22 мин.

«Я живой, #####!» Монолог Отара Кушанашвили: как боролся с раком и что понял о мире

40

Самый откровенный рассказ о самом страшном.

20 июня Отар Кушанашвили попал в реанимацию Красногорской городской больницы с диагнозом кишечная непроходимость и перитонит. В ходе лечения у него обнаружили рак кишечника и метастазы в печени, поэтому после он прошел курс лечения в Центре онкологии им. Н. Н. Блохина, где 1 октября перенес операцию по удалению опухоли. 

Через полтора месяца Илья Ковалев встретился с Отаром и записал его монолог о главной победе в жизни.

Отар просил отметить, что во время разговора присутствовали его продюсеры Виктор Ладненко и Антон Шестак, с которыми он делает программы «Каково?!» и «Спортивный груз». Именно они вовремя привезли Кушанашвили к врачам, чем спасли жизнь.

Что внутри текста: 

● Когда Отар впервые почувствовал себя нехорошо?

● Почему обследование, которое Кушанашвили проходил весной для Медиалиги, ничего не показало?

● Что больше всего смущало Отара во время лечения?

● Почему, болея раком, важно сохранять оптимизм?

● Почему теперь дата 22 июня 2030 года важна для Отара?

«В армии меня ####### табуретками по голове, и я не жаловался на боль. Что говорить про болезни?» У Кушанашвили никогда не было проблем со здоровьем

Я никогда ничем не болел. При всех скромных антропометрических данных был одним из самых здоровых людей. Я с первого дня изумлял своих пацанов (показывает на продюсеров Шестака и Ладненко – Спортс’’). Когда мы начинали снимать «Каково?!», выходил без куртки в курилку. Когда ураган сносил Москву, даже не ежился от холода. Мне все было нипочем. Я служил в советской армии: меня там ####### [били] табуретками по голове, и я не жаловался на боль. Что говорить про болезни? Они от меня отлетали. 

С начала года я стал чувствовать недомогание – это переросло в запор. Я думал, запор – какое-то мимолетное явление, которое, как у всякого взрослого парня за 50, рассосется и аннигилируется само собой. Я ждал, но становилось все хуже и хуже. Я начал тяжело дышать. 

На съемках программы «Каково?!», согнувшись в три погибели, я покрылся испариной и говорил пацанам, которые не слышали от меня жалоб: «Что-то плохо».

Они говорили: «Давайте к врачу». Я отвечал: «Нет, идите вы на ###. Никаких врачей». Я категорически отвергал медицину. Почему? Это главный вопрос интервью. Потому что был недалеким, узким, ограниченным ######## [мудозвоном]. Полагал, что мое природное жизнелюбие и унаследованная крепость сами решат все проблемы.

Сейчас с высоты пережитого люди, не проходящие обследований, кажутся мне обрекающими себя на большую беду. Большего идиотизма, чем не проверяться и не ходить к врачам, нет. 

За пару месяцев до случившегося я проходил УМО (углубленное медицинское обследование), чтобы сыграть в Медиалиге за «Родину Медиа». Спасибо Осипову (президенту Медиалиги – Спортс’’) за теплое отношение ко мне с первой секунды нашего знакомства. Дима Кортава (технический директор Медиалиги – Спортс’’) прислал мне вот такое письмо (насколько огромное, Отар показал руками – Спортс’’), как я должен вести себя во время лечения. Дима прошел через сложности подобного толка и, беспокоясь за меня, любя меня, как я теперь убедился, прислал письмо, а потом еще звуковое письмо, умоляя не пренебрегать и неукоснительно выполнять предписания врачей. 

Понятно, что на том УМО я не обошел все кабинеты. Теперь задним счетом думаю: может быть, я не вошел как раз в тот нужный кабинет. Киркоров вошел не в ту дверь, а я не вошел в ту дверь – дверь, ##### [блин], где проверялся кишечник.

Я прошел УМО, чтобы ублажить хозяев Медиалиги, чтобы они увидели документ. Если бы я прошел УМО добросовестно, может быть, позже не возникло бы вопросов. Но то был не матч, а праздник: мы с Ладненко поехали туда и устроили его для сотрудников Медиалиги. Я там встретил Сибыча (капитана «Амкала» – Спортс’’) поглумился над ним в коридоре, он послал меня на ###, и я сказал ему, что люблю его, что у него вызвало рвотные судороги. Он сказал, что восхищается мной, что вызвало рвотные судороги у меня. Так даже по части рвоты мы завершили матч вничью – 1:1.

Теперь, приходя к врачам, я не уйду, пока не ##### [задолбаю] их. Теперь не врач затягивает мой визит, а я говорю: «Посмотрите еще раз». Теперь это память о том УМО, которое я проходил из уважения к правилам Медиалиги. Надо было посвятить полдня и пройти все.

«Если бы я затянул на несколько часов, 20 июня был бы летальный исход». Отар успел в больницу в последний момент

Поехать в больницу меня уговорили Шестак и Ладненко. С ними я наиболее плотно взаимодействую последние четыре года жизни. Они видели, как мне плохо. Тут ножницы между тем, что в понедельник человек был здоров, танцевал, показывал лунную походку Майкла Джексона – а в среду не дышит. 

Я держался до последнего, потому что начинался чемпионат Европы, где впервые в истории играла сборная Грузии. Нельзя профукать такой момент. Мы поехали в Olimpbet Lounge. Приехала моя племянница с женихом (теперь мужем). И во время матча я уже понимал, что мне плохо: сижу и не могу шевелиться. Я пил слабительное и думал, что такими паллиативными способами выберусь из пике. Я даже попросил человека из Olimpbet Lounge пойти за кефиром. Принесли пакет: там кефир, ряженка. Время прощаться с людьми, а у меня искры из глаз. И я помню, что не могу встать. Думаю: «#####, только не при племяннице». Не опозориться перед семьей – для меня идея фикс. Вот что еще меня подводит: я из кожи вон вылезу, буду строить хорошую мину при плохой погоде, лишь бы близкие не увидели, как мне плохо. 

А с Шестаком и Ладненко я уже настолько откровенен, что с ними все показывал. И в ночи написал им: «######, я согласен на врачей, мне очень плохо». Время – четыре пополуночи. Шестак говорит: «Я хоть через 20 минут буду у вас». Говорю: «Давай утром, я приведу бумаги в порядок». Я не знал, что уезжаю на целую эпоху. Думал: меня проверят, выпишут какие-нибудь снадобья, и я вернусь. В полной уверенности, что оставляю своего котенка Феньку Гангстера Отаровича Кушанашвили – важно полностью его назвать, он читает все интервью – всего на полдня. 

Приехали в платную клинику. Парень, принимавший меня, посмотрел несколько секунд и говорит: «Это немедленная операция». Сумма, которую мне объявили в платной поликлинике, в один момент была неподъемной, а нужно сразу же заполнять бумаги. Меня отвезли в городскую больницу уже на скорой помощи.

Когда я попал в Красногорскую городскую больницу, мне сказали: если бы затянул на несколько часов, то 20 июня был бы летальный исход. Речь шла даже не про день. Это не литературный прием, призванный нагнать страху на читателей. Это не для украшения текста. Это буквально.

Временами впадал в забытье, голоса становились глуше. Появился врач: «Подписывайте бумагу, вы должны рискнуть, это молниеносная операция – вопрос жизни и смерти». И я слабеющей рукой подписал.

Внутри меня был такой кавардак: кишки, желудок, все перепуталось, все являло собой такое запущенное хозяйство, что другого выхода, кроме как это отрезать, не оставалось. Это две клинические смерти. Две операции я прожил в наркозе и открыл глаза после второй.

Кушанашвили не говорили про рак, пока он не восстановился от операции на кишечнике

Надо отдать должное врачам. Сначала они дали время, чтобы я пришел в себя: начал распознавать людей, издавать членораздельные звуки. Это долгий процесс. Единственное помню, что я открыл глаза – везде мутный неровный свет и вопли. Это была реанимационная палата. Люди все время кричали от боли. 

Я месяц ничего не ел и пил только через трубочки. Все это время мне никто ничего не объявлял, потому что я был еще некрепок. Думаю, из соображений милосердия. Если бы я в тот момент узнал, непонятно, как отреагировал бы, что у меня нашли зачаток опухоли. Я бы сошел с ума.

На меня, как в фильмах, надевали кислородную маску. Врачи все время проводили совещание у меня над головой. Я думал: «Да что ж такое. Был просто запор, во что это превратилось?» Мне сказали про рак, только когда перевели в отдельную палату после реабилитации.

Одним прекрасным утром – уже жара на улице, прекрасный вид, зеленые массивы в окне – врач попросил всех выйти из комнаты. И говорит: «Отар Шалвович, у меня к вам серьезнейший разговор». Я понял по интонации, что что-то будет. Он стер улыбку с лица, хотя обычно мы общались в юмористическом ключе: «К сожалению, во время второй операции, когда мы пристально все это рассмотрели, мы обнаружили в вашем организме нечто нехорошее. Это имеет отношение к онкологии. Мы в нашей больнице не можем проводить такие операции. Говорю со всей прямотой: вам, скорее всего, предстоит сразу после нас поехать в другую больницу и уничтожить эту гадину в эмбрионе».

Я помню свою реакцию. Она была не растерянной, а психованной. Я хотел домой. Я не осознавал слово «рак». Я говорю: «Я не хочу больше. Какую еще больницу? Я хочу в свою библиотеку (так мы называли дом), я хочу к своему коту, к своей семье». Врач выждал этот психованный момент, переждал спектакль. Помню, он улыбается, терпеливо выносит мой монолог и говорит: «Можно поехать домой на 3-4 дня, но, чтобы это не переросло в болезнь, с которой вы не совладаете, вам нужно будет сделать еще одну операцию. Я пока вас оставлю, обдумайте».

Я лег, и начался безудержный плач.

«Самый глупый вопрос про рак – «Почему я?» Это лотерея». Отар объяснил, как нужно относиться к онкологии

Я думал обсценной лексикой: «##### [блин], что это за ##### [хрень]? Почему на меня одного все это обрушилось?» Хочу сказать для всех, кто этот текст будет читать. Самый глупый вопрос про рак – «Почему я?» Это самый бессмысленный вопрос. Будь ты Сергей Бубка, чемпион по прыжкам в высоту, или Гарринча, уникальный футболист, или Витя Ладненко, замечательный парень, которого любят все. Это никак не коррелирует. 

Когда я спросил врача, сыграл ли роль мой сумасшедший образ жизни в шоу-бизнесовом прошлом, он ответил: «Нет, это могло сыграть роль с кишечником, но эти гнилые [раковые] клетки появляются в любом организме, кого выбрали либо Всевышний, либо судьба. Это лотерея. Перестаньте задавать себе вопрос «Почему я?» Теперь вам нужно оказывать сопротивление этой болезни».

Сопротивляться любой гнили я приучен с детства. Посвящаю эти строки памяти Финито (легенде «Амкала», который умер от рака крови в феврале – Спортс’’), мужественного парня, который боролся как мог. Я не был с ним знаком, но я часто о нем думаю. Не знаю, как сопротивлялась моя подруга Жанна Фриске. Наверное, у них формы рака были тяжелее. Это невыносимая болезнь, но я, благодарение родителям, а потом небесам, устроен так, что я не сдамся, #####, пока не потрачу весь запал и ресурсы (которых, как выяснилось, до ###), пока не одолею эту болезнь. Я с первой секунды понял: «Чтобы меня какой-то рак одолел? Да пошли вы на ###!» Я только что провожал в последний путь Финито, Жанну Фриске, подругу Заворотнюк. Я говорил себе: «Я не сдамся никогда». При этом, когда меня на каталке везли на последнюю операцию, я обосрался по-настоящему. Слава богу, не буквально. 

Потом я вышел в коридор и увидел молодых людей с мертвыми глазами. Как будто на погосте. И думаю: «Неужели я такой же?» Они меня увидели, сказали, что смотрят «Каково?!», знают «Родину Медиа». Я был в майке «Родины Медиа» – отметь отдельно, чтобы Тарасовы (Дмитрий Тарасов и рэпер Текила – президенты медиафутбольного клуба «Родина Медиа» – Спортс’’) ###### [охренели]. 

В коридоре я увидел приговоривших себя людей. Спрашиваю парня: «Сколько тебе лет?» Он говорит про какие-то вещи, я его прерываю и опять: «Сколько тебе лет?» Он говорит: «27». Глубокий старик, #####. Я говорю: «#### [Зачем] ты ходишь как мертвец, #####?» Он говорит: «Я уже приговорен, мне ничего не поможет». Говорю: «Ты дурак совсем, #####?! К тебе приезжают мама и папа, ты говоришь им, что ты мертвец? Хочешь маму за собой взять?»

Я зашел в палату и думаю, как эти люди хоронят себя раньше времени. Они не думают, что его мама старенькая сидит и плачет у изголовья, а он ее добивает этим: «Мам, прощай!» Получает удовольствие, упиваясь этим.

И я стал ходить по коридорам и приводить всех в чувства, как Робин Уильямс в фильме «Целитель Адамс». Встречал кого-нибудь и говорил: «Да вы что, вы же победите рак». Мои визуальные впечатления: девушки борются за свою жизнь отчаяннее и целеустремленнее, чем парни. Это меня потрясло. И старые люди держатся за жизнь крепче, чем молодые. Девушки прихорашиваются перед утренним обходом врачей. У нее четвертая химиотерапия, но она хочет хорошо выглядеть.

Люди представления не имеют, что такое рак. Я долго искал с моим богатейшим глоссарием, как описать мое состояние круглые сутки. Я приблизительно с помощью врачей нащупал слова. Не дай бог, но представьте себе, что внутри вас подожгли факел. Круглые сутки горит. От боли вы готовы лезть на стенку, начинаете сходить с ума, хотите ударить врача. Чем бережнее к вам относятся люди, тем больше они вас раздражают, потому что вам уже наплевать на все.

«Это необходимая мера, но это тебя унижает». Кушанашвили несколько месяцев ходил с калоприемником

В Красногорской городской больнице мне поставили калоприемник. Во-первых, это комплексы. Ты в расцвете силы, ты Отарик. Когда-то ты был Дон Жуаном и думал, кому бы присунуть. Теперь думаю, кто бы мне не присунул, если я неудачно встану перед толпой. Возмущаюсь: «Какой калоприемник, вы сошли с ума?» Но меня же поставили перед фактом: когда я открыл глаза после операции, он у меня уже был. Это необходимая мера, но она тебя унижает. У меня потекли слезы. Я спросил: «Как я буду к детям с таким ходить?»

Я ненавидел, когда женщины ухаживали за мной.

– Я не хочу, чтобы это делали вы. Позовите парня. 

– Отар, неужели вы думаете, что я первый раз в жизни такое вижу? Почему вы так комплексуете? 

– Не запоминайте меня таким. Смотрите старые выпуски «Каково?!» Я такой, как там. Посмотрите, я даже в футбол играл.

– Мы знаем, что вы молодец. Надо просто перетерпеть момент.

Когда я носил калоприемник, мой самый известный выход в люди – посещение программы «Кстати». Я сидел и думал, что сейчас это лопнет, а там уже полно дерьма. С одной стороны, наконец-то сбудется моя мечта – окатить говном Мусагалиева, в том числе за «Родину Медиа» в отместку его команде «Десятка». А с другой стороны, полный зал молодых людей, которые имеют очень туманное обо мне представление, как было на «ЧБД». 

Я сидел с этим калоприемником и объяснял, что такое рак, что надо сопротивляться, быть жизнелюбом. И понимал, что заканчивается момент, когда можно обойтись без туалетной комнаты. Думаю, какой же будет позор! С другой стороны, как любой профи, подумал, какой будет рейтинг, если я заляпаю всю студию говном!

Решающая операция длилась дольше запланированного. Отар заплакал, когда пришел в себя

Когда я опять поехал ложиться в больницу перед заключительной операцией, я начал по-настоящему бояться. Трепотня, что я ничего не боялся. Это был животный страх умереть. За сутки до операции ко мне приходили люди: «Молодец, держитесь». Чем больше говорили комплименты, тем больше я боялся. 

В три утра ко мне пришли, побрили живот, все перестали улыбаться. И тут понимаешь: тебя везут на эшафот – туда, откуда можешь не вернуться. Я так пожалел, что не сказал кому-то каких-то слов. Меня везли в холодную операционную, там те же врачи, которые шутили со мной, но все уже подчеркнуто, сосредоточены, серьезные, жмут мне руку. И я думаю: «Дай хоть я пошучу здесь».

Говорю: «##### [Блин]! Можно слово сказать, ##### рот?» Они оживились: «Да, конечно». Продолжаю: «Если открою глаза и на мне будет калоприемник, я на вас вывалю все, что там будет. Я измажу вас говном». И один незнакомый врач посмотрел на другого и говорит: «Этот выживет». 

Мы договорились с моим лечащим врачом Умиджоном: сигналом, что я на этом свете, а не в аду – в раю мне делать нечего, – будет реплика «Ну что, поехали снимать «Каково?!»

Вместо пяти часов операция шла девять-одиннадцать-девятнадцать-вечность. Я открываю глаза – какие-то люди. Что это? Где это? Что за звуки? Почему какая-то сирена звучит? Ни Умиджона, ни этого лица, ни реплики. Я здесь или нет? Удивительное ощущение. И никаких размышлений на тему «Свет в конце тоннеля» – эту ##### [фигню] оставим для других интервью. 

Я думаю, что умер. С другой стороны, почему я глазами так вращаю? Почему узнаю больничную обстановку? И вдруг из ниоткуда голос: «Ну что, поехали снимать «Каково?!»

И я заплакал! Этот момент кажется слишком литературным, но слезы брызнули. Я живой, #####! И ты в этот момент понимаешь: «Больше никогда-никогда-никогда-никогда я сюда не попаду. Я буду жить, сколько мне осталось, самым ярким образом». Хочу при этом заметить, что ярче меня и до болезни никто не жил. Но теперь я понимаю, что буду дорожить каждым моментом.

«Тебе ставят капельницу, и ты должен сказать: «Я сильный, я это преодолею». Что Кушанашвили понял о важности настроя на химиотерапию

Я задавал вопросы о химиотерапии, и меня все стращали, начиная с Шестака и Ладненко: «Облысеете, вас будет рвать, тошнить, зубы выпадут. Многие после этого стали инвалидами, но что с того? Бирюльки, семечки. Еще два по сто!» А если залезть, почитать в интернете, о чем я упреждаю людей – там абсолютное невладение правдой. Не знаю, зачем людям нужно так стращать других. Не знаю, какое удовольствие они получают, пугая и не владея информацией.

Если ты готов умереть, то рак тут не причем. Рак – только приговор в таком случае. Но рак – это просто болезнь. Я сейчас утверждаю и буду это делать до конца отпущенных мне дней: это вполне одолеваемый противник, если ты готов к схватке.

Химиотерапия – очень странный процесс. Ты лежишь под капельницами. И тебе вводится огромное количество химикатов, не самых хороших паров, газов, чтобы в организме выжечь напалмом любой намек на ерунду и гнусь. И ровно такое же самообладание и настрой нужны во время химиотерапии. Тебе прикрепляют капельницу, и ты должен сказать: «Я сильный, я в блестящем настроении это преодолею».

Сейчас я прохожу второй курс химиотерапии, мне она тяжелее дается, потому что у меня в животе уже ничего нет – оттуда вырезали 30%. Организм измучен операциями – ему не на что опираться, кроме силы воли и духа.

Сейчас временами у меня диарея, головокружение. Но в сравнении с той болью, что была до операции – это пустой звук. Просто утомительно, когда ты поражен диареей и надо ходить в деликатную комнату по 30 раз на дню.

На химиотерапию, как и на любой другой болезненный процесс, нужно настроиться. Ты должен сказать себе: «Да это самое легкое, что я делал в жизни». Если ты пришел туда со страхом, у тебя начнется истерика. Я пришел уверенный и с установкой, что мне осталась вторая часть химиотерапии, чтобы забыть про рак навсегда.

Эти трубочки в подавляющем большинстве случаев ставят в порт. Вот здесь порт (показывает на левую ключицу – Спортс’’), вживили чип: я теперь даже в аэропорту должен с быть документом, потому что он может звенеть. В порт подключают катетер, ложишься, и в зависимости от разновидности рака вливают две или четыре маленькие баночки, каждая по 30 минут. Если ты хочешь долечиваться дома, тебе дают еще одно устройство, я ее называю блямбой, которое носится дома. В четверг я прохожу химиотерапию, в субботу возвращаюсь в Центр им Н. Н. Блохина, снимаю ее  – и у меня неделя на работу, на встречи с друзьями, на съемки «Каково?!» И мы так разбились с докторами, которые во всем мне пошли на встречу.

Я выбил себе три привилегии: кофе, сигарки и бокал сухого красного вина. Можно бокал растягивать так, как я умею, разбить сигару на 25 частей и курить ее неделю. Хотя кого я обманываю? К бокальчику вина я прибавил три бокала, к одной сигаре еще 20 и к трем чашкам кофе – 27.

«Мне нужно было вернуться в рабочую обстановку, понять, что я еще живу и дышу». Отар о важности шоу «Каково?!» в своем выздоровлении

Программа «Каково?!» мне нужнее, чем я ей. Мне нужно было доказать себе, что я живой. Самому себе сказать спасибо, что живой. Я начинал сходить с ума в палате. Думал, что уже ни на что не способен.

Собираясь на первую съемку, я заляпал говном нижнюю часть организма. За мной заехал Антон [Шестак], я показал ему в машине, что калоприемник дал течь. Когда камера меня снимала чуть сверху, я сказал: «Мне нужен свет софитов». Меня не очень правильно поняли. Не свет софитов как нарциссу – мне нужно было вернуться в рабочую обстановку, понять, что я еще живу и дышу.

Теперь тот ролик время от времени мне попадается, когда я ищу материал для нового выпуска. Я там едва разговаривал. Я над собой смеялся, но люди не видели, что у меня штаны заляпаны говном. Я отбарабанил программу и в конце подумал, лишь бы не упасть, потому что мне стало плохо.

И какой же был фурор, когда мы выпустили это в свет. Это превзошло фурор от концерта Тейлор Свифт в Амстердаме. Я вернулся и понимал, что это будет терапевтический эффект для тех, кто болеет. Я понимал умом, а теперь уже и сердцем, что значу для людей: если он может, то и мы должны смочь.

Когда Кубок Надежды назвали именем Отара Кушанашвили (медиафутбольный  турнир для команд, не попавших в Кубок Медиалиги – Спортс”), я понимал, что это значит и почему я должен приехать на первый удар по мячу. Люди должны убедиться: все, что я говорю про силу воли и про жажду жизни, я должен сам показывать – иначе зачем тогда болтать? Для этого мне нужно было вернуться к работе. Кроме того, что я обожаю эту работу.

Цель Кушанашвили после победы над раком – прожить 20 качественных лет

Я собираюсь уйти 22 июня 2030-го. Уверен, что «Каково?!» поможет мне заработать до 30-го вдвое меньше, чем Григорий Лепс, но это больше 99% населения Российской Федерации. 

После третьей операции я написал, что моя цель – прожить 20 очень качественных лет. Посмотрим правде в глаза. Я 70 года рождения. Мне история про то, что я горец, который прожил больше ста лет, на ### не нужна. Я сойду с ума, если буду видеть ваши рожи после семидесяти.

Но 22.06.30 я ухожу, если меня никто не покорит огромной суммой. Еще 10-15 лет проживу спокойной жизнью, зная, что не вернусь ради боя с блогером на ринге. При этом замечу, не имею никаких претензий к той жизни, которой жил до болезни. Она была великолепна.

Но мало кто умеет так радоваться жизни, как я радуюсь сейчас каждой мелочи: окурку, кофе. Я в три утра копаюсь в книгах – счастливее меня нет. Когда в комнату вбегает мой котенок Фенька Гангстер Отарович Кушанашвили, я счастлив, потому что у меня есть кот. Когда приезжает мой младший сын и обнимает меня, я счастлив. Я счастлив всему. Я и так ценил жизнь, а теперь с появившимся опытом вот эти посиделки за интервью сейчас – самое главное в жизни. Пребывание в сигарном клубе, чтение книг – счастье. Съемка программы «Каково?!» – счастье, помноженное на бесконечность.

Я хочу посидеть дома один десять дней. Это был невероятно счастливый год до 20 июня. И сейчас, когда я прохожу вторую химиотерапию, я понимаю, что все, что я говорил, оказалось правдой. Что я не робкого десятка. Что я буду помогать всем, кому могу. Это оказалось правдой. Как то, что я самый счастливый сукин сын на Земле. Моим именем называли футбольный турнир, но это же просто ###### [здорово]. Люди не знали, выживу я или нет, но решили, что Кубок Надежды должен быть назван моим именем. Я лежал в больнице и думал: «Да вы с ума сошли все?» Я приехал, ударил по мячу, а меня обнял каждый футболист, которого я не знаю. Когда я иду по улице, мне не дают проходу: «Молодец, что вы держитесь».

Мы сейчас обязаны жизнеутверждающе сказать, чтобы люди перечитывали еще раз мои ответы: я одолел эту болезнь, но в рупор с балкона я закричу об этом, когда закончится вторая химиотерапия. Но химиотерапия для проформы – чтобы убедиться, что там ничего нет.

Я с первой секунды говорил: «Я не умру от рака». Да, с перерывом на то, как я чувствовал себя в операционной перед наркозом. Это удивительная история, в которой воля к жизни победила болезнь даже первее меня самого. Я просто очень хотел жить, а теперь хочу тем паче.

Следите за ютуб-каналом Отара Кушанашвили

Подписывайтесь на телеграм-канал Ильи Ковалева

Фото: vk.com/media.league; личный архив Отара Кушанашвили

брань
logoРодина Медиа
logoWinline Медиалига
logoОтар Кушанашвили