, и я зарабатывал деньги в других местах. Он же научил глубокому быстрому дыханию – кислород увеличивается, начинает кружиться голова, зрачки меняются. Для фотографа это суперэффект. 

Еще меня предупреждали, что фотографы будут предлагать травку, потому что при курении сильно меняется облик человека. Для них это классно, но модели не нужно. Мне один раз такое предложили. Сразу позвонил агенту, он ответил: «Ни в коем случае. Если они хотят, пусть платят в пять раз больше». 

– Вебер считается топовым фотографом. Вы поняли, за счет чего? 

– Все фотографии, которые я с ним делал, – очень чувственные. Неважно, с девушкой или без, но это грань фола. Эротика и то, что можно выставлять. Для Abercrombie & Fitch у меня есть фотография с девушкой – мы лежим на траве, обнимаемся. Она настолько с перчинкой эротики, при этом в пределах разумного. 

Вебер же вообще как стал известен – снимал для Abercrombie & Fitch. И в один момент общественность в Америке стала жаловаться, что фотографии получаются на грани порнографии. Случился суд. Abercrombie & Fitch его выиграла – и из-за скандала стала суперизвестной, а Вебер – топовым фотографом, который продолжил фотографировать на грани эротики. 

– Чем он удивил? 

– Сказал, что не любит фотографировать моделей. Потому что у них стандартная мимика, они знают, как вести себя. А я даже спрашивал людей в резорте, откуда они: один в волейбол играл, другой учился, третий подавал кофе в баре, а кто-то из агентов его заметил и пригласил. Там было мало моделей. 

Еще в то время все перешли уже на цифровой фотоаппарат. А Вебер снимал только аналоговым. Кстати, смешной случай произошел, когда нас уже осталось по шесть человек. Вебер вдруг подзывает, я подхожу. А он такой: «И все девчонки». Они вшестером подбегают ко мне, он фотографирует. Говорит: «Это для тебя, возьмешь в Россию». 

А другая фотография от него стала трагедией. Она появилась случайно. 

– Где у вас рука в районе паха? 

– Да-да. Ситуация такая, что после Abercrombie & Fitch Вебер стал звать для съемок в журналы. Как-то я надолго уехал, вернулся, и он предложил встретиться: «Приезжай ко мне домой, хоть посмотрю, как ты выглядишь, чтобы понимать, с чем работать». Когда приехал, он предложил сделать фотошут для портфолио. А когда такой человек делает портфолио… Ты просто приходишь потом и говоришь: «Вот фотография Брюса Вебера». Тебе сразу: «Иди сюда – на работу».

В итоге фотошут был такой, что я без мейкапа, без всего. Просто пришел, снял кепку – он начал фотографировать. Сделали много кадров, в том числе с рукой – просто для внутреннего пользования. Потом у него я снимаюсь в журнале во Флориде, где рекламирую плавки. И на мое удивление он вставляет в этот журнал то самое фото, хотя оно вообще не в тему. Тематика фото другая – цветные с мейкапом. И раз – одна черно-белая, где я в своих шортах и трусах. А в журнале: шорты – Hugo Boss. Хотя вообще не Hugo Boss. 

Не знаю его мотивации, в легком шоке звоню агенту: «Это что такое?». Она: «Ничего не сделать, фото уже выставили. Для модельного бизнеса здесь ничего такого. И знаешь, портить отношения с Брюсом Вебером не нужно». 

После этого случая было не по себе. Я же всегда думал, как родители отнесутся. Говорил, что в модельном бизнесе нет ничего грязного. И когда они увидели эту фотографию, начали переживать. Для моего имиджа это плохо, поэтому тогда сильно расстроился. Сейчас эта фотография периодически всплывает, и люди неадекватно относятся. Не понимают, что за этим стоит. Считают: «Ну какой этот может быть тренер? Это жиголо». Но что-то делать поздно, фотография есть в интернете. А жаловаться Брюсу Веберу – меня бы больше никогда никуда не пригласили. 

– Кстати, Вебера обвиняли в домогательствах модели-мужчины. 

– Не исключаю, но со мной такого не было. Если не позволяешь – этого и не происходит. Плюс у меня был теннис. Мне эти штуки не нужны. Я пришел, заработал, ушел. Но многие люди приходят, и у них нет других вариантов. Если они не будут работать сейчас, им нечего будет есть завтра. Поэтому поступаются совестью. 

– То есть к вам ни разу не подходили с намеками на гомосексуальную связь? 

– Нет. Вокруг крутились такие люди, но то ли они боялись, то ли я себя как-то вел так, что не допускал такой возможности и в разговоре их даже исключал. У меня же и первый хозяин агентства был бисексуал. Мы собирались иногда в компании, сидели в ресторане. Я понимал, что, возможно, он чего-то и желал, но ко мне с этим даже близко не подходил. 

Русский агент в Майами тоже был голубой. Но у нас отличные отношения. Он говорил: «Да с тобой все ясно, ты гетеросексуал». И это не мешало нам общаться. 

– Когда появилась информация о вашей свадьбе с Вероникой, на теннисном форуме написали: «У всех местных геев траур». Вы знали, что кумир для них? 

– Да все рождается из-за того, что я не был замечен в каких-то таких отношениях до этого. Если какие-то девушки и были, то о них неизвестно. Вот и думают, что, наверное, я не той сексуальной ориентации, раз не хожу с блондинками, как принято. Но мне это было неинтересно. Это все пустое. 

Демехин дефилировал для Armani на неделе моды в Милане. За два часа ему заплатили две тысячи долларов

– Самое странное предложение о работе за время модельной карьеры? 

– В Москве знакомая привела в агентство, оставил свое портфолио. Меня спросили: «В какой сфере готовы работать?» – «Да в принципе во всех». Они перезванивают: «Есть показ нижнего белья в таком-то клубе» – «Нормально». Хорошо, что подружка была рядом. Она уже прожженная, говорит: «А что за клуб?». Оказалось,  стриптиз-клуб. Там идет стриптиз, он останавливается, парни проходят в каких-то трусах. Уточняю: «А деньги хоть какие?». И назвали сумму за пять часов – я бы на теннисном корте заработал в три раза больше. 

– Это сколько? 

– В районе 200 долларов. Но вопрос стоял не только в деньгах – для имиджа это не очень хорошо. 

– Почему? Есть пример Тарзана. 

– Был случай – меня Сергей Зверев пригласил сниматься в клипе. Но я уже работал в ЦСКА и не мог себе такого позволить. Мне нравятся клипы Зверева, но они чуть-чуть не соответствуют понятию тренера на госработе. Что-то могло бы быть. Поэтому я многие предложения отвергал. 

– Расскажите тогда про состоявшийся, но самый сложный фотосет. 

– Он же – самый смешной. Это было в Милане. 

Проблема итальянской моды тогда, как и сейчас европейской, – она переходила на унисекс. Даже если широкие плечи, то ноги просто тонюсенькие. А у меня бедра, попа – мясистое все. И вот приходишь в Gucci: ты им нравишься, пиджак померил – все хорошо. Натягиваешь брюки – а они не то что не застегиваются, ты их не можешь поднять выше колен. Если у меня 52 европейский размер, то они дают 46. И в итоге говорят: «Как жалко». Проблемы были с ними, всякими Dior. 

С D&G, Calvin Klein и Armani – нормально. И то, Armani на пределе – штанишки должны были быть свободными, а они еле лезут. Как раз пришел на фотосессию для одного такого бренда. Съемка зимой-весной летней коллекции. Тематика – пляж. Создавали его в студии, сделал задний фон. На полу реальный песок – на этом песке фотографируешься. Я беру первые шорты, начинаю натягивать – не могу надеть. Они смотрят: «We are fucked». То есть «Мы облажались». А съемка уже назначена, все уплачено, все пришли, я снимался с девчонкой. В итоге начали обыгрывать. Все фотографии у меня получились или полулежа, или за девушкой, или у меня до паха джинсы, а сверху плащ, за ним не видно, что они досюда.

Есть только одна фотография, где я стою один, а штаны меня облегают. Хотя они должны быть вообще свободные. Смотрится вроде как должно быть, но так не должно. А еще холодно – европейцы же, с отоплением проблемы, песок холодный. И смешно, и не до смеха. 

В этом плане больше нравился Freddy. Это направление для фитнеса, поэтому их параметры соответствовали моим. Но чаще возникали проблемы. Например, однажды во время недели моды в Милане по мне отбирали луки. То есть выбирают одного человека, ты приходишь заранее. Там 40 выходов – 20 парней по два выхода. И вместо того, чтобы каждого готовить – пиджак, брюки, они на мне подбирали наряды и подгоняли размеры. Для всех. А потом пришли ребята – им мое оказалось большеватое. Пришлось срочно подшивать. 

– Со стороны неделя моды – это шик и красота. 

– На самом деле сначала неделя жестких кастингов: каждый день по десять кастингов разных фирм. Если прошел их, неделя – дефиле. Меня отобрали для Roccobarocco и Armani. Ты можешь дефилировать для скольких угодно фирм, если дефиле не пересекаются. За короткий отрезок можно заработать хорошие деньги. Но тогда я прокушал то, что остается за кадром. 

Взять Armani. Сначала идешь на предкастинг, там человек 300. Дальше попадаешь на кастинг. После кастинга только выбирают. И выбирает не Джорджо, а ассистент. Меня не выбрали – поставили на waiting list. И как-то звонят: «Срочно приходи». Прихожу – сидит Джорджо с ассистентами. Я по-итальянски говорю. А они думают, что не понимаю, – и между собой: «Почему вы его сразу не взяли? Он же лучше, чем те были» – «Да-да». И такие счастливые, что его все устроило. 

Говорят, что он тоже голубой. Но ответственно относится к работе. Нас стилист подготавливал, но он к каждому подходил. Меня уложили, Армани подошел: «Нет-нет, ему по-другому». Взял – и сам мне по-другому сделал. То есть проверяет каждую мелочь. Со всеми моделями классно общается, узнает, как дела. С девками, говорили, он другой: «Давай двигайся, чего тут встала?». 

Еще говорили, что он чуть ли не все свои магазины и кафе объезжает каждое утро. 

– Лично с ним разговаривали? 

– Сделал вид, что по-итальянски не умею. Не почувствовал, что это уместно. Там одна мысль – лишь бы не накосячить. Мне-то еще легче – я независимый. А для остальных он как икона. Стоят – лишь бы не сказать лишнего. 

– А по подиуму комфортно идти, когда вокруг куча людей? 

– Нормально. Сердечко колотилось, конечно. Там есть еще понятие first faces – это те, кто открывает коллекцию. У меня был выход от Roccobarocco, я его открывал. Темнота, ирландская дудка, потом включается свет, ты первый идешь в зал. Прикольное ощущение. 

– Походке специально учились? 

– Нет. Когда потом в Курск приезжал, знакомые открывали модельные агентства и приглашали на мастер-классы для девчонок. Я им всем говорил: «Все эти школы моды, где учат походке, как держаться – чушь. Вы просто тратите деньги». Тебе просто перед стартом говорят, какой походкой идешь. На расслабоне или более строгая, в зависимости от коллекции. Но чтобы осанку держать – такого нет. 

Как и не качался специально, не было особо питания. Тогда еще теннисом занимался, а это как топка: что есть – закидываешь, все перегорает. Просто ходил на ОФП – это подразумевает подтягивания, где-то – штангу. Но фанатом не был и протеины не пил. До сих пор против них. 

Еще один стереотип модельного бизнеса – лица. Прихожу на кастинг McKenzie, передо мной стоит симпатичный парень, хорошая фигура. Я знаю, что его не возьмут. А приходит с широкими губами, не красавец, еще ходит чуть-чуть не прямо – его берут. И у многих брендов парни далеко не красавцы. Armani и D&G – да. Остальные используют такие непримечательные лица. Есть тенденция – чтобы они не отвлекали от одежды. 

И, конечно, в этом бизнесе все не так, как многие думают. 

Фотограф Брюс Вебер

– Что именно? 

– Взять неделю моды. Агентство снимало нам апартаменты. Весна, ноль градусов. На обогревателях экономят. А там квартира и несколько комнат – для девчонок и пацанов. Девчонки включали газовые конфорки и целый день грелись. 

С нами жило много бразильцев. Они веселые ребята. Вечером какие-то тусовки: сидят, выпивают, хихикают. При этом у этих людей нет денег. Они живут в съемных квартирах, едят непонятную пиццу. А мы на ТВ или на fashion weeks видим, как все такие крутые пошли. Но они не знают, что эти люди прошли до этого. Что отстояли сумасшедшие очереди на кастингах, чтобы на тебя просто посмотрели и сказали: «Э, следующий». Для меня это было испытанием. Я пришел, на меня какой-то мудила смотрит и говорит мне: «Нет», – это личное оскорбление. Сейчас понимаю, что не личное – просто не подхожу. Но в тот момент было личное. Типа «Ты не знаешь, кто я, и как-то оцениваешь». В теннисе все по-другому. 

– Еду в съемной квартире агентство хотя бы оплачивало? 

– Нет. Все сами. Только квартиру нам снимали. И то – если ты получаешь работу, то деньги забирают в счет квартиры. Если не попал, тогда с тебя не берут. То есть агентство ничем не рискует. 

– А вы сколько получали? 

– За ту самую фотографию для Abercrombie & Fitch полторы тысячи долларов. Но такое фото в портфолио перед тобой открывает многие двери.Поэтому многие готовы работать с тем же Брюсом Вебером даже бесплатно. Для них это мечта. 

Лучше платят за какое-нибудь дефиле Armani. Час дефиле и час подготовки – тысячи две долларов. 

Есть мнение, что в модельном бизнесе большие деньги, но это не так. И это единственная профессия, где женщины зарабатывают больше мужчин. Мужчины – копейки. Хорошие деньги только на ТВ-рекламе и на campaigns фирм вроде Armani. У них был парфюм Acqua Di Gio. В первый год парень сфотографировался, и его campaign использовали десять лет. Он за каждый год получал процент, плюс хорошая сумма заложена изначально. 

И еще хорошие деньги давали за каталоги. Но это самое тяжелое для меня. Ты надеваешь наряд, и тебя не ставит фотограф. Обычно же у фотографа есть идея какая-то. А здесь ты надел, начинаешь двигаться постоянно – и тебя каждую секунду фотографируют. Нужно постоянно менять положение. Для меня это было так сложно, я не настолько раскован в этом деле. Один раз сделал, но зажат был. Девушка еще может, а когда мужик стоит так – для меня это дико. Но заплатили хорошо– тысяч пять долларов. 

Карьеру в теннисе он закончил, потому что не было денег. Но сейчас в теннисе еще хуже

– Когда вы закончили карьеру модели? 

– Как и теннисную – лет в 25. Но она не была карьерой. Есть время – позанимался. Переехал в Россию – закончил. Вернулся в Италию – снова начал. Последний раз снялся по дружбе для сети пиццерий из Черноземья – «Жар-пицца». Заплатили 50 тысяч рублей. 

Закончил, потому что модельный бизнес противоречит моему мировоззрению. В теннисе все зависит от тебя. Насколько ты хорош, настолько и успешен. Неважно, тренер ты, игрок или спарринг. Модельный бизнес от тебя не зависит. Какой бы ты внешности ни был, сегодня – мода на твою внешность, завтра – нет. Сегодня ты понравился тому, кто тебя просматривает на кастинге, завтра – нет. Тебя оценивают чисто как бумажку. Это чувство – грязное. Мне оно очень не нравилось. 

– В теннисе лучше, но там у вас тоже не получилось большой карьеры. Почему? 

– Финансы. Самое обидное, что сейчас деньги есть. На пацанов они выделяются. Но девчонок тоже, но у них большая конкуренция – девочек много. А ребят вообще нет. Как-то был свидетелем, как один теннисист говорит другому: «Хочу уехать в Америку в институт, заканчивать». Потом ему не дают американскую визу почему-то. Смотрю – возвращается в теннис: «А мне деньги дает федерация, раз дает – чего бы не взять». То есть он сам в себе не видел потенциала, но из-за того, что не было других игроков, ему дали деньги. 

Были ситуации, как с Вероникой приезжаем на турнир – одновременно мужской и женский. И я вижу ребят, которые не попали в основу – проиграли в последнем круге квала. Они могут записаться на лаки-лузера (в лист ожидания в основную сетку на случай чьего-то отказа – Sports.ru), но не записываются. На следующий день выясняется, что если бы они записались, то попали бы в основу. 

Или турнир в Турции. Прохожу – один наш спонсируемый игрок. Ему через пять минут выходить на корт, а он сидит и в танчики играет. Говорю: «Слышь, тебе же еще матч играть» – «Ничего-ничего, у меня пять минут еще есть». И на этих людей выделяют деньги. Я когда это видел – обалдевал. Думал: «Нам бы такие возможности. Что бы мы могли сотворить!». 

Мне нужен был один год, чтобы отучаствовать во всех турнирах. Один год, чтобы я мог себе позволить посетить 35 турниров. Я отыграл бы и посмотрел, на что что способен… А я проводил турниров 10. А после 21 года – турниров шесть. Потому что раньше, чтобы нам  заработать очки, нужно было выезжать в европейскую страну. Сейчас в России сколько проходит турниров! А еще в Казахстане, Узбекистане. То есть ближнее зарубежье, где ты тратишь копейки, но можешь заработать очки, опыт. У нас такой возможности не было. 

– Парень, который не уехал в Америку, еще играет?

– Нет, закончил. Он серьезно травмировался и перестал. Хотя изначально было понятно, что потенциал не первой сотни. А у нас были ребята с потенциалом, но без денег. Вот у моих родителей денег не было вообще. По юниорам принимающая сторона часто оплачивает приезд. ЦСКА очень помогал. Но как только попадал в профессионалы, ты был предоставлен сам себе. Не было такого, что твои турниры оплачивало государство. 

– Соответственно, у тебя нет очков, ты не можешь попадать на турниры, нет практики. 

– Конечно. Если даже появились деньги поехать на один турнир – ты приезжаешь, но у тебя трясутся руки, потому что ты знаешь, что если сейчас проиграешь, то в следующий раз непонятно когда приедешь. Или если даже сэкономил и поехал, то дрожишь: «И че, я сейчас проиграю и буду сосать палец?». Или в 20 лет не можешь пригласить девушку в кино или ресторан, потому что для тебя это накладно по деньгам, и тебе на них надо на турнир поехать. 

Тогда система подразумевала, что с улицы приходили такие, как мы – таланты. То есть был естественный отбор, не было супербогатеев, потому что мы их обыгрывали. А сейчас такие, как мы, даже не могут начать играть в теннис, потому что нет условий. Вот у меня в Курске один государственный теннисный корт. Не находится свободного получаса, чтобы поиграть – все забито. Из-за этого играют только богатые. У кого все есть – ну какой характер. Зачем ему выходить и до крови, до пота ползать, умирать на корте, если он и без этого может пойти в ресторан? Нет конкуренции – в этом большая проблема. Сейчас родители из обычной семьи не могут привести ребенка на теннис.

Мы с Вероникой счастливчики – есть ЦСКА, который всегда предоставлял нам корты, мы за них не платили. А это же какая сумма! Корт по самым скромным меркам – полторы тысячи в час. И это какой-нибудь «Крокус-Сити» на непонятном самом быстром покрытии с галимым освещением. В теннис на таких не играют. 

Тебе нужно четыре часа в день. Каждый день, кроме воскресенья. 

– Это 36 тысяч в неделю. 

– Потом тебе надо оплатить тренера. Сейчас минимум он берет две тысячи в час. В общем, играют те, кто может себе позволить. 

– Когда начались эти проблемы? 

– Постепенно все загнивает. Был бум при Ельцине, в теннис вливалось много денег. Я помню забитые стадионы на Кубках Дэвиса и Федерации. Это наложилась на советскую систему, когда была нормальная селекция. Приходили в школы – через год отсеивали 20%. Потом еще так и еще. И оставались лучшие. Не стояли родители с палками. Родители приводили – уезжали, сложится – сложится. 

Один раз Демехин проиграл матч, потому что об этом попросил соперник. Люди часто заходят к нему с разговорами о ставках на Веронику

– Вы почти всю карьеру провели на «Челленджерах» и «Фьючерсах». Это же рай для ставок и договорняков.  

– Слышал, что сейчас это бич, большая проблема в системе. Но кто в этом виноват? 

Смотрите, с момента моей карьеры призовые на «Шлемах» и топовых турнирах возросли в десятки раз. А на 10-тысячниках суммы не изменились. Инфляция идет, а суммы те же самые. Ты приезжаешь на турнир и, даже если выигрываешь его, то вряд ли покроешь двух человек. Себя покроешь, тренера – уже нет. Поэтому игроки, близкие к завершению карьеры, начинают заниматься договорняками. Я против этого, но сама же Международная федерация тенниса создает такие условия. Можно было бы увеличить призовой фонд или начать оплачивать проживание, а они не работают в этом направлении и вообще недавно хотели сократить промежуточный этап. 

Я просто не понимаю зачем. Человек хоть как-то играет, пытается, думает, что профессионал, а ему говорят: «Нет, ты не профессионал, они начинаются отсюда». Человек завяжет с теннисом. То есть становится меньше игроков, будут тренеры без работы, бренды менее охотно пойдут. Меньше спрос – меньше денег. Хорошо, что ситуация изменилась. 

Про ставки – они же сами ввели лайвскор на мелкие турниры. Подписали контракт с букмекерскими конторами. Отсюда начались все несчастья, пошло разделение ATP и ITF. Но ITF не захотела разрывать контракт, потому что там миллионы денег. 

Плюс что еще происходит: знаете, сколько Вероника получает негативных сообщений? Когда проигрывает, ее кроют последними словами: «Да провались ты, да будь ты проклята, ты конченная мразь». Это ставочники, которые при неудаче начинают писать. И это все из-за лайвскора

– Вам во время карьеры предлагали сдать матч или поставить против себя? 

– Когда я играл, этого еще не было. Но один раз в Италии случился чисто дружеский вариант. Парень послабее сказал: «Мне надо для рейтинга сегодня выиграть. Я тебе дам денег». Я уступил – и после этого не мог выиграть. Подумал: «Да ну нафиг – это как-то неправильно». Причем денег получил на поход в кино. 

Веронике вот раньше писали. Пробовали заходить через меня, некоторые, как казалось, друзья. Начиналось: «А как форма у вас? А не устала ли она?». Такие заходы издалека типа оценить состояние Вероники. Были разные предложения: «Слушай, а ты же там крутишься, ты же можешь сказать, кто травмирован, кто – нет?». Но когда ты ставишь себя так, чтобы не писали, все прекращается.  

А я только слышал намек, сразу обрубал, потому что, если кто-то тебе пишет, ты должен сразу сообщать в tennis integrity. И это долгий процесс. Ты должен скрины делать, писать, кто это – знаешь человека или нет. И мне просто лень было отправлять всю эту переписку. 

– В integrity unit нужно отправлять, потому что они могут и сами спровоцировать? 

– Теоретически да. Но иногда доходит до идиотизма, тебе пишут: «Как самочувствие Вероники?». И ты не поймешь, должен писать в integrity или нет. Ты же не можешь на всех строчить доклады. А кто хотят – они же обтекаемо делают. 

***

– Если Вероника почувствует, что ей все-таки нужен другой тренер, кого будете тренировать? Снова девочку? 

– Нет. Думаю, я всегда буду рядом с ней как муж. Даже если будет тренер. Ну и возьму мальчика, скорее. Молодые девушки – этот этап я прошел. Да и для семьи мальчик проще. С девками в туре – Вероника будет волноваться. 

– Пока вы вместе и в этом сезоне уже трижды пробились в основные сетки «Шлемов» – для вас это первый опыт со времен Веры. Ощущения? 

– Никогда не думал о том, что когда-то сидел на финале. Настолько с улыбкой к этому отношусь. Многие не понимают, почему я не остался в профессиональном туре. Думают, что у меня не было предложений. Как так я мог променять то на это? Но что я там не видел? У меня свое мнение и видение. Лучше поеду на природу и шашлыки поем. Для меня от этого будет больше удовольствия, чем сидеть на каком-нибудь «Ролан Гаррос» в players lounge. А там большинство людей приезжает как вы и говорите – приобщиться к этой элите. Для меня это чуждо. 

Сейчас не скучаю. Чемпионы вырастают в жести, это закаляет. Когда играешь не в новых кроссовочках, а с дырками. Что они тебе до крови натирали. Такое поколение – это Дементьева, Сафина, Кузнецова, Мыскина. Они выросли в перестройку в самой жести. Может быть, они так не жили, но они видели это. Когда в переход спускаешься, а там бабушки книжки продают из дома. И они понимали, что если ты не заиграешь, то точно так же будешь стоять и милостыню просить. Это закаляло.

Фото: instagram.com/sergey.demekhin (1,2,5,11,12,21); Gettyimages.ru/Matthew Stockman; globallookpress.com/AFP7 (4,5); facebook.com/Tarik Benhabiles; instagram.com/kudermetova (8,9,22); личный архив Сергея Демехина (10,14-18,20); commons.wikimedia.org/Zyance; globallookpress.com/Cinetext/Distler

logoСергей Демехин
logoВероника Кудерметова
logoВера Звонарева
logoАна Иванович