«Стекла – в труху, внутри – все в крови». 26-летняя регбистка сборной России разбирала завалы в «Крокусе»
22 марта в России случился крупнейший теракт за 20 лет – вооруженные люди напали на «Крокус Сити Холл». Погибло 144 человека, значительная часть здания выгорела, а над концертным залом обвалилась крыша.
В течение недели сотрудники МЧС разбирали завалы. Среди спасателей оказалась 26-летняя регбистка клуба «МАР-Слава» и сборной России по регби-15 Анастасия Семак.
Что поразило ее внутри «Крокуса»? Почему она стала спасателем? Сколько зарабатывает пожарной? В чем кайф женского регби?
Александр Головин пообщался с девушкой удивительной биографии.
Семак работала в «Крокусе» два дня. Самая жуткая картина – обожженные сэндвичи и пакеты с чипсами
– Как вы оказались на разборе завалов?
– Много лет я работаю добровольным спасателем. Это общественный отряд, в который вступают люди разных профессий. В обычное время они – секретарши, менеджеры, медики, а в свободное время работают спасателями.
Когда случилось ЧП, мы все были онлайн и ждали распоряжение начальника отряда. Теракт произошел в пятницу, в воскресенье нас вызвали. Я проснулась, увидела сообщение, собралась за 15 минут и поехала в отряд. Как старшая группы приехала одной из первых – мы собирали оборудование, закидывали его в машину. Через час-полтора были в «Крокусе».
– Когда оказались перед зданием, первые эмоции?
– Масштаб и запах гари. Если сейчас проехать мимо «Крокуса», кажется, запах еще не пропал.
Но в целом все случилось настолько быстро, что особых мыслей не было. Подъехали, подошли к штабу, нас проверили, записали количество человек и сразу отправили в здание. Там показали место работы.
Мысли появляются, когда спадает адреналин. Начинаешь обдумывать увиденное, вспоминать. На ЧС нет времени.
– Что именно вы делали в здании?
– В воскресенье работали на третьем этаже. По краю стены, где остекление, произошло обрушение. Под завалами до сих пор тлела стекловата. Нам поставили задачу – предотвратить очаги возгорания. Для этого нужно было разобрать завал, иначе через время вспыхнуло бы снова. Мы разобрали и предотвратили три очага повторного возгорания.
Во вторник переместились в яму – в зрительный зал, где произошел пожар, и обвалилась крыша. Там разбирали конструкции, по возможности искали останки. Готовили место для подъезда техники, которая разбирала крупные части завалов.
– Завалы вы разбирали руками?
– У нас есть бензорезы и гидравлические инструменты, которые помогали раскусить то же сиденье на несколько кусков. Но больше руками.
– Чем разбор завалов в «Крокусе» не похож на те, что вы видели до этого?
– Очень сильный прогар. Температура поплавила даже несущие конструкции. Казалось бы, там такие здоровые балки, но все в ужасном состоянии. Они абсолютно черные и искажены в момент, когда происходило обрушение.
Многие спрашивают: «Как думаешь, будет реконструкция?» Я предполагаю, что сносить нужно весь концертный зал. Не представляю, как можно реконструировать, когда поврежден каркас.
Плюс нависающие конструкции, которые иногда отваливались. Несколько раз за смену появлялась угроза обрушения – срабатывали маяки, реагирующие на вибрации. В этот момент весь личный состав выводили наружу.
– Вы находили тела?
– Нет. Коллеги тоже не находили. Предполагаю, что перед нами работали кинологи – они нашли всех, кого возможно.
Но была кровь. В телеграме публиковали много видео, как террористы идут по фойе и стреляют в людей рядом с выходами. Когда мы проходили мимо этих выходов, видели: стекла разлетелись в мелкую труху. Вокруг – кровь, которую никто не смывал. Снаружи прошел дождь, а внутри все еще было в крови.
– То есть в фойе жутче, чем в зале?
– Да. В зале огонь все сделал все черным. Ничего ужасающего и страшного для меня там не было. А вот когда идешь по кровавым осколкам и вокруг выбиты все стекла, – это жутко. Видеть такое – тяжело даже подготовленному человеку.
– Меня поразили фотографии с сохранившимися тарелками и деформировавшимися стеклянными стаканами. Ощущение, что еще вчера вокруг была жизнь и веселье.
– Когда мы проходили мимо кафе на втором этаже, там лежали сэндвичи, напитки, пакеты с чипсами. Все было обожженное, покрытое сажей. Криповая картинка как из ужастиков, особенно когда идешь с фонарями.
Где-то висели куртки и шапки. На минус первом этаже стояли машины, хотя под ногами вода, все хлюпает, света нет.
В такие моменты вспоминался Чернобыль. Только недавно люди пили чай с бутербродами, а сейчас ты разбираешь завалы.
– У вас есть понимание, почему выгорела огромная часть здания и рухнула крыша? Да, террористы подожгли сиденья в зале, но на этот случай есть пожарная сигнализация.
– Близкая подруга была на концерте, выбралась живой и невредимой. На днях мы общались, и она сказала, что система пожаротушения сработала не сразу. Спросила, как должно быть.
Я ответила, что система срабатывает мгновенно. Есть датчики, которые реагируют на дым, есть – которые на температуру. Дыма было невероятное количество, а температура – если она поплавила несущие конструкции – сами представляете, какая. Там все горело синим пламенем.
Второй момент – сиденья. Из-за дерева и материала под обивкой они моментально вспыхнули и были сожжены до металлических конструкций. Мы увидели только каркас и кучу минеральной ваты, похожей на ту, что используют для утепления домов. Она безумно сильно пахла и долго тлела. Я брала ее, а она распадалась на волокна. И ее непросто убрать – она прилипала к боёвке, к перчаткам. Смывалась только водой.
– Учитывая запах, вы работали в масках?
– Я закрывала нос подшлемником. Кто-то из ребят надевал маски как от коронавируса. Конечно, лучше работать в средствах защиты, но их нужно менять, тратить на это время, плюс столькими не напасешься. Я работала как есть, прекрасно осознавая, что это вредно.
– Вы сказали, что на адреналине думаете о работе, а осмысление приходит потом. Когда вы осознали, что побывали в месте, где погибло 143 человека (на момент интервью была эта цифра – Sports.ru)?
– Когда ехала в машине после второго дня.
В первый день было ощущение, что мне дали отработать обычное возгорание. Мы не были в той части здания, где случились убийства. Зашли с заднего входа, поднялись на третий этаж и работали там. Масштаб видели только снаружи. Тот день не был психологически тяжелым.
Во вторник нас запустили с главного входа. Мы прошли через места расстрелов, поднялись по лестнице и зашли в зал. Тогда все стало более реалистичным.
Обратно я ехала на своей машине, попала в пробку. Уставшая, мокрая, грязная – вот тогда начала размышлять, как все было. Даже подумала: «А как бы я поступила, если бы оказалась там?»
– После такого можно отключиться – готовить ужин, пойти в кино?
– Не скажу, что я полностью отключилась, но мне не было капец как тяжело. Я не забилась в угол на кухне. Я много лет в этой сфере, научилась бороться. Главное не оставаться одной, разговаривать, не держать в себе. Меня поддерживают близкие – муж, родители, подруга.
Даже коллеги, которые работали во время ЧС, не сильно реагировали. Мы, врачи и кинологи – это те люди, которые должны сохранять голову холодной.
Семак работает пожарным, хотя женщинам это запрещено, а мужчины жестко смеялись над ней. Она согласна с запретом и говорит, что профессия сделала ее грубой
– Как правильно называть вашу профессию?
– В «Крокусе» я была спасателем добровольческого отряда. Мы не получаем деньги и заступаем на смены в свободное от основной работы время. Знаю коллег, которые ради этого берут отгулы за свой счет.
– Чем вы отличаетесь от спасателей на зарплате?
– Ничем. Мы прошли обучение, аттестовались, получили удостоверение спасателей и работаем не хуже профессионалов. Мы – такие же спасатели, как и те, кто получает деньги. Просто у нас есть основная работа, а есть – для души. Для души мы помогаем людям.
Заступаем на смену на сутки – в 9 утра до 9 утра следующего дня. Если поступает вызов, выезжаем как обычное подразделение. У нас такая же машина с оборудованием. Вызовы разные, начиная от кошки на дереве и голубя в вентиляции, заканчивая вскрытием дверей, крупными ДТП и завалами.
– Вы не только спасатель?
– Да, уже шесть лет работаю добровольцем в пожарной части в Подмосковье. Мы выезжаем на пожары, но бывают вскрытия дверей и ДТП. Единственное отличие от остальных пожарных – я не вхожу в огонь. Женщинам запрещено работать пожарными.
Но я тоже заступаю на смены – скоро будет первая в месяце, потому что только вернулась со сборов по регби. Меня вызывали в сборную Россию, на две недели я уезжала. Получится одна смена в пожарном отделении и одна – в спасательном.
В следующем месяце будут две в пожарке и две-три в спасательном отряде. Хочется больше, но не всегда выходит. Я совмещаю это с основным местом работы и с тренировками.
– Как вы пришли в пожарные и спасатели?
– В детстве я потеряла близкого. После этого захотела помогать людям, быть полезной. Думала пойти в скорую помощь, но не получалось с химией.
В то же время сосед по даче все время приезжал в форме, машина была в наклейках МЧС. Когда мне было 13, вырубился свет. Сосед надел кошки (альпинистские металлические приспособления – Sports.ru) и забрался на столб. Я подбежала к нему: «Михаил, а что у вас за профессия супергероя?»
Он все рассказал и дал телефон начальника отряда. Тот направил меня в «Школу юного спасателя». Это кружок вроде рисования или танцев, но с пожарной и спасательной тематикой. Я ходила в него несколько лет. В 18 прошла полугодичное обучение и аттестовалась на спасателя.
Каждые два-три года повышала категорию. В январе 2024-го я стала спасателем первого класса. Выше только спасатель международного класса, но в России его сложно получить. Первый класс – вершина спасательного дела.
– Вы сказали про потерю близкого. Это кто-то из родственников или первая любовь?
– Из родственников.
– Человек погиб в катастрофе?
– Нет. Я не очень хочу говорить, но это связано с медицинской помощью.
Если я помогаю, я тоже не всегда все делаю правильно. Все люди могут ошибаться. Но после этой детской травмы пошло желание помогать.
Не до героизма. Мне не сносит башню, что я срочно должна бежать и помогать. Но сейчас вся моя жизнь связана с помощью. Например, я – донор, иду на почетного донора. Высшее образование – реабилитолог, несколько лет я работала в больнице с детьми-инвалидами.
Я считаю, что мое призвание – быть полезной.
– Вы сказали, что женщинам запрещено быть пожарными. Что вы делаете, когда приезжаете на вызов?
– В отряде есть начальник караула или командир отделения, которые первыми выбегают и осматривают пожар. Они говорят, что нужно принести, сколько рукавов разложить и сколько стволов подать.
Я помогаю ребятам раскладывать рукавную линию, подношу средства вскрытия дверей. Если есть источник воды, подключаю мотопомпу. Могу съездить с водителем на гидрант, помочь запитать машину. После пожара собираю оборудование. Если использовались бензопилы, заправляю их.
На нашем сленге это называется «принеси, подай, уйди, не мешай». Мелкая работа, но она нужна.
– Я видел фото, где вы стоите с рукавом и поливаете остатки дома.
– Это называется проливка-разборка. Мы заливаем то, что потушено, и создаем водную подушку, чтобы не случилось повторного возгорания. Начальник караула спокойно доверяет мне грязную работу.
– Вы против снятия запрета для женщин быть пожарными. Почему?
– Сейчас пошла история, которую я называю пожарной романтикой. Когда девушкам лишь бы познакомиться, красиво сфотографироваться, показать, что они тоже могут.
Я 13 лет в спасательном деле и помню много девушек, которые пытались. Кто-то из них работает до сих пор. Они стойкие и покруче меня. Но есть те, для кого пожарное дело – не их профессия. А они думают по-другому. Например, девчонка пишет мне: «Я заканчиваю школу и хочу пойти на спасателя. Подскажите, куда поступить?» Я открываю профиль, там совсем малышка модельного плана. Ее бы на плечо закинуть и понести.
В детстве мы много ездили на вскрытия в морге. Готовились психологически, работали на учебно-тренировочных сборах. Не каждый справится с этим. Эта работа – не для каждого. Она сильно ломает. Человек меняется.
Плюс гендерное разделение в частях. Для начальников девушка – это геморрой: «А что, надо отдельное спальное место и отдельную раздевалку? А где она будет мыться? А еще отдельный туалет?» Это мы много лет вместе и уже привыкли. А если девушка новая?
Девушки могут быть пожарными-добровольцами. Мне кажется, этого достаточно.
– Как было с гендерным разделением, когда вы только пришли?
– Не скажу, что все отреагировали негативно, но был скепсис. Мне говорили: «Приехала, да что она сможет?» Часто оставляли в части, говорили: «Ночной пожар, ты никуда не поедешь».
Полгода я просто доказывала, что могу. Что если приехала на сутки, мы убираем разницу полов. Сильно помогли соревнования, когда я приносила отряду призовые места, и сдача нормативов. Занятия проходят раз в квартал, я показывала хорошие результаты, на что мужики говорили: «Ну да, она чего-то может».
Важно было не дать слабину. Не прогнуться. Я не могла сказать, что устала и пошла, а вы работайте. Устали все. Конечно, были нелепые шутки, но главное в ответ не молчать.
Мы быстро нашли общий язык. Я пришла во второй караул и шесть лет заступаю в него. Это уже как семья. Там познакомилась с мужем.
– Он тоже пожарный?
– Да, мы работали вместе. Но потом он перевелся пожарным в Москву, а я осталась в Кубинке.
– Вы не получаете зарплату как спасатель. В пожарной части – получаете?
– Добровольцам платят за две смены в месяц. Одна смена – 2500 рублей, в месяц я получаю 5000 рублей.
В целом можно выйти хоть пять раз, но заплатят все равно за две. Если один раз – вообще ничего не заплатят.
– Я правильно понимаю, что по скиллам вы – профессиональный пожарный, но из-за того, что женщина, находитесь в добровольной команде?
– Да, у меня есть все документы и аттестации профессионального спасателя и пожарного. Если бы по щелчку пальцев я стала мальчиком, то с этими документами меня взяли бы на работу с руками и ногами. Но с именем Анастасия это невозможно, несмотря на опыт. Существует запрет на профессию.
Но меня это абсолютно устраивает. Не щемит и не загоняет в рамки. Я спокойно получила высшее образование, которое не относится к сфере МЧС. Я работаю на другой работе. Я ни в чем не нуждаюсь. И как раз остается место для того, что люблю. Оно ни к чему не обязывает. Захотела – заступила на сутки. Не получилось – не страшно.
Да, я фанат этого дела. Я люблю его, но нет такого, что я обязана устроиться наравне с мужчинами.
– Вы сказали, что профессия пожарного не для всех, люди в ней меняются. Как вы изменились?
– Родственники говорят, что я стала более жесткой и грубой. Чаще хожу с каменным лицом, у меня пропали эмоции.
Я даже не скажу про себя, что я – прямо девочка-девочка. Понятно, что могу надеть юбку или платье, делаю маникюр, ухаживаю за собой. Но по мне заметно, что я из силовой структуры. Многое держу в себе, не могу показать, что я слабая. Стараюсь все делать сама.
Вроде есть моменты, когда можно расслабиться, включить девочку и плыть по течению. Но сколько бы ни старалась – не получается. Начинаю: «Давай дотащу сумки. Давай колесо поменяю». Мне звонят подруги и говорят: «Настюх, я разбила градусник. Что делать?». Или: «Насть, у меня дверь сломалась».
Часто звонят соседи. Не мужчинам, а мне: «Насть, межкомнатная дверь захлопнулась, не могу вскрыть. Что делать?» Я иду и вскрываю.
Даже в плане спорта я какой-то каменный человек. Подруги по команде говорят: «У тебя такой взгляд, что от него хочется спрятаться. Хотя мы вроде ничего тебе не сделали». Видимо, это маска сильного человека, которая редко слетает.
– Это заметно даже по рассказу о «Крокусе». Вы сказали, что особых эмоций не было.
– Это правда. Там больше переживали родители. Они сразу написали: «Ты чего, как?» Помню, я еще грубо отреагировала: «А что со мной может быть?»
Кстати, в статье «Р-Спорта» написали, что Анастасия находится в тяжелом состоянии после увиденного. Это неправильно. Я больше удивлена масштабу. Но тяжелого состояния нет. Мне не нужно обращаться к психологу, у меня нет профессиональной травмы.
То, что у обычного человека вызывает страх и переживания, для меня обыденность. Но это не значит, что я бессердечная. Я просто не показываю эмоции.
Семак тренируется, бегая по лестнице 21-этажного дома в пожарной экипировке. И советует несколько классных сериалов про работу пожарных (не без киноляпов)
– Самый сложный пожар, на который вы выезжали?
– Лакокрасочный завод в Одинцовском районе. Лаки и краски тяжело тушить, а там еще зона без воды – гидрант находился далеко. Машина уезжала на закачку, пока вторая сливалась, а третья еще не подъехала. Мы долго ждали воду и долго тушили.
Легче всего тушить траву, но когда это маленький кусок, который особо не разгорелся. Кстати, трава начнет гореть уже весной. Люди пытаются сжечь ее, но дунул ветер – и полетело. Потом начинают гореть леса. Это страшный сон пожарного.
– Травы горит много?
– Рекорд нашей части – 13 вызовов за сутки. Мы катались без остановки, получилась одна из самых сложных смен. После суток я приехала домой и просто лежала. Быстро перекусила и опять легла. Очень долго отсыпалась.
– Из-за чего чаще всего возникают пожары, кроме травы?
– Я работаю в области, там много частного сектора, поэтому горят дачи и бани. Летом – из-за шашлыков. Дачники жарят их рядом с крышей дома, и крыша загорается. Вечерами и ночами – из-за печек. Плохо закрывают поддувало, от искр происходит возгорание.
По осени часто горела электрика. Люди включают обогреватель в тройник, засыпают – проводку замыкает.
– Важный вопрос: нужно ли выключать стиралку и посудомойку, когда уходишь из дома?
– Я оставляю, но муж ругает, ха-ха. Он вообще вытаскивает из сети все приборы: кофемашину, светильники, чайник. Еще и фотографирует, чтобы душа не болела: «А выключил ли я утюг?»
Конечно, можно делать, как он, но потом пришел – надо все включить обратно. Или как выключить стиралку, если она работает два часа, а тебе надо выйти? Не будешь же на паузу ставить?
Вот зарядки – да, всегда вынимаю их. Они нагреваются и плавятся. У знакомых так было – они накупили неоригинальных. Но я вынимаю даже оригинальные: зарядила – вытащила. Пусть она хоть на полу лежит, но не в сети.
– Когда я читал ваши интервью, был в шоке от снаряжения. Экипировка, дыхательный аппарат и средство для вскрытия дверей в сумме весят 35 кг. Сколько вы тренируетесь, чтобы быстро дотащить это по лестнице в условиях задымления?
– Я поддерживаю форму в регби. Благодаря этому выдерживаю нагрузки на сменах.
Если в МЧС идет соревновательный период, провожу дополнительные тренировки. Я живу в 21-этажном доме – надеваю пожарное снаряжение и хожу по лестнице вверх-вниз. Периодически встречаю соседей, которые видят, что я дышу как мамонт. Показываю им палец вверх, что все окей. Могут что-то сказать, но стараюсь не говорить, чтобы не сбивать дыхалку.
Стандартные упражнения на поднятие тяжестей или ползание с заклеенной маской можно делать прямо в части – у нас есть все для кросс-фита.
– Какой фильм или сериал хоть немного раскрывает профессию пожарного?
– Мне нравится сериал «Пять минут тишины» на НТВ. Сейчас как раз вышел новый сезон. Не могу сказать, что там все капец как грамотно. Там есть киноляпы. Но структура и идея – классные. Я даже смотрела повторы.
Из зарубежного нравится сериал «Пожарная часть 19». Фильм «Дело храбрых» – просто красота. Наши его пересняли и назвали «Огонь» – получилось интересно, может пробить на слезу.
– Вы сказали про киноляпы.
– Из последнего – в «Пять минут тишины». Пожарные работают в помещении, ищут очаг возгорания. Вокруг – дым, но они спокойно снимают маски, вешают на карабин и начинают что-то разбирать.
Еще странно ввели женщину. Сначала она была спасателем-медиком, а в последних сезонах ее стали отправлять на серьезную работу. Она тушит пожары, работает в дыхательном аппарате. Какая-нибудь девушка посмотрит и скажет: «Я хочу так же». А так же – нельзя, потому что женщинам запрещено.
Семак пришла в регби в 18, а через два года попала в профессионалы. Она кайфует от столкновений с соперницами и тренируется пять раз в неделю без зарплаты
– Вы – кандидат в мастера спорта по самбо и дзюдо. Как это получилось?
– В начале первого класса меня отдали на танцы, я же девочка. Но я была крупной и высокой, а все мальчики – маленькие. Тренеры никак не могли найти партнера. Из-за этого отправляли танцевать одну, делать сольные номера.
Мне это не нравилось. Я смотрела на других девчонок, которые танцуют с мальчиками, закатывала жуткие истерики и не ходила на тренировки. Тогда дедушка отвел на дзюдо. Там я занималась с первого по девятый класс, участвовала во всероссийских соревнованиях. Последние три-четыре года увлекалась самбо.
Потом получила серьезную травму шейного отдела позвонков и завязала. Ходила на танцы, хип-хоп. Параллельно в жизни была «Школа юного спасателя», я углубилась в эту сферу.
– Когда в жизни появилось регби?
– На первом курсе. Я училась на физкультурном факультете МПГУ. Мое личное дело попало менеджеру университетской команды, которая только образовывалась. Она написала: «Приглашаю к нам на тренировки, нам нужны такие девчонки».
Первая реакция: «Что? Регби?» Я вообще не знала про этот вид спорта. Вбила в гугле «регби» – попался матч сборной России против Австралии по регби-7. Посмотрела, как девочки бегают, будто они не в себе, как захватывают и бросают. И ответила: «Нет, спасибо. Меня не привлек этот вид». Менеджер настояла: «Ты чего, ты же борцуха. Приходи, хотя бы просто посмотришь».
Я согласилась и пришла на первую тренировку. Тренер посмотрел: «Настя, у тебя хорошее будущее». Так я начала тренироваться. Через два года меня пригласили в профессиональную команду ЦСП «Крылатское». Несколько сезонов я выступала за них, потом случилась травма.
Когда восстановилась, вернулась в любители. И до сих пор тренируюсь, играю и горю этим видом спорта. Регби – второе дело жизни после работы в МЧС.
Из-за регби у меня случились три серьезных операции, а я никак не ухожу. Все говорят: «Ты что тут делаешь?» А меня не отпускает.
– Что за операции?
– Оперированы оба колена и левое плечо. На одном колене была реконструкция передней крестообразной связи, на другом – надрыв заднего рога мениска, его чистили. На плече – разрыв акромиально-ключичного сочленения, то есть ключицу порвала.
Собирали меня как Терминатора. Я даже брала паузу на полтора года. Думала: «Блин, может, это не мое?» Никто еще не поддерживал, все говорили: «Ты вся поломанная, кому ты нужна?»
Когда восстановилась, поняла, что не могу не играть. Продолжила и планирую получить мастера спорта.
– Вы выступаете за «МАР-Славу» из Москвы?
– Да. Мы играем на уровне федеральной регбийной лиги – это чуть ниже чемпионата России, но хотим выйти в профессионалы. Еще выступаем в чемпионате России по снежному регби, впереди – пляжное регби.
Сейчас меня приглашают в профессиональные команды, знакомые девчонки говорят: «Давай к нам на просмотр. Я договорюсь с тренером». Но я, наверное, перегорела профессиональным спортом, плюс для этого придется менять город. В Москве из профессиональных команд есть только ЦСКА, до которого я не дотягиваю.
– Если бы не травма, вы без проблем играли бы в профессионалах?
– Думаю, что да. Перед травмой меня пригласили в сборную Россию по регби-15. Я и сейчас в сборной, но тогда были открыты международные турниры, мы могли ездить.
Когда восстанавливалась, тренер тоже долго звал: «Поехали на сбор, за тобой будет закреплен тренер по восстановлению. Ты будешь в теме по тактике». Но тогда рядом не оказалось человека, который дал бы пинок под зад.
Это была настоящая психологическая травма. Я сильно закрылась, отрубила все связи с миром регби, отписалась отовсюду. Убрала медали, раздала форму, выкинула бутсы. Сложный период, но я вышла из него. Если бы не дала слабину, уверена, что играла бы на профессиональном уровне.
– Насколько уникальна ситуация, что вы начали в 18 лет и за два года попали в профессионалы?
– Тогда это казалось легче, чем сейчас, потому что женское регби не было так развито. Существовала сборная по регби-7 с легендарными игроками, но в остальном было меньше конкуренции. Не скажу, что попасть в профи было легко, но реально.
С тех пор ситуация изменилась. В регби играют чуть ли не с пяти лет, появились школы регби. Сейчас начать в 18 и попасть профессионалы – невероятно сложно.
– Пока вы снова в любителях. Часто тренировки?
– Пять раз в неделю. Три занятия – обязательные, на них должен быть максимальный состав. Две тренировки – качалка по желанию.
Понятно, что как любители мы не подписаны на обязаловку, тренируемся вечером после работы. Но посещаемость тренировок влияет на состав.
– Зарплата и премиальные – ноль?
– Да, вообще ничего нет. Спасибо, что форму выдают, в этом сезоне даже будет новая. И спасибо, что выезжаем на игры в другие города.
– Без иронии: вас все устраивает?
– Хотелось бы вкуснях в плане спортивного питания, какой-то дополнительной экипировки.
Но вообще в любительском регби особых потребностей нет. Мы не звезды, чтобы требовать. Мне – норм. Я ничего не требую.
– Три операции вы оплачивали сами?
– Да, обращалась в травму – и меня оперировали по ОМС. Первую реабилитацию делала за свой счет, со второй и третьей помогла сборная Москвы. Меня записывали в клинику Москомспорта.
Сейчас как члену сборной России мне положено медицинское обеспечение. Недавно я делала МРТ колена – все на уровне. Если что-то заболело – могу написать врачу, все сделают.
– Ваша цитата: «Сейчас я девушка крупная, мне приятнее испытывать силовые моменты, чем бегать». Почему так?
– Потому что меня надо просто увидеть. Я такой шкаф – 181 сантиметр роста и два метра в ширину. Я не беговой игрок, никогда не бегала и не занималась легкой атлетикой. После дзюдо и самбо осталась выносливость, но на дистанции ее не хватает. В последние два года тренирую бег, но он тяжело дается.
Я больше прямолинейная. Дают мяч – бегу вперед. Не умею обыгрывать, делать степ, забегать. Я – силовой игрок, играю в схватке и отвечаю за сбор соперников. Одному человеку меня тяжело остановить, на мне собираются несколько. Я жду их и отдаю пас. Из-за этого команда-соперник защищается в меньшинстве, а нам легче занести попытку.
Мне не страшно врезаться, упасть. Не скажу, что не боюсь боли, но мне по кайфу разбежаться и вмазаться. Наверное, из-за неумения бегать. Если бы бегала, я бы убегала.
– В чем вы нашли кайф регби? Почему за ноль рублей готовы тренироваться пять раз в неделю, хотя до 18 лет не знали об этом спорте?
– Кайф – в силовых приемах. В общении и команде из 20 девчонок, которые стали друзьями.
Еще это отвлечение от повседневности. Говорят, если плохое настроение – сходи в зал, потренируешься – пройдет. Здесь то же самое. Когда приходишь на тренировку, забываешь о домашних проблемах. Потом возвращаешься к обыденности, но два часа на тренировке с приятными людьми – лучше любого психолога.
Я просто влюблена в регби и горю желанием тренироваться. Даже если завершу карьеру через несколько лет, останусь массажистом, реабилитологом или тренером в какой-то команде.
Регби – та жизнь, которая останется со мной.
Семак работала в Samsung, но бросила карьеру и зарплату ради регби. Теперь она человек веселой профессии
– В регби вы не зарабатываете. В поисково-спасательном отряде не зарабатываете. В пожарной части – 5000 рублей. На что живете?
– Я долго работала директором магазина в Samsung и детским реабилитологом в больнице на Тушинской. Ко мне приходили дети до 18 лет с разными травмами – от инвалидности до операций на руке, когда девочка упала с коня. Я проводила лечебную физкультуру.
Но график 5/2 абсолютно не подходил. Когда у меня случился регби головного мозга, я не могла совмещать. Магазин и больница накладывались на тренировки и выездные игры. В один момент я ушла на работу со свободным графиком.
Сейчас я работаю ведущим аниматором на детских праздниках и веду соцсети нашей компании. Плюс беру частных клиентов на массаж и реабилитацию. Здесь мне не надо отпрашиваться и брать отгулы за свой счет. Директор просто присылает список дат, я выбираю, когда могу работать, когда – нет.
– Что вы делаете как аниматор?
– Провожу дни рождения детей и праздники в детских садах. Надеваю костюм того персонажа, которого вызывают. На Масленицу была скоморохом. Недавно переодевалась в Бубу – есть такой мультик. Как-то вызывали героев мультфильма «Три кота», я была котом Компотом. Часто просят супергероев.
У нас нет конкретного сценария. Это не спектакль, а живая анимация. Мы смотрим по настроению ребенка, насколько он подвижен, как быстро устает, интересна ли ему игра.
– Как вы пришли в эту профессию?
– Знакомая написала: «Ты педагог по образованию, а у меня есть подработка аниматором. Не хочешь попробовать?»
В итоге работаю в этой сфере третий год. Начинала с обычного аниматора, сейчас – ведущий аниматор. Выросла зарплата и праздники стали сложнее. Сейчас я провожу химические шоу, опыты с жидким азотом, делаю шоу мыльных пузырей.
– Массажем занимаетесь для души или для заработка?
– Для души. Меня устраивает финансовое положение. Нет такого, что я должна фигачить, потому что нужно заплатить за квартиру. Мне абсолютно хватает.
Я вообще сторонник того, что работать надо там, где нравится. Убиваться ради денег и говорить, как надоела эта работа, – так долго не протянуть. Понимаю, что так живет большая часть мира, но это огорчает.
– Многие все равно скажут, что директор магазина в Samsung – намного перспективнее, чем анимация.
– Так и есть. Это было перспективнее и лучше по зарплате. Я начинала с обычного продавца и дошла до регионального директора, объездила много городов. Меня ставили открывать магазины с нуля: набирать и обучать сотрудников. Я была в Ханты-Мансийске, Ярославле, Нижнекамске, Новороссийске, Ижевске. Оставалась там по два-три месяца.
Это колоссальный опыт, куча знакомств, новинки в технике, постоянное обучение. Мне говорят: «Почему ты ушла?» Я объясняю про изнуряющий график, работу от открытия до закрытия магазина, лютую ответственность.
Сначала я отпрашивалась, потом решила написать заявление. Пришла к директору, он ответил: «Подумай еще». Пришла на следующий день. Заявление все равно не сразу подписали.
Я выбрала другой путь и ни о чем не жалею.
– Где вы видите себя через 10 лет?
– В МЧС – 100%. Даже миллион процентов. И в регби, но уже не как игрок.
Через 10 лет мне будет 36, очуметь…
Фото: instagram.com/semak_nastya; РИА Новости/Кирилл Каллиников, МЧС РФ
______________
Современная журналистика в одной фразе)
Да про нее фильм нужно снимать)
После таких историй думаешь, что у тебя не такая тяжелая жизнь и времени вагон)